Душа. Никто, кроме тебя

Алиса Селезнёва, 2023

Светлану так сильно тянет к Роману, что втихомолку она называет свою любовь болезнью. Он слишком вспыльчив, слишком упрям и давно перешагнул возрастной рубеж в тридцать пять. Но это совершенно её не смущает, потому что в глубине души Света знает: любовь, победившую смерть, не испугать одной лишь разницей в возрасте…

Глава вторая

Осень две тысячи двадцать девятого года началась рано. Сентябрь выдался холодным и дождливым. Люди, перепрыгивая через лужи и грязь, нервно кутались в шерстяные шарфы и с ожесточением смотрели на всё ещё зелёные деревья, которые, казалось, и не думали переодеваться в багряные и золотые одежды. Лишь в начале октября природа всё-таки взяла своё, и деревьям пришлось сдаться. Словно по взмаху волшебной палочки, все осины, берёзы и тополя в округе в течение нескольких дней окрасились в яркие цвета и начали сбрасывать листья. Пятого октября листопад не заканчивался до самого вечера, и я была вынуждена постоянно отряхивать пальто, боясь, что самый красивый из признаков осени окажется под моим воротником или в карманах.

Программирование я сдала две недели назад, и отчисление из университета мне больше не угрожало, но даже этот факт не делал мою жизнь легче или счастливее. Всё от того, что буквально позавчера комендант здешнего общежития бросила на мою кровать бумагу о том, чтобы я как можно скорее освободила комнату №411 и подыскала себе жильё в городе.

В прошлом году мы жили втроём. Я, магистрантка первого курса с факультета информационных технологий — Антипенко Рита, и Осипова Маша, тоже студентка мехмата, но только на курс выше меня. Рита появлялась в общаге крайне редко. В комнате она скорее держала место, а спать предпочитала не то у своего парня, не то у гражданского мужа, которому родители купили квартиру где-то в центре, на Ленина. Маша же напротив постоянно обитала «дома» и при том не одна. Рядом с ней всегда маячил её однокурсник Лёша Турханов, который вообще-то был «прописан» в комнате №420, находящейся как раз напротив нашей. Но там, кроме него жило ещё трое парней, а потому в силу известных обстоятельств он и переселился к нам да ещё и на кровать к Маше. Когда меня отправляли вечером погулять, потому что у них было очень «важное» дело, я молчала. Когда Лёша, не разбираясь, где, чьи продукты, ел из моей кастрюли, я не говорила ни слова, но, когда однажды ночью он настежь открыл окно, наплевав на то, что моя кровать стоила как раз под подоконником, я не выдержала и пошла к коменданту.

Любовь Ивановна Комарова, женщина лет пятидесяти пяти, с красивыми тёмно-зелёными глазами и короткими волосами баклажанного цвета, выслушала меня без особого энтузиазма. Интим в комнатах общежития она не приветствовала, но наверх поднималась крайне редко.

— С Осиповой говорила? — холодно спросила она, продолжая сидеть в своём кресле.

— Говорила, — промямлила я, — причём не раз.

— И что?

— Да ничего. Только шутит да руками разводит. Ну перепутал, ну жарко стало.

— Да, я не об этом, — Любовь Ивановна потёрла глаза и сложила губы бантиком. — Ладно, разберёмся.

И она действительно разобралась. Больше к нам в комнату Лёша не совался, а ровно через день съехала и Маша, по всей вероятности, к нему в четыреста двадцатую. Даже говорить со мной не стала, только посмотрела долгим взглядом и дверью хлопнула. Особой радости я тогда не испытывала. Ночью, конечно, теперь никто не храпел, форточек не открывал и кастрюль моих не трогал, но чувствовала я себя при этом гадко. Может, зря я коменданту нажаловалась, может, надо было ещё раз поговорить с ними обоими?..

Однако долго на эту тему мне рассуждать не пришлось. Уже в следующие выходные по пожарной лестнице в общагу залез какой-то парень и, прокричав на всю улицу: «Светка, выходи!» — разбил окно в моей комнате. Ну, а в понедельник все Машины подружки с этажа клялись Любови Ивановне, что постоянно видели меня с ним.

Так я и лишилась права жить в общежитии за аморальное поведение.

Весь позавчерашний день я прорыдала на кровати белугой. Естественно, никакого парня с кирпичом я не знала, но оправдываться смысла уже не видела. Маша и Лёша провернули всё мастерски. И мне отомстили, и комнату одну на двоих заполучили.

Разбираться с ними я не стала. Во-первых, времени не нашлось, во-вторых, желания. Нужно было срочно что-то делать с жильём, а потому, прислушавшись к своей университетской подруге Вере Андроповой, я решила посмотреть объявления о сдаче дешёвых комнат.

— А вообще обрати внимание на квартиры с хозяйкой, — советовала она, просматривая фотографии вместе со мной. — Особенно, если сдаёт пенсионерка. Характер, конечно, у них бывает не сахар, но цены весьма демократичные. Иногда они просят делать уборку и ходить в магазин. Социальных работников не на всех хватает, а одиноких стариков сейчас полным-полно.

Вера ещё в школе занималась волонтёрством, а потому знала, о чём говорит. Три балла, что начислили ей за добровольческую помощь пенсионерам, сыграли важную роль при поступлении на бюджет в наш университет.

Нужная квартира нашлась только через два часа поисков. Соблазнительная цена в три с половиной тысячи рублей, заставила меня уцепиться за неё, как за спасательный круг.

Смущало только одно «но»: жила там не старушка, а старик. Впрочем, обязанности от этого не менялись. Один раз в неделю необходимо было делать уборку, один-два раза в месяц сопровождать хозяина квартиры к врачу и иногда покупать продукты строго по списку.

— Вполне приемлемо, — улыбнулась Вера и набрала на своём смартфоне номер мужчины, указанный в объявлении.

— Надеюсь, он не маньяк, потрошащий по ночам своих квартиранток.

— Да из него, наверное, песок сыплется, — хохотнула Вера, — а ты говоришь маньяк. — Главное, чтоб не военный, а то замучает чистотой и порядком.

Старик жил в жёлтой девятиэтажке на проспекте Декабристов. Мне этот район приглянулся сразу. И университет близко, и транспортная развязка хорошая. Встречу назначили на сегодня, именно поэтому я и торопилась после занятий.

Топтаться на коврике не пришлось. Он открыл дверь сразу, как только я нажала на звонок. Видимо, уже поджидал меня на стуле в прихожей.

— Вы Светлана?

Я улыбнулась. Светланой вне университетской жизни меня почти не называли.

— А Вы Николай Андреевич?

— Так точно.

— Простите, что в домофон не позвонила. Там дверь в подъезд была открыта, поэтому я и зашла сразу. Наверное, сломалось что-то.

— Наверное. — Он почесал чисто выбритый подбородок и жестом пригласил меня в комнату. — Вы не стойте на пороге. Разувайтесь и проходите. Пол чистый. Да-да, сапоги к стене, пальто можно на вешалку. Не стесняйтесь — хозяйничайте.

Квартира мне понравилась с первого взгляда. Немного на старинный манер, но вполне приличная. У одной стены стояла крупно-габаритная светло-коричневая «стенка» с сервантом под посуду и книжным шкафом, у другой — диван, покрытый красивым ярко-красным покрывалом. Объёмный телевизор примостился на широкой тумбе в углу. Потолок был отделан плиткой с рисунком в виде вазы с лилиями, а на полу, под цветастым ковром, виднелся светлый, добротный линолеум.

Сам хозяин был под стать комнате. Приятный в общении, с чистой правильной речью и добрым взглядом он тут же напомнил мне нашего директора школы, по совместительству историка. У того была точно такая же рубашка, как у Николая Андреевича, синяя, из фланели, в клеточку. Как любила повторять бабушка: «Чтоб не мёрзнуть». Но ростом они отличались. Наш директор считался коротышкой, а Николай Андреевич, даже ссутулившись, наверняка мог без подставки достать что-нибудь с верхней полки. Но худой очень. Ввалившиеся глаза, по-видимому, раньше были голубыми, а теперь совершенно выцвели.

— Вот как-то так, Светлана, — развёл он руками, показывая полный рот хорошо вычищенных зубов. — Всё как в объявлении. Перетруждать сильно не буду. Раньше сам справлялся. Жена умерла почти сорок лет назад. И полы мыл, и готовил, но сейчас трудно становится: спина совсем не гнётся. Даже новомодная швабра не помогает. Зять хотел домработницу нанять, но он тоже не Рокфеллер, вот я решил комнату сдать, но больше ради компании, чем ради денег. Как из школы ушёл, совсем тоска заела.

— Так Вы учитель?

— Пятьдесят шесть лет историю преподавал. — Он засмеялся и хлопнул себя по колену. Я, услышав про его предмет, тоже улыбнулась. — В прошлом году уволился. Надо давать дорогу молодым, жалко только под окном очереди нет. Никто теперь в школу идти работать не хочет. Тяжело там и денег мало платят.

Я промолчала, он посмотрел на сервант с посудой.

— Продукты зять мне на неделю закупает. В будни, бывает, только за молоком и хлебом в магазин хожу. Но зимой с моими суставами по нашим дорогам идти непросто, поэтому, если останетесь, буду просить Вас.

— Я не против.

— А с плитой у Вас как?

— Ну, — протянула я, — повариха я не весть какая, но суп и кашу сварить смогу. Раньше я в общежитии жила, и мне приходилось готовить.

— Если согласитесь иногда готовить, будет очень хорошо. Продукты, разумеется, с меня. Ужинаем вместе. В еде я неприхотлив. Ем всё и теперь уже в небольших количествах. Зять, конечно, просит ограничить жареное и солёное, но я без картошки со сковороды и огурцов из банки обойтись не могу.

Отвечать на это мне тоже было нечего. Предложение о готовке насторожило, но я решила не заострять на нём тему.

— Если всё устраивает, пойдёмте, покажу комнату, в которой будете жить Вы.

Вторая комната понравилась мне даже больше первой, хотя она и заметно уступала ей в размерах, но то, что большая не была проходной, уже радовало. По крайней мере, я могла входить и выходить, не боясь застать Николая Андреевича в пижаме. Светлые обои с серебристыми завитушками приятно радовали глаз, на окне висели тёмно-синие шторы в жёлтых полумесяцах. Кровать, придвинутая к стене, располагалась рядом с платяным шкафом. Напротив шкафа, у другой стены, стояли письменный стол и два стула.

— Если хотите, можем сделать перестановку. Стол придвинем к окну и поставим телевизор.

— Спасибо, я не смотрю телевизор. А вот стол бы и правда переставила. Иногда просто хочется посмотреть в окно, на деревья, на листопад или снег.

— Понимаю, — старик печально улыбнулся. — Моя Наташа тоже любила смотреть в окно. Бывало, задумается и грызёт ручку.

— Ваша жена?

— Моя дочь.

Дочь? Я вдруг нечаянно поймала себя на мысли, что хозяин квартиры впервые заговорил о своей дочери. Впрочем, я и сама должна была догадаться. Если есть зять, дочь должна быть априори. Но только почему ездит к нему по выходным не она, а её муж. Может, болеет, или поссорились?

— Когда я могу заехать?

Николай Андреевич чуть прикрыл глаза.

— Хоть завтра.

Я улыбнулась и протянула ему руку.

— Вы не хотите посмотреть на мой паспорт?

— Мне достаточно студенческого билета. Вы, кажется, сказали, что учитесь на мехмате классического университета.

— Так точно, — вернула я недавно брошенную им фразу.

— Ну что ж печать, вроде как настоящая, — произнёс он, рассматривая врученные корочки. — Давайте попробуем. Обещаю не изводить Вас пустыми разговорами и не цепляться из-за волос в ванной.

Не удержавшись, я рассмеялась. Мне нравилось, что хозяин квартиры, где я собиралась снимать комнату, обладал неплохим чувством юмора. С такими всегда проще ужиться. Да и вроде голова у него варит вполне сносно, следов деменции не заметно, хотя на вид ему около восьмидесяти.

— Тогда до завтра, — дойдя до прихожей и надев пальто и сапоги, я уже взялась за дверь, собираясь учиться открывать замок, но… нос к носу столкнулась на пороге с темноволосым высоким мужчиной, около ног которого вился здоровенный косматый пёс.

И самое ужасное, что мне хватило одного взгляда, чтобы вспомнить имя этого человека…