Когда падают звезды

Алла Бегунова, 2010

В 70-х годах XVIII столетия решался ряд важнейших для Российской империи стратегических вопросов: присоединение Крыма, создание Черноморского флота, предназначенного для эффективной защиты южных рубежей нашей страны. Это могло быть достигнуто только общими усилиями русской армии, русской дипломатии и русской внешней разведки. Тайный и опытнейший агент Ее Величества Екатерины II Анастасия Аржанова, опираясь на помощь моряков Азовской флотилии, с блеском выполняет особое секретное поручение царицы: светлейший хан Шахин-Гирей должен отречься от престола, что создаст условия для учреждения нового военно-морского флота и основания главной его базы на Черном море – города Севастополя. Роман является третьей книгой серии, рассказывающей о приключениях тайного агента Анастасии Аржановой Книга также выходила под названием «Тайный агент Её Величества».

Глава вторая

Тот, кто верит

Много приключений, невероятных, опасных и таинственных, осталось у нее за плечами, когда Аржанова с приветливой улыбкой на устах перешагнула порог дома, занимаемого нашей дипломатической миссией в Керчи.

Эта встреча с Веселитским должна была состояться гораздо раньше: не осенью, а весной нынешнего года. По крайней мере так планировали в секретной канцелярии Ее Величества, отправляя на полуостров Флору, штатного своего сотрудника. Некоторый опыт работы там она уже имела, нравы и обычаи подданных Шахин-Гирея изучила, в совершенстве владела тюрко-татарским языком, равно как французским и немецким.

Однако человек предполагает, а Господь Бог располагает.

К несчастью, почти одновременно с Аржановой и ее небольшой командой, вступившей в Крым по переходу через Чонгар, старший брат самодержца Бахадыр-Гирей на лодках переправился через Керченский пролив во главе отряда кавказских наемников. Бунтовщики благополучно прошествовали мимо двух крепостей с русским гарнизоном под командованием генерал-майора Филисова и двинулись в глубь территории страны, посулами и обманом собирая вокруг себя местных жителей. Правитель, не надеясь на победу своих сайменов и бешлеев над восставшими, вместе с чрезвычайным посланником России бежал на корабле в Керчь. Толпа мятежников, собравшись в Кафе на площади, избрала новым ханом Бахадыр-Гирея.

Таким образом, ситуация в Крыму в течение двух недель изменилась кардинально. Аржановой пришлось самостоятельно и буквально на ходу вносить коррективы в задание, полученное в Санкт-Петербурге.

Инструкция предписывала ей всемерно оберегать от происков османской разведки Шахин-Гирея. Но теперь он в этом не нуждался. За его безопасность перед царицей уже отвечал другой человек — обер-комендант Филисов. Потому она решила не следовать из Ак-мечети, где в то время находилась, на северо-восток полуострова, охваченный беспорядками. Она осталась в центральной его части, в столичном городе Бахчисарае.

Здесь проживал Али-Мехмет-мурза из рода Яшлав, мурахас то есть член ханского совета, или дивана, состоящего из двенадцати самых именитых и богатых сановников. Мурза являлся вдохновителем и создателем так называемой «русской партии», существовавшей среди крымско-татарской знати. Естественно, что правительство Екатерины Второй высоко ценило этого человека. Флоре поручили спасти вельможу от расправы, которую хотели учинить над ним бунтовщики. Анастасия блестяще справилась с заданием. Она увезла Али-Мехмет-мурзу и все его многочисленное семейство в горную крепость Чуфут-Кале, а штурм цитадели, предпринятый кавказскими наемниками Бахадыр-Гирея, русские отразили с помощью ее жителей — караимов.

Также ей предписывали найти и обезвредить — по возможности взять в плен — резидента османской разведки в Крыму Казы-Гирея. Один из девяти двоюродных братьев светлейшего хана, он до поры до времени ловко скрывал свое истинное лицо от августейшего родственника. Но с началом мятежа турецкий шпион, уверенный в его успехе, вышел из подполья, начал действовать открыто. Аржанова сталкивалась с ним в Бахчисарае, но обезвредить не сумела. В последний раз Казы-Гирей ускользнул от ее разведывательно-диверсионной группы, переодевшись в женское платье и закрыв лицо чадрой.

Про все свои удачи и неудачи она подробно рассказала в шифрованном донесении, отправленном в Санкт-Петербург с верным человеком в июле сего года. Ее начальник, статс-секретарь царицы, Петр Иванович Турчанинов, вскоре прислал ей новые инструкции.

Он приказывал Флоре оставаться на полуострове до окончательного подавления бунта. Главную роль в этом сыграет армейский корпус, который войдет в Крым через Перекоп предположительно в октябре или ноябре. Но пока русским ничего неизвестно о нынешней обстановке в центральной части крымско-татарского государства. Чрезвычайный посланник и полномочный министр, укрывшись вместе с Шахин-Гиреем в крепости Керчь, практически утратил связь с созданной им агентурной сетью и шлет в Центр какие-то невнятные сообщения. Потому для разведки Аржановой надо ехать от Бахчисарая до Керчи по дорогам через предгорные долины и степи, встречаясь там с известными ей «конфидентами», опрашивая местное население, разгоняя мелкие шайки мятежников, буде оные попадутся ей на пути.

Турчанинов объяснил Флоре, что Веселитский для нее — не начальник, но нанести ему визит она обязана. Пусть Анастасия Петровна увидит дествительного стасткого советника, выслушает его суждения о ситуации в Крыму, о действиях Шахин-Гирея. Государыня уже задумалась о том, сможет ли светлейший хан в дальнейшем управлять страной, или подданные ему настолько не доверяют и противятся его власти, что русским придется менять главную фигуру в союзном крымско-татарском государстве. Потому отчета об этой беседе секретная канцелярия Ее Величества будет ждать от Флоры с нетерпением.

Кроме Веселитского Аржанова должна посетить и генерал-майора Филисова, который совершенно не ко времени затеял конфликт с чрезвычайным посланником и полномочным министром. Но разбирательство сего не входит в функции Анастасии Петровны. Для егерской команды в крепости Керчь, управлению Филисова вверенной, недавно отослано несколько новоизобретенных приборов для меткой стрельбы, именуемых «диоптрами» и закупленных в Австрии. Один из них предназначается разведывательно-диверсионной группе, и распоряжение о том обер-коменданту отправлено из штаба русской армии на Украине…

Забыв о темных предчувствиях нынешней бессонной ночи, об указе императрицы, так его огорчившем, и о письме вице-канцлера, так порадовавшем, чрезвычайный посланник продолжал держать руку прелестной посетительницы и улыбаться, сам не зная чему. Она была еще у дверей, когда Веселитский, верный выработанной годами привычке, окинул ее долгим, пристальным, как бы пронизывающим взором и мысленно дал предварительную оценку госпоже Аржановой. Внешне очень привлекательна, далеко не дура, держится скромно и естественно, к себе располагает с первой минуты.

Пожалуй, с такими данными он тоже попробовал бы завербовать ее в разведку. Хотя на женщинах никогда не специализировался и не считал их роль на этой государственной службе самостоятельной, и уж тем более — значительной. Содержанки всех мастей и оттенков, жадные любовницы, иногда — просто шлюхи последнего разбора — продавали ему секреты, выведанные у мужчин в постели, или по его подсказке толкали их на поступки, весьма и весьма предосудительные. Слепое, бездумное орудие в умелых руках — вот чем они, в сущности, являлись. Но здесь о бездумном орудии не могло быть и речи.

— Давно ли вы приехали? — спросил Веселитский, указывая гостье на кресло возле столика у четырех кипарисов.

— Вчера, ваше превосходительство.

— Где остановились? Керчь сейчас переполнена беженцами…

— По счастию, нашлась вполне приличная усадьба в районе, близком к морю.

— Это чья же?

— Юсуп-бея из рода Яшлав.

— Как? Старый сквалыга пустил вас, неверных?

— Да. Я привезла ему письмо от его двоюродного племянника Али-Мехмет-мурзы, проживающего в Бахчисарае.

— Тогда понятно.

На веранде появился Парфентий с подносом в руках. Он принес кофейник, две чашки, сахарницу и молочник. Петр Петрович удивился. Для угощения милой дамы слуга воспользовался наиболее ценным из их сервизов — китайским, расписанным сусальным золотом. Теперь камердинер неспеша разливал черный напиток по чашкам, и сквозь тончайший фарфор он темнел, подобно густой, неподвижной массе. Наконец Парфентий удалился.

— Здоров ли ваш сосед по имению, дрожайший Феофан Филимонович? — произнес Веселитский условную фразу.

— Не совсем, — дала правильный ответ Аржанова. — Последнее время его мучают приступы подагры.

В общем-то обмен паролями являлся уже пустой формальностью. Они узнали друг друга скорее по повадкам, нежели по наружному описанию, данному в секретных документах. Если Веселитский читал только краткий ее отчет и донесения «конфидентов» о действиях ее разведывательно-диверсионной группы, то Анастасия слышала от Турчанинова всю историю о предательстве Сахиб-Гирея, турецком плене, зиндане в окрестностях города Алушты. Она восхищалась мужеством чрезвычайного посланника, его верностью присяге и профессиональному долгу.

— Конечно, вы путешествовали морем? — продолжил расспросы Петр Петрович. — Ведь так гораздо быстрее и безопаснее…

— Нет. Я выбрала сухой путь.

— Бог мой! — не удержался он от восклицания. — Однако, вы рисковали. И зачем?

— С познавательной целью, — она усмехнулась.

— Неужели?

Чтобы лучше обдумать ответ, она взяла чашку и сделала первый глоток обжигающей жидкости. Веселитский за ней наблюдал.

— Теперь я имею представление не только о западе страны с купеческим городом Гёзлёве^[7] и рыбачьими поселками Ахтиар и Инкерман, не только о столичном Бахчисарае, — сказала Анастасия, — но и о срединном Крыме. Горы Роман-Кош и Чатыр-Даг, живописная Караби-яйла, Отузская долина с ее обширнейшими садами и виноградниками, город Эски-Кырым^[8], издревле именовавшийся Солхатом. Далее — на восток, через Акмонайский перешеек, по дороге, лежащей в пустынной, каменистой степи с небольшими солеными озерами и редкими сопками. Ровные пространства, заросшие серебристым ковылем. Запах полыни и тимьяна…

Он пригубил чашку кофе:

— Вижу, вы обладаете прямо-таки поэтическим даром.

— Возможно, ваше превосходительство, — Анастасия посмотрела на него без улыбки. — Но если я когда-нибудь и напишу поэму, то она будет посвящена Крыму.

— Вы так любите этот край?

— Мне он стал родным.

— А на самом деле, где ваша родина?

— Мое имение расположено в Льговском уезде Курской губернии.

— Вы замужем?

— Нет. Я — вдова. Мой муж, подполковник Ширванского пехотного полка Андрей Аржанов, погиб в сражении при Козлуджи…

Почему-то разговор с прелестной посетительницей увлекал Веселитского все больше. Ему хотелось задать ей разные вопросы. Например, про то, кто и как привлек молодую особу к службе в секретной канцелярии Ее Величества и за какие такие заслуги удостоена она, по словам того же Турчанинова, полного доверия государыни. Но он понимал, что правды красавица ему не скажет. Более того, проявлять подобное любопытство среди профессионалов не принято, и любой, подписавший присяжный лист и знакомый с правилами конфиденциальной работы, тотчас насторожится.

Старый разведчик решил держаться канвы официального разговора. Он имел право знать о деталях последней операции Флоры, ибо здесь их задачи совпадали. Из этого рассказа Веселитский сможет понять многое, и тогда сам оценит собеседницу, все ее промахи и ее достижения.

— Каков ныне состав вашей разведывательно-диверсионной группы? — спросил действительный статский советник.

— Слава богу, потерь у меня не случилось, — ответила Аржанова. — При формировании группы по приказу светлейшего князя Потемкина для исполнения задания приданы мне девять нижних чинов Новотроицкого кирасирского полка под командою того ж полка обер-офицера секунд-ротмистра князя Мещерского.

— И это все?

— Нет. Еще передано мне из Каменного арсенала восемь единиц огнестрельного оружия разных типов с припасами, как-то порох, бумага, свинец на триста выстрелов. С ними научены обращаться мои крепостные: горничная, ее муж, ее сын.

— Следовательно, вместе с вами — четырнадцать человек?

— Так точно, ваше превосходительство.

— Прямо скажем, немного.

— Но люди отлично подготовлены, спаяны боевой взаимовыручкой, много раз испытаны в деле, — продолжала объяснять Аржанова. — Наши путешествия по Крыму нельзя назвать увеселительной прогулкой. Они попросту опасны. Я беру с собой только тех, кто верит…

— Во что верит? — удивился Веселитский.

— Мне верит. Своим товарищам верит. В силу русского оружия верит. В мудрость нашей матушки верит. Без такового, совершенно особенного доверия, в трудный путь и пускаться нечего.

Вдова подполковника замолчала. Лицо ее приняло выражение задумчивое и строгое. Действительный статский советник правильно истолковал долгое молчание:

— Значит, приключения у вас были?

— Конечно, были…

Однако она не собиралась посвящать Петра Петровича в детали. Неудобно нагружать столь занятого человека лишними подробностями события, уже минувшего. Аржанова ограничилась одной констатацией факта: около города Кафа на их обоз совершила нападение шайка бунтовщиков численностью до сорока человек. К счастью, кирасиры Новотроицкого полка их рассеяли.

В действительности все обстояло гораздо сложнее, и вечером того злополучного дня Анастасия горячо молилась, благодаря святого Николая-угодника, заступника всех российских служивых людей перед Господом Богом…

Собственно говоря, о том, что нападение может случиться, они думали. Повозки в их караване следовали в определенном порядке. Огнестрельное оружие, всегда заряженное, находилось в середине обоза, в трех больших крытых арбах с прорезанными в их боках отверстиями. В общей сложности русские имели сорок два ствола. При передвижении каравана, который внешне походил на купеческий, для охранения впереди и позади него обычно ехали по два всадника, одетые и вооруженные по-татарски.

По бейлику, или земельному владению, рода Яшлав, занимавшему территорию, прилегающую к Бахчисараю и вытянутую на восток вдоль долины реки Качи, они проехали спокойно. Здесь никто и пальцем не посмел тронуть караван, который сопровождали родственники Али-Мехмет-мурзы.

Перед подъемом на Караби-яйлу^[9] русские попрощались со своими татарскими друзьями. На земле, принадлежащей роду Барын, их также встретили радушно. Они устроили большой привал на стойбище чабанов и отдыхали там три дня, наслаждаясь целебным горным воздухом, свежайшими бараньими шашлыками и овечьим сыром, что изготовляют пастухи для себя и на продажу.

Столь же приятно провели они время, пересекая Отузскую долину. Населяли ее таты, или потомки греков и генуэзцев, насильно обращенные в ислам турками, вторгшимися на полуостров в 1475 году. Таты были замечательными садоводами. В их обширных, богатейших садах росли самые вкусные в Крыму персики, груши, яблоки, сливы, абрикосы. Урожай летом 1782 года выдался необычайно обильным. Таты трудились не покладая рук на его уборке и обработке и продавали фрукты русским путешественникам чуть ли не по символической цене.

Ни пастухи, ни садоводы политическими переменами в ханстве не интересовались. Тем более не собирались они вступать в отряды Бахадыр-Гирея. В этом смысле донесения Веселитского соответствовали действительности. Население срединной части Крыма осталось глухо к призывам бунтовщиков о свержении вероотступника Шахин-Гирея, о «джихаде», о переходе страны обратно под протекторат Османской империи.

Наблюдая мирные картины, Аржанова и начальник ее охраны секунд-ротмистр князь Мещерский несколько расслабились. Между тем за селениями Бараколь, Кашка-Чокрак и Ак-Мелез сады и плодоносные горные долины постепенно переходили в степь, ровную, безлесую, сухую. Дорога вела к Кафе, которую мятежники сделала своей столицей. Жители всех окрестных деревень поддерживали их.

В тот момент Аржанова, проехав три часа верхом на своем жеребце арабской породы по кличке Алмаз впереди обоза, забралась в арбу, что двигалась посередине. Она сняла фетровый колпак с чалмой, наплечную портупею с саблей, кафтан и улеглась на подушки. Горничная Глафира подала барыне пшеничную лепешку пита и кружку с ключевой водой. Досифей, муж Глафиры, правил парой лошадей, запряженных в арбу. Николай, девятнадцатилетний сын горничной, чистил барские дорожные пистолеты итальянской фирмы «Маззагатти», имевшие названия по особевностям декора: «Тузик» — с собачьей головой и «Мурзик» — с кошачьей головой. Вдруг князь Мещерский резко отодвинул кожаный полог.

— Татары! — крикнул он и указал на плоское пространство, расстилающееся справа от дороги.

Конный отряд мусульман приближался к каравану рысью. Разнообразно одетые аборигены вооружение имели столь же разнообразное: несколько сабель, пики, топоры, длинные дубины. Но нападавших было в три раза больше, чем русских. Купеческий обоз представлялся им легкой добычей, ниспосланной Аллахом.

— Можно только отстреливаться, — сказала Аржанова Мещерскому и широко перекрестилась. — Жизнь наша в руце Божьей! Спаси и помилуй, Господи…

На подготовку к бою оставалось у них минут семь, не более. Кирасиры успели занять места в арбах с прорезями на боках и взять в руки оружие. Досифей, натянув вожжи, поставил повозку как раз на поворот, всем правым бортом к нападающим. Так она очутилась на направлении главного удара, потому что в толпе конников выделился вожак. Он скакал прямо к ней и нагайкой указывал другим, как брать караван в «клещи».

Николай уже прижал к плечу приклад своего знаменитого егерского унтер-офицерского штуцера ручной сборки Тульского завода. Анастасия сказала ему про вожака: «Он — твой». Она знала о великом таланте Николая и надеялась, что сейчас этот талант проявится в полной мере. Стрельбе молодой слуга обучился всего год назад, но стрелял поистине превосходно. А при столкновениях с вольными сынами степей, как давно заметили русские, важно сразу уничтожить их командира и ближайших его помощников. После чего восточных воинов обычно охватывает паника.

Изготовившись к залпу, они приникли к бойницам. Флора навела карабин на толстого татарина, что скакал рядом с вожаком, и считала метры земли под копытами неприятельских лошадей. Подпустить их требовалось шагов на сорок. Но чего стоило неподвижно наблюдать приближение дико орущей конной толпы! Аржанова краем глаза все-таки следила за Николаем. Очень спокоен, сосредоточен, отрешен от окружающего мира был молодой стрелок. «Нет, он не промахнется!» — уверенно подумала она. Затем по ее команде он медленно опустил палец на спусковой крючок.

Вожак в темно-лиловом кафтане и феске свалился на землю недалеко от арбы. Красный цветок смерти расцвел на его груди внезапно, и это остановило тех, кто отставал от него в скачке то ли случайно, то ли намеренно. После дружного залпа мусульмане повернули лошадей и помчались прочь от проклятого места. Но двенадцать человек остались лежать у дороги, напоминая своим соплеменникам о том, что Божья кара за разбой существует.

Русские оставались на месте скоротечной схватки довольно долго. Они ловили лишившихся седоков татарских коней, неказистых, коротконогих, совершенно ошалевших от выстрелов. Они осматривали тела павших и искали среди них раненых, чтобы расспросить их о причине атаки и кто в ней участвовал. Чернобородый поселянин, получивший пулю в бок, объяснил неверным нехитрую диспозицию.

Почти все нападавшие — из села Ак-Мелез. Отряд там собрал абазинец Кутлуг-ага с тремя помощниками, присланный Бахадыр-Гиреем в июле. Оружия они никому не давали, но деньги платили, хотя немного, по шесть акче в день каждому. Кроме того, воинам Аллаха и борцам за веру разрешалось грабить купцов и путешественников, проезжающих здесь без охраны.

За «купеческим» караваном они следили от деревни Тамгаджи и ничего подозрительного не обнаружили. Они посчитали, будто в крытых арбах находится товар — сукно, кожа, ковры. Зачем русские посадили туда людей с ружьями? Разве это честно? Ведь они — не разбойники, они — мирные земледельцы. Просто светлейший хан Бахадыр-Гирей разрешил им во имя близкой победы над кяфирами^[10] вершить правосудие на дорогах…

Ритуал с испиванием кофе завершился. Аржанова, по татарскому обычаю, не положила в чашку сахар. Дипломат, щадя свое сердце, добавил изрядную толику молока. Промокнув салфеткой губы, он встал из-за стола. Солнце заливало веранду полуденным светом. Жаркие его лучи пронизывали пустотелые, вытянутые к небу кроны кипарисов насквозь. В ожидании дальнейших событий Анастасия сидела в кресле, удобно положив руки на подлокотники. Плиссированные оборки шляпки затеняли половину ее лица.

Чрезвычайный посланник прошелся по веранде несколько раз. Получается, что труднейшую поездку из Бахчисарая до Кафы группа Флоры совершила удачно. О новых заданиях она ему пока не рассказала, но, бесспорно, они имеются. Не станет Турчанинов без дальней цели гонять своих людей из одной части полуострова в другую. Однако Аржанова не знает последних новостей, сегодня ему доставленных правительственной фельдъегерской связью.

— Вы приехали в Керчь вовремя, дражайшая Анастасия Петровна, — заговорил Веселитский. — Императрица приняла важное решение. Россия вмешается в здешние дела, дабы помочь светлейшему хану восстановить в его государстве порядок, поколебленный мятежниками.

— Каким образом?

— Корпус генерал-поручика графа де Бальмена, расквартированный в шестидесяти верстах от Перекопа, войдет в Крым.

— Об этом меня предупреждали, — ответила Аржанова. — Но была неизвестна дата.

— Она зависит от разных обстоятельств…

— Слушаю, ваше превосходительство.

Чрезвычайный посланник помедлил и ответил четко:

— Корпус де Бальмена должен войти в Крым вместе о Шахин-Гиреем, его гвардейским отрядом, верными ему беями, мурзами и имамами. Потому на днях мы все отплываем в крепость Петровскую на российских военных кораблях. Переход через Азовское море, их прибытие в крепость — вот отчего зависит дата.

— Тем не менее государыня обеспокоена шатким положением Шахин-Гирея в стране и его сложными отношениями с подданными, — Анастасия подняла глаза на Веселитского, который остановился прямо перед ней.

Действительный статский советник ответил не сразу.

— Вы сами знакомы со светлейшим ханом? — спросил он.

— Да. Я посещала его дворец в Бахчисарае осенью 1780 года. Я даже побывала в гареме, у третьей жены его светлости турчанки Лейлы.

— Ого! — Петр Петрович на удержался от восклицания. — Вижу, вы — свой человек в Крымском ханстве. Как вам это удалось?

— По чистой случайности, — скромно потупилась она.

— Тогда он не откажет вам в аудиенции. Здесь, в Керчи, мало у него собеседников…

— А ваше мнение о нем?

— Мое мнение? — Веселитский снова отошел к кипарисам и устремил взор в темную пустоту их крон. — Я излагал его в донесениях неоднократно. Сейчас ситуация только ухудшилась. У хана почти нет поддержки. Крепко они тут его не любят…

— Разве правителя надо любить?

— Может быть, я выразился не совсем точно, Анастасия Петровна. Но все-таки какие-то положительные чувства у подданных он должен вызывать. Понимание его характера и поступков, надежды на перемены к лучшему, уважение к его политике. Согласитесь, в этом есть нечто необъяснимое, сакральное… Например, царицу нашу Екатерину Алексеевну, по рождению — немецкую принцессу, русский народ принимает. А Шахин-Гирея, настоящего, кровного представителя своей правящей династии, крымско-татарский народ считает чужаком…

Дипломат увел разговор в сферы отвлеченные, далекие от практической деятельности Флоры. Молодая женщина его не перебивала. Она смотрела на голубую равнину моря, что открывалась с веранды во всей красе, блистала и искрилась под лучами сентябрьского солнца. Анастасия еще не привыкла к этому огромному светлому пространству, которое в портовом городе оказывается буквально рядом, где ни ступи, куда не оглянись.

— Что я могу сделать для вашей команды? — внезапно действительный статский советник обратился прямо к ней.

— Вы можете сделать? — не поняла его Аржанова.

— Да. Ваши люди проявили подлинную верность долгу и отвагу. Они именно ТЕ, КТО ВЕРИТ. Думаю, у них есть какие-то просьбы, пожелания, нерешенные дела.

— Право, не знаю.

— Они не говорят вам?

— Говорят. Но я стараюсь исполнять это немедленно. Или объяснить, почему невозможно.

— Посоветуйтесь с вашим начальником охраны и подайте мне рапорт.

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

В знак своего расположения к гостье действительный статский советник от веранды по лестнице и по коридору довел ее до дверей дома. В прихожей, церемонно поклонившись, он поцеловал ей руку. Они условились, что увидятся снова через два-три дня, когда Веселитский закончит подготовку к отъезду из Керчи в крепость Петровскую. Сквозь стекло, вставленное в верхнюю половину двери, дипломат наблюдал, как Флора идет к экипажу, запряженному парой гнедых лошадей, как молодой лакей, спрыгнув с запяток, помогает барыне сесть в карету. Веселитскому показалось, что кто-то ждал ее там. Но лицо и фигуру этого человека он рассмотреть не смог. Кучер щелкнул кнутом, лошади дружно взяли с места рысью.

Как у них это водилось обычно, сопровождал Аржанову в экипаже начальник ее охраны, командующий удальцами-кирасирами, секунд-ротмистр князь Мещерский. Вообще-то он числился адъютантом у Потемкина. Но уже второй раз молодой офицер выезжал в Крым с вдовой подполковника, будучи назначен в командировку самим светлейшим, как человек смелый, сведущий в нравах и обычаях Востока.

— Все хорошо? — спросил Мещерский.

— Броде бы, — ответила она.

— Однако вы задержались.

— Его превосходительство задавал вопросы.

— Трудные?

— Не очень, — Анастасия усмехнулась.

— Знаю я наших генералов, — покачал головой секунд-ротмистр, — хлебом их не корми, а дай хоть к чему-нибудь прицепиться.

— Нет, вполне милый старичок. Сразу озаботился нашими нуждами. Говорит, подайте рапорт.

— О чем?

— Полагаю, о награждениях. За действия в Крыму хочу представить вас — к ордену, солдат — к медалям, собственных слуг — к денежным премиям.

— Добрый вы человек.

— Это всем известно. Только вы один всегда сомневаетесь…

Отношения Аржановой с Мещерским отличались большим своеобразием. Не любовь, не дружба, а сугубо деловое сотрудничество. Они нередко спорили, ссорились, не разговаривали по несколько дней. Они были почти сверстниками: секунд-ротмистр моложе всего на полтора года. Познакомились в Херсоне, у светлейшего князя, причем молодой офицер по собственной инициативе напросился к ней в попутчики еще при первой поездке.

Сперва, конечно, имело место увлечение: Анастасия понравилась ему как светская дама и совершенно обворожительная особа. Во всяком случае, он сумел исподволь показать ей это. Но не романы крутить, тем более — с подчиненными, — а вести разведку на территории, недавно бывшей враждебной, посылал Флору губернатор Новороссийской и Азовской губерний. Ясно, четко ответила Аржанова князю Мещерскому. На том он и успокоился…

Хотя в личных отношениях между главой российской дипломатической миссии в Крымском ханстве и командующим двумя российскими же крепостями лежала глубокая пропасть, жили они близко друг от друга, на соседних улицах. Потому ехали вдова подполковника и молодой кирасир недолго. Они даже не успели закончить разговор, как экипаж остановился возле ворот дома, где в карауле стояли солдаты с ружьями.

К сожалению, про Петра Федоровича Филисова знали они немного. На военной службе он пребывал более тридцати лет. Начал ее, как и многие дворянские недоросли в то время, с чина капрала в гвардейской пехоте. Отличился, будучи подполковником второго Гренадерского полка, при штурме турецко-татарской крепости Ор-Капу на Перекопе в июне 1771 года. Под артиллерийским огнем противника он повел колонну солдат на крепостные стены, взошел на них первым и заколол шпагой двух янычар. Крепость пала. Сорокалетний офицер получил орден Св. Георгия 3-го класса. С тех пор его карьера развивалась быстро: полковник, командир пехотного полка, генерал-майор, командир бригады и, наконец, обер-комендант двух крепостей, правда, небольших.

В этот классический портрет боевого офицера Екатерининской эпохи ссора с Веселитским на фоне крымско-татарских беспорядков добавляла краски довольно мрачные. Еще про Филисова говорили, будто он — поклонник полководческих методов генерал-поручика Суворова и такой же, как тот, яростный ненавистник женского пола, однако давно женат, и супруга ездит за ним повсюду.

Учитывая столь противоречивые сведения, Флора хотела уклониться от встречи с обер-комендантом. Она послала к нему Мещерского. Ведь одному Богу известно, что может прийти в голову вздорного человека при виде дамы из службы внешней разведки, а «диоптр», заметно улучшающий прицеливание, крайне им необходим. С этим приспособлением егерский унтер-офицерский штуцер в руках Николая станет оружием прямо-таки неотвратимым.

Секунд-ротмистр для торжественного визита надел новый форменный кафтан с золотым аксельбантом на правом плече, который указывал на его должность при генерал-аншефе Потемкине. Кроме аксельбанта, имелся у него и документ, подписанный светлейшим князем. В нем предписывалось всем должностным лицам Российской империи оказывать содействие обер-офицеру Новотроицкого полка, откомандированному для исполнения особого поручения. Эта бумага произвела нужное впечатление на адъютанта Филисова, и Мещерский без помех попал в кабинет командующего Керчью и Ени-Кале.

Петр Федорович, увидев перед собой офицера привилегированного кирасирского полка, коих в армии насчитывалось всего-то пять, сильно удивился. Он внимательно прочитал потемкинское обращение и воззрился на визитера испытующе:

— Каким ветром вас занесло сюда, секунд-ротмистр?

— С инспекцией, ваше превосходительство, — почтительно доложил ему Мещерский.

— И что инспектируете?

— Дороги, ваше превосходительство. В рассуждении скорого похода корпуса графа де Бальмена в Крым.

— Гм… Похоже на правду, — сказал генерал-майор. — А зачем ко мне пожаловали?

— Представиться по команде, ваше превосходительство, и взять предмет из штаба армии на Украине в крепости, вашему управлению вверенной, присланный. «Диоптр» называется.

— Да, такое распоряжение у меня есть. Значит, отдать его вам?

— Так точно, ваше превосходительство.

— Но ваша фамилия в той бумаге не указана.

— Досадная ошибка канцеляриста, ваше превосходительство.

— Указана фамилия некоей госпожи Аржановой. Это она будет стрелять из ружья с «диоптром»? Хотел бы посмотреть на таковое дивное зрелище. Чтобы бабы у нас за стрелков становились! Кому сказать, так мудрено поверить…

Генерал-майор пустился рассуждать на излюбленную тему. Молодой офицер терпеливо слушал и ждал, когда Филисов прикажет адъютанту доставить прибор в свой кабинет. Однако обер-комендант закончил речь неожиданно:

— Где она, эта самая Аржанова? Нету. А я секретную вещь могу отдать лишь под ее собственноручную расписку. Вы поняли, секунд-ротмистр?

— Понял.

— Вот и идите себе с Богом!..

Пришлось вдове подполковника выбираться из экипажа. Увидев ее, генерал-майор несколько умерил свой пыл. После получасового разговора, отчасти походившего на светскую беседу, отчасти — на допрос о пристрастием, отчасти — на моноспектакль, который Петр Федорович устроил для единственной хранительницы, продолговатый деревянный ящичек с крышкой, запирающейся на крючок, очутился в руках Анастасии. Она написала расписку. Затем Филисов проводил прелестную посетительницу до дверей кабинета. Его адъютант в изумлении наблюдал за сценой их прощания. Никогда прежде обер-комендант не был так любезен с женщинами.

— Вы понравились старому солдафону, — сказал князь Мещерский, помогая Аржановой сесть в экипаж.

— Вообще-то я старалась, Михаил. Но с людьми, ему подобными, ни в чем нельзя быть уверенным до конца…

За новым поворотом дороги открылось взгорье с двухэтажным домом и садом, обнесенными высокой каменной стеной. То была усадьба Юсуп-бея из рода Яшлав. Лошади, видя, что родная конюшня близко, перешли на галоп. Заметив подъезжающий экипаж, прислуга загодя открыла дубовые ворота. Карета на хорошей скорости вкатилась во двор и остановилась у дальнего его угла. Створки ворот тотчас захлопнули и заперли на засов. Мещерский, первым спрыгнув на землю, галантно подал руку Аржановой.

— Слава тебе господи! Матушка-барыня благополучно возвернулися! — Рослая, широкая в кости женщина лет сорока, в чепце и длинном белом фартуке, повязанном поверх юбки, торопливо вышла навстречу Анастасии.

— Ты разве беспокоилась, Глафира? — спросила Аржанова.

— Самую малость, ваше высокоблагородие, — улыбнулась горничная.

— Почему?

— Да как вы наряд этот московский в Крыму-то наденете, так обнаковенно чтой-то у нас и случается.

— Глупости говоришь.

— Уж простите меня, бабу деревенскую, — служанка взяла у барыни перчатки, шляпку и сумочку. — Есть у меня суеверия, не обессудьте…

Сколько помнила себя Аржанова, столько находилась подле нее Глафира. Ей было полтора годика, а дворовой крепостной девчонке, назначенной нянчить барского первенца, — двенадцать лет. За ее смышленость, ловкость и услужливость доверили ей господа ответственное дело. Полюбила малышку Глафира всей душой и ласкова была с ней, точно с собственной сестричкой.

В шесть лет наняли Анастасии гувернантку-француженку. Но контакта с воспитанницей она не искала, а больше интересовалась противоположным полом. Потому Настя много времени, особенно по вечерам, проводила с Глафирой. Та от своей бабки, деревенской знахарки и колдуньи, знала много русских сказок, прибауток, побасенок и охотно рассказывала их маленькой барышне.

В шестнадцать лет Глафиру выдали замуж за кучера и конюха Досифея, мужчину обстоятельного, сугубо положительного, непьющего. Затем у них родился сын Николай. Но это не помешало Глафире, теперь уже вместе со своей семьей, сохранять верность госпоже, делить с ней радости и горести, вместе идти по жизни.

Таким образом, секретная канцелярия Ее Величества, приняв на службу вдову подполковника Ширванского пехотного полка, заполучила в качестве бесплатного приложения и трех ее крепостных. Флора ничего никогда им не объясняла и не задумывалась над тем, ведомо слугам сие обстоятельство или нет. Простейшие правила конспирации они усвоили, в долгих поездках проявляли выносливость и терпение, стрелять постепенно научились.

Особенно радовал Аржанову Николай, сын Глафиры и Досифея.

Сперва она определила юношу в помощники к отцу. Досифей же у нее был на все руки мастер: и кучер, и истопник, и лакей, и сторож. Но вскоре выяснилось, что Николай лошадей боится. Взявшись за дрова и печи, он чуть не устроил пожар в барской усадьбе в деревне Аржановка. Прислуживание за столом важным гостям барыни однажды закончилось опрокидыванием на пол подноса с чашками из мейсенского фарфора, наполненными компотом.

Совсем отчаялся молодой слуга. Но встреча с кирасирами Новотроицкого полка все изменила. На него обратил внимание сержант Чернозуб, человек богатырского роста и телосложения, храбрец, умелый воспитатель солдат. Сержант научил Николая заряжать ружья с кремнево-ударным замком и стрелять из них. Оказалось, Господь Бог наделил его невероятным глазомером, старанием и точностью в уходе за огнестрельным оружием. За подвиг, совершенный в крепости Чуфут-Кале, Аржанова подарила ему штуцер образца 1778 года, изготовленный на Тульском оружейном завода для унтер-офицеров егерских батальонов.

Отменное это было изделие.

Ложе и приклад — из полированного орехового дерева. Ручной сборки металлические детали, как-то: граненый ствол с восемью нарезами внутри, мушкой и прицельной планкой, замок с огнивом и курком, латунные спусковая скоба и затыльник приклада — все тщательно подогнано одно к другому. Весил штуцер около четырех килограммов, длина его достигала 115 сантиметров.

Правда, заряжался он не быстро и не просто. Круглую свинцовую пулю диаметром 16,5 миллиметра и весом в 30 граммов следовало сначала завернуть в промасленную тряпочку или кусочек кожи, а потом забивать в ствол деревянным шомполом. На это уходило более полутора минут. Но стрелял штуцер у Николая очень метко на сто пятьдесят шагов, с некоторым отклонением от цели — на двести-триста…

Теперь штуцер, который сын горничной нежно именовал «дружком», лежал на сдвинутых вместе низких столиках — кьона. Вся разведывательно-диверсионная группа следила за тем, как молодой стрелок с помощью отвертки прилаживает к казенной части его ствола «диоптр» — медную трубку на четырех «лапках». Внутри ее находились линзы, особым образом отрегулированные, а на одной из них — черное перекрестье прицела. Николай охотно объяснял собравшимся, как работает «диоптр», и предлагал после установки его пойти во двор и пострелять.

Но Глафира сказала, что сначала будет обед и приказала Досифею и Николаю накрывать на стол. Это она выразилась условно, имея в виду русские обычаи.

Стола в усадьбе Юсуп-бея из рода Яшлав никогда не имелось. В саду, под решеткой, увитой виноградом, находился топчан, или деревянный настил на коротких ножках, покрытый ковром, с разбросанными на нем сафьяновыми подушками. Там и расстелили достархан, или скатерть. На нее поставили миски с кеш-кеком, или кашей из прожаренного и размолотого проса, сдобренной подсолнечным маслом. Еще принесли блюда с нарезанными помидорами, огурцами, сладким перцем и зеленым луком и стопки белых пшеничных лепешек пита.

К обеду, по крымско-татарским обычаям, следовало добавить чего-нибудь мясного, хотя бы кашик-бурек — маленьких пирожков, начиненных мелко порубленной бараниной. Но слуги Аржановой не сделали этого. Ведь сегодня был постный день, празднование чудотворной Донской иконы Божьей Матери, которую создал Феофан Грек в XIV веке. Небольшая копия ее хранилась в походном иконостасе экспедиции.

В честь церковного праздника Глафира, женщина набожная, вынесла икону в сад и установила перед достарханом. Ибо по правилу, заведенному Анастасией, обед у них являлся чем-то вроде ритуала, присутствие на нем считалось обязательным. Здесь, преломив хлеб вместе со своими людьми, она могла накоротке беседовать с ними, наблюдать и оценивать их состояние как физическое, так и моральное. В такие минуты их духовная связь, в которую Флора всегда верила, ощущалась ею более явственно, зримо. Они привыкли к этому и нуждались в ее поддержке. Но и Аржанова как будто получала силы, необходимые для управления маленьким боевым отрядом.

Собравшись в саду, солдаты и слуги подошли к достархану, встали на колени, хором прочитали обычную предобеденную молитву и трижды перекрестились. Затем Аржанова повернулась к иконе. На согнутой правой руке Богоматерь держала сидящего Иисуса-младенца и склонялась к нему головой. Нежно и трогательно, касаясь своей щекой ее щеки, смотрел на Марию Сын Человеческий. Коричневый ее хитон оттенял младенческие одежды, написанные сияющими золотыми красками.

Анастасия негромко, но отчетливо начала читать на церковнославянском языке тропарь Божьей Матери ради иконы ее «Донская»:

— Заступница верных, Преблагая и Скорая, Пречистая Богородице Дево! Молим Тя пред святым и чудотворным образом Твоим, да якоже древле от него заступление Твое граду Москве даровала еси, тако и ныне нас от всяких бед и напастей милостиво избави и спаси души наши, яко Милосердая…

Примечания

7

Современный город Евпатория.

8

Современный город Старый Крым.

9

Караби-яйла — горный массив в составе главной гряды Крымских гор.

10

Кяфир — человек другой веры, обычно — христианин.