Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Время перемен». Часть 1

Альманах, 2022

Этот альманах – книжное приложение к журналу Московской городской организации Союза писателей России «Российский колокол». В тематический двухтомник «Ветер перемен» вошли произведения писателей и поэтов России и зарубежья. В эти трудные времена авторы своим творчеством пытаются донести до читателя теплые и добрые слова. Конечно, они не остановят ветер, но за ними не так будет слышно его зловещего гула. Значит, меньше страха будет в душе, больше надежды на лучшее. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Игорь Голубятников (Паломарес)

Родился в 1961 году. Работал гитаристом в коллективе народного артиста СССР. Тогда же начал писать стихи и прозу.

С 1989 года работал преподавателем в ГМУ им. Гнесиных и в ансамбле «Фонограф». В 1991-м окончил институт и уехал на работу по контракту в Гондурас. В 1994 году основал музыкальную школу «Москва» при Французском альянсе в Тегусигальпе. Объездил с концертами все страны Центральной Америки, записал несколько дисков и кассет, как сольных, так и в сотрудничестве с местными композиторами и поэтами. В 2003 году вернулся в Россию, работал директором ООО «Пензтрикотажфабрика». В 2015 году опубликовал книгу «По банановым республикам без охраны».

Член Интернационального Союза писателей. Сейчас готовит сборник рассказов под названием «Ваша Раша».

Морковь и голуби

Клавдия Павловна просыпалась поздно.

Мужа у нее отродясь не было, а единственная дочь давно укатила покорять столицу, да так и прописалась там навечно в каком-то безымянном офисе. В общем, некуда было старушке спешить. И не для кого.

Сквозь латаные шторы в двенадцатиметровую комнатенку настойчиво просачивались лучи озорного мартовского солнышка, раскрашивая плешивый выцветший ковер золотистыми овалами. В одном из этих овалов уютно и уверенно распластался на боку вернувшийся с ночных похождений кот Борька. Его широко раскинутые лапы вкупе с размеренным тиканьем настенных часов и заполошным цвирканьем счастливых синиц за окном означали, что новый день Клавдии Павловны начинался так же, как и все прошедшие. Кукушка из часового окошка подтвердила это ощущение, бодренько прокуковав аж целых десять раз. Исполнив долг, птичка ретировалась в свой настенный «кукушник», и старушка нехотя поднялась с продавленного дивана.

Зайдя в ванную с пожелтевшим от старости, вечно слезящимся унитазом и такою же раковиной, она набрала из-под крана горсть этих слез, ополоснула морщинистое личико и промокнула его вафельной тряпкой, которая в далекой молодости была полотенцем. Шаркая шлепанцами по неровному дощатому полу, добрела до кухоньки, зажгла газовую конфорку и поставила на нее закопченный железный чайник.

Покуда чайник доспевал, принесла из комнаты на кухоньку телевизор «Юность-402» с экраном размером с чайное блюдце и включила Первый канал. Очень ей нравилось, как под бодрые звуки музыкальных заставок хорошо упитанные, лоснящиеся достатком и достоинством дикторы и дикторши рассказывали про успехи нашей славной страны и про зависть к нам коварного и подлого Запада.

— Борьк, а Борьк! — осторожно поворачиваясь на колченогой табуретке в сторону гостиной, позвала Клавдия Павловна единственного своего собеседника. — Нет, ты погляди, чаво мериканцы проклятущие удумали опять! Мало им свово полушария — они вокруг наших границ ракет понаставили. Украину вон всю взбаламутили, хохлы нас таперь ненавидют. А ведь были, как ты, — родные, свои…

Старушка задумалась.

— Помнишь, я те говорила, что у нас в бригаде одна хохлушка была, Катериной ее звали? Не помнишь? Ну ладно… Она еще сало домашнее свое принесла, когда меня на пенсию провожали, я те шкварки дала от сала того… Опять не помнишь? Ни хрена ты не помнишь, гулена мартовский! Интересно, а где Катерина щас? Наверно, к себе в Хохляндию вернулась, на нас таперь зубы точит… Ну и хер бы с ней! — внезапно рассердилась пенсионерка. — Никто нам ничо не сделает. Кишка тонка!

В этот момент из носика чайника повалил густой пар, и Клавдии Павловне поневоле пришлось прервать бурный поток своих воспоминаний. Пришло время завтракать.

Ела она до чрезвычайности мало — несколько сухариков с чаем, салат из морковки с квашеной капусткой да пару вареных картофелин с постным маслицем за весь день. Варить что-то посерьезнее ей было, откровенно говоря, лень. Да и опять же не для кого.

Но зато она каждый день покупала целый нарезной батон и с видимым удовлетворением, уверенно переходящим в прочное осознание не зря прожитой жизни, несла его к мусорным контейнерам напротив подъезда.

Завидев семенящую бодрой походкой Клавдию Павловну с батоном наперевес, все окрестные голуби и примкнувшие к ним галки с воробьями немедленно слетались на банкет. Разрумянившаяся от ходьбы и от вновь свершенного акта осознания старушка начинала крошить батон на головы подопечных, едва не наступая на хвосты и лапы особо дерзким.

— Эй, эй, вы чего?! — прикрикивала она на дерущихся за пайку птиц. — А ну-ка, цыц, шалопаи! Всем хватить!

— Так их, так их, говнюков! — ласково поддерживала Клавдию Павловну баба Валя, кормившая бродячих котов с другой стороны мусорных баков. — Никакого порядку неть у ентих пернатых! Не то что у котиков моих!

— И не говори, подруга! — соглашалась Клавдия Павловна. — Прям вот из рук рвуть! Поубивать друг дружку готовы за крошку!

Птицы нимало не слушались старушку и продолжали практиковать первобытный дарвинизм, отгоняя от хавчика более слабых особей. Тем не менее батон рано или поздно иссякал, голуби немедленно теряли всякий интерес к благодетельнице и, для порядку поискав пару минут, чего бы еще склевать, разлетались по своим делам.

— Слышь, Валь! — позвала кошачью кормилицу Клавдия Павловна, отряхивая ладони от прилипших крошек. — А ты мово любимого беленького, случаем, не видала? Чой-то он седни не прилетел…

— Так его ж твой Борька с утра задрал! — отвечала, услужливо улыбаясь, добрая подруга.

— Как задрал?! — перестала тереть руки старушка. — Брешешь, поди!

— Собака брешет! — немедленно обиделась баба Валя. — Иди вон сама посмотри возля подъезда — до сих пор евонные перья с кишками растоптаны валяются!

Клавдия Павловна пошла, молча посмотрела на следы Борькиного злодейства и молча вернулась домой.

— Хрена с два ты у меня терь шкварками полакомисся, убивец! — сквозь сжатые зубы пообещала она подошедшему потереться о ее ноги коту. — Одними овошшами питаться будешь, усатая морда! На вот, жри! — И с размаху заехала увесистой морковью по кошачьей физиономии.

Оскорбленный в лучших намерениях кот взвизгнул фальцетом, одним махом сиганул на подоконник, оттуда — в открытую форточку, да и был таков!

А Клавдия Павловна поставила на плитку закопченный чайник, села на колченогую табуретку и включила телевизор «Юность-402», из которого ухоженные и упитанные дикторы с дикторшами счастливо куковали и цвиркали о том, как же все-таки здорово жить в нашей замечательной стране!

Наука и религия

Мужики в деревне крепко гуляли на Казанскую.

Пока их жены прибирались в избах да протирали вынутые по случаю праздника из сундука иконки Божьей Матери, мужики собирались у конторы колхоза и неторопливо скручивали цигарки из обрывков советских газет.

Часам этак к девяти, когда июльское солнце уже не раз заставляло протирать нещадно потевшие под праздничными фуражками головы, к правлению подтягивался колхозный пастух Барыш с гармошкой на ремне через плечо и бутылью мутной жидкости под мышкой.

— Эва, Барыш подкатыват! — радостно сообщил товарищам Ваньша Комаров, первым узревший разодетого в пух и прах гармониста.

— А мы уж тут тя заждались! — откликнулся ему Петька Жеменев, красномордый скотник с плечами в косую сажень.

— Десятый час никак, а ни в одном глазу!

— Ничо, подождешь, — спокойно ответил Барыш, ставя в тенек бутыль и задвигая трехрядку за спину. — Закусь принесли, отерханцы?

— Не вишь, што ль? — мотнул патлатой головой Ваньша. — Эва, на газетке разложено все!

Барыш аккуратно, чтобы не помять красную рубаху навыпуск и не испачкать начищенные до зеркального блеска юфтевые сапоги, присел на травку и посмотрел на несколько вырванных листов бумаги, постеленных скатертью.

— Кака эт те газетка?! — попрекнул он Ваньшу. — Это ж цельный журнал «Наука и религия», темнота! Эвона статья про работу мозга при задержке дыхания. Читать, што ль, не умеешь, комаха тя задери?

— Нет у его мозгов! — уверенно заявил Петька, с характерным звуком выдергивая пробку из бутыли с мутной жидкостью. — Ни к чаму яму та статья!

— Чего нету? — напрягся Ваньша. — Мотри, как бы самому мозги не вышибли!

Петька, не обращая ни малейшего внимания на угрозы худосочного приятеля, разлил жидкость по граненым стаканам и выдохнул:

— Ну, будем! — После чего, слегка дотронувшись своим стаканом до товарищеских, залпом опрокинул его в широкую пасть. — Хар-рош! — смачно крякнул он, ставя стакан обратно на травку и протягивая другую руку за малосольным огурчиком и черным хлебушком.

Остальные последовали его примеру… И продолжали следовать, пока не опростали пятилитровую бутыль полностью. Наиболее слабые богомольцы уже лежали влежку, а наиболее крепкие отправились в соседнее село на традиционный праздничный диспут.

— Эка… — непритворно удивился Барыш, когда в емкости не осталось ни капли. Потом поглядел пристально на журнал-самобранку и непослушным языком проговорил, прерываясь на икоту: — Вань, а Вань, слышь, што ль?

— Ась? — оторвался от своих булькающих мыслей о работе мозга приятель.

— Хренась! — с обворожительной улыбкой ответил Барыш. — Эт-та… домой ко мне сгоняй… у меня еще одна така стоит в сенях, под лавкой… — Тут силы его неожиданно оставили, он завалился на бок, как подстреленный олень, и скоропостижно вырубился.

— Разморило! — понимающе помотал башкой крепыш Петька. — Жарища-то кака! Небось, под тридцатку! — И, с трудом задрав голову, посмотрел на стоявшее в зените дохристианское Ярило.

Ваньша тоже попробовал посмотреть на солнце, но голова его внезапно предательски закружилась, и он поспешил сфокусировать взгляд на Петре. Когда тот перестал наконец троиться, Ваньше в голову пришла ненароком одна восхитительная идея:

— А чо мы тут сидим, по́том оплывам? Айда в Волге скупнемся!

— И то дело! — согласился Петька, не без труда встав на четвереньки. — Слышь, Барыш, подъем!

Барыш никак не реагировал.

— Гармонь с его сыми! — посоветовал Ваньша. — Так. А терь давай ты под праву, а я под леву! У меня лодка тута недалече.

Приятели взвалили обмякшего Барыша на плечи и потащили к реке, поминутно спотыкаясь и матерясь. Донеся до берега, плюхнули на мокрый песок, не снимая с него ни начищенных сапог, ни красной косоворотки. А сами стащили с себя всю одежу, кроме семейных увядших трусов, зашли в воду и стали отвязывать Ваньшину лодку от колышка.

Пока суд да дело, ожил и Барыш. Неуверенно сел, опершись обеими руками о песок, обвел мутным взором окрестность и заорал благим матом на всю Волгу вплоть до противоположного берега:

— Как по нашей речке плыли три дощечки! Эх, оп, твою мать, плыли три дощечки!

Потом повернул голову к приятелям и требовательно вопросил:

— Иде моя трехрядка? Петь хочу!

— Морду перва ополосни, певун! — незлобиво посоветовал ему Петька.

Барыш послушался, прополз пару метров на четвереньках и макнул головой несколько раз в воду. Затем шатаясь встал на ноги и поинтересовался:

— А куда эт вы собрались без меня?

— На фарватер! — пояснил Петька. — Ваньша журналов по твому совету начитался и хочет поставить ксперимент. По поводу работы мозга при задержке дыхания. Вот заодно и докажет, что у его мозги есть!

— А-а-а… — протянул Барыш с пониманием. — Ну, ежели ксперимент, то айда!

Друзья-приятели сели в лодку, Петька выгреб на фарватер, и Ваньша, сложив ладошки одна к другой, сиганул с кормы в бездонную неизвестность. Мужики до-о-олго ждали, когда он оттуда вынырнет.

Вынырнул Ваньша на Угличской плотине несколько дней спустя, набравши так не хватавшего ему при жизни весу и намертво вцепившихся раков. Однако результаты сего смелого эксперимента по оценке работы мозга в условиях задержки дыхания так и не попали в научно-просветительный журнал. Начхать было редакции «Науки и религии» на Ваньшу и на его эксперимент с хоть и подтопленной, но все равно высокой Калязинской колокольни!