Гароэ. Остров новых надежд
«Гароэ» – новая великолепная книга А. Васкеса-Фигероа, получившая премию за лучшее произведение в жанре исторического романа. Таинственный Эль-Йерро – самый удаленный остров Канарского архипелага. В конце XV века на этой окраине мира высаживаются испанцы, чтобы присоединить остров к владениям испанской короны, и среди них – молодой лейтенант Гонсало Баэса. Он полон надежд и желания приобщить «дикарей» к цивилизации, не ведая, что на острове и так царит гармония, которой управляет чудесное дерево – Гароэ. Потрясающая книга о любви, утрате и человеческом мужестве перед лицом ужасных испытаний.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Гароэ. Остров новых надежд предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
© Alberto Vazquez-Figueroa, 2010
© Родименко Т. В., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2021
Генерал Гонсало Баэса, волей случая появившийся на свет в Антекере, в немалой степени сохранил гордую осанку своей не такой уж далекой юности и, хотя зрение, естественно, уже начало сдавать, ежедневно проводил долгие часы за чтением в тени изящной бело-зеленой беседки в той точке своего ухоженного сада, откуда открывался вид на океан, а в глубине острова просматривалась громада Тейде.
Птолемей был последним царем Мавритании. В первые годы христианской эры так называли территорию, включавшую в себя Марокко и запад Алжира. Ее население составляли полукочевые пастушеские племена берберов, известные римлянам как mauris, от этого слова и происходит название «мавр».
В жилах Птолемея текла кровь берберов, греков и римлян, поскольку он был сыном царя Юбы II и царицы Клеопатры Селены. В свою очередь, Юба II был сыном Юбы I, берберского царя, который во время гражданской войны сражался на стороне Помпея против Юлия Цезаря.
Клеопатра Селена была единственной дочерью Клеопатры, последней царицы греко-македонской династии, которая заняла трон Египта после смерти Александра Великого и римского генерала Марка Антония.
Тем самым через Марка Антония Птолемей состоял в дальнем родстве с Юлием Цезарем.
А также приходился двоюродным братом императору Клавдию и троюродным — императорам Нерону и Калигуле. Он получил образование, положенное римлянину, и в 19 году отец посадил его рядом с собой на трон, а после его смерти Птолемей стал единоличным властителем. Он помог наместнику римской провинции положить конец долгой войне, опустошавшей Африку, которую здешние племена, возглавляемые нумидийцами, вели против Рима. В знак признания его заслуг сенат пожаловал ему скипетр из слоновой кости и триумфальную тунику, устроив торжественный прием, во время которого его чествовали как царя, союзника и друга. К тому времени он уже был женат на Юлии Урании, принадлежавшей к царской семье Сирии.
В 40 году Калигула пригласил Птолемея в Рим, и, согласно Светонию, когда тот прибыл в амфитеатр на представление гладиаторов, на нем был плащ из натурального шелка такого насыщенного пурпурного цвета, что Птолемей привлек к себе восхищенное внимание публики и вызвал зависть у императора.
Как известно, чтобы получить столь великолепную вещь, нужно было взять самый лучший шелк, привезенный с далекого Востока, и в течение долгого времени вымачивать в непомерно дорогой краске, добываемой только на Пурпурных островах — окраинном архипелаге в Атлантическом океане; до него за всю историю удалось добраться очень немногим мореплавателям.
По утверждению Светония, выставив напоказ вещь такой исключительной ценности, Птолемей, в сущности, хотел этим сказать, что его власть простирается дальше власти Рима, то есть достигает обоих пределов известного мира. Вот почему самолюбивый тиран Калигула приказал его убить, завладел драгоценным плащом и захватил Мавританию.
И тем самым положил конец династии Птолемеев, потому что тот был последним монархом, правившим под этим именем, и последним царем у себя в роду.
Генерал Баэса был поглощен чтением толстого тома в черном кожаном переплете, лежавшего у него на коленях. И лишь услышав, как кто-то приближается к нему со стороны дома, он поднял голову; его лицо невольно приняло удивленное выражение, когда он увидел, кто именно прервал его штудирование древнеримской истории. Это был монсеньор Алехандро Касорла, который с улыбкой направлялся к нему широким шагом и одновременно протягивал вперед руки в знак несомненного дружеского расположения.
— Мой дорогой Алехандро! — не выдержав, воскликнул генерал, рывком вскочив с места. — Вот так сюрприз! — Мой дорогой Гонсало! — в тон ему ответил пришедший. — Как приятно обнаружить тебя там же, где и всегда, и к тому же в добром здравии! — воскликнул он вслед за этим. — Сколько же времени мы не виделись?
— Почти четыре года, если мне не изменяет память, — ответил хозяин столь уютного сада. — Что привело на этот далекий остров самого упрямого и влиятельного арагонца королевства?
Тот поднял вверх указательный палец в знак того, что необходимо внести уточнение:
— В любом случае я мог бы считаться вторым самым упрямым и влиятельным арагонцем королевства — первое место уже занято, и, надеюсь, надолго. — На это уповаем, и все-таки что привело тебя на остров?
— Государственные дела и добрые вести, которые мне приятно время от времени лично сообщать в столь трудные времена. Можно? — Он задал вопрос, указывая на кресло, стоявшее с другой стороны столика, на который Гонсало положил книгу, и тот тут же ответил:
— Естественно! Хочешь что-нибудь выпить?
— С твоего позволения, я попросил Файну принести нам свежего лимонада… — ответил гость, протягивая ему запечатанный документ, который держал в руке. — Вот они, добрые вести.
Тот, кому, судя по надписи, сделанной изящным почерком, было адресовано письмо, сломал королевскую печать, ознакомился с напыщенным и высокопарным текстом официального назначения, вздернув брови, и на лице его тут же отразилось удивление вместе с ясно читаемым невольным неприятием.
Собеседник наблюдал за ним несколько обескураженный такой красноречивой реакцией и смутился еще больше, когда генерал вернул ему документ со словами:
— Прошу тебя, передай Его Величеству мою глубочайшую благодарность за оказанную честь, но я не могу это принять.
— Но почему?
— Это значило бы вернуться в то место и в то прошлое, которое я всю жизнь безуспешно пытаюсь забыть. — Гонсало Баэса покачал головой и непререкаемым тоном заявил: — Нет! Я не вернулся бы туда ни за что на свете!..
Едва оправившись от удивления, монсеньор Алехандро Касорла сделал небольшую паузу, чтобы осознать услышанное, а затем протянул руку, намереваясь положить ее — в знак явного дружеского расположения — на колено собеседника, и пробормотал, словно опасаясь, что его может услышать кто-то из посторонних:
— Умоляю тебя пересмотреть свое решение, дорогой друг. Если ты откажешься от назначения, то впадешь в немилость к Его Величеству, чем воспользуются недоброжелатели, которых, я уверен, у тебя более чем достаточно.
— Враги меня никогда не пугали, и я не думаю, что пора начинать их бояться, — сухо и твердо прозвучало в ответ.
— Одно дело то, что они тебя не пугают, другое — что ты сам даешь им карты в руки… — весьма резонно заметил клирик. — Если Корона весьма благосклонно относится к твоим попыткам защитить права туземцев и в качестве вознаграждения предлагает тебе пост, на котором ты можешь отвратить скрытое рабство, отказаться от предложения — значит отказаться от всего того, во что ты веришь и за что борешься.
Он умолк с появлением Файны, хлопотливой и невоздержанной на язык кухарки, которая принесла поднос с сухофруктами, двумя стаканами и большим кувшином лимонада и поставила на стол.
— Миндаль, грецкие орехи, инжир и лимоны из нашего собственного сада, ваше преосвященство. А лед мне доставили прямо с Тейде. Не желаете ли на обед отведать ушицы с гофио[1] и жареного козленка?
— Еще бы! — не раздумывая, с воодушевлением ответил тот, кому был адресован вопрос. — Если бы все искушения были такими, как твои, в аду негде было бы приткнуться. — Он окинул взглядом Гонсало, словно не мог поверить своим глазам. — Не знаю, как это ты не разъелся, как боров, с этакой кухаркой.
— У нас редко бывают гости, которые бы давали мне возможность предаться чревоугодию. — Хозяин дома приветливо улыбнулся своей ключнице и попросил: — Проветри комнату для гостей: его преосвященство останется ночевать.
— Уже, уже начала… А на ужин готовлю кролика в сальморехо[2] — ослица уписается.
Она удалилась, не дожидаясь ответа и пренебрежительно отмахнувшись, когда хозяин одернул ее непривычно суровым тоном:
— Что за выражение!
— Кто бы говорил!
— Ладно тебе, сразу видно, что она тебя любит и ходит за тобой, как за сыном, — заметил прелат. — Правду ли говорят, будто ты ее выкупил, когда ее должны были продать?
— Мне не нравится об этом говорить.
— Тебе много о чем не нравится говорить, но предупреждаю, что я проделал такое длинное путешествие — сейчас у меня голова просто идет кругом — не для того, чтобы ты со мной тут играл в молчанку, — подчеркнуто строгим тоном заметил прелат. — Корона намерена положить конец злоупотреблениям, восстановить справедливость на архипелаге, и, если те, в чьих силах этого добиться, отказываются действовать, тогда по-прежнему будут существовать крепостные, рабы, а детей будут вырывать из рук матерей, едва они прекратят кормить их грудью.
Генерал, казалось, внял разумным доводам человека, которому всегда слепо верил и которым восхищался. Он долго смотрел на заснеженную вершину гигантского вулкана, сиявшую, словно зеркало, и, громко вздохнув, сказал:
— Я буду всеми силами защищать туземцев на любом посту, куда бы меня ни направили, только, пожалуйста, пусть это будет не Иерро.
— Ты должен назвать мне убедительные причины, если хочешь, чтобы я поддержал тебя, — сухо прозвучало в ответ. — Мне стоило немалых трудов выхлопотать тебе данное назначение, поэтому я рискую оказаться в нелепом положении и потерять авторитет и доверие, которые завоевывал не один год, ведь придется сознаться в том, что я все это затеял, не заручившись твоим согласием.
Антекерец Гонсало Баэса был вынужден с ним согласиться: да, конечно, он здорово подвел своего наставника и друга. Он собирался было вновь ответить отказом, но, выпив лимонада и отодвинув от себя стакан, объявил:
— Я расскажу тебе, что случилось, при условии, что ты отнесешься к этому как к тайне исповеди и воспользуешься только тем, что я сочту возможным.
— Это смахивает на шантаж, но поскольку я тебя знаю и уверен, что ты еще упрямее, чем если бы был арагонцем, ничего не поделаешь, придется согласиться, — недовольно пробурчал гость. — Так что же такое стряслось на Иерро?
— Да там ужас что творилось.
— Мы живем в бурное время, когда «ужас что» — это хлеб наш насущный каждого дня, то есть, чтобы произвести на меня впечатление, это должно быть «очень ужасно».
— Именно так оно и было. Уверяю тебя.
— Ну, тогда дело плохо, ведь я знаю, что ты участвовал в жестоких войнах и кровавых битвах, — прошептал прелат чуть слышно. — Так что же произошло?
— Ты обещаешь держать это в тайне?
— Обещаю. И давай выкладывай, что бы там ни было, поскольку я уже сгораю от нетерпения!
Чувствовалось, что Гонсало Баэсе, загнанному в угол, приходилось бороться с собой, чтобы начать рассказ, однако после непродолжительного молчания он заговорил:
— Случилось так, что, когда я был юным лейтенантом, преисполненным энтузиазма, меня назначили заместителем командира отряда, перед которым была поставлена задача закрепиться на острове с тем, чтобы обеспечить права Испании на эту территорию и, таким образом, положить конец притязаниям португальской Короны и непрекращающимся набегам охотников за рабами. Нам был дан приказ убедить туземцев в том, что у нас нет намерения их поработить, и вдобавок мы должны были способствовать обращению их в христианство. Как тебе известно, Иерро — это небольшой вулканический и весьма суровый остров, где негде укрыться кораблям; к нему не подойти, когда океан волнуется, а это бывает слишком часто…
Волны неистово бились о берег, усыпанный галькой и черным песком, будучи лишь деталью величественной картины, поскольку далеко-далеко вдали просматривался остров Гомера, а еще дальше — Тенерифе, увенчанный громадой Тейде, на который открывался вид с юго-западной стороны.
Небольшая каравелла плясала на волнах в пол-лиги[3] от берега, в то время как качкие фелюги — каждая с дюжиной человек на борту — продвигались вперед на веслах, как им ни тяжело было преодолевать противоборство моря, ветра и течений.
На носу первой выделялась фигура юного Гонсало Баэсы, руководившего опасным маневром по высадке, а на второй — капитана Диего Кастаньоса, угрюмого великана с мохнатыми бровями и густой бородой, в которой уже начала пробиваться седина.
Среди остальных плывущих к острову обращал на себя внимание своим аскетическим обликом — ни дать ни взять живые мощи — доминиканский монах Бернардино де Ансуага, а также чудаковатый молодой человек, откликавшийся на диковинное имя Акомар.
С вершины ближайшего утеса группа островитян с беспокойством следила за тем, как суда боролись с волнами: временами казалось, что они вот-вот опрокинутся, — но все же они ткнулись в песок, и пассажиры смогли выпрыгнуть на берег, чтобы в срочном порядке выгрузить оружие и продовольствие, поскольку море прямо на глазах расходилось все больше.
Едва освободившись от груза, фелюги тут же повернули назад, к кораблю, команда которого занималась тем, что с помощью канатов и полиспастов со всяческими предосторожностями спускала вниз, в воду, громадного вороного коня.
То и дело поглядывая в сторону моря, как там продвигается дело, капитан Кастаньос, все еще мокрый до нитки, поспешно пророкотал, словно извергая из себя приказ (попробуй тут возрази!):
— Молина, возьми пять человек и прикрой северный фланг, а ты, Наварро, с пятью другими — южный. Прочие перетаскивайте хозяйство вон за те скалы, а монашек пусть поставит тюк на землю, не то пуп развяжется. И не забывайте про дикарей там, наверху!
— Это не дикари, а туземцы… — возразил священник, опуская тяжелый тюк на песок.
— Для меня, святой отец, всякий, кто родился к югу от Кадиса, дикарь, — желчно ответил капитан. — Сейчас не время обсуждать глупости, уйдите с дороги.
Доминиканец беспрекословно подчинился, понимая, что не место и не время отвлекать от дела того, кто успевал уследить за всем, что творилось вокруг, да еще, подойдя к самой кромке воды, прокричал во все горло:
— Поосторожней там с Аттилой! Если с ним что — нибудь случится, получите по двадцать ударов кнутом…
Дело в том, что гигантское животное, привязанное к обеим фелюгам, смело преодолевая волны, подплыло к берегу, а тем временем несколько человек зашли в воду, чтобы взять его под уздцы, успокоить и вывести на сушу, где оно тут же начало отряхиваться и бегать то туда, то сюда вдоль пляжа с развевающейся на ветру гривой.
— Наше главное оружие! — вырвалось у гордого владельца; на этот раз он обращался к своему заместителю. — На дикарей он производит больше впечатления, чем полк пехоты, ведь там, где проскакал конь Аттилы, трава уже больше не росла.
— Но если коня зовут Аттила, значит, для того, чтобы трава больше не росла, скакать следует коню этого самого коня… — рассудительно произнес Гонсало Баэса.
Диего Кастаньос посмотрел на него в замешательстве, можно было бы сказать, почти обескураженно. Он пошевелил в воздухе пальцами, словно пытаясь привести в порядок мысли, и наконец разразился гневным монологом:
— Не лезь ко мне с глупостями, Баэсуля, и займись — ка устройством лагеря. Мне сейчас не до словесных фокусов. А этот чертов толмач пусть прекратит придуриваться, поднимется наверх и передаст дикарям, что я хочу потолковать с их вожаком.
— Без сопровождения? — встрепенулся Акомар, которого, судя по всему, имел в виду капитан.
— Естественно! Если они мирные, тебе незачем беспокоиться, — последовал жесткий ответ. — А если настроены враждебно, тогда прикончат что одного, что четырех, а значит, чем меньше потерь, тем лучше.
— Ничего себе утешение! — жалобно проговорил Акомар; у него был ярко выраженный андалузский акцент.
— Ты приплыл сюда не за утешением, сынок, а чтобы послужить Короне. Полагаю, ты должен чувствовать себя счастливым: как-никак после стольких лет встретишься со своими друзьями.
— Друзьями? — возмутился тот. — Меня увезли с острова в девять лет, чтобы продать в Севилье, так что мои друзья сейчас режутся в карты в Триане. Впрочем, делать нечего. Иду — и да не оставит меня Макарена![4]
— Я с тобой… — тут же вызвался брат Бернардино де Ансуага.
— Нет уж, спасибо, святой отец, — без всяких околичностей бросил ему островитянин. — Я предпочитаю Макарену.
Он положил оружие на камень и начал свое нелегкое восхождение. По пути он махал руками, чтобы продемонстрировать островитянам, что приближается к ним с мирными намерениями. Проводив его обеспокоенным взглядом, монах сказал только:
— Надеюсь, он еще говорит на их языке.
— Меня уверяли, что некоторые туземцы еще кое — что помнят по-французски с тех пор, как здесь побывали норманны Гадифера де Ла Саля[5], — заметил Гонсало Баэса.
— По мне, хоть по-китайски, — как всегда бесцеремонно, перебил его старший по званию. — Ты что, говоришь на языке лягушатников?
— Немного: моя бабка по матери была француженкой.
— В таком случае давай-ка оседлай мне коня.
— При чем тут французский язык? — не понял Гонсало Баэса, готовый оскорбиться.
— А то, что твоя бабка по матери была француженкой: наверняка это была прелестная кобылка. — Бородатый вояка громко расхохотался и подмигнул, добавив: — Шучу, Баэсуля! А сейчас пойду-ка припарадюсь для встречи с дикарями: на них доспехи производят впечатление, поскольку на островах нет металлов… — Он повернулся к ближайшему из солдат, занятых выгрузкой, и отрывисто приказал: — Сёднигусто, позаботься о том, чтобы Аттилу оседлали, а мне принесли кольчугу!
— Вы хотите сказать, что эти бедные люди все еще живут в каменном веке? — спросил удивленный брат Бернардино.
— Да не то слово!.. — ответил великан. — Швыряют каменюгами, только держись: раскроят тебе череп с пятидесяти шагов! Меткости им не занимать! — Он наклонился и показал широкий шрам на лбу: — Видите? Память об одном лансаротце.
— Боже праведный! — вырвалось у напуганного монаха. — Но если у них нет шпаг, чем же они дерутся?
— Деревянными копьями, пуская в ход ловкость, смелость и большую хитрость, святой отец. Они чертовски хитры! Сами видите, остров до ужаса суров, а они знают здесь каждую пядь земли. Иными словами, сколько бы шпаг, арбалетов и огнестрельного оружия у нас ни было, мы завсегда окажемся в наименее выгодном положении…
— Надеюсь, нам не придется с ними сражаться, — вмешался лейтенант; в его голосе звучала неподдельная искренность.
— Это зависит от них, только от них. Раз уж Папа постановил, что архипелаг принадлежит Испании, они обязаны подчиниться нашим законам, потому что, если бы мы позволили всем поступать, как вздумается, мир превратился бы в хаос. Посмотрим, с чем они придут!
Говоря это, он облачился в блестящие доспехи, водрузил на голову шлем с плюмажем и препоясал себя шпагой.
Покончив со всеми приготовлениями, он взгромоздился на коня и в сопровождении своего заместителя, монаха и полдюжины солдат, вооруженных копьями, арбалетами и разноцветными штандартами, торжественно двинулся вперед — к тому месту, куда спускался Акомар, за которым следовали трое мужчин и одна женщина.
Процессия застыла посередине пляжа. За их спинами бушевало море, солнце отражалось в кирасах. Это было величественное зрелище, которое, несомненно, произвело впечатление на туземцев.
Настолько сильное, что островитяне, которым оставалось пройти последний откос — чуть меньше двухсот метров, — замерли на месте, обменялись несколькими словами с переводчиком, а затем развернулись и стали поспешно взбираться по узкой и крутой тропинке, по которой спускались.
Огорченный Акомар развел руками, показывая, что он бессилен что-либо изменить, пожал плечами, смиряясь со своей судьбой, и продолжил путь в компании лишь одной полуголой, нечесаной и беззубой девицы, к которой, по правде говоря, мать-природа отнеслась не слишком благосклонно.
— Что случилось? — осведомился капитан, когда они подошли достаточно близко, чтобы услышать его зычный голосище. — Отчего эти болваны дали деру?
— Потому что вы их напугали, капитан, и своим конем, и снаряжением. Они сказали, что они всего лишь простые пастухи и что вам следует переговорить со старейшинами острова. И пошли за ними.
— И когда же их приведут?
— Завтра.
— Ладно. Подождем! — И презрительно кивнув в сторону девушки, спросил: — А это еще кто такая?
— Полоумная! Клянется, что она меня узнала и что наши родители обручили нас еще в детстве, потому что мы кузены. Она уверена, что я вернулся, чтобы жениться.
— Значит, ты провел на острове всего час, а уже успел обзавестись невестой, — насмешливо прокомментировал военачальник. — Поздравляю!
— Какая к черту невеста! — возмутился тот. — Моя невеста танцует фламенко в Севилье.
— Корабль отплывает… — вдруг произнес тот, которого называли Сёднигусто.
Все повернулись в указанном направлении, и солдаты замерли с тюками в руках, провожая взглядом корабль, который поднял часть парусов и начал удаляться.
Их лица выдавали тревогу и даже страх, поскольку они осознали, что остались одни на острове, населенном существами, чьи намерения им неизвестны. И никакой связи с внешним миром, кроме пары хрупких фелюг, лежавших на песке: на таких суденышках, уж точно, далеко не уплывешь. А вокруг океан, который с каждым часом становился все враждебнее.
Спустя два часа, когда солнце начало скатываться к горизонту, брат Бернардино сидел на скале и любовался закатом; внизу, у подножия, бились волны. Через некоторое время рядом с монахом пристроился Гонсало Баэса, также очарованный красотой зрелища, и спросил:
— Вы обеспокоены?
— А кто же нет, сын мой? А кто же нет? — ответил монах, не скрывая своего уныния. — Это самый край самого крайнего острова известного мира; там, дальше, ничего нет.
— В таком случае, где же заканчивается океан? — поинтересовался собеседник. — Мне не верится, будто, как утверждают, он низвергается в бездонную пропасть. Если бы это было так, уровень воды рано или поздно неминуемо понизился бы, но что-то не похоже, чтобы это происходило.
— Возможно, все дело в том, что океан бесконечен.
— А если он бесконечен, как вы объясните то, что солнце каждый раз всходит из-за него? — тут же последовал вопрос, не лишенный логики. — Мы люди сухопутные, поэтому с детства привыкли к мысли о том, что за картиной, которую мы видим, следует другая, а за ней, там дальше, еще одна, и еще, и еще, и свыклись с этим. Однако сейчас мы столкнулись с фактом, что никакой новой картины больше не возникает, и, сколько я ни размышляю над тем, что земля бесконечна, это объяснение мне ничего не дает.
— Не дает, потому что тебе не хватает веры, — заметил доминиканец. — Мы должны верить в то, что устанавливает Святая церковь, и если она утверждает, что в данный момент мы сидим на самом краю света, значит, так оно и есть… А мой долг — довести это до ума нескольких бедных неверных, которым еще не открылась Христова истина.
— Вы хотите сказать, что только вера объясняет необъяснимое?
— Вот именно, — без тени сомнения изрек монах. — И не советую тебе ходить по скользкой дорожке, ибо ты подвергаешь себя серьезному риску.
— Вы донесли бы на меня Святой инквизиции? — осмелился предположить собеседник, изобразив подобие насмешливой улыбки.
— Ну тебя, Гонсало, кончай молоть чепуху! Я такими делами не занимаюсь, хотя многие из моего ордена не преминули бы это сделать. Единственное, чего я хочу, — это заставить тебя понять, что ты человек военный и так же, как и я, обязан подчиняться, а не рассуждать.
— Однако как тут не рассуждать, — заметил собеседник. — Ведь мы действительно достигли пределов известного мира и находимся в окружении существ, которые мало изменились — вполне возможно, они одни такие — с тех пор как Создатель поселил на земле Адама и Еву. На мой взгляд, в подобной исключительной ситуации нам следовало бы попытаться отойти от принятых норм поведения.
— И что ты предлагаешь?
— Поступать так, как подсказывает нам здравый смысл, а не по указке тех, кто вместо простых пещер живет в римских дворцах.
Брат Бернардино де Ансуага отнесся к этому спокойно, можно было даже подумать, что он решил не отвечать, однако в тот самый момент, когда край солнца исчез за горизонтом, он уверенно сказал:
— Если кто и живет в римских дворцах, так это потому, что он культурнее и ученее тех, кому приходится обитать в пещерах. И раз уж мои умственные способности не позволили мне продвинуться дальше, пусть тогда мной руководят знающие люди; чего ради я буду исходить из того, что, как предполагается, я мог бы узнать.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Гароэ. Остров новых надежд предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
