В поместье герцога. Роман

Алоис Йирасек

Именно по мотивам этого романа написано либретто оперы Антонина Дворжака «Якобинец».Однако, сюжет его не менее интересен, чем музыка А. Дворжака, им вдохновлённая. Уже хотя бы тем, что некоторые герои существовали в реальной истории, а герцог, о котором идёт речь, жил и в нашей стране…

III. «Слепой молодец»

Валентин Кохан оговорился, что уже устал от чтения, и его тонкие губы при этом скривились в улыбку.

Писарь подметил, что прочёл верно.

— Жаль, раньше не пришёл, поздно услышал, что сегодня узнал, уже самый конец. Но вижу и в этих словах много правды.

— Вот так «слепой молодец»!

— Да, и своей правдой безбожные французские мятежники уже успели недобрых дел натворить.

— Так ведь и добрых тоже. Вот кто и получил, так по заслугам. А ведь прочим и помогли, как и нам свободу дали.

— Хммм… Да какая там свобода! — возразил писарь, — Коли столько народу полегло за неё…

— Так ведь и оковы пали, и дышать вольнее стало, чтобы все равны стали перед Господом Богом, — выругался «слепой молодец».

— Но Вы не берётесь утверждать, как и прочие, принявшие тот бунт. Однако припомните, началось*то у нас вроде как со свободы, а вышло что: пустая возня, суета и недоразумение, — твердил Земан.

— Прямо как дети неразумные. А как же тысячи местных жителей, сбитых с толку, получившие лишь суету и недоразумение от такой свободы.

— Хммм… И не говорите, против Воли Божьей и святой веры и так много попущено — дай только волю всяким еретикам.

На те слова Брахачек под столом тихонько постучал Суханка, и все устремили свои взоры на Кохана, ожидая, как он отреагирует на подобные уловки и намёки на подозрения в «тайном масонстве» и безбожии.

— Был приказ императора Йозефа, а он не очень-то разобрался в ситуации.

Все смолкли. Они-то ждали чего-то другого против веры, еретического, а тот прикрылся приказом!

— А также поручено, — снова парировал писарь, — Чтобы в костёлах или на улицах майские ветви не выносили при процессе изнесения божественного тела.

— Жаль, но видно император по молодости в тех процессиях ошибся. Решил, чтобы при них иноверцы вели себя пристойно и снимали шляпы.

— А к чему такая свобода ведёт? К неравенству! Тогда каждая девчонка, коли допустить, сможет безнаказанно, и как почтенная роженица, спустя шесть недель после родов хранящая себя жена будут в костёле на равных правах. И уже нет разницы между порядочной женщиной и распутницей.

— В том и суть свободы, выбрать грех или распутство. Это раньше всех держали в ежовых рукавицах, и невесты были верными, а нынче…

— Господь Милостив, Сам рассудит, — парировал Кохан, — А император, как издал указ, чтобы в костёлах не было разделения между порядочной и распутницей, так сразу и вышло, что сельский народ от 12 до 18 лет проявил усердие в посещении христианских служб, и все были приучены к добродетельной жизни.

Ратман с писарем заодно были готовы к наступлению. Этот «слепой молодец» знал все приказы чуть ли не наизусть как заправский судья.

— Хммм… Всем вам по душе, — снова начал Земан, но слегка смягчая беседу, — Не говорю, что прямо все читали императора Йозефа. Он и бедным немало хорошего сделал. Да и неплохо, что в школах стали изучать немецкий. Сейчас без него никуда. Разве на одном чешском далеко уедешь? Разве что до замка в поместье.

Пока он это говорил, «молодец» допил своё и тут же со звонким стуком поставил жбан на стол

— Нет, — возразил он, — Это как раз была его ошибка, — как отрезал и умолк.

Все удивлённо затихли.

— Ой, Вы просто потрясли всех! Поначалу так всем по душе пришлись. А теперь как сказали…

— А ведь всё же похвалы заслуживает, — вставил Земан в речь писаря, — Но разве мы и своего языка не достойны? Немецкий, конечно, хорош, коротко и метко обо всём ведает, у нас столько слов не будет.

— Так лучше не говорить, — возразил Кохан, — Позор тому кулику, что своё болото не хвалит; зачем доделывать то, что не доделали чужаки — прививать себе и своим детям чужой язык, отрекаясь от родного?

И «слепой молодец» с укором взглянул своим единственным глазом сначала на ратмана, потом на писаря и, пожелав всем доброй ночи, быстро вышел из трактира.

— Странный! — нарушил молчание Браханек.

— Чудак! — важно заключил ратман Земан.

— А ведь вся его речь выстрадана.

— Таких масонов ещё поискать.

— Вправду полагаете, что Кохан — масон?

— А вы подумайте над его словами. Кто вершил революцию во Франции? Масоны. А кто с минуту о пролитой крови горевал? Кохан.

— Ох, это же о душах!

— А может тем душам на том свете даже лучше! Масоны всегда за всех платят и всем дают необходимое, вот и посмотрите на Кохана!

— У него же наследства нет, — осторожно защитил его Брахачек.

— Наследовал, что смог с родовых капиталов.

— У этих масонов всё от нечистого.

— Точно, от нечистой силы подати. Протянешь палец, так за руку вцепятся да за собой утянут.

— И что, так и не отпустят?

— Пустят, коли жизнь отдашь. Будто какая-то неведомая рука с лаской подталкивает либо самому отравиться, либо найдут потом тебя ничком на одре. Будто уснувшим, только с посиневшими губами, а у сердца с каплей крови, будто булавкой укололся.

— Как?

— Убивают булавкой. Это высшая кара у масонов, совершается в громадном зале, где вообще все масонские молитвы проходят. Если изменит кто-то из низших масонов, так кто-то из высших отомстит, но никто не узнает, может сам антихрист орудует вот так булавочкой по сердцу приговорённого единым мигом хоть за сто миль за море падёт не готовым в землю, не готовым к вечности.

Все слушали, затаив дыхание, слышно было лишь как ветер воет за окнами.

— Неужели Кохан из таких? — недоумевал Брыхта.

— Ну, масонской ереси в речах хватает, — кивнул Земан.

— А как же та книга?

— Кто постарше, высматривает и скупает всё, что связано с чешской стариной.

— Не верится, что его в то общество могли забрать, — размышлял Брыхта, — Сдыхал, туда всё больше знатных берут — баронов, графов, князей…

— Для них свято, — вставил писарь, — Мне как-то один добрый сосед поведал, что и наши хозяева, вроде местного герцога, тоже в масонах, и мне это странным показалось.

Брахачек с Брыхтой в ужасе переглянулись и трактир «Вертеп» наполнился смехом.

— Но ведь правда же! Известно, что масоны революцию делали, а эти господа сами в себя могут ножом ударить!

— Теперь всё на свете перевернулось, всё, что нельзя, позволено, — заключил писарь.

— Единственное, чем хороши масоны, тем, что помогают беднякам.

— Тогда и герцог тоже масоном может быть.

— Просто не все знают, почему он помогает, а он из чистого милосердия, потому, как и сам познал и голод, и нужду, ещё мальчишкой, когда с отцом в Сибирь был выслан. И между нами, отец его не так уж и невиновен был. Когда он служил в России, владел там собственностью, угнетал народ, даже до бунтов доходило, и всё в тех заснеженных краях.

— Сына тоже хотели туда отправить.

— Хотели, но пастыри по-другому решили, и верхи согласились. Покойный управляющий не шибко умён был, но тогда чуть не обжёгся, когда дела шумные пошли. Селяне тогда очень обсуждали всё это.

— Зато карманы не пострадали.

— Но ведь не масон! — эхом прокатился смех из трактира вдаль.

А между тем кукушка в часах прокуковала десять. Засиделись сегодня соседи. Обычно в девять-полдесятого начинали расходится. Развернувшись к своим жилищам, желали доброй ночи.

Снег всё шёл. Улицы освещали недавно вспыхнувшие фонари. Но резко каждый в своём направлении, ещё отзывались последние пожелания «доброй ночи» и при свете соседи скрывались по своим домам и углам.

Брахачек жил неподалёку. Поднявшись по улице быстрым шагом, свернул к улочке, ведущей к замку. Всюду уже было темно, только в одном из домов горело окно. Алый отсвет от окна падал на дерево за окном. Оно было завалено снегом. Хотя порядочный горожанин уже давно сидел бы дома, но любопытство оказалось сильнее. И что этой одноглазой сове не спится?

Приблизившись к дереву, Брахачек заглянул в окно. У стола прямо рядом с очагом сидел в чёрном кресле Валентин Кохан, оперев голову на правую руку, он читал какую-то старинную книгу. Подняв голову, посмотрел перед собой в глубоком раздумье. Брахачек увидел морщинистое, озарённое светом жёлтое строгое лицо, единственный глаз на котором горел углём как из ямы в тени густых бровей.

И Брахачку вспомнился рассказ о масонах, про их главного магистра, нож, булавку и чёрную каплю крови из сердца, и он тут же отошёл от окна.