Русалка

Альберт Нордс

Осенью Петербург сер и мрачен. В это время всё: небо, дома, деревья, вода, как по велению злого гения, становится серым и безжизненным, словно седина, не ко времени украсившая волосы ещё молодой женщины. И туманная пелена воздуха, окутывающая город, говорит, что сейчас может случиться всё, что угодно. Город даёт разрешение на любое, самое мистическое событие, а жителям лишь остаётся переждать это время, позволить Питеру выпустить на свободу своих русалок, простить городу его осень.

© Альберт Нордс, 2021

ISBN 978-5-0051-6637-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Осенью Петербург сер и мрачен. Не той осенью, когда ещё светит солнце, и свежесть дня сливается с яркостью опадающих на дорогу листьев, а осенью, когда небо опускается ниже обычного и переплетается с землёй непрерывными строчками моросящего дождя, вернее, тумана, такого густого, что неприкрытые перчатками руки становятся влажными и замерзают под колючими порывами северного ветра. В это время всё: небо, дома, деревья, дороги, вода, как по велению злого гения, становится серым и безжизненным, словно седина, не ко времени украсившая волосы ещё молодой женщины. И от этого даже глаза её теряют прежний блеск, становятся холодными и пустыми.

Именно в таком Петербурге происходят самые неожиданные события. И туманная пелена воздуха, окутывающая город, говорит, что сейчас может случиться всё, что угодно, и это уже не будет чем-то особенным. Всё произошедшее и даже то, что ещё только грезится в ближайшем будущем, заранее оправдано этой серой вуалью неба. Город даёт разрешение на любое, самое мистическое событие, а жителям лишь остаётся переждать это время, позволить Питеру выпустить на свободу своих русалок, простить городу его осень.

Она стояла на мосту и смотрела на густую, ползущую по течению воду. Выбившиеся из-под глубокого капюшона длинные каштановые волосы неприятно били в лицо, подхваченные резкими порывами ветра. Женщина поправила капюшон, и глубже спрятала в шерстяные рукава, озябшие от металлических перил, руки. На вид ей было лет тридцать. Тусклое бледное лицо, черные, обрамлённые густыми ресницами глаза и стройная, немного худощавая фигура, ещё более подчёркиваемая длинным приталенным пальто насыщенного чёрного цвета. Пальто опускалось ниже икр, и из-под него выступала такая же тёмная юбка, спадающая до самых ступней в тщательно начищенных лакированных туфлях.

Женщина вновь посмотрела на воду. Ей нравилась мелкая рябь и монотонность её движений. Она вгляделась в плывущие мимо неё упавшие листья, щепки и прочий мелкий мусор, так часто украшающий собой дворы и водоёмы крупных городов. Вода успокаивала, но в то же время опустошала. Она рассказывала, доверяла воде свои тайны, а, бьющиеся о набережную, волны нашептывали ей ответ, манили в свою глубину.

Неожиданный, раздавшийся совсем рядом смех вывел её из задумчивости. Это всего лишь парочка влюблённых, прогуливающихся по набережной, случайно нарушили её уединение. Молодой человек поцеловал девушку и они, смеясь, побежали дальше, пока не скрылись от её глаз среди серых приземистых домов, и в её маленьком миру вновь наступила тишина.

Женщина наклонилась через перила и, посмотрев вниз, выпустила из ладони небольшой белый листок бумаги, который на одно мгновение был подхвачен сильным порывом ветра, и отброшен в сторону, но потом вновь, медленно, слегка покачиваясь, стал опускаться на воду, пока не лёг на колючие волны. Листок встрепенулся несколько раз, а затем, накрытый небольшим всплеском, исчез.

Она постояла ещё несколько минут, вглядываясь в тёмную воду, а затем побрела по мосту, опустив на лицо капюшон и обхватив себя, продрогшими на осеннем сквозняке, ладонями.

Улицы дрожали от проезжающих машин. Люди спешили укрыться в домах после тяжелого трудового дня, спасаясь от дождя. Под питерским дождём зябко, особенно вечером, когда небо, дороги и дома сливаются в один тон, а воздух становится тяжёлым и липким. В такую погоду острее выступают на стенах отметины времени. Трещины и сколы приобретают густой коричневый оттенок, и кричат улицам о себе, напоминают о своей древности, выпирают углами в прохожих. И люди сторонятся их, не идут узкими дворами, тянутся к свету фар и окон, боясь заблудиться в декорациях времени, сойти с ума, прислушавшись к голосу стен и камня. Туман захватывает город, опьяняет своим дурманом, манит, поёт, плачет. Воют камни, шепчут, влекут к себе песнями сирен. Вода ждёт человека, который осмелится пойти на её зов, и она поведёт его своими тропами в лабиринте времени.

Раздался гудок, и озябшая толпа зашевелилась. Люди смахивали с плеч капли воды, оттаивали, улыбались, видя приближающийся автобус. Они выходили из раздумий, возвращались обратно в реальный мир, вспоминали, кто они и куда направляются. Прохожие вздёргивали плечами, сбрасывая с себя усталость серых улиц. Раздались голоса, шаги, неловкие движения сумок в озябших руках.

— Быстрее, бежим! Наш приехал. — Молодой человек схватил за руку девушку и увлёк за собой. На ходу они запрыгнули в отправляющийся от остановки автобус, и уткнулись лбами в оконное стекло, провожая прохожих весёлыми улыбками. Фонари отвечали им вслед, мигая тусклым жёлтым светом.

— Отец убьёт меня! — сбившимся от быстрого шага голосом промолвила девушка лет семнадцати с растрёпанными густыми волосами.

— Не убьёт! Он и сам в молодости был такой же. Мы ведь любим друг друга!

— Да, но, наверное, лучше было встретиться и рассказать всё, как есть, может быть, они не были бы против нашего брака.

— Катя, ты же знаешь, я им не нравлюсь, не думаю, что спустя месяц после нашей последней встречи что-то изменилось.

— Да, но…

— Ты мне веришь?!

Девушка посмотрела в большие светло-серые глаза молодого человека.

— Конечно, верю! — она потрепала его за волосы и улыбнулась.

Мимо них проплывали дома и скверы, люди, кутающиеся в пальто, сотни машин мигающих фарами на мокрых дорогах. Девушка положила голову на плечо молодого человека и закрыла глаза. А Сергей продолжал тихо говорить, успокаивая подругу: сейчас мы сядем в поезд и уже завтра утром будем в Москве, я найду хорошую работу, мы снимем хорошую квартиру, правда, сначала нам нужно будет пожить в съёмной комнате, пока я не устроюсь. Но ведь это всё неважно, главное, что у нас будет настоящая семья — ты, я и наш малыш.

Девушка улыбнулась и крепче прижалась к груди юноши. Автобус медленно полз вдоль улиц, раскачиваясь из стороны в сторону, словно маятник настенных часов: тик-так, тик-так…

Марина не могла уснуть. Гнетущее предчувствие чего-то неизбежного давило на неё, отчего сон приходил, но потом вновь отступал, превращаясь в беспокойную дремоту или вовсе сумбурные кошмарные видения, лихорадочно сменяющие друг друга. Девушка подошла к окну и вгляделась в темноту. На улице шёл снег, отражаясь в струящемся из окна свете ламп. Она любила снег, в такую погоду ей казалось, что должно произойти что-то важное, поэтому Марина ждала перемен, она не знала, что именно должно случиться, а просто верила. Так было всегда.

— Не спится?

Девушка оглянулась на вошедшую в комнату сестру.

— Да, душно. А ты?

— Я услышала твои шаги и решила заглянуть, вдруг что-нибудь случилось.

— Нет, всё хорошо, сейчас лягу. Ты видела, снег идет!

— Да, первый в этом году.

— Да. — Она погладила по руке старшую сестру и улыбнулась.

После смерти матери, они старались заботиться друг о друге. Время превращало их во взрослых девушек, ломало их планы и вселяло новые надежды, но всегда оставалось неизменным одно — они были вместе, что бы ни случилось. Городок, где они жили, больше напоминал деревню — всего несколько благоустроенных зданий, а вокруг деревянные полуразрушенные дома, река и лес. В таких местах время идёт медленно, один день сливается с другим и не несёт с собой ничего нового, словно жизнь и вовсе остановилась. И только внутри каждого человека собственный циферблат отмеряет час за часом. Лишь изредка наступают моменты, когда всё меняется, река начинает бежать вспять, но не всё готовы к этим переменам, многие так и остаются на одном месте, отсчитывая своё внутреннее время.

Марина вновь посмотрела на летящий снег. Люди исчезали за его пеленой, оставляя неглубокие следы своего присутствия, которые вскоре заметало свежими хлопьями. Время замедлилось. Марина закрыла глаза и провалилась в глубокий сон.

От темноты, окружающей её, отделился силуэт и направился к ней, но он был слишком далеко и вокруг так темно, что она не могла разглядеть кто это. Постепенно на падающий откуда-то сверху свет проступили губы, глаза, а затем полностью лицо незнакомой ей женщины. Она всматривается в это лицо: тонкие черты, выразительный взгляд, но неуловимая и в то же время густая печаль принизывает её черты. Незнакомка вновь погружается в темноту, свет кончается, и Марина не видит ничего вокруг, оказавшись в чёрной зияющей пустоте. Но вдруг всё наполняется ярким слепящим светом, который быстро нарастает и становится всё более насыщенным. Марина смотрит вперёд и начинает различать, проступающий сквозь белую пелену, светящийся шар, который летит прямо на нее. Глаза девушки привыкают к свету, и она начинает различать что-то ещё, большое и тяжёлое, двигающееся вместе с ним. Она слышит шум, знакомый, она слышала его раньше, но растерянно смотрит вперед, и не понимает, что происходит, не может вспомнить. Из темноты вырывается огромный поезд, он изо всех сил гудит и безжалостно приближается к ней. Девушка слышит его прерывистый рев, зажмуривает глаза и просыпается. Темно. За окном все так же падает снег. Ночь переходит в утро.

Конец ознакомительного фрагмента.