Четыре пера

Альфред Мейсон, 2023

Увлекательный, колоритный роман, в котором переплелось сразу несколько жанров: история, приключения, мелодрама. Расскажет российскому (или русскоязычному) читателю о такой малоизвестной мусульманской стране, как Судан.2-я половина XIX века. Действие разворачивается одновременно в Британии, Ирландии и Судане. Молодой лейтенант Гарри Фивершэм, отказавшись уезжать на войну в Африку с Британским полком, получает от троих своих друзей-сослуживцев посылку с перышками, символизирующими трусость – от каждого по одному. К ним присоединяется его возлюбленная Этни. Позже Гарри, решив доказать, что он не трус, отправляется в Судан самостоятельно, где инкогнито разыскивает своих друзей и выручает каждого из них, когда они попадают в беду. Впоследствии ему все же удастся вернуть любовь Этни. Роман «Четыре пера» широко известен на Западе, неоднократно экранизировался. Одна из киноверсий показана по 1 каналу Российского телевидения.

8. Лейтенант сатч испытывает соблазн солгать

Дарренс добрался до Лондона в одно прекрасное июньское утро, и после полудня в первый раз пошёл прогуляться в Гайд Парк. Там он, загорелый и одинокий, уселся под деревьями, восхищаясь изяществом соотечественниц и изысканностью их одеяний. Глаза и лицо его уже носили ту неподдающуюся объяснению печать, которая метит людей, оказавшихся надолго заброшенными в далёкие уголки планеты. Среди прогуливающихся одна из женщин улыбнулась ему и, прежде чем он успел подняться со стула, подошла. Это была миссис Адэр. Она оглядела его с головы до ног быстрым взглядом, почти украдкой, и это сообщило Дарренсу о том, что он занимал некоторую часть её мыслей. Она сравнивала его с тем портретом, что был в её воображении уже три года, выискивала те отметинки изменений, которые эти три года могли на нём оставить. Дарренс же обратил внимание на то, что она была одета в чёрное. Она, сразу поняв возникший в его разуме вопрос, ответила на него:

— Мой муж погиб полтора года назад, — объяснила она спокойным голосом, — конь на скачках сбросил его. Он умер тотчас же.

— Я не знал, — испытывая неловкость, сказал Дарренс. — Мне очень жаль.

Миссис Адэр, не ответив, присела на стул рядом. Эта женщина была способна молчанием поставить в тупик любого; правильные черты её холодного, бледного, безмятежного лица не содержали ключа к разгадке занимавших её дум. Она сидела, не шевелясь. Дарренс был смущён. Он запомнил мистера Адэра как человека добродушного и жизнерадостного, чьей главной характерной чертой была очевидная любовь к своей жене, но до сих пор Дарренс никогда не размышлял над тем, какими глазами жена смотрела на своего мужа. Мистер Адэр и в самом деле был в лучшем случае тёмной фигурой в этой маленькой семье, и Дарренсу было трудно, даже постаравшись, припомнить нечто такое, что помогло бы ему выразить полное сожаление. Он перестал пытаться и спросил:

— А Гарри Фивершэм и его жена в городе?

Миссис Адэр помедлила, прежде чем ответить.

— Они — ещё нет, — произнесла она после паузы, но тут же поправилась и добавила поспешно, — я имею в виду, никакой свадьбы ещё не было вовсе.

Дарренс был не тот человек, который легко поддаётся изумлению, и даже когда это с ним происходило, то удивление не выражалось в восклицаниях.

— Мне кажется, что я не понял. Почему её не было вовсе? — спросил он.

Миссис Адэр пронзила его недоумённым взглядом, будто с его помощью хотела выведать причину столь нарочито притворного вопроса.

— Не знаю, почему, — сказала она, — у Этни могут быть свои секреты, если она того желает. — Дарренс кивнул в знак согласия. — Брачные планы были нарушены в ночь бала в “Леннон Хаус”.

Дарренс резко повернулся к ней:

— Это как раз накануне моего отъезда из Англии три года назад?

— Да. Выходит, ты знал об этом?

— Нет. Вы одна разъяснили мне, что произошло в ту самую ночь, когда я отплывал из Дувра. А что стало с Гарри?

Миссис Адэр пожала плечами:

— Не знаю, и не встречала никого, кто бы знал, или хотя бы видел его с той поры. Он, должно быть, уехал из Англии.

Дарренс принялся размышлять над этим таинственным исчезновением. Значит, тот человек с растревоженным безысходностью лицом, стоящий на причале, когда пароход отправлялся через Канал^[8], был его друг Гарри Фивершэм.

— А мисс Юстас? — немного помолчав, несколько робко спросил он, — она вышла замуж после этого?

И опять миссис Адэр не поспешила ответить.

— Нет, — произнесла она.

— Выходит, она по-прежнему в Рамильтоне?

Миссис Адэр помотала головой:

— В “Леннон Хаус” год назад случился пожар. Ты слышал что-нибудь о констебле по имени Бэстабл?

— Да. Это он в некотором роде познакомил меня с мисс Юстас и её отцом. Я ехал из Лондондерри в Леттеркенни, и получил письмо от мистера Юстаса, с которым не был знаком, но который узнал от моих друзей в Леттеркенни, что я буду проезжать мимо его дома. Он предложил остановиться у него на ночь. Я, естественно, отказался, и в результате Бэстабл арестовал меня, предъявив ордер мирового судьи, сразу же, как только я сошёл с парома на берег.

— Да, это он и есть, — сказала миссис Адэр и поведала Дарренсу историю пожара. Дело в том, что притязание Бэстабла на дружбу с Дэрмодом зиждилось на его особом умении приготовлять пунш: когда варево томится в кастрюле, в него нужно добавить одну-единственную устрицу; именно она придаёт напитку совершенство букета. Около двух часов июньской ночи спиртовка, на которой варилась кастрюля, была опрокинута, а поскольку оба участника пьянки к тому моменту уже решительно ничего не соображали, то полдома оказалось сожжено, а остальная его часть испорчена водой, прежде чем пожар удалось потушить.

— Последствия оказались ещё более бедственными, чем разрушение дома, — продолжала она, — пожар послужил для кредиторов Дэрмода маяком, просигналившим об очевидных вещах, и Дэрмод, и без того задавленный долгами, пал в одночасье в полное разорение. Кроме прочего, промочившись насквозь водой из шлангов, он схватил простуду, чуть не убившую его — от осложнений он до сих пор не оправился. Увидишь сам — тебе предстанет настоящая развалина. Поместья брошены, и Этни с ним живут теперь в горной деревушке, в Донегале.

Миссис Адэр, пока говорила, ни разу не посмотрела на Дарренса — взгляд был чётко сосредоточен впереди неё, и говорила она, не переживая за кого-либо, а будто принуждая себя к речи, так как речь была необходима. И когда закончила, не повернулась, чтобы взглянуть на него.

— Значит, она потеряла всё, — сказал Дарренс.

— У неё по-прежнему есть дом в Донегале, — ответила миссис Адэр.

— И это много значит для неё? — медленно вымолвил Дарренс. — Да, я думаю, Вы правы.

— Это значит, — сказала миссис Адэр, — что у Этни, со всеми её неудачами, есть основание быть объектом зависти многих женщин.

Дарренс не ответил на этот намёк прямо. Он наблюдал за проезжающими мимо экипажами, прислушивался к весёлой болтовне окружающих, оживлялся при виде женщин, одетых в лёгкие платья нежных цветов; и всё это время его неторопливый ум уводил его всё дальше в неверном направлении собственной философии. Наконец миссис Адэр, с едва заметным нетерпением, повернулась к нему.

— О чём ты думаешь? — спросила она.

— О том, что женщины страдают гораздо больше мужчин, когда им что-то не удаётся в этом мире, — ответил он, и ответ был скорее туманным вопросом, нежели ясным утверждением. — Я знаю, конечно, очень мало, могу только предполагать, но по-моему, женщины накапливают в себе гораздо больше того, через что они прошли, чем это делаем мы. Для них прошедшее является такой же реальной их частью, как, скажем, рука или нога; для нас это всегда что-то внешнее, в лучшем случае — ступенька лестницы, в худшем — ярмо на шее. А Вы разве так не считаете? Я плохо излагаю мысль, но попробую выразиться так: женщины оглядываются назад, мы смотрим вперёд; может, поэтому несчастья бьют их больнее, а?

Миссис Адэр ответила по-своему. Она не согласилась открыто, но в её голосе послышалось некоторое смирение.

— Деревня в горах, где живёт Этни, — тихо произнесла она, — называется Гленалла. От большой дороги к ней ответвляется просёлочная, на полпути между Ратмалленом и Рамильтоном, — пока заканчивала высказывание, она поднялась и протянула руку, — мы увидимся?

— Вы всё там же, на Хилл Стрит? — уточнил Дарренс, — я некоторое время побуду в Лондоне.

Миссис Адэр подняла брови. Она, по природе своей, всегда и во всём выискивала какой-то замысловатый, скрытый мотив; если же образ действий, берущий начало от мотива, оказывался очевидным и простым, то это сбивало её с толку. И сейчас решение Дарренса остаться в городе поставило её в тупик. А почему он сразу не поехал в Донегал, спросила она себя, ведь его мысли, несомненно, вели его туда. Она слышала об его частом присутствии в Сервис Клаб, и не могла понять. Она и не подозревала об его мотиве, когда он сам сообщил ей, что уже съездил в Саррей и провёл день с генералом Фивершэмом.

Тот день был бесплодным для Дарренса. Генерал интересовался только историей похода, из которого он недавно вернулся, и удерживал его строго в этих рамках. Лишь один раз у него появилась возможность приблизиться к теме исчезновения Гарри Фивершэма, но при одном лишь упоминании имени своего сына лицо старого генерала застыло гипсовой маской — стало лишено выразительности и внимания. “Давай поговорим о чём-нибудь другом, если ты не против”, — сказал он. И Дарренс вернулся в Лондон, не оказавшись ни на дюйм ближе к Донегалу.

После этого он, сидя под большим деревом во внутреннем дворе своего клуба, разговаривал со многими, но результаты по-прежнему не удовлетворяли его. Все те июньские дни, после полудня и до ночи, не сходил он со своего поста. Ни один из друзей Фивершэма не прошёл мимо дерева, с кем бы Дарренс не замолвил о нём словечко, и словечко всегда приводило к вопросу, но за вопросом не следовало ответа, кроме пожимания плечами или фразы “Чтоб мне лопнуть, если я знаю!”

Гарри Фивершэма более не знали в его любимом заведении, даже в мыслях друзей ему не нашлось места.

И вот однажды, ближе к концу июня, во внутренний двор, прихрамывая, зашёл старый моряк, отставной офицер, и, увидев Дарренса, остановился в нерешительности, а затем с невероятной живостью заторопился прочь.

Дарренс, подскочив со своего места, воскликнул:

— Мистер Сатч! Вы разве забыли меня?

— Ну разумеется, полковник Дарренс, — сказал лейтенант смущённо, — ведь прошло некоторое время с тех пор, как мы встречались, но теперь я вижу, что очень хорошо Вас помню. Я думаю, мы встречались — одну минуту, где же это было? Память старика, полковник Дарренс, она что корабль, давший течь — когда заходит в гавань, то груз воспоминаний оказывается подтопленным.

От внимания Дарренса не ускользнули ни смущение лейтенанта, ни его предшествующая нерешительность.

— Мы встречались в Брод Плэйс, — сказал он. — Мне бы хотелось, чтобы Вы сообщили мне новости о моём друге Фивершэме. Почему была разорвана его помолвка с мисс Юстас? И где он сейчас?

В глазах лейтенанта мелькнуло удовлетворение. До этого он не был уверен, знал ли Дарренс о том, что Гарри навлёк на себя позор. Теперь стало очевидно — Дарренс не знал.

— Я думаю, есть только один человек на всём белом свете, — сказал Сатч, — который смог бы ответить на оба Ваших вопроса.

Дарренса это ни в коей мере не смутило.

— Да, я целый месяц прождал Вас здесь, — ответил он.

Лейтенант Сатч, запустив пальцы в бороду, уставился сверху вниз на своего собеседника.

— Ну что ж, это правда, — признался он, — я могу ответить на Ваши вопросы, но не стану.

— Гарри Фивершэм — мой друг.

— Генерал Фивершэм его отец, а знает лишь полправды. Мисс Юстас была с ним помолвлена, и тоже знает не больше. Я дал Гарри клятву, что буду хранить молчание.

— Не любопытство заставляет меня задавать вопросы.

— Это дружба, я уверен, — искренне сказал лейтенант.

— Не только это. Есть и другая сторона медали. Я не буду просить Вас ответить на мои вопросы, а задам третий. Его мне задать труднее, чем Вам ответить на него. Предал бы эту дружбу друг Гарри Фивершэма, если бы… — Дарренс покраснел под солнечным загаром, — если бы попытал счастья с мисс Юстас?

Вопрос поверг лейтенанта Сатча в изумление.

— Вы? — воскликнул он и замер, размышляя над тем, способен ли Дарренс увлечься женщиной. Он помнил о том, что Дарренс очень быстро продвинулся по службе, однако об этой стороне дела у него раньше и мысли не было, и он был не менее обеспокоен, сколько и поражён. Он приревновал Гарри Фивершэма так же рьяно, как мать ревнует второго сына-любимчика. С приятным ожиданием он лелеял надежду, что в конце концов Гарри вернётся ко всему тому, чем когда-то владел, словно вновь взошедший на трон король. Он пристально посмотрел на Дарренса, и надежда его растаяла. Дарренс выглядел человеком храбрым, и это доказывал его послужной список, а у лейтенанта Сатча имелась своя теория о женщинах: “Бессмысленную храбрость женщины свято чтут.”

— Ну? — произнёс Дарренс.

Лейтенант Сатч осознавал, что должен ответить, и испытывал сильный соблазн солгать, ибо знал достаточно о человеке, который расспрашивал его, чтобы быть уверенным, что ложь окажет своё воздействие. Дарренс уедет обратно в Судан, так и не добившись благосклонности.

— Ну?

Сатч посмотрел вверх, на небо, потом вниз, на брусчатку. Гарри предвидел, что сложность такого рода вполне может возникнуть — он не возлагал надежд, что Этни станет ждать. Сатч представил себе, как Гарри бродит сейчас где-то там, под палящим солнцем, и сравнил его с тем, кто был перед ним — с достигшим успеха офицером, наслаждавшимся досугом в своём клубе. Его тянуло нарушить обещание, раскрыть всю правду и ответить Дарренсу на два его первых вопроса. И вновь безжалостное односложие потребовало ответа:

— Ну?

— Нет, — с сожалением сказал Сатч, — это не было бы предательством.

В тот же вечер Дарренс сел в поезд до Холихеда.

Примечания

8

Ла-Манш.