Лилечка и золотые груши

Алёна Митрохина, 2023

«… Маргарита просто поставила перед Гешей ультимативный вопрос – или она, или Лилечка. На раздумье отвела Геше ровно пять минут – пока варился ее любимый кофе. Облокотившись о кухонный шкаф жена грозно смотрела на мужа… Пока закипал кофе, Геша молчал, катая по столу зеленое, начавшее увядать яблоко, и мысль у него была только одна – съесть или нет, откусить – не откусить… – Лилечка, – выдохнул в лицо жене Геша и откусил от яблока…».Когда в центре сюжета – трое: она, он и она, мысль о любовном треугольнике возникает сама собой. И кажется, что это будет знакомая история про подлеца и вруна мужа и счастливую и несчастную жертвы его обмана.Но жизнь порой сложней, а очевидные выводы – неправильны.И вдруг получается, что выбор вечного вруна Геши – это акт абсолютной любви, а выбор его жены Марго сложно понять, но можно объяснить. Ну а Лилечка вообще не выбирает, она просто живет, улыбаясь своей странной, солнечной улыбкой.

Врал Геша неумело. Щеки наливались помидорно-диатезной спелостью, в носу щипало, а ладони мгновенно покрывались холодным липким потом, независимо от того, жарко было или холодно. Перед тем, как выдать порцию лжи, Геша неизменно шмыгал носом и суетливо вытирал руки о брючины, из-за чего ткань на плотных Гешиных ляжках становилась гладкой и масляно лоснилась. Мать, пытаясь устранить неопрятный блеск, после стирки полоскала штаны в уксусе, из-за чего они резко и кисло воняли. Запаха этого Геша очень стеснялся и никогда не садился за одну парту с девочками — боялся, что обсмеют.

Одноклассники быстро раскусили суть Гешиных беспокойных движений и каждый раз, как только он начинал тереть руки и вытирать сопли, беззлобно дразнились:

— Смотри, смотри, сейчас Гешка заливать будет!

Но, несмотря на сопровождающие обман неизменно-нелепые внешние демонстрации, с которыми за многие годы Геша так и не научился справляться, он все равно врал. Врал всем — друзьям, родителям, бабушке с дедом и учителям. Врал по поводу и без. Врал обо всем, начиная от причины опоздания на урок и заканчивая содержанием якобы прочитанный книги. Что, как и, главное, зачем заставляло его врать, было совершенно непонятно. Какая сила уводила его с широкой и светлой дороги правды на кривоватые лживые тропинки, оставалось неизвестным даже ему самому.

Мама называла его фантазером, отец — трепачом, а бабушка считала, что у внука сложная умственная патология, которая, если не лечить, приведет к одному — тюрьме. По старому, сохранившемуся у деда медицинскому справочнику, изданному чуть ли не при Сталине, бабушка, в очередной раз становясь свидетельницей самого завирального Гешиного вранья, отыскивала в перечне болезней и ставила Геше дикие психические диагнозы: от шизофрении с труднопроизносимым названием до вполне себе романтического «фантазма».

Но никаких отклонений у Геши, конечно, не было. Как и не было причин для лжи. Родители его любили, в меру ругали, в меру баловали, не третировали, не контролировали, за «двойки» наказывали, за «пятерки» поощряли денежкой или походом в кино. На выходные, примерно до двенадцати Гешиных лет, отвозили к бабушке, которая строжилась больше для проформы, но в субботу разрешала не спать до ночи, а воскресным утром пекла пористые тонкие блины, к которым неизменно подавала растопленное огненно-желтое масло, всегда в одной и той же алюминиевой плошке, и оба макали по очереди каждый свой блин, с Гешиных непременно капало, и на столе образовывалась дорожка из жирных, мгновенно застывающих, точек, похожая на муравьиную тропу. Иногда, когда бабушке хотелось побаловать единственного, и уже по этой причине любимого, внука, она пекла в допотопной тяжеленной вафельнице кружевные в квадратик вафли — лакомство, вкуснее которого Геша до сих пор не встречал. Горячие вафли бабушка скатывала не привычной трубочкой, а кулечком, в который можно было налить сгущенки или положить творогу с вареньем, но Геша никогда так не делал. Он отламывал от вафли маленькие хрустящие ломтики и ел их просто так, даже не запивая. Мог съесть целую тарелку, всё, что испекла бабушка.

В школе Гешу скорее любили и, даже несмотря на его постоянное вранье, друзей было много. В Гешином детстве в школы ходили по месту жительства, и одноклассники жили в одном дворе. Вместе росли, вместе играли, вместе делали уроки, проводили каникулы, зимой строили снежные пещеры, а летом бегали в казаки-разбойники и шагали немыслимые шаги, придуманные для игры в гиганты.

Как-то одним летом сосед дядя Миша, работавший на стройке, приехал во двор на своем самосвале и вывалил в почти пустую песочницу огромных, выше человеческого роста, размеров кучу желтого, мелкого, чистейшего песка. Играть в этот песок прибежали дети не то что с близлежащих дворов, а со всего района. Прибежали вольные и всегда расхристанные ребята из соседней общаги, притащились со своими машинками и лопатками пацаны, жившие в пятиэтажках через дорогу, с куклами в колясках и на руках пришли девчонки, подружки тех, что жили в Гешином доме. Сначала не знали, как подступиться к такой горе песка. С краю кучи уже сопели малыши, делая куличики, но не лепить же песочные пирожки тем, кто постарше!

Кто-то предлагал построить замок, с настоящими ходами и выходами, кто-то — автостраду с серпантином, туннелями, стоянками и пунктами ГАИ. Девочки считали, что нужно разделить песок на кучки поменьше и каждый сможет строить то, что захочет. Спорили и обсуждали громко, с детской горячностью, поэтому то, что говорит Геша, расслышали не сразу.

–… из Египта привезли, мне приятели в лагере рассказывали, — ощущая привычное покалывание в щеках и едва сдерживаясь, чтобы не начать вытирать потные ладони о шорты, рассказывал Геша.

Услышав для многих незнакомое название «Египет» ребятня примолкла.

— Чегооо? Какой такой Египет? — презрительно спросил общежитский Леха, самый старший и хулиганистый из всех, и смачно сплюнул, показывая тем самым полное презрение к незнакомому доселе слову.

— Ну, мне приятели рассказывали, — повторил Геша, — приятели из Египта, я с ними в пионерлагере в одном отряде был. Ну, Египет, в Африке!

— И откуда у нас тут африканцы, да еще и в пионерлагере? — продолжал допытываться Леха, предвкушая скорое разоблачение Гешиного вранья.

— Ну как откуда, по обмену, наверное, — Гешин голос постепенно наливался уверенностью, тем более, что про египетских приятелей была истинная правда. — Да вон хоть у Сереги спросите!

Серега, верный Гешин друг с того самого времени, как их мамы оказались в одной родильной палате, стоял неподалеку. Серегу уважали все, потому что Серега никогда не врал. Ни разу и никто не ловил его не то, что на лжи, а даже на простом преувеличении. Он всегда говорил правду и никогда ничего не приукрашивал. Сереге доверяли и верили абсолютно все, и даже если бы он сказал какую-нибудь очевидную ерунду, например, что директор их школы — китайский император, или что через три месяца погаснет солнце, ему бы безоговорочно поверили. Многие взрослые недоумевали, как такой честный порядочный мальчик, отличник, активист, может дружить с Гешкой — хоть и неплохим парнем, но вруном и середнячком в учебе. Но по закону притяжения противоположностей эти двое дружили, причем так, что друг за друга горой, в школе за одной партой, уроки, походы в булочную и за молоком, а уж тем более гулять — всё вместе. Каждый день Серега, живший на пятом этаже, прыгая через ступеньки, врывался в Гешину квартиру на первом, дверь в которую весь день была открыта и запиралась только на ночь, и, начав орать еще со своего порога, заканчивал уже в Гешином коридоре: «Теть Света, а Гешка гулять пойдет?» или «Теть Свет, меня за хлебом послали, можно Гешка со мной?».

Верный Серега историю с египтянами подтвердил.

— Да, были такие в нашем отряде, брат с сестрой, из Каира, — охотно рассказывал он, — у них отец врач, то ли работает здесь, то ли на время прилетел. Они по-русски говорят вообще как мы, не отличить! Правда, зимой, сказали, опять в Каир улетят…

Брата звали Камиль, а как звали сестру ни Геша, ни Серега не запомнили, но имя какое-то простое, ничего особенного. Отец-врач учился в Советском Союзе, женился на русской, поэтому дети так хорошо знали язык. В общем-то, обычные ребята, и, наверное, Геша не обратил бы на них особого внимания, если бы однажды не увидел, как сестра Камиля пишет что-то в обычной ученической тетрадке в линейку, зацепила его какая-то неправильность. Потом понял — писала она справа налево да еще и не буквами, а арабской вязью, как будто и не слова писала, а плела ажурный узор из кудрявых символов, соединяя их между собой то точками, то восклицательными, то вопросительными знаками. Геша подсел к ней, разговорился, оказывается, писала она своим каирским друзьям, каждый день — по письму. А его так заворожило движение ее маленькой руки с тонкими пальцами, заворожило то, как из-под обычной шариковой ручки, легко и просто выводятся не слова и предложения, нет, а кружева, орнамент, что он попросил разрешения сидеть рядом, пока она выводит письменные приветы своим далеким адресатам. Она разрешила. Геша, не отвлекал, смотрел, затаив дыхание, как смотрел бы на представление иллюзиониста в цирке, лишь иногда спрашивая про Каир, про Египет, про жизнь вообще. Не очень-то она ему отвечала, молча пожимала плечиками и улыбалась, а Геша не настаивал.

Брат Камиль был более словоохотлив, и по его рассказам выходило, что ничего особенного в их каирской жизни нет, город как город, грязный и опасный, хотя древний и вообще — столица. Геша не верил, представляя Каир чем-то сказочным, с Синбадами-мореходами, разбойниками и восточными сладкими красавицами в окружении морей, песков и золота. Много-много лет спустя, Геша с Ритулей туристами побывали в Египте, проезжали и через Каир. Прав был Камиль, даже через столько лет увидел Геша лишь пыль, грязь, сухой неприветливый воздух и вооруженных людей, охранявших хрупкий восточный мир.

Убедившись, что Геша не наврал о своем синайском знакомстве, ребята стали слушать историю про привезенный песок более внимательно. И тут уж Геша врал вдохновенно.

— Это песок из Египта, — размахивая вспотевшими ладонями говорил он. — Его к нам в страну огромным самолетом доставили. «Руслан» что ли самолет называется? Я слышал, как дядя Миша бате рассказывал, что его с египетских пирамид взяли. А с наших строек песок велели убрать и знаете почему? — Геша осматривал притихшую толпу с видом посвященного в государственные тайны знатока.

Естественно, никто не знал.

— Да потому, что раз он с пирамид, то всякий, кто к нему прикоснётся, через несколько дней превратится в мумию. Как из такого дома строить? Так что вы как хотите, а я пошел, не очень-то хочется мумией стать, — и Геша сделал вид, что уходит.

— А ну-ка стой! — остановил его грозный Лехин окрик. — Это в какую еще такую мумию?

— Ты что, не знаешь, что такое мумия? — Геше только и надо было, чтобы его остановили. — Мумия — это бальзамированный мертвяк, — выпалил он и сделал страшные глаза.

Девчонки взвизгнули, а некоторые мальчишки невольно отшатнулись. Перспектива стать мертвяком никого из них не прельщала.

Гешины руки от пота немилосердно щипало, и он осторожным движением вытер их о задние карманы джинсовых шорт. И это движение уловил Славка со второго подъезда.

— Пацаны, да вы что? — озаренный догадкой воскликнул он, — это ж Гешка! Он же брешет! Заливает!

— Ну ты, Геша, вообще! — девчонки крутили у виска, но улыбались, ведь ужасная египетская будущность оказалась всего лишь враньем.

— Дурак ты, Гешка, — снова сплюнул раздосадованный Леха, — ну вас! Играйте сами в своем песочнике, как малышня, — и он ушел, на ходу распинав ведерки и лопатки ничего не понимающих в мумиях карапузов, которые при виде вероломно раскиданных игрушек начали реветь в три ручья.

И, тем не менее, Гешино вранье пригодилось, натолкнуло ребят на мысль о том, что именно построить из песочной кучи. Пирамиду!

Это была знатная пирамида, над ее возведением трудились всем двором, вместе с родителями. Дядя Миша, живший в соседней с Гешей квартире на первом этаже, протянул из окна шланг, и песок поливали — для крепости конструкции. Благодаря этому пирамида простояла очень долго, даже дожди не слишком портили строение, и все лето она была центром притяжения ребятни. Почти у всех остались фотки, где на фоне огромного песочного многогранника, улыбаются друзья-приятели, и Геша вместе с ними. Такой черно-белый снимок до сих пор хранится у матери в старом фотоальбоме с плюшевой красной обложкой.

В августе перед девятым классом выяснилось, что на третью смену в пионерский лагерь, куда каждый год отправляли Гешу, его не возьмут — туда брали ребят до восьмого класса, так что в последний месяц лета он остался дома. Отец работал целыми сутками, был традиционный период отпусков, приходилось пахать за двоих, а то и за троих, производство не терпело простоя. Бабушка с дедом проводили все дни на даче, пестуя и охраняя урожай, к ним Геша ехать решительно отказался, проводить остаток каникул на четырех сотках представлялось еще более скучным, чем сидеть дома в четырех стенах. А мать собиралась в давно запланированную поездку к подруге в деревню. Для собственного спокойствия она предложила сыну поехать вместе с ней, приготовившись к долгим уговорам, но, к ее удивлению, упрашивать сына не пришлось.

Конец ознакомительного фрагмента.