Прометей № 1

Альманах, 2022

Первый выпуск основанного участниками Клуба Левых Историков и Обществоведов (КЛИО) историко-публицистического журнала «Прометей». Его цель – сделать историческое знание уделом многих, осветить (и в прямом, и в переносном смысле) самые яркие эпизоды истории освободительного, антиабсолютистского движения нашего народа. Показать подлинные источники для его вдохновения, а также влияние, которое оно оказало на современников и потомков. Авторы альманаха открыто заявляют, что их главная задача состоит в том, чтобы на основе объективного исторического анализа и объективных данных поставить заслон воинствующим фальсификаторам наиболее героических страниц отечественной истории – и в особенности, ее советского этапа, как безусловной вершины в тысячелетнем историческом пути народов России на пути к независимости, свободе и прогрессу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Лица выпуска

К 110-летию британского историка-марксиста Кристофера Хилла

Кристофер Хилл

Ленин и русская революция

К 110-летию Кристофера Хилла (1912–2003), одного из крупных британских историков-марксистов, редакция «Прометея» публикует отрывок из его книги о Ленине (1947), которая практически не известна русскоязычному читателю. Тема революций стала главным стержнем научных работ историка, но его «Ленин и русская революция» занимает уникальное место: это единственная крупная работа К. Хилла, посвящённая Ленину и его роли в истории России и СССР. Написанная ярким и образным языком книга содержит множество метких замечаний и авторских наблюдений и будет, несомненно, интересна современному читателю.

1

Ленин умер 21 января 1924 года. Калинин — крестьянин, который, как он сам выразился, грязными ногами взобрался на царское место, — разрыдался, объявляя эту новость съезду Советов. Пока тело Ленина в течение недели находилось в больнице, длинные очереди часами стояли на сильном морозе в надежде его увидеть. «Большевики способны многое организовать, но не их пропаганда влечёт эти сотни тысяч к Ленину», — писал 27 января в «Нью-Йорк таймс» г-н Дюранти. Начиная со строительства мавзолея на Красной площади, где покоится забальзамированный Ленин, и вплоть до его закрытия в годы советско-фашистской войны каждодневно проходила длинная процессия простых людей, желавших отдать дань уважения умершему вождю. Тело Ленина нетленно, как и мощи православных святых. Троцкий принадлежал к противникам подобного сохранения останков, и сомнительно чтобы такого рода способ мог бы возыметь аналогичный эффект на рафинированном Западе наших дней. Но в Англии XVII века статуя из дерева и воска над телом забальзамированного Оливера Кромвеля простояла так на протяжении многих недель после его смерти, и «множество людей ежедневно толпилось, чтобы увидеть это великолепное, но скорбное зрелище». Нет сомнений, что решение забальзамировать тело Ленина и выставить его напоказ отвечало истинным народным чаяниям. Его мёртвое тело увидели миллионы людей — больше тех, кто когда-либо видел его живым.

Кристофер Хилл за рабочим столом. 1965 год

Каждая цивилизация должна сделать из своих великих людей всё, что можно, чтобы воспринять их идеи через собственные идиомы. В таджикских и казахских легендах Ленин высок, как холмы, как облака; в фольклоре дунган он светит ярче солнца и не знает тьмы. Ойраты говорят, что в правой руке у него солнечный луч, в левой — лунный; под ним содрогалась земля. Для узбеков Ленин — исполин, который мог сотрясать почву и сдвигать огромные скалы в поисках скрытых в горах богатств; ему по силам было решить самые непостижимые загадки. По словам киргизов, он владел волшебным кольцом, с помощью которого смог низвергнуть власть зла и освободить бедноту от неправды и несправедливости. Говорят, в Армению он прискакал на белом коне, чтобы повести за собой народ. По другой легенде, Ленин — это Титан, боровшийся с Асмодеем, покровителем богатых и привилегированных, злейшим врагом бедноты. Асмодей пытался убить Ленина, но свет из глаз героя обратил его в бегство. Затем Ленин сел на орла и полетел в Дагестан, где начал войну против богатых, и, наконец, улетел обратно в холодные края чтобы писать для людей книги истины. Для северных остяков Ленин — великий охотник на тюленей, который убивал богатых торговцев пушниной и раздавал добычу беднякам; точно так же ненцы считают Ленина самым опытным из всех моряков, который победил своих врагов в бою, отнял у них оленей и собак и поделил их среди бедноты. Шолоховские казаки представляли Ленина донским казаком.

Церковь в дореволюционной России — как в Средние века на католическом Западе — понимала, что её абстрактные идеи необходимо конкретизировать с помощью образов, икон, хоругвей, реликвий и других предметов, способных воздействовать на чувства реального и необразованного крестьянства. (Иконоборчество пуритан и других стало результатом жесточайшего интеллектуального высокомерия тех, кто едва познакомился с абстрактными идеями и познал их власть над материальными объектами.) Большевики разоблачили мистификацию, с помощью которой церковь пыталась придать чудодейственную силу своим образам и реликвиям, а значит, и самой себе; но они используют примерно ту же технику передачи идей, потому что обращаются к одним и тем же людям. Вот почему необходимо, с одной стороны, понимать историческую подоплеку идиомы большевистской пропаганды, которая в противном случае могла бы показаться наивной и бесхитростной, а с другой — сознавать, что, хотя методы православной церкви и были взяты на вооружение, использовались они совершенно иначе. Ленину не поклоняются; никто не претендует на то, что в научных процессах сохранения его останков есть что-то чудесное: тело в мавзолее на Красной площади и его портрет, заменивший портрет царя на стенах, привносят что-то конкретное в понимание крестьянского ума, в котором, как и в повседневной жизни, преобладают одни лишь материальные объекты и только они.

Однако сегодня в Советском Союзе истинным авторитетом пользуются именно ленинские слова, ленинские идеи. Генералиссимус Сталин любил, когда его называли учеником Ленина. Даже Троцкий, который до вступления в августе 1917 года в партию большевиков был одним из самых ярых критиков Ленина в социал-демократическом движении, после 1924 года счёл целесообразным заявить о ленинском влиянии на свои взгляды. Надеюсь, ранее мне удалось дать некоторое общее представление о том, за что выступал Ленин. Но, может, стоит подвести итог тому, как проявились в нём личностные качества, которые специфическим образом символизировали русскую революцию и за которые его особенно помнят сегодня.

2

Прежде всего, Ленин символизирует русскую революцию как движение бедных и угнетённых, победно восставших против великих и могущественных. Это был и есть самый важный факт о революции как с точки зрения её внутренних, так и международных последствий. «Какая прекрасная вещь — революция», — воскликнул крестьянин, чьё владение увеличилось с трёх до тридцати семи гектаров. «За это все выступают. Им не по нраву Коммунистическая партия, но они в восторге от революции». Таково доподлинное замечание неудачника, которое едва ли смог уловить хоть кто-то из наблюдателей-очевидцев революции. Старый рабочий, который через несколько дней после Октябрьской революции привёз Джона Рида из Царского Села в Петроград, обвёл сверкающую вдали столицу восторженным жестом. «Моё, — воскликнул он, и его лицо засияло. — Теперь всё моё! Мой Петроград».

Все, кто встречался с Лениным, соглашаются, что, несмотря на своё аристократическое происхождение и буржуазное воспитание, он оставался очень близким к обычному среднестатистическому россиянину. В кампании против тех, кто в марте 1918 года жаждал революционной войны против немцев, самое жёсткое из возражений, найденных Лениным, сводилось к тому, что их взгляды выражают «точку зрения шляхтича, который сказал, умирая в красивой позе со шпагой: „Мир — это позор, война — это честь!” Они смотрят с точки зрения шляхтича, но я подхожу с точки зрения крестьянина». «От Ленина пахло русской землей», — как заметил его политический оппонент П. Аксельрод; он — «самый человечный человек», писал о нём поэт В. Маяковский. Ленин подвёл итог событиям 1889 года, когда мать пыталась убедить его заняться управлением семейными поместьями, сказав: мои отношения с крестянами становятся ненормальными. Поселившись в Кремле, Ленин весьма безучастно продолжал жить в очень простой обстановке, спал на железной кровати в комнате без ковра; он и не отказывался от роскоши сознательно, а только выражал сильное недовольство, когда кто-либо пытался ему навязать её. Подарки с едой, которые крестьяне ему присылали во время голода, он неизменно отдавал другим.

По отношению к простому человеку ленинская мысль носила принципиально демократический характер. Многие до него высказывали мнение, что подлинная демократия невозможна без социализма; но Ленин настаивал на обратном: «Социализм невозможен без демократии в двух смыслах: (1) нельзя пролетариату совершить социалистическую революцию, если он не подготовляется к ней борьбой за демократию; (2) нельзя победившему социализму удержать своей победы и привести человечество к отмиранию государства без осуществления полностью демократии». Ленин превозносил Советы, потому что они представляли собой «демократию для бедных, а не демократию для богатых», и считал, что в социалистическом государстве основная функция профсоюзов заключается в воспитании у рабочих демократических традиций.

Концепцию значения революция Ленин обобщил, пересказав разговор, подслушанный им в железнодорожном вагоне. Пожилая женщина с удивлением заметила: «Теперь не надо бояться человека с ружьем; когда я была в лесу, мне встретился человек с ружьем, и вместо того, чтобы отнять от меня мой хворост, он ещё прибавил мне». Этим замечанием Ленин воспользовался, чтобы проиллюстрировать изменение основ государства — тот факт, что власть теперь служит для защиты масс населения. При царизме власть использовалась против них.

В. И. Ленин выступает с речью перед красноармейцами, отправляющимися на польский фронт. 1920 год

К тому же вопросу он вернулся в более поздней речи, хотя здесь он больше думал об освободительном влиянии революции на человеческий разум: «Раньше весь человеческий ум, весь его гений творил только для того, чтобы дать одним все блага техники и культуры, а других лишить самого необходимого — просвещения и развития. Теперь же все чудеса техники, все завоевания культуры станут общенародным достоянием, и отныне никогда человеческий ум и гений не будут обращены в средства насилия, в средства эксплуатации. Мы это знаем, — и разве во имя этой величайшей исторической задачи не стоит работать, не стоит отдать всех сил? И трудящиеся совершат эту титаническую историческую работу, ибо в них заложены дремлющие великие силы революции, возрождения и обновления».

Стиль ленинской речи, по-видимому, обладал теми же свойствами прямоты и простоты, что и его аргументы. Он не был великим оратором в том же смысле как Керенский и Троцкий. Все наблюдатели сходятся во мнении, что он доминировал над своей аудиторией благодаря интеллекту и силе своей личности. «Я вышел на улицу с таким чувством, будто меня ударили цепом по голове», — признался политический оппонент.

Ленин обходился без жестикуляции, ораторских приёмов и росчерков, заискивания перед аудиторией или обращений к ее эмоциям. Его слова «всегда напоминают мне холодный блеск железных стружек», писал М. Горький; Клара Цеткин отмечала, что «он кидал свои фразы, как неотёсанные глыбы». «Какой профессор потерян для мира!» — воскликнул великий историк М. Ковалевский. Все его речи сразу ложились в основу глубоких раздумий, и как только он высказывал свои соображения, он часто внезапно останавливался. В зрелые годы его уверенность в себе была высочайшей, потому что основывалась на глубоком анализе фактов, и он говорил с захватывающей дух настойчивостью и убежденностью, которые передавались всем слушателям. С нравственной точки зрения, оратор-чудодей Троцкий «мог противостоять Ленину не более чем блоха супротив слона», как заметил Брюс Локкарт.

3

Ленин обладал второй особенностью, символизирующей достижения революции в целом. Это черта, которая во время первого визита Мориса Бэринга в Россию больше всего поразила его как типичная черта обычного русского — человечность. Попытка свергнуть большевиков после революции, конечно, привела к жестокости; но революционный процесс упразднил царствие отчаяния и породил новый мир надежды. В 1918 году старик-крестьянин, протягивая свои истёртые и мозолистые руки группе школьников, говорил: «Дети, эти руки не умеют писать. Они не умеют писать, потому что единственное, чего от них хотел царь, — пахать. Но вы, дети новой России, можете научиться писать. Ах, если бы я мог снова стать ребёнком в новой России!»

Таковы новые веяния, повлиявшие на общественное мнение. Убийство и внезапная смерть, увы, достаточно известны в русской истории на протяжении веков. Горький, который в тяжёлые времена гражданской войны неоднократно вмешивался в ленинские дела от имени подозрительных интеллектуалов, никогда не встречал отказа, говорит о Ленине так: «В России, стране, где необходимость страдания проповедуется как универсальное средство “спасения души”, я не встречал, не знаю человека, который с такою глубиной и силой, как Ленин, чувствовал бы ненависть, отвращение и презрение к несчастиям, горю, страданию людей». Насладившись сонатой Бетховена, Ленин однажды признался Горькому: «…Часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя — руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми. Гм-м, — должность адски трудная».

Скульптору Клэр Шеридан он сказал, что её аллегорическая фигура Победы не в его вкусе, потому та излишне красива: а победа не такова. («Я не критикую вас, — деликатно добавил он. — Только, пожалуйста, не улучшайте меня». Как Кромвель, он хотел, чтобы у него были видны бородавки и всё такое.)

Ненависть к тирании и угнетению из-за их разрушающего воздействия как на угнетателей, так и на угнетённых — вот моральная сила, которая легла в основу ненависти Ленина к царизму, к любой системе экономической эксплуатации или национального порабощения. Однако в 1916 году он не забыл напомнить полякам и финнам, которые «законно ненавидят теперь великороссов за роль палача, которую они играют, что неразумно распространять эту ненависть на социалистических рабочих и на социалистическую Россию, что экономический расчёт, равно как инстинкт и сознание интернационализма и демократизма, требует скорейшего сближения и слияния всех наций в социалистическом обществе».

В сентябре 1919 года, когда Советская Россия ещё вела тяжелейшую войну, Ленин говорил с женщинами об их фактически придавленном положении, ибо в большинстве случаев ведение домашнего хозяйства — это «самый непроизводительный, самый дикий и самый тяжкий труд», и «этот труд чрезвычайно мелкий, не заключающий в себе ничего, что сколько-нибудь способствовало бы развитию женщины». Обращаясь к Кларе Цеткин, Ленин сердито говорил, что «мужчины спокойно смотрят, как женщины изнашиваются на мелкой работе, однообразной, изнуряющей и поглощающей время и силы, — работе в домашнем хозяйстве; на то, как их кругозор при этом сужается, ум тускнеет, биение сердца становится вялым, воля слабой…» Что послужило ему дополнительным доводом в пользу коллективности ведения сельского хозяйства, поскольку «мелкое крестьянское хозяйство означает индивидуальное домашнее хозяйство и прикрепление к нему женщины». А самих женщин он призывал взять на себя ведущую роль в создании общественных институтов, которые помогли бы им освободиться от тягот и стать свободными и равноправными гражданами.

Довольно скромное начало; но вспоминаются и такие маленькие конкретные начинания, как в речи Ленина перед школьными учителями, где, начав с восхваления величия той роли, какую им надлежит сыграть в строительстве социалистического общества, он закончил словами: «главное, главное и главное — [работать] над поднятием его [учителя] материального положения». В дореволюционном обществе положение учителя было настолько скромным, что без такой приписки всё остальное выглядело бы обыкновенным словоблудием. Как рассказывают, один из немногих неполитических случаев, когда Ленин вышел из себя, произошёл, когда ему довелось услышать слова одного папаши, что здоровому ребенку не повредит несколько притомиться. Ленин слез с велосипеда чтобы помочь ребенку подняться на крутой холм, раздражённо сказав: «Таким людям, как вы, вообще нельзя разрешать иметь детей».

4

В-третьих, Ленин олицетворяет все те качества, которые требовались для свершения русской революции — целеустремленность, реализм, здравый смысл, сила воли, боевитость, — чего так остро не хватало дореволюционной интеллигенции, высмеянной Чеховым. На Лондонском съезде 1903 года политический оппонент жаловался Ленину: «Какая тяжелая атмосфера царит у нас на съезде! Эта ожесточенная борьба, эта агитация друг против друга, эта резкая полемика — это нетоварищеское отношение!..» «Какая прекрасная вещь — наш съезд! — возражал ему Ленин. — Открытая, свободная борьба. Мнения высказаны. Оттенки обрисовались. Группы наметились. Руки подняты. Решение принято. Этап пройден. Вперед! — вот это я понимаю. Это — жизнь. Это — не то что бесконечные, нудные интеллигентские словопрения, которые кончаются не потому, что люди решили вопрос, а просто потому, что устали говорить…» После съезда из всех эмигрантских руководителей Ленин почти в одиночку противостоял всей пятёрке своих старых коллег по редакции «Искры» — людям, пользующимся широким признанием в русском революционном движении, и гораздо старшим, чем он сам. Невозмутимый и полагающийся на поддержку из России, он написал книгу «Шаг вперёд, два шага назад», где провозгласил: «Было бы преступнейшим малодушием усомниться хоть на минуту в неизбежном, полном торжестве принципов революционной социал-демократии, пролетарской организации и партийной дисциплины». «Что делать с таким человеком?» — вопрошал меньшевик Дан. Для такой уверенности в себе есть только одно оправдание: успех.

Через 14 лет в июне 1917 года лидер меньшевиков Церетели, полный министерского достоинства и величия, провозгласил на Первом съезде Советов, что в России нет ни одной партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя. «Есть! — крикнул Ленин с места в дальней части зала. — Наша партия каждую минуту готова взять власть целиком». Тогда раздался смех, но Ленин точно знал, какими возможностями он располагает. Больше всего он не любил тех революционеров, которые вместо трезвой оценки реалий любого конкретного положения, прибегали к «энергичному размахиванию маленькими красными флажками». «Без железных дорог социалистическая революционная война — вреднейшее предательство», — говорил он мечтательным сторонникам Троцкого во время переговоров в Брест-Литовске. Обращаясь к партийным руководителям в России в 1905 году, он писал: «Я с ужасом, ей-богу с ужасом, вижу, что о бомбах говорят больше полгода и ни одной не сделали!» «Восстание — есть искусство», — твердил Ленин при каждом подходящем случае. Искусство, изучавшееся им с присущей ему основательностью. Тактика Октября — захват телефонной станции и Главпочтамта, мостов, электро — и железнодорожных станций и, прежде всего, решительное наступление — всё это опиралось на умозаключения, к которым Ленин пришёл после изучения опыта революции 1905 года и штудирования военных учебников из библиотек Женевы.

Я уже приводил множество примеров пристального внимания Ленина к деталям. Чтобы убедиться в отсутствии ошибок он сам правил все корректуры «Искры». В 1917 году, как только до него дошли вести о Февральской революции, Ленин написал Коллонтай в Швецию с изложением своих взглядов на тактику, какой следует придерживаться впредь; он не преминул отметить, что теперь и домашняя прислуга может интересоваться политикой. В беспокойные дни сразу после Октябрьской революции Ленин нашёл время повидаться с совершенно незнакомым ему безруким человеком, который пришёл с предложениями по поводу ремесленных кооперативов; и не позабыл расспросить того, кому передал эту просьбу, какие приняты меры. Когда Горький спросил Ленина, как ему удалось выкроить время для забот об улучшении питания в кремлевской столовой, тот с удивлением ответил: «О рациональном питании?», — как если бы очевидная важность вопроса, сформулированного именно таким образом, не подлежала сомнению. В годы гражданской войны один одетый в штатское неизвестный, присоединившись к группе военных специалистов, изучавших устройство зенитной артиллерии, поразил всех своими техническими познаниями: они пришли в ещё большее изумление, что этим гражданским был Ленин. Незадолго до того, как январе 1922 года полностью прервалась его активная политическая работа, Ленин обратился к редактору газеты, издаваемой для крестьянской бедноты, с вопросом, сколько писем получено от крестьян и какие проблемы в них затрагивались; и что такие справки-отчёты необходимо направлять ему каждые два месяца.

При всём внимании Ленина к теории иногда в нём проявлялся жизнерадостный эмпиризм. Однажды он привёл слова Наполеона «Главное начать, а там посмотрим». С таким же успехом он мог бы процитировать изречение, приписываемое Кромвелю: «Дальше всех заходит тот, кто не знает, куда идти». «Как будто можно начать великую революцию и заранее знать, как она завершится», — сказал Ленин по другому поводу. 27 ноября 1917 года он перефразировал знаменитую фразу Кромвеля «верьте в бога и держите порох сухим», возражая оратору-эсеру, который заявил, что работа Учредительного собрания будет зависеть от настроений в стране. «Но я говорю: “Доверяйте настроению, но не забывайте свои ружья”».

Кромвель и Наполеон — люди действия, с которыми наиболее естественно сравнивать Ленина, хотя время его реальной власти оказалось короче. Но у Ленина есть то, чем не обладали Кромвель и Наполеон, — он был ещё и мыслителем. Никто со времен Кельвина так не совмещал оба качества. Ленин глубоко осознавал свой долг перед прошлым — как российским прошлым, так и прошлым западноевропейской цивилизации в интерпретации Маркса. Он дал жёсткие наставления полным энтузиазма молодым коммунистам, для которых «буржуазная культура» представлялась чем-то малонужным, как и методы варварского образования времён царизма: «..Мы должны понять, что на место старой учебы, старой зубрежки, старой муштры мы должны поставить уменье взять себе всю сумму человеческих знаний, и взять так, чтобы коммунизм не был бы у вас чем-то таким, что заучено, а был бы тем, что вами самими продумано, был бы теми выводами, которые являются неизбежными с точки зрения современного образования».

Председатель Совета народных комиссаров РСФСР в своем кабинете в Кремле

Но в то же время Ленин снисходительно относился к молодёжной непримиримости и к иногда диким экспериментам, процветавшим в первые годы освобождения от царской цензуры и церковной ортодоксии. Он использовал слова, которые помогают нам понять многое из того, что произошло с тех лет в мире советского искусства и в литературе. Хаотическое брожение, лихорадочный поиск новых решений и новых лозунгов, «осанна» определенным художественным и духовным тенденциям сегодня и «распни их» завтра! — всё это неизбежно.

Сам Ленин в литературе отдавал предпочтение классическим мастерам: например, его не восхищала экспериментальная декламационная поэзия Маяковского, хотя к нему самому и относился уважительно за влияние на молодёжь. Литературные группировки он считал ненужными. «Важно не то, что даёт искусство нескольким сотням, даже нескольким тысячам общего количества населения, исчисляемого миллионами. Искусство принадлежит народу, оно должно уходить своими глубочайшими корнями в самую толщу широких трудящихся масс… Чтобы искусство могло приблизиться к народу и народ к искусству, мы должны сначала поднять общий образовательный и культурный уровень». Пренебрежение образованием при старом режиме и невозможность исправить это во время гражданской войны обернулось «ужасным преступлением с точки зрения счастья подрастающего поколения».

Ленинские мысли, по крайней мере, в том виде, как они изложены в его опубликованных трудах, всегда носили строго функциональный характер. Даже Маркс тратил больше времени на неуместные рассуждения. В работах Ленина нет отступлений, нет, кстати, затяжек, нет словесных отдушин: и его самые оригинальные работы обычно носят полемический характер, так что не всегда легко читать их сегодня. Более широкий анализ проявляются у Ленина в случайных проблесках, когда внезапно увиденное будущее, как ему кажется, имеет непосредственную практическую пользу. Рассуждая о внешней торговле при нэпе, Ленин неожиданно отметил: «Когда мы победим в мировом масштабе, мы, думается мне, сделаем из золота общественные отхожие места на улицах нескольких самых больших городов мира»; но теперь оно необходимо нам для закупки по импорту. За 4 года до революции Ленин ухватился за идею подземной газификации угля; начатые после установления советской власти успешные эксперименты ставили своей целью положить таким образом конец тяжёлому труду шахтеров. Социализм означал для Ленина прежде всего более рациональную организацию общества, в которой человеческая энергия не должна растрачиваться впустую, усилия необходимо не транжирить и не использовать по неназначению. Только социалистический строй способен обеспечить полную человеческую свободу большинству населения.

В тех редких случаях, когда Ленин затрагивал вопрос о «высшей фазе коммунистического общества», то писал о ней чуть ли не с преувеличенной осторожностью. Такая стадия, по его мнению, будет достигнута только при исчезновении «противоположности умственного и физического труда… одного из важнейших источников современного общественного неравенства». Но он отказывался обсуждать, когда или как это произойдет, «ибо материала для решения таких вопросов нет». «”Обещать”, что высшая фаза развития коммунизма наступит, ни одному социалисту в голову не приходило». В предвидении её прихода великие социалисты «предполагали и не теперешнюю производительность труда, и не теперешнего обывателя». Но когда такая стадия будет достигнута, «”узкий горизонт буржуазного права”, заставляющий высчитывать с чёрствостью Шейлока, не переработать бы лишних получаса против другого, не получить бы меньше платы, чем другой, — этот узкий горизонт будет тогда перейдён». Со стороны общества тогда не потребуется точно подсчитывать количество продуктов, распределяемых среди его членов; каждый будет свободно брать «по потребности».

5

Наконец, Ленин — русский патриот. В наши дни мы всё больше начинаем ценить патриотический аспект русской революции, но именно он всегда сознавался советскими гражданами. Революция освободила Россию от иностранного господства и эксплуатации, дала ей независимую внешнюю политику, одолела иностранного захватчика и через многочисленные страдания создала могущественный современный СССР. Уже в 1931 году князь Мирский обнаружил, что патриотическое принятие советской политики привело эмигрантов к более внимательному изучению русской революции и её вождя, и пришёл к выводу: невозможно принять Октябрьскую революцию, не приняв ленинских идей. Русская революция была революцией Ленина.

Несмотря на годы изгнания и свой интернационализм Ленин не был космополитом. Он питал особую привязанность к русской литературе и гордился ею, особенно Чернышевским и Толстым. Ленинские русскоязычные сочинения — образец действенности и прямоты. В его произведениях нет салютований патриотизму, потому что его оказалось слишком много по ту сторону баррикад. Но при случае он был готов «ползать на брюхе в грязи», если того требовали интересы России и революции, как, например, когда он лично отправился в германское посольство, чтобы извиниться за смерть графа Мирбаха, которого убил эсер в надежде поссорить советское правительство с Германией.

Прежде всего Ленин отождествляется с экономическим и политическим восстановлением СССР, со строительством социализма. Его вдова после смерти Ленина сказала: «Не давайте своей печали по Ильичу уходить во внешнее почитание его личности. Не устраивайте ему памятников, дворцов его имени, пышных торжеств в его память и т. д. — всему этому он придавал при жизни так мало значения, так тяготился всем этим. Помните, как много ещё нищеты, неустройства в нашей стране. Хотите почтить имя Владимира Ильича, — устраивайте ясли, детские сады, дома, школы, библиотеки, амбулатории, больницы, дома для инвалидов и т. д. и самое главное — давайте во всем проводить в жизнь его заветы».

Я попытался показать: при решении всех главных проблем, с которыми сталкивались большевики, Ленин выступал за применение марксизма к российской конкретно-исторической ситуации. Его величие в том, что он прекрасно представлял взаимосвязь старого и нового, русского и Западного, крестьянского и социалистического. В отличие от прогерманского царского двора, франкоязычной аристократии, англофильских кадетов, в отличие даже от теоретиков революционного движения — меньшевиков и Троцкого — Ленин знал народы России и ценил их традиции. И он смог увлечь за собой массы.

Но, с другой стороны, в отличие от славянофилов и народников, он не пренебрегал достижениями западной науки и мысли. Когда разрабатывался советский гражданский кодекс, отвечающему за него должностному лицу Ленин писал: «Все, что есть в литературе и опыте западноевропейских стран в защиту трудящихся, взять непременно… Не угождать “Европе”, а продвинуться дальше в усилении вмешательства государства в “частноправовые отношения”, в гражданские дела».

Именно благодаря своему марксизму Ленину удалось добиться успеха там, где в надежде «дать толчок истории» потерпел неудачу террорист-народник Желябов. Старой фаталистической России, с её философией пассивности и страданий, революция дала огромную надежду, что люди смогут сами управлять своими судьбами.

С Горьким, одновременно и близким другом, и величайшим современным русским литератором, Ленин во время своей последней болезни часто вёл беседы о значении революции, ставшей делом его жизни. Во время из одного из таких разговоров, Горький записал реплику, которая могла бы стать эпитафией Ленину. Рассуждая о подрастающем советском поколении, Ленин заметил: «Вот эти будут жить уже лучше нас; многое из того, чем жили мы, они не испытают. Их жизнь будет менее жестокой. А все-таки я не завидую им. Нашему поколению удалось выполнить работу, изумительную по своей исторической значительности. Вынужденная условиями жестокость нашей жизни будет понята и оправдана. Всё будет понято, всё».

Значение русской революции

«Не копировать нашей тактики, а самостоятельно продумывать причины её своеобразия, условия и итоги её, применять у себя не букву, а дух, смысл, уроки опыта 1917–1921 годов».

Ленин коммунистам Азербайджана, Грузии, Армении, Дагестана, Горской республики, 14 апреля 1921 года.

1

Роспуск Коммунистического Интернационала в мае 1943 года, как казалось, возвестил о том, что русская революция предназначалась не для экспорта, что подчеркивало её национальный характер. И всё же нет сомнений в том, что сегодня влияние СССР и коммунизма много больше, чем в год смерти Ленина: за их плечами авторитет доказанного успеха. Французская революция — единственное сопоставимое событие в истории, не породила международной организации, и все же её влияние стало глобальным и длительным по времени. Так, вероятно, будет и с Октябрьской революцией, с Коминтерном или без него, до тех пор, пока в мире отаются проблемы, для которых опыт этой революции вселяет надежду на решение.

Каковы могут быть долгосрочные последствия русской революции? Пока ещё слишком рано пытаться дать окончательный ответ на этот вопрос, и в ходе работы над книгой мне приходилсь не раз указывать, какие последствия может иметь революция. Но здесь, наверное, нужно подвести итоги.

Во-первых, советский опыт внедрения современной цивилизации среди отсталых народов, и особенно укоренение советской системы и коллективных хозяйств как средств самоуправления в аграрных странах — неизбежно окажет огромное влияние в Восточной Европе, Азии и в конечном итоге, возможно, в Африке и Южной Америке.

Во-вторых, СССР на практике продемонстрировал, что социализм — система, которая способна работать даже в крайне неблагоприятных условиях, а советская однопартийная система указала всем высокоиндустриальным странам возможность решения конфликта между экономическим планированием и политической свободой. Всё более очевидно, что абсолютная свобода частного предпринимательства несовместима с требованием среднего гражданина свободы от нужды и свободы от страха. Успехи рационального планирования, полной занятости и всеобщей экономической безопасности в СССР уже установили стандарты, которые приходится принимать во внимание остальному миру. Пример советского социализма неизбежно будет иметь неисчислимые последствия во всех странах в течение очень длительного времени, в том числе в тех странах Западной Европы и Северной Америки, где советские методы управления с наименьшей вероятностью будут использованы во всей их полноте.

Наконец, усиливая оба из положений, русская революция продемонстрировала, что простые люди на Земле (и, по сути, из очень отсталой страны) способны захватить власть и управлять государством бесконечно более эффективно, чем «избранные». С такой точки зрения, каждая из побед Красной Армии в последней войне против Германии побуждает к действиям больше, чем десятки манифестов Коммунистического Интернационала.

В статье «Удержат ли большевики государственную власть?», написанную за три недели до Октябрьской революции, Ленин высказал такую мысль: «…Силу сопротивления пролетариев и беднейших крестьян мы ещё не видали, ибо эта сила выпрямится во весь свой рост лишь тогда, когда власть будет в руках пролетариата, когда десятки миллионов людей, раздавленные нуждой и капиталистическим рабством, увидят на опыте, почувствуют, что власть в государстве досталась угнетённым классам… Только тогда мы сможем увидеть, какие непочатые ещё силы отпора капиталистам таятся в народе… доселе политически спавшем, прозябавшим в мучениях нужды и в отчаянии, потерявшим веру в то, что и они люди, что и они имеют право на жизнь, что и им может служить вся мощь современного централизованного государства…»

Победы Красной Армии в 1918–1921 и 1941–1945 годах воплотили в жизнь предсказание одного англичанина, который 300 лет назад говорил, что в коммунистическом обществе «если иностранный враг попытается напасть, мы все с общего согласия встанем на защиту нашего наследия и сохраним верность друг другу». Кто-то подслушал слова солдата 548-й дивизии, который в канун Октябрьской революции говорил то же самое: «Когда земля принадлежит крестьянам, фабрики — рабочим, а власть — Советам, тогда мы будем знать, за что сражаться, и мы за это будем воевать».

2

Я постоянно возвращаюсь к той особенности русской революции, потому что она подняла бедных и угнетённых и улучшила их повседневную жизнь. Именно это больше всего впечатляет в современных записках о революции, и именно это, вероятно, получит самое широкое распространение. Ибо, как и прежде, мелочи повседневной жизни имеют первостепенное значение для бедных и угнетенных, а они всё ещё составляют большинство населения мира. Лучшее известное мне описание революции — в рассказе одного простого человека, который по стечению обстоятельств направили как комиссара в сельский округ на острове Сахалин. Там на собрании старый крестьянин обратился к нему: «Послушайте, господин начальник, до нас дошли слухи, что в России сейчас идет война среди русского народа — между теми, кого называют большевиками, и другими, которых называют белыми. Говорят, что большевики борются за народ, чтобы больше не было царя и чтобы отнять землю у господ и отдать крестьянам; мы мало что понимаем. Не расскажете ли вы нам об этом?» Другой крестьянин, ссыльный каторжник, сказал: «Хорошо бы, если бы царь отдал землю крестьянам. Я помню, что в моё время в моей деревне в России ходили разговоры, что со дня на день раздадут землю, но мы её так и не получили». Комиссар, который действительно был очень далёк от большевизма, заключил: «Царило всеобщее волнение. Все говорили, и я видел, что они думали, что произошло что-то новое, от чего жизнь их станет лучше».

Вот что значит революция.

Послесловие. Кристофер Хилл и его книга «Ленин и русская революция»

Для большинства современников Кристофер Хилл всю его жизнь оставался «приемлемым лицом коммунизма» и одним из самых влиятельных исследователей истории XVII века в Англии. Но из всех учёных, посвятивших себя академической карьере, кроме него лишь двое или трое до конца своих дней сохранили безусловную приверженность марксизму. Причём главной темой научных трудов К. Хилла на академическом поприще стала революция и её осмысление на основе материалистического понимания истории.

Опубликованный выше фрагмент из книги «Ленин и русская революция» (1947) написан в рубежное для Хилла-учёного время, когда молодой и амбициозный исследователь уже накопил достаточно знаний и сил для научного рывка в избранной им отрасли знаний. Книга вышла в годы расцвета деятельности Группа историков Коммунистической партии Великобритании — группы, одним из основателей и лидеров которой был сам Хилл…

Обложка английского издания монографии К. Хилла «Ленин и русская революция»

Современник величайших социально-политических потрясений XX столетия Кристофер Хилл практически все свои работы посвятил тому бурному периоду британской истории, обозначенный им как «век революций». Вслед за К. Марксом он показал, что события 1640–1660 годов следует понимать как классическую буржуазную революцию. И только благодаря работам Хилла мировая историческая наука перестала смотреть на события тех десятилетий как на гражданскую войну, акцентируя внимание на революционной сущности произошедшего.

В одном из интервью Хилл поведал, как именно у него возник интерес к истории и почему он применил новый подход к изучению английской революции XVII века: «…Полагаю, что я начал с того, что испытал неприязнь к огромному количеству стереотипов, существовавших в 1930-е годы… Думая о XVII веке, об английской революции (тогда она не называлась “революцией”), припоминаю, что целиком и полностью её обсуждали с помощью религиозных терминов. Слово “революция” в значительной степени представляло табу, за исключением случаев, когда оно употреблялось в контексте пуританской революции. Я был увлечён марксизмом в 1930-е годы, и эти два вопроса одновременно привели меня к тому, что я захотел провести параллели между Английской и другими великими революциями — французской, русской, американской и т. д. Таким образом, я начал, в значительной степени желая подчеркнуть революционные аспекты того, что произошло в XVII веке. Мне казалось, что эти аспекты непременно нужно представить вниманию историков, которые, как я думал, были самодовольными и замкнутыми в плане академических исследований».

Хилл принял марксизм в 1933 или 1934 году в годы учёбы в Оксфордском университете, когда ему было чуть за двадцать. В те годы «спад, ужасная безработица, угроза второй мировой войны, очевидные успехи СССР» стали, по воспоминаниям Хилла, обычными вещами и шокировали молодёжь английского среднего класса, воспитанную на величии Британии. К окончательному решению вступить в ряды Коммунистической партии его подтолкнули диспуты в одном из университетских клубов, где, как он писал, «я был вынужден задавать вопросы о моем собственном обществе, которые раньше не приходили в голову».

СССР сыграл решающую роль в становлении Хилла-учёного. В 1935 году он отправился в Советский Союз, где пробыл почти год. Как пишут, в Англию он вернулся, с критическим восхищением советской системой, со свободным владением русским языком и глубокими знаниями советской историографии, чем на Западе могли похвастаться очень немногие из учёных.

По возвращении ему предложили место преподавателя в Кардиффском университете в Уэльсе. Он дал согласие, но почти сразу решил попытаться записаться в интербригаду для участия в гражданской войне в Испании; получив отказ, всю свою энергию он направил на помощь беженцам-баскам.

В 1938 году вышли две научные публикации Хилла: первая — в журнале «Экономик хистори ревью» называлась «Советская интерпретация английского периода Междуцарствия», где, опираясь на работы своих коллег и единомышленников из СССР, молодой учёный изложил основы своего собственного видения событий; вторая статья — «250-я годовщина “Славной революции”» разрушала общепринятые представления о том, что 1688 год стал поворотным моментом в английской истории. Статья появилась в журнале «Коммунистический Интернационал» и вдобавок под псевдонимом, поэтому осталась неизвестной подавляющему числу историков.

Первая действительно очень крупная работа К. Хилла «Английская революция. 1640 год» увидела свет в 1940 году. Автор выступил с классовых позиций и резко раскритиковал господствовавшую историческую концепцию. Он представил совершенно новую трактовку событий английской истории XVII века, истолковав период с 1640 по 1660 годы как революцию. По словам Хилла, то была политическая и социальная революция, такое же «великое социальное движение, как французская революция 1789 года; завершилась «война классов» тем, что «старый, по существу феодальный строй, был насильственно разрушен, и на его месте возник капиталистический социальный порядок».

16-летний Адам Филлипс, в будущем — знаменитый британский психотерапевт и эссеист (р.1954), а тогда «жалкий роялист», нашёл «Английскую революцию» в букинистическом магазине. Он писал, что, прочитав книгу Хилла, открыл для себя «новую страну в стране, которую знал… Что очаровало меня без всяких усилий». Всю книгу пронизывала научная марксистская методология; разделы, посвящённые «экономическим условиям» (базису) и «политическому устройству» (надстройке) составили более половины её объема.

С началом второй мировой войны Хилл в июне 1940 года поступил на армейскую службу. В звании лейтенанта его сначала направили в лёгкую пехоту, затем (в октябре 1941 года) он получает назначение в военную разведку. Но, дослужившись в 1942 году до звания майора, Хилл попадает в исследовательский отдел Форин офиса, откуда чуть позже его переводят в Северный отдел, который занимался отношениями с СССР. В мае 1944 года Форин офис создал Комитет по русским исследованиям для изучения различных аспектов культуры и институтов СССР. Хилл стал секретарем одного из его подкомитетов по учебным заведениям.

Через 40 лет служба Хилла при британском МИДе стала одной из тем книги Энтони Глиса «Секреты службы». Имя Хилла угодило даже в «Энциклопедию шпионажа, шпионов и тайных операций в годы “холодной войны”» (2004). Но на основе документов из государственного архива, вскоре было доказано: в Форин офис Хилл попал благодаря знанию русского языка и советской действительности, и занимал там незначительную должность. К тому же сотрудники внешнеполитического ведомства и военной разведки вряд ли были настолько наивны и глупы, что не понимали, с кем имеют дело. Близкий коллега Хилла историк Эрик Хобсбаум прямо указал: «Немыслимо, чтобы политические взгляды Кристофера Хилла не были известны». Тем не менее, Глис и его книга остаются по сей день главным источником абсурдных историй, которые широко распространились сразу после смерти Хилла, что он «шпион» или «крот».

С помощью архивных документов удалось выяснить и другое: в годы «холодной войны» Кристофер Хилл оказался под пристальным наблюдением спецслужб. Сотрудники МИ-5 и специального отдела полиции прослушивали и записывали все телефонные звонки, перехватывали личную переписку и отслеживали его контакты. В МИ-5 заявили, что цель слежки за Хиллом — идентификация тех, с кем он поддерживал «связь в [Оксфордском] университете и в целом в области культуры, а также получение имен интеллектуалов, симпатизирующих [Коммунистической] партии, которые, возможно, ещё не известны».

Принадлежность к компартии и марксистские убеждения ещё не раз негативно отразились на карьере Хилла. В 1949 году, когда он попытался занять должность председателя исторической кафедры только что открывшегося Килского университетского колледжа, его кандидатуру отвергли только из-за принадлежности к КП Великобритании.

Подготовленные Хиллом материалы в годы войны обычно печатались без указания его имени, и даже одобренная правительством брошюра «Два содружества: Советы и мы» (1945) вышла под псевдонимом К. Э. Холм.

Но конец войны ознаменовался созданием Группы историков Коммунистической партии. Её истоки можно отыскать ещё в 1938 году, когда для обсуждения книги А. Л. Мортона «Народная история Англии» стала регулярно собираться тройка неравнодушных историков — Дона Торр, Кристофер Хилл и сам Артур Мортон. Все трое долгие годы оставались неформальными лидерами группы, которая со временем только разрасталась. А одним из результатов исторических посиделок стало появление уже упомянутой книги К. Хилла «Английская революция. 1640 год».

К первоначальной тройке вскоре присоединились Дж. Сэвилл, Дж. Линдсей, Э. Хобсбаум, Г. Лефф, Р. Сэмюэль и другие. Сэвилл писал: «Группа историков оказала значительное и долговременное влияние на большинство своих членов. То было интересное время, когда вместе сходилось столь оживленное сообщество молодых интеллектуалов, с их далеко идущим влиянием на анализ определенных тем и периодов британской истории». Позже Хобсбаум с восторгом вспоминал те собрания с их «физической строгостью, интеллектуальным волнением, политической страстью и дружескими отношениями».

Кристофер Хилл вносил определённые краски в тематику обсуждений, ибо в отличие от других участников Группы хорошо разбирался в дискуссиях советской Академии наук и подготовил «Девять тезисов об абсолютизме». Именно в годы наибольшей активности Группы историков Хилл написал книгу «Ленин и русская революция», которая впервые вышла в 1947 году в серии для самостоятельного изучения истории, а затем неоднократно переиздавалась.

Книга о Ленине кажется чем-то необычным среди других трудов Хилла: ни до, ни после неё истории России и СССР он больше касался. Однако если учесть, что главной темой исследований учёного — темой всей его жизни — стала революция, пройти мимо главных событий XX века, Хилл просто не мог. В процессе работы Хилл проштудировал несколько десятков ленинских работ, а плюс к тому мемуары очевидцев революционных событий в России и литературно-художественные произведения писателей. Такое углублённое внимание к литературе времён общественного подъёма мы находим в трудах более зрелого Хилла-историка.

В русских революциях 1917 года Хилл обнаруживает два парадокса. Он писал: «Марксизм — продукт Запада. Маркс и Энгельс вывели свою теорию на основе анализа индустриальной цивилизации, которая, как выразился Ленин, использовала наследие немецкой философии, английской политэкономии и французского политического мышления. Первый из парадоксов русской революции состоит в том, что эта теория, отвергнутая лидерами самых крупных социалистических партий Запада, должна была быть принята революционной группой, чьи национальные традиции так отличались от традиций парламентской демократии… Применение марксизма к специфическим условиям России Ленин сделал делом своей жизни». Второй парадокс состоит в том, что «революция, которую большевики характеризовали как “пролетарская” произошла в стране, где 80 % населения составляли крестьяне и где пролетариат был меньше… чем в другой европейской державе».

В книге «Ленин и русская революция» Хилл сравнивает вождей революционных событий, анализирует идеи и поступки таких личностей как Ленин, Кромвель, Мильтон и другие. И как отмечает историк, «Кромвель и Наполеон — люди действия», с ними «наиболее естественно сравнивать Ленина», «но у Ленина есть то, чем не обладали Кромвель и Наполеон, — он был ещё и мыслителем». Сопоставляя революции между собой, Хилл приходит к умозаключению: «все великие революции имели международное влияние. Нидерландское восстание в XVI веке глубоко повлияло на революционное движение в Англии. Английская революция XVII века имела непосредственное влияние на события в Северной Америке. Результаты революций 1789, 1830, 1848 и 1871 годов последовали незамедлительно. Но русская революция была первой, в которой сами революционеры полностью осознавали, что их действия будут оценены не только по их результатам внутри собственной страны».

Хилл очень точен в характеристике работ Ленина, со многими из которых историк, по-видимому, познакомился на языке оригинала: «Ленинские мысли, по крайней мере, в том виде, как они изложены в его опубликованных трудах, всегда носили строго функциональный характер. Даже Маркс тратил больше времени на неуместные рассуждения. В работах Ленина нет отступлений, нет, кстати, затяжек, нет словесных отдушин: и его самые оригинальные работы обычно носят полемический характер, так что не всегда легко читать их сегодня». Хилл показывает целеустремленность, реализм, здравый смысл, силу воли и дерзость Ленина-политика и революционера.

Некоторые из соображений Ленина оказались близки Хиллу потому, о чём-то подобном говорилось на собраниях Группы историков: «..Мы должны понять, что на место старой учебы, старой зубрежки, старой муштры мы должны поставить уменье взять себе всю сумму человеческих знаний, и взять так, чтобы коммунизм не был бы у вас чем-то таким, что заучено, а был бы тем, что вами самими продумано, был бы теми выводами, которые являются неизбежными с точки зрения современного образования». А сама атмосфера таких обсуждений крайне напоминала описание лондонского съезда 1903 года. «Какая прекрасная вещь — наш съезд! — отмечал Ленин. — Открытая, свободная борьба. Мнения высказаны. Оттенки обрисовались. Группы наметились. Руки подняты. Решение принято. Этап пройден. Вперед! — вот это я понимаю. Это — жизнь. Это — не то что бесконечные, нудные интеллигентские словопрения, которые кончаются не потому, что люди решили вопрос, а просто потому, что устали говорить…»

К 1952 году Группа превратилась в зрелую организацию, поддерживаемую компартией, но обладающей правом на свободу дискуссий. Был образован комитет, избран секретарь и даже появилось несколько региональных отделений. Большие воскресные конференции привлекали множество участников. Группа сохраняла связь со штаб-квартирой Коммунистической партии Великобритании, но никакого контроля над группой та не осуществляла.

По мысли Хилла, Группа историков не должна выступать с узкоклассовых позиций, но ей необходимо поощрять дебаты между немарксистами и марксистами всех разновидностей и оттенков. Одни участники приглашали к обсуждениям других — тех, кто, по их мнению, испытывает интерес к теме дискуссии. Привлекались в первую очередь учёные, но не только одни они. Не существовало никаких ограничений в обсуждаемых темах, поскольку участники решали между собой, что именно им интересно обсудить.

«Мы разделились на секции: была секция XIX века, секция XVII века, средневековая секция и древняя секция, — вспоминал Кристофер Хилл. — У всех нас были свои собственные дискуссии, и мы разработали нашу собственную повестку дня и обсуждали то, что хотели обсудить… У нас шли ожесточенные бои. Не было идеи навязывания ортодоксии или партийной линии — что было одной из причин, почему дискуссии получались такими хорошими».

Группа не принимала никаких решений о том, кто и о чём конкретно должен писать. Участники могли обсуждать рукопись, над которой работали, если таковая появилась в рамках общегрупповой дискуссии, что — с согласия автора — могло привести к изменениям в будущей книге. Так, одна из исторических работ Хилла — «Интеллектуальные истоки английской революции» (1965) возникла из таких дискуссий. Тоже самое можно сказать о монографии «Экономические проблемы церкви» (1956) — первой действительно очень крупной работе Хилла, материал для которой он черпал на заседаниях группы.

При всём том Кристофер Хилл оставался «правоверным» коммунистом, и, когда в 1953 году умер Сталин, он опубликовал статью «Сталин и историческая наука», где охарактеризовал его как «великого и проницательного мыслителя» и «все страны всегда будут у него в большом долгу».

В 1954 году Академия наук СССР пригласила Хилла и ещё трёх английских историков в Москву. Но поездка, скорее, обманула их ожидания: они увидели Советский Союз, который растерял былой динамизм социальных и экономических программ 1930-х годов, а членство в КПСС превратилось в обязательное условие для успешной карьеры. Впечатление не могли скрасить щедрые застолья, но где не велось никаких серьёзных дискуссий, к каким они так привыкли на собраниях своей Группы историков. В общем, все четверо вернулись разочарованными…

Хилл оказался в самом центре водоворота событий, когда Группа историков возглавила движение за бо́льшую независимость британской компартии от Москвы. Члены Группы считали для себя принципиально невозможным некритическое согласие с колебаниями советской партийной линии. Скудную информацию о негативных явлениях в СССР ещё можно было списать на капиталистическую пропаганду, а беды советской экономики списать на враждебность Запада или природные катаклизмы. Но в феврале 1956 года состоялся XX съезд Коммунистической партии Советского Союза, где Хрущёв выступил с «закрытым» докладом, осудившим Сталина за злоупотребления властью. Когда в июне этот доклад появился в газетах «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост», а в октябре-ноябре того же 1956 года советские войска подавили в Венгрии контрреволюционный мятеж, британская и другие коммунистические партии попали в крайне затруднительное положение…

Хилл не терял надежды воздействовать на Коммунистическую партию Великобритании и изменить её отношения с КПСС. Прослушка МИ-5 зафиксировала участие в конце 1956 года в митинге, где из его уст звучала фраза «преступления Сталина». Но убедить в правоте своих коллег по партии Хиллу не удалось, и в мае 1957 года он покинул ряды Коммунистической партии и навсегда прекратил свою деятельность в Группе историков.

Тем не менее, в течение всей жизни Хилл оставался марксистом, продолжал отстаивать свои убеждения, которые, правда, перестали носить ортодоксально-советский характер. Что отразилось на используемой им терминологии: так, события 1640–1660 годов оставались для него «английской революцией», но определения «буржуазная революция» он стал избегать. Хилл впоследствии признавался, что вместе с Эриком Хобсбаумом (который, кстати, остался компартии) они вдруг обнаружили, что примерно в одно и то же время изменили способ самовыражения, ибо посчитали, что важнее быть прочитанным, чем использовать «правильную» лексику.

Без партийно-общественной работы у Хилла появилось больше времени для научной деятельности, и в последующие годы установился «обычный» для него режим — крупная работа каждые 2–3 года, большое разнообразие статей и непрерывающийся поток рецензий и лекций. Все вершинные труды Хилла-историка приходятся именно на этот период его творческой активности.

Но Группу историков Коммунистической партии продолжал считать величайшим из всех известных ему интеллектуальных объединений. Как подразделение компартии, Группа продолжала существовать вплоть до роспуска КП Великобритании в конце 1991 года, и одно время даже увеличилось число публикаций и членов Группы, в то время как сама компартия находилась в упадке. В начале 1992 года Группа получила другое название — Социалистическое историческое общество — с правом членства для всех желающих, независимо от их партийной принадлежности.

В творческом наследии Хилла-учёного монография «Ленин и русская революция» занимает отнюдь не центральное место. Зато она блестяще характеризует его творческие искания во время жарких диспутов на собраниях Группы историков.

Хилл прожил долгую научную жизнь и умер в преклонном возрасте — на 92 году. Вряд ли будет преувеличением сказать, что своими трудами именно он открыл образ новой Англии XVII века, который прочно закрепился в представлениях британцев и жителей остального мира конца XX столетия.

Его достижения — воплощение традиций несектантского, не доктринёрского, но, тем не менее, непримиримого марксизма в его культурном, а не политическом проявлении. Как историк, он высоко ценил интерпретацию Марксом и Энгельсом динамических связей между прошлым и настоящим; и, как сторонник равноправия, он высоко ценил их сострадание к беднейшим пролетарским слоям, разделяя убеждённость, что после победы пролетарской революции общество будущего в конечном счете будет коммунистическим.

Кононова Ольга Алексеевна,

историк, политолог, участник Клуба левых историков и обществоведов

Провокация против революции или провал московской «охранки»

Аннотация. Статья посвящена деятельности Московского отделения по охранению общественной безопасности и порядка, сотрудники которого сделали провокацию основным инструментом своей деятельности для борьбы с революцией и свободомыслием. Также эта форма деятельности знаменитой «охранки» вошла в историю под названием «полицейский социализм», основной идеей которого было формирование лояльного отношения рабочих к самодержавию. Искоренение революционных настроений в пролетарской среде, укрепление верноподданнических чувств — наилучшим инструментом для достижения этих целей, по мнению одного из крупнейших деятелей политического сыска Российской империи Зубатова, была провокация. Однако история показала, насколько бессмысленно и опасно было отказывать народу в политической субъектности: полицейских методов оказалось явно недостаточно, чтобы остановить волну народного недовольства.

Ключевые слова: «полицейский социализм», Московская охранка, Зубатов, «зубатовщина», революция.

В ходе стремительно разворачивающихся событий Февральской революции 1917 г. серьезно пострадали архивы царских спецслужб. Одним из первых огонь охватил Московское отделение по охранению общественной безопасности и порядка. Раскрытие такого рода архивов, естественно, затрагивало интересы многих людей, ставя под удар не только их репутацию, но и жизнь. Потому и заполыхали бывшие «охранки» и жандармские управления^[1] по всей стране в дни революционных событий 1917 года.

1 марта (по ст. стилю) московские власти получили телеграмму от председателя Государственной Думы М. В. Родзянко, в которой сообщалось, что старого правительства больше не существует, министр внутренних дел арестован и властные полномочия переданы Временному комитету Думы. А в ночь на 2 марта уже горело здание «охранки». Злоумышленники вытащили все бумаги из шкафов, раскидали их по полу, некоторые сразу сожгли в печах (которые были, буквально, переполнены пеплом), регистрационные карточки рассыпали и перемешали и т. п. — все это говорило о том, что не выражение ненависти к «царским сатрапам», а именно уничтожение документов входило в основные задачи погромщиков.

В огне погибла значительная часть списков «сотрудников», библиотека революционных изданий (пострадала более всего), отдельные дела (например, о служащих отделения и о конспиративных приемах работы). Сильно пострадал Отдел наружного наблюдения. Именно здесь хранились отпечатанные фотографии и негативы. К уничтожению улик были причастны высокопоставленные лица: «Судебными властями возбуждено уголовное дело против бывшего помощника московского градоначальника А. Н. Тимофеева, уничтожившего в дни революции денежную отчетность охранного отделения. А. Н. Тимофеев уничтожил, главным образом, дела, касавшиеся уплаты жалования «секретным сотрудникам»^[2].

Но, к счастью, многое уцелело. Обретенные документы позволили с определенной ясностью реконструировать методы работы охранного отделения. Предполагалось, что они же послужат основой будущему музею революционного движения^[3].

Архивы царских спецслужб представляли (и представляют) исключительную ценность для исторической науки. Но, естественно, тогда не только в долгосрочной перспективе рассматривался вопрос их практического приложения. Разоблачение провокаторов и доносчиков, формирование доказательной базы преступлений старой власти с последующим судебным преследованием — вот то, что было причиной повышенной заинтересованности новых властей в спасении и раскрытии тайных архивов полиции.

10 марта была образована «Комиссия по разбору дел бывшего Департамента полиции», призванная помогать деятельности Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. А 15 июня 1917 г. на базе данной Комиссии, в виду крайней важности, была образована «Особая комиссия для обследования деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных департаменту учреждений (районных охранных отделений, жандармских управлений и розыскных пунктов) за время с 1905 по 1917 год».

С. В. Зубатов инструктирует филеров. Художник О. Б. Турчина. 2016 г. Бумага, пастель

В ее задачи входило: 1) исследование всех дел, имеющих отношение к политическому розыску и сохранившихся в архивах департамента полиции и подведомственных ему учреждений; 2) сношения с исполнительными комитетами и комиссиями, работающими на местах по данным местных архивов, а в случае отсутствия такой работы на местах, — принятие мер к охране и разработке местных архивов; 3) обращение за получением материалов и сведений, касающихся политического розыска, ко всем правительственным и общественным учреждениям; 4) производство опроса чинов департамента полиции и жандармского надзора и «лиц, имеющих касательство к политическому розыску, как находящихся в местах заключения, так и пребывающих на свободе»; 5) удовлетворение требований правительственных органов и общественных учреждений по выдаче справок, касающихся политического розыска^[4].

Московское отделение по охранению общественной безопасности и порядка, созданное в 1880 г., было самым большим в России и охватывало не только Москву и Московскую губернию^[5]. В радиус его ведения входили все губернии центральной области: Тверская, Ярославская, Вологодская, Архангельская, Костромская, Калужская, Тульская, Орловская, Владимирская, Рязанская, Нижегородская и Смоленская. В его составе было пять отделов, в 1902 г. был создан Особый отдел канцелярии Московского охранного отделения. В его обязанности входила организация наружного наблюдения. В 1910 г. учрежден Агентурный отдел, отвечающий за работу секретных сотрудников. По сохранившимся документам можно сделать вывод, что помимо политических деятелей, «под колпаком» отделения находились писатели, публицисты, адвокаты, издатели и т. д., хоть сколько-нибудь заявляющие свою социально-политическую позицию.

20 марта 1917 года приступила к работе созданная при Комитете Московских общественных организаций Комиссия по обеспечению нового строя. Цель работы Комиссии заключалась в предупреждении, выяснении и пресечении всех враждебных революции действий. Одной из главных задач Комиссии являлось выяснение личностей секретных сотрудников Охранного отделения и Губернского жандармского управления.

Несколько ранее, в 10-х числах марта 1917 г., была создана Комиссия по разбору архивов по политическим делам. Эти две комиссии работали в тесном взаимодействии. Непосредственная работа Архивной комиссии заключалась в отыскании, выемки и транспортировке документов. Комиссия передавала материалы по деятельности секретных сотрудников в бюро разработки секретных архивов при Комиссии по обеспечению нового строя. На основании полученных данных и производились расследования, публиковались списки выявленных сотрудников с краткой информацией об их личности, принимались решения по ограничению их свободы (арест, подписка о невыезде, надзор, запрет на участие в общественной и политической жизни).

Комиссия сразу же приступила к изучению дел охранного отделения и секретного отделения канцелярии генерал-губернатора. Параллельно ходу расследования члены комиссии публиковали материалы, связанные с открывавшимися им документами. В этих публикациях мы можем обнаружить весьма любопытные свидетельства.

Одним из первых книгу подготовил известный публицист, сотрудник «Русских Ведомостей» М. А. Осоргин. Небольшого формата издание «Охранное отделение и его секреты» отличается литературным слогом и психологическими портретами мелких осведомителей, основанными на выдержках из их заявлений и донесений. Надо сказать, что погружение в тонкости мира предательства и провокации, оставило неизгладимый след в душе Осоргина. Один из героев его «Книги о концах» народоволец Данилов проводит остаток своей жизни, пытаясь найти в архиве охранного отделения написанное когда-то им прошение о помиловании. Данилов «плавал в море величайшей грязи, разгребал руками горы нечистот, узнал многое о многих, чего и предполагать было невозможно и чего достаточно, чтобы потерять навсегда веру в человеческую порядочность»^[6]. Со всей очевидностью в этих строках сквозит личный эмоциональный опыт Осоргина, полученный им во время работы в Комиссии.

В этом же году вышла книга А. Красного «Тайны охранки». Основательное изучение «Инструкции по организации и ведению внутренней агентуры» провел Жилинский и подготовил книгу «Организация и жизнь охранного отделения во времена царской власти». Тогда же эсер С. Б. Членов издает небольшую книгу «Охранные отделения в последние годы царствования Николая II», двумя годами позже, в 1919-м, он издаст более полную работу под названием «Московская охранка и ее сотрудники. По данным Комиссии по обеспечению нового строя». (Хотя самой Комиссии на тот момент уже не существовало).

Все упомянутые издания были подготовлены в кратчайшие сроки. Вслед за разоблачением и осуждением, следовало описание (с разной степенью подробности) принципов и методов работы охранного отделения. Книга В. Б. Жилинского снабжена любопытным фотоматериалом. Она раскрывает структуру «охранки» и основные технические тонкости ее работы. Что и должно было послужить наглядной «иллюстрацией» к предъявленным обвинениям. Эта часть работ наиболее любопытна, т. к. написана людьми, имеющими непосредственный доступ к документам «по горячим следам» и, несомненно, помогает представить жизнь и деятельность Московской «охранки» в ее повседневности.

Например, мы узнаем, что «профессор, журналист, врач, чиновник, офицер солдат, рабочий, крестьянин, коммерсант, — все были «на учете», все регистрировались, каждый имел свой «скорбный лист», куда заносилась всякая мелочь — с кем знаком, когда выходил из дому, где бывает, когда возвращается домой и т. д.»^[7]. Каждый филер был осведомителем в определенной области, т. е. существовала «специализация». Осведомители работали в СМИ, в промышленных кругах, земском и городском союзах и т. д. На страницах газеты «Русское слово» от лица Комиссии по обеспечению нового строя публиковались уцелевшие списки секретных сотрудников Московского охранного отделения.

Летом 1917 г. журнал «Голос минувшего» опубликовал материалы о провокаторах, работавших в Москве в 1880-х гг. В частности, делается любопытный вывод о том, что считать С. В. Зубатова, руководившего отделением с 1896 г. по 1902 г., «отцом провокации» не приходится. С самых первых шагов своей деятельности московская «охранка» использовала секретных сотрудников, которым «приходилось иногда принимать и активное участие в интересах партии»^[8]. В конце публикации приводится список лиц, оказывавших услуги полиции в 1880-е гг. Среди них студенты, инженеры, офицеры, акушерка. Также, отмечается, что в денежное вознаграждение занимает главенствующее место среди мотивирующих факторов сотрудничества с «охранкой».

Департамент тратил колоссальные средства на содержание «сотрудников». С января по июль 1906 г. расходы на секретную агентуру в 31 губернии России составили 69 655 руб^[9]. Московское отделение было самым затратным после Петербургского. С каждым годом траты на «охрану» росли с большой скоростью (даже с учетом инфляции). Самые высокооплачиваемые агенты получали до 750 руб. в месяц. При этом часть сумм, выделяемых Министерством внутренних дел, вообще не подлежала отчетности. Если говорить о численности наиболее ценных сотрудниках, которых курировал Особый отдел Департамента полиции, то на сегодняшний день мы располагаем картотекой из 32 ящиков, в которых хранится около 20 000 карточек агентов. Коллекция находится в Государственном архиве РФ. Естественно, реально действующих более «мелких» агентов было гораздо больше. Но говорить о точной цифре — затруднительно. По разным данным на местах эта цифра составляла от 1000 до 4000 человек^[10].

Методика приобретения и курирования сотрудников, казалось бы, была проработана Департаментом полиции. В 1907 гг. выходит «Инструкция по организации и ведению внутреннего секретного наблюдения» — первый нормативный документ, охватывающий весь комплекс вопросов, связанных с деятельностью органов политического сыска.

И, тем не менее, очень скоро последовал целый ряд разоблачений В. Л. Бурцева, которые нанесли серьезные удары по организации сыска. Главными поставщиками информации для журнала «Былое» выступили бывшие «охранники», среди которых и сотрудник Московского охранного отделения Л. П. Меньщиков и др. Свидетельства этих людей, так же, представляют значительную ценность. В своем письме, обращенном к министру внутренних дел П. А. Столыпину, этот человек, знавший московскую (и не только) «охранительную кухню» изнутри, писал:

«Кто же эти деятели политического сыска, те сытые и довольные люди, огромные полчища которых пожирают миллионы денег, выбитых из обнищавшего народа, и нагло распоряжаются судьбой своих ближних, притесняют, гонят и давят их?

Я знал их, они беседовали со мной, я жил с ними. Хищники, льстецы и невежды — вот преобладающие типы охранительных сфер. Пошлость и бессердечие, трусость и лицемерие — вот черты, свойственные мелким и крупным героям «мира мерзости запустения». Что руководит поступками этих людей? Я видел, что одних гнала сюда нужда в хлебе насущном, других соблазняла мысль о легкой наживе, третьих влекла мечта о почестях, жажда власти. Но я не встречал среди них людей, которые бы стояли на своем посту действительно во имя долга; служили бы делу, ради высших интересов.

И то обстоятельство, что у стяга, на котором Вашими стараниями восстановлены политические пароли монархической триады, собираются по преимуществу люди нечестные, бездарные и некультурные, вовсе не объясняется случайностью; это закономерное явление, ибо на Ваши лозунги не откликаются люди другого облика; это результат естественного подбора, так как самодержавный режим уже многие десятилетия отметает от общественной и государственной деятельности все наиболее добросовестное, искреннее и талантливое, губит в тюрьмах, ссылках и каторгах бесчисленное множество молодых сил, а людей неукротимой энергии, способных на самопожертвование, толкает на крайности и надевает на них Ваши, именно Ваши, господин Столыпин, галстуки»^[11].

Один из информаторов Бурцева, бывший сотрудник Варшавского охранного отделения М. Е. Бакай, в открытом письме, объясняющем его поступок, сообщает о методах работы в Москве в дни первой русской революции: «В декабре 1905 года я поехал в Москве, там застал восстание и был свидетелем, как Рачковский^[12] привозил пудами погромные прокламации, печатавшиеся в Департаменте полиции, а офицеры Семеновского полка писали смертные приговоры карандашом на клочке бумаги и здесь же их приводили в исполнение…»^[13].

К началу 20 в. в Российской Империи действовало три охранных отделения — в Петербурге, Москве и Варшаве. Московское отделение, как уже отмечалось выше, было наиболее активным^[14]. Особую методику работы с осведомителями и провокаторами разработал начальник отделения (1896–1902 гг.) знаменитый С. В. Зубатов.

Сергей Зубатов — крупнейший деятель политического сыска, начальник Московского охранного отделения и Особого отдела Департамента полиции министрества внутренних дел Российской империи

У многих на слуху фамилии таких легендарных провокаторов как С. П. Дегаев, Е. Ф. Азеф, Р. В. Малиновский. Но не все знают, что в рядах профессиональных осведомителей полиции были и женщины, которые проявили себя как опытные сотрудники, в расчетливости и холоднокровии которых не приходилось сомневаться. З. Ф. Жученко-Гернгросс, «Азеф в юбке», занимавшая видную позицию в рядах партии социалистов-революционеров начинала свою деятельность в Москве, под руководством Зубатова. В 1895 г. она выступила в роли провокатора в т. н. «Распутинском деле» — подготовке покушения на Николая II. Кружок Распутина вырос из сибирского студенческого землячества. Но были ли студенты изначально террористами — это вопрос? Бывший сотрудник охранки Л. П. Меньщиков выражает некоторые сомнения по этому поводу: «… не явилась ли идея о покушении первоначально у самого охранного отделения, которому, в виду предстоящей коронации, было очень выгодно создать громкое дело, чтобы хорошенько отличиться?»^[15] Предположение Меньщикова находит подтверждение. Именно Гернгросс переводила иностранные химические пособия по изготовлению взрывчатых веществ и оказывала активное содействие в приобретении необходимых ингредиентов, хранила их у себя, подыскивала место для испытаний («проб»).

Еще одна московская «сотрудница» — А. Е. Серебрякова или «Мамочка», «Туз». Более 25 лет своей жизни она работала поставщиком информации о деятельности московских социал-демократических организаций^[16]. Ее клички были не совсем случайны, они отражали важность и значительность ее работы. Анна Егоровна была одним из ценнейших сотрудников руководителя Московского охранного отделения знаменитого С. В. Зубатова. Салон Серебряковой Зубатов называл «святая святых»^[17]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

В Петрограде, например, практически все документы Петроградского Губернского жандармского управления были уничтожены. До наших дней дошло лишь 270 единиц хранения. См.: Перегудова З. И. Политический сыск России (1880–1917 гг.). М., 2013. С. 235.

2

Русское слово. 25 мая 1917 г. Л. 4.

3

ЦГАМ. Ф. 2262, оп. 1, ед. хран. 166. Л. 5.

4

ГАРФ. Ф. 503, оп. 1, д. 3. Л. 1–1 об.

5

В качестве примера: в 1896 г. министр внутренних дел И. Л. Горемыкин наградил чинов Московского охранного отделения за «отличную деятельность вне Москвы». // ГАРФ. Ф. 63, оп. 37, ед. хран. 33. Л. 19.

6

Осоргин М. А. Книга о концах. Берлин, 1935 г. С. 232.

7

Красный А. Тайны охранки. М., 1917 г. С. 4.

8

Цявловский М. Я. Секретные сотрудники московской охранки 1880-х годов. // Голос минувшего. № 7–8, 1917 г. С. 180.

9

Перегудова З. И. Политический сыск в России (1880–1917 гг). М., 2013 г. С. 214.

10

Лурье Ф.М., Перегудова З. И. Царская охранка и провокация. // Из глубины времен. № 1, 1992 г. С. 61.

11

Меньщиков Л. П. Открытое письмо П. А. Столыпину, русскому премьер-министру. Париж, 1911 г. С. 1

12

Рачковский П.И. (1851–1910 гг.) — действительный статский советник, руководитель заграничной агентуры Департамента полиции в Париже (1885–1902 гг.), вице-директор Департамента полиции (1905–1906 гг.). Из воспоминаний о Рачковском революционера М. С. Когана: «Фигура Рачковского стоит несомненно в центре не только контрреволюции 1905 г., но и всей реакции этого периода. Азеф и азефовщина — его детище.… Он — душа московского разгрома….». (Коган М. С. Контрреволюция 1905 г. и внешняя политика. // Свобода в борьбе. 1917 г. № 1. С. 2).

13

Бакай М.Е. краткая автобиография. // Русское прошлое: исторический сборник. М., 1923 г. № 5. С. 155.

14

Перегудова З. И. Политический сыск в России (1880–1917 гг). М., 2013 г. С. 213.

15

Меньщиков Л. П. Охрана и революция. Ч. 1. С. 264.

16

См.: Кононова О.А. «Мамочка» провокации: судьба агента московской «охранки». // https//regnum.ru/news/3185318.html

17

Известия, № 263. 1925 г. С. 4