Через тернии к звёздам

Альвера Албул, 2021

История семьи Россер продолжается. Глэдис счастлива – любимый мужчина, прекрасная дочь, но только в одночасье всё это кончается. Обороты набирает новое столетие, мир стоит на волоске и, в конечном итоге, рушится на плечи ещё неуспевшей повзрослеть Руни. Ей предстоит пройти нескончаемые сложности, проявить колоссальную выдержку и не позволить этому мир сломить её.В романе описываются некоторые исторические события, но он не является документальным. Некоторые моменты приукрашены с целью создания необходимого впечатления.

Глава 4. Мрак подступающей грозы

В Нерис-Хаус было ужасно холодно — северный ветер, жестокий и порывистый, пронизывающий до костей, с силой бил по окнам, которые не были в силах его остановить. А в комнате Руни помимо прочего было мрачно как никогда, она сидела на своей кровати, глядя на туман за окном — сегодня ровно три года, как не стало её матери. И ей было до ужаса обидно, что её, шестнадцатилетнюю барышню, расцветшую, красивую, изящную как лебедь (как говорило её окружение) не видит её мать. Она бы хотела, чтобы та хотя бы на день оказалась рядом и сказала ей: «Какой же красивой ты выросла», — но эти слова Руни произносила сама себе в голове материнским голосом, в попытках поддержать саму себя, и в какой-то степени саму себя терзая. Поднявшись с кровати, Руни прошла к камину — огонь давно уже в нём потух, и даже кирпич остыл, в топливнике камина осталась только зала. Девушка мёрзла, но не хотела никого к себе звать. Она замерла, слушая тиканье часов, и смотрела куда-то невидящими глазами. Как вдруг к ней постучали.

— Заходите, — не сразу откликнулась девушка, возвращаясь к реальности.

— Дорогая наша, — дверь открыла миссис Джонс, — к Вам друзья.

— Друзья, — безразлично повторила Руни, и кивнула: — я сейчас спущусь.

На самом деле принимать кого-то в траурный для себя день она не хотела, но прогонять пришедших было бы дурным тоном. Она накинула на плечи пуховой платок и всё же решилась спуститься вниз, пусть на это ей потребовалось время. Руни понимала, что встречать гостей необходимо радушно, со светлой улыбкой, а не с вымученной и не с прикрытой грустью в глазах. Она тяжело вздохнула, потёрла виски и вышла из комнаты.

Как и ожидалось, пришедшие ждали её в розовой гостиной, и Руни удивилась, когда увидела только одного человека. Она сидела на софе с книгой в руках, на кончике её носа были небольшие пенсне, и она даже не сразу заметила Руни, а потом поспешила закрыть книгу и снять с носа очки.

— Обри, — приятно удивилась Руни, — ты одна.

— Я не стала никого звать с собой, — ответила девушка, — знаю, что этот день и так трудный для тебя, и без Анны.

Руни невесело усмехнулась:

— На самом деле, я бы не была против того, чтобы кто-то сейчас широко улыбнулся и назвал меня Звёздочкой, — и девушки сели на софу.

— Я подумала, ты не готова к тому хаосу, который она производит, — ответила Обри, — а Айрис вообще пошла в протест, говорит, что здесь ей не интересно, ну, её можно простить, ведь ей всего лишь тринадцать.

— Учитывая, что Айрис верит во все те глупости, которые говорят о моей маме, — девушка хмыкнула, — наверное, и хорошо, что ей здесь скучно.

Девушки обменялись взглядами, а затем не удержались и улыбнулись друг другу. Обри Холл было уже пятнадцать, и она была ближе всех к Руни из трёх девушек. Год назад из-за её пристрастия к чтению у неё стало падать зрение, поэтому ей прописали очки, но пользовалась она ими только тогда, когда в руки попадала интересная книга. Вообще она оказалась совершенно не похожа на свою мать — Шарлотта Эванс всегда отличалась эффектностью, граничащей с лёгкой вульгарностью, из-за чего в Лондоне многие уважаемые семьи её осуждали, но Обри была удивительно скромной барышней. Наверное, так проявлялась её большая схожесть с отцом, чем с матерью. Шарлотта была блондинкой, но её дочь взяла цвет волос от отца, поэтому рядом с Руни сидела стройная, аккуратная, изящная, благовоспитанная девушка с темно-русым волосом и со светлыми карими глазами. Руни была рада, что именно Обри была её сегодняшним гостем, так как с ней можно было, просто молча посидеть, не задумываясь о том, какой тяжёлой и невыносимой может быть тишина. Она таковой и не казалась рядом с Обри, словно они всегда разговаривали, просто мысленно. Для Анны, которая была её ровесницей, молчание было сродни пытке, поэтому она предпочитала говорить обо всём и сразу, не позволяя себе замолкнуть даже на секунду. А если присутствовала Айрис, то она обязательно в моменты пауз Анны вставляла какой-нибудь свой едкий комментарий, из-за чего беседа плавно переходила в открытый конфликт, и Анна с Обри просили Айрис замолчать.

— Я знаю, что вы с отцом планируете отправиться в Париж, — вспомнила Обри.

— Да, я давно там не была, — согласилась Руни.

Спустя столько лет Франция показалась Руни чужой и незнакомой, но она была рада оказаться за пределами Англии, а точнее Лондона. Здесь никто не знал ни о репутации семьи Россер, ни о том, что она сирота. Здесь Руни О’Рейли была обычной английской леди, приехавшей отдохнуть вместе со своим отцом.

Париж сильно переменился за это время — он стал казаться более красочным и цветущим для повзрослевшей Руни, и она, сидя в уличном кафе, впервые задумалась о том, какие чувственные люди здесь живут, в отличие от её родного Лондона. Люди не скрывали свои эмоции, кто-то даже пел серенады под окнами, не стесняясь соседей, и в этот момент Руни впервые задумалась о чуде любви и том счастье, которое она дарит. Париж стал казаться ей оплотом нежности и сладострастия, городом, в котором могли бы жить её нечестивые фантазии. Она словно прозрела — она увидела насколько, привлекательны молодые люди вокруг, галантны и внимательны, и это будило в ней незнакомый ей прежде странный интерес. В каком-либо заведении, когда она замечала интерес какого-нибудь юноши её возраста и заговаривала с ним, она испытывала до ужаса сильное желание прикоснуться, сделать вид, словно это была случайность, покраснеть и извиниться, но узнать, какая тёплая и мягкая у него кожа. А перед сном, когда она укрывала себя тяжелым одеялом, она думала, какого это любить и делиться этим чувством с мужчиной. В такие моменты она смущённо хихикала в подушку и чувствовала, как её лицо затекает краской. А потом новый день, и снова странное жгучее желание испытать эти неведомые ранее эмоции. И порой эта жажда заставляла Руни задумываться о том, что раньше никогда не возникало в её голове. Это были странные, опасные по её мнению для ума девушки мысли. Руни не была религиозна, и они с отцом не ходили в церковь, но она винила себя за непростительную распущенность, пусть и только в мыслях.

Однажды, когда они пошли на премьеру спектакля в театр, возле гардероба собралась толпа. Образовалась небольшая давка — естественный процесс, так как никто не хотел стоять в очереди, и спешил подать своё пальто в первую очередь, и Руни оказалась зажата между двумя юношами. Двумя шумными французами, один из которых обладал удивительной копной кудрявых волос. Руни захотела вырваться из этого плена, протиснуться ближе к отцу, но вдруг почувствовала лёгкое касание мужское руки к своей талии. Останавливаться, обращать на это внимание было недопустимо — этикет предписывал проигнорировать это, ведь в любом случае в давке это могла быть случайность, но ощутив мужскую руку на своей спине, Руни невольно с головой провалилась в свои опасные мысли. Но практически сразу испугалась этого и протиснулась между ними, выйдя в более свободное место.

Глядя на кудрявого юношу со спины, она не совсем понимала, что чувствует. Она попыталась собраться с мыслями и просто ждала очередь, когда сможет отдать своё пальто, но вечером в своём номере отеля, она вдруг поняла, что не может уснуть от переизбытка эмоций. Странный, хаотичный, поток мыслей, сопровождающийся фантазиями, вызывал у неё сумасшедшее биение сердца и сбивал дыхание, из-за чего лежать спокойно в своей постели она не могла. При этом все свои недопустимые мысли Руни предпочитала оставлять при себе, ни с кем не желая ими делиться. Она бы могла написать письмо в Лондон, но понимала, что никто из подруг не будет в силах её понять. Обри была слишком правильной для таких откровений, она бы без сомнений пришла в замешательство, если бы Руни поделилась с ней своими переживаниями. Для Анны, возможно, письмо подобного содержания не показалось бы чем-то странным, учитывая, возраст девушек и их примерно одинаковые мечты и фантазии, но делиться с ней сокровенным Руни не осмелилась. Она сама себе боялась признаться в том, что происходит в её голове, и какие фантазии посещают перед сном. Про Айрис нет и речи, так как этой девушке Руни не доверяла совершенно, а в ответ можно было бы получить едкое, саркастичное письмо, и не слова поддержки.

И Руни терпела те эмоции, которые пробудил в ней чувственный Париж. До одного дня, пока она не застала целующуюся пару на набережной реки Сена. Они с отцом тогда прогуливались, и смущённые влюблённые, заметив их, поспешили удалиться. В этот момент Руни поняла, насколько сильно её беспокоит то, что она чувствует.

— Папа, — заговорила она, пытаясь не смотреть на него, — а что, если я в кого-нибудь влюблюсь?

Услышать это мистер Уанхард был не готов, он замер и осмотрел дочь, словно оценивая, насколько она взрослая для этих разговоров. И девушка, понимая это, проговорила:

— Мне уже шестнадцать.

— Давай дождёмся твоего восемнадцатилетия, — ответила мужчина.

— Папа, но я серьёзно, — несколько обиженно сказала Руни, убирая выбившуюся прядку за ухо, но ветер всё равно продолжил с ней играть, — что если вдруг…

— Я услышал тебя с первого раза, — ответил Энтин, чувствуя лёгкое раздражение.

— Тогда ответь мне, пожалуйста, — попросила Руни, теперь уже заглядывая отцу в лицо.

— Я уже ответил, Руни, — жёстко проговорил мужчина, — ты ни в кого не влюбишься, пока тебе нет восемнадцати.

— А если вдруг! — настаивала девушка.

— Руни! — голос её отца был жёстким и холодным. — Я не хочу продолжать эту тему.

Позже Руни сильно пожалела, что подняла этот вопрос, так как теперь мистер Уанхард жёстко контролировал то, с кем общается, как одевается и что читает его дочь. Остатки отпуска в Париже Руни не понравились, так как они перестали посещать кафе в то время, когда там был большой наплыв людей её возраста, или, когда они прогуливались по площади, он взял Руни под руку, чем моментально убил интерес в молодых людях, которые прогуливались там же. Девушка совершенно не понимала, чем именно вызваны такие резкие перемены в её отце, и надеялась, что когда они вернутся в Лондон, всё закончится, но это было лишь начало. Энтин Уанхард решил пересмотреть своё отношение к образованию дочери, и нанял ей несколько новых педагогов. Теперь жизнь Руни представляла собой постоянное обучение чему-то новому, и мыслям о противоположном поле в голове девушки просто не осталось места. Помимо того, чему её учили изначально, теперь дополнительно она изучала испанский язык, игру на виолончели и вышивание крестиком, которое плохо ей давалось. И вечером, когда она оказывалась в своей постели, как бы ни пыталась она отбиться от сна и погрузиться в фантазии, возможности такой не было. Она вспоминала широкие плечи кудрявого парня из театра и моментально засыпала.

Из-за такого строгого графика Руни стала реже видеться с подругами. Единственный человек, который по возможности всегда забегал, в Нерис-Хаус была Обри. Тогда они уходили в личную гостиную Руни на втором этаже, в которой девушки когда-то проводили время, будучи ещё детьми, и делились друг с другом своими переживаниями. В один такой прекрасный день Руни узнала, что Обри тайно влюблена в сына пекаря, и они даже обмениваются записками.

— Это опасно, — Руни покачала головой, — а если кто-нибудь об этом узнает?

— Но ты ведь никому не скажешь, — сказала Обри, с мольбой в глазах смотря на подругу.

— Конечно, Обри, — девушка кивнула, — даже под пытками. Но ведь вас могут просто поймать!

— Не поймают, — тихо ответила Обри, опуская взгляд, — я думаю, как мне закончить эту переписку.

— Ты, правда, об этом думаешь? — спросила Руни, не веря ушам.

— Мы люди из разных сословий, — Обри пожала плечами, — наша увлечённость друг другом ни к чему хорошему не приведёт.

Девушки замолчали и обменялись многозначащими взглядами. Им не нужно было говорить, чтобы понимать друг друга. В глазах Руни можно было прочитать: «Соболезную», — а Обри ответила ей: «Спасибо».

Весна сменилась летом, а там, у девушек были совершенно другие заботы. Мысли о влюблённостях ушли куда-то. Ни Обри, ни Руни больше не думали о том, какие эмоции вызывает у них противоположный пол. Анна, которая летом стала проводить с ними больше времени, также присоединилась к их мнению, что молодые люди не стоят их переживаний. А тринадцатилетняя Айрис вообще каждый раз морщилась, словно ей на язык положили лимон, когда речь заходила о любви или замужестве. Вчетвером они прогуливались по летнему городу, обновляли свой гардероб, болтали, шутили, а затем в гостиной Руни пили холодный чай, в который добавляли немного украденного у мистера Уанхард виски. Вообще это была идея Анны, наконец-то попробовать серьезный алкоголь, а не вино, которое обычно предлагали к обеду. Но Руни долго не соглашалась на кражу алкоголя из бара отца, так как понимала, что если он поймает её за руку, наказания ей не избежать, но в итоге любопытство шестнадцатилетней девушки взяло верх над здравомыслием, и она всё же отлила себе в бутылёк немного виски. Попробовав крепкий алкоголь, девушки поняли, что пить его не смогут, слишком невыносимым казался его вкус, и Руни даже пожалела, что пошла на бессмысленную кражу, но Обри предложила разбавлять его холодным чаем. В итоге практически каждый вечер из гостиной по дому разносился безудержный смех девочек-подростков, которым для хорошего настроения хватало всего глотка их фирменного чая.

Конец ознакомительного фрагмента.