Жизни ремесло. Сборник рассказов

Алла Райц

В книге Аллы Райц «Жизни ремесло» собраны как новые рассказы и новеллы, так и те, что уже радовали читателя прежде. Рассказы, новеллы, миниатюры о прошлом, настоящем и будущем, об обычном человеке в этом сложном мире. Разноплановость жанров, юмор, легкий слог и закрученный сюжет новелл придутся по вкусу многим читателям.

Каравульские вереи¹

В деревне Каравули мало чего внове случалось, пока она дикой, да языческой была.

Стояла та деревенька в непроходимых лесах, в окружении болот; жителям только и радости было, что речка Каравуля, которая прозрачным рукавом тянулась, аж до самого неба.

Оттуда, из-под неба к деревне приплывали весной, по большой воде ушкуи в белых парусах, и покрывались тогда волны синей реки незнакомым говором, веселыми криками каравульских девок, которые то и дело сигали в лодки-ушкуйки к славным ушкуям, осыпали их цветами да травами, а потом заманивали гостей в дома сладкой медовухой.

Своих-то мужиков мало было: их еще смолоду съедали дикие края. Вот и радовались молодухи новым гостям.

— Каравули²! Каравули! — кричали девки, убегая, рассыпаясь по лесу. Не догонишь.

— И что они всё хохочут, как ненормальные, — думал Могута, пока маленький был.

Когда ушкуи стояли у берега, Могута обычно сидел в холодной избе среди болота, туда его бабушка припрятывала от лихих заезжих гостей: боялась, что украдут. Но пришел срок, подрос Могута и ему разрешил отец ушкуи торговые встречать.

Вот однажды приехали с ушкуями в Каравули монахи, начали они местный люд новой верой приманивать. Тут-то всё и началось.

Монахи для начала острог решили сложить, чтобы веру и всех новообращенных от врагов окрест охранять.

В последнее время всё больше разбойники по рекам промышляли, а торговцев и калачом не заманишь в глухие леса. Вот и решили всей Каравулей в новую веру ступать.

Один Могута был против. Заладил — отец не велел, мы, говорит, в Сварога верили и верим, в силу живого огня, ни к чему нам новая вера-то.

А монахи ему — испытай силу веры христовой. Поди-ка, говорят, в лес, в болота, возьми вот крестик, там и узнаешь, в чем его сила настоящая, да вот еще и молитву выучи «Господи, помилуй!» и с тем отправили.

Всей деревней провожали, интересно было: неужто, спасет Могуту крестик, уж больно мал оловянный, а лешие, да кикиморы встречаются порой повыше столетней сосны. Вернется ли? Больше всех горевала Ляда — нареченная Могуты, даже слезинку вытерла, но в плач не пустилась, а пошла, покамест жених не вернется, острог достраивать.

Вот идёт наш Могута по лесу дремучему и думает:

— Это что же получается, крестик я взял, а свой кровный оберег забыл, как же я без него сквозь болота пройду, как расскажу монахам — в силе крестик от иль нет? Тьфу, чуть не осрамился, счас бы утоп!

А не было хуже и постыдней для каравульского мужика бесславно в реке утонуть, или в болоте завязнуть. То ли дело — медведь задрал или стадо кабанов истоптало, тогда слава и почет, лишняя рыбица улова родителям, жене и детям. Тем более Могуте — охотнику на аркуду³ по отцовской задумке.

— Нет уж, только не в болоте завязнуть, — думал Могута, поворачивая с прямой лесной дорожки в сторону болот за оберегом к старухе ведунье, хоть и боялся, что сглазит его ведунья, пока он оберег свой ожидать будет. Чтобы не сглазила, свил молодец из веток орешника решето вкруг (навроде пенька), да на голову надел. Зашел в ведуньину землянку:

— Здравствуйте, бабушка, — говорит, сам поклонился и ждет, когда старуха ответит, да разрешит разговор начать.

Не знал он, что ведьма ат давно ослепла и наполовину оглохла, весь мир только на ощупь осознаёт. Правда, при ней сова подсказчицей увивалась, если что не так — ухнет — и поминай, как звали просителя, если что не по ней. Вот сова громко ухнула, увидав Могуту на пороге избушки.

— Леший тебя забери, сова… — вздрогнул парень.

Но не успел Могута подумать про лешего, как ведунья-бабушка догадливо спросила:

— Ты, Лешак, что ли пожаловал? — и, столкнув с колен ленивого черного кота с редким в их краях именем Вася, засеменила в сторону обомлевшего от страха Могуты.

— Ишь, бабка-то с самим знается, — невесело размышлял Могута, но как стоял в поклоне, так и остался, опасаясь гнева бабушки, лешака к ночи помянувшую, на решето одна надежда у молодца.

А бабушка за решето дергает, из стороны в сторону его проворит, и говорит:

— Что это сила твоя лешадиная ослабла, вон как трусится. То ж ведь колом все, не согнешь. Ах, поняла-поняла, родименький, зачем пришел, за оберегом своим, силушку восстановить, чтоб кикимушек задобрить и новую лимпияду «А ну-ка, лешие» выиграть…. А вот я тебе сейчас новый оберег поставлю, будет всем на болоте забота…

Не стой столбом, мил-гость, поторапливайся, сегодня в полночь на ведьмином болоте последний день лимпияды ентой…

С этими словами ведунья вылила на решето сомлевшего Могуты какую-то вязкую жидкость, неизвестно откуда появившуюся в руках проворной старушки. Молодец от ужаса выпрямился, забыв, что перед пожилыми людьми надо в поклоне стоять. Сова захохотала человечьим голосом, стараясь предупредить хозяйку, что Лешего и в помине нет, а скорее русский дух в избе проявился.

Бабушка поняла: что-то пошло не так, и на всякий случай хлопнула, топнула, плюнула на все четыре стороны и исчезла, как сквозь землю провалилась. Вместе с ней исчезли: сова, кот с редким именем Вася, пара сушеных мышей, вязанки трав и вся остальная утварь, да и само жилище бабушкино исчезло, как не было. Один остался посреди леса с решетом на голове Могута, облитый чем-то зеленым и светящимся.

Он принялся сквозь решето искать оберег лешему предназначенный, что бабушка ведунья дала, но только измазался в зеленом, а ничего не нашел. Ко всему ещё и решето рассыпалось, застучали веточки по телу молодца, а одна самая скользкая за пазуху попала, скользнула по животу, да в штаны могутинские провалилась.

В один миг всё тело Могуты засветилось зеленым, словно у лешего, в штанах образовалось что-то навроде кола и понесло самозванца, а на самом деле обычного деревенского парня, дальше, на болота!

— Ай, да оберег, собакин хвост, ах, ты, ух ты-ы-ы… — только и вскрикивал Могута, пытаясь прижать неведомо откуда накинувшуюся неволю, да не тут-то было.

Так и приходилось ему стремглав за ней бежать, сила лешадиная носила его болотами насквозь, по кочкам, будто дорогу знала. А еще, то подкидывала вдруг над соснами, тогда Могута видел звезды окаянные, подмигивающие. Не дело мужику калавурскому на звезды-то глядеть. То вдруг неведомая бросала зло его озимь, и Могута только кряхтел, но ничего поделать не мог, катался по земле, вставал и опять бежал куда тянуло.

Долго ли коротко ли, поутих чуть оберег лешего и Могута притормозил. Видит, какое-то городище перед ним появилось. Кругом огни вспыхивают и гаснут, запахи неведомые тягучие, шум и крики птичьи. Видно, неволя принесла его на лимпияду, о которой ведунья рассказывала.

Пригляделся молодец, а перед ним и не болото вовсе, и непонятное местечко — не площадь, да и не плаха, а только сосны в штабеля сложены, а на них силуэты гостей неясные темнеются вкруг, не разглядеть доподлинно, кто такие и откуда прибыли. А по центру яснеется круг-поляна, где сошлись две шеренги борцов, слева ватага «Анукалешие», справа ватага «Идитыклешему», бьются не на жизнь, а на смерть, только клочья летят. Вой, свист со всех сторон.

Не стерпел Могута, до драки охоч был, заныли кулаки, зачесались, особенно тот, в котором крестик зажат был. Это на всякий случай в кулачок забрал, если своя сноровка подведет — испытать крестик, а потом монахам рассказать, каков он в бою.

И такая буесть⁴ Могуту обуяла, что он взял, да и подпрыгнул в воздух повыше, шлепнулся в центр побоища. Ну и отвел душу, всех раскидал!

А силушка лешадиная опять его вперед тащит, к самому яркому и дальнему огню.

— А-а-а, это же, Огневик — троюродный дедушка Сварога великого! — воскликнул, подбежав к огню, Могута, — тебя-то мне и надобно. Помню, как в детстве ты меня от холода спасал, может, и сейчас поможешь?

— Из-под земли вырастаю, из беды выручаю, — быстро ответил старичок-Огневичок, — что у тебя стряслось, Могута, говори как на духу, почему зеленый весь, словно лешак болотный, и в чем помощь моя требуется?

— Да это на меня бабушка-ведунья оберег лешинский накинула по ошибке, не знаю, как избавиться.

— Ну, этой беде легко помочь, — с этими словами Огневичок засиял синим, полыхнул в глаза молодцу и колдовские чары с Могуты снял, стал он как прежде красивым каравульским парнем — гладким, сильным, кудрявым. Поклонился он обрадованно Огневику в пояс, поблагодарил слёзно и пошёл было в обратную домой.

— Могута, а как ты здесь очутился-то, — вслед ему завёл старичок, — зачем на болота пришел в ведьмину ночь, разве не зарекали тебя в это время сюда ходить?

— Так я это… крестик испытывал.

— Какой такой крестик, ну-ка расскажи, — старичок уселся поудобней, вокруг себя и Могуты круг огневой очертил, чтобы не мешали лимпийские гости беседу вести, Могута тоже сел в середину круга погреться, рассказывать начал.

Всё с самого начала рассказал: как монахи к ним в Каравули приехали, как в новую веру всей деревней решили ступать; как он засомневался и пошел с крестиком силу его испытывать на болотах…. Всё рассказал Могута, даже про то, как неведомая сила по болотам его таскала и помогла на лимпияде у всех заморских леших выиграть. Да только что с этой победой делать Могута и сам не знает, ни к чему ему баловство это. И получается, что задание он не выполнил, крестик не испытал. И сам собой возник у Могуты вопрос:

— А ответь мне, дедушка, что сильнее — огонь или крест?

— А ты-то сам как думаешь? — хитро прищурившись, спросил старичок.

Могута разжал кулак, в котором крестик лежал, крестик и выскользнул с ладони, стукнулся о землю, и тут же, как по волшебству, воссиял из креста огонь до самого неба. Стало светло, как днем, вместо черных болот поляны земляничные расстелились, вся нечисть будто испарилась, словно и духу её в лесах не было, а вдали грады с золотыми куполами Могута увидел, услышал звуки до селе неведомые, глубокие, мощные, колокольные. Ветром свежим повеяло, болотный смрад унесло, радуется Могута, оглядывается вокруг, любуется…

— Это будущее ты видишь, Могута, — сказал Огневик словно издали, — не всегда новое — это плохо, по большей части только в новом и есть спасение. Но и старое не забывай, помни, откуда ты и зачем пришел…

И всё исчезло, как не было.

Очнулся Могута, а уже утро, на незнакомой поляне он, рядом крестик лежит, совсем обычный на вид.

Сквозь деревья речка Каравуля поблескивает, голоса родных каравульцев слышны.

Сорвал он травину длинную, приладил к ней крестик и на шею повесил, под рубаху спрятал, чтобы не ускользнул больше, а то мало ли что еще случится.

— И то, правда, — сам себя поддержал Могута, — тут и к гадалке не ходи, а будем жить-поживать, лиха избывать! Пустая-то дума — ненужная тяжесть, чур, меня, — и пока еще неуверенно перекрестился…

Потом поспешил Могута к своим; подошел к суженой и, ни слова не говоря, принялся рядом с ней острог возводить. Кто же от защиты по доброй воле отказывается?

Силой бог не обидел, а долю сам добывай, если что.

Примечания

1

столбы для ворот, крепость, сила — староцерковн. яз.

2

караул, спасите

3

медведь, старорусский яз.

4

буесть — отвага, старовусский яз.