Голоса Стамбула

Алёна Стимитс

Стамбул сплетает судьбы и эпохи в причудливые узоры, соединяя Запад и Восток. Пульс вечного города бьется в сердцах тех, кто связан с ним, и тех, кто впервые о нем узнает. Каждый камень здесь хранит память предков, а наши современники вписывают новые страницы в историю. Миллионы голосов отражаются от этих стен и мостовых, пирсов и минаретов.Прислушайтесь – и в вашу душу проникнет мелодия, сотканная из радости и боли, борьбы и преодоления, прощения и любви.

Зульфия Штрак. КАМНИ

— Пора спать, джаным, завтра будет новый день, — мама наклонилась, чтобы поцеловать Мерием. Та надула щеки, с головой укрылась и отвернулась к стене. Малышка Эсин хотела повторить то же самое за старшей сестрой, но в последний момент развернулась, крепко обняла маму и через несколько минут уже спала.

На следующий день к ним в гости зашел любимый дядя Аяз, живший на соседней улице.

— Ты знаешь, который час? — спросил он у Мерием.

Та стушевалась.

— Не умеешь определять время? — Аяз удивленно посмотрел на девочку. А потом за пару минут научил.

— Возьми! — он протянул ей синий амулет в форме глаза. — Это Назар. Береги его, он приносит удачу.

От радости всегда сдержанная Мерием приняла участие в концерте, который затеяла младшая сестра Эсин. Вертелась на одном месте, голова кружилась, и почему-то было немного стыдно, но она уже вошла в раж — как же трудно остановиться! Отсюда и разногласия с мамой. Спать не хотелось, за дверью слышны голоса папы и дяди Аяза…

Тук-тук, тук, тук, тук. Мерием открыла глаза, не сразу сообразив, откуда идет звук. Тук-тук — стучали колеса поезда Измир-Эскишехир, в котором она ехала на встречу с Эсин по пути в Стамбул.

Ей часто снился этот звук и темнота. Однажды, заснув обиженной девочкой в своей комнате, она проснулась в каменном мешке. Мерием теперь уже не помнит, откуда ей было известно, что нужно беречь силы и не стоит кричать, и как удалось уговорить не плакать восьмилетнюю Эсин. Слышала ли она этот звук рядом или сама догадалась — стучать синим стеклянным камнем по нависшей над ними плитой, чтобы их услышали. Правой ногой старалась удержать панель — казалось, она вот-вот опустится на них. Когда рука и нога затекали, Мерием просила сестру немного пошуметь, затем все повторялось снова.

Резкий свет на несколько секунд ослепил ее, а потом она увидела плачущих людей. Мерием обняла Эсин и вдруг заметила рядом с ней любимый мамин цветок — адлай. Обрушились стены, плиты, перекрытия, а его колосовидная кисть и корни не пострадали, разбился только горшок. Так, в обнимку с этим цветком, и забрала их к себе в Стамбул бабушка Акджан.

Чуть позже Мерием узнала, что их Измитское землетрясение унесло больше семнадцати тысяч жизней, что там погибли родители и семья дяди Аяза, что их спасли соседи. Не дожидаясь техники, те вручную разбирали разрушенные дома, сбивая руки в кровь. Оказалось, что они просидели под завалами девять часов, а маленький камень спас им жизнь. Теперь он стерся, осталась только кисточка и узкая полоска синего стекла.

Правая нога ныла, пришлось снять сапог и приложить ее к холодному полу. Боль немного утихла. Тук-тук, тук-тук. Поезд продолжал уносить Мерием в далекий детский Стамбул.

Бабушка Акджан жила на Истикляль. Тогда, в конце девяностых, улица отстраивалась заново, постепенно приобретая черты, знакомые сегодня. По ней уже ездил красный трамвайчик, собирая на подножку чумазых местных детишек. Узкие соседние улочки, цветы в горшках, пальмы с попугаями, лавки с коврами, сладостями и специями, море кафе и ресторанов с приставучими зазывалами.

Акджан устроила девочек в Галатасарайский лицей. «Если бы у меня была возможность учиться, — постоянно говорила она, — я бы сделала сто шагов вместо одного».

Бабушка часто готовила манты и яблочный чай. Иногда во время Рамадана, накрывая стол впопыхах, она спрашивала:

— Мне показалось, или я отхлебнула немного чая?

— Нет, нет, — отвечали девочки, — мы ничего не видели.

После вечернего намаза бабушка открывала маленькую зеленую тетрадку, в которой писала грустные истории в стихах. Она начинала протяжно их напевать. Песни получались длинные, и девчонки засыпали, не дождавшись конца.

Нене⁷ выводила слова на арабском языке справа налево. Мерием всегда удивлялась, когда Акджан просила ее заполнить адрес на конверте для письма сестре в Измир: «Как можно не уметь писать на турецком, освоив такую вязь?!»

Со временем тетрадь затерялась.

— Ах, как жаль, что она не сохранилась! — сокрушалась Мерием. — Выучив арабский, я могла бы прочитать ее баллады!

Адлай, мамин цветок, прижился на новом месте. Девчонки радовались каждой его бусинке и, наконец, набрав тридцать три штуки, сделали бабушке четки-теспи. Они бережно прокалывали каждую горошинку горячей иглой, раскаленной над огнем. К четкам Мерием привязала кисточку от своего оберега, который носила на тонкой шнуровке вместо подвески.

— Маш Аллах! — удивилась Акджан, увидев подарок.

Она берегла четки до самого конца и всегда пользовалась только ими.

Мерием любила смотреть на камни. Даже сейчас она не смогла бы объяснить себе, чем ее привлекал Милий — столб, выставленный напоказ во дворе собора Святой Софии. Ведь вокруг столько колоритных мечетей, храмов и музеев! Ей же почему-то нравились именно руины. Она могла часами бродить у церкви Святой Троицы. Эсин часто увязывалась за ней. Однажды, чтобы спокойно посидеть возле разрушенных стен, Мерием построила из песка маленькую квартирку со столом, стульями и кроватью. Она украсила ее цветами и выдавила аккуратные, едва заметные следы, сказав, что тут живут крошечные человечки. Если не шевелиться и сидеть бесшумно, они появятся. Сестры тихо провели полдня среди древних камней и почерневшего дерева.

Мерием всегда нравилась красота разбитого источника, полуразрушенного деревянного особняка столетней давности, изъеденная временем стена мечети, затейливое переплетение чинар — красота случайная и поэтому настоящая.

— Нене, почему разрушили церковь? — спрашивала она у Акджан.

— Великий город потерял свои краски, потерял свой голос, — с горечью отвечала бабушка, вспоминая Стамбульский погром пятьдесят пятого года. Ее муж Азат стоял тогда перед мятежниками, с удивительным мужеством защищая соседа грека, и говорил толпе: «Уходите отсюда! Они живут здесь шесть поколений. У вас нет права их беспокоить!»

Эти слова были последними в его жизни. Акджан и дети спрятались в углу, поэтому и выжили.

Бабушка умерла восемь лет назад, когда девчонки уже оперились. Мерием стала археологом. Теперь она живет в Измире и занимается любимыми камнями на центральной площади древней Смирны. Эсин — медсестра. Она растит двух дочерей: худую и строгую, как Мерием, и веселую кругленькую, как сама.

— Поехали в Стамбул! Пройдемся по Истикляль, — недавно предложила Эсин, позвонив сестре. — Поставим фонтанчик с водой для нене рядом с родительским. Прохожие попьют из него и помолятся. Наверху все будет зачтено.

Мерием согласилась. «Хорошо, что едем в марте», — подумала она.

Ей нравился Стамбул в холодную погоду, когда город из терра-сиенны превращался в серебристо-голубой, а народу становилось меньше. Она вспомнила свое первое впечатление: как вышли из поезда на перрон и очутились в центре людского потока. Тогда ее поразило, что практически все женщины были одеты в темные абаи и паранджу. До сих пор картинка перед глазами — черная толпа.

«Люблю ли я этот город? — в каждый свой приезд пыталась разобраться она. — Стамбул с первых моментов поражает и не отпускает до самого отъезда».

Эти три дня обещали быть особенно хорошими. Мерием уже видела, как вместе с сестрой сидит на траве в парке и любуется красивой магнолией, как не спеша поднимается на Галатскую башню с фиолетовой подсветкой. Она вспоминала, какой вид открывается со смотровой площадки: на переднем плане Галатский мост и пролив Золотой Рог, за ним — Новая мечеть, Святая София и Дворец Топкапы. Вдали виднеется Мраморное море. Через пролив с разной скоростью проплывает множество суденышек и пароходов, а ночью, укрывшись одним одеялом на двоих, можно, как в детстве, болтать до самого утра.

Нога успокоилась окончательно, поезд прибыл в Эскишехир, за окном мелькнула Эсин. Мерием улыбалась и шептала их детскую клятву: «Привет, родная! Мы с тобой одной крови».

Примечания

7

бабушка (в переводе с тур. языка)