Повелительница слов. Сборник рассказов и сказок

Алла Николаевна Письменная

В этой книге Вас ждут трогательные истории о принятии своих талантов; о возрождении доверия миру и людям; о поиске своего места в этой жизни и о том, где взять для этого деньги; об исцелении женского сердца и возвращении веры в любовь…Книга будет интересна женщинам, особенно тем, которые чувствуют в себе тягу к писательству, но пока не могут дать этому ход.

Рассказы

Царапины на ноге

Если бы у меня была возможность выбирать, кого бояться, я бы выбрал крыс, мышей, пауков, змей, горилл. Только не котов! Потому что вся вышеупомянутая братия встречается редко, а вот котики подстерегают нас буквально на каждом шагу. Бездомные и замызганные, домашние и залюбленные, нарисованные и сфотографированные… Впрочем, нет, кошачьи изображения меня не страшат. А вот живые кошки — да, это для меня жуть. И самое главное — я не могу понять почему? С чего вдруг?

Вижу кота, и такой сильный ужас охватывает. Да даже самые маленькие волоски на моём теле встают дыбом. Кажется, что я проваливаюсь в какую-то чёрную бездну. И вообще умираю. Потом, конечно, попускает, и я снова могу начать дышать свободно и спокойно. Но те мгновения… Просто кошмар.

Если честно, коты меня не любят не меньше, чем я их. Всегда убегают. Но лучше бы они вообще не попадались мне на глаза. Ага, мечтай-мечтай, называется. Поэтому сегодня я вознамерился решительно действовать и избавиться от своего страха перед котами. Вот и сижу сейчас перед компом и жду, когда со мной свяжется некий Чиркин Василий Петрович — эксперт по избавлению от панических атак и фобий. Я просмотрел его сайт, почитал статьи, и мне кажется, что мужик он умный. Да и берёт недорого. По крайней мере, мне по карману.

«Добрый день, Виктор. Вы готовы? Я могу звонить?» — в Скайпе отобразилось сообщение.

«Да», — написал я и тут же надел наушники с микрофоном.

На экране появился розовощёкий мужичок и приятным голосом сказал:

— Рад Вас видеть, Виктор. Скажите, какого результата Вы ожидаете от сегодняшней консультации?

— Ну… Я бы хотел перестать бояться кошек. Правда, — я запнулся. Мужик на фото выглядел солидно и презентабельно. А сейчас, когда я смотрел на него через вебкамеру, он казался мне самым обыкновенным.… Он?… Нужно же показать, что я человек культурный и воспитанный, поэтому я продолжит так, — Правда, Василий Петрович, я не уверен, что за одну консультацию можно решить мою проблему полностью.

— Рад, что Вы это понимаете. А Вы понимаете, почему Вы боитесь кошек?

— Нет. Понятия не имею. Логического объяснения своему страху я не нахожу.

— Хорошо, — Мужик буквально промурлыкал это слово и что-то у себя записал в блокноте.

Чёрт! Да этот психолог реально похож на кота. Меня передёрнуло. Я почувствовал, как леденеют мои руки. А психолог вдруг замяукал:

— И что же Вы имеете против кошек? Мяу!

Отвечать ему я не мог. Что-то случилось с моей реальностью. Теперь я точно видел, что на моём столе нет никакого компьютера. Ни с каким психологом я не разговариваю. А вот большой и жирный кот смотрит мне прямо в глаза.

— Хочешь сказать «Брысь»? — нагло заговорил кот, — Так скажи. Если что-то хочется — это всегда нужно делать. Вот захочу я тебя расцарапать, так обязательно расцарапаю.

Котяра прыгнул на меня и впился когтями в ногу. Очень больно. Но отрезвляет. Ещё никто из этих пушистых гадов так открыто меня не атаковал. Наверняка всю жизнь я цепенел от ужаса в ожидании именно такого момента. И вот он настал. Я отчаянно пытался оторвать от себя кота. Но чем сильнее я пытался сбросить его со своей ноги, тем яростнее он в неё впивался. И я… Погладил кота. Тот расслабился, убрал когти и спрыгнул на пол.

Фу-х! Надо быстрее найти перекись водорода и обработать царапины.

— Ты просто мне завидуешь, — кот запрыгнул на подоконник и стал активно умывать лапкой свою мордочку.

Ну, да, конечно. Я чувствовал, что сейчас я его не боюсь, а только хочу убить.

— Мы красивы. Мы популярны. Нас любят. И мы свободны — продолжал Кот даже не глядя в мою сторону.

Я же снял штаны и заливал перекисью раны. Вот же зараза, как он меня подрал. Наверняка долго заживать будет.

— А ты — пустое место. Делаешь лишь то, что тебе прикажут. И лишь тогда, когда тебе разрешат. Да цепной пёс и тот, более свободен, чем ты, — не унимался хвостатый.

Я внимательно присмотрелся к коту. Жирный. Шерсть лоснится. Окрас рыже-белый. Уродливые пятна. Сто процентов беспородный. И он мне ещё тут мозги парит?

Я ещё внимательнее присмотрелся к коту — я точно его уже где-то видел.

— Кыс-кыс. Вася! Вася! Ты где? — в комнату вошла бабушка, — снова цветы мои повалил? Сколько раз тебе говорить, не влезай на подоконник.

Моя комната уже была совсем не моя комната — окно вместо пластикового резко стало деревянным, вместо обоев на стене появилась побелка, а вместо линолеума на полу — доски, выкрашенные в неприятный рыжий цвет. Бабушка гладила кота и совсем меня не замечала. А я пополз к ведру с углём. О, Боже! Я был в одной распашонке и полз по полу. Уголь сверкал и притягивал меня. Он казался мне каким-то вкусным чудом. Я хотел обязательно его съесть. И я дополз до ведра. Вывернул его на себя. Солёный привкус. Я разбил губу. Это привкус крови. Но уголь манит. Я его ем. Фу, какая гадость! Бабушка подбегает и то отряхивает меня от угольной пыли, то бьёт меня по голой заднице, приговаривая:

— Нельзя! Нельзя! Нельзя! Нельзя быть таким самостоятельным.

Рыже-белый кот сталкивает с подоконника ещё один горшок с цветком, и кричит человеческим голосом:

— Мяу! Мяу! Это людям нельзя быть свободными — а нам можно! Мы — коты. Мяу!

* * *

Я очнулся от того, что мне звонят по Скайпу. Принял вызов, но он сорвался. По-видимому, интернет барахлит. Ну и ладно.

Всё-таки мне кажется, что я действительно понял, чего же я боюсь на самом деле. И если бы у меня была возможность выбирать, кого бояться, то я бы выбрал котов. Почему? Да, потому что они… Как бы это сказать… Умеют разговаривать.

Га́дюся

В нашем хуторе её все звали Семёновна. Она не здешняя. Приехала к нам, когда уже была на пенсии. Поначалу всем было интересно кто она, да что, да как — однако старушка упорно молчала. «Семёновна я», — вот и весь ответ на любые вопросы.

Жила скромно и тихо. Ни с кем не общалась. Иногда к ней приезжали на машинах то ли дети, то ли племянники, такие же неразговорчивые как она, и привозили ей продукты ящиками и мешками. Уезжали не сразу — то крыльцо починят, то крышу подправят, то забор. Соседи поглядывали на это с завистью. Ну, что сказать, хорошо бабулька устроилась.

Со временем хуторяне даже смирились с тем, что ничего о ней не знают. Как однажды случилось неожиданное — во двор к Семёновне заскочила кошка. Обычное дело, скажете вы. Что ж тут неожиданного? А вот реакция старушки и была неожиданной!

Побледнела Семёновна. Окаменела словно. А потом стала раскачиваться и шептать, ставя ударение на первый слог: «Га́дюся. Га́дюся. Га́дюся.» Кошка убежала, а старуха так весь день и проходила по двору, нашёптывая странные слова.

И надо же было так случиться, что всё это видел соседский мальчуган — пятиклассник Сашка. Зрелище ему показалось настолько забавным, что он стал умышленно подбрасывать котов и кошек во двор к Семёновне. А потом через щель в заборе наблюдать за реакцией Семёновны. К его великому удовольствию каждый раз при виде кошек бабка впадала в какое-то отрешённое состояние и шептала своё «га́дюся».

Вскоре Сашка показал зомбо-бабку, как он стал её называть, своему другу — Серёге. А ещё через время детвора со всей улицы стала забрасывать двор Семёновны котами.

Разумеется, такую странную активность детей заприметили взрослые. Но дети ничего внятно не рассказывали, а Семёновна никому ни на что не жаловалась.

— Мам, ну, правда, чего она так? Больная что ли? — не выдержал однажды Сашка и рассказал про прикол с Семёновной.

Мать Сашкина — Рая — схватилась за голову:

— И кто ж тебя надоумил над старым то человеком издеваться!

— Я случайно, — пытался оправдаться мальчик, — А потом просто смешно было.

— Случайно он. Смешно ему — Рая пыталась понять, что ж теперь делать.

— А чё? Ей наверно тоже по приколу. Может она даже специально притворяется зомбаком. Сама посуди — никому же не жалуется. Значит не на что жаловаться. Ну, гляди же! — Сашка схватил полосатого Мурзика и выбежал из дому. Семёновна как раз была во дворе, и Сашка, уже не прячась, лихо бросил кота ей под ноги. Реакция снова была той же — смертельная бледность, замедленные движения и нашёптывание «га́дюся»

Рая даже не успела опомниться, как всё уже свершилось.

— Семёновна! Семёновна, — пыталась она окликнуть соседку, но та словно погрузилась в какой-то исключительно свой собственный мир и ни на что не реагировала.

— Больше так не делай! Понял? — Рая очень сердито посмотрела на сына.

Очень странная ситуация. Непонятная. Нелогичная. Было бы намного проще, если бы старушка пришла и учинила скандал из-за поведения Сашки. А она молчит. И кошки… Если она их так не любит, гнала бы их веником. Вон, дядька Петька котам головы топором рубит, если те цыплят начинают таскать. А тут… И что значит га́дюся?

Рая так и не смогла поговорить с соседкой — уж больно молчаливая та оказалась. Да и в словах, что просим прощения, Семёновна не нуждалась. По крайней мере, всем видом это показывала.

Только через время Рая набралась храбрости и подошла к приехавшим детям Семёновны. Кстати это оказался один из внуков. И рассказала ему всё о случившемся. Рая вроде бы сожалела о том, что всё вышло именно так, но на самом деле она очень хотела узнать, почему же у Семёновны такая странная реакция на кошек. Может так некрасиво, но это чисто хуторское любопытство. Оно в генах. С ним сложно бороться.

Молодой человек, выслушав Раю, нахмурился:

— У бабы Маши муж умер от бешенства. От кошки заразился. Но я не знал, что она так сильно боится кошек.

И всё, больше он не сказал ни слова.

А через время Семёновна куда-то переехала. Ходят слухи, что дети увезли её в город. Какую-то специальную сиделку наняли. А кто говорит, что просто в другой хутор перебралась — мол, наши местные ей по душе не пришлись. В любом случае, больше Семёновну никто не видел. И что означает «га́дюся» тоже так никто и не узнал.

Цветок в саду

Нёс как-то ветер зёрнышко цветка. Нёс с радостью, с нежностью, бережно. То поднимая его ввысь, то опуская близко-близко к земле. И чем больше зёрнышко смотрело вокруг, тем больше восхищалось — как же прекрасен мир, как много в нём самых различных цветов — бархатные ирисы, нежные тюльпаны, элегантные нарциссы и мечтательные маргаритки. Как много их было! И как они все были прекрасны.

«Не волнуйся, ты тоже будешь цветком», — шепнул ветер зёрнышку. Но оно почему-то не обрадовалось, а напротив — опечалилось.

«В мире очень много цветов, а должно ли и я где-то прорости? А вдруг я буду не таким ярким цветком как все? Может мне лучше не появляться вообще?»

Но ветер не обращал внимания не эти слова, и лишь быстрее летел дальше. Он оставил зёрнышко в саду одной женщины, и пообещал вернуться сюда ещё.

Зёрнышко уютно расположилось в земле и уснуло. Его разбудил луч солнца. Он весело щекотал и призывал проснуться и оглянуться вокруг. А просыпаться стоило, ведь зёрнышко было уже не зёрнышком, а нежным зелёным ростком. Он чувствовал как добра к нему земля, и какое заботливое в небе солнышко. Он потянулся ввысь. Рос быстро, полнился соком. Умывался росой и беседовал с ветром. И если честно, то очень боялся быть цветком — ведь цветов вокруг и так великое множество. Вот и в этом саду он рос не один. И в какой-то день он так отчаялся, что даже пожелтел. И именно в этот день на него обратила внимание хозяйка сада — женщина преклонных лет.

— А кто это тут растёт вместе с моими бархатцами? Наверное, случайно зёрнышко попало — удивилась женщина. Но с этого дня она стала более внимательна к этому цветку. Что-то он ей напомнил. Потому что она приходила в сад по нескольку раз в день именно к нему. Поливая, беседовала с ним. Искренне рассказывала о своей жизни. Делилась мыслями. Ей казалось что всё, что можно было увидеть и пережить в этой жизни — она уже пережила. И втайне она мечтала покинуть этот мир.

Цветок слушал её внимательно. Он смеялся, когда женщина рассказывала, как она познакомилась со своим мужем. Радовался, слушая истории о проказниках детишках. И горько вздыхал, когда женщина вспоминала, как муж её заболел и умер.

— Дети у меня хорошие. Две доченьки. Но они выросли, у них свои семьи, свои дети. Я им и не нужна больше. Не понимаю, почему Господь не заберёт меня к себе, — вздыхала женщина, вспушивая землю вокруг цветка.

«Нет-нет! — отзывались гулом в такие моменты все цветы. — Мир прекрасен! Не нужно его покидать раньше времени».

А однажды случилось удивительное. К женщине приехала внучка. И надо же из всех цветов сада она обратила внимание именно на этот цветок, который в это время уже мог порадовать мир тугим тёмно-бардовым бутоном. Цветок потянулся к девочке. Каждый раз, когда она его разглядывала, он рассказывал ей на своём цветочном языке бабушкины истории и просил, чтобы девочка помогла бабушке понять, что не нужно ей желать уходить из этого мира раньше времени.

Понимала ли девочка язык цветка, или нет, но цветок старался объяснить всё как мог.

А однажды утром он зацвёл. Сотня остроконечных лепестков бардового цвета распустились образовав роскошный цветок астры.

Увидев это, бабушка расплакалась.

Внучка спросила: «Что случилось? Почему ты плачешь?»

И бабушка рассказала, что астры, дарил ей в молодости её покойный муж.

«Твой дедушка, — вытирая слезу, объясняла она внучке. — Но после того, как он умер, я больше никогда не выращивала эти цветы. Дедушки нет. Счастья, которое у нас было — не вернуть, оно в прошлом. Так зачем лишний раз напоминать себе о безвозвратно ушедшем?».

Неизвестно, то ли женщина проговорилась внучке, что чувствует себя лишней в этом мире, то ли девочка сама расслышала шепот астры, но тайные бабушкины мысли стали достоянием семьи. Нет, не было никаких скандалов и выяснений отношений, просто внучка решила жить вместе с бабушкой. И мама с папой ей это разрешили.

А спустя некоторое время девочка и бабушка пришли к уже отцветшей астре собирать семена, чтобы на следующий год высеять их в этом саду.

«Ты самый красивый цветок, который я только видела», — шепнула девочка уже почти засохшему стеблю.

Пролетавший мимо ветерок улыбнулся. Он ещё много лет прилетал в гости к этой женщине и её внучке.

Мы никогда ничего не узнаем наверняка, если не попробуем.

Смерти нет

«Я смогу. Я смогу! У меня всё получится!» — Вера быстрым шагом возвращалась домой. Каждая клеточка её тела вибрировала мелкой дрожью.

В голове туман, глаза вроде бы смотрят, но ничего не видят. А все тело будто в тисках. Тисках из собственных чувств. Чувства сильные, глубокие, и если пойти у них на поводу, они разорвут. Поэтому неосознанно она их обуздывала, сдерживала, а они всё равно рвались наружу — отсюда и напряжение. Какой-то части боли все же удавалось проскочить, и она начинала управлять её сознанием, и тогда по щекам текли ручьями слезы.

«Нет! У меня всё получится! Я смогу!» — это был крик, но мысленный. Никто из людей его не слышал. А зачем? Ведь он предназначался не им. Она посылала его небу, которое темнело и заволакивалось тучами.

Это был ее личный разговор с Творцом. И говорили они о Смерти. Как легко было рассуждать на эту тему со сверстниками. «Смерти нет. Есть переход из одного состояния жизни в другое состояние жизни…» Как легко было рассуждать. Чувствовала себя мудрой, всеведущей и даже слегка бессмертной… Так значит нет её, этой смерти, да? А что, же тогда будет завтра? Легко философствовать — тяжело жить.

Вера всегда относилась к явлению смерти спокойно. Только сейчас она поняла, на чем основывалось это спокойствие. Она рассматривала смерть с позиции умирающего. А больно ли? А что ждет после? Поэтому ничего страшного и не видела. Смерть страшна не столько для тех, кто умирает, а, сколько для тех, кто остается жить. Ведь не просто человек жил на земле. Это была своеобразная минивселенная, заполнявшая определенные ниши действий, материальных и моральных ценностей. И с ее исчезновением образуется пустота. Она заполнится, но не скоро. А пока только боль. Боль от утраты. От того, что нет больше близкого человека. И сломалась не только его жизнь, но и своя. Теперь свою жизнь придется менять и перестраивать.

«Как же мне будет не хватать тебя. Вернись, слышишь? Я же хотела сделать для тебя много доброго и хорошего, но так и не успела. Не успела» — опять слезы. И жар. Вера расстегнула кофту, но даже поднявшийся сильный ветер не мог его остудить.

Вере вспомнилось детство. Её бабушка любила ходить по поминкам. Они жили в селе. Бабушке нравилось наблюдать сам процесс похорон. Она внимательно слушала, как кто причитает. Очень огорчалась, когда родственники прощались молча. Мол, позор им, не умеют плакать. Вот раньше… И она давала образец. Ух! Мороз по коже, ком в горле, а бабушка искоса поглядывала, ликуя от того, что смогла так растрогать слушателей. А Вере больше нравилось смаковать подаваемый по таким случаям капусняк. Он и правда был какой-то особенный. А еще были конфеты. И чего это люди плачут, когда конфеты есть?

Да, в детстве каждые похороны были для нее радостными. Однажды она видела, как жена с дочерью особенно сильно рыдали за умершим отцом. И ей так захотелось, чтобы он воскрес. Она уже слышала о том, что Христос воскрешал мертвых. А бабушка ей говорила, что просьба мур пробивает, это такую крепкую — крепкую стену. И что ребенок, чист, как ангел. И чего бы он ни попросил у Бога, Тот исполнит.

И вот стоя в толпе, она захотела воскресить умершего. Вера стала горячо просить об этом Бога. Настолько горячо, что даже увидела, как человек в гробу очнулся и начал приподниматься. Но рыдающие в безутешном горе женщины, преобразились в испуганных и злых. Они начали заталкивать его обратно. Они били его и ругались. Вера не могла в это поверить. Она заморгала глазами, чтобы лучше разглядеть, и увидела, что никто так и не воскрес, женщины рыдают, как и рыдали, только теперь ей эти рыдания показались не искренними. И воскрешать, кого бы то ни было, Вере уже перехотелось. Когда же будут давать конфеты? Вон тётя целый пакет понесла.

«Да, надо купить ещё конфет». Воспоминания испарились, и Вера снова очутилась во власти неприятной реальности.

«Нет, я не хочу этого, Господи. Нет! Слышишь, она будет жить! Я верну ей жизнь?»

Вера начала ощущать, как в ней растет неведомая сила. Она смотрела на свои руки, и видела в них энергию Жизни.

«По вере вашей дано будет, да? Ты так говорил? Я Верю! Вера моя сильна! Ее у меня больше, чем надо для того, чтобы ходить по воде. Я смогу! Дай мне шанс воскресить!»

И Вера поняла, что действительно может это. Вот завтра она подойдет к гробу, возьмет маму за руки и вложит в них Жизнь. Они станут теплыми. Клеточка за клеточкой начнёт преображаться. Атомы, электроны, молекулы засияют и наполнятся силой Жизни. И это теплое сияние охватит всю плоть. И прогреет кровь и заставит её снова бежать, и включится сердце. Все раны и повреждения исчезнут. И сознание вернется в свою оновленную обитель. Мама начнет дышать и откроет глаза. Да, это будет именно так. И наплевать, что подумают люди. Главное, что мама оживет. Эта перспектива уже не казалась, а четко превращалась в реальность.

«Я смогу. Я смогу! У меня все получится. Коснуться ее рук — и она оживет».

Да, Господь разрешает ей. Она сделает это.

Но вдруг в их разговор с Богом вклинился кто-то третий.

«Мама?.. Говорят, что души в первые дни после смерти рядом со своими телами, а ты где-то очень далеко. Но даже через такую толщу расстояния ты меня услышала. Ты не думала, что я за тобой буду так плакать? Ты же мне не родная мать, да? Это не важно! Ты нужна мне. Ты нужна здесь! Я сделаю это! Ты только вернись! Мама!»

Дождь пошел. Мягкий и нежный.

«Ты тоже плачешь, да? Ты не хочешь возвращаться? Тебе там лучше? Ну почему?..»

Идти до дома ещё далеко. Вера понимала, что промокнет до нитки, но она замедлила шаг. Это не дождь — это мама. Она обнимает ее, распутывает скомкавшиеся чувства, разглаживает пожмаканное сердце. Капли стекают по лицу. Дыхание выравнивается. Возникает спокойствие и умиротворенность.

Самое сложное для живого — смириться со смертью. Но без этого смирения, невозможно продолжить нормально жить, только понапрасну изведёшь себя.

«Я поняла тебя, мама. Я посажу на твоей могиле цветы. И клён. Ты же так любила клёники. Потому что они быстро растут».

Вера уже почти дошла домой.

Завтра будет завтра.

Кухонный сюрприз

Рассказ участвовал в конкурсе «Художественное слово» в 2017 г. Организатор Олег Чувакин.

В детстве я мечтала о попугае. Почему-то мне казалось, что с ним моя жизнь станет радостнее и ярче. Но, увы, или к счастью, своё детство я провела без него.

Зато моим детям с попугаем повезло.

Как-то летним августовским вечером я пекла блины. Вдруг залетают в квартиру дети и, перекрикивая друг друга, умоляют меня оставить попугая. Оказывается соседка с нижнего этажа, некая тётя Римма, надумала переезжать, а посему сочла, что самое время подарить своего домашнего питомца моим детям. Совершенно безвозмездно.

— Хороший попугайчик. Молоденький. Всего два годочка ему, — лепетала тётя Римма, основательно пошатываясь, ибо спиртного уже явно перебрала. — Вот просто забирайте его и всё. Прямо с клеткой. И корм тоже. Пачка только начата, на месяц хватит.

Дети умоляюще смотрели на меня, ожидая моего разрешения. Я, честно сказать, была не готова к таким событиям. Уточнила, действительно ли попугай достаётся нам бесплатно? А потом ещё раз уточнила, действительно ли я не буду ничего за него должна? Не сочтите меня глупой за фактически один и тот же вопрос, но с соседкой, любящей залить себе за воротник, я особо не общалась. И мне совсем не хотелось, чтобы её попугай стал поводом для её визитов ко мне и просьб занять денег на «маленькую». Но женщина меня заверила, что дарит попугая от чистого сердца. А поскольку блины у меня уже явно подгорали, и времени для раздумий у меня оставалось всё меньше, я подарок приняла. Дети визжали от восторга, прыгали и почти дрались за право нести клетку в комнату. Я же пыталась предугадать, какими же хлопотами обернётся для меня появление этого нового члена семьи. Был шанс, что соседка протрезвеет, и заберёт попугая обратно. Но, увы, или снова таки к счастью, этого не случилось. Птичка так и осталась у нас.

Относился этот попугайчик к виду волнистых, и был полностью жёлтого цвета. Таких, вроде, называют лютино. Совершенно дикое существо. Знал только свою клетку. Людей шарахался. Иногда неуклюже танцевал на жёрдочке, чем приводил детей в щенячий восторг. А когда мы громко включали музыку, начинал заливисто петь.

Поначалу клетка с попугаем стояла на столе, на котором дети учили уроки. Но потом оказалось, что попугай жутко мусорит, и шелуха от проса, которое он ест, постоянно попадает в школьные учебники и ученические тетради. Долго мы думали, куда же его деть. И как-то так вышло, что его клетка вполне приемлемо вписалась в интерьер кухни — отлично поместилась сверху на холодильнике. С тех пор попугай так и остался в моих владениях — на кухне. Подметать, правда, из-за него приходилось теперь чаще. Иногда он донимал своим свистяще кричащим щебетанием. Но в целом оказался существом, не требующим к себе много внимания, и не доставляющим особых хлопот.

Пока однажды… Пока однажды попугай не заговорил.

Был самый обычный день. Муж на работе. Дети в школе. Я готовила обед. На плите булькал борщ. Уже почти доварился, нужно было только вовремя выключить, чтобы капусту не переварить. Очень уж нам нравится, когда капуста в борще слегка похрустывает. А если её переварить, то блюдо, конечно, съедобное, но не то.

Я сидела за ноутбуком и смотрела онлайн последнюю серию восьмого сезона «Декстера». Он, разумеется, маньяк, этот Декстер, но человек. Причём Человек с большой буквы. Я уже второй раз пересматриваю все сезоны и вот этот финал — это что-то! Гениальнейшая развязка. Прокручивая страницу сайта и бегло просматривая комменты (борщ я уже выключила, успела вовремя), я чувствовала себя единственным в мире человеком, который действительно понимает этого Декстера, а также понимает сценаристов, что решили зафиналить всё именно так, а не иначе. Во мне столько разных чувств бурлило, сердце трепетало в груди, слёзы на глаза наворачивались, и тут вдруг прогремело на всю кухню:

— Пи-сАть! — с ударением на А, — Тебе пи-сАть!

Я не сразу поняла, откуда идёт этот противный голос.

— Ты пи-сА-тельница! Ты по-ни-мАешь? — снова выделяя в словах букву «А» произнёс тот же голос. Он исходил из клетки с попугаем.

«Опа! Наша курица таки заговорила!» — невольно пронеслось у меня в голове.

— Я — Кеша! Оч-ч-чень пр-р-риятно.

— Так ты таки умеешь разговаривать. А всё молчуном прикидывался, — сказала я большей частью себе, чем ему. Я же не надеялась вести сознательный диалог с попугайчиком.

Тем не менее, попугайчик многозначительно ответил, причём, вполне разумно ответил:

— Вр-р-ремя! Моё время пришло. И твоё тоже.

Я уже забыла о Декстере и всерьёз задумалась над речью попугая — он действительно осознаёт, что говорит, или просто словами бросается?

— Вр-р-ремя! Время пи-сАть! — прокричал попугай и через несколько секунд добавил, — Р-р-романы!

Не знаю почему, но меня охватил безудержный смех. Я хохотала, и хохотала и просто не могла остановиться. Попугай терпеливо ждал. В конце концов, смеяться я устала, и почему-то спросила у попугая… Прошу прощения, у Кеши. До этого мы как-то не беспокоились, есть у него имя, или нет. Значит, я спросила у Кеши:

— Ты серьёзно?

На что он с абсолютной уверенностью ответил:

— Да.

Вот это поворот! Меня вполне устраивала моя жизнь. И я больше читательница, а точнее даже зрительница. Какие романы? О чём он вопит вообще?!

— Нет, Кеша, ты пошутил. Лучше бы ты и дальше молчал.

— Ты вр-р-рёшь. Себе вр-р-рёшь. Ты знаешь — ты пи-сАтельница. — упрямо твердил попугай Кеша.

Невероятно, но в какие-то доли секунды, я поверила, что у этой жёлтенькой птички есть интеллект. Что у нашей с ним беседы есть смысл. Я стала возражать:

— Сейчас пишут все, кому не лень! Все мы учились в школе, все мы грамотные. Да, любого попроси чего-нибудь сочинить — легко! Зачем мне ещё влезать в эту огромнейшую компанию литераторов?

— Ты уникальна, — ответил Кеша.

Интересный попугай. Видимо он умеет не только говорить, но и льстить.

— Ну, подумай самые светлые писательские умы — это мужские. Женщины — они так, на задворках литературы, если что. Да и вообще, не бабское это дело, книжки писать — наше дело у плиты хлопотать, детей растить, мужа любить. Вот!

— Ага-ага! — вредный попугай не очень то мне верил.

— Ты же знаешь, Кеша, — я даже каким-то глубоким уважением прониклась к этой птичке, — Природа мужчины — это покорять внешний мир и жить для себя, а природа женщины это создавать домашний уют и жить для своего мужчины.

— Кто сказал? — Кеша прямо подпрыгнул на жёрдочке.

— Козлов.

— Оно и видно.

— Да, ты не понимаешь. Это психолог такой. Известный, между прочим.

— Ага! — попугай почему-то обиделся, и больше в тот день со мной не разговаривал.

Странное дело, но с того времени, я действительно стала примерять на себя костюм писателя. Точнее писательницы. Я задалась вопросом, а что мне нужно, чтобы написать книгу? А о чём бы я хотела её написать? То я с увлечением рыскала по интернету, проглатывая море подсказок начинающим писателям, то разочарованная ругалась с Кешей. Чтобы писать что-то стоящее, нужно много чего знать, а мой мир легко вмещается в эту маленькую кухню, в которой всего-то и есть, что мойка, плита, котёл газовый, да кухонный уголок со столом и холодильником. Кеша же делал ставку на мою любознательность, и говорил своим противным голосом, что знать всё не обязательно. Главное чётко определиться, какой именно информации не хватает, и найти её. Всего-то! Но самое ценное, по мнению Кеши, находится у меня в душе, в моём сердце. Во как загнул, пернатый! Нужно только прислушаться к голосу своего воображения, довериться своей фантазии.

Я уже всерьёз подумывала над тем, а не выпустить ли мне эту пташку полетать куда-нибудь за окно, на улицу. Как вдруг меня посетила мысль: «А что, если бы наше общество было устроено иначе, чем сейчас? Если бы в нём не было товарно-денежных отношений, а всё в жизни определялось бы исключительно призванием каждого? Основной принцип функционирования этого общества: „Занимайся тем, чем тебе нравится заниматься больше всего, а остальное приложится!“ Как бы тогда всё было?» Я ощутила, словно проваливаюсь в целый мир, и он великолепен. Трансовое состояние какое-то. Прямо дух захватывало от восторга.

Вы можете мне не верить, но в этот момент Кеша засиял мягким золотистым светом.

— Дурак! — вырвалось у меня. — Написать целый роман в состоянии транса, это как-то по-наркомански.

— Р-р-роман! — передразнил меня Кеша.

Но реалистичность того воображаемого мира никуда не улетучилась. День за днём я всё чётче и чётче ощущала тот мир и стала к нему присматриваться. Он не так прекрасен, как это показалось мне на первый взгляд, там есть свои подвохи. Со временем я научилась видеть людей, населяющих тот мир. Я даже общалась с ними. Совсем с ума сошла.

А когда села писать, то текст появлялся почти что сам собой. Это радовало и пугало одновременно.

Боже мой, во что превратилась моя маленькая кухня!

Да, на плите по-прежнему всегда что-то булькает. Но на обеденном столе вместо вазочки с конфетами или печеньем, как это было раньше, теперь уверенно стоит ноутбук, а рядом лежат тетради, листочки, карандаши и ручки разных цветов. На стену, облицованную кафелем, я стала приклеивать бумажки. Если вы смотрели детективы, то явно видели доску, на которую полицейские вывешивают фотографии, копии документов и прочие записи, помогающие расследовать убийство. В основном убийство. Стена на моей кухне превратилась в подобие такой доски. Только на ней нет ничего связанного с преступлениями. Варианты названий романа. Отдельно на листочке слабая попытка сформулировать идею произведения. Имена героев. Характеры героев. Жизненные цели героев. Некоторые сцены.

Иногда я пишу и не могу остановиться. Иногда я понимаю, что накропала откровенную чепуху. Порой в мыслях я уже вижу свой роман в виде книги, и даже более того получаю за него Нобелевскую премию. А порой мне очень стыдно за свою писательскую ограниченность, да и что греха таить — совершенную писательскую никчёмность.

Я не знаю, допишу ли я свой первый роман до конца, или так и брошу на полпути. Я не знаю, будет ли он когда-нибудь издан, или так и останется просто файлом на моём ноутбуке. Я ничего не знаю. Но когда меня одолевают сомнения, или когда надо мной посмеиваются мои домочадцы, я смотрю на попугая в клетке. Он так забавно топчется на жёрдочке, гордо выпячивает жёлтую грудку и кричит противным голосом:

— Пи-сАть! Только пи-сАть! — выделяя «А» в словах.

О! Кажется, подмигнул. Вы видели?

Три сестры

— Она моя, — вещал старый скрипучий голос.

— Нет моя, — возразил ему голос юный и беззаботный.

— Ещё чего вздумали! Моя она, — произнёс голос уверенный и чёткий.

Людмила Петровна в ужасе открыла глаза. Над ней нависли три странных особы: сгорбленная старуха вся в лохмотьях, девушка в вечернем платье, которая нацепила различных украшений явно сверх меры, и стройная женщина в лёгком платье. Все три дамы спокойно висели в воздухе, а Людмила Петровна боялась пошевелиться. Она закрыла глаза. Глубоко вздохнула, выдохнула и снова глаза открыла. Дамы, как висели, так и остались висеть.

— Значит, мне не чудится, — вслух подумала Людмила Петровна.

— Разумеется, мы все настоящие, — обидчиво заскрипела старуха.

— А от меня, что вам нужно? — Людмила Петровна решила расставить все точки над i сразу же.

— Кто-то из нас должен стать твоей спутницей навсегда. Нам троим одновременно просто не ужиться.

— Ха! А с чего вы взяли, что я вообще нуждаюсь в спутницах? Тем более, в таких как вы, — Людмила Петровна окинула оценивающим взглядом всю троицу. И пришла к выводу, что каждая из дам не от мира сего.

— А мы есть суть денежные стратегии, которые ты можешь исповедовать, — объяснила дама с уверенным и чётким голосом, — Вот я, например, есть такая денежная стратегия, при которой деньги воспринимаются, как ресурс. Он важный, но второстепенный.

Две другие дамы засуетились, и начали возмущаться. Но дама с уверенным голосом на них внимания не обращала, и продолжала:

— Да, именно второстепенный. Потому что самое главное — это максимальная реализация своих талантов.

— Ага! Таланты! — не выдержала старуха в лохмотьях, — а жить на что? Кто кормить тебя будет? Деньги всегда достаются лишь тяжким-тяжким трудом. И то в очень малых количествах.

Людмила Петровна вздрогнула. Она в этом описании вдруг увидела всю свою жизнь.

— Ничего подобного! — возразила девушка в вечернем платье, — женщины вообще не созданы для работы. Наша задача просто удачно выйти замуж и получать от мужа все блага мира. Которые только захотим.

Людмила Петровна вспомнила, как проходил процесс развода. Да уж, получишь от мужа все блага мира.

— Ты не смотри, что я старая и в лохмотьях, — забормотала старуха, — рядом со мной у тебя всегда кусок хлеба будет.

— Ага, и стойкое ощущение, что жизнь проходит зря — добавила дама с уверенным голосом.

— Девочки, да вы что? Ну, нельзя, ни в коем случае нельзя забывать, что мы женщины, — пропищала девушка в вечернем платье.

И тут Людмила Петровна поднялась с постели. Она уже точно поняла что происходит, и даже больше — уже сделала свой окончательный выбор. Людмила Петровна пошла на кухню и принесла буханку хлеба.

— Это тебе. Мой подарок, — сказала она старухе в лохмотьях и вручила ей хлеб, — Будь всегда сытой, и пусть у тебя будет время не только для работы, но и для отдыха.

Старуха взяла хлеб и растаяла в воздухе.

Теперь Людмила Петровна достала со шкатулки одно из своих украшений — золотые серьги.

— А это мой подарок тебе, — вручила она серьги девушке в вечернем платье, — Будь всегда красивой, и пусть у тебя будет время не только для отдыха, но и для работы.

Девушка приняла подарок и тоже растаяла в воздухе.

— А с тобой я бы хотела подружиться, — сказала Людмила Петровна женщине с уверенным голосом, — Что ты там рассказывала про таланты?

Женщина улыбнулась и вручила ей обычную ученическую тетрадь. Чистую. В клеточку.

— Чем более достойный талант, тем более достойного финансирования он достоин.

«Какая корявая фраза», — подумала Людмила Петровна и ощутила, что она… просыпается, выныривает из сна стремительно и быстро.

В комнате было уже светло. На часах 5.30 утра. Июль месяц.

Девочка Маша

Если виноградную лозу не подвязывать и не «помогать» ей плестись ввысь, то она будет стелиться густым ковром по земле. Ягоды на виноградных гроздьях будут мельче, но всё же будут. Большая их часть сгниёт от соприкосновения с землёй, но какая-то часть всё равно вызреет. И порадует собой птиц. Или человека, который проходил мимо и надумал полакомиться дикой виноградной ягодкой. Меня, например.

Я шёл мимо заброшенного дома. В современных деревнях таких много. Полуразрушенный. Никому не нужный. Утопающий в высокой сорной траве. И потому так маняще зелено выглядят здесь виноградные листья, укутывающие собой землю. Они мне показались подписью художника на картине. Да, именно. Картина, на которой изображён заброшенный клочок земли и полуразвалившийся дом. И сочные зелёные листья — авторская подпись, что всё это было сделано людьми и для людей.

Я уже было потянулся за ягодкой, как услышал шорох внутри дома. Неужели там кто-то есть? Рассохшаяся дверь была заперта ржавым амбарным замком. Но с одной стороны был небольшой оконный проём без стекла. Да, что там, вообще без рамы. Именно в это окно я и решил протиснуться.

Дощатый пол был сделан добротно, и ни одна доска под ногами не заскрипела. Практически беззвучно я попал в жилую комнату. И увидел, что в углу на паре громоздких перин, кутаясь в старое ватное одеяло без пододеяльника, сидит ребёнок. На вид ему было лет десять-одиннадцать. И было не ясно девочка это, или мальчик. Ощущая на себе моё внимание, ребёнок сильнее прижался к стене.

— Ты тут живёшь? — спросил я, стараясь как можно больше подчеркнуть свою доброжелательность.

Ребёнок кивнул.

— Давно?

Снова в ответ испуганный кивок головой.

— Я… Дядя Миша. А тебя как зовут?

— Маша, — прозвучал тихий голосок.

«Ага. Значит, девочка, — подумал я, — И, что важно, разговаривать умеет»

— Ты меня боишься?

— Да.

— А почему не убегаешь?

— У тебя глаза добрые.

— Вот уж не ожидал. Спасибо тебе за комплимент, — по её лицу понял, что смысла последнего слова она не поняла, — Спасибо за слово доброе. Мне приятно. А как ты здесь живёшь?

— Живу, — прошептала Маша так, словно исчерпывающе ответила на мой вопрос.

Электричества в доме не было. Особой мебели, или кухонной утвари тоже. Впрочем, на двух окнах висели занавесочки, нанизанные на проволоку. Когда-то они были белыми, но сейчас имели исключительно грязно-серый цвет.

— А где твои мама с папой?

— Я в интернат не пойду — пропищала Маша, и, кажется, собралась бежать.

— Тише-тише. Понял… Я… Тебе нужны деньги?

Маша недоверчиво покачала головой:

— Нет. Тогда меня увидят.

— Кто?

— Люди.

— А как же ты живёшь? Чем питаешься? И…

Маша взбесилась:

— Ты больше не добрый. Ты хочешь мне сделать больно.

Я тяжело вздохнул. Мой мозг отчаянно пытался понять, что происходит, и не мог выдать ни одной разумной версии. Может вызвать полицию и пусть ребёнком занимаются специалисты? Кто там — педагоги, психологи? В конце концов, наступят холода и девочка погибнет. Всё же интернат — это не самый плохой вариант.

— Уходи, — уверенным шёпотом прошипела Маша.

— Но тебе нужна помощь?

— Люди не умеют помогать, — лицо Маши побледнело и стало каменным.

— Зачем же говорить за всех? — я поискал, где бы присесть, но стульев не было, поэтому я опустился на корточки, — На земле семь миллиардов человек, уж кто-нибудь из них точно умеет помогать.

Аргумент не сработал. Маша молчала.

— Послушай, Маша. Давай ты мне скажешь, как помочь тебе так, чтобы это было правильно. И я всё сделаю, — попробовал я говорить по-другому.

— Уходи. Просто уходи — настаивала на своём Маша.

— Ты серьёзно?

— Да.

И я понял, что вера этой девочки в то, что все люди причиняют только зло, настолько сильна, что я ничего с этим не поделаю. По крайней мере, разговорами тут не поможешь. Я проверил свои карманы. Ничего съедобного в них не было. И действительно, с чего бы я держал в своих карманах какую-то еду.

— Послушай, Маша. Я, правда, хочу тебе помочь. Тот факт, что я уйду, снова вернёт твою жизнь в привычное для тебя русло. Но лучше тебе не станет. А жизнь может быть лучше, понимаешь? — я слушал себя со стороны и ужасался, какими же сложными словами я выражаюсь. А может я ошибаюсь? Может этот ребёнок вовсе не один-одинёшенек на всём белом свете, и просто меня сейчас разыгрывает? А потом побежит домой, если не к маме с папой, то к дедушке с бабушкой. А в этом заброшенном доме Маша сейчас просто играет. Я в детстве тоже любил всякие заброшенные места. Там всегда было тихо, никто не беспокоил…

И я ушёл. Я сделал так, как просила девочка. Просто ушёл.

На следующий день я снова наведался в этот дом. Пусто. Ни одной живой души. Где же сейчас Маша? Да и Маша ли она? В этой деревне никто ни о какой Маше лет десять-одиннадцать на вид не слышал.

Я посмотрел на виноградную лозу во дворе заброшенного дома. Если её не подвязывать и не «помогать» ей плестись ввысь, то она будет стелиться густым ковром по земле. Ягоды на виноградных гроздьях будут мельче, но всё же будут. Большая их часть сгниёт от соприкосновения с землёй, но какая-то часть всё равно вызреет. И порадует собой птиц. Или человека, который проходил мимо и надумал полакомиться дикой виноградной ягодкой. Например, меня.

Девочка Маша. Совсем другая история

Когда в сюжете проявляется сказочная атмосфера…

Маша аккуратно шла вдоль заборов. Луна сегодня была яркой, путь её был светел. Люди спали, собаки не лаяли. Но всё равно в этой деревне было больше небезопасно. Какой-то странный мужик умудрился её найти. Поэтому Маша, плотно окутав ноги какими-то тряпками, найденными в предыдущем старом доме, вышла на дорогу, ведущую в степь.

Ночью всегда спокойно. А этой ночью было ещё и весело. Потому что цикады распелись не на шутку. Такой чудесный концерт устроили. Маша шла и улыбалась.

Неожиданно поднялся сильный ветер. Машу ослепила вспышка света, и девочка упала на траву. Поднимаясь, услышала чей-то тяжкий вздох. Он был совсем рядом. И Маша почему-то пошла на звук. Он точно был за кустом пижмы. Маша аккуратно отогнула растение и увидела маленького светящегося человечка. Впрочем, на человечка он был похож лишь тем, что был двуногим и двуруким, но одно крыло за спиной…

— Тебе прямо обязательно знать кто я? — мелодичным голосом произнёс человечек.

— Нет, — Маша покачала головой, не прекращая рассматривать его крыло. Нет, оно вовсе не такое, как у птиц. Это был больше какой-то энергетический вихрь за спиной у человечка. И Маша протянула руку, чтобы потрогать.

— Эй! Не нужно ко мне лезть, — Человечек стал карабкаться по траве. Движения его были нескладными, и получалось у него совсем плохо.

— А как ты раньше ходил по степи? — подумала вслух Маша

— В том то и дело, что не ходил, — вздохнул человечек.

— А куда ты идёшь? — на этот раз Маша уже не думала, а спрашивала.

Человечек пожал плечами. Маше он нравился, и неожиданно для себя самой она предложила:

— А хочешь, я тебя понесу?

Человечек внимательно на неё посмотрел:

— Зачем тебе это?

— Просто. Помочь. Или ты живёшь в этой пижме?

— Нет. Не живу. Но… Идти мне всё равно некуда, — тихим голосом ответил человечек.

Маша улыбнулась:

— Мне тоже некуда идти. Но я просто иду. Это всё равно лучше, чем оставаться на месте.

— Тогда…, — Человечек немного помедлил, — Я буду сидеть у тебя на плече. Я очень лёгкий, поверь.

Маша улыбнулась и согласилась. Так они и пошли дальше.

Степь, освещённая лунным светом, напоминала величественное море. Густые, высокие травы плавно колыхались от тёплого летнего ветра. Маше хотелось окунуться в эту степную глубину. И обязательно, чтобы там внутри, глубоко-глубоко на дне оказался целый мир. Сказочный и волшебный. Но… Это издали степь напоминает море, а вблизи… Маша глянула под ноги и увидела, упругие стебли травинок, которые росли друг от друга довольно редко.

И вдруг Маше показалось, что она поднялась в небо. Высоко-высоко. А потом опрометью бросилась вниз. Вот уже травяные волны совсем близко. Сейчас она больно стукнется лбом об землю. Маша зажмурила глаза, и когда их открыла, то увидела чудесную зелёную долину, освещённую ярким солнцем.

— Это мир степной глубины — произнёс человечек, — ты можешь изменить его так, как пожелаешь.

— Он взаправду сказочный и волшебный? — шёпотом спросила Маша.

— Да, — сказал человечек, и спрыгнул с Машиного плеча. Но не упал, а повис в воздухе.

— А зачем менять этот мир? — недоумевала Маша, — вокруг такая красота!

— Потому что в этом мире скучно, здесь почти никто не живёт.

— Но разве я могу?..

— Можешь. Просто подумай о том, что хочешь здесь увидеть и представь. Вот оно здесь и появится.

Маша решила попробовать сразу. И первое, что она себе представила — это было мороженое. Большой вафельный рожок. В меру зажаренный. Хрустящий. И доверху заполненный белым, нежным, сливочным мороженым.

Маша открыла глаза и увидела в воздухе мороженое. Самое настоящее. Именно такое, как она себе и представляла. Маша схватила его обеими руками и принялась есть. Ой, как сладко. Ой, как вкусно. Сроду ничего подобного Маша не пробовала.

Но тут она остановилась. Сначала чего-то испугалась. Потом зажмурилась. Потом открыла глаза и увидела в воздухе крохотный рожок с мороженым. Такой крохотный, что как раз под стать маленькому человечку.

— Ты будешь, да? — Маша не могла сообразить, правильно ли она поступает.

На что человечек улыбнулся, и с благодарностью принял угощение.

— Ты знаешь, — бормотал человечек, откусывая кусочек вафельки, — ты можешь создавать здесь всё что угодно — дома, одежду, жителей. Всё-всё.

Не успел он договорить, как тут же появился говорящий котёнок.

— Мяу! Какая чудесная полянка, — закричал он и принялся бегать.

…..

Через время волшебную долину было не узнать. На ней выстроился целый город. В ярких разноцветных домиках жили говорящие кошки, собаки, свинки, козочки и даже попугай. Они жили мирно и дружно. Никогда не ссорились. Каждый занимался своим делом, а вечерами милые жители устраивали праздник — полёты на мыльных пузырях. Да-да, именно так. Ведь Маша создала особые мыльные пузыри — которые никогда не лопались. На них можно было прыгать, ними можно было швыряться, на них можно было летать. А наигравшись, их всегда можно было отпустить в небо. Они улетали высоко-высоко. В другую сказочную страну.

Маша счастливо плюхнулась на траву. Это была уже совсем другая девочка — в белом платьице, в синих туфельках, и с длинными белокурыми волосами.

— А почему ты не создаёшь людей? — осторожно спросил светящийся человечек.

— Они злые. Они здесь всё сломают, — прошептала девочка.

— Разве? Но ты сама — человек. И ты ничего не ломаешь.

Девочка молчала. Потом очень серьёзно сказала:

— Люди врут. Они только прикидываются добрыми, а на деле заботятся лишь о себе самих.

— Разве?

— Да. Когда родители умерли, хуторяне меня жалели. Ты себе даже не представляешь, сколько мусора они мне приволокли. Они просто завалили мой дом одеждой. Большая часть старая, рваная, совсем не моего размера. Я не понимаю, зачем они это делали? По-хорошему эти тряпки следовало выбросить. Но они тянули их ко мне. Я как-то попыталась выбросить пакет с носками, полностью изъеденными молью, но меня выругали. Сказали, что я не в том положении, чтобы перебирать. Дали — носи. И я надела эти носки, большие, дырявые, с которых постоянно сыпалась какая-то труха. А через время уже другая тётя обругала меня за то, что хожу как оборванка. «Это кем надо быть, чтобы напялить на себя такую гадость?»

Прозрачный человечек подлетел поближе. Маша не обратила на это внимания:

— А еда? Все почему-то считали меня жутко голодной. Мне приносили пропавшее варенье, сгнившую тушенку, макароны изъеденные жучками. «Ничего-ничего, жучки всплывут, ты их ложкой выбросишь, а макароны оставишь».

— Ты умеешь готовить? — спросил человечек.

— Пыталась, — Маша немного помолчала и продолжила, — Я думала, что на свете есть Боженька. Мне казалось, что все тёти, которые ходят в церковь и молятся Боженьке, добрые. Но это оказалось не так. Одна такая забрала меня к себе. Она всё твердила про послушание, про смирение, про любовь неземную. Я делала всё так, как она говорила, я повторяла за ней все её молитвы, а она избила меня. «Всё равно ты девочка. Всё равно ты станешь блудницей». Я, правда, не знаю что это такое, но тётенька была уверена, что это страшный грех, из-за которого мучаются все люди на свете. И она, эта тётенька, уже расплачивается за мои будущие грехи.

— Ты сбежала от неё?

— Нет. Меня забрали в интернат. Мне говорили, что мне там будет хорошо. Но снова соврали. И вот оттуда я уже сбежала. И людям больше не верю.

— А знаешь, — светящийся человечек усилил энергетический вихрь у себя за спиной, — все люди разные. Не нужно думать, что все-все одинаковые. Людей ведь много.

— Я не могу остаться в этой волшебной стране навсегда. Да? — Маша подскочила как ужаленная.

Человечек не ответил. А потом посмотрел внимательно и спросил:

— Кто ты?

— Маша, — ответила девочка машинально. Но человечек продолжал на неё смотреть вопросительно.

— Ребёнок… — прошептала девочка.

— И ты думаешь, ты никому не нужна?

Машино лицо покраснело, а глаза наполнились слезами. Она не отвечала.

— Я расскажу тебе об одной женщине, — продолжал светящийся человечек, — она живёт в одной деревне. У неё есть домик, сад, резной колодец с чистой родниковой водой. Любит эта женщина травы. Знает, какие из них целебные, и умеет их заготавливать. С разных уголков страны приезжают к ней за этими травами. И муж у этой женщины хороший. Виноград выращивает. Пасеку держит. Мёд качает. Только детей у них нет. Растить дочку — это самая заветная мечта и женщины той и мужа её. Но никто из них вслух об этом не говорит. Боятся ранить друг друга. Эти люди простые, но добрые. Они помогать умеют. По-настоящему помогать. Когда даёшь не то, что у тебя лишнее, негожее, ненужное, а то, что человеку нужно. Когда помогаешь, и забываешь об этом, и не требуешь взамен никакой отдачи. Если мне не веришь, сама проверь.

* * *

Маша спохватилась. Небо было уже светлым. Близился восход Солнца. Прохладно стало.

Маша посмотрела по сторонам — степь вокруг. Вдалеке виднелись крохотные крыши деревенских домиков.

Плотнее обвязав тряпками ноги, она встала и пошла к самой дальней деревне.

На окраине деревни Маша увидела небольшой домик. Подошла поближе. Во дворе был резной колодец, и женщина как раз доставала из него воду. Маша не знала, что делать. В её голове отчаянно билось «Они помогать умеют. По-настоящему помогать».

И Маша зашла во двор. Старый пёс, привыкший к тому, что сюда постоянно кто-то заходит, лишь поднял левое ухо, а затем снова его опустил.

Женщина увидела Машу, точнее она увидела маленькое лохматое чудище и уронила ведро. Вода растекалась по двору. А женщина привычно перекрестилась.

Маша не видела ни выражения лица женщины, ни её движений — она смотрела себе под ноги. Но, тем не менее, вслух сказала:

— Я Маша. И я ребёнок. И мне нужна помощь.

Как только она произнесла эти слова, слёзы брызнули из её глаз. Она не хотела. Совсем не хотела. Но они сами.

Женщина подошла. Ласково обняла её и спросила:

— Чем же тебе помочь, деточка?

И Маша, всхлипывая, сказала:

— Будьте моей мамой. Я уже макароны умею варить. Правда, с жучками.

Женщина нежно обняла Машу. И они ещё долго долго так стояли. Покачиваясь и рыдая. Обе. А потом женщина спохватилась, повела Машу в дом. Муж её был удивлён, но не перечил.

* * *

Высоко-высоко в облаках, в лучах яркого солнца виднелся огромный светящийся силуэт. Внешне он напоминал человеческий. Ели бы не крылья. Впрочем, нет, это похоже на крылья лишь тогда, когда смотришь издали. Если же оказаться поближе, то можно увидеть, что это не крылья, а два мощных энергетических вихря, которые бурлят за спиной у этого светящегося и сияющего человека. Он улыбнулся, посмотрел на уютный домик, на чистенькую и довольную Машу, на счастливых мужчину и женщину, усилил вихри и взмыл ввысь. Ежегодное собрание Ангелов-Хранителей вот-вот должно было начаться.