Мой друг Марсель Кузьмич

Альберт Светлов

Мизантропически-социопатические размышлизмы о роли кота в жизни человека. Никогда ваша жизнь не станет прежней, если однажды в ней появился Кот.

КОТОКОНЬ

Часов в 10 вечера в Марсика обычно ненадолго вселяется дух безымянного дикого коняги. Лошади Пржевальского там, или иной какой неизвестной кобылы.

Марсель Кузьмич позабыв про флегматичность, доставшуюся ему от многих поколений шотландских котов, начинает с мявканьем скакать по квартире. Развивая скорость небольшого болида. Не стойте у него на пути, снесёт, аки ураган средней тяжести.

Когда котяра с цоканьем проносится по линолеуму, я успеваю расслышать в его топоте звук копыт коня д’Артаньяна, тащащегося по парижской мостовой.

Иногда к котоконю присоединяется ребёнок. И они вдвоём превращаются во всадников Апокалипсиса. Дочь сносит стулья, а Кузьмич — пустые бутылки из-под воды. Бутыли с сухим пластиковым треском катятся к входной двери, теряя по пути пробки.

В антракте Марс валяется в чугунной прохладной ванне с высунутым, как у собаки, языком, и тяжело дышит. Отдышавшись, мчится дальше, задрав рыжие глазищи, роняя клочья шерсти и не вписываясь в повороты.

— Харэ, буцефалы! — говорю я действующим лицам спустя 30 минут подобных скачек.

И дочери:

— Успокой своего Росинанта.

Дочь о чём-то шепчется с котоконём, и через пять минут тот заваливается под стулья дрыхнуть. Ребёнок и кот давно нашли общий язык и вполне друг друга понимают.

Слышу марселево сопение. Потом — храп.

Храпят Скоттиши упоённо, с посвистом и трелями. Строение носоглотки этому зело способствует.

На время сна дух мустанга покидает тело котяры. До следующего вечера.

Пора ложиться.

Мохнатый оглоед разбудит меня в пять.