И вянут розы в зной январский

Алиса Ханцис

«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?

8. Центральный вокзал

Место у окна оказалось свободным, и можно было наконец расслабиться и развернуть газету. Скользнуть лениво по частоколу длинных колонок, пока глаз не зацепится за что-нибудь любопытное.

«Р-р-р-р», — прочитал он сначала, и только затем обратился к заголовку. Полет Гарри Гудини! «„Р-р-р-р“, — зарычал пропеллер, молотя лопастями воздух. Пилот коснулся зажигания, и машина покатилась со скоростью, быстро достигшей тридцати миль в час. Проехав сорок или пятьдесят ярдов, Гудини выдвинул подъемные панели, и самолет взмыл в воздух, как птица. На одно мгновение Гудини ощутил трепет — когда понял, что он действительно на небесах».

Знаменитый фокусник совершил первый в Австралии управляемый полет, и где — в захолустной деревне к северу от Мельбурна! Однако же как отстаешь от времени с этой горой дел, подумал Джеффри; наверняка ведь сообщали заранее, и можно было съездить посмотреть… И сразу кольнуло ревниво: вот ведь, опередил местных заезжий гастролер. В Америке давно уже летают, а здесь словно никому это не интересно. Хотя Гудини, конечно, молодец: смог выделиться из сотен рядовых фокусников, прозябающих в провинциальных театриках, да как — с блеском истинного мастера, который не только владеет ремеслом, но и умеет подать его совершенно по-новому.

Человека влекут тайны, и тот, кто поставил на них всерьез, не прогадает. А какие это тайны — хитроумный фокус с исчезновением, лихо закрученный детектив или еще что-нибудь — каждый выбирает сам.

Напротив села дама средних лет в мышасто-сером платье и с выцветшим каким-то лицом: брови и ресницы совсем светлые, блеклая кожа, льняная прядь выбилась из-под шляпки; в глазах — вековая тоска. О чем она думает? Сосед справа кашлянул, и она мучительно поморщилась. Мигрень ли (вот тронула рассеянно висок), болезненная раздражительность? А может, дома мечется в горячке ребенок, оставленный с няней, и даже чужой кашель причиняет страдание?

Вот — уже загадка; пока маленькая, но уже способная заинтриговать.

У многих из тех, кто приходит к нему в магазин, тоже есть свои тайны — правда, всё больше другого свойства. Величественная матрона, проигравшаяся в пух и прах на скачках; бездельник, задолжавший кредиторам; милая молодая женушка, потратившая все хозяйственные деньги на модные наряды, — все они молят о драгоценных чеках. И о молчании. Перед глазами всплыло румяное лицо госпожи Марвуд — почтенной супруги члена Парламента, радетельной матери и, между прочим, страстной любительницы виста. Сия маленькая слабость до такой степени владела ею, что нередко затмевала все прочие (весьма немногочисленные, следует признать) мысли. Кроме того, леди Марвуд была на редкость общительна и в задушевной беседе охотно выбалтывала столько пикантных подробностей о других столь же очаровательных дамах, что не будь у Джеффри прекрасной памяти, ему пришлось бы обзаводиться записной книжкой. Никто не посмел бы назвать его сплетником или любителем подсматривать в замочную скважину из пошленького любопытства. Но с самого детства ему известна была нехитрая истина: всякая деталь может однажды стать незаменимой, поэтому надо собирать всё.

Когда он вышел из поезда в Ист-Кэмбервелле, на улице уже стемнело. Резкий южный ветер гонял по платформе мусор и опавшие листья. К ночи наверняка соберется дождь. Идти пешком при таком ветре не очень приятно, но он все-таки решил не брать извозчика: дуть будет в спину, да и всего пути — четверть часа.

Еще с порога он почувствовал больничный запах, который всегда наводил тоску.

— Что сказал доктор? — спросил Джеффри, вручая Мэгги шляпу и трость.

— Говорит, перелома нет, слава Богу. Как тут все переволновались, мистер Вейр…

— Достаточно, Мэгги, спасибо.

Ванесса сидела в комнате для завтрака и читала, положив на стол забинтованную до самых пальцев руку.

— Больно? — Джеффри понизил голос, но не стал сильно смягчать его, чтобы сестра не решила, что ее жалеют.

— Уже не очень, — равнодушно ответила она. — Неудобно скорее.

— Не надо было падать на правую руку.

— Благодарю покорно, в следующий раз упаду на левую.

В гостиной висела тягостная тишина; даже часы, казалось, тикали вполголоса. Отец делал вид, что занят газетой, тетка шевелила спицами. Увидев Джеффри, она всхлипнула и затянула жалобно:

— Что же такое творится? Как нам быть дальше — запирать на ночь дверь в ее спальню?

— Ох, помилуй, Хильда! — оборвал ее отец. — Что за вздор ты несешь?

Старая дева обиженно смолкла, но надолго ее, как обычно, не хватило.

— А если все-таки пригласить доктора из Кью?..

— Опять вы, тетушка, за свое, — вступил Джеффри. — Это же, простите, нелепо. Она умная девушка, а вы хотите запереть ее в сумасшедший дом.

— Тише, тише! — замахала она руками в испуге. — Я ничего такого не говорила. Но должны ведь там знать, как лечить снохождение…

— Перестань же, наконец, кудахтать! — не выдержал отец. — Мужа ей надо, а не врача. И книжек поменьше. А мы дышать на нее боимся. Разбаловали.

За ужином царило молчание; отец хмурился, тетка то и дело бросала озабоченные взгляды на Ванессу, которая флегматично ковыряла еду, держа вилку левой рукой; Эдвин, как обычно, витал в облаках. Когда подали десерт, Джеффри завел разговор о том, что было сегодня в магазине, и плавно перешел к Агате.

— Сёстры, — он взял свой самый задушевный тон, — дочери преуспевающего врача с Тасмании — и представьте, какое несчастье! Только тем и сводят концы с концами, что миссис Клиффорд шьет на заказ.

— А сколько им лет? — оживилась тетка, забыв, что минуту назад была безутешна.

— Одной около двадцати, вторая старше лет на пять.

— Бедняжки… Так ты коротко с ними знаком, Джеффри?

— Ну, более или менее, — он лучезарно улыбнулся прямо в черепаховые теткины очки. Мутновато-серые глаза блеснули из-за толстых стекол, и Джеффри отчетливо увидел, как лихорадочно заработал ее мозг. Наживку она проглотила с большим аппетитом: еще бы, дочери врача, из которых одна молодая и незамужняя. Пусть сейчас и нуждаются, но это дело временное. Главное в жизни — связи, правда ведь?

— Я бы пригласила их погостить. У нас так редко кто-то бывает! — она обвела взглядом стол, приглашая всех разделить ее энтузиазм. Ванесса, до этой фразы безучастная, взглянула на отца, и он потупился. Все знали, почему.

— Они в трауре, — напомнил Джеффри. — Сестре миссис Клиффорд, кажется, остался месяц.

— Ну, пригласим в апреле. А то мы скоро совсем зачахнем, — Голос ее окреп и звучал преувеличенно бодро. — Пускай молодежь веселится. Ну и, в конце концов, молодые барышни в доме…

Тетка хитро улыбнулась Эдвину, и он напрягся, даже голову попытался вжать в плечи, хотя непросто это сделать с такой-то шеей. Фамильная лебяжья красота, которая так шла сестрам, ему была как корове седло, и в голове пронеслась привычная мысль: не будь он так похож на всех Вейров, его порок не казался бы столь отвратительным. Но увы: бабушкины узкие кисти с пальцами пряхи, шотландское золото в волосах — не всегда паршивая овца неприглядна с виду. А вот внутри… Постыдная тайна Эдвина перевесила бы все мелкие грешки тех, кто приходит к ним в магазин.

На улице зашумело, ровно и сильно, и тут же полыхнуло наискось, через все окно. Отец встал из-за стола; Джеффри, как было заведено, проследовал за ним в кабинет.

Ежевечерний отчет о делах завершился, вопреки обыкновению, не точкой, а нерешительным многоточием. Отец смолк, подергал себя за седой ус, пожевал губами. Наконец заговорил, немного ворчливо.

— Как тебя понимать с этими сегодняшними сестрами? Что-то не припомню, чтобы ты знакомил нас со своими друзьями.

Джеффри выдержал паузу и сказал мягко:

— Знаешь, я подумал, что Нессе помогло бы общение. Да, она не жалует наших соседей, но на них же свет клином не сошелся. А новые знакомые развлекли бы ее — может, тогда нервы придут в порядок.

Отец хмыкнул, откинулся на спинку кресла и забарабанил пальцами по подлокотникам.

— Что ж, это неплохая идея, — голос его звучал не вполне уверенно. — А твои знакомые, надеюсь, не из таких, что слишком много себе позволяют?

— Абсолютно. В высшей степени приличная семья, и дочери знают свое место. При этом неглупы и прекрасно воспитаны.

— Это хорошо. Думаю, Нессе будет полезно такое общество.

Вот теперь все закрутится, подумал Джеффри. С этой минуты каждый день будет приближать его к Агате. Конечно, если бы не ее черное платье… Но та, другая, скоро сменит его на голубое или желтое — и послушно перекинется мостиком, достаточно устойчивым, чтобы на него опереться.