Рассказы. Выпуск 1: #о жизни

Альфия Умарова, 2017

Чувства вспыхивают из крохотной искорки, превращаются в настоящий пожар. Кажется, он будет полыхать вечно, но как-то незаметно на месте пламени остаются лишь крохотные угольки, а то и пепелище. Любовь и предательство, жизнь и смерть, удачи и неудачи, взлеты и падения идут рука об руку. И никому не дано предсказать, как сложится его судьба. Ведь недаром говорят, жизнь – игра, лотерея, в которой сегодня повезет одному, а завтра уже другому. На страницах книги Альфии Умаровой «Рассказы. Выпуск 1: о жизни» собраны истории людей, в которых счастье окрыляет, а боль разбивает сердца. Возвышенные эмоции и низменные страсти, неожиданные открытия и сокрушительные потери перемешались и перепутались так, что уже не понять, где одно, а где другое… Здесь начало может стать концом, а конец подарить новое начало… Одним словом, все как в жизни… Все как у вас, дорогие читатели. Так давайте вместе заглянем за закрытые ставни чужих окон, станем свидетелями мелодрам, драм и трагедий и непременно сохраним тайны чужих душ… или, может быть, своих?

© Панина В. Г., 2017

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2017

* * *

Судьбы превратности

Ирине не спалось. Электронные часы на прикроватной тумбочке показывали уже пять пятнадцать, в комнату сквозь плотные шторы настойчиво просилось раннее летнее утро, с улицы доносилось треньканье первых трамваев, а сон так и не пришел… как и Руслан.

Ирина всю ночь пролежала в позе эмбриона на своей половине супружеской кровати, ставшей вдруг огромной для нее одной, и всё прокручивала в голове разговор. С ней — секретаршей мужа Жанной. Вернее, не с секретаршей. Жанну ведь «повысили»: теперь она — беременная любовница босса. «Боже мой, как в дешевой пьеске — «беременная любовница мужа»… Никогда не думала, что такое все-таки когда-нибудь случится с нами».

Жанна позвонила сама и предложила встретиться, мол, им есть что обсудить. Точнее, кого обсудить. Как выяснилось потом — общего мужчину. Руслана.

Она и раньше звонила, но исключительно по поручению Руслана: тот просил предупредить, когда сам не успевал, то о совещании, то о внезапном отъезде, или что задерживается на встрече с партнерами по бизнесу. Жанна всегда была корректна, обращалась по имени-отчеству: «Ирина Владимировна», и не позволяла себе ничего лишнего. Как и личного. Этакий вежливый автоответчик: «Здравствуйте! С вами говорит Жанна, секретарь Руслана Александровича…», и только что о температуре воздуха не сообщала своим металлическим голосом.

— Да поймите же, не любит он вас, — хлопая наращенными ресницами, с нескрываемым вызовом смотрела на соперницу Жанна — смазливая девица лет двадцати пяти с крепкими отбеленными зубами и тщательно припудренными пигментными пятнами. — Так, из жалости живет. Вы же даже ребенка не смогли ему родить. — А у нас, — сделала она ударение на «у нас» и с гордостью показала на главный признак «интересного положения», — дочка будет. Руслан ей и имя уже придумал: Машенька. Правда, мне больше нравится Лурдес. Или Лаура, — призналась она неожиданно доверительно, словно разговаривала с подругой.

«Надо же: Машенька. Так мы с Русланом мечтали назвать будущую дочку, когда поженились. А если мальчик родится — Кирюшей, как его дедушку».

Ирина в ответ на Жаннину тираду не проронила ни слова. Жанну это как будто приободрило.

— Отпустите его, — потребовала она. — Ну должна же быть у вас гордость. Хоть немножко. Не понимаю, зачем удерживать мужчину, который тебя разлюбил? А у нас — любовь. И ребенок будет. Вы хотите оставить эту кроху без отца?! — ткнула пальцем с модным кинжально-острым ногтем в живот. — И у вас хватит совести? — добавила она трагических нот, словно блюдо поперчила.

Негодованию Жанны можно было даже поверить, если бы та не переигрывала. Самую малость. Чувствовалось, что девица при явной отрепетированности речи все же побаивается эту почему-то спокойно взирающую на нее женщину, которая слушает ее скорее с любопытством, чем с возмущением. Вообще-то Жанна, собираясь на встречу с Ириной Владимировной, готовила себя к какой угодно реакции — ругани, слезам, как вариант — пощечине или что в волосы может вцепиться (хотя последнее вряд ли, слишком уж она для этого интеллигентна), — только не к этому равнодушию.

Ирина же долго молчала, сначала разглядывая Жанну, как незнакомую, и заставив ту заерзать на стуле от неловкости ситуации. Потом и вовсе отвернулась к окну, у которого стоял их столик, будто происходящее там, за окном, было куда интересней и полностью завладело ее вниманием.

«А ведь ты боишься меня, голубушка, хоть и хорохоришься, нападаешь, словами сыплешь: «мы, у нас, любовь, ребенок…». Что, страшно уводить чужого мужа? Конечно, страшно — вон как ладошки вспотели, — боковым зрением наблюдала за Жанной Ирина. — А еще страшнее тебе, дурочке, одной с ребенком остаться. Глупая, не понимаешь, главное — с ребенком, а не без него… Если б не он, и говорить бы с тобой не стала».

— А знаете что, — наконец прервала затянувшуюся паузу Ирина, и Жанна внутренне сжалась, готовая ко всему. Однако в голосе Ирины, кажется, не слышалось и тени ожидаемой враждебности. — Я его не держу. К тому же… у вас любовь. Тем более ребенка ждете. А это — святое. Как же он без отца… Так что Руслан весь ваш. Дарю!

Ирина встала, развернулась и вышла из кафе, не торопясь, нарочито вальяжно, оставив Жанну в полнейшем недоумении. И лишь дойдя до своей машины и сев за руль, дала волю эмоциям: «Руслан, Руслан… Каким ты был кобелем, таким и остался. Раньше хоть гулял без последствий. Что ж теперь, сноровку потерял?..»

Они познакомились еще в вузе, когда Ирина училась на третьем курсе. Без пяти минут дипломированный архитектор-строитель Руслан, симпатичный парень с иссиня-черной волнистой шевелюрой и улыбкой чеширского кота, обратил на Ирину внимание в институтской столовой. Руслан был настоящим баловнем барышень-сокурсниц, привык к женскому вниманию, порой навязчивому, и давно перестал считать черепки разбитых девичьих сердец. На подтрунивания однокашников по поводу его многочисленных романов отвечал, что он — в поисках одной единственной, на которой сразу же женится, как только поймет: это она. «То есть никогда», — шутили приятели. Со всеми встречавшимися на пути к той самой, единственной, он умел расставаться легко, и каждая из брошенных им девушек была уверена: она — самая прекрасная и сексапильная, просто «этот подлец Руслан» не создан для серьезных отношений.

А Руслан и спустя годы в мельчайших подробностях помнил, как увидел ее, ту самую единственную, в первый раз. Странно, но эта «серая мышка» с длинным конским хвостом на голове и какой-то по-девчачьи ровной челкой, когда он подсел к ее столу, потому что другие были заняты, даже не посмотрела в его сторону. Она аккуратно, маленькими порцийками, ела свою котлету с пюре и запивала компотом. И всё это не отрывая глаз от обеда. От его пристального взгляда, а может, просто от еды щеки ее чуть порозовели, но скорости в приеме пищи это не придало. Наконец она доела, так же аккуратно отодвинула поднос с тарелкой и стаканом и тут подняла на него глаза. Какие это были глаза: миндалевидные, большие, опушенные густющими ресницами без грамма туши, а главное — какого-то невероятного фиолетового цвета, с золотистыми искрами, пронзающими радужку словно солнечными лучами. К тому же они улыбались. Сами по себе. Без участия других частей лица. Обалдевший Руслан чуть не поперхнулся тогда — «такого не бывает, это же мистика какая-то». Пока он приходил в себя, незнакомка уже удалялась с подносом, ни разу не оглянувшись. Со спины вроде бы ничего особенного — среднего роста, с обыкновенной фигурой, с неидеальной формы ногами, даже чуть кривоватыми, но Руслан чуть не побрел за ней точно сомнамбула или цирковая собачка — на задних лапах, влекомый гипнотической силой улыбающихся фиалковых глаз девушки. Лишь усилием воли он остановил себя. И даже одернул: «Подумаешь, глаза необычные. Может, это вообще линзы. Да наверняка линзы», — успокоил он себя, однако в тот же день выяснил о ней всё: зовут Ириной, это не линзы, парня нет, ну, и номер телефона, конечно же.

На самом деле Ирина давно и безнадежно, как ей думалось, была влюблена в этого красавчика Руслана. И ведь понимала, что он тот еще ловелас, а ей для жизни нужен другой человек, чтобы один и навсегда, надежный, любящий только ее, а не весь женский род. Понимать-то понимала, но поделать с собой ничего не могла. И лишь из-за скрытности натуры не проболталась о своем чувстве к Руслану никому, даже лучшей подруге. И ему самому, позже, не призналась в этом, мол, «втрескалась я в тебя еще на первом курсе» — так не хотелось быть «одной из…», и только говорила: «Я тоже тебя люблю». И этим «тоже» будто ставила напротив своего чувства крыжик: «ответное», как будто это защитит ее в случае чего.

Их роман, начавшийся с той случайной встречи в столовой и последовавшим за ней звонком: «Руслан? Какой Руслан? Ах, Руслан…», закончился-таки через полгода свадьбой — к удивлению многих, особенно его сокурсников и бывших подружек. Никто не ожидал, что его избранницей окажется Ирина. «И что он в ней нашел?» — спрашивал с недоумением каждый второй. А ведь нашел. Руслан и сам не смог бы, наверное, сформулировать, да и не пытался, — что именно. Просто с ней ему было хорошо, уютно и удивительно легко. Все время хотелось касаться ее, обнимать, чувствуя ответное движение не только тела, но и души. А еще видеть эти фиалковые глаза, так поразившие его однажды.

Брак их в первые годы можно было назвать вполне счастливым. Ирина, несмотря на довольно юный возраст и неопытность, успешно осваивала роль хорошей хозяйки и заботливой жены. Руслан старался радовать ее неожиданными сюрпризами, подарками «просто так», не приуроченными к праздникам или датам, и, верилось ей, отключил свой «локатор», настроенный на флюиды и феромоны, исходящие от других женщин. Увы, лишь на время. Как только страсть улеглась, чувства поостыли и стали обретать силу привычки, да еще выяснилось, что детей у них быть не может, как тут же на арену вернулся прежний Руслан — предпочитающий любить женскую красоту не одними лишь глазами. Легкий флирт на работе, случалось, перерастал у него в служебный роман. Один, другой, третий… Ирина знала обо всех его изменах и поначалу страшно переживала, нередко рыдала в одиночестве, пока он бывал в своих «командировках» с очередной пассией, и ни разу, никогда не опустилась до выяснения отношений, внешне оставаясь по-прежнему любящей и спокойной. «Я ТОЖЕ тебя люблю…» — говорила она ему, боясь, как никогда раньше, потерять того, кого на самом деле любила словно последнего мужчину на Земле. Во всяком случае последнего для нее, однолюбки. «Пусть он изменяет с другими, пусть, все они такие, мужики, это их природа. Но он мой муж, только мой, и навсегда им останется, если только сам не захочет уйти от меня».

Так и жили. Руслану было удобно, что жена якобы не в курсе его многочисленных похождений и не устраивает ему сцен с битьем посуды, а Ирина действительно не устраивала сцен, а просто играла однажды взятую на себя роль «жены навсегда, в горе и в радости…».

С годами Ирина даже свыклась с этой ролью, глубоко пряча истинные свои чувства и переживания и ни на что не жалуясь. Единственное, о чем жалела, что не было у них ребенка, который, возможно, связал бы их по-настоящему, а если и нет, то стал бы для нее, Ирины, частичкой Руслана, которая никогда не предаст и не изменит. Однако желанная беременность не наступила ни через год, ни через три, ни через пять лет, но Ирина не теряла надежды, а когда наконец они оба обследовались, вердикт врачей убил в ней и надежду: детей у нее быть не может. Конверт с результатами Руслана расстроенная Ирина и открывать не стала.

О романе мужа с секретаршей Жанной Ирина знала — доложили «доброжелатели». Так, очередное увлечение, подумала она, не особенно переживая по этому поводу. Сколько их было, но он по-прежнему ее муж и уходить из семьи ради своих женщин никогда не пытался. И детей на стороне не заводил. А теперь оказалось, что это не просто интрижка — у Руслана появилась возможность стать отцом, пусть и не ее ребенка. Ирина растерялась. Поначалу ее захлестнула обида: «Ну почему, почему так несправедливо всё? Почему не я стану матерью его малыша, а эта раскрашенная кукла, всё преимущество которой в ее способности к зачатию». Ирина понимала, Жанна не только родит Руслану, она заберет его насовсем. Он не сможет бросить женщину с ребенком — ЕГО ребенком — не потому, что, возможно, любит ее, а потому, и это страшно, что она, его законная жена, не может иметь детей. И этого не изменить.

«Этого не изменить никогда». Как только Ирина заставила себя осознать эту ужасающую в своей непоправимости реальность, она сказала себе, точно отрезая по живому: «Ты не можешь держать его. Не имеешь права. Из-за тебя он не мог испытать счастья отцовства в браке — пусть это случится с другой женщиной». Она, не отвечавшая на его звонки все дни после встречи в кафе с Жанной, сама ему написала: «Я всё знаю, так что избавь меня от объяснений. Я отпускаю тебя, Руслан. Будь счастлив, если сможешь. P.S. Я собрала твой чемодан с вещами, только, пожалуйста, забери его, когда меня не будет дома». В ответ пришло сообщение всего лишь из одного слова: «Прости».

И даже после всего этого в Ирине еще жила надежда — крохотная, призрачная, что муж все-таки вернется, но уже на следующий день вечером обнаружила: чемодана нет, а комплект ключей Руслана висит на крючке в прихожей.

Как она прожила следующие несколько недель, Ирина помнила смутно. Сначала она позвонила в архитектурное бюро и оформила отпуск, потому что при всей своей железной выдержке не смогла заставить себя ходить на работу и делать вид, что у нее «всё замечательно». Первые дни она провела в четырех стенах квартиры, но каждая вещь в ней, запахи, предметы — всё напоминало о Руслане… Статуэтку танцующей девушки он купил ей в Индии. А этот папирус — в Египте. Помнится, Руслан сказал тогда: «Мы будем записывать на нем свою историю. Как родятся наши дети. Как они пойдут в школу. Как появятся первые твои морщинки… И как навсегда красивыми останутся твои фиалковые глаза, любимая». Было невыносимо оставаться наедине с воспоминаниями о Руслане, об их общей жизни, надеждах и планах, которые они строили когда-то, и понимать, самое страшное — впереди. Пока свежи были эти воспоминания, она могла обманывать себя: Руслан на работе, он скоро вернется, и они будут вместе ужинать, или смотреть телевизор, или выйдут прогуляться в парк перед сном. Но в квартире уже поселилось одиночество. А оно любит тишину, чтобы ничто его не нарушало.

Не выдержав этой разрывающей перепонки тишины, Ирина почти наобум выбрала первый попавшийся тур — куда угодно, только вон из дома. Оказалось, на Алтай, с обещанием конных и пеших прогулок, дивных пейзажей и первозданно чистой природы.

Всё так и было. И прогулки верхом на спокойных и покладистых лошадях, с их прядающими ушами и милым фырканьем. И пешие — по горам, альпийским лугам, с кружащими голову ароматами трав и цветов, пьянящим воздухом. И с соседкой по номеру Анной повезло — понимающей оказалась, не лезла с расспросами. Этот тур буквально спас Ирину — от депрессии, от самой себя, заставил взглянуть на произошедшее словно бы со стороны. Даже Анна заметила на прощание: «На вас, Ирина, было больно смотреть, когда вы только приехали. Видно, пережили такое, что измучило вас, заставило страдать. Теперь вы — совсем другой человек. Вы будто ожили». Да так оно и было. Она даже силы в себе нашла простить Руслана. А любить его и не переставала. И главное — Ирина исцелилась от лжи, в которой жила с мужем столько лет, сознательно выбрав ее, чтобы удержать. Она наконец действительно отпустила Руслана, и ей стало легче.

На работу в свое бюро Ирина вернулась посвежевшей, похудевшей, даже похорошевшей, точно не ее бросил муж ради молодой беременной секретарши. И только самые внимательные могли заметить отзвук печали, которая порой заволакивала на мгновение ее удивительные фиалковые глаза.

В начале осени общие с мужем друзья услужливо сообщили: у Руслана родилась дочь, назвали Машей, и теперь он приходит на работу невыспавшийся, потому что Жанна ребенка грудью не кормит, и ему приходится самому готовить малышке смесь. Потом Ирина узнала, что Руслану пришлось вообще взять отпуск, чтобы ухаживать за дочкой, а у Жанны «постоянные мигрени», от которых она спасается в фитнес-клубе.

Ирина и хотела, и не хотела знать о жизни Руслана после их расставания. Да, он по-прежнему был ей дорог, и разлюбить его она не могла, как ни старалась. «Но всё уже, всё, пора забыть его, поставить окончательную точку, — думала она. — Было и прошло. Надо бы и на развод подать». Но руки никак не доходили. Или в глубине души, на самом ее донышке, теплилась надежда: пока они муж и жена, пусть лишь официально, всё еще может перемениться к лучшему?

А спустя еще пару месяцев на пороге появился и сам Руслан. И не один. С детской переноской в руках. Виноватый, растерянный, с темными полукружьями под глазами от бессонницы.

— Пустишь?

Ирина посторонилась, пропуская неожиданных гостей, и молча закрыла за ними дверь. Пока он раздевался, отнесла переноску со спящей малышкой в комнату. Руслан сидел на кухне с закрытыми глазами.

— Что-то случилось?

Руслан достал из кармана и протянул Ирине бумагу с печатью нотариальной конторы: «Я, Жанна Петровна Воробьева, отказываюсь от прав на свою дочь, Ильину Марию Руслановну, в пользу ее отца Ильина Руслана Александровича и обещаю никогда не претендовать на нее…» И так далее.

«Ну и дела! Вот это поворот».

— Представляешь, она бросила Машу и укатила в Испанию. Наверное, к какому-нибудь Хуану… А нам больше не к кому пойти, Ирин. Родители от Жанны отказались еще в младенчестве. Ее приемных родителей нет в живых. Моя мама, сама знаешь, после инфаркта, я ей даже о нашей с тобой… — запнулся Руслан, подыскивая слово, — размолвке не говорил. Боюсь, — честно признался он.

«Размолвке… Хороша размолвка», — усмехнулась Ирина про себя.

— Ирин, ты можешь меня прогнать сейчас. И будешь права. Подлец я, сволочь последняя. Прощения мне нет… Но, как бы ты ни хотела меня наказать, жизнь уже наказала. По полной. Брошенный своей любовницей отец-одиночка, нагулявший ребенка на стороне… как тебе статус, а? — с горькой ухмылкой произнес Руслан.

«Да уж, наворотил ты дел, мой милый. Кто бы сказал еще недавно, что так всё обернется, не поверила б», — подумала Ирина.

На самом деле она была растеряна не меньше Руслана и лихорадочно искала хотя бы одну причину не позволить ему остаться. Искала и… не находила. Она, считавшая, что уже переболела Русланом и всем, что случилось с ними, поняла, что так и не приняла этого до конца, а только пряталась от произошедшего — за маской сильной женщины, способной пережить измену и продолжать жить дальше. Что всё это время страшно тосковала по этому родному для нее несмотря ни на что человеку. Сидит вот теперь, такой виноватый, беззащитный. И податься ему некуда. Не к кому приткнуться.

Последние сомнения развеял плач ребенка, донесшийся из комнаты.

Минуло полгода.

За это время Жанна лишь однажды позвонила Руслану. И вовсе не за тем, чтобы узнать, как там растет ее дочь Маша, а рассказать, как хорошо и весело устроилась ее нынешняя жизнь с испанским «доном». Хвасталась, сколько платьев и туфель он ей накупил, как много комнат в их доме и какая голубая вода в их бассейне. Так соловьем заливалась, словно картинку из красочного туристического проспекта описывала. Привирала, наверное, боясь признаться, что не так всё сладко и гладко в ее новой заграничной жизни. «Да и Бог с ней, — решил Руслан. — Правильный или нет, но свой выбор она сделала сама». Напоследок Жанна, совсем сбрендившая в своей Испании, добавила и вовсе непонятное:

— А ты, Руслан, так ничего и не понял. Правильно я сделала, что бросила тебя. Adios^[1], придурок!

Не сразу всё вернулась на круги своя в семье Ирины и Руслана. Да и не могло быть всё так, как прежде, словно ничего не случилось. Руслан очень изменился. Мог подолгу молчать, уйдя в себя, стал реже улыбаться, начал сутулиться, чего раньше за ним не замечалось, — как будто надломилось в нем то, что позволяло держать спину прямой. И в так любимые им глаза жены редко смотрел, всё больше украдкой взглядывал, словно вину свою ощущал каждую минуту, и, хоть простила Ирина его, сам себя не простил.

И Ирина изменилась. Стала ощущаться в ней невесть откуда взявшаяся уверенность в себе, в своих силах, когда всё нипочем. И только с Машенькой становилась она совершенно сумасшедшей мамой, трясущейся над ребенком и волнующейся по поводу и без, за каждый ее чих и слезки. А Машенька, симпатичная темноволосая девочка с чуть смугловатой кожей — и в кого она такая, — любимая мамой и папой, окруженная заботой, росла крепким и веселым ребенком.

Ее родители не стали нанимать помощницу — Ирина не хотела доверять дочурку никакой, даже самой дипломированной няне. Она полюбила эту малышку не как «свое дитя», а больше, многократно больше. Как вымоленный и выстраданный, не имеющий цены дар небес. Она тетешкала Машеньку, баловала, радовалась каждому мгновению, проведенному с ней. Наконец-то в их доме появился ребенок, который изменил всю жизнь — она стала осмысленной, словно до этого они с Русланом и не жили вовсе. И пусть меж ними не было прежнего чувства, ушедшего безвозвратно, они обрели другое, гораздо более ценное и ценимое ими — семью, которой они, по сути, до той поры не были. И после всего, что произошло — легкой и легкомысленной жизни, измен, предательства, малодушия, боли, прощения, — это связало их так прочно, как ничто другое не могло бы связать. Они чувствовали это оба, хотя никогда и не говорили на эту тему. Это было их, только их многострадальное счастье.

Ирине даже страшно становилось, что это обретенное ими трудное счастье может вдруг по какой-то причине закончиться, перестать быть. По ночам просыпалась она порой в холодном поту, в страхе, что ей это только приснилось, что на самом деле она — брошенная жена, а ее Руслан спит в объятиях молодой женщины, родившей ему дочь. Однако Руслан спал рядом, и Машенька сопела в своей кроватке, а на сердце все равно было тревожно.

И не зря.

Однажды вместо Руслана, которому Ирина позвонила, чтобы напомнить, что нужно купить из продуктов, ответил чужой голос:

— С вами говорит старший лейтенант Свириденко. Кем вам приходится гражданин Руслан Ильин? — строго спросил он.

— Мужем, — машинально ответила Ирина, вся похолодев.

— Так вот, гражданочка, — чуть помягчев голосом, продолжил незнакомый Свириденко, — должен вас огорчить: ваш муж попал в аварию.

— Что с ним, он жив? Скажите, что он жив, пожалуйста, — вскричала Ирина.

Старший лейтенант молчал и лишь сопел в трубку, потом все же произнес:

— Крепитесь, гражданочка, травмы, понимаешь ли, оказались несовместимые с жизнью. Соболезную, — добавил он, услышав, как «гражданочка» завыла нечеловеческим голосом. Так раненая волчица воет, попавшая в капкан. Он слышал такое однажды.

Когда спустя полгода после гибели мужа Ирина, перебирая документы, наткнулась на старый запечатанный конверт, затерявшийся среди прочих бумаг, она не сразу поняла, что это за письмо. Вскрыла. «Так, результаты обследования Руслана Ильина на способность к зачатию ребенка, — пробежала она глазами. — Заключение: неизлечимое бесплодие как результат перенесенного двухстороннего орхита».

— Неизлечимое бесплодие? Ну-ну. А как же, интересно, у него тогда Машенька родилась, а? Всё бы вам, господа эскулапы, страшные диагнозы ставить, — сказала Ирина, поправила портрет улыбающегося мужа, стоящий в рамочке на комоде, порвала заключение вместе с конвертом и отправила его в мусорное ведро.

Примечания

1

Adios (испанский) — прощай.