Русь в перьях. Победители

Алия Латыйпова

Писательский клуб «Альманах» приглашает Вас познакомиться с невиданными историями, созданными в рамках литературного авторского проекта.На страницах сборника «Русь в перьях» Вы увидите пронизанное лазурью небо, полюбуетесь на золотую бахрому пшеницы, окунетесь в изумрудную прохладу лесов, вдохнете свежесть земли раздольной, родной Руси-матушки златоглавой!Ощутите вместе с нами медовый вкус русского фольклора, пригубите чашку сказочной бражки, почувствуете силы богатырские!

Текст, пунктуация и орфография авторов сборника сохранены без изменений.

Составитель Алия Латыйпова

Составитель Наталия Смирнова

Иллюстратор Анна Седова

© Анна Седова, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-4498-8788-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Галина Фомаиди

(@hishnitsa_neba)

У КУПАЛЬСКИХ КОСТРОВ

Как настала ночка Купальская, закрутились хороводы веселые. Как сплелись венки вокруг пышные, в воды быстрые опускались все.

Среди девушек, как былиночка, у реки широкой маячила. Девка тихая да пригожая. И Чарушей ее все кликали.

И венок ее дальше всех уплыл, по быстрине самой, в середочке. Значит быть женой той Чарушеньке. В девках быть подошел уж срок.

Был ей мил давно один молодец, что сиял в селе, будто солнышко. Все за ней ходил, как привязанный. Обещал всю жизнь лишь ее любить.

Горисветом его прозвали все. Восхваляли и любовались им. Кто-то с радостью, а кто с завистью на их пару в воде поглядывал.

Возгорелись костры высокие, взялись за руки парни с девками. Через пламя жаркое прыгать начали.

Протянула ладонь Чарушенька, да глядит, себе пару новую выбрал Горисвет. Черноокую, языкастую и смешливую.

А стоит, Горисвет, вроде рядом с ней, но уже не она возлюблена. И не ей слова ласковы говорит всё ее милый до сердца.

У Чаруши в глазах потемнел весь мир. Сердце девичье впредь осмеяно. И бежать бы ей, только некуда, лишь костёр пред ней, черный дым валит.

Вот и очередь Горисветова. Руку крепкую к небесам поднял. Засвистел молодецким посвистом, зашушукались старики вокруг:

«Не свистел бы ты на Купалу, друг. Не гневил Стрибога с сыночками. Налетят на нас — не укроемся, за вихры таскать дружно примутся.»

Да махнул на всё Борислава сын. С девкой черною над костром смеясь. Пуще прежнего заливается, соловьем свистит на округу всю.

А Чаруша же в стороне стоит, слезы крупные по щекам текут. Уж и рада б была ветру сильному, за нее, горькую, заступившемуся.

Вот пора и ей прыгать над костром. Разбежалась с горы Чарушенька, что черемухи весной цвет, бела. Закричала и в угли прыгнула.

Только в этот миг засвистел вокруг, ветви гибкие в жгут сплетаючи, Посвист, рьяный Стрибога сын. Подхватил деву из жаркого полона.

Как стоял Горисвет, так и занялся. На него костер перекинулся. А Чарушенька, будто не было, в небесах ночных вдруг растаяла.

Старцы молвили, что женою стать Посвисту теперь уготовано. Горисвету же впредь рябым ходить, в память о подлом предательстве.

За бесчестный путь, за злой умысел наказание ждать не заставило. И раскаянье поздним стоном ввысь не исправит ничью судьбинушку.

КАК ТРИ БОГАТЫРЯ ВСТРЕТИЛИ ЗВЕРУШКУ

ЛАСТУШКУ, В БИТВАХ ПОМОГУШКУ,

НЕЧИСТЬ ПОГРЫЗУШКУ

Как леса-то, леса бескрайние,

Как болота вокруг зыбучие,

Да, как тропки-то все заросшие,

Да дороги-пути не хожены.

В стародавние, слышь-ка, времена,

Что не помнят деды да прадеды,

На Руси, на родной сторонушке

Богатырский дух веял силою.

Ай, Алешенька, да Попович был,

Ай, Илюшенька-свет-то Муромец,

Да Добрынюшка, что Никитич-то,

Богатырские те, брат, силушки.

Нечисть всю, что была, повывели,

Не, повывели, так прогнали всю,

Раздобрели, дела забросили,

Те, что ратными называются.

В те годины, годины тихие,

Родилась под рекой Смородинкой

Нечисть дикая, нечисть темная,

Крепла, мощь копила невиданну.

Как вошла нечисть в полну силушку,

Потекла змеею невидимой,

Где пройдёт, рвы разроет глубокие,

Что не видно их дна-то донышка.

Поднимались на дело ратное,

Богатырики наши знатные,

Только удаль вся расплескалася,

Позабылась средь дел хозяйственных.

Добрались добры три дружинника,

Добирались как, так отдельный сказ.

Вот и ров на глазах расползается,

От чего, и не знамо, не ведомо.

И рубились они, кто палицей,

Кто копьем колол да вокруг себя,

Кто мечом махал, только попусту,

Так и рухнули все под землюшку.

Долго падали, свет не виден стал

Красна солнышка, малой звездочки.

Уж и с жизнью все прощалися,

Да с друг дружкою перед смертушкой.

Сколь летели, того не ведомо,

Набазлались уже и выспались.

Только снова дремота смежила,

Ясны очи, как в ветви рухнули.

Вот спустились они с деревьев все.

Нет дорог вокруг, даже тропочки,

Ни комарика, ни лягушечки,

Птицы голос, и тот, не слышится.

Топь упругая, топь зыбучая,

По краям болот стены ровные.

Как теперь, горемычным выбраться?

Богатырский урок свой выдюжить?

Порешили, по кочкам прыгая,

Поискать путь наверх покатее,

Чтоб не сгинуть во тьме от голода,

Так бесславно свой путь окончивши.

Так и прыгали, пока прыгалось,

Пока ножки еще сгибалися,

А потом ползком между тиною,

Знать, жирок держал на поверхности.

Снова кочка пред ними выросла.

Забрались все втроем, не думая,

Что ведь кочка уж больно плоская,

Больно плоская, да шевелится.

Огляделися — будто травушка

Шелковистая, мягким ковриком.

Пожевать ее б, да не выдернуть,

И не выдернуть, и сорвать нельзя.

Вдруг у кочки глаза распахнулися.

Богатырский страх — сердце ёкнуло.

А иначе как, коль глазенки те,

Меж травы сверкают, ворочают?

Рубануть б мечом, да потерян он,

Так и палица где-то канула,

И копье давно на болота дне.

Кулаки лишь только осталися.

Размахнулся тут из последних сил

Богатырь Илюшенька Муромец,

Да открылся рот меж его сапог,

Слова молвить стал человечие:

«Ой, вы гой еси, добры молодцы?

Разве так мою помощь вы цените?

Что сидите тут отдыхаете,

Кулаками меня бить удумали?»

Застыдились тут все три молодца,

Застыдились, да все раскаялись:

«Ты прости нас, прости! От незнания,

Кто ты есть, да чего здесь делаешь?»

Отвечала им кочка глазастая:

«Я — ластушка, подземная невидаль.

Под землею живу я в болотинах,

Да раскрыла мой мир нечисть темная.

И теперь мне б на свет белый выбраться,

Чтобы нечисть-обидчицу выловить.

Только ласты к земле не способные,

Им родимый дом — топь эта жидкая.»

Понесла богатырскую троицу,

Та зверушка ластушка меж тиною.

Донесла до пологого берега,

Да на руки на их запросилася.

Тяжела была ноша невиданна,

Без нее ж с темной силой не справится.

Много дней вверх по склону карабкались,

Пока к белому свету не выбрались.

Вот бредут-то Алеша с Илюшенькой,

Да Никита с ластушкой на рученьках,

А земелюшка вся перепахана,

Рвами взрыта, вся исковеркана.

И не видно нигде нечисть темную,

От которой земля расползается,

Лишь зверушка глазищами лупает,

Тянет тяжестью жилы уставшие.

Вечер темный на Русь вновь накинулся,

Уж и спать-почивать приготовились,

Как в дали новый ров обозначился,

Стрелой быстрой к друзьям он направился.

Попросилась зверушка на землю тут,

Пасть открыла свою необъятную.

Только хруст, будто косточки мелкие,

Меж зубов у нее попадалися.

Так не стало невидимой нечисти.

Стали рвы, словно раны, затягивать,

Лишь успела зверушка ластушечка

Прыгнуть вниз, до болот под земелькою.

А к утру, как взошло красно солнышко,

Будто все, что случилося — не было.

Да на том старина-то и кончилась,

Чтоб ее мы сейчас так припомнили.

О ПОЯВЛЕНИИ РУСОВ НА МИДГАРДЕ

Народилось солнце в тьме кромешной,

Тьму тугую светом озарило.

Завертело колесо неспешно

Бытия, даруя свою силу.

В солнца круге, как клубочки пряжи,

Намотали жизнь младые земли.

Только ветер прошлое расскажет,

Ты ему всем сердцем своим внемли.

Солнце — жизнь, рожденное из смерти.

То творец, вершитель бренных судеб,

Его перст пути всему начертит,

И созданьям будет неподсуден.

Среди всех, танцующих у солнца,

Больше неги лишь одной досталось

Пряжа соткалась ей там в суконце,

И ковром прекрасным разрасталась.

Мидгард нареклась планета третья,

Солнце то Ярилой называлось.

Суша меж морской синей веретьи,

Лишь пустой земля та оставалась.

Так прошли лета своей чредою,

Сто по сто столетий пролетело,

И рыдал над рощею пустою,

Одинокий вихрь ошалело.

Но отцом, творцом и мудрым богом,

На ладье крылатой с чуждой тверди,

Отправлялись люди в путь-дорогу,

Из другого мира круговерти.

Так на Мидгарде в лучах Ярилы

Появилось сердце человечье,

И природы силы покорило,

Чистой и благою своей речью.

Были Сытиврат, да Лад и Лада

Макошь, Велес, солнце наречавши,

Белобог и дочь его, Светлуша,

Жизнь людскую в Мидгарде зачавших.

Родились так Лель с сестрою Лелей,

Кродо и Сварог, на свет явились,

Вий, Марена, Жива в спышке белой,

И собою Мидгард осветили.

Дальше дети их родили внуков,

Русами назвалось это племя.

Колыбельными свой род баюкав,

Восхваляли предков своих время.

Шли лета и места стало мало,

В тех краях, что Русью величались.

Племя русов разбредаться стало,

Множа своей памяти печали.

И с других твердынь сойдясь богами,

Свои корни вовсе позабыли,

И себя уже теряли сами,

Средь чужих преданий изобилья.

Впредь скажу, что распрями, войною,

Прежнего пути стиранья пеплом,

Когда тьмы тем лет скрылись иною,

Русь и род ее совсем ослепли.

Дальше все исписано не мною.

Точку в сей я летописи ставлю.

И дрожа столетнею рукою

Пращуров-богов своих прославлю.

ПРИЗРАЧНОЕ МАРЕВО

Ой, сторонушка родная,

Солнышком согретая.

Всех в своей округе знаю,

С разными приметами.

Как в селе одном далёком,

Под дождем все греются,

Ходят задом, ходят боком,

Ночью сеют сеянцы.

Там скотинушку не поят,

Поливают лейками.

В банях моются метлою,

Мылятся копейками.

Деревенька же другая

У реки большой стоит.

Рыбу там народ скупает,

Да в реке своей солит.

Там в невестах бабки ходят,

Девок все сторонятся.

Валенки по лету в моде,

С шубой следом гонятся.

В моем хуторе все проще —

Тучи ловим ситами,

Вывесим на ветки в роще,

Чтобы быть нам сытыми.

Если ты собрался в гости,

Примем оплеухою,

Вычистим до блеска кости,

Споим брагой тухлою

Вот сторонушка родная,

Яркая да звонкая!

Много я насочиняю,

Дрова на крыше комкая.

УМИЛ

Жил в деревне мальчишка. Были у него родители. Работой не замученный, любовью обласканный, на доброе слово отзывчивый. Среди других не верховодил, но и в обиду себя не давал. Вроде, обычный но, как начнет сны свои рассказывать, все дивятся. Чудные сны снились Умилу.

Так и бежали лета его, между сном и явью. Родители старились, девки стороной обходили. Хоть и стал парнем видным, а из-за снов побаивались, будто юродивого.

По-началу не печалился сильно Умил, только и в возраст вошёл, а всё один. Когда ж родителей не стало, да ровня вся переженилась, деток нянчить взялась, так закручинился. Худо одному жизнь коротать. Округу обошёл, невесты не нашёл себе. Какая девка, если и не против, так родители от ворот гонят. Решил он где бы ни было, найти жену себе. Забил ставенки, повесил на двери замок и пошел по белу свету скитаться.

Хуторки сменялись деревушками, деревушки — селами, села городами… Не везло парню. Уж не одни лапти стоптал, ни один посох обломал.

Домой повернул, да нагнала в дороге его ночка темная. Прилег он под кустом придорожным и приснился сон ему, как шел по тропке через лес, а впереди избушка, выглянула из нее девица-красавица… Тут ухнул филин над головой, прогнал дрему. ПроснулсяПроснулся Умил, решил, что это и есть невеста его суженая. Утра дождался, как солнышко позолотило верхушки деревьев, уже и на тропку с дороги сворачивал, что в лес уводила.

Долго шел. Стал тёмен лес. Корни дыбились, ветки за вихры хватали. Из сил выбился Умил, упасть готов был, да увидел, в сторонке полянку, на полянке избушку, как во сне. Выбрался Умил из чащобы, у распахнутой двери девица стоит, рукой машет, чтоб подошел к ней.

Ему и приглашения не требовалось, сам побежал, откуда силы взялись!

— Здравствуй, добрый молодец! Ищешь что, иль бежишь от кого? — спросила красавица.

— Здравствуй, девица! Не бегу никуда, а ищу невесту себе, что полюбит меня таким, каков есть, — отвечал ей Умил.

— Что ж, а в моей избушке как раз, хозяина не хватает! Оставайся, будешь мне мужем, сердцу милым.

Парень и рад. Так и остался мужем девице. День прошел, второй прошел. Почувствовал парень, пропадают силы его после каждой ночи, да сны совсем не снятся. Будто в яму проваливается до утра самого.

Решил прогуляться на третий день Умил. Пошел в лес, и уснул там. Тут сон ему и приснился: большая птица черная распахивает крылья над ним, да клюет, пьёт его кровушку.

Проснулся парень, догадался, что не простой сон это был, а вещий. Вскочил Умил, да бежать, только слышал, как крылья за спиной хлопали, клюв щелкал. Вот и море перед ним. Нырнул в пучину, пока в глазах не потемнело. Как открыл, глядь, хоромы, а на крыльце девица, еще краше первой. Спросила она, бежит от кого или ищет чего.

Рассказал Умил, что ищет невесту. Позвала девушка его к себе жить, мужем быть. Согласился Умил. Вот первая ночь пришла. Не снятся сны парню. Вторая ночь пролетела. Чувствует Умил, ум мутнеет его. Вроде знает, а вроде и не знает ничего. Пошел он по морскому дну, задремал под водорослями. Приснилось: мурена острозубая кусает, куски отрывает. Проснулся, поймал черепаху, взгромоздился на спину. Плыл, да слышал, как позади зубы клацали. Вынесла черепаха на берег. Побрел Умил, ум по крохам собирать, да силушку.

Увидел норку, змейку серую. Замахнулся на нее Умил, а змейка заговорила вдруг:

— Что ж ты, парень, злобу расточаешь? Ведь не тронула тебя.

— Знаю я вас, зверье подколодное! Искал невесту по свету, в первый раз нашел — птицей черной оказалась, силы мои пила, еле ноги унес. Другую нашел, муреной обернулась, разума чуть не лишила! Ты в девицу обернуться не успела, а всё одно!

— Ты не спеши. Нельзя с наскоку судьбу свою решать. Если суженного искать, то на всю жизнь. Ступай домой. Коли захочешь, чтоб женой стала, найди зуб змеиный, сделай свистульку из него. Посвистишь, явлюсь.

Плюнул под ноги себе парень, вместо благодарности, да пошел по тропе.

Зажил по-старому. Да только еще тоскливей стало. Решил он, что хоть змейка пусть, а живет с ним. Еле весну дождался, как сошел снег, пошел зуб искать змеиный.

Народ посмеивается: «Чудо-юдо деревенское!»

Вот и купальская ночь пришла. Все цвет папоротника ищут, а Умил зуб змеиный. Нашел под прошлогодней листвой. Смастерил свистульку. Дунул в нее, смотрит, трава-мурава на дворе шелохнулась, поднялась из нее змейка, в девицу превратилась. Не красавицу, а лицом милую.

Так и поженились они. Много лет прожили, детишек вырастили