Старожилы Сибири. Рассказы и очерки

Альфира Федоровна Ткаченко, 2022

Россия огромна и Сибирь, это часть нашей страны, в которой происходят события каждый и они дороги нам всем. Не большие деревни, байки старожилов, истории театров и культуры разных народов, населявших этот красивейший край. Озеро Байкал и горы, любовь и жизнь людей, составляют тот образ, который является настоящим для человека, живущего в Сибири. В книге вы найдете различные рассказы и очерке об этом. История города Усолье-Сибирского также важна для людей нашей страны. Кто такие Хисматулины, театр "Общение", татарский хор "Агидель", как жили люди в 50 годы, а также в период революции и Великой Отечественной войны, как сложилась судьба простого народа в разные годы жизни. Автор Альфира Ткаченко вам расскажет обо всем в этой книге.

Лесное чудо

очерк

Ветер занесся вверх, над елеями и опять пошел играть с его ветками. Маленькие шишечки сыпались на снег, белый при белый и становилось очень красиво от них. Как будто коричнево-белый ковер постелили под елями с крупинками зеленых, все еще зеленых иголок. На ветке сидел рябчик и крутил головой. Откуда к нему сыпались иголки и, как долго ветер еще будет разыгрывать мелодию лесного чуда под новогодние дни. Да, сейчас как раз предновогодние дни, а мы дома, сидим и читаем или смотрим интересный фильм. Нам тепло. Над поселком завывает ветер, снег кружится над соснами и елеями. Редкие кедры и лиственницы просвечивают между кустов багульника. Так и хочется разбежаться и плюхнуться где-нибудь в сугроб этого бескрайнего уголка тайги.

Раздолье. Это поселок, расположенный среди такого изобилия красоты. Рябчики, вороны, сойки, синицы, совы и другие птицы изредка залетают в поселок и лакомятся зернышками или кусочками хлеба, положенного в кормушки. В лесу зимой холодно. А в Сибири особенно. Мороз с резким ветром не дает греться под остановками, ожидая маршрутку. В район выехать не так часто можно, но погода заказывает свои права.

Если проехать дальше в лес, можно добраться до предгорья Саян. Величавых и нет. Буйно красивых летом, а особенно весной и осенью. От такой красоты просто кружится голова. А зимой зайцы-беляки, волки и медведи, а еще и кабарга, нет, нет, да и воспользуются моментом и забредут в поселок. Вот местным детям веселье. Я приезжала в поселок много лет назад. Приезжала для постановки спектакля для местной школы. Больше всего в Раздолье меня поразила природа: высокие деревья, белоствольные березки, ягода летом и осенью, яркая земляника.

Мы сидели и разговаривали с заместителем школы о житье в поселке. Только только отошли грозные девяностые. Жизнь, хоть и не сахарная, налаживалась. Если вспомнить, что происходило в этой местности Усольского района, то задумаешься: наркотики, спирт замучил всех. Педагогам местной школы приходилось прилагать много усилий, чтобы бороться за то, чтобы дети могли учиться и не попали под контроль местных пьяниц. Раздолье — поселок еще и с местной мафией. Лесорубы, это в старые семидесятые, люди, которые работали для себя, для повышения квалификации. А что же было в девяностые? Спиртовики наладили огромную сеть пьянства среди жителей местных поселков. Кому то это было и на руку. Наркотики среди учащихся. Черные лесорубы часто воровали лес. Не жалели его. О природе думать совсем не хотели. Может только сейчас начали восстанавливать поселок и жизнь в нем.

О лесном чуде стали больше заботиться. Восстанавливать лесные поляны. Цветы росли вокруг деревьев и украшали все. Белые чистые облака проплывали уже над поселком, который жил мирной жизнью. Иногда дождик, летний, покроет небо и траву с зелеными елями каплями и опять солнышко освещает поляны. А вечером закат украшает поселок и стадо коров, возвращающееся домой после пастбища. Лошади пасутся рядом с домами. Поленницы дров рядами украшают заборы. Куры бегают по полянкам среди поселка.

Вот такая жизнь в Усольском районе поселке Раздолье, где я побывала много лет назад в школе со своим спектаклем. Много солнца, зелени, ярких цветов, жизни людей, красивых закатов и восходов, чистого со звездами неба. Это Раздолье.

03.12.2003 — 03.12.2022 года

День рождение Деда Мороза

миниатюра

Ноябрь, день рождение Деда Мороза. Снег уже лежит по всей округе моего города. Утро, всего только пять часов. Ах, как хочется иногда вот так встать и увидеть: мама затопила печь в старом доме, а я еще сплю и чувствую, что аромат сваренной картошки разносится по всем комнатам. Собака в конуре спит еще. Может и снежок сыплется. Отец прибрал его во дворе. Кот потянулся и опять на бок. Ему то что делать? Спи весь день. Дома, днем, тепло. К вечеру, конечно, немного остынет. А так, весь день твой. Сходишь в школу и после обеда, что хочешь, делай: читай книги, уроки делай, смотри телевизор. Мы ведь жили в 60-70 годах. Не было у нас милиции, т.е. мы не сидели ни в КПЗ, ни гонялись они за нами, чтобы наркотики или еще какую гадость отобрать. Самогон не гнали, и спирта не было. Зачем милиции к нам ходить? А в доме, где всю жизнь прожила, было всегда весело, тепло, пахло пирогами в воскресение. Огород всегда спасал зимой. Отец ездил за брусникой и черникой летом и зимой мы ели ее вдоволь. С сахаром. Грибы солили. Мама сварит картошки, достанет настоящего коровьего молока или разморозит его, занесет с веранды, и ты пьешь горячий чай. Боже! Как давно это было. А потом топаешь в школу. Иногда снежок пробрасывает. А я иду в школу с такими же детьми. Мы жили на окраине города. Начальную школу закрыли из-за недобора детей. Выросли. А дорога не короткая до города. Уж так устроен человек. Вспоминать о своей жизни ему свойственно и всегда приятно. Мы жили в более мирное время. И на новом месте мы с мужем решили, что наши дети должны ходить в театры, в цирк, в лес, за грибами, заниматься более полезным делом, например: ухаживать за кроликами в Доме природы в кружке Юного натуралиста, помогать родителям на огороде. Зачем прививать ребенку негативные эмоции.

В период Отечественной войны жители города жили по — разному: особого голода не было. Были многие продукты: картошка, огурцы, капуста, свекла, морковь. А что еще для супа надо? Это на западе голод. А в Сибири немного сытнее было. Хлеб с маслом, это уже в 70 годах, а иногда и с сахаром. Целый день, летом, ты дома. Приберешься в комнатах, прополешь грядки и на улицу, к друзьям. Кусок хлеба и малосольные огурцы, иногда яичница с колбасой, и так весь день, сыт. На велик или книги читать. Детские фильмы смотришь. А зимой на горке катаешься. Или на лыжах. Лес то рядом. А уже, учась в городе, ищем, чем бы еще заняться. Дом пионеров. Кружки. В цирковой пойти или может в старый Дом культуры, что на улице Карла Маркса. Сейчас — то на его месте Спасо-Преображенский Храм. А мы идем записаться в волейбольную секцию. Нам далеко идти с окраины. Так все и осталось в прошлом. Не было возможности больше ходить туда. А вот на встречу с поэтом Марком Сергеевым да, приходили. А потом, думаем о елке. К Новому году всегда в доме елка. В 60 годах отец с моим братом за елкой на лыжах в лес ходил. Елка пушистая. Яркая. Перед праздником наряжали, 25 декабря. Игрушки занесем из гаража. Они пахнут уже новогодними праздниками. С морозца, оттаивают. Развешиваем всей семьей. Елка посреди комнаты. Иголки под талые. Стеклянные, из картона. Звенят, когда столкнуться между собой. Вспоминаем о прошлых годах, как наряжали елку. Я уже корону снегурочки приготовила. Теперь только фотографии остались от тех, 60 годов. Мы еще маленькие. Нам по 15 или 7 лет. Но праздника мы всегда ждали. Дед Мороз был у нас большой, игрушка. С синим мешком. Он стоял всегда на почетном месте под елкой. Только кот постоянно сваливал его. И уже на новом месте елка была. Но больше искусственная с игрушками. Дети ждали Нового года. Стол накрывали богатый. Подарки от мужа с Химпрома. Я сама готовила подарки детям. Дети учились хорошо, участвовали на школьных олимпиадах. Поздравлять к празднику всегда было о чем. И сейчас хочется, чтобы Дед Мороз всегда был у нас. Мы готовились к празднику. Елка всегда на месте, только достань и наряди. С днем рождения мой любимый дедушка Мороз!

18.11.2022 года

Любовь в несколько мгновений

Рассказ

( Посвящается Магрифе Ибрагимовне Хисматулиной)

Кто знает, когда это все было, но это все было на самом деле. Как прожила детство, помнит очень хорошо. Играла с девчонками и мальчишками, как все дети. Говорила на татарском очень хорошо. Татарочка. Окружали ее только свои родные и близкие. Но вот минул 1900 год. Магрифе исполняется 6 лет. Надо бы учиться. Думал Ибрагим, как бы свою дочку выучить грамоте. Год, другой. Медресе принимало детей на учебу. Магрифа пошла учиться. Пусть год начала обучения ее не будет написан, но Медресе принимало детей. Старая красивая Мечеть находилась неподалеку от дома. Пешком можно было добежать до школы. Весело смеясь и разговаривая, девчонки пробежали по дороге за дома. Здание Мечети белело на пустыре. Строгий мулла встречал и провожал верующих в здание. Дети веселились, но учились прилежно. Учить приходилось и татарский язык и арабский.

Прошло еще немного времени, и Магрифа стала красивой молодой девушкой. Парни стали заглядываться на нее. Кашафка всегда стремился быть рядом с ней. Он всего на два года то младше ее. А как хвостик увязывался за ней и ее подружками.

Когда начала встречаться с парнем (имя мы его не знаем), смущалась. Ходили на Ангару. Встречали пароходы. Летом, вечерами, стояли на берегу и смотрели, как солнце лучами обнимало деревья и уходило за дома старого села. Собаки лаяли, закутываясь в клубок в будках. Парень провожал девушку домой. Иногда ему приходилось уезжать на север. Прииски оставлять на много дней нельзя. Старатели обрабатывали свои участки и поэтому несколько дней могут быть губительны для них. За людьми надо было следить. Кражи, частые, плохо отражались на жизни старателей. Постоянные пьянки доводили до скандалов и криминала. Только намоют песок и тут же в бега. Страна большая. А шел только еще 1910 год. Царское время. За золотыми приисками следили особо. Многие боялись царских приставов. Зимой сильные морозы все чаще прятали под снегом сбежавших старателей. Летом легче бежать, но поймать могли в любое мгновение. Старые избы стояли по всему Витиму. Река, иногда, спасала рыбой. Золото сдавали в царскую казну. Год за годом жили так и так же терялись в тайге.

Бедность доводила людей до безумства. Голодные ребятишки бегали по деревням, играли. Безграмотность захлестывало бедноту. Мужики, если находили самородки, сдавали их и все пропивали. Поэтому необходимо было следить за всем.

Старый Ибрагим любовался своими дочками. Сыновья радовали все больше.

— Магрифа, ты уже взрослая. А о свадьбе ты думаешь? Или так и будете ходить по селу, показывая свои отношения?

— Что ты Ати… Не смущай меня. Он хочет, чтобы мы поженились. Я пока…

— Да уж пора. Зови его в дом, поговорим. Он ведь уже работает?

— Да. Но он живет в Бодайбо. Работает на приисках.

Дома собрались все родные. Парень, смущаясь, попросил руки Магрифы. Девушка согласилась. Свадьба была веселая. Уехали в Бодайбо.

Но что-то Магрифа заскучала по дому или еще что, писала, что вернется домой. Рожать будет дома.

Село встретило ее шумом ветвей деревьев. Дома смотрели окнами на пыльную улицу. Вечерний свет протискивался через ставни и высвечивал остатки дороги или окна соседних домов. Мечеть белела в стороне. На другом конце дороги виднелся купол, золотистый, Спасского Храма. Люди выходили из него после вечерни. Вдыхая воздух летнего вечера или зимнего, стояли на дороге и расходились по домам. Так проходили все дни в селе Усолье. Заезжие уходили спать на курорт. Красивыми зданиями он красовался на берегу реки. Гудки парохода уносились вдаль. Морозный или легкий летний ветерок обдувал ставни домов, редких магазинов, мальчишки бежали из училища к себе домой, и играли в снежки.

Старое село было одним из тех, что находилось на транссибирской магистрали. Поезда проходили, останавливались, развозили людей в разные уголки страны. Красноармейцы, погоняя лошадей, проезжали вдоль магазинов, иногда останавливаясь, чтобы собрать долги с сельчан, которые попали в списки продразверстки. Где-то ругались купцы, отдавая свои долги. Зазывалы в трактирчиках и чайхане опять зычными голосами кричали и приглашали отобедать и вкусить. Дни проходили. Магрифа находилась на последнем месяце беременности. Родные ждали, когда разрешится ее дело. Шла первая мировая война. Люди стремились узнать новости, что происходило на западе. Еще только-только комсомольцы начали подумывать о том, а не собраться ли им в Избе старого купца Черного. Место хорошее. Мулла старой Мечети косился на них. Уж столько раз они посмеивались над его молитвами.

Магрифа родила мальчика. Муж был в Бодайбо. Работать приходилось много. Разве оставишь работу, когда ты начальник. Надо и за документами следить и за работниками. Золото воруют, спасу нет. Так и разошлись с Магрифой. Осталась она в селе Усолье жить у родного отца. Дом на Татарской улице. Всегда был полон друзей. Сам на Солеварне работал. Мальчишки учились, потом в школу начали ходить. Позже, когда мальчик немного подрос, ати радовался внуку. Но недолго радовался. Заболел мальчик и умер. Горе, конечно, было безутешным. Но надо было жить и дальше. Гражданская война приносила много нового в жизнь селян. Начала ходить к комсомольцам в Избу-читальню. Подруги заботились о ней. муж больше не приезжал, но звал ее к себе в Бодайбо. Не мог он оставить работу. Подарил любимой жене браслет золотой, в форме змеи с двумя зелеными глазками изумрудами. Еще не раз звал ее к себе, но… Так и расстались. Ему нужна была его работа, а она хотела жить в селе. Слишком гордая была.

Это была любовь в несколько мгновений: пылкой, встречи, расставания и с болью на сердце о сыне, о севере. Но все забывалось. Осталась Магрифа на всю жизнь одна. Так и прожила в революционные годы, лучшие годы в татарском театре, а затем в Городском Доме культуры в театральной студии. Годы Отечественной войны работала, много, в артеле"Наша сила"или как швейную фабрику впоследствии знали с декабря 1942 года — "Ревтруд".

Такие события будоражили село Усолье в конце 19 века, начале 20. Революция и для татар была отдушиной от хозяев. Перемены грянули и жизнь потекла, возрождая город Усолье-Сибирское.

06.11.2022 года.

Осенний снег

миниатюра

Вечерний свет от фонаря пробежал по верхушкам деревьев и застыл. Встрепенувшаяся ворона тихо каркнула и уткнулась клювом в крыло. Снежинки первого осеннего снега, кружась, опустились на голые ветви и, поблескивая на свету от фонаря, легли на тротуар. Тихий вечер.

Мужчина прошел вдоль киоска с журналами и засмотрелся на обложку с актрисой. Пока он ее рассматривал, он вспомнил, что ему утром надо еще раз проверить последние расчеты и пора сдавать отчет за тяжелые месяцы продаж этого санкционного года."Черт бы их побрал, и кто надоумил их сделать новый вид отчетности? Сдавай теперь по каким — то группировкам товара, да еще и деятельность оформляй! Им видите ли лицензии давай через ФСБ. Тьфу" — шел, ругаясь, он дальше.

Машина затормозила буквально рядом с ним и снег, налепившийся на колеса, осыпал его. Настроение было испорчено. Он уже так примирился с тем состоянием спокойствия, которое ему давало жить и дальше безбедно. Но то, что происходит вот уже много месяцев в городе, стало надоедать и ему. Нервы шалили. Бухгалтер, не выдержав натиска налоговой, сбежала, бросив на полпути все бумаги ему в лицо. Только вчера приходили из полиции и налоговой, опять заставили достать все бумаги, накладные и договора."Когда, как и где, вы приобретали товар часы производства Китай? Почему нет декларации на сувениры — лягушки? Откуда вы их завозите?" — так и вертелись все вопросы полицейского и инспектора налоговой в его голове. Да тут еще и продавщица пропала куда-то. Я ей не подписал, видите ли, отчет о пересдаче.

Тяжелые удары сердца заставляли прислушаться к самому дорогому, его жизни. А снег кружился, облепляя голые ветви с последними листьями, закрывая год тяжелых тревог.

Наутро, как только он вошел к себе в кабинет, раздался звонок:

— Матвей Игоревич, мы сегодня опять к вам. Подготовьте нам такие — то документы на ваши сувениры в киоске и магазине.

Мужчина сел в кресло и замолчал. Первые утренние часы были окончательно испорчены. Он с силой забросил телефон в угол, разбив его на части и задумался:"Обложили? Черт меня дернул взять партию этих чертовых сувениров часов? Говорили же мне, что они мошенники. Дефицит, дефицит… Какой к черту дефицит? Ну, есть сайт. А кто сейчас их не стряпает в интернете? Ну, сейчас начнут рыться во всем".

И так, началось утро, его последнее утро, о котором он захотел бы забыть на многие годы. Как было здорово, когда он начинал свое любимое дело. Какая разница, чем торговать? Выбрал киоски, канцтовары. А тут начали издавать всякие законы. И так каждый раз. То не то оформил, то где все документы на импорт? Прекрасно ведь знают, что отечественный товар сейчас никому не продашь. Как вы проводите валютные операции? Почему нет лицензии на то то и то то? Как пропускаете у себя бытовую химию? Почему до сих пор не убрали свой магазин из многоквартирного дома? Ведь уже было предписание на вас из-за пожарной безопасности. Почему не выполняете распоряжения? А сейчас, где лицензия ФСБ на деятельность, отчетность не примем.

Пока полицейский оформлял протокол, мужчина сидел уже весь мокрый. Весь дефицитный товар пришлось убрать с полок. Киоски торчали голыми углами, и только журнал с известной актрисой повис за стеклом, зацепившись.

— Матвей Игоревич, мы вас больше предупреждать не можем. Собирайтесь. Весь товар мы арестовываем. На ответ хранение, он пока побудет у вас. Офис опечатываем.

Мужчина встал, протер лоб платком, благо их у него было много, что продавал в киоске.

Выходя из офиса, он заметил несколько человек зевак."Вот кому весело…" — подумал, хмуро он, и пошел за полицейским.

29.10.2022 года

Рассказ

Годы войны, годы жизни

Гарью запахло, когда первые немецкие машины уже вступили в город.

Город спал. Яблони низко склонили, прикрытые снегом, свои ветки над землёй. Немецкие машины шли по улицам, пугая своим гулом мирно спящих жителей города.

Взрывы падающих бомб на соседние дома и осколки, летящие в окна, заставили вздрогнуть жильцов.

— Быстрее в хатку, — бежала Саша в белую мазанку.

— Сидите тихо, а то нас увидят немцы, — прислонив палец к губам, говорила Саша.

Распахнулась дверь и на пороге показался немец. Он был одет в чёрный плащ и снимал перчатки с руки.

— Матка, вон, — махнул он рукой, показывая на мазанку возле дома, который уже был весь испещрён осколками упавшей напротив дома бомбы.

Так начинался рассказ Тёти Шуры о оккупации Краматорска.

Она всё рассказывала и грустно вздыхала о пережитых минутах нападения немцев.

— Шли они гордо, ехали на мотоциклах, когда входили в город. Шум от моторов далеко было слышно. Боялись мы тогда все. Жили как мыши. Распоряжались по хозяйски нашими домами. Выгоняли всех. Мы жили в мазанке, где сейчас летом обедаем.

Тётя Шура, маленькая бабушка, родная тётя моего отца. Он ведь родом с Украины. Вернее родился в Кемерово, а мама его родилась в селе Ганновка, Новомосковского района Днепропетровской области.

— А что, Тётя Шура, страшно было под немцем-то? — спросил её Федор, так звали моего отца.

— Да уж. Пожили мы в страхе. Он, когда, немец-то вошёл, не спрашивал, кто мы. Вон и всё тут. Он врач. Ему положена квартира. А какая ему разница. Вот и жили мы под «сапогом» немцев. Страшно было. Захочешь выйти куда, окрик. Шарились по всем домам, искали то, чтобы им пожрать. Вон ту яблоню видишь? Что в соседнем доме. Так от дома ничего не осталось. Одна яма — воронка от бомбы. А на нашем доме до сих пор выбоины от сыпавшихся осколков, после разрывов бомбы. Вот так и жили.

Баба Шура старенькая, лицо в морщинах, сидела и вздыхала, а сама подливала украинский борщ в тарелки. Вкусный он, украинский, настоящий. С помидорами с куста, большими, сладкими, с перцем домашним. Запах настоящего борща разносился во все уголки той самой хатки.

— А потом, когда немца выгнали наши войска, мы снова в дом перебрались. Анька потом работала нормировщицей на Шинном заводе. Так всю жизнь и проработала. Оттуда и на пенсию ушла. Серёжка в Прилуки уехал с семьёй.

— А что, тётя Шура, груши-то сладкие? — спрашивает Федор.

— Да вон их сколько, ешь. Сладкие. Вон там абрикосы растут, вон там слива. А там, вишня. Ешьте на здоровье, — тётя Шура мягко улыбнулась, поглядывая, как я снимаю сачком груши с большого дерева.

— Вы в Днепропетровск съездите. Там панорама есть о войне. Когда немец-то шёл, страшно сильно было. Как туча, чёрная. Ругани. Кто кур таскает, кто что делает. Вы сегодня пораньше спать ложитесь. А то завтра на автобус бы не проспать.

Солнце уже клонилось к западу. Яркий закат окрасил небо над грушей и солнце, покачивая боками, ушло спать. Мы ещё посидели, по вспоминали о войне, житье в Краматорске и пошли отдыхать. Долго бабушка рассказывала нам о Леониде Быкове. Да, да, мои милые читатели, о том самом. Помнила его наша баба Шура очень хорошо.

— Да он такой озорник был. Хулиган да и только. Все яблоки его были. Заберётся в чужой сад и ну, яблоки таскать. Таким вот и был. Смешной хулиган, да и только. Все мальчишки задирались между собой. Жил он у нас здесь. Помним мы его.

— И эти яблоки, что напротив вашего дома, вон в том доме, где бомба упала, таскал?

— И там тоже. Он всех задирал. А так добрый был.

Тётя Аня про себя рассказывает. Как на Шинном заводе работала, как жила на своей улице матери Марии Терезы. Квартира маленькая после смерти мужа осталась ей. Газовая колонка для подогрева воды в ванной. Чистенькая квартирка, уютная.

— На заводе много работы было. Я ведь нормировщицей работала. Приходилось постоянно ругаться за качество продукции. Что тебе и говорить Федор. Сам знаешь, как сейчас за качество борются. Нормы времени на выпуск той или иной продукции отдавались маленькие, а делать надо всё правильно. Вот и ругались часто. Сергей приезжает сюда, когда свободен бывает. Дети его бывают. Саша вот приезжал. Да и Фросины дети бывают. Саша был, когда Вася с Ирой были. Помню, сидели в погребе, за наливками, что Шурка поставила. Она всегда ставит наливку. А куда девать, ягоду-то? Её много, всё не съедим. Вы хоть помаленьку возьмите себе. Вон ящики сколоти и положи яблоки.

— А если не довезём? — усомнился Федор.

— Довезёте. Все возят, и вы везите

— Ты, Феденька, помоги Шуре. У неё крыша прохудилась, и на летней кухне надо наладить кое-что.

Пришли вечером к тёте Шуре, она на стол ганашит.

— Как у Анны? Чем привечала?

— Повспоминали о её жизни, о Сергее. А что, тётя Шура, может, что сделать надо? Помочь?

— Да, крыша худая стала. Надо поладить немного.

— Конечно. Завтра и займусь. А что тётя Шура, вы так и прожили одна? Одна со всем хозяйством справлялась?

— Дак, а кто поможет. Вон, Анна, придёт и помогает мне, урожай свой собирать. У неё, у Серёжки, своё всё. Он только к матери приезжает, по проведает и назад. Он хорошо живёт с Лидой. А так мы вдвоём всё делаем. Иногда Вадим придёт с огорода. Если что надо помочь по-мужски. Мы ведь так и живём, не ставим изгородь позади огорода. Ты ешь, борщ-то. Он у нас не такой как у вас. Всё своё. Картошку, так два урожая снимаем. Летом и осенью. Ничего, ладная родится. Живём все помаленьку. Соседи не обижают. А так в городе как у всех. Вон мост, что вы видели, когда сюда шли, так он упал однажды. Шла как-то колона, шагали ведь один за одним, так и рухнул наш мост. Старый уже. Ты, Алла, может, спать пойдёшь. Завтра на рынок сходите, посмотрите, что себе. Анна с обеда придёт.

— Где у тебя, тётя Шура, инструменты-то? А то завтра сделаю всё.

— Да там. Завтра дам. А сейчас спать идите. Темно уже. Вечера у нас тёплые. За день нагреет землю и тепло всю ночь.

— Хорошо. Посидишь под грушей и её запахом напоишь себя. Какой аромат. А как растите?

–Дак, она что, посади и растёт сама. Только вот от всяких бабочек её спасаешь, иногда. А помидоры ни чем не прикрываем. Тепло ведь. Так и растут. Это ваши помидоры надо прятать в теплицы.

Утром мы поехали на рынок. Рынок на Украине не то, что у нас. Он работает с 4-5 часов утра. Сели на автобус. Едем. Тут хохлуша залезла на остановке, с большущими корзинами с яблоками.

Начала ворочаться. Корзины встали между людьми, а она не может развернуться и ну ворчать, на украинском языке.

— Что это они, не могут, что ли подвинуться вперёд. Как мне со с моими корзинками быть?

И ну толкать всех, так и ехали, до самого рынка, с вознёй и причитаниями толстой хохлуши на задней площадке автобуса.

Вышли на остановке"Рынок". Народу уже не пробиться. Кто сало предлагает, кто яблоки, помидоры. До семи утра уже все на торговались и поехали домой. Опять народу в автобусе, что сельдей в бочке. По радио, что на местной точке, передают новости на украинском языке. Речь, певучая, приятная.

— ГовОрит, Киев, — говорит из динамика автобуса диктор местного радио.

А на следующий день в Днепропетровск с Никополем поехали, на Каховку посмотреть, на море. Что оно из себя представляет.

Днепропетровск встретил нас шумом машин, высокие дома старой ещё постройки, что при Сталине. Люди спешат на работу.

Дом тёти Маши находился далеко от центра. Маленький домик, белый, почти как все дома на Украине, белёный. Небольшая терраса со столом, что люди летом себе ставят в доме, покрыта скатертью. Тётя Маша, это уже по материной линии, старенькая бабушка и её мама, тоже Мария, ещё старше её, жили в домике.

Она рассказывает о городе.

–А что город, большой, красивый. Только плохо сейчас людям в нём. Тяжело работается. Работа, правда, есть, но в начальники не пробьёшься. Все места евреи захватили. Их у нас много. А с ними, сам знаешь, как. Я всегда рад тебя видеть дома у себя, но особенно, когда ты уйдёшь. Вот так и живём. Остальным ещё хуже. Уж если хохлы не могут жить с ними, а мы-то уж куда?

Утром следующего дня мы поехали на Днепр.

Величавый Днепр! Красив, собой, широк! Раздольно и свободно дышится. Памятник освободителям битвы за Днепр на большой площадке, сразу за рекой, на холме. Смотрит на реку, её просторы.

Сколько крови пролили наши воины отечественной войны за Украину. Столько жертв и тяжёлых минут пришлось на молодые плечи ребят и девчат, что остались на оккупированной территории Украины. Да и Вы сами, милые читатели помните о оккупации Украины, что ж говорить-то.

Самолёты и пушки со времён битвы за освобождение Днепропетровска, стоят возле диорамы « Битвы за Днепр». Сама диорамы — картина, находится в здании. Большая картина об отечественной войне, освобождении Днепра. Тонущие солдаты, взрывы, кровь.

–Да, — только и ответил отец, посмотрев на картину, — Сильно нарисована. Прямо как в жизни.

Не любит Федор много говорить, вот и сейчас, сказал несколько слов о происходящем и пошёл дальше.

Дома его ожидала работа кузнеца в управлении механизации. Работал он там кузнецом, детали ковал. И меня учил кузнечному делу.

— На вот прутик, куй на молоте. Да смотри, чтобы не зацепило тебя им. Куда мне её. Дома одна. И скучно. Вот и взял с собой. Глядишь, по моим стопам пойдёт. Женщина кузнец. Буду опыт передавать ей.

— А что сын-то? Ведь он здесь работает, — смеются начальники.

— Не хочет он, он электрик. А младший в армии. Вот вернётся из армии, посмотрим, куда ему пойти. Может в институт пойдёт. Он башковитый.

— Она ведь девчонка. Куда ей кузнецом-то? — смеётся начальник управления. Ей в женские игры играть надо.

— Конечно, что работать пойдёт куда-нибудь по женской части.

Пусть ещё учиться. Может, как у меня, на доске почёта её фотографию повешают когда-нибудь, — спокойно отвечает Федор, раздувая горн.

Работа кузнеца тяжёлая. Требует особого внимания. Согнёшь не так деталь и всё — брак. А куда с браком-то потом? Вот и работает Федор, молча, без особого шума.

А я стою, и прутик разогреваю в горне, а потом его на молоте гну.

Таким и умер, спокойным, молчаливым. А что и говорить–то. Всю жизнь весёлый был, работал много. Всё для дома, для семьи. Не пил, не курил, как многие сейчас, да и тогда в 70-х. Одним ударом валил быка, двухпудовика, с копыт. А вот с начальством совестливый был. Так перекинется словом — шуткой и за работу. Семья — первое место для него. Вот сделаешь всё, тогда и гуляй смело. Всё сидел на детском стульчике в огороде и думал, разглядывая сад, рук своих творения, и дом, который построил сам и где прожил 37 лет счастливых с женой — Сарой.

«Неужели, я, что-то не так сделал. Вот и мой век прошёл. Мало. Но счастливая жизнь. Что останется после меня. Сад и дом. Вся жизнь прошла в нём. И свадьбы детей, и рождение внуков, и первый внук. Сынов в армию провожал и встречал. Всё, как-то по-людски было. И невесток, Сара, учила своему рукоделию, огурцы солить и варение варить. И друзья приезжали, хорошие, ко мне и радовались мы нашей простой человеческой жизни. Соседи не в обиде. Хорошие, простые, своими семьями живут и работают. Жили всегда по-людски. Не ссорились. Если плохо было, бежали друг к другу. Праздники вместе: Живёт моя отрада…, как это в песне Лидии Руслановой. Вот и жила моя отрада в моём тереме, который сам построил, только её отец печь делал, русскую. А как запрещал, сходится, нам с нею. Не пара, ты и всё. Ты русский. А она татарка. Всю войну голодным был. Трактористом работал в колхозе. Честным парнем был. Да и нельзя было иначе. Война была, всё для фронта, для победы нашей. С честью и совестью жил, не обидятся люди и бог на меня после моей смерти. Грехов не имел. Не кривил я душою, с законом не спорил. За детей можно не переживать теперь. Всё хорошо у них. Внукам всё оставлю, а дети сами наживут себе своё. Да, Сара, мы с тобой всё правильно сделали в жизни. И внукам и детям всё дали. Хороших мы с тобою ребят вырастили. Можно и умирать спокойно. Так и прожил я все свои годы в Усолье. Здесь и последний порог моей жизни. К тебе иду, вместе будем, там. Всё-таки разлучил нас отец твой. После смерти будем вместе, только на разных кладбищах, а как хотели рядом лежать. Вот и место возле первенца, нашего с тобою, оставил я себе. Всё ли сделал так?»

Сара, она молчит всё больше. Достанет, в воскресение, пирог рыбный из русской печи, аромат на весь дом. Перед этим, все в баню сходят, и борщ наваристый едят. Сыновья носами сопят, шмыгают.

— Цыц, — по старшинству ложкой в лоб расшалившемуся сыну.

Федор, он крутой, чуть не по русскому, так хлоп по лбу, а то и папиросы по морде размажет.

— Папа, не надо, — кричу, вступаюсь за брата Руслана, когда тот курить начал в восьмом классе.

А он, Федор, по морде размазывает папиросы, и приговаривает:

— Ешь, говорю тебе. Я не курю, а он вздумал. Балбес.

Руслан плачет, маленький ещё, всего-то четырнадцать лет ему. И я в слёзы. Страшно за брата. Никогда у нас в доме не было ругани.

Федор тихо сидит вечером на кухне и с Сарой подсчитывает деньги:

— Это Руслану надо, ботинки совсем прохудились. Не дотянет он до весны. Ох, и носит же он обувь. Горит всё на нём. А Алле пока не будем покупать. Надо на еду всё остальное. За свет оплатили, ну и хорошо. Не надо нам долгов и неприятностей. Надо Фросе письмо написать, что-то Вовка на Таньку наезжает. Я ему пригрозил, хохлу этому, что если Таньку, хоть пальцем тронешь, приеду, размажу. Танька молодец. Вон куда пошла. Бухгалтер. Фроська пишет, что Алексей опять запил. И что ему шипуздунчику неймётся. Фроська устала уже от него. Шоферня, она такая ведь. Его ведь уважают в автоколонне. Да и войну всю прошёл, в плену, правда, был. Медалей сколько за войну, а он всё же туда же. В водку. Надо будет, как-нибудь съездит к ним, в Кемерово.

Вот так, несколько поколений пережили годы войны и разрухи и жизнь на Украине, в России.

06.11.2011 года.

От автора: Коновалов Сергей Иванович, подполковник запаса. Лётчик. Прошёл всю войну. Жил в Прилуках, Украина, затем, переехали в Великие Луки. Его мама — Коновалова Анна Васильевна, жила в городе Краматорске, на улице Марии Терезы. Её сестра — Бушева Александра Васильевна, жила в Краматорске, до конца 80 годов, умерла, точную дату не имею, на улице Транспортная, 52/2, её брат — Бушев Вадим Васильевич, проживает в городе Краматорске, по-соседству огородами с Александрой Васильевной, возможно, сам и его жена Вера, умерли в 90 годах. Его дети живут в Краматорске или в Великих Луках. Александр Сергеевич и Наталия Сергеевна, дети Сергея Ивановича.

Сергей Иванович Коновалов умер в 1990 году.

Начиная с выпуска NISERMI, в который включено Ваше имя также все авторы, попавшие в альманах автоматически номинируется на денежную премию «Народный писатель»

Новелла — мистика

Кукла

Озеро потемнело от постоянно лившегося дождя. Берёзы поникли. Листья шумели под тяжёлыми струями. Небо было чёрное. Ни одного просвета между сплошными облаками над лесом. Все животные в лесу затихли.

Раскаты грома пронеслись над верхушками огромных сосен и небо, сверкающее жёлтыми большими молниями, нависло над озером хмурящейся громадиной. Ливень вперемешку с сильными порывами ветра бушевал над озером уже третий день.

Внезапно на поляну выскочила Кукла. Она была невысокого роста, с длинными волосами и карими глазами. Медленно, прошагав по тропинке, повернулась к берёзе и села. Её голова наклонилась вперёд. «Мама», — сказала она и замолчала.

Шум ветра не прекращался. Деревья, словно устав от нагрянувшего ливня и продолжавшегося несколько дней, стояли и вздыхали под тяжёлыми потоками воды и как бы спрашивали, — Когда он перестанет идти?

Вот под ветками сосны пролетела мокрая ворона. Она каркнула и обессиленная села на ветку другого дерева и замолчала. Ливень заливал весь лес.

Ворона повернула голову в сторону и возле берёзы увидела куклу. Она медленно переступила на своей ярко зелёной игольчатой ветке и вонзила свой зоркий взгляд на неё. Кукла сидела под берёзой и молчала. А что она могла ещё делать? Она ведь просто игрушка. Птица нахохлилась, посмотрела на ливень, каркнула, вздохнула, как-то по особому, словно она человек, который зашёл глубоко в лес и заблудился и теперь не знал, как ему выбраться отсюда, и решилась на смелый шаг в своей жизни. Она, озираясь на сплошной ливень, слетела на полянку и села возле куклы. Её голова была опущена. Красивые чёрные волосы свисали сосульками, мокрыми от ливня, на платье из голубого шёлка. Ворона постояла возле неё, нахохлилась ещё больше и от лившегося на неё дождя, и от того, что ей пришлось выйти из своего укрытия под страшный ливень и мокнуть, каркнула и потянула куклу за подол платья. Кукла медленно качнулась под натяжением ткани и упала прямо возле её лап. Птица внимательно посмотрела на неё. «Ну, и что ты здесь делаешь?» — смотрела ворона на неё и одновременно спрашивала этот неодушевлённый предмет.

Кукла чуть подняла голову и открыла глаза. Для чёрной лесной птицы это было большой неожиданностью и она, вскрикнув, каркнула что-то вроде: «Кошмар» и отлетела немного в сторону.

«Странно, идёт такой сильный ливень, непонятно, когда появится солнце и тут, эта птица, со странными крыльями и ещё более странным оперением сидит и смотрит на меня?»

Птица раскрыла немного крылья, с которых потоком полилась вода на траву, подошла, почти подбежала к ней, кукле и клюнула. Та, вместо того, чтобы молча упасть, не шевелится, как настоящая кукла вдруг проговорила: «Что это? Где я? Ты кто? Зачем ты меня клюёшь?»

Теперь птица, жившая может быть, в старом лесу и триста лет, сделала изумлённый вид и посмотрела, очень строго на куклу. Ей было невдомёк, как это какой-то предмет в лесу, где все говорят обычно на птичьем языке или, в крайнем случае, на зверином, вдруг сказала словами, словно она человек.

–Кар-р-р… — только и могла ответить старая ворона на слова, произнесённые куклой.

— Как я попала сюда?!.. Я ведь должна была сейчас быть в городе, и сидеть в кресле. Он ведь ждёт меня?!… Как же он, наверное, волнуется? — кукла поднялась на ноги и закачалась.

Ворона, ещё больше изумившись, отскочила подальше от неё, мало ли что надумает это существо на двух ногах. Лес шумел под очередным раскатом грома и не давал даже возможности солнцу появиться над поляной с берёзой. Кукла, а это была красивая девушка с длинными красивыми чёрными волосами и большими карими глазами, стояла в траве, мокрой от ливня и по ней стекали потоки воды, который не жалел даже её. Платье намокло и теперь свисало на её теле. Волосы повисли над платьем.

— Боже мой! Мы же вчера договорились, что он придёт и мы поедем в лес. А я уже здесь и что?… со мною… Как я выгляжу? И где все? Пошла прочь, паршивая птица, — девушка пнула ворону и пошла, качаясь под струями сильного дождя.

Она шла по тропинке, которая повернула в глубину леса, под огромные сосны. Дождь, затихающий под ветками сосен, давал хоть небольшую возможность кукле идти, не заливаясь потоками воды. Она шла. Лес становился всё гуще и гуще. Ворона уже давно улетела куда-то. Гром гремел над её головой. Тучи не хотели расходиться, и давать просвет природе, и солнце, по-видимому, совсем не собиралось показываться над верхушками деревьев.

Девушка прошла ещё немного и присела. Между ветками сосен и листьев берёз она увидела озеро. Теперь рой мыслей пронёсся у неё в голове:

— Мы?… Да, мы, собирались поехать на озеро… Вот оно. Но где все? Как я оказалась, здесь, совсем одна? Боже?!… Где все?

Она встала и прошла к берегу. Камыши колыхались, водоросли в воде волнами расходились под струями дождя, падающего в воду. Девушка стояла и молчала. А что она могла ещё сделать? Ведь они вчера договорились с ним поехать именно сюда, на озеро купаться, а теперь… Где он?

Медленно, словно подкошенная, она начала оседать на мокрую траву и легла. Голова, её красивая голова с длинными волосами, опустилась на зелёный ковёр, блестевший под раскатами грома и сверкающими молниями. Чёрные тучи грозно нависали над тёмным озером, круглым и заросшим камышами и длинными водорослями в воде, на котором, наверное, в жаркую погоду много лягушек и всяких насекомых, надоедающих людям. А теперь, она лежала, молчала и смотрела на мокрые тучи, чёрные пре чёрные, изрыгивающие огромные потоки воды на землю. Шум воды буквально закладывал её уши. Голова сникла, и она заплакала.

Кукла и плачет. Среди ветвей берёз и скучившихся сосен сверкнул огонёк. Вот он медленно покачался, издал небольшой звук и покатился дальше, в лес. Девушка моргнула, раз, другой. И, поднявшись, пошла на свет, удаляющийся вглубь чёрного мокрого леса. Она перестала бояться. Страх, который вначале охватил её, появившейся одной на незнакомой поляне рядом с чёрной мокрой вороной и густых деревьев, стал понемногу отходить. Она шла и, запиналась за ветки старых сосен, за кусты, росшие очень густо в дремучем лесу. Но огонёк, двигающийся вдалеке, как бы звал, манил своей теплотой, домом, и ещё чем-то, что её окружало много лет, там, в городе, где она жила среди множества магазинов, салонов, дискотек и друзей. «Друзей?!» — мелькнуло в её красивой голове:

— «Как же я забыла. Ведь у меня много друзей, там…Там?! Где? Теперь уже всё равно где… Но там, она была нужна, нужна прежде всего ему. И он любил её. А вдруг?…» Она устрашилась той мысли, которая под страхом и громом надвинулась на неё. «Нет!… Не мог он так поступить?!…»

Вдруг девушка потеряла огонёк. Лес ещё более плотный сомкнулся перед нею. Стало так темно, что ей показалось, она попала куда-то в непроходимый лабиринт, где нет ни одного выхода. «Ну, вот всё…» — уже с горечью подумала она и опустилась на траву.

–"Но… странно… здесь трава, почему-то мокрая, а там, возле озера, была сухая". Она уже не была такого ярко зелёного цвета. Девушка подняла голову и увидела гору. «Как же я не заметила её».

Гора была огромная, наполовину заросшая кустарником и травой. Сосны в этом месте росли, но не так часто, как там, в том лесу, откуда она ушла и теперь, уже мысли гложили её: «Зачем?»

Она встала и, пошатываясь, пошла в сторону горы. «Но что это?» — мелькнуло у неё в голове, когда уже почти дошла до неё. Светящиеся шарики, прыгали и летали так стремительно, что у неё закружилась голова. Их было не так много, но они летали и исчезали в кустарниках и за редкими соснами. Она ещё раз посмотрела на светящиеся шарики и пошла к нависающей скале. Под нею ливень не так страшен. Ливень вдруг резко прекратился, и стало совсем сухо. «Странные явления природы? Но так не бывает… мокрая трава?… она должна остаться после такого стреми-тельного ливня» — мысли, уже запутанные ложились одна на другую у неё в голове, но она села возле скалы на камень и решила: «Пусть будет, что будет. Не я их бросила, а они меня, завезли куда-то и бросили». У неё на глазах появились слёзы. Они медленно стекали по щекам и капали на платье, которое уже не было таким красивым, как у её куклы. «Кукла? А где она?» — мысли рвались в голове.

— А я здесь, и никуда не девалась. Я всегда с тобою. Мы же одно целое. Как я могу быть уже без тебя. Я тебе всегда буду помогать во всём. Вставай и пошли. Я знаю, здесь очень хорошее место, и мы там сможем отдохнуть. Вот только еды там нет. Придётся что-то придумывать, как достать себе еду, — Кукла сидела рядом с нею и говорила и её слова в этот момент были для неё самыми тёплыми и дорогими. Она обняла свою куклу и заплакала, сама, не зная уже от чего — от радости, что не одна, от одиночества и страха за свою жизнь.

Она просидела, как ей казалось уже много времени и вот встала… В этот момент она подумала, как вы милы мне, эти горы и лес, который принял меня, здесь и сейчас в мои дни, которые я считала уже последними в своей маленькой жизни.

«Но что это за светящиеся шарики, что всё время преследуют меня? Они как магнитики, притягивают меня, но куда я иду?…» — она шла, а кукла, словно

её тень, следовала за нею.

Вдруг она увидела, что одна сторона в скале имеет вход в пещеру. Подумав, что это ей даст, она вошла вовнутрь. Пещера была обыкновенная, как и все, которые она видела в фильмах или на картинках. Голые стены, выступы, камни, твёрдые и скользкие от воды, которая когда-то, давно, была здесь, и теперь зелёный мох покрыл всё. Осторожно ступая ногами по камням, она шла. Кукла шла за нею. Они, наверное, уже прошли много пути по пещере, но никакого просвета они так и не увидели. Уже, уставшая и голодная, вся в слезах: от боли, которую получала о выступы в пещере и от усталости и страха, она шла и вдруг села: Всё, больше не пойду никуда.,. Не могу больше. Не могу…

Девушка кричала во весь свой уже охрипший голос, но никто не мог слышать её. Она сидела и плакала. Кукла лежала рядом с ней и молчала, а светящиеся шарики?.. нет они преследовали её или мираж? Это мираж преследовал её в таком запутанном месте. Свет ей показался каким-то пугающим. Мелькнул где-то в конце пещеры и вдруг озарил солнечными лучами всё пространство внутри. Яркие лучи ослепили её и она, открыв глаза и, радостная и грустная, пожимая плечами от боли, встала и пошла. Но что это такое? Куклы уже не было рядом с ней. Она исчезла, как видение, которое преследовало её в её трудный час.

А он стоял и кричал на берегу озера, кричал её, испугавшись за её маленькую жизнь.

Она вышла из пещеры и увидела голубое, голубое озеро и яркое, тёплое солнце, какого она ещё никогда не видела. Скалы были уже не такими холодными и всё в мире, что её окружало, ей казалось, было для неё в эту минуту самым дорогим.

Жизнь!!! Как она красива! Я счастлива!

Она уже не могла идти и упала на траву, слёзы текли по щекам, и она не останавливала их. Её плечи содрогались, а она рыдала, всё громче и не переставая, за то, что жизнь протянула к ней руку, что она была не одна в этот трудный час её маленькой жизни. Парень увидел её, но было уже поздно. Она лежала, истощенная, и смотрела своими карими глазами на небо, которое было такое голубое, голубое, а солнце яркое.

15.08.2012 года — 24. 11.2013 года

От автора: Произведение написано для молодежи. Как мы порой бываем не честны к своим друзьям. Бросаем их и вспоминаем только тогда, когда беда подстерегла кого-то из нас. Давайте никогда не забывать своих друзей, верных и надежных.

Мелодрама

Чёрный браслет

Высоко в небе поднималась чайка. Над горой и озером уже много времени висел седой туман. Ветер подувал с запада, и поэтому было тепло. Дорога поднималась в гору. Монблан — это гора, с множеством островков с елями и полянками цветов внизу. Вершины покрыты снегом. Солнце вечером отражалось на снегу разноцветными солнечными зайчиками и разливалось ярко-красным и оранжевым цветом по скалам. Бело-красный, с рассыпавшимися голубоватыми бриллиантами, снег уходил далеко вверх. Вечерние солнечные лучи перекатывались по верхушкам деревьев и прятались в глубине елей. Птицы летали редкими стаями и уносились вдаль.

Поль стоял на балконе. Сегодняшний день волновал его очень мало. Ещё вчера он съездил в город и заключил контракт. Теперь он мог отдохнуть столько, сколько ему хотелось. После презентации он чувствовал себя неважно. Пошаливало сердце. Аннет лежала на диване, и читала очередной роман. Ветер шевелил цветы на столике. Несколько лепестков упало на чёрный столик и, рассыпавшись, лежали по салфетке. Ваза наполовину была наполнена водой.

— Аннет, ты опять не сменила цветы в вазе? Ведь это ты любительница цветов!

— Да. Я немного зачиталась. Сейчас сменю.

Аннет поднялась и пошла к выходу из гостиной. Дверь неслышно захлопнулась за ней.

Барон и баронесса Лемерсье жили в родовом замке уже почти тридцать лет, со дня их свадьбы. Каждую ночь баронесса выходила в сад, чтобы пройтись по тенистой аллейке. Сад был необычайно красив и бароны гордились им.

Аннет прошла по тропинке к клумбе с розами. Розы в мае прекрасны. Их нежные бутоны: лиловых, красных, зелёных, голубых цветков заполонили всю клумбу и колыхались ярким цветным ковром среди кустов. Солнце было в зените и было уже немного жарко. Поэтому, некоторые головки роз опали и наклонились на своих соседей. Аннет срезала пять жёлто — белых роз. Осторожно, чтобы не уколоться, она взяла цветы за низ стеблей и пошла по тропинке сада к дому.

Когда солнце, на западе, стало оранжево — красного цвета, Поль и Аннет вышли на балкон для вечернего чая. Мужчина смотрел на гору, покрытую снегом. Под лучами уходящего солнца, снег переливался и искрился. Каждый вечер горы Монблана радовали своей красотой. Он ещё никогда не упускал момента, чтобы не посидеть вечером за столом и не полюбоваться закатом в горах. Аннет сидела и молчала. Было очень сложно говорить в такой вечер.

Сумерки наступили как — то незаметно.

Жена прошла в комнату и легла. Сон у неё ещё не наступил. Луна светила в окно и мешала спать. Женщина встала и подошла к окну. Она не заметила, что в саду промелькнула тень человека. Вскрикнув, Аннет упала на пол. Мужчина в чёрном костюме наклонился и снял с её руки золотой браслет, похожий на змейку, кручёную, с зелёными изумрудными глазками. Упавшая в обморок женщина пролежала на полу до утра. Утром она очнулась и поняла, что её ограбили. На руке не было родового браслета — змейки. В роду Лемерсье фамильная вещь передавалась жене барона.

Уже прошло много лет, но тайна загадочного браслета так и осталась не разгаданной. Когда-то он принадлежал старой баронессе Магги. Аннет рассказывала, что браслет был похищен бароном Лемерсье у посла араба. Разные слухи ходили о нём в доме. Кто говорил, что он приносит несчастье, кто поговаривал, что браслет был достоянием арабского шейха и был похищен неким вельможей французского двора и принесён в подарок некой баронессе. Вельможа был влюблён и в доказательство своей любви он подарил его возлюбленной. Она приняла подарок от влюблённого вельможи, но он принёс ей несчастье. Когда баронесса надевала браслет, вечером, при наступлении сумерек в её комнате появлялись тени слуг старого шейха. Слуги шейха Керима проникали в комнату, и… на столе всегда лежала одна роза — зелёная.

На её лепестках были капли крови. Баронесса, проснувшись утром и, увидев зелёную розу, упала в обморок. Долгое время она не приходила в себя и через несколько дней умерла. Так было всегда, на продолжении многих столетий.

Аннет забеспокоилась. Она поняла, что и к ней пришла участь чёрного браслета.

Она была бледна. Поль волновался, не понимая, что происходит с женой. Но жена ничего ему не говорила. Прошло половина года после утери браслета.

Аннет, бледная, лежала на кровати. Её белые волосы, разметались по подушке.

… Она умерла в сумерки.

19.01.2011 года.

От автора: События в этой мелодраме вымышленные, здесь присутствует золотой браслет Магрифы Хисматуллиной и имя шейха взято из семьи Керима Керимова, зажиточного татарина в Усолье — Сибирском в конце 19 века — начале 20 века.

Новелла

По ту сторону двери

— Ты что, опять попала куда? — спросил он, встревожено поглядывая ей в лицо и взволнованно держа её за руки.

— Нет, — еле слышно прошептала она сквозь пересохшие губы, лежа на каталке перед операционной палатой.

Вся голова её была забрызгана кровью, простыня скатилась, и оголило её плечо, которое выглядывало сейчас как-то по-особенному неуклюже, словно она была подросток не законченной своей пьесы в жизни.

Так она пролежала, возможно, много часов, там на улице.

Свет в коридоре еле светил. Стены, серо-синие, оттеняли падающие лучи от ламп.

Андрей подошёл к ней и наклонился. И что ему надо было только от неё, думал он о том изверге, что напал на неё в вечернем переходе старого дома по проулку.

Подошли медсёстры и увезли её туда…

Совсем недавно они шли с нею по улице, свет от фонарей падал на деревья. Снег искрился. А им было весело, и они счастливо улыбались идущему впереди них счастью. Их счастью.

Он посмотрел на окно, на ночное небо, что за больничным городком.

Луна скатилась куда-то набок, за крышу дома, что был напротив больницы. Он стоял и смотрел на ночную мглу зимнего дня, который ушёл за закатом в вечернем потоке лучей дневного солнца.

…-Света, посмотри, белые снежинки сыплются прямо на нас. Сколько их! По-моему это всё облачное царство высыпало на карнавал ночи над городом своё самое дорогое — снежинки. И звёзды за шторами лучей от луны со снежными облаками углубились далеко ввысь.

Она обернулась и посмотрела вверх, куда показывал Андрей. Несколько серых тучек раздвинулись, и было видно небо. Маленькая звёздочка вспорхнула и улетела. Ещё, ещё. Вот их уже целая стая порхает под лучами луны. Жёлтая проказница ночи капризничала, морщила нос и весело встряхивала волосы-лучи над городом, показываясь в просветах темных тучек.

— Андрей, а когда мы с тобою поедем на озеро? — Света обернулась к нему, и смешно потряхивая шапочкой с помпоном, говорила, прыгая перед ним.

Они были молоды. Ночная снежная пороша не пугала их в этот вечер.

Свет от дверей подъезда выходил прямо на проулок под арку. Он обнял её и поцеловал в губы. Света прижалась к нему, и её податливая голова наклонилась по направлению поцелуя. Они простояли, может быть, несколько минут, а для них это казалось вечностью.

— Ну, так и будете здесь лизаться, — проворчала старая бабка, выносившая мусор на помойку.

— Ой, простите. Мы вам совсем не мешаем. Мы сейчас постоим немного и уйдём, — обернулась на скрипучий голос Света.

Свет от подъездной двери рассыпался по двору и перелистывал под струями ночного тихого ветра снежинки, которые ещё днём упали на дворе и теперь были притоптаны ногами жильцов дома.

… И вот теперь Света лежала на столе, голова почти не шевелилась. Дыхание прекратилось.

Дверь в коридоре отделения была приоткрыта, и за её тёмной стеной казалось, уходило прочь их счастье. То, которое было совсем недавно, в переулке возле старого подъезда старого дома под лампочкой из коридора…

Точно также, за дверью отделения больницы, висел, словно силуэт, который стремился куда-то вдаль, удаляясь от них и унося их счастье, соединившее частички еще не долгой жизни на час, два, целую вечность.

Дверь отворилась и показалась голова. Голова взъерошенных волос, сонного человека. И опять за дверью осталась чья-то жизнь, ушедшая прочь из больницы, погулять со своими мыслями на ночную улицу города и грустно заблудившеюся в проулках. Ночная мгла укутывала её лунным одеялом, чтобы не замёрзло. Снежинки щекотали, пытаясь рассмешить её последнее мгновение в ночной тишине. Звякнул старой ручкой какой-то жилец дома за старыми воротами. А остатки чьей-то судьбы в ночи уже уходили далеко за полночь…

Всё. Нет её. Светы нет…

Андрей стоял и молча, смотрел на ночное небо за стеклом больничного окна, ожидая тихого её оклика. Но он не последовал. Так, в проём двери, ушёл весь её образ, утопая в бездне пространства за той частью, где были ночные минуты счастья в переулке, во дворе старого дома, на улицах старых, городских.

Маленькая белая звёздочка попыталась улыбнуться, но не смогла. Она покачалась, покачалась и полетела за тенью её жизни в бездну ночного пространства. Она бы ещё повисела над его головой, за окном, но он равнодушно или рассеянно смотрел мимо её головы, словно не замечая: ни звёзд за окном, ни счастья других людей, ни жизни вокруг него.

Ночная мгла закрыла перед ним ту дверь, что осталась в коридоре в больнице. Чёрная дверь с трещинами и белой ручкой.

Тележку с её телом увезли вдаль по коридору под плафонами ламп. Простыня так и лежала на ней, свесившись.

Всё. Он вздохнул и закричал…

16.01.2012 года

рассказ

Интриги в женском монастыре

Сидели бы себе в кабинете, да чай бы пили. А тут понадобилось нам куда-нибудь махнуть. А вот куда? Ирка смотрит на меня:

— Кого брать будем?

— Откуда я знаю. Ты же знаешь, какие нынче мужики пошли. Цветы дарить не любят, только бы секс. Познакомишься с ним, а он и кончить, как следует не сможет. Что будем делать — то? — отвечаю саркастически.

— Давай в цехе поищем? Кого?

— Может, Петровичу позвоним?

— Ну, давай.

— Сашка, привет. Что делаешь? — звоню я.

Сашка, это начальник отделения, что на хлоре, сидит и в трубку смеётся.

— Что девчонки, погулять захотелось?

— Ну, ты сразу. Погулять. А ты на что способен? Может быть, мы порядочные.

— Да, я что, не знаю, какие вы. Ладно, приду чай попить к вам.

— Заходи.

Ирка сидит в журнале номера цистерн записывает. Она молодая, красивая. Мужики бы возле её ног так и валились бы. И что это её Вовка не следит за нею. Входит Вероника:

— Девчонки, смотрите, мне журнал принесли"Плейбой". Хотите посмотреть?

— А что там?

— На, посмотри.

Я открыла журнал и начала листать. Ничего себе журнальчик, есть на что посмотреть.

— Может быть, о себе написать туда? — шучу я.

— Ну да. Только сначала надо было бы марафет на лице навести, ногах, ну и там. А то, зачем писать о себе. Ещё опозоришься. А как мы в сексе с ними будем? Ведь мы такие глупые, ничего не знаем. Надо ещё журнал о сексе купить. Тогда можно будет и искать, кого-нибудь. Ты Ирка, вон какая красивая. Ноги длинные, фигурка что надо, — смотрю на неё. — А если мать узнает? Я то, не скажу ей.

— Слушай, может, Сашку не будем звать. А то жена налетит на нас ещё. Драться нам с нею, что ли? У… сколько неприятностей будет… Давай соляночникам позвоним? У них новый начальник отделения сейчас работает.

— А вдруг он страшный? Что тогда делать будем?

— Ведь тебе ищем. Ты же у нас одинокая. Мне что ли надо? Да, ладно, не будем мы о тебе рассказывать. Сиди, работай.

— Здравствуйте, мне бы Александра. Вы нам цифры и заявку будете давать? Так, так. Хорошо…, — Ирка улыбается в трубку, — Да так ничего. Встретиться, а где? Хорошо. Давайте за грибами съездим? В Белореченск. Ладно. Я с Альфирой буду. На московском тракте будем вас ждать.

— Ира, может быть, не надо. Я что-то не хочу. Химпром хоть и большой, но всё же сплетни пойдут. Нам порядочным женщинам ни к чему такой «блеск» в жизни.

— Да, что ты, съездим и всё. Грибов хоть наберём…

…Поехали. Стоим, ждём. Подъезжает красная Нива. Я за Ирку спряталась: «Говорила же тебе, зачем пошли?» Рукой рот прикрыла, шепчу:"Какой, страшный…"

— Да, ладно тебе. — тычет она меня в бок. — Поехали.

Весь день грибы собираем, а он всё к Ирке. Хохотали после нашей"поездки с начальником"на работе: «Мы же Альфире искали любовника, а ты себе приклеила его? Нет, так дело не пойдёт».

Вечером Ирка заходит в кабинет от начальника и с ходу:

— Девчонки, сюда с Комсомольска едут. Давайте готовится. Он со своим замом едет.

— Я тебе говорила, что этот любовник, во! Тут и шуба и мебель или деньги. А то сидишь, ждёшь от Вовки тычки. Ладно, поедем, погуляем. Когда будут — то?

— Не знаю. Мне Анатолий Алексеевич сказал, чтобы приготовила им каустик и накладные.

— Давайте чай пить? — зовёт Ленка.

Чайник вскипел, и мы сели в своём закуточке завтракать.

— Сейчас, только досчитаю.

— Ну, что едут они? — спрашиваю.

— Да, в среду. Надо гостиницу заказать. Они, наверное, дня два или может один день будут.

Набрала номер гостиницы на телефоне:

— Мне, пожалуйста, гостиницу на 19. Да. Да.

Вечером домой пошли, двери закрываем. Вышли, идём вдоль управления. Тепло на улице. Солнце светит…

… Ну, вот так мы и живём, — вздыхает Ирка

— Девчонки, давайте ещё по одной. Ирина наливай. А хотите, я вам анекдот расскажу? — он смеётся и нам весело в закуточке.

— А что, может быть, есть, где попариться у вас в городе? Давайте в сауну.

Поехали в сауну. Сидим, выпиваем. Директор на обслуге:

— Вам ещё что-нибудь? Вот здесь будербродики. Водочка. Купайтесь.

Ирина заходит в бассейн. Классно… Мы с Ленкой сидим, разговариваем. А что ещё делать. Ирка, как всегда всё спонтанно. Купальников не взяли. Не голыми ведь купаться. Может быть, им и хотелось с нами такими голыми развлечься, не знаю. А хер с ними. Это ведь Ирке надо было. Мы так, за компанию. Она всё равно с ним в гостиницу отчалит. Посидели… Хорошо…

— Ну, что давай опять искать, кого-нибудь? Мы с тобою не успокоимся, наверное, никогда, — говорю я ей позже.

— Во, девчонки, профилакторий открылся, есть путёвки, — говорит Ирка, откинувшись на спинку кресла, покручиваясь.

— А кто ещё в профилакторий едет?

— Александрыч…

— А что с него взять-то? Только крутит и всё. Ни так, ни сяк. Выпить, он как конь, а отдохнуть ни-ни, — смеюсь в ответ…

…Стоим возле стены на танцах. Оглядываем зал. Пары танцуют. Весело. Музыка. Почти все со своими любовницами приехали. Ирка меня в бок толкает:

— Смотри, к нам идут, — отошла к ним, разговаривает.

— Они выпить с нами хотят.

— А потрахаться не хотят? Это кто?

— Да, прокурор и пристав, — шепчет она мне на ухо.

— Ты, что совсем опупела? Может ты им о своей жизни за бутылкой и расскажешь? Как каустик грузишь. Ну, ты, что совсем что ли? А вообще — то классно, с прокурором я ещё не пила. Было бы интересно посмотреть, как это с ним да переспать. Какая честь…

26.04.2011 года

миниатюра

Свет в конце дня

Вода металась под шумом ветра по дороге, что расстилалась по проспекту. Проехала одна машина, другая… и, всё стихло.

Утром стояла такая духота, что казалось, всё своё могущество наше ярило — солнце сбросило на наш город, а чем мы так провинились, мы, люди, шедшие на работу, так и не поняли.

Внезапно шум ветра в деревьях усилился, и набежала, откуда ни возьмись, огромная туча, чёрная с рваными боками и сверкающими огнями вверху, далеко за её колючими обрывками.

Я шла по тропинке в лесу. Зонт рвался из рук. Ни единой души. Мне стало страшно.

… Крик. Что это? Крик. Он повторился. Там, где-то вдалеке, за деревьями и… затих. Что это могло быть? Крик, ещё более протяжный рвался из-за взбешённых ветвей сосен и прятался в скучных серых листьях берёз, редких в этом месте.

Я остановилась. До домика в лесу было совсем недалеко. Я шла к дедушке. Он умел лечить от любых болезней и мне, не верившей ни в чьи заговоры, пришло на ум именно сегодня пойти к нему. Рассказывали, что он связывается с космосом, или ещё с каким дьяволом. Но я, не испугавшись ничего, решилась пойти к нему. Разве я могла знать, что пойдёт дождь. Утром о погоде не передавали плохих сведений. Солнце было яркое, раннее утро отдавало вначале свежестью трав, пение птиц было громким, а потом… раскалилось огромное светило и начало печь. Разве можно было подумать что-то другое о погоде и предстоящем дне, если день, такой прекрасный, разгорелся к полудню.

Не верить же мне к бабкиным поверьям. Мне уже немало лет, чтобы искать в деревенских заговорах радость жизни. А кто бы мог подумать, что я пойду лечиться к деду, старому, угрюмому, с согнутой спиной от тяжести лет. Не побоялась.

Слышала и о захороненных заживо, вернее уснувших летаргическим сном на кладбище. Но я шла не по кладбищу. Откуда тогда раздался крик?

Мне начало становиться страшно. Я пошла ещё быстрее. Ветки под ногами хрустели, и иголки от сосны рассыпались в разные стороны.

Вот показалась избушка. Маленькая и с покатой крышей. Местами кровля была совсем худая. Можно было подумать, что дождь лил прямо в доме. Но, нет. В доме было сухо. Пахло свежей травой. Словно её только скосили и сложили не в стог, а прямо в доме. Словно на сеновале.

Просто у деда на стенах висели разные травы.

— Ну, с чем пришла? — спросил меня кто-то из-за печи, — Не ворочай головой-то. Здесь я, за печью.

— Я,… дедушка, — начала было я и запнулась ( с кем же мне говорить-то), — Я к вам. Больно болезнь меня мучает. Кашель.

— Кашель?!… Да, это верно. Кашель. А что у тебя, спина-то не болит?

— Когда кашляю, да.

–Ну, тогда ты садись сюда. Да к печи. Погрейся пока. Дождь ещё долго будет.

— А что это за крик был в лесу? — оглядевшись по сторонам и увидев скамейку возле печи, присела я.

— Крик?!… Надо же, опять таки она кричит. Давно это было. Женщина одна. Похоронили её. А никто не спросил, жива ли была или нет. Уснула и всё. А она возьми и проснись среди ночи. Но ведь давно было. А кричит до сих пор ещё. Странно…

— Может просто кажется нам? Не может, после стольких лет кричать она. А не выкопали её?

— Где уж там. Так испугались за себя что ли или ещё отчего. Не знаю. Но выкопали ли её?… Кто его знает.

— А вы не боитесь здесь жить?

— Я?!… А чего бояться? Звери смирные. Даже волки не трогают меня. Уже привыкли. А остальные и подавно не будут трогать. Ну, что там у тебя? Кашель, говоришь…

— Да, — и я покашляла, сухим с громким сиплым вздохом.

Дед посмотрел на меня, послушал в спине, посмотрел на травы и…

— Знаю, что у тебя. Вот трава. Запаришь и выздоровеешь. А про крик не говори никому. Вдруг тебе показалось.

Конец ознакомительного фрагмента.