Загляни в Себя. Сборник рассказов

Алия Латыйпова

Метафорические карты – это дверь в наше подсознание. И мы её открыли! Заглянули в себя и нашли самое сокровенное, прожили и вылили его на бумагу. Мы написали рассказы и выдохнули. А теперь вместе с нами вдохнуть и выдохнуть можете вы – читатели. Ведь многие вопросы, которые задаём себе, цикличны и в этом сборнике вы обязательно найдёте на них ответы!

Ифраимова Наталья

(vk.com/@nataliyari5)

К себе

Взрывала струны души,

Терялась и находилась.

Шептала — «вставай, дыши».

Кричала и тихо молилась.

Звала и стучалась,

Потом молчала.

То плакала, то смеялась,

Держалась и отпускала.

Томилась в оковах условностей,

Болела все больше от этого,

Выравнивала неровности,

Хватала плоды набегами.

То нападала, то пряталась,

То обвиняла, то каялась.

Верная и обманщица,

Чистой была и грешницей.

Птицею билась, ранилась,

На зовы пустые срывалась.

В скалах безмолвных маялась,

В потоки чужие бросалась.

Блуждала в сознаниях пагубных

И падала опустошенная,

Плясала на чувсвах праведных,

Смотрела в себя отрешенно.

Устала.

Повисла над вечностью,

Смотрела на бег облаков бесконечный.

Питалась лучами вселенского света.

Внимала рассказам счастливого лета.

Пила из озер подсознания,

Купалась в рассветах познания.

К себе устремилась, расправилась,

Нашла, излечилась. Справилась.

Выше этого

Вадим достал сигарету. Затяжка за затяжкой, тлела папиросная бумага, красная окантовка все ближе ползла к жесткой линии губ, он любил наблюдать, как таяла его вредная привычка.

Серые пары уплывали вверх, меняли форму, размер и растворялись в темноте.

Две сигареты за раз были нормой. А сегодня такой повод, что можно и вторую пачку почать. Он печально усмехнулся. Вадим не признавал алкоголь, поэтому тост за неудавшуюся личную жизнь повис в немых клубах дыма.

Когда Соня собирала вещи, он не пытался ее остановить, не стал задавать вопросов, просто, в конце концов, закрыл за ней дверь.

Вадим не любил бытовых разговоров, считал их мелкими и ненужными.

Он мыслил масштабно, умел делать деньги из воздуха и считал, что этого достаточно для создания семьи.

На все Сонины предложения о совместном выборе мебели, гардин, картин, он реагировал одинаково — целовал ее в лоб, говорил, что она умница и со всем справится сама.

Его дело — бизнес, большие люди, важные встречи, перелеты и переговоры.

Отдых — полноценный восьмичасовой сон.

Встречи с друзьями, туризм, прочие развлечения — это было за гранью, рассчитаной до минут, жизни.

Все Сонины попытки как — то его разговорить, просьбы рассказать о детстве разбивались о скалы неприступного «это неинтересно».

Единственной его слабостью, даже фетишем, были струйки сигаретного дыма.

Запах табака и дорогого одеколона, запах отца. Вадим всегда хотел быть на него похожим, восхищался, считал идеалом, мечтал дотянуться до его уровня, быть таким же непоколебимым.

Непреложная фраза, засевшая в голове Вадима с раннего детсва, и ставшая его руководством по жизни — «Будь выше этого». Он слышал ее всякий раз, когда заговаривал о чем — то неважном. О Маринке из 5А, которая дала ему анкету, а потом обиделась, прочитав ответы. О Кольке, который был капитаном и не хотел брать Вадима в волейбольную команду. О красивом щенке с грустными глазами, который бежал за ним от школы до самого дома. Всегда одно — «Будь выше. Все это мелочи. Не разменивайся по пустякам».

Вопросы отца к сыну тоже были чопорными и однообразными, — «Ты прочитал ту главу, которую я задал тебе вчера?», «Ты посмотрел новости экономики?», «Ты завел будильник на шесть?».

Маму Вадим помнил плохо, он был совсем маленьким, когда они с отцом развелись. Все разговоры о ней сразу пресекались, — ни хорошего, ни плохого, как — будто ее никогда и не было в их жизни.

Отца не стало два года назад. Инсульт. Он умер в одиночестве больничной палаты. Попрощаться с ним пришли немногие бывшие коллеги. Соня тогда сказала, плача, что страшно быть таким сильным и одиноким…

Вадим смотрел в ночное небо с балкона своего роскошного, пустого дома, глотал привычный дым, тридцать пять лет жизни строгим, лаконичным шлейфом лежали за его спиной. Ему не в чем было себя упрекнуть, он всегда все делал правильно, все рассчитывал и раскладывал по ровным полкам, на которых не было ни пылинки.

Но внутри разрасталась пустота, такая же, как в его большом, одиноком доме. Все серо — дым, стены, и, как — будто, бесцветна душа…

Он набрал Сонин номер:

— Знаешь, в детстве я мечтал о собаке, большой, с золотистой шерстью и длинными ушами. Ты как — то спрашивала у меня, что я хочу на День Рождения, так вот, я хочу жизнь! Хочу выбирать занавески, хочу бегать с собакой, хочу лежать на пляже и смотреть на звезды. С тобой.

Два одиночества

Два одиночества дрожали в парке листьями.

Под ноги капала небесная вода.

Когда бы взглядами они не прикоснулись,

То оставались островами б навсегда.

Они встретились в осеннем парке, когда по аллеям отстукивали блюз дождевые капли.

Она сразу его узнала, почувствовала — это он, тот единственный, что так и не случился в другой жизни.

И если сейчас пройдет мимо, то больше не случится никогда.

Ее рыжие волосы развевались на ветру, вторя кружению мокрой желтой листвы, и он не мог оторвать глаз от этого чувственного сентябрьского танца.

Он видел ее раньше, в той, иной вселенной, в которой не сбылось. А теперь не понимал, почему невольно замедляет шаг, почему не может позволить себе просто пройти мимо. Почему обязан не отпустить.

Он забыл..

Она не знала, как его остановить, задержать хотя бы на миг. Разум спорил с чувствами, давя на гордость, а сердце пылало.

Перекрестная линия, стук сердец.

Они сблизились, наконец.

Но…

Снова отдалялись.

И вдруг не выдержал Всевышний дирижер,

И обернулись оба, в унисон.

И разорвали пелену дождя

Синхронно прозвучавшие слова:

— Такой ливень. У вас не найдется зонта?..