В поместье герцога. Роман

Алоис Йирасек

Именно по мотивам этого романа написано либретто оперы Антонина Дворжака «Якобинец».Однако, сюжет его не менее интересен, чем музыка А. Дворжака, им вдохновлённая. Уже хотя бы тем, что некоторые герои существовали в реальной истории, а герцог, о котором идёт речь, жил и в нашей стране…

IV. Патриоты

Узкая Семинарская улица в Старом Месте ограничивалась в те времена тёмным трёхэтажным домом. Весьма старинным, внешне мрачным и безлюдным. В его подъезде и на узкой еле проходимой лестнице царил сумрак, постепенно рассеивающийся от пламени красного фонарика перед Распятием, висевшим в нише перед входом. В другой части было несколько небольших квартир. В одной из них в низенькой бедной комнатушке сидел Антонин Гласивец, молодой человек приятной наружности. Единственным богатством в этом жилище был шкаф полный книг, преимущественно французских, немецких и чешских.

Одно окно было открыто. Но видно из него было немного: мрачный путь Климентинской улочки до Собора Климента да днём кусочек голубого неба. Но и эта полоска неба сегодня была так ясно освещена, что хватило бы на каждое душное жилище.

То было в мае. Тёплый ясный денёк творил свои чудеса. Улица оживлённо шумела, грохот колёс, уличные беседы и повседневная суета эхом отдавались в жилище. Воскресный день пошёл за полдень.

Антонин Гласивец не замечал ничего этого. Беды последнее время так подавили его, что тот никуда не выходил. Он был воспитателем у высокопоставленного пана в поместье. Но появились заботы и поважнее шустрого мальчишки воспитанника. Забыв про обязанности, Гласивец вернулся в Прагу, собрав свои пожитки и сбережения.

Свою матушку он застал тяжёло больной. Отца не было. Молодой человек погрузился в заботы, потратив все свои средства на лекарства и лечение любимой родительницы, ухаживая за ней дни и ночи напролёт. Но бедная страдалица и так долго терпела, так что дни её были сочтены, и конец неумолимо приближался. Благословил своего Антонина, она скончалась.

Первое время после похорон матери Гласивец был весьма подавлен. Печаль чугунной гирей давила сердце, так что белый свет не был мил. Но со временем он выбился из тяжких дум. Случилось нечто солнечным лучом пробившее оковы его духа.

Никого из родни у него больше не осталось, но появилось существо, занявшее все его помыслы, и это придало ему сил как свежий серебристый родник и зелёная трава путнику в пустыне.

Существо явилось после бури и шторма. Два года назад возвращался он в воскресенье после полудня из Градчан. Бывал там частенько, а уж по воскресеньям обязательно. Высокий город невероятно поднимал дух. Заря прошлого очаровывала, потому Гласивца так и манило туда. Проходил по разнообразным тихим подворьям королевского града, вставал на задворках храма святого Вита у гроба чешских королей.

Он был одним из тех патриотов, каких мало осталось. Он пылал любовью к своему родному языку, нынче загнанному и униженному. Он любил свою родину со всем пылом своей юной души. Изучал чешскую историю с самого детства, знал своих предков и все их заслуги. Гроза настигла его когда тот был на Малой Стране и перешёл Карлов Мост, тут и разразился сильный ливень. С тёмных туч громыхало, сверкало и лило проливным дождём. Все разворачивались и разбегались в поисках укрытия под крышами или в подъездах. Перебежав через мост, Антонин заскочил в ближайший дом, где кто-то уже успел укрыться. В проёме под крышей он обнаружил девушку с благородной осанкой и бледным лицом. Когда тучи через мгновение рассеялись и выглянуло солнце, у молодого человека будто и на душе светлее стало.

В тот миг, как Гласивец разглядел ту девушку в блеске солнечного луча, позабыл про всех Бретиславов, Карлов, гуситов и Йиржиков.

С волнением обратившись к девушке он совсем не использовал ставший обиходным немецкий язык. А барышня, хотя по одежде видно была из благородной семьи, ничуть не усмехнувшись, спокойно ответила по-чешски.

Когда же дождь перестал, Бабой Ягой из сказки явилась старая пани, в спешке укрывшаяся от дождя в соседнем доме, и позвав девушку по имени, увела её прочь. Обе ушли через мост.

Он пошёл за девушкой и познакомился с ней. Та уже несколько недель ходила до того дома, в котором он жил, он даже мельком замечал её. Встречались, столкнувшись с ней несколько раз в другом месте, и то в сумраке коридора её дома. Там в первой квартире жила вдова пани Вогнарова, наставница рукоделия. Когда-то та была доброй знакомой покойной матери Гласивца, но не более, хотя временами матушка к той пани заходила. Однажды вскоре после той встречи в дождь на Иезуитской улице, Антонин, сбившись с пути, не застав матушку дома, а нужно было срочно с ней поговорить, пошёл к пани Вогнаровой, и в окошке её дома узрел склонённую над белым полотном девушку своих грёз.

Тогда-то и познакомились они поближе. Ожидая на Карловом мосту, он не смел идти дальше из-за Элишкиной тётушки, а теперь расспросил, когда та начала учиться шить.

Это был возвышенно духовный роман, наполненный таким очарованием и счастьем, что заставил Гласивца совсем забыть про Градчаны.

Но жизнь брала своё.

Матушка Гласивца была бедной, а несчастья с годами множились. Всё, заработанное, она отдавала сыну, работала до последнего, чтобы тот мог учиться. Потом занемогла. Бедствия загнали её до того, что та уже не могла работать. Пришла пора сыну содержать мать. Он брался за всё подряд.

Устроился воспитателем в поместье. А когда вернулся, потерял мать, и Элишки уже след простыл. Как ему объяснила пани Вогнарова, они с тётушкой уехали в поместье к друзьям. Однажды в мае получил письмо, в котором Элишка сообщала, что вчера вернулась в Прагу, что дядюшка, старый холостяк пригласил к себе в город Наход. Элишка вынуждена ехать с тётушкой, так у неё никого больше не осталось.

И дальше писала, что из-за тётушки они не смогут видеться. Остальное на словах передала пани Вогнарова, что та ещё напишет позже сама.

Долго в тот полдень сидел Гласивец над тем письмом, подперев ладонью щёку. Через минуту, как прочёл, уставился на листок с готическим почерком.

«Элишка уезжает, — крутилось в голове, — Когда они ещё увидятся? Где? Сможет ли она выйти за него или достанется другому?»

Послышалось, как подъехала карета. Вскочив, он бросился к окну и увидел, что перед домом в самом деле стоит большая карета. Он разглядел пани, что вышла из неё. Это была тётя Элишки. Значит и она тут! Его одолело беспокойство.

Гласивец надел своё лучшее пальто, рассеянно натянул шляпу и выскочил из дома, не заперев дверь. Но на лестнице остановился. «Куда спешишь? — сам себя остановил он, — Чего ты ждёшь?»

К пани Вогнаровой попрощаться с Элишкой. Но тётя! Разве она позволит ему подойти к Элишке? Сам не понимая зачем, стал спускаться по лестнице, и оказался перед квартирой пани Вогнаровой, куда и решил войти. Но в этот миг отворилась дверь, и к нему навстречу выбежала Элишка. Она забыла в карете какой-то свёрток и направлялась за ним.

И тут же оказалась в объятиях Гласивца. Расстроенный, он порывисто начал объяснять, что хотел сделать. Но не договорил.

— Нет, пожалуйста, не надо! — тихо, но упорно твердила Элишка, — Тётя может заметить… Вы даже не подозреваете.. О, как мне дорог этот миг счастья! Я чувствовала, что мы свидимся, но если бы могли поговорить… — и тут же в страхе добавила, — Ах, я совсем забыла про тот свёрток!

Гласивец хотел побежать за ней, но вовремя остановился, потому что Элишка напомнила, что его может заметить кучер. Так что он не посмел проводить Элишку. Опасался.

И быстрые шаги девушки мгновенно смолкли за лестницей. Гласивец остался один в полумраке. Забыл даже про двери пани Вогнаровой. Смотрел вдаль тёмного лестничного пролёта и ждал. Ранее терпением он не отличался, но теперь жил лишь Элишкой. Спешил ей навстречу. Сверху на неё падал свет, на её гибкий стан в цветном платье, на белую шею и на её личико, обращённое к нему с улыбкой.

На последней ступеньке он остановился. Элишка, будучи совсем рядом, протянула Гласивцу руку. Взгляд девушки, обращённый к нему, был полон слёз. Подойдя к ней, он, забыл обо всём принялся целовать её лоб, лицо, гладить её волосы, что-то бессвязно и порывисто шептать ей. Вырвавшись, та снова заторопилась к двери комнаты.

— Ещё минутку! — страстно взмолился он.

По взгляду он понял, что ей очень хотелось остаться, но всё же придётся уйти:

— Тётя, — шепнула она, — Я напишу!

— Только поскорее! Не забывай!

— Не забуду! С Богом!

И с крылась за дверью. Как только дверь открылась, из жилища послышались женский голоса. Потом всё стихло. Гласивец опять один остался в сумраке коридора как в дурмане, а сердце его гулко билось. Он был счастлив, что любимая верна ему, но мысли о разлуке с ней томили его, ведь та уезжала надолго, может даже навсегда.

***

В Смечках в Новом Месте в Праге стоял невысокий дом — гостиница «У короны». В этом доме собиралось много народу, разного возраста, преданных патриотов. Иногда местные, в основном говорящие по-немецки, и к этому названию здешние собрание добавляло «У чешской короны». В чёрной избе немного говорили по-чешски, здесь были установлены наказания государственного уровня за небрежное отношение к родному языку, даже за применение иностранных слов, которые уже довольно прочно вошли в чешский язык. На столе лежала «Крамеровсккая K.k.³ патриотическая газета» и карта Европы.

Общество здесь собиралось сознательное, и каждая чешская книга, каждое верно произнесённые чешское слово вызывало восторг, не говоря уже, что каждое чешское действо в театре просто было праздником.

Состоял в этом обществе и Вавржинец Аморт, учитель в Соборе св. Штепана, это он первым ввёл в школы предметы «шелкопрядов», за что получил награду золотыми монетами от императора Йозефа, и он бесплатно дни напролёт учил чешскому языку всех желающих. Был там ещё горожанин Йиржик, актёр Свобода. Ему студенты Калоус и Писецкий теперь рассказывали о чешской пьесе в театре «У Гиберна», где посмотрели «Побег от сыновней любви»».

— Сдаётся мне, что опера «Музыканты» превосходна. На этой неделе даём.

— О, да, опера — вершина, но в ней мы на последнем месте. Оригинальных пьес в театрах совсем мало, но опер…

— Платите денежки, пан Йиржик, — весело отозвался Калоус, — Патриотичнее назвать её музыкальным спектаклем!⁴

Все засмеялись. Расплата не миновала. Пан Йиржик достал свой кошелёк и, выкладывая обществу штраф, приговаривал:

— Правильно, на гауптвахту меня!

И тут новый ликующий возглас.

— Да что я ещё такого сказал?

— Гауптвахта, гауптвахта!

— Но это же в шутку, военное.

— Всё равно не наше!

Так что, хотел не хотел, а снова выложил денежки.

— А я вот думаю, у нас столько замечательный музыкантов, и не один их них не сложил… музыкальный спектакль.

— Мало сознательных, да и те у чужаков на хлеб зарабатывают. Да и где он чешский театр? Мы — народ подневольный, откуда меценатам взяться, — пояснял Аморт.

— Да уж, — кивнул Свобода, — Без поддержки свободной работы нет. Жаль, что местный герцог Куронский не разделяет наши взгляды. А он бы смог нам помочь, так как большой любитель музыки и вообще всего прекрасного. Мог бы поставить в своём поместье патриотичный музыкальный спектакль. Представьте себе, он сам набирает труппу певцов. На прошлой неделе мой коллега…

Договорить не удалось. Беспощадный и строгий блюститель чистоты чешского языка Калоус оштрафовал певца за слово «коллега», которое также являлось пришлым. Возник небольшой спор. Свобода высказался, что слово не является немецким, и происхождение его неизвестно. И вовремя, потому что все придумывали новые слова. Общество «В чешской короне» считало себя филологическим, а потому начали дискутировать, чем лучше заменить слово «коллега», и далее сочли что Калоус поторопился с «придумыванием», так как все вспомнили про слово «сослуживец», на том и порешили, и Свободе тоже пришлось расплачиваться:

— Так вот. Мой сослуживец Голуб, — продолжал он, но тут же снова смолк, подбирая чешский аналог слова «ангажирован», — Был нанят этим герцогом на один из балов в Находе, тут недалеко.

— Вот бы его наставить на чешский путь! — решил Аморт.

— Он же чужеземец, переселенец из России, и всё же к нам ближе, нежели кто из наших, — заметил Писецкий.

— Так и есть. Видели, сколько золота он выдал на то, чтобы показать наших Пельцову и Диабачеву?

— Да, видел, — подтвердил Аморт, — Меня недавно приглашал к себе пан Пельце. И тот меня очень порадовал. Слыхал, что его неоднократно приглашали в поместье герцога.

— Да, этот Куронский как белая ворона.

— А представьте, если бы он сам построил театр, а ведь может, и вполне солидный, дал бы нам назначение, да мы бы несколько раз в неделю, и вечерами, а не в полдень, ставили бы разные спектакли на чешском — вот было бы здорово!

Старый Аморт кивал, а Свобода задумался, оперившись щекой на ладонь.

— А то всё скитаемся из угла в угол в своём родном доме, отстраняют нас даже за невинные чешские пьесы, потому что чешский не просто…. Вроде как…

— Тсс! — мягко одёрнул шустрого Калоуса серьёзный Аморт, приложив палец к губам, — Хорошо, если нас не слышали. Конечно не страшно, но лучше сохранить идею нашей.

— С Вами бы не согласился наш Камиль, пан учитель, — Он бы рассказал больше с оговоркой на древность и старые правила.

— Ах, наш Камиль! Ещё не явился, а мы уже о нём заговорили. Давно с ним не виделся, — проговорил Аморт, задумчиво, — Наверное, сейчас в поместье?

— Да нет же! До сих пор без места.

— Он в Праге, — заметил Писецкий, — Прошлый раз видел, как он со своими воспитанниками и паном советником шёл по Каменному Мосту на Малу Страну. На той стороне и встретились. Совсем, бедняга усталым выглядел.

— А похвал так и не дождался.

— И никуда не звали, слишком дома засиделся.

— Пльцлу было приятно с ним встретиться, всё же земляки. Да и какой похвалы от старого брюзги дождётся.

Что до отца Зеленема, каплана собора св. Штепана, говорили, что поставил у дверей молодого стройного красавца.

— Ах, Камиль, наш Демулен⁵! Наши поздравления! — и Калоус с Писецким устремились навстречу молодому человеку пожать руку.

— К нам гость!

— Добро пожаловать! — и все устремились навстречу Антонину Гласивцу, сердечно пожимая ему руку.

«Камиль Демулен» так патриоты из общества «У чешской короны» прозвали Антонина Гласивца за его взгляды, устремления и способность к риторскому искусству. Тот уселся за стол.

— А мы уж думали, совсем от нас отдалился, предал нашу «чешскую корону, — укорил Калоус.

— Не мог прийти. Но я же наверстаю упущенное. Что новенького?

— Немного. Неуман издал «Сердечное обращение чеха ко всем дорогим патриотам», — я пока сегодня в «экспедиции» узнал про «Оду покорения реки Суворовым»⁶.

— Продаётся у Крамероуса в «Королевской лавке». Сам купил в Жидовском квартале.

— А я там так и не нашёл.

— Как же так? — все с удивлением посмотрели на Гласивца.

— В Праге никто ничего обо мне не знает. Моя работа никакого успеха не принесла, едва хватает, чтобы прокормиться и выжить. Никто особо не берёт. Разве что обучил французскому некоторых мальчиков и девочек. Вот подумываю, не пристроиться ли в какое-нибудь поместье управляющим?

Все по смотрели на него ещё более удивлённо.

— Управляющим в поместье? Погонщиком с хлыстом? — вскрикнул Калоус.

— Ты ещё не знаешь, как горек панский хлеб… В такой хомут попасть можно! — напомнил Писецкий.

— И всё же при здравом рассуждении полагаю, что вполне можно заработать. Да и была ни была! Ох, да вы же все из Пражан, и вообще горожан и знатных торговцев. Бедности не знали. Не были наполнены ваши сердца ожесточением, злобой и обидой, как у меня поначалу. Каждый из нас обещал помогать своей родине по мере своих сил. Вы учите или будете учить, и патриоты думают, что я другой путь избрал. А где чешский народ? Во дворцах? Там одни иностранцы. Там стукачи, отступники и пьяницы. А чешский народ живёт в простых мазанках и хатках. И это настоящие сокровища, только ещё не найденные и не обработанные. Если мы отвернёмся от простого народа, весь наш труд насмарку. Кто в больших тисках от законов империи, как не они, высшие слои так не страдают. И если мы хотим овладеть ремнём этой плети, но плетью против неволи, то надо спокойно браться за дело, и да поможет нам Бог! Всё же недаром работать буду.

— Прекрасно! Отлично! Вот он наш Камиль! Наш Демулен! — громко вскрикнули все, подняв свои кружки за здоровье Гласивца.

Но не слышали они из-за стука передвигаемых стульев и радостных возгласов, как отозвался в соседней избе голос толстой хозяйки, кого-то учтиво принимающей. В святая святых «Чешской короны» вошёл невысокий, плотный человек в чёрной одежде и заговорил проникновенно:

— Что уставились? Кого чаяли увидеть? Обегал всё Старо Место и Малу Страну⁷, зря стучал во все двери и расспрашивал, но каждый вяло из-под палки выползал, а потом возвращался продолжать свой пир и веселье!

Обернувшись на голос, все обнаружили нового гостя и громко приветствовали его.

— Что уставились! Что за веселье? Господь Вас благословил! Я с радостной вестью. А ты, Каченька, — обратился он к ключнице, — Принеси мне кружку хорошего пива, что тот пан снова выписал из столицы.

Каченька радостно приняла заказ, но нередко, когда этот славный пан, патер Зелены, добрый да смиренный, ради увеселения общества позволял себе вольности, что же, видно доброе говорил, только та не понимала о чём, потому что гость говорил по-чешски. А девица совсем не разбиралась в старочешских книгах и преданиях, и не отличила бы Даниэля от Велеслава, но старалась относиться с уважением и почтением к этому патриоту — каплану собора св. Штепана.

— Ну же, досточтимый пан, что за новость?

— Новость? Собственно, в чём не знаю, знаю, что радостная! — таинственно улыбнулся тот.

— Ну так что же? — недоумевали все.

— А что уставились! Вот новокрещённый, — кивнул он в сторону Гласивца, — Он вам и расскажет, что завтра в полдвенадцатого по Пражским курантам у Каролина ждите меня на лекции профессора по чешской литературе Мартина Колижишка Пельцла, а так ничего особенного, да и радостного тоже.

— А высокочтимый пан ничего не упустил?

— Мои уста сомкнуты обещанием. Скоро сами всё узнаете. Ну наконец-то наша сладкая Каченька принесла нам горького!

Примечания

3

K.k., полная форма Kaiserlich-königlich (с нем. — «императорско-королевский») — аббревиатура, использовавшаяся в Австро-Венгрии для обозначения органов власти или государственных учреждений. Первая буква k соответствовала титулу императора Австрии, вторая — титулу короля Венгрии. Позднее использовалась преимущество в австрийской части государства (Цислейтании). Использовалась до падения монархии в 1918 году.

4

В современном чешском языке оперу означают два слова, и одно из них исконно-чешское «spevohra», видимо, чешские патриоты были очень похожи на наших русских славянофилов, предлагавшие к примеру называть фортепиано «тихогром». Так что в дальнейшем устами чешских патриотов назовём здесь оперу музыкальным спектаклем.

5

Французский адвокат, журналист и революционер. Инициатор похода на Бастилию 14 июля 1789 года, положившего начало Великой французской революции. Казнен в период террора.

6

По всей видимости, сочинение чешско-язычного автора о швейцарском походе А. В. Суворова.

7

Исторические районы Праги