Созвездие гадкого утенка

Алла Пятибратова

Когда журналистка Марина Даневич начала получать по «электронке» письма от своей умершей подруги Али, она и представить не могла, что за этими мистическими событиями скрывается реальная и ужасная правда, и что смерти ее близких людей не случайны.

— А как же, Иван Данилыч!

Сейчас он скажет, что мы работаем из рук вон плохо, ему за нас стыдно, и вообще, пора поменять команду. Мы все дружно опустим глаза долу, некоторые даже сумеют покраснеть щеками. Наступит тягостное молчание, когда подавляется не только сопение, но и само дыхание. Шеф сердится. Извольте выслушать и намотать на ус. А если вы успели побриться сегодня, вам же хуже.

Оу, неужели все? Наверно, торопится сегодня. Шефьи глаза закончили метать молнии, однако за ними непременно должен последовать гром. Но это уже не так страшно. Можно начинать дышать заново. Только бы он не запнулся о мою лохматую голову и нечаянно отпущенную на волю ухмылку…

Марина остановила взгляд на голой веточке, прижавшейся к оконному стеклу. Интересно, почему она оказалась одна такая среди покрытых ярко-зелеными листьями ветвей? Мы с тобой родственницы, успела подумать Марина, но как следует проникнуться родственным чувством к одинокой ветке ей не дали.

— А тебя это касается больше всех остальных! — выдернул ее грозный голос и выставил посреди кабинета на всеобщее обозрение и порицание.

Ну, как же мог шеф проскочить мимо ее физиономии, так и не научившейся принимать скорбное выражение в необходимые моменты.

— Не демонстрируй отсутствующий вид так старательно, знаешь ведь, что к тебе обращаюсь. Марина!

Знаю, знаю, и незачем рявкать. А то что могут подумать новенькие, они ведь еще не изучили правила жизни в нашем отдельно взятом дружном коллективе, господин главный редактор.

— Сегодня, несмотря на то, что вы все нагло филонили целую неделю и не заслуживаете… Да ничего вы не заслуживаете! И все же я вынужден сказать вам. В семь часов вечера всем без исключения быть во «Флибустьере». Нет необходимости рассказывать, где он находится? Почему всем? Потому что там будет не банальная тусовка. Должны огласить итоги конкурса по освещению деятельности наших дипмиссий. Разведка донесла, что мы взяли две премии. Правда, не уточнили, какие. Вот там и узнаем. Повторяю: быть всем. Да приоденьтесь, не позорьте меня. Марина, душа моя, а повернись-ка сюда. Тебя это касается особо. Ты меня поняла?

— Ерничаешь, да?

— Что вы, как можно! — Марина для убедительности округлила глаза.

— У тебя в наличии имеется хоть что-нибудь приличное?

— Из одежды? Да, конечно. Приталенные вечерние джинсы и кроссовки на шпильках подойдут?

По кабинету прокатился сдавленный хохоток. Когда на планерке шеф заводил с ней разговор, все будто начинали играть в охотников. Затаив дыхание, они замирали в кустах и ждали, когда порхнет первая утка, подняв с болота всю стаю, и подаст сигнал, что пора лупить из ружья. Так, кто-нибудь, не выдержав, подавал первый смешок, а за ним и все остальные начинали смеяться, уже не обращая внимания на сердитый тон шефа и его грозно сверкающие глаза.

— Так, все быстро удалились, пока я кого-нибудь не убил на месте! А ты исчезла первой! — он махнул рукой в сторону двери.

— Ой, Иван Данилыч, начните убивать с меня, пожалуйста! Тогда у меня будет уважительная причина, чтобы не ходить в этот, как его… — Марина наморщила лоб. — Господи, и кому только в голову пришло так назвать ресторан? Этот шутник вообще в курсе, что такое флибустьер?

— В курсе, в курсе! Там цены пиратские, — хохотнула Динара, схватив Марину за руку и подталкивая к двери. — Пойдем быстрее, пока отпускают…

Динара всегда старалась ускользнуть из кабинета редактора первой. Она не выносила, когда на нее повышали голос хотя бы слегка. Из всех обещавших стать конфликтными ситуаций Динара умела выходить, не замочив даже кончики пальцев на ногах. Марина ей завидовала. Потому что сама, считая себя человеком совершенно не конфликтным, умудрялась регулярно вступать в споры. Правда, обычно заканчивала их на третьей минуте своей коронной фразой: истина в споре не рождается, потому что спорящие не слышат друг друга. И убегала, ничуть не заботясь о том, что оставляла того, с кем только что о чем-то горячо спорила, в замешательстве.

Первым делом, добравшись до своего кабинета, она включила электрический чайник. После планерки у нее неизменно возникало желание срочно выпить крепкого кофе. Одной или с кем-нибудь. Кофе Марине был нужен, даже если шеф не цеплялся к ней, что, впрочем, бывало не так часто. Начальник любил ее, и поэтому всегда находил повод придраться. За два с половиной года Марина так привыкла к подобному проявлению отеческой любви, что чувствовала себя обойденной, когда шеф не устраивал ей публичной порки.

Открыв шкафчик и заглянув в банку, она с огорчением обнаружила, что кофе остался на донышке. А ведь кто-то щедрый подарил его всего неделю назад. Вот, сказала она самой себе в который раз, стоит завестись приличному напитку, как в мой кабинет начинается паломничество. Вся редакция тут же становится сильно кофепьющей.

— Не напасешься на вас, — пробурчала Марина.

— Что, лапонька? Ты что-то сказала? — в открытую дверь заглянул ее напарник по кабинету Антон Селивоник.

Она схватила пустую банку из-под кофе и замахнулась на него.

— Ты, собака небритая, ты когда-нибудь усвоишь, что я не…

— Ты не лапонька, ты не лапонька! — Антон два раза ударил себя кулаком по лбу. — Когда-нибудь я это усвою. Только почему же это я — собака небритая? Как раз сегодня я побрился.

— Ну, извини. Значит, сегодня ты — собака бритая. Хотя… — Марина оглядела его лицо критическим взглядом. — Может, ты позавчера брился? Не похоже, что сегодня. Иди побрейся еще раз, а то шеф тебя у входа в ресторан выловит. Кстати, а у тебя есть фрак или хотя бы смокинг на худой конец? А то опозоришь своим потрепанным видом весь наш доблестный коллектив.

— У меня на худой конец даже бабочка есть. Которая галстук. Это только ты у нас зимой и летом одним цветом…

Марина поднесла к его носу кулак.

— Все, не заводись, на этом о моих пристрастиях закончили. Так и быть, я тебя прощу, если ты сгоняешь за кофеем.

— А ты разве не знаешь, что собак в магазин не пускают, даже бритых?

— Ах, вот ты какой… Нехороший, однако. Надо бы это запомнить. Попросишь кофе — налью на твою бабочку, которая галстук. Топай отсюда, сама схожу. Шефу привет передай, если спросит про меня.

— Ага, непременно! — Антон помахал рукой и ушел.

В магазине Марина надолго задумалась, какой кофе выбрать. Если купить хороший, снова все тут же набегут и прикончат его за пару дней. Хотя та же участь ждет кофе любого качества, как приличного, так и неприличного. Скрепя сердце выбрала попроще и подешевле. Ладно, успокоила она себя, еще не вечер, будет и в ее кабинете праздник.

Помучив себя еще несколько минут сомнениями и погуляв вдоль прилавков, она решила купить и сливки. Махнув рукой — все равно до зарплаты не дотянуть, придется занимать, взяла большую пачку сухих сливок и с легкой душой отправилась назад, в редакцию.

Налив себе полную чашку, отхлебнув и поморщившись (ну и гадость умудрилась купить!), Марина уселась за компьютер. Пока куда-нибудь не заслали, хорошо было бы напрячься и закончить заметку, которую не дописала вчера. Она кликнула одну из своих папок и нашла там нужный файл. Но открывать его не торопилась, потому что вдруг ясно поняла, что настроение сегодня совершенно не рабочее. Любашу, может, позвать поболтать? Правда, если предложить ей, истинной кофеманке, выпить такой бурды, еще и обидится, пожалуй.

Ладно, Любаша пока отменяется. Для начала неплохо бы посмотреть свою почту. Вдруг что-нибудь интересненькое пришло. Да и ответы на запросы уже должны быть.

Ящик открылся неожиданно быстро. Хоть связь сегодня нормальная, единственная радость. Она стала просматривать новые поступления. Так, чертову рекламу сразу выкидываем, рассылки… ничего интересного, тоже в корзину. Вот и ответы от разных начальников, два, три, четыре… нужно их распечатать. Письмо от Галки, ей лучше ответить сразу. Послание кузена Марка прочитаю позже. Нет, новых писем слишком много, придется на потом отложить. Хочешь, не хочешь, а нужно браться за работу. Стоп, а это что? Адрес такой знакомый…

— Даневич!

От неожиданности она подскочила на стуле, саданув коленкой о крышку компьютерного столика. Боже мой, нельзя же так кричать!

— Марина, в чем дело, почему ты все еще здесь?

— А где же мне быть, Иван Данилыч? — она изобразила изумленный вид и демонстративно потерла ушибленную коленку.

— Здрасьте! На планерке я тебе персонально сказал, что ты ровно в десять должна быть на пресс-конференции в МИДе. А сейчас почти пятнадцать минут одиннадцатого…

— Персонально мне, Иван Данилыч, вы ничего такого не говорили. Вы, наверно, забыли. Вы только велели мне прилично одеться.

— Я забыл? Да что ты такое…

Шеф, видимо, хотел возмутиться ее наглостью, но тут у него в кармане заверещал мобильник.

— Да! Это ты, Антон? Ты где, в МИДе? Пресс-конференция затянется? Что так? Ладно, потом сразу дуй сюда. Повезло тебе, Даневич. За тебя Антон там решил отсидеть.

— А, так, значит, вы его послали в МИД? Мы что, так с ним похожи, что вы перепутали, кому из нас дали задание?

— Все, хватит, видеть тебя больше не могу! Иди отсюда!

— Прикажете занять ваш кабинет?

Шеф погрозил ей пальцем. Приказал прекратить валять дурака и наконец заняться работой. Вытянувшись в струнку, Марина торжественно пообещала. Он ушел. А она помахала ему вслед ручкой, послала воздушный поцелуй, скорчила гримасу, шаркнула ножкой, присела в реверансе, сделала ласточку, поклонилась. На этом ее фантазия истощилась. И чего, собственно, я изображаю из себя шута, усмехнулась она. Все равно ведь не тяну эту роль. Шут должен быть умным, а я — ручкой, ножкой, реверанс, гримаску… Эх, Марина, тебе не пальцем нужно грозить и даже не кулаком.

* * *

Еще раз прочитав законченную заметку, расставив знаки препинания по местам и убрав пару лишних вводных слов, она отправила текст замредактора Галине Васильевне. И решила, что после тяжелого трудового дня можно позволить себе еще чашечку кофе.

Посмотрела на часы. «Тяжелый трудовой день» уложился в сорок три минуты. До обеденного перерыва оставалось примерно столько же. Начать обзвон в поисках новостей, что ли? Нет, лучше после обеда. Было бы что-то срочное, сами позвонили бы. Так что можно спокойно заняться важным и, главное, любимым делом.

Включив чайник, Марина стала насыпать кофе в чашку. Вдруг ложечка в ее руке дрогнула, и коричневый порошок просыпался на пол. Адрес! Она вспомнила, чей это был адрес. Как же она могла забыть его так быстро?

— Не может быть! Это ведь… Нет, не может быть! Это какая-то ошибка…

Нужно срочно снова зайти в свою почту и посмотреть. Зачем она вообще вышла из ящика? Сработала привычка: чтобы никто случайно не заглянул в ее почту и не прочитал личные послания.

Марина дважды неправильно набрала пароль и, чертыхаясь, в третий раз набрала его уже медленно. Так, где тут это письмо? Может, просто показалось? Вот оно. Нет, точно, это один из адресов Али. Пользовалась она им нечасто, он был, можно сказать, секретным, только для самых близких друзей. Вот потому Марина и не сразу вспомнила его.

В груди мгновенно похолодело. Почему она задергалась, может быть, кто-то просто воспользовался Алиным адресом. Да нет, кому могло прийти такое в голову? Никто не мог написать ей с этого адреса. Что я гадаю, в самом деле, нужно сначала прочитать письмо, сказала она самой себе вслух.

Когда Антон зашел в кабинет, Марина сидела на диванчике в полной прострации. Он решил, что ей почему-то стало плохо, и хотел позвать кого-нибудь на помощь.

— Стой, Антон, не зови никого. Хорошо, что ты пришел. Вот скажи, ты лучше меня в компьютерах сечешь, может ли электронное письмо прийти через сорок пять дней после того, как его кто-то отправил? Может оно так застрять по виртуальной дороге?

— В чем дело, что-то случилось? Твой вид мне совсем не нравится. Что тебя так напугало?

— Да не то чтобы напугало, но как-то не по себе… Я получила письмо от Али. От Левитиной.

— И что такого? Подожди… Но она же… Мы же вчера ходили к ней домой. На поминки.

— Вот именно. Сорок дней. И вот вдруг пришло письмо от нее. Я тебя и спрашиваю, может письмо по электронке идти больше сорока дней?

— Да кто его знает… Компьютеры — вещь капризная. И Интернет тоже. Всякое бывает. Но точно сказать не могу. Я ведь на уровне простого пользователя, как и ты. Это нужно у ребят-компьютерщиков спрашивать или у нашего сисадмина Данияра. А что за письмо, покажи…

— Привет, ГУ! Хорошая заметка, молодец! Присылай еще. А на пресс-конференцию в МИД ты зря не пошла. Было не скучно. В выходные не звони, отбываю на дачу. Если будет желание, подъезжай. Есть что рассказать. АЛ, — вслух прочитал Антон. — Так, давай разбираться. Что за ГУ?

— Потом объясню, неважно. Ты посмотри на дату, когда письмо отправлено. Видишь — пятое июля? Это последний день работы Али. Прямо в кабинете она потеряла сознание, «скорая» приехала очень быстро, но до больницы ее живой довезти не успели…

— Значит, это ее последнее письмо тебе? Видимо, все же случился какой-то сбой, и оно пришло только сегодня.

— Тут есть странная фраза… Вот, про пресс-конференцию в МИДе. Она ведь была сегодня! Ты понимаешь?

— Да брось, вспомни, может, просто совпало, и пятого июля тоже была прессуха в МИДе, а ты не пошла?

— Нет, я точно помню, в тот день вообще никаких пресс-конференций не было, нигде. Да ты сам вспомни, мы тогда весь день от жары и безделья маялись, не знали, где хотя бы пару новостишек приличных найти, ничего интересного в городе не происходило, словно все ньюсмейкеры на каникулы разбежались. Динара тут у нас торчала, Данилыч заглядывал, разгон устроил. А, еще Димка Крутов из «Патриота» заскакивал, какие-то документы в архиве искал. Ты ведь даже ходил ему помогать, кажется. А потом я потихоньку с работы смылась, чтобы пораньше уехать в горный лагерь на выходные. Вспомнил?

— Ты уверена? Ну, не знаю… Нужно подумать. Ерунда какая-то. Слушай, АЛ — понятно, это Альбина Левитина. А что такое ГУ?

— Ну-у, это… В общем, Аля иногда меня в шутку называла гадким утенком, ГУ сокращенно…

— Ух, ты! У тебя кличка, что ли, такая? Вот не знал. И кто же назвал тебя таким ласковым и нежным именем? — Антон захихикал.

— Что ты хихикаешь, как девчонка? Несолидно, Антон… как там тебя? Любомирович? Боже мой! Глубоко! Антон Любомирович Селивоник — красиво. Это тебе, конечно, не какой-то там гадкий утенок.

— Так, ладно, заболтались мы с тобой. Обед уже, между прочим, Марина всего лишь Сергеевна. В общем, кончай терзать себя всякими мыслями, а то облысеешь, ой, пардон, поседеешь. Хотя, что это я, нашел, чем пугать. У тебя седины вон сколько! Покрасилась бы для разнообразия, что ли. Стала бы черной или рыжей. Не катит? Баклажанной? Тоже нет?

— Мне моя седина не мешает, я ее не вижу.

— Ну, сделай мелирование. Хотя бы ради любопытства.

— О, какие ты слова знаешь! Уважаю. Ме-ли-ро-ва-ние… А что это такое?

— Прикидываешься, да? Это когда один волосок желтый, другой красный, третий зеленый, четвертый синий… Попробуй, тебе пойдет.

— Попугаем пойдет быть? Хорошо же ты ко мне относишься! А вообще, отстань, надоел. Еще ты будешь мне советы давать! У тебя и прав никаких на это нет, хоть ты и Любомирович.

Продолжая пикироваться, они направились в ближайшее кафе, где частенько обедали, и куда уже успела переместиться значительная часть их дружного коллектива.

* * *

Во «Флибустьер» Марина явилась, когда уже прошла половина церемонии награждения. Она встала позади толпы, слушая вполуха то, что говорили стоящие на подиуме ведущие вечера, и вертя головой в надежде увидеть знакомые лица. Вдруг кто-то сзади приобнял ее за талию.

— Антонио! — обернувшись, чуть не вскрикнула Марина. — Да какой же ты красавчик, мон ами! Ну, прямо мучачо!

— Мачо. Не демонстрируйте на людях свою безграмотность, девушка. О, да ты никак губки подкрасила? Одобряю. Сразу помолодела на… полгода. И, кстати, неплохой костюмчик. Случаем не от Валентино?

— Угу. Сейчас я пошучу, что от Валентины, моей школьной приятельницы. А ты, мачо, сделаешь физиономию топором и скажешь, что в среде остроумных людей мои шутки числятся под грифом «совершенно плоские».

— Зачем ты за меня говоришь мои слова? — он шутливо изобразил обиду.

На них стали оглядываться, и Антон, сделав вид, что тоже возмущен чьей-то болтовней, сбежал.

Раздача призов, наконец, закончилась, и все заторопились к накрытым всякой всячиной столикам. Кормили во «Флибустьере» неплохо, и поэтому чаще всего тусовки для любящей вкусно закусить на халяву журналистской братии устраивались в этом ресторане. К тому же, он находился в той части города, где сосредоточилось большинство телерадиокомпаний, газетных издательств и информационных агентств.

Народу собралось много. И, как обычно, было полно праздношатающихся незнакомцев, не имеющих отношения к журналистике, да и вообще ни к чему. Марине надоело разглядывать публику, к тому же лиц в приглушенном свете все равно было почти не видно. Она наугад побрела мимо столиков, ожидая, что ее зазовет к себе кто-нибудь из знакомых.

— Даневич, иди к нам! — крикнул кто-то из затемненного угла зала.

Марина, улыбаясь, направилась к столику в углу, еще не поняв, кто ее зовет. Подойдя ближе, она с радостью увидела, что все ребята ей знакомы. Это были режиссер и операторы телеканала, где она лет пять назад пробовала свои силы — недолго и безуспешно. Свой уход с телевидения она сама объясняла тем, что не умеет работать хором и не способна воплощать чужое видение темы.

Ребята наливали Марине вина, придвигали бутербродики с разными деликатесами, расспрашивали про работу и личную жизнь, что для нее, в принципе, было одно и то же в настоящее время. Ей стало неожиданно так хорошо, как очень редко бывало на тусовках, которые она переносила с трудом. Ходила на них по обязанности и почти всегда начинала скучать, едва войдя в зал.

Она поднесла ко рту бокал с вином и уже собиралась сделать глоток, когда ей в ухо кто-то прошептал:

— Привет, Мариночка! Давно не виделись. Я надеялся встретить вас здесь. Только потому и пришел.

Марина поморщилась. Нет, никогда не будет ей хорошо на таких собирушках, непременно найдется кто-нибудь, кто испортит настроение. Его-то что принесло сюда? Так она и поверила, что он пришел ради нее.

Кое-как состроив приветственную улыбку, Марина ответно протянула руку. Но ее ладонь не стали пожимать, а наклонились над ней, перевернули и легко прикоснулись губами к внутренней стороне. Ах, вот даже как! Марина снова поморщилась, но при этом отвернула лицо, чтобы ее гримасу никто не заметил. Напрасно старалась.

— А вы, как всегда, не скрываете своих чувств, Мариночка. Вот это мне в вас и нравится. Потанцуем?

Марина хотела отказаться: она не любила переминаться с ноги на ногу на одном месте, изображая то, что почему-то называлось танцем. Но ее уже настойчиво тянули за руку туда, где на свободном от столиков пятачке топталось несколько пар.

— А вы, как всегда, бесцеремонны, Константин. И это мне в вас не нравится.

Он засмеялся. Прижал ее к себе крепкой ладонью так, что Марина уткнулась лицом ему в грудь и вдохнула терпкий запах одеколона. Приятный, отметила она, но все равно поморщилась, поскольку терпеть не могла «парикмахерских» запахов, и с силой отстранилась. Он опять засмеялся.

— Как поживаете, Мариночка, о чем пишете?

— Как я поживаю и о чем пишу, думаю, вы не хуже меня знаете. Не так ли? Вот только не делайте недоуменный вид. Сознайтесь, Костик, вы знаете даже то, какой кофе я сегодня купила и в каком магазине.

— Костик? Ха-ха, забавно. Вы меня каждый раз смешите. Но не надо преувеличивать мои способности. Сознаюсь: я не знаю, какой кофе вы сегодня купили. И даже, представляете, не знаю, в каком магазине.

— О, тогда вы меня разочаровали. Зачем вы разрушаете мою уверенность в том, что особисты знают все про всех?

— Что за дикое слово — особисты? Это из далекого и темного прошлого. И зачем знать все про всех? Кому вообще интересно, в какой магазин вы ходите и что там покупаете?

— А что вам интересно знать? Что есть в вашем досье на меня?

— Да бросьте вы, в самом деле! Какое досье? Почему вы так плохо обо мне думаете? И не знаю я про вас почти ничего. Знаю только, что любите французское кино. Вы, кстати, сами об этом как-то мне сказали. И еще знаю, что не курите, не пьете, не гуляете…

— Не гуляю? — Марина хмыкнула. — Это в каком же смысле?

— Ну-у… В смысле с мужиками.

— А! Да, да! С мужиками — не гуляю. А в мое досье можете еще добавить, что не пою, не танцую, не рисую, не играю на музыкальных инструментах, иностранными языками не владею. Видите, сколько сразу достоинств. Даже многовато для одного человека, не находите?

Константин неопределенно пожал плечами. Танец закончился, и они направились к столику. Ребята куда-то исчезли, может, тоже пошли танцевать. Константин помог Марине сесть, и сам сел рядом. Ишь, какой обходительный. Если бы он не был мне неприятен с первой нашей встречи, я бы, пожалуй, нашла его интересным мужчиной, подумала Марина. И, может быть, приняла его ухаживания. Если бы он, конечно, и в самом деле ухаживал, а не прикидывался. Она до сих пор не могла понять, почему этот мужчина с мягкими чертами лица и теплым баритоном так не нравится ей. Что у него на уме?

— Чего вы ко мне клеитесь? — грубо спросила Марина, стараясь перекричать музыку. — Ведь я не в вашем вкусе.

— А я готов изменить свои вкусы, — тихо ответил Константин, но Марина его услышала. — И что вы знаете о моих вкусах?

Она высмотрела в толпе танцующих длинноволосую девушку в коротком облегающем платье. У нее были слегка раскосые скулы и пухлые розовые губы.

— Вон та. Угадала?

Он проследил за ее взглядом, долго смотрел, как танцует девушка. Марина и сама засмотрелась на ее гибкое тело, извивающееся в каких-то немыслимых движениях отдельно от музыки и партнера.

— Угадала, — усмехнулся Константин. — Но с некоторых пор мне нравятся лохматые женщины-подростки.

Он пристально смотрел в лицо Марине, ожидая, какое впечатление произведет на нее его признание. Марине оно не понравилось. Она снова уставилась на гибкую девушку, которая, как заведенная, продолжала все так же извиваться. Лучше пресечь эти поползновения сейчас, не дать им перейти в более опасную стадию.

Она, не торопясь, допила вино и встала. Константин кидал на нее взгляды, которые Марине были хорошо знакомы: от них нужно было убегать немедленно.

— Уходите? Я вас провожу, у меня машина.

— Нет! — твердо сказала Марина.

Но Константин все равно пошел за ней. И у выхода придержал ее за локоть.

— Не передумали? Зря. Не хотел напоминать… За вами небольшой должок.

Марина передернулась. Вот сволочь! Этого она не ожидала.

— Не хотели напоминать, так и не нужно было! — зло отрезала она. — Извините, спешу, меня дома любовник заждался!

Она резко выдернула свой локоть и быстрым шагом направилась на остановку. Еще не поздно, можно добраться домой и на маршрутке.

Дома Марина сразу залезла в горячую ванну, сыпанув туда от души морской соли. Голова немного кружилась. Не нужно было пить третий бокал, знаешь же, что твоя норма — не больше двух, ругала она себя. Но ругала скорее для того, чтобы отсрочить размышления об этой дурацкой встрече. Дурацкой и ужасно противной, добавила она. Нет, не зря она не любила тусовки.

— Да ладно, что, собственно, случилось? Ну, испортили тебе настроение, так его тебе портят каждый день. Пора бы привыкнуть. Успокойся, лапонька, — Марина произнесла слово «лапонька» с интонацией Антона и засмеялась. — Надо было выпить пять бокалов, тогда я бы сейчас уже валялась на кровати в полном отрубе и не терзала свою бедную голову паршивыми мыслями. Но тогда я бы точно сама до дому не добралась, и этот тип насильно затолкал бы меня в свою машину. Как бы я тогда отвертелась? И еще неизвестно, чем бы все закончилось. Наверняка затащил бы меня в постель… У, куда меня понесло. Опасные мысли. Так, все, лапонька, срочно заканчивай разговаривать сама с собой, вылезай из ванны и марш баиньки…

Марина, громко напевая, запрыгнула на кровать, поленившись расстелить ее. И что теперь — так и продолжать петь, пока не уснешь? Конечно, есть еще один, менее приятный вариант — додумать то, о чем не хочется думать.

…То утро было таким солнечным. После нескольких дней непогоды оно было в радость. Хотелось прогуляться по улицам просто так. Надоело носиться по городу, погрязшему в митингах. Они проходили по одному и тому же, словно расписанному кем-то на все случаи, сценарию, и всем изрядно приелись. Но великий передел собственности еще не завершился. И каждый новый день подкидывал какие-нибудь сюрпризы, обеспечивая журналистов работой.

Марина, как и все ее коллеги, почти постоянно торчала то на площади, то возле какого-нибудь памятника, вокруг которого собирался недовольный жизнью народ. Времена хоть и были смутными, а тоже требовали занесения в историческую летопись.

Тогда Марина Даневич еще не была подчиненной Ивана Даниловича Московцева. Уйдя из газеты, где проработала шесть лет, неожиданно для себя вдруг стала свободным журналистом. Отписывать набранный материал она ходила в свою бывшую редакцию, где ее по старой памяти пускали за компьютер. А отправлять готовые заметки по разным изданиям ей приходилось из интернет-кафе. Вот и в то утро Марина, вместо прогулки, засадила себя за компьютер в кафешке. Зарабатывать на жизнь свободному журналисту было непросто, и позволить себе посреди недели выходной день она не могла.

Отправив два файла, Марина решила быстро просмотреть новости, чтобы быть в курсе, что происходит в городе. Но тут кто-то ее окликнул. Это был Марат из телерадиокомпании «Голос».

— Привет, коллега! Слушай, на соседней улице толпа направилась к гостинице, говорят, недовольные идут разбираться с ее хозяином. Пошли, посмотрим, вдруг что интересненькое случится, — предложил он Марине.

Они быстро пробежали квартал до соседней улицы и увидели хвост колонны. Пришлось ее догонять. В колонне шли хмурые накачанные парни в спортивных костюмах.

— Смотри! — Марат толкнул Марину в бок. — Они не просто так идут, видишь? У них железные прутья в руках. Да, похоже, шествие миром не закончится… Надо ребятам звонить, чтобы камеры сюда тащили.

Марат начал звонить по мобильнику и немного отстал. А Марина прибавила шагу, чтобы догнать начало колонны, найти того, кто ее ведет и, если удастся, поговорить с ним. Гостиница уже была рядом. И вдруг что-то произошло. Передние ряды смешались, оттуда раздались крики. Марина услышала еще какие-то странные звуки, но на что они похожи, определить не успела. Она резко рванула в сторону, за деревья на обочине дороги, потом во двор многоэтажного дома. Когда она опомнилась, то с удивлением обнаружила, что стоит в подъезде. С улицы продолжали раздаваться те же звуки, которые заставили ее нестись сломя голову.

— Господи, там стреляют, это же автоматные очереди! — дошло до нее. Марина поразилась, что инстинкт самосохранения сработал раньше, чем она успела что-либо сообразить. Позже она кому-то скажет и будет потом не раз с удивлением вспоминать, что ее ноги оказались умнее ее головы.

Постояв в подъезде несколько минут и поняв, что страх так и не появился, Марина решилась выглянуть на улицу. Автоматов не было слышно. На дороге стояли те же спортивные парни, но уже не стройными рядами, а толпой. Они что-то кричали, размахивали руками. Где-то выла милицейская сирена.

Марина подошла и стала пробираться сквозь толпу. На асфальте она увидела кровь. На обочине дороги лежали четверо раненых. Они стонали. Марина не могла отвести взгляда от паренька, на боку которого расплылось большое красное пятно. Он пытался зажать рану рукой, но у него не хватало сил, и рука падала на пыльный асфальт.

Марина почувствовала дурноту, но все же полезла в сумку за фотоаппаратом. Она успела несколько раз заснять всех раненых и навела объектив на толпу. Но тут на нее обратили внимание и стали гнать матом. Из рядов выбрался огромный усатый парень и направился к ней. Вот тут Марина ощутила жуткий страх и попятилась назад, лихорадочно засовывая фотоаппарат в сумку. Она боялась повернуться к парню спиной. А он уже догнал ее и занес над ней огромный кулак. Глаза у него были совершенно дикие. Марина зажмурилась и прикрыла голову руками. Она вся сжалась в ожидании удара. Но вдруг услышала:

— Эй, ты! Оставь ее!

В голосе был металл. Марина открыла глаза и увидела рядом с бешеным парнем невысокого крепкого мужчину в милицейской форме. Его приказа парню оказалось достаточно, он молча развернулся и быстро скрылся в толпе. Мужчина посмотрел на Марину. Его взгляд все еще был колючим и делал его лицо неприятно жестким.

— Что, испугались? Зря вы полезли, видите же, что с ними опасно связываться. Журналистка, что ли? Тогда понятно. Только все равно зря. А если бы он вас кулачищем? Да просто голову бы оторвал. А потом бы милицию обвинили, что не охраняют вас.

Марина начала всхлипывать. Ей очень не хотелось расплакаться на глазах у всей этой дикой орды. Но она уже не могла сдерживать слезы. Ее стало трясти.

— Вам срочно нужно чего-нибудь выпить, — засуетился ее спаситель. — Только истерики не хватает! Ну-ка пошли! — он крепко подхватил Марину под руку и потащил за собой.

Все кафе возле гостиницы оказались закрытыми. И они пошли искать какую-нибудь забегаловку на другой улице. В кафешке он заставил Марину выпить четверть стакана коньяку. Потом усадил ее за столик, сел напротив и закурил.

— Меня зовут Константин, — сказал он, когда заметил, что ее перестало трясти. — А вас? Марина? Люблю это имя. Куда вас проводить? Сейчас вам лучше пойти домой. Если уверены, что доберетесь сами, не буду настаивать. Да, честно говоря, и некогда. Я же на службе.

— А вы в милиции служите? — спросила Марина без интереса, просто чтобы проверить, появился ли у нее голос.

— Ну, можно сказать и так. Хотя не совсем.

Марина не стала спрашивать, что это значит. Ей было все равно. От коньяка она расслабилась, вдруг почувствовала усталость, и ей и в самом деле ужасно захотелось домой.

— Ладно, Константин. Пойду, мне нужно прилечь. Не знаю, как вас благодарить за спасение, — она выдавила слабую улыбку.

— Когда-нибудь поблагодарите. Когда будет подходящий момент, — сказал он с какой-то странной интонацией, но Марине не было сил в ней разбираться. — Пусть за вами останется должок. Тогда у меня будет надежда, что мы с вами еще когда-нибудь увидимся.

Последние слова ей совсем не понравились. Попрощавшись, она ушла. Надеюсь, мы больше не увидимся, подумала Марина, и громко сказала вслух: я никому ничего не должна.

* * *

— Куда ты вчера пропала? Я тебя собирался проводить. Или тебя тот тип проводил? Я заметил, как он на тебя пялился. Сказать тебе честно? Не обидишься? Держись от него подальше. Нутром чую — сволочь. Кто он вообще такой, откуда свалился?

Антон сел рядом с Мариной на диван и взял ее за руку. Марина не стала ее отбирать, как делала обычно. Сегодня она проснулась разбитой и даже хотела, прикинувшись больной, отпроситься у шефа на денек «для приведения своего организма в полную боевую готовность». Но потом передумала, решив, что поправлять здоровье лучше в коллективе.

Конец ознакомительного фрагмента.