Немир

Алиса Клио

Нешуточное руководство по спасению мира – вот что это такое.Студент Ленни попадает в иную реальность. Этот новый мир – всего лишь черновик, созданный Богом-Творцом Сущего (проще говоря, Немир), к тому же крайне нестабильный. Предотвратить апокалипсис, именуемый здесь Беспределом, и переписать историю – та ещё задача! К счастью, Ленни будет не один. К несчастью – цели его новых друзей и их понимание происходящего слишком различны, чтобы предприятие имело успех…

Что прячут камни стен

Глава первая

С точки зрения народа, сказки не имеют иной цели, как действовать на фантазию.

«Русский фольклор» (учебник) (Т. В. Зуева, Б. П. Кирдан)

Он был таким же, как все, обычным жителем Настоящего Мира.

Ленни Мантуер родился и вырос в городке на побережье залива. Городок был такой маленький, что обходился без собственной истории, написанной на гербовой бумаге и заверенной Главной Печатью, как у всякого уважающего себя населённого пункта. Даже писателя, способного сочинить такую историю, нечем было сюда заманить, — почему-то романтика здешних мест прельщала только торговцев да разных дел мастеров. Сам городок состоял из нескольких улочек, сходившихся к центральной площади, где располагались рынок, аптека, государственные учреждения и библиотека. Последняя была самым внушительным зданием в округе, что говорило о том, что читатели, в отличие от писателей, в городке не переводились.

Ещё в детстве, рисуя цветными мелками на асфальте, Ленни изображал буквы алфавита. Не людей — люди не интересовали его настолько. У каждой буквы был свой стиль, характер и внутренний мир — за этим Ленни следил особенно тщательно. Неуверенной рукой он создавал набросок с натуры (позировала вывеска ближайшей овощной лавки), а затем украшал его затейливыми завитками и экзотическими цветами. Буквы разворачивались у него в целые картины, которые часто привлекали беспечное внимание сверстников — правда, ненадолго. Но Ленни не переживал: он не был тщеславен и не искал популярности; он даже не расстраивался, когда его рисунки погибали под струями дождя — новые вырастали, будто подснежники, на ещё влажном асфальте. В общем, у Ленни был счастливый характер.

Помимо овощной лавки на площади были также мясная, бакалейная, булочная, парикмахерская и другие заведения, назначение которых Ленни узнал много лет спустя, зато уже сейчас он знал, как они звучат и пишутся. Как-то в один из дней ранней весны, когда моросил дождь, уже ставший постоянным спутником его занятий, алфавит закончился. Ленни завершил последнюю картину. Букву тут же размыло водой, но он не заметил. Взъерошенный и мокрый, он отряхнул руки и отправился домой.

Дождь продолжался, воробьи галдели на мокрых липах, родители, как водится, ничего не подозревали… Ленни зашёл в отцовский кабинет, где стоял книжный шкаф, и приступил к делу.

Неделями просиживал он теперь на стремянке, далёкий от земли, зато близкий к самой высокой полке, листая старые книги в потёртых переплётах — а именно в старых книгах, как известно, находится место абсолютно всему. Мама Мантуер умоляла его спуститься ниже, к литературе, более подходящей его возрасту. Всему своё время, отвечал Ленни — и возвращался к своему занятию. Засыпал он с книгой в объятьях; его курчавые волосы были усыпаны бумажной трухой.

Итак, Ленни любил книги… а книги любили его — во всяком случае, ничто не указывало на обратное. Пока.

Папа Мантуер грозился закрыть шкаф на ключ, но так и не выполнил угрозу. Сам редактор, он втайне радовался рвению сына. В городскую библиотеку Ленни ещё не допускали (по малости лет), и супруги Мантуеры в конце концов пожалели его и оставили всё как есть.

Ленни не сразу смирился со строгой чернотой и чёткостью линий, присущей напечатанному тексту. Ему казалось — буквы в книгах должны быть даже более красивыми и цветными, чем на рекламах и вывесках. Но скоро, овладев магией чтения, он смог наблюдать, как невзрачная вязь печатных знаков оборачивается высокими каменными замками, серо-стальными тучами, отражёнными в быстрых водах реки, заколдованными крылатыми деревьями-птицами, гневливыми зелено-чешуйчатыми рептилиями — драконами, выдыхающими пламя и заливающими его собственными слезами… слезами одиночества и отчаяния, поскольку никто никогда не целовал их сморщенные носы. Он прочёл о нарядных городках на игрушечных холмах, о рыцарях, гремящих железом на каменных мостовых этих городов, о принцессах, влюблённых сразу во всех рыцарей земли… Это было намного интереснее, нежели «Овощи» и «Отбивные» и куда увлекательнее, чем однообразные городские улочки с обычными гражданами, спешащими туда и обратно по своим обыденным делам.

Гражданами мира, который он потом, гораздо позже, назовёт Настоящим…

Он принадлежал к немногим счастливцам, которые сразу узнают своё призвание.

Ленни вырос быстро и неожиданно для самого себя, и тогда пришло понимание, что он — не просто человек, а тоже гражданин этого мира, и должен этим гордиться, если больше пока нечем.

А это означало, что настала пора прощаться и искать в жизни свою дорогу. Однако тут возникли определённые сложности. Отец Ленни долгое время работал редактором столичного альманаха «Путь к вершинам» (в столице писателей было много, и ещё больше редакторов). Будучи человеком приземлённым, он отдал литературное пространство «Пути» в полное распоряжение теоретиков чистого реализма в поэзии и прозе. И, хотя папа Мантуер застал могучий расцвет научной (и ненаучной) фантастики, он так и не смог привыкнуть к этому жанру, не видя в полусказках практической пользы для человека нынешнего столетия. Ему нужны были реальные люди и реальные пути. Самое интересное было в том, что вскоре многие фантастические вещи воплотились в жизнь, которую папа Мантуер после этого перестал признавать «реальностью». В самом деле, какая же это реальность, если в ней преспокойно сбываются самые невероятные придумки и прогнозы?

Напротив, Ленни в юности обожал фантастику (она вытеснила из его души сказки древних фолиантов, что дало возможность маме Мантуер наконец опечатать верхние полки и вздохнуть свободно, благо воздух в квартире стал значительно чище). Ленни даже читал под кроватью «Конана-варвара», о чём, однако, вспоминать не любил. Когда пришла зрелость, а с нею — необходимость выбора профессии, Ленни отказался говорить на эту тему. Камнем преткновения стали отношения с отцом, который хотел видеть сына редактором и намеревался в будущем передать ему дела альманаха. Находясь на пике конфликта, Ленни не мог, да и не желал определяться. Родственники подвергли его коллективной анафеме и перестали выдавать деньги на карманные расходы, но только усугубили ситуацию. Так продолжалось несколько лет, пока не разрешилось само собой со смертью Мантуера-старшего. Тогда же выяснилось, что мамы Мантуер не существовало. Ленни воспитывала мачеха, и настоящей матери он так и не узнал. Правда, приёмная мать была неизменно добра к нему, но он предпочёл уйти. Повзрослев и кое-что поняв, Ленни решил посвятить себя книгам — этот поступок стал как бы примирением с отцом и одновременно признанием в любви к жизни, более снисходительной, нежели бывший редактор «Пути к вершинам».

Окончив школу, Ленни не захотел ехать на учёбу в столицу, чтобы не отдаляться от места, где чувствовал вдохновение. Библиотека притягивала его, и сила притяжения был велика. Но без специального образования туда не брали. Ленни два года промаялся без дела и, наконец, поступил в институт библиографии. Это учебное заведение обосновалось здесь не так давно, но уже процветало, поскольку сюда стекались юные всезнайки со всего Побережья. Вскоре его взяли на работу. Этому обаятельному сильному юноше с добрыми синими глазами совсем не подходило прозвище «архивный крыс», придуманное остроумными сокурсниками, но именно оно давало представление о его единственной страсти. Новая работа позволила узнать о книгах всё — по крайней мере, о тех, что поступали в библиотеку, а если каких не было, то Ленни всегда мог сказать, почему их нет, и когда появятся. Была у него удивительная способность: пролистать любую новинку, как бы «сканируя» её содержание, и тут же определить, в какой раздел её отнести; мало того, у него была феноменальная память на сюжеты — он запоминал их сотнями и никогда не затруднялся дать подробную консультацию посетителю.

Можно без преувеличения сказать, что его все любили, поскольку нрав у Ленни был мягкий, чуткий и отзывчивый. Он никогда не грубил, не кричал, не срывал зло на невинных и всегда стремился найти компромисс. А главное, не считая фанатичного отношения к работе, никогда за свою короткую жизнь длиной в двадцать три года Ленни не давал повода окружающим усомниться в своей непоколебимой нормальности.

Из родных у него осталась тётя Хинильда, жившая за городом, да другая тётя, дальняя родственница матери, с которой Ленни общался два-три раза в год. Он продолжал учиться и работать, снимая квартиру на центральной площади рядом с библиотекой. Его, не слишком общительного от природы, добровольное одиночество не тяготило: совместный ужин с парой друзей оставался источником впечатлений надолго, и в целом такая жизнь Ленни устраивала. Спокойствие нарушали только письма, исходящие от тёти Хинильды. Тётя не пользовалась телефоном, считая, что это дорого, а давала работу почтальонам. Если сообщение было срочным, она просила посыльного: «Греби, сынок, побыстрее». К счастью, таких писем оказывалось немного, иначе бедный студент разорился бы на одних чаевых.

Однажды почтальон сказал Ленни: «Вам надо завести жену. Очень полезный зверь в доме, и Ваша тётя не будет доставать почём зря». Ленни любезно кивнул, но чаевых не дал, и срочных писем с тех пор не было. Жизнь пошла дальше своим спокойным ходом, и шла, покуда однажды…

Однажды Ленни проспал.

Он проснулся в одиннадцать часов тридцать две минуты по местному времени, то есть на два часа позже обычного. Едва открыв глаза, Ленни ощутил нарастающее раздражение, словно пропустил нечто важное, при чём непременно должен был присутствовать…

И тут он услышал внутренний голос. Это было столь неожиданно, что Ленни окончательно пробудился и прислушался, пытаясь определить его источник; как ни странно, это удалось — невидимый собеседник расположился где-то в районе живота, на несколько пальцев ниже солнечного сплетения. Ещё ничего не понимая, Ленни инстинктивно напряг слух, но успел различить лишь конец фразы и слово «поздно», прозвучавшее особенно отчётливо.

«Что значит «поздно»? — поинтересовался он сердито, поскольку ощущения в животе были не из приятных.

«Объясняю, — ответил голос. — Тебе осталось жить каких-нибудь шестьдесят четыре года, три месяца, пятнадцать дней, шесть часов и двадцать пять… нет, двадцать четыре минуты. Это время даётся тебе для работы по специальности (сюда входит также работа над собой), обретения и укрепления семейных уз, наживания благосостояния и воспитания подрастающего поколения. Также из всего объёма отпущенных тебе лет я вынужден выделить двадцать восемь процентов для сна, без которого человек обходиться не может…»

«И что? — поинтересовался Ленни, предчувствуя недоброе. — Семья, работа, дети… А как же всё остальное?..»

«Что — остальное?» — недовольно поинтересовался голос.

«Ну, творчество, развлечения, отдых… Созерцание, наконец!»

«На всё это у тебя время уже было», — спокойно заявил голос.

— А не пошел бы ты… — грубо ответил Ленни, однако встал и оделся. Настроение у него сделалось премерзкое.

«Вот и здорово! — искренне обрадовался голос. — И не забудь, что к четырём тебя ждёт тётя Хинильда; она уже очень стара, и, если ты опоздаешь хоть на полчаса, у неё может случиться удар!»

Дорога к тётиному дому пролегала среди кустов акации и шиповника. Это была неасфальтированная дорога — обычное дело для провинциальных посёлков. Пыльная и узкая, похожая на колею от колеса гигантского вездехода, настоящее бедствие в выходные дни, когда городские жители рвутся в пригород на своих машинах, но вполне сносная в будни. Вот почему Ленни выбрал для путешествия среду; к тому же он ясно понимал, что длительность визита к тёте обратно пропорциональна его эффективности. Застрять же у неё на целый выходной ему совсем не улыбалось.

Он шёл, энергично перебирая ногами, зорко вглядываясь вдаль, и громко кричал (не называть же такое пением!) любимую дорожную песню:

Сияет небо синевою над моею головой.

Сверкает солнце в вышине над бирюзовою волной.

Топчу ногами шар земной, вокруг меня — цветущий сад,

Иду, куда глаза глядят, но только не назад!

Иду вперед, иду вперёд, куда глаза мои глядят,

Пусть не зовёт, пусть не зовёт, пусть не зовёт никто назад!

Мерцают звёзды надо мной, повсюду мрак и тишина.

Спустилась ночь. Все говорят — она для отдыха нужна.

Но сила ночи не страшна, как небесам не страшен ад,

Я продолжаю путь вперёд, ведь промедленье — шаг назад!

Иду вперёд, иду вперёд, иду на ощупь, наугад,

Пусть не зовёт, пусть не зовёт, пусть не зовёт никто назад!

Куда б тропа не завела, куда б волна не занесла,

Я помню — выбор сделан мной; в нём не ищу добра и зла.

И пусть я сам не выбирал себе ни цели, ни пути,

В одном я точно преуспел: я понял, главное — идти.

Иду вперёд, иду вперёд, куда же мне ещё идти!

Ведь у меня, ведь у меня другого не было пути!

Горланил он, чтобы придать себе бодрости, а так в песне не было какого-то особенного смысла. Иногда Ленни глядел вдаль: не покажется ли одинокий автомобилист; обычно они едут тихо-тихо, поэтому, когда колымага поравняется с пешеходом, есть возможность напугать водителя неожиданно громким пением, начав очередной куплет.

Любимое развлечение студента.

Увидев, наконец, знакомые крыши посёлка, и среди них тётин дом, Ленни примолк и ускорил шаг, всем видом показывая, как он торопится. Потому что тётя наверняка смотрит в окно.

Многие, забываясь, называли её «старой дамой» или «нашей престарелой родственницей», хотя ей было не больше шестидесяти трёх. Ошибка простительная: тётя очень удачно старилась. Она являла собой идеальное собрание тётинских качеств. Эта особа расхаживала по дому, опираясь на палочку, согнувшись в три погибели, и каркающим фальцетом оповещая окружающих о грядущих несчастьях — от неурожая по Армагеддон включительно. Она любила, чтобы её считали хрупкой и немощной, и, в то же время, слушались беспрекословно. Домашнюю работу тётя свалила на приходящую прислугу, ссылаясь на годы и нездоровье. Однако её спина мгновенно выпрямлялась, а движения обретали былую проворность, стоило тёте захотеть забраться на крышу, чтобы посмотреть, что делается у соседей, или же отчитать мальчишек, рассевшихся на ветвях молодых дубков. И куда только девался картавый фальцет: взамен являлся некий трубный глас, тут же поднимавший окрестных ворон на крыло. После такой «прогулки» она, охая, спускалась и пространно жаловалась на ревматизм, качаясь в своём кресле, пока у собеседника не начинала кружиться голова. Так что на тётю лучше было не смотреть постоянно.

К счастью, в доме было на чём остановить взгляд. Несколько старинных картин ласкали глаз застенчиво-пастельной палитрой красок, по углам выстроилась антикварная мебель, с полок укоризненно глядело столовое серебро, не чищенное годами. Тётя пользовалась ограниченным набором посуды, всё остальное, говорила она, «наследство», вот пусть наследники его и чистят. Наследник, правда, существовал только один — Ленни — и он давно уже понял намёк.

Стены в комнате, где они обычно пили чай, были оклеены бледно-жёлтыми обоями с изображениями странных существ — то ли драконов, то ли верблюдов с крыльями, и хранили следы мушиных посиделок.

— Как ты проводишь время? — спросила тётя. — Развлекаешься хоть иногда?

— Учусь, — промычал Ленни, старательно пережёвывая.

— У тебя ещё нет девушки?

Ленни проглотил и посмотрел на тётю через стол.

— Вы уже спрашивали в тот раз.

— Это не склероз, — сказала тётя строго. — Я всё надеюсь, что она появится.

— Зачем?

«Вот сейчас она скажет…»

— Я уже слишком стара и не могу приглядеть за тобой. Жена купила бы тебе телевизор. Не нужно читать так много. Вредно для зрения.

— Телевизор не лучше.

— Это — главная вещь в доме, — настаивала тётя. — Нужно знать, что происходит в мире. Сегодня мы вместе посмотрим вечерние новости.

Именно этого Ленни надеялся избежать. В своих мечтах он нередко уносился назад, в те времена, когда телевидения не было в помине, и древние люди после тяжёлого трудового дня смотрели на звёздное небо. Наверно, тогда и были открыты все известные законы природы. А что может открыть человек, часами лежащий на диване перед говорящим ящиком, внимающий ему с лёгкой душой и детским доверием?

«Кругом одни враги, — говорили тётины глаза. — Мой племянник, и тот меня не понимает».

— Любого в наше время могут клонировать! — гневно сказала тётя и вперила в него такой ожесточенный взгляд, будто он имел, что сказать против. Ленни не сдержался:

— Тётя!!! — это был вопль ужаса. Он перевёл дух и взял себя в руки. Потом сказал: — Я думал о Вас лучше…

— А что? — она удивилась, но смущения скрыть не смогла. — Раньше ты называл меня на «ты» и «кока», ведь я как-никак твоя крёстная…

— Тётя, не смотрите всякую чушь! — непреклонно повторил племянник. — Вы не должны так нервничать — никто Вас не клонирует, — убеждал он, ужасаясь этой мысли. «Клонировать её — значит, обеспечить этому миру преждевременный конец», — мрачно подумал молодой человек.

В душе Ленни не раз раскаивался, что не может относиться к старушке сердечнее. Но её категоричная манера навязывать ему свою волю просто сводила с ума.

— Твой образ жизни меня шокирует, — сказала тётя.

— Ничего такого в нём нет, — сказал Ленни.

— Именно это меня и шокирует, — упрямо повторила тётя. — Если бы ты, как все нормальные молодые люди, пил, курил, дрался, ну, и так далее, я бы не волновалась. Но у тебя есть это, — тётушка сморщила нос и повертела в воздухе пальцем, похожим на сморщенный стручок гороха, — Если ты в состоянии меня понять… СТРАННОСТИ!

— Странности, — повторил за ней Ленни и пожал плечами.

«Ну, спасибо, открыла мне глаза, — подумал он. — А я-то и не знал».

— Пил, курил, дрался… — задумчиво произнёс он, чтобы хоть что-то сказать. — Но, тётя, мне же не пятнадцать лет!

— Старший брат твоего отца, — произнесла тётя, глядя на Ленни в упор, — твой дядя, иначе говоря, тоже страдал этим… Всё произошло так внезапно. Во-первых, он бросил пить и курить. Через несколько месяцев оставил место, на котором трудился целых двадцать три года! Это во-вторых, — скрупулёзно подсчитывала тётя. Ленни заметил, что она никогда не говорила «двадцать с лишним», или «пятьдесят с хвостиком», предпочитая более точные выражения.

— И? — подбодрил он её.

— Ты прекрасно знаешь, чем всё это закончилось.

— Ничего, я всегда рад послушать интересную историю до конца.

— Он купил пароход, — сказала тётя. — И уплыл. — Вне себя от возмущения, она схватила маленькую стеклянную ложечку для варенья и ударила ею по краю стола. У любого другого ложечка тотчас бы разбилась, но нет — тётя всегда точно рассчитывала силы, — всё обошлось.

— Говорят, он обосновался за морем, основал судостроительную компанию и многих безработных трудоустроил, но я в это не верю. При таком начале трудно ожидать хорошего конца.

Так безапелляционно тётя вынесла приговор жизненному пути достославного дяди, легенды о котором сопровождали Ленни с детства. Покончив с этим антипатичным субъектом, старушка умиротворённо опустила веки и принялась раскачиваться в своём кресле, не ведая о том, в какое недоумение повергла племянника. Обычно молодой человек старался не вдаваться в подробности семейных дрязг, сознательно отрешаясь от любых конфликтов, но сейчас ему показалось, что тётя почему-то невзлюбила дядю, а теперь перенесла эту неприязнь на него.

— Каждый человек имеет право… быть странным, — не очень уверенно сказал он (уж больно официально прозвучало — словно строка из какой-нибудь декларации).

— Да, если только он знает, как далеко могут зайти его странности, — подхватила тётя. — А за тебя даже я не смогу поручиться в случае чего…

— Тётя, Вы меня шокируете безмерно, — с досадой сказал любимый племянник.

Он посмотрел на неё и заморгал в недоумении: тётя вдруг представилась ему огнедышащим драконом из какой-то книги, названия которой он не помнил (их было много, таких книг, — что там помнить!). В настоящий момент этот дракон и впрямь готов был пустить слезу, но вместо этого погрозил когтистым пальцем и сказал сварливо:

— Вот ещё эти твои писательские словечки: всё безмерно да бесформенно, видали! Можно подумать, хоть один нормальный человек знает, что это такое!

Поражённый этой трансформацией, Ленни ничего не сказал. Воспоминание детства озадачило его и изрядно напугало. Взглянув на тётю ещё раз, он отметил, что она утратила драконий облик и вновь стала нахохлившейся старой девой. Далее беседа протекала, так сказать, в официальном духе: тётя продолжала высказывать претензии к миру и людям, а Ленни невпопад поддакивал или неопределённо мычал, не будучи в состоянии что-либо соображать. Убедившись вскоре, что такое поведение встречает со стороны тёти агрессивную реакцию, Ленни взял тайм-аут и замолчал до конца обеда. Старушку это не смутило, и она продолжала вести разные разговоры, временами находя в качестве оппонента давнюю подругу, любимую сестру, либо другого гипотетического персонажа. Короче, распрощавшись с родственницей в положенный час, Ленни почувствовал, что его мозг совершенно измучен.

— Это ж надо, а? — восклицал он, стоя посреди дороги, как будто рядом находился невидимый Доброжелатель, готовый его выслушать. Ленни расстроился бы куда сильнее, не знай он, что тётя любит племянника по-своему, да только проявления этой любви таковы, что от них лучше держаться подальше.

«Ей просто не с кем поговорить. Да и не о чем, если на то пошло. Но всё уже позади, — успокоил он себя. — Доволен теперь?»

Вопрос был обращён к внутреннему голосу. Но изнутри ничто не отзывалось, и Ленни понял, что надо идти.

Ленни любил обратную дорогу, потому что она шла под горку, и ступать по ней было легко. А ещё потому, что находил на ней совсем иные мысли, чем по пути туда. Хотя, конечно, дорога была одна, просто воспринималась как две разные, такой вот парадокс. С каждым шагом на сердце становилось веселее. Деревья сплетали ветви над его головой; под шелест листьев хорошо думалось о детстве — том отрезке жизни, когда впечатления неповторимы. Чуть погодя дорога расширялась, и тогда последние из деревьев могли лишь грустно помахать друг дружке, как машут влюблённые, расставаясь на перроне. А сама дорога втекала в равнину, словно живописная жёлтая река в изумрудную ширь океана. Дальше она бежала меж богатых многоцветных трав, ещё больше выделяясь в вечернем пейзаже, и это наводило на мысль, что ни одна река в океане не теряется.

Ленни знал, что дороги бывают прямые, извилистые, проторенные, нехоженые, кружные, тернистые, петляющие, срезающие, тайные, а также большие, кривые… не бывает лишь тупиковых. Главное — это оставлять открытым небо над своей головой, и тогда даже в самой кромешной тьме, на дне самого глубокого колодца звёзды будут светить тебе. А если туча закроет звёзды, небо всё равно склонится над тобой, как заботливая мать, и тогда… Ленни не был уверен, сможет ли он взлететь, но в случае чего был готов попробовать.

Единственное, чего не стоит делать — отступать. «Особенно, когда за плечами у тебя тётин дом», — подумал Ленни, улыбнувшись про себя, и ускорил шаг.

Он ни с кем не делился своими мыслями, и не потому, что стеснялся их. Но памятуя о том, сколько времени прошло, прежде чем удалось дойти до такого своим умом, Ленни чувствовал: вряд ли собеседник сразу ответит пониманием. Только очень мудрый откроется навстречу, но часто люди лишь притворяются мудрыми из страха, что иначе их сочтут никем. Такие для придания значимости своим идеям изобретают собственный язык, пройдёт немало времени, прежде чем ты сможешь овладеть им, и ради чего? А люди обычные, немудрые, и помыслить боятся о подобном, вот и получается, что единомышленников у Ленни не было.

И всё-таки он и понятия не имел, что его могут счесть странным.

«Странности!» Тётушка сморщила нос так, словно принюхивалась к чему-то неприятному…

Странности. Да, у него мало друзей, да и те порой как-то подозрительно на него смотрят. Раньше он не замечал.

«Ты можешь стать великим человеком, Ленни Мантуер, можешь изобрести машину времени, создать роман обо всём лучшем, что есть в людях, но запомнятся, врежутся в память именно они, странности. Благодаря твоей тёте, родным, близким, друзьям. «Он спал стоя, — скажут они, — выращивал вампирский чеснок, курил толчёную мандрагору…» Да мало ли что ещё можно изобрести! Странности, странности, странности!..

СТРАННОСТИ!

Так думал Ленни, и эти мысли, в свою очередь, вызвали к жизни другие, столь же странные, но очень созвучные ночному часу. Он вдруг вспомнил, что в легендах этих мест сохранилось упоминание о ещё одной дороге, которая называлась Опрометчивой, и точно такой была, потому что имя ей давалось в те времена, когда слов на ветер не бросали. Дело в том, что большинство ступивших на неё впоследствии пожалели об этом, и, хотя не совсем честно сваливать на дорогу ответственность за собственный выбор, имя прижилось и стало историей. Когда в детстве Ленни приставал к родным с вопросами, те умело заворачивали беседу в другое русло, словно чего-то боялись. Единственное, что Ленни уяснил для себя, — у каждого существует своя Опрометчивая дорога, поэтому её так сложно обнаружить на карте. Смутно он догадывался, что именно её избрал когда-то знаменитый дядя; дорога подошла к Побережью, пересекла его и утонула в водах залива. Пришлось дяде волей-неволей садиться на корабль, а дальше всё случилось само собой. И то, что он никогда не раскаивался в своём выборе, ещё больше утвердило окружающих во мнении, что он сумасшедший.

«А ведь где-то есть и моя», — подумал Ленни.

Быстро темнело. Дорога в этот вечер излучала то же, что душа человека — в часы успокоения. Невидимая в темноте, она давала о себе знать каждым камушком, который попадался под ноги, изо всех сил стараясь, чтобы Ленни не сбился и не заплутал. Ленни даже чудилось, что это она бежит за ним, успевая оказаться под ногами в последний момент, когда он уже готов упасть в овраг или провалиться по колено в болото. Конечно, это не могло быть правдой, как и лёгкий шёпот у него над головой, будто бы там смыкали кроны невидимые деревья. Рощица давно закончилась, деревья потихоньку отступали к горизонту, оставляя взамен заросли шиповника и жасмина, чьи нежные ветви отливали жёлтым в призрачном свете восходящей луны. Всё это Ленни знал, но ощущал почему-то совсем другое. Он даже стал оглядываться, столь отчётливо ему вдруг вообразилось чьё-то присутствие. Но он не успел толком поразмыслить над этим, потому что вдруг споткнулся, в чём-то запутавшись, и стал падать. Падение тоже было медленным и каким-то неестественным, но всё быстро прекратилось, как только Ленни приземлился.

Земля нанесла ему чувствительный удар, будто специально кинувшись навстречу. Увернуться он, конечно же, не успел, и теперь сидел, потирая свои ушибы, и медленно приходя в обычное состояние.

Тут он сообразил, в чём дело. Дорога подвела его.

Прямо посередине лежала большая покрышка, в которую он ухитрился наступить.

«Смешно-то смешно, — сказал он себе, — а лежу я прямо на проезжей части».

Он отполз в сторону, случайно взглянул на небо — и тут увидел такое, что изменило… нет, перевернуло… нет, опрокинуло — на этот раз не его тело, но разум и воображение: луна внезапно стала расти, превращаясь в огромную расходящуюся спираль света, которая, описывая круг за кругом, приближалась к земле; вот она слегка коснулась, зацепила её поверхность; потом, на следующем круге, один луч чуть задержался, чтобы мягко лизнуть морщинистую щёку старой планеты… Всё это Ленни видел уже на бегу: он забыл о боли и ушибах и нёсся, окончательно потеряв прежнюю дорогу, туда, где творилось доселе Невиданное, Невообразимое… он так хотел попасть туда раньше, чем лунный луч. И он знал, что должен успеть.

Он вбежал туда, окунулся в золотисто-жёлтое море и только подумал: «Успел? Не успел?!!»

А через секунду узнал, что всё это было сном.

Ленни встревоженно огляделся и понял, что из-за треволнений вчерашнего вечера задремал на скамейке возле остановки пригородного автобуса. Сейчас было шесть утра, и он проснулся с неприятным ощущением, что проспал самое главное.

«Уж не всю ли жизнь?» — мелькнуло и исчезло, словно наваждение. Он снова стал самим собой.

И вот Ленни Мантуер, обычный человек Настоящего Мира, поднялся с мокрой от росы, холодной скамейки, чтобы завершить свой обычный путь домой — немножко позднее, чем всегда, но что с того? — никто об этом не узнает.

Он поднялся на холм, с которого обычно хорошо просматривался городок, и глянул вниз, в долину. Солнце медленно поднималось, озаряя прекрасный мирный пейзаж, знакомый Ленни до мельчайших деталей… но одной детали, и весьма существенной, на этой картине не было.

Городок исчез.

Глава вторая

Город запутает, обманет, одурманит вас, бросит на произвол судьбы и даже не вспомнит о том, что вы ходили по этим мостовым и глядели на эти здания. И жители города не смогут понять вас, станут глядеть странно и пройдут мимо, пожав плечами: «Да кто это? Разве мы были когда-нибудь знакомы?»

Евгений Клюев

Подобно ребёнку, который следит за полётом воздушного змея, и словно взмывает вместе с ним, задирая голову всё выше и выше, Ленни внезапно почувствовал землю под ногами — чтобы тут же её потерять. Его сознание не поняло, не приняло сам факт утраты. Потрясение было настолько сильным, что Ленни постоял несколько минут, оглушённый, а потом вдруг пустился бежать хаотичными зигзагами, будто спасаясь от неведимого преследователя, атакующего со всех сторон сразу. Бег завершился на вершине пригорка, где дорога разветвлялась, причём первая ветка вела прямо в город, а другая — огибала его, делая довольно большой крюк. Здесь Ленни упал на четвереньки и остался в таком положении, тупо глядя в землю, на которой отпечатались следы людей, лошадей и колёс. Судя по всему, они все были здесь недавно…

— Это невозможно, — сказал он себе. — Гос-споди, куда же всё пропало?!..

Ленни не так уж часто обращался к Господу, но не потому что был закоренелым безбожником, а потому что этим злоупотребляла его тётя, уподобляться которой было… в общем, лучше не надо. Звук собственного голоса придал Ленни уверенности, и он ещё раз огляделся.

На самом деле всё осталось как прежде; пропал только его родной городок, чьи маленькие, словно игрушечные, башенки в этот предрассветный час обычно казались башнями настоящего волшебного замка, погружённого в лучи царственно восходящего светила. Ленни раздражённо отогнал воспоминание, зажмурился, и снова открыл глаза, но ничего не изменилось, и тогда он медленно поднялся, разведя руки жестом безвольного отчаяния, да так и застыл надолго.

Очнулся он от отдалённого звука, настолько знакомого, что чувства тут же вернулись к нему; такой звук частенько производил и он сам, катаясь на велосипеде по каменистым дорожкам Побережья. Он обернулся: прямо к нему катил тандем с двумя седоками. Обычно принцип тандема предполагает совместные усилия едущих, но тут всю конструкцию тянул сидящий впереди, тогда как другой расслабленно развалился сзади, уткнув нос в газету. Поэтому странная парочка приближалась очень медленно, даже усилия везущего были тоже какими-то рассеянными; он смотрел по сторонам, улыбался, и всё время зевал. Наконец его приветливый взгляд остановился на Ленни, и это послужило сигналом. Тот сорвался с места, подбежал к тандему и, ухватившись за руль, затормозил движение сопротивлением всего корпуса.

Последовала остановка и всеобщее замешательство. При этом внутренний голос, уже отличившийся накануне, не преминул заметить, наблюдая за Ленни, трясущим руль из всех сил:

«То что, ты дёргаешь за уздцы, — не лошадь, а велосипед. Немедленно прекрати!»

Данный внутренний голос, очевидно, не был приучен к вежливости, не обладал способностью давать добрые советы и всё делал исключительно постфактум, но винить в этом было некого, кроме себя самого. Ленни опустил руки и беспомощно оглядел велосипедистов, которых уже успел обозначить как «первый» и «второй» — для удобства.

— Вам, случайно, ничего не нужно? — участливо поинтересовался первый велосипедист; он беспокойно проследил взглядом за Ленни, оседающем на землю, поколебался и нерешительно добавил: — Я просто подумал, мало ли что?

— Да, — вяло повторил Ленни; язык его не слушался. — Мало ли что?

Велосипедисты переглянулись и спешились, бросив тандем на обочине. Тот, которого Ленни определил в «первые», по-видимому, решил взяться за дело иначе.

— Меня зовут Амбер, — представился он. — Понимаете, у Вас такой вид, словно Вы заблудились.

Ленни ошеломлённо молчал. Помедлив, его собеседник пояснил:

— Видите ли, я довольно часто ошибаюсь, но мне кажется, в Вашем случае я прав, — он улыбнулся, и это смутило Ленни ещё больше: ведь известно, что незнакомцам не улыбаются так дружелюбно. — А значит, я могу объяснить Вам устройство Вселенной… а могу проводить к ближайшему указателю, только скажите.

Но Ленни ничего не сказал.

— Хотите минералки? — ввернул спутник Амбера, протянув Ленни бутылку. Тот инстинктивно отшатнулся.

— Рамзес имеет в виду воду из сильфаренского родника, — с лёгким порицанием в голосе произнёс Амбер.

— Так говорят в Настоящем Мире, — подтвердил Рамзес. — Сейчас это реально актуально.

— И всё-таки…

— Ой, да брось. Пока они там у себя воюют, здесь никого не волнует, как называется их пойло!

И Рамзес демонстративно отхлебнул из горлышка. Спутник дёрнул его за рукав, они зашептались. Ленни не вслушивался, но некоторые слова до него всё же долетали. Кажется, Амбер сказал «неэтично» и «не лезь», впрочем, Ленни не было до них никакого дела. Ему вдруг стало всё безразлично.

— Он чего? — донёсся до него громкий шёпот Рамзеса. — Он того… не заболел?

Несмотря на стрессовое состояние, Ленни удалось обидеться на эту реплику. Он не принадлежал к числу мнительных параноиков и не допускал мысли, что может незаметно для себя сойти с ума. Пусть странности, пусть тётя — это другое. Впрочем, какая разница, что думают о нём двое велосипедистов на пустынной аллее в полседьмого утра! Кстати, а сами они, что здесь делают?

Это вернуло Ленни к главному.

— Скажите, пожалуйста, — жалобно заговорил он, — вы, случайно, не видели города? Город потерялся…

— Потерялся?!! — двое посмотрели друг на друга в полном изумлении, а Ленни меж тем продолжал, не останавливаясь:

— Здесь не случилось никакого урагана? Землетрясения? Потопа? Он исчез как не бывало! Куда он делся?

О нет, Ленни был готов заплакать! Ужас, ужас… Новые знакомые уставились на него, а потом друг на друга.

— Ничего себе! — в голосе Рамзеса зазвучали конфликтные нотки. — Случилось-таки? А мы всё пропустили?..

— Прекрати, — неуверенно отвечал Амбер, с виду слегка напуганный этим стихийным всплеском эмоций. — Мы бы хоть что-нибудь услышали, почувствовали. Уверяю тебя, город на месте!

— Да где же?!! — почти прорыдал Ленни.

— Вон там! — Амбер улыбнулся и отступил, показывая на что-то за своей спиной.

И Ленни увидел его. Очертания стен и башен медленно проступили в утреннем тумане там, где — он мог поклясться! — ещё минуту назад ничего не было! Но Ленни не спешил радоваться, ибо то, что представилось его взору…

Нет! Даже в своём воображении он не смог бы создать нечто в равной степени величественное и приземлённое, прекрасное и обыденное, столь знакомое — и в то же время ни капли не похожее на его родной городок!

— А Вы, наверно, нездешний? — сочувственно спросил Амбер.

— Да что Вы! — почти возмутился Ленни. — Я всю жизнь здесь прожил!

Спохватившись, он захлопнул рот, но было слишком поздно. Эхо произнесённых слов звучало в его сознании, и он вполне мог представить их гибельный эффект. Граждане его городка, услышав такое, на сей раз расценили бы его поведение однозначно, и реакция не заставила бы себя ждать. Но собеседники поразили его: лица обоих явили только удивлённую задумчивость, которая длилась минуты три, пока Амбер не сказал:

— А Вам… очень нужно в город?

— А зачем Вам нужно в город? — перебил Рамзес.

— Рамзес!..

— Я лишь хотел узнать, куда ему надо — может, нам по пути. Хотите прокатиться?

— Нет, спасибо, — Ленни всего передёрнуло; к счастью, это удалось скрыть.

— Знаете, что? — сказал Амбер. — Мы поедем по обочине, а Вы пойдёте по нашим следам — дождя не предвидится, так что не заблудитесь. Прямо по следам. В городе разберётесь?

— Да, — ответил Ленни, в чём не был уверен.

И произошло чудо: ему кивнули, ему помахали и оставили в покое. Амбер взгромоздился на тандем и поехал; Рамзес замешкался, запихивая в рюкзак бутылку, и очень зря. Учитывая скорость, с которой стартовал его товарищ, догнать его уже не светило. Оба давно скрылись за поворотом, Амбер — на велосипеде, Рамзес — на своих двоих, а Ленни всё ещё слышал их диалог, плавно переходящий в перебранку.

— Да постой же! Я не могу идти так быстро, как ты думаешь!

— То есть я думаю быстрее, чем ты идёшь?!

— Отвали!

— Обычно так и бывает: знаешь, мысль способна преодолевать в кратчайшие сроки такие расстояния…

— Эй! Погоди! Ахинея тебя задери…

Странная парочка, что да, то да.

Ленни ещё подождал (пусть не думают, что он сразу кинется следом!) и быстро пошёл за ними, стараясь не отстать. В происходящем было настолько мало смысла, что он даже успокоился. В том, что неизвестная сила так решительно перекувырнула все его представления о физических законах мироздания, он усмотрел обстоятельство, снимающее с него всякую ответственность за последствия. И теперь его терзало лишь естественное человеческое любопытство.

«Как же это? — думал он, не отрывая взгляда от дороги, где отпечатался чёткий след тандема. — За одну ночь перенести город на другое место, потому что он кому-то помешал, и так его преобразить — чушь полная! Но, если отбросить этот вариант, получается, что я в другом измерении!»

Конечно, он в другом мире, где всё наоборот! Он заснул, и тот мир заснул вместе с ним! А потом он проснулся, а мир — нет, и он попал неизвестно куда. Значит, надо немедленно вернуться и лечь спать, а там посмотрим!

Идея эта отнюдь не казалась дикой, если принять во внимание многочисленные опусы писателей-фантастов на тему параллельных миров, прочитанные Ленни в свободное от работы время. В то же время, еженедельные новости с тётушкой часто демонстрировали «реальные» истории очевидцев, имевших несчастье оказаться в подобной ситуации. В отличие от художественных вымыслов, эти истории представляли собой нечто разнородное и хаотическое; общим между ними было только то, что все они напоминали лоскутное одеяло, наспех сшитое из отрывочных впечатлений и изобилующее прорехами в самых важных местах. Они ничем не могли ему помочь, скорее мешали.

Случайно Ленни поднял голову и сообразил, что добрался до цели. Перед ним были городские ворота. Вернуться никогда не поздно, и Ленни машинально шагнул вперёд. Но по ту сторону ворот он внезапно ощутил внутренний толчок, словно действительно только что проснулся. Всё вокруг виделось необычайно отчётливо, более того, Ленни понял, что никогда раньше не испытывал ничего подобного. Словно вся его прежняя жизнь была сном.

Но она не могла быть сном!

Навстречу шли люди, такие же, как он сам (наконец-то он ощутил родство с людьми!) Они шли, каждый по своим делам, но их души улыбались ему, даже если лица оставались неподвижны. Эти люди были милыми и открытыми, пусть и немного странными. Странными! Вот в чём дело!

«Что со мной? — подумал Ленни, ёжась. Утренний холодок неинтеллигентно забирался за ворот его куртки длинными нервными пальцами. — Кажется, у просветлённых это называется просветлением, а у всех остальных… забыл. Такое маленькое словечко, но очень хлёсткое. Понятно, почему я не помню: ведь я то самое и есть!»

Мимолётное впечатление ушло, всё опять стало как раньше. На всякий случай Ленни поинтересовался у первого встречного:

— Скажите, это город?

— Город! — утвердительно кивнул тот.

— А как он называется?

— Так и называется! — ответил прохожий и отправился своим путём

«Ну что, — обратился Ленни к внутреннему голосу, — раз такой умный, срочно соображай, куда мы попали, не то сойду с ума за компанию с тобой!»

Ответа не было, и Ленни встревожился: не хотелось терять связь с единственным родным ему здесь существом, пусть и обладающим таким мерзким характером. Он решил начать издалека, задумав провокацию.

«Что ж, я вернулся. Вроде всё на месте. Знакомо. Узнаваемо. Иначе и быть не может, разве не так?» — он разозлился, сообразив, что снова разговаривает сам с собою. Внутренний голос молчал, но и в молчании его было столько укоризны, что даже это раздражало.

«Эй, — позвал Ленни невидимого оппонента, — ты там не умер?»

«А что ты хочешь от меня услышать? Что всё „так“? Конечно, не „так“, и никогда не было „так“. Здесь всё вверх дном. Представь себе: ты общаешься с человеком, который стоит на голове и при этом комфортно себя чувствует! Который ходит на руках! Ну и как? Примерно то же самое и с этим городом. И с тобой. И со мной. И чем дальше, тем больше».

«Ты что-то темнишь, — придирчиво заметил Ленни. — Не договариваешь. Врёшь».

«Да как ты смеешь! Сам постоянно от меня прячешься… то есть от себя, ведь я — это ты! С того первого дня, как я появился. Собственно, именно поэтому я и появился».

Ленни не стал спорить, рассудив, что собеседник знает о нём гораздо больше, чем он сам о себе, и решил выждать: авось тот, другой, как-нибудь проговорится.

«Ну ладно, ладно, — собрав всё свое терпение, сказал он. — Если действительно хочешь помочь, перестань вести себя как скрытая инфекция и будь дружелюбен».

Тут Ленни осенило; мысль была настолько оригинальна и нова, настолько непривычна для его головы, что он забыл о предосторожностях и дипломатии и поспешно продолжал, точно боясь, как бы суть не ускользнула от него в небытие:

«Слушай, а что, если этот мир вообще не мой, а твой? Что, если это ты должен здесь жить?»

«Моё место рядом с тобой, — обречённо отвечал внутренний голос. — Где бы ты ни был. Даже здесь».

Не испытывая особой радости от такой перспективы, Ленни не нашёлся, что ответить, и снова стал оглядываться. Впечатление от увиденного теперь было ошеломляющим. Он находился в совершенно незнакомом месте. И, несмотря на это, точно знал, куда ему идти! Забывшись, он рассматривал ряды невысоких домов по обе стороны улицы; сложенные из серого камня, они напоминали тени одинаковых предметов. Чешуйчатые скаты черепичных крыш, изломанные линии водостоков, узкие окна первых этажей почти вровень с мостовой… Сам Город располагался на высоком холме, и улицы были задуманы так, чтобы максимально сгладить крутизну склонов и приспособить это место для проживания людей. Поэтому дома, внешне однообразные, конструктивно очень отличались друг от друга. Так мог бы выглядеть пень, заросший древесными грибами, где каждый гриб приноравливался к условиям существования с учётом своих нужд и потребностей окружающей среды. Так выглядел и Город. Не нагромождение каменных коробок, а единый живой организм. И он, Ленни, смотрит на него, стоя почти у подножия холма. Снизу вверх.

И ещё кое-что. Может, из-за резких полуденных теней, всё вокруг казалось двухмерным, уплощённым. Дома и люди уподобились картинкам книжки-раскладушки. Это поражало больше всего, именно потому, что было иллюзией. Но иллюзией столь правдоподобной…

«Ладно, — сказал себе Ленни, — первая проверка на сон». И он со всей силы ущипнул себя за руку.

«А-а! — заголосил внутренний голос. — Больно же!»

«Ну, извини! — Ленни растерялся. — Я… я не нарочно!»

«Молчу! — услышал он в ответ. — Больше — ни слова!» — и всё стихло.

На руке остался след, и вскоре она заболела. Чрезвычайно смущённый, Ленни всё-таки вспомнил о втором способе. Он стал посреди улицы, и, глядя на плоские крыши домов, вслух прочитал:

В городке на холме, где покой и уют,

Люди сходят с ума и без башен живут…

Декламация не помогла: ничего не произошло. Мало того, ни один из прохожих даже не оглянулся, что было вообще из рук вон. Как следует настроившись, Ленни продолжал:

В городке на холме, где на диво, совсем

Нету башен и связанных с ними проблем…

— Вы сами сочиняете? — маленькая девочка остановилась напротив, рассматривая его с неподдельным любопытством. Однако её словно уносило невидимым течением; какое-то время девочка как бы плыла спиной вперёд, но, прежде чем Ленни нашёлся, что сказать, развернулась и юркнула в одну из улочек, расходящихся от центральной.

Нет, так не пойдёт. То есть как — не пойдёт?! Ещё как пойдёт, и даже знает, куда, и обязательно дойдёт! И Ленни отправился дальше — и выше, туда, где над крышами без башен легкомысленно синело весеннее небо. И даже не заметил, как внезапная решительность ушла, и скоро он уже прислушивался к другому, непривычному состоянию — состоянию человека, которому некуда больше спешить.

«А если тётя была права? — вдруг подумал он. — Что-то же, наверное, было в её словах. Иду вот по кривой улице с искажёнными перспективами, на самом-то деле незнамо куда и неизвестно где, и вообще…»

Он ещё немного погрустил над этой мыслью, потом отбросил её и прибавил шагу.

Ленни столько раз проходил этот путь, что не мог ошибиться, но ощущение сигналило — это не его дом! И всё-таки… обычная пятиэтажка, из такого же серого камня, смотрела на него рядами узких окон, в которых отражалась небесная синева, а иногда проскальзывал солнечный блик — словно смешинка во взгляде. Дом на краю главной площади, на самой вершине холма, напротив ратуши. Там, откуда он пришёл, — библиотека с общежитием на первом этаже. А здесь…

Теперь Ленни точно знал — он не одинок. Дом прятал внутри себя чудо — особенное чудо, специально для него. Дом был другом, заботливым, но не навязчивым: сделать первый шаг следовало самому.

«Идти мне всё равно больше некуда, — подумал Ленни, подходя к дверям, — а надо! Если я вернусь назад к тётке и такое расскажу, она решит, что я тронулся. Лучше уж выяснить всё до конца, а потом собрать доказательства».

На дверях висела записка такого содержания: «Дорогие посетители, будьте осторожны, дом не в состоянии».

Ленни опустил взгляд чуть ниже и прочел: «Обед 14.00—15.00. Приходить без четырёх». Крупными буквами готического шрифта. Вполне официальная такая табличка.

Ещё ниже и сбоку — другая, поскромнее: «Технический перерыв 11.30—12.00. Всегда!»

Левее на юго-восток, возле самой ручки, каракулями, явно наспех, и на вырванном листке: «Ушёл на две минуты пять минут назад. Буду».

И над всем этим — овальная, золочёная, броская надпись: «Выходной день — четверг».

Сегодня как раз был четверг. Или должен был быть.

Глаза Ленни переметнулись влево — туда, где обычно висело наименование официального учреждения, и наткнулись на следующую полезную информацию: «Фонды только по субботам», «Анналы по записи каждый третий вторник».

Ленни нерешительно потоптался у двери. Отдельные фрагменты головоломки в его голове не складывались в единое целое. Судя по первому впечатлению, хозяин этого заведения был одержим идеей удалиться от мира. Но зачем он решил связать свою судьбу с конторой, которая, похоже, пользовалась в народе такой популярностью?!

И тогда Ленни принял, возможно, самое судьбоносное решение в своей жизни. Он постучал и стал ждать развития событий.

Ожидание не затянулось. Дверь открыл сам Амбер. Ленни не удивился.

— Вы меня не узнаете? — спросил он.

— В ком?

Какое-то время оба молча смотрели друг на друга. Потом Амбер спохватился.

— Прошу меня извинить, — сказал он. — Я слегка увлёкся. Работа такая.

— Я знаю, — зачарованно проговорил Ленни. — У меня самого такая работа. Я вообще-то к хозяину, но знаю, его сейчас нет. Можно я тут подожду?

Из-за плеча Амбера вынырнул Рамзес. Они переглянулись, весьма удивлённые.

— Только я не по записи, — добавил Ленни испуганно (может, следовало сразу об этом сказать?) — Всё равно сегодня четверг…

Кажется, он похож на идиота. Вломиться в государственное заведение в выходной с не вполне ясной ему самому целью!

— Это кого это нет? — подозрительно спросил Амбер.

Рамзес фыркнул.

— Наверное, тебя. Дай гляну!

Он протянул руки, и Ленни быстро оказался внутри. Рамзес выглянул на улицу, осмотрелся и снова предстал перед ними, улыбчивый, как Чеширский кот.

— Он прочёл всё словоблудие на твоей двери. Я тебя предупрежал: когда-нибудь найдётся такой умный…

— Но я считал, что эти вывески несут исчерпывающую информацию!.. — вяло запротестовал Амбер.

— Несут, несут. О том, что здесь живёт очень странный и рассеянный человек, поэтому заходи кто хочешь и бери что хочешь в любое время дня и ночи! Так оно, в общем-то, и происходит.

Закрыв дверь, Амбер ещё раз извинился.

— Не имеет значения, — заявил Рамзес, прежде чем Ленни успел произнести хоть слово. — Он уже мой. Увлекайся дальше на здоровье. Ну… разве что тебе удастся поставить чайник.

После насыщенных утренней прохладой улиц Ленни с удовольствием окунулся в уютную атмосферу дома. Словно сами стены этого жилища излучали тепло. Дом явно был старше, чем казался снаружи. В его внутреннем убранстве не было ничего общего с прежним местом обитания Ленни. Впрочем, последнее скорее порадовало.

Стены просторной комнаты (или, вернее сказать, залы), где они оказались, были отделаны тёмным деревом с вырезанными по нему птицами, запечатлёнными в полёте, с широко разинутыми тонкими клювами. Их раскинутые крылья с синим опереньем напоминали вороньи, но на этом сходство кончалось. В дальнем углу находился высокий камин, устроенный, казалось, меж стволов двух огромных деревьев, корнями уходивших в пол, а у потолка увенчанных сплетением стилизованных ветвей. В их листве покачивались тусклые агатовые ягоды, похожие на виноградные, а меж ними сновали малахитовые вёрткие змейки. Всё сооружение, выглядевшее столь правдиво реальным, было из природного камня.

Хозяева оставили Ленни созерцать этот шедевр и удалились в боковую дверь, ведущую, видимо, на кухню. Вскоре оба вернулись, причём Амбер нёс на подносе большой чайник, а Рамзес шествовал позади с видом человека, который абсолютно ни на что не претендует и вообще ни при чём. При этом Ленни спиной чувствовал его заинтересованный взгляд.

Но и сам он украдкой приглядывался к новым знакомым. Амбер был худощав и высок, причём обе эти характеристики тяготели к чрезмерности; о таких говорят: непонятно, как ходят на ветру. К тому же он носил очки («близорукость и длинноногость» — вспомнился давний студенческий прикол). Рамзес же, напротив, был пропорционально сложен и являл собой эталон атлетизма: под футболкой волновались точёные мускулы. К тому же он выглядел моложе товарища. Одеты оба были очень просто. Многие так одеваются.

— Вы где живёте? — поинтересовался Амбер, водрузив поднос на стол возле окна. — В пригороде?

— Вообще-то нет, — осторожно сказал Ленни. — Понимаете, я живу здесь.

Выдумывать что-либо не имело смысла. Только не с этими милыми людьми. В конце концов, его привёл к ним инстинкт: он вернулся, как возвращаются к родным гнёздам крылатые странники небес (Ленни вновь посмотрел на каминный барельеф). Он шёл домой и попал сюда, а значит, это его дом — никуда не денешься!

— Вряд ли, — невозмутимо отозвался Рамзес. — Я бы Вас помнил; я-то как раз живу здесь довольно давно. Но можно спросить Амбера, у него есть такая важная папка, вся синяя, в ней все жильцы…

— Он не жилец, это точно, — категорически высказался его товарищ. — Я еще не слабоумен и лица запоминаю.

— Ты мог забыть! — настаивал Рамзес. — Проверь по списку!

Амбер со вздохом раскрыл папку, лежащую на краю стола, и медленно развернул её к ним.

— Ничего, — разочарованно молвил Рамзес. — А где, говорите, Вы живёте?

Ленни назвал номер квартиры.

— Возможно, Вы будете там жить, — спокойно ответил Амбер. — Весьма вероятно. Сейчас она пустует.

— Ты уверен?

— Ещё бы не уверен. К твоему сведению, везде развешены объявления о сдаче квартир, но…

— Но не судьба, — ехидно заключил Рамзес.

— «Не судьба»! — передразнил Амбер. — Ненавижу эту фразу! Ты только вдумайся… О чём я? К тому же, на этом этаже селятся только работники библиотеки.

— Я работаю в библиотеке, — рискнул упомянуть Ленни.

— Возможно, Вы будете там работать, — повторил Амбер, — В списках сотрудников Вы пока не числитесь. Но вакансии есть.

Ленни растерялся окончательно. «И вправду с ума сойти, — он одёрнул себя, — Ну уж нет! Сначала разберусь, что к чему…»

— А Вы сами кто? — осторожно поинтересовался он.

— Я — Хранитель Архива Магистра.

— Вы — хозяин?

— Хранитель.

«Какого еще Магистра? — удивлённо подумал Ленни, — Какой хранитель?!»

— Главный хранитель, — вставил Рамзес, будто услышав его мысли.

— Главный и единственный, — улыбнулся Амбер, — Но, возможно, скоро мне понадобятся помощники. Что будет, то будет. Давайте пить чай.

Чай пили молча, расположившись за огромным столом в торце залы, возле окна, выходившего на боковую улочку. Вылитое кэрроловское трио, подумал Ленни, хотя для «безумного чаепития №2» здесь не хватало обилия столовых приборов. Чашки, блюдца и ложечки водились в разном количестве, но всегда нечётном. Попадалась и посуда с трещиной, но, видно, дурные приметы не приживались в этих стенах.

У дома была хорошая карма. На половицах лежали витражные отсветы ускользающего дня. Ленни недоумевал, когда он успел закончиться, но и не особенно удивлялся. Пол чуть поскрипывал, как это бывает в очень старых домах, мелодично и тихо. И Ленни, наконец, понял, что означает выражение «как дома». Иногда это гораздо лучше, чем дома.

Всё было бы идеально, не ощущай он себя объектом столь напряжённого внимания. Возможно, подумал он, его новые знакомые ждут от него инициативы. Что ж, он не против познакомиться поближе, кроме того, у него тысяча вопросов, например… Но тут Амбер с грохотом опустил чашку на блюдце и повернулся к Рамзесу.

— Кончай глазеть, — сурово сказал он, — У тебя вид праздного зеваки!

— Ну и пусть, если есть на что посмотреть!

Ленни украдкой бросил взгляд на своё отражение в блестящем чайнике, но ничего особого не заметил.

— Не «что», а «кто»! Он живой человек! Ты забыл, где находишься!

— А, кстати, — Ленни почувствовал, что должен принять участие в беседе, — не могли бы вы мне сказать, где я нахожусь?

— Вы меня спрашиваете? — озадаченно переспросил Амбер.

— Ну, хотя бы Вас…

Рамзес посмотрел через стол на товарища. Тот зачем-то снял очки, повертел их в руках и вернул на переносицу.

— Тебе до сих пор неясно? — обронил он, — Это отмúрок.

Ленни сидел между Рамзесом и Амбером, переводя недоумённый взгляд с одного на другого. Кажется, он не ослышался; речь, несомненно, шла о нём.

— А-а, — протянул Рамзес, совершенно ошеломлённый, — а я-то думал, он как все…

— Прошу прощения, — тихо спросил Ленни, — Вы сказали, «отмирок»? Кто это?

— Это Вы, — терпеливо объяснил Амбер.

— Я — это я, абсолютно согласен. Но о том, что я — какой-то «отмирок», слышу впервые, честное слово…

— А я сразу понял, что он — выходец с того света, — вдруг сказал Рамзес. — Только не осознал.

— Рамзес, — укоризненно молвил Амбер, — не говори при нём «выходец с того света», говори «из Настоящего Мира». Сколько раз тебе повторять…

— Их ещё называют приходимцами, — упрямо добавил Рамзес и кинул вокруг преисполненный вызова взгляд, никому конкретно не адресованный.

— Это какой мир настоящий? — поинтересовался задетый за живое Ленни

— Ваш, Ваш, — успокоил Амбер.

— А Ваш — ненастоящий?

— Не просто ненастоящий, вообще не мир. Короче говоря, Немир.

Голос Амбера ничего не выражал. Спокойный, монотонный голос преподавателя, который говорит студенту: «Вспомните, вчера на лекции…» Немир, значит. Ленни вздохнул про себя.

— Отмирок — житель Настоящего Мира, — продолжал Амбер. — Тот, кто родился в Мире. А мы, поскольку родились и выросли здесь, в Немире, — неотмúрки!

Ленни даже не стал ничего говорить. Стоит ли тратить слова на сумасшедших, которые, к тому же, уверены, что знают о тебе больше, чем ты сам. Но тут Амбер, всерьёз о чем-то задумавшийся, повернулся к нему.

— Как Вы вообще здесь оказались?

— Я наступил в покрышку.

— То есть…

И Ленни, оставив сомнения, рассказал в подробностях историю своего визита к тёте и обо всех последствиях, которые тот имел. У него не было никаких причин щадить чувства слушателей, потому он не упустил ни одной бредовой детали и в конце вздохнул с облегчением. Только теперь он понял, почему люди стремятся делиться своими проблемами, и почему те, у которых проблем много, зачастую начинают писать книги.

— Не вижу здесь ничего непонятного, — рассудительно заметил Амбер. — Покрышка в данном случае — аналог ведьминого круга.

— Ведьминого круга?!

Грибы, растущие кругами по полянам; кто наступил — навсегда попадает в страну фей… вот что вспомнилось Ленни. Он озадаченно моргнул.

— Ну да, — сказал Амбер. — Ведьмы уже не те, что прежде.

Воображение Ленни мгновенно приняло вызов и пришпорило своего боевого коня; тот понёсся по иллюзорной равнине, преследуя ведьму, выжимавшую последние силы из своего узкого, словно рука в лайковой перчатке, «вороного» «мерседеса». Он ясно видел её: шлейф чёрных волос, платье из газа, всё в блёстках, вечерняя сумочка, расшитая жемчугом, небрежно брошена на сиденье, пальцы руки вцепились в руль, тёмный лак на ногтях… тут Ленни снова моргнул, машину занесло, она съехала в кювет… дни покрышки сочтены, автомобиль буксируют до ближайшей сервисной станции… Ленни с замирающим сердцем следил за увлекательным фильмом, пока Рамзес с Амбером терпеливо ждали.

— Ведьмы, они такие, — услышал Ленни как во сне. — Собирают всякую гадость по помойкам, а потом раскидывают везде. Ну, ничего, скоро для них введут спецналог…

— Как ты можешь! — зашипел Амбер. — Образованный человек! Эволюция! Психология!.. И эти дикие сказки! Мне стыдно за тебя.

— Не дикие, не дикие! Ведьмы такие же настоящие, как жители Чёрных Скал, и кому, как ни тебе, это знать!.. — Рамзес пылал негодованием, но Амбер лишь отмахнулся, и то слишком пренебрежительно.

— Я имел в виду не ведьм, а помойки. А ещё практикант, — добавил он укоризненно, — в аспирантуру собираешься. О, Творец!

Ленни встряхнулся. Вот оно что, перед ним ещё к тому же люди науки! Неудивительно, что студенческая тема весь день стучалась в его мозги!

— Ну, хватит, — Амбер обернулся к Ленни. — Если я что-нибудь понимаю в этой жизни, чтобы официально оформить возвращение, потребуется не меньше месяца. Как я и говорил, Вам нужно где-то жить, чем-то питаться и не сойти с ума от безделья. Пойдёмте со мной.

Весь второй этаж совсем не походил на нижний. Тут был коридор с множеством дверей, напоминающий длинную-длинную трубу какого-то диковинного калейдоскопа — так странно и увлекательно играл на стенах свет, льющийся через распахнутые двери пустующих комнат. Похоже, этот свет ухитрялся отражаться буквально от любой поверхности, не признавая никаких преград. Ленни видел такое впервые.

Некоторые двери были заперты — очевидно, уборка и проветривание проводились поочерёдно. Глаза вскоре приспособились к новым впечатлениям, и, когда Амбер отпер ключом первую же дверь, Ленни увидел самую обычную комнату.

На стенах — светло-голубые обои с витиеватым узором изображали то ли молодую листву, то ли морскую волну. Две узкие кровати, платяной шкаф, две деревянные табуретки, на стенах у двери — крючки для одежды. Тумбочка у окна, на ней — стародавняя модель телевизора. На неё Ленни взглянул с наибольшим подозрением.

— Работает, — перехватив его взгляд, поспешил заверить Амбер, — Нет, правда! Хотя, на мой взгляд, этот куда лучше.

Он распахнул ставни, и перед Ленни предстала восхитительная картина заката.

Разве уже вечер? Это казалось невозможным, однако легко объяснялось общим потрясением организма, который при неожиданном «перескоке» в иную реальность выдал сбой восприятия. Проигнорировав табуретку, Ленни уселся прямо на чисто выскобленный дощатый пол — привычка, за которую его неизменно порицали, но никто не смог отучить, — и скрестил ноги.

— Две кровати — хорошо! На одной можно спать, на другой — валяться, — продолжал Амбер, слегка озадаченно посмотрев на Ленни. Видно, задумался, нужны ли две кровати тому, кто привык обретаться на полу.

Ленни даже не услышал его последних слов. Давно забытые ощущения вновь пробудились, обостряя все чувства. Он узнал комнату.

Этого не произошло сразу просто потому, что её не должно было тут быть. Ленни вспомнил, где её видел. В доме тёти. Он не переступал её порога с тех пор, как исчез дядя. Дядина комната.

— Ну как? — спросил Амбер с некоторым беспокойством. Кажется, он что-то заподозрил. — Всё в порядке?

— Всё, — храбро солгал Ленни.

«Какая разница, — в отчаянии подумал он. — Наверно, кому-то было нужно, чтоб я оказался здесь. Поэтому я останусь и выясню всё».

Амбер извлёк из-за кровати длинную палку и принялся задвигать шторы. Ленни встал, прошёлся вдоль стены; поёжился, глядя, как последний кусочек закатного неба исчезает за сиреневой, в геометрических узорах, тканью, и решился:

— Говорят, это очень плохо, когда в комнате совсем пустые стены?

— Вы можете завесить их чем захотите.

Внезапно Амбер улыбнулся и постучал согнутым пальцем по стенке. Звук, пришедший изнутри, показался Ленни знакомым.

— Раньше тут тоже было окно, — сказал Амбер.

«Было», — согласился Ленни.

Последнее, что сделал Амбер — вынул из тумбочки телефон и подключил.

— Звонить Вам пока некому, — сказал он. — Но, если что-то понадобится, можете связаться со мной по местному. Список номеров там. Я долго не сплю.

Ленни не ответил. Его переполняла благодарность ко всему окружающему — живым и неживым предметам, согласившимся принять к себе чужака, странника, случайно оказавшегося на границе миров. Так не похоже на всё, что он видел прежде.

— Что ж, — сказал Амбер, — до завтра?..

Это было безумием — ложиться спать сейчас, но ночь диктовала свои правила. Ночью здесь тоже спали. Придётся оставить до завтра все мечты и проекты. А завтра… Ленни вспомнил, как Рамзес сразу после ужина подошёл к нему и прошептал: «Запиши мой телефон!» Тихо, словно от чего-то прячась. Значит, его номер в списках местных не значился.

Что касается Амбера, то во время чаепития он часто украдкой поглядывал в окно, а когда стемнело, отказался включать свет.

Ленни обожал таинственность. И странности.

— Ладно, — покладисто отозвался он, — тогда… спокойной ночи, что ли?!..

«Всякое начало — волшебный дар. Благословение Творца. Нечто совершенно новое, свежее, ещё никем не изведанное. Казалось бы, что может быть естественнее, но как раз самую естественную вещь не так-то легко изобрести.

Доселе муки творчества были мне неведомы. Всё когда-нибудь случается впервые.

Я знаю тех, кто использует в созидательных целях материю. По-моему, это неплохо, во всяком случае, слова не путаются под ногами. Они, слова, всегда стремятся поведать о своём создателе больше, чем, например, образ. Мне кажется, им комфортнее, когда их много. Кто-нибудь скажет: но ведь это именно то, что нужно для моих целей! Не уверен, но вряд ли смогу объяснить, почему: слова в данном случае не на моей стороне.

Дело в том, что они — не совсем мой материал. Я не говорю о тех, самых простых, сопровождающих каждодневное общение — это необходимый минимум, который всегда воспринимается однозначно. Нет, я имею в виду тот безбрежный океан, в который устремляются лишь самые смелые и отчаянные. Будь я писателем, всё было бы в порядке. Будь я поэтом, отвечал бы за каждое слово, написанное кровью из раны своего сердца (кстати, я действительно люблю поэтов, но об этом потом, ладно?) Суть в том, что я не тот и не другой, и вполне могу подмочить свою бессмертную репутацию. Ну ладно, допустим, мне это безразлично, но как не дать утонуть тому, кто с головою погрузится в мои откровения?

Если бы я мог отречься от своего замысла! К сожалению, где бы я ни оказался, слава и слухи сопровождают мой путь, иногда опережая меня самого, словно глашатаи — королевскую свиту.

Меня ждут. Каждый хочет прижать частичку меня к своей груди и осыпать поцелуями, чтобы потом убрать в резной ларец и никогда не доставать… я достаточно пожил в Немире, чтобы это понимать. Но существуют и другие, которые непременно прочтут. Я делаю это для них. И ещё у меня есть мечта. Я знаю, человечество поставило памятники далеко не самым славным деяниям древности — а что говорить о других народах! Не то чтобы я рвусь восстанавливать справедливость — упаси Творец! — я лишь хочу заставить работать свою память, благодаря чему те знаменательные свершения переживут второе рождение. Так обычно происходит с прекрасным стихом, когда он искусно прочитан для благодарной аудитории. Даже если мои намерения опрометчивы, а желания не найдут отклика в сердцах, я готов рискнуть.

Будь я сказителем или менестрелем, прежде всего, воспел бы священное право всякого живого существа на ошибку. Хотя бы одну, ибо жизнь — не черновик, её не бросишь в огонь, как я, несомненно, вскорости поступлю с этими неудачными строками.

Они не подходят к началу. Мне нужно нечто другое. Свежее, ещё никем не изведанное.

Может быть, вот это…»

Проснулся Ленни поздно.

Настолько поздно, что даже удивился сам себе. Раньше его всегда будило неясное беспокойство, чувство, что он может пропустить что-то важное. Вчера оно превратилось во внутренний голос, а затем исчезло, сделав Ленни огромное одолжение. Во всяком случае, невидимый собеседник не давал о себе знать с прошлого вечера.

«Значит, то был не сон, — подумал Ленни, возвращаясь к вчерашней мысли. — Для сна чересчур правдоподобно».

Он ещё немного полежал, не открывая глаз. Жужжала мошкара на подоконнике, пахло нагретой пылью… да, то был не сон, и Ленни пришлось быстро смириться с этим. Воспоминания нахлынули сразу, давя на мозг хаотичной, беспросветной массой, и он слегка ошалел от такого натиска. «Надеюсь, я ни с кем вчера не поссорился, — сказал себе Ленни. — Это было бы чересчур…»

Поднявшись с постели, он угрюмо разглядывал в зеркало свою помятую физиономию и пытался вспомнить, какой же нынче день, месяц, год. «Очень хорошо, — иронически подумал он, — вчера был четверг, двадцать пятое апреля, а сегодня?..» Он никак не мог сообразить, поэтому толкнул дверь и вышел на лестницу.

Этот дом без людей сегодня показался заброшенным и необитаемым. Было в этом что-то неправильное. «Не судьба», — сказал Рамзес, но Ленни готов был согласиться с Амбером. Отвратительное сочетание слов! Что значит «не судьба»?!

Ногам сделалось холодно, и Ленни вспомнил, что оставил ботинки в комнате, а тапками он пока что не обзавёлся. Пришлось вернуться. Держа ботинки в руках, Ленни спустился по лестнице. Здесь он обулся и подошёл к входу в кухню, которую ему показали накануне.

Амбер…

Он сидел за столом и перебирал крупу. Вид — аналогичный: заспанный и угрюмый, но при виде Ленни Амбер улыбнулся. Никто не решился сказать «Доброе утро», но Ленни видел, что хозяин рад его приходу, поэтому примостился на другом краю стола и храбро начал разговор.

— Ну как, — проговорил он. — Всё нормально?

— Всё просто здорово, — сказал Амбер. — Новый день, новые люди… Кофе будете?

— Спасибо.

— Спасибо «да» или спасибо «нет»?

— Спасибо вообще, — пояснил Ленни. — То есть за всё. Видите ли, ещё вчера я думал, что попал в другую реальность, где меня держат за сумасшедшего… и вдруг — кофе!

Он испугался, что не сможет логично объяснить, причём тут, собственно, кофе. Но ему и не пришлось.

— Если Вы осознаёте, что попали в другую реальность, безумием здесь и не пахнет, — парадоксально высказался Хранитель Архива.

— А я могу вернуться обратно?

— Вы уже хотите обратно?

Ленни озадаченно замолчал: вопрос поставил его в тупик. Продолжать такой разговор, наверное, не стоило, а начинать новый не имело смысла. Да и неясно было, о чём говорить-то. «Это же абсурд, — пронеслось у него в голове. — Новая жизнь, столько открытий и возможностей, а говорить не о чем!» Амбер закончил с крупой и принялся стряпать завтрак. Молчание его, по-видимому, не тяготило. Глядя на Амбера, Ленни почувствовал, как на него нисходит умиротворение. Он всегда любил смотреть за работой других — нечто сродни медитации.

— Что же мне делать? — рассеянно произнёс он. — Это же целый месяц!..

— Жить, — ответил Амбер, пряча усмешку. — Гулять, беседовать, развлекаться… Не сегодня, конечно. И не завтра. Сейчас я занят: отчёт.

— Конечно, конечно. Пойду к себе посижу.

— Представьте, что у Вас отпуск. Кстати, там, по коридору налево от гостиной, есть библиотека.

Эту фразу Ленни услышал уже на выходе.

У него было достаточно времени, и Ленни задумался о том, что же теперь будет. Например, что будет, когда он не явится на работу, а потом не придёт на занятия? Что подумают начальство и сокурсники? Наконец, что подумает тётя, которой он не позвонил в урочный час?! От последней мысли Ленни слегка похолодел, но зато почувствовал интересное возбуждение: обнаружилось хоть одно приятное обстоятельство его заточения. Никаких тёток! Целый месяц! Свободен!..

«Не расслабляйся! — мысленно рявкнул Ленни на себя. — Свободен, как же! Попробуй, выберись отсюда!»

— Нет, этого не может быть, — простонал он спустя минуту. — Не мог я попасть в иную реальность, здесь явная ошибка!..

Он встал и в который раз подошёл к окну. С этой точки, самой высокой в городе, открывался вид на далёкое море; он был совершенно привычным, таким же, как и там, но вот сам город…

Тут Ленни покачнулся, сражённый силой собственного воображения: перед его глазами неотвратимым фантомом встал газетный лист. Газеты были не то, что книги, Ленни их просто презирал, и сейчас постарался отогнать навязчивый образ, поставить его на место. Не вышло. Вместо этого внимание Ленни приковалось к колонке объявлений, и он с ужасом прочёл следующее:

«Потерялся племянник. Род: единственный в своём. Личность: неприметная. Отзывчив — отзывается даже на свист». Нормальная газета из того, нормального мира. Число завтрашнее. А вдруг тётка направится в бюро находок? Последняя мысль чуть не убила Ленни на месте. «Срочно возвращаться», — прошептал он про себя. Он не мог допустить, чтобы старушка таскалась по подобным местам.

Задумавшись, он покинул комнату и побрёл наугад. Почему-то в голове вертелась бессмысленная фраза: «Потерялся племянник. Потерявшему уже никогда не придётся беспокоиться». Повторяя её про себя и недоумевая, что всё это может означать, Ленни вспомнил, что он должен был что-то сделать. Куда-то заглянуть. Машинально он распахнул первую попавшуюся дверь и застыл на пороге, почти ослеплённый увиденным.

Сначала он решил, что его обманули. Потом подумал, что такого в жизни не бывает. А ещё потом испытал невероятное по силе желание попробовать увиденное на ощупь, а также (звучит дико, но то была правда) на запах и на вкус. Не сразу смог он протянуть дрожащую руку и прикоснуться к тому, что до этого было лишь мечтой, обольстительным видением, порождением грёз, не имеющих ничего общего с настоящим. Но здесь оно было реально. И Ленни понял, что попал в рай.

Глава третья

Если вам покажется, что герои данной книги похожи на персонажей других книг — не сомневайтесь, вам действительно показалось. Если вы сумели увидеть в них себя или кого-то из друзей и знакомых — что ж, такое бывает.

Из мемуаров короля Галахада.

Вечером того дня, когда Ленни Мантуер впервые увидел Немир, в город прибыли ещё два путника. Они шли с запада, их путь пролегал по ровной песчаной дороге, огибавшей побережье, прямо к горам. Они шли медленно, всё время оглядываясь, часто останавливались и что-то обсуждали; по одежде было видно, что прибыли они издалека. Оба были облачены в немаркие плотные плащи, из-под которых, правда, виднелась иная ткань, изящного покроя, богатая и расшитая узорами. Один, более высокий по росту и крепкий по сложению, казался прирождённым повелителем, временно облачённым в суровое походное платье. Если бы вы встретили его случайно, то могли бы сказать ему, что нынче весна и одет он не по моде… А он ответил бы, что прибыл из краёв, где не бывает весны, и давно позабыл, какую моду она диктует. А может, ничего не сказал бы, а лишь улыбнулся, слегка покачав головой, и тогда в его волосах блеснула бы золотая корона. И вы бы поняли, что, конечно, это — король. Настоящий.

Его спутник был пониже ростом и поуже в плечах, но, не будь рядом короля, он, несомненно, показался бы величавым исполином. Он им и был. И если бы вы спросили короля, кто, он, тот ответил бы: «У меня нет тени, но есть верный друг, который бодрствует, когда я сплю, всегда бережёт для меня своё последнее, лучшее Слово, тот, без которого я не смог бы уйти и вернуться обратно».

Так король ответил бы каждому, кто захотел бы узнать больше, чем знал. Но в этот предвечерний час им никто не встретился, и ничей любопытный взгляд не сопровождал их путь. Вскоре они подошли к скалам, которые тёмными громадами высились вдоль берега, и вступили в прекрасные, созданные самой природой, врата гор. Здесь приморский ветер засыпал, солнце пекло сильнее, и плодородная почва постепенно вытесняла бесплодный песок. Спутник короля откинул капюшон и с чувством втянул в себя нагретый, ароматный воздух предгорья.

— Вот мы и пришли, — сказал король.

— До вечера мы не успеем попасть в столицу, — сказал другой.

— Мне всё равно, — порывисто проговорил король. — Я долго шёл, а теперь хочу видеть горы.

— Вот они, Галахад, — сказал другой, очертив рукой пространство вокруг. — Смотри!

— Как они выросли! — выдохнул король.

В тот миг он больше ни о чём не думал, а лишь любовался пиками вершин, парящими высоко над их головами. Напротив, его спутник обратил взор к земле и заметил то, что не бросалось в глаза доселе, — островки прошлогодней травы, сухой и желтовато-бурой. Смешанный ковёр из растений пружинил под ногами.

«Всегда недоумевал, как ухитряется трава прятаться до весны под снегом, — подумал спутник короля, которого звали Ароном и который был целителем, и не обычным, а самым легендарным в Немире. — Интересно, сохраняется ли человеческий дух под сединой лет, и не становится ли блёклым и жёлтым?»

— Весна ушла на равнины, — сказал Галахад.

Теперь оглянулся и он, но увидел другое. Вокруг бушевали зелёные травы, цветущие низкорослые кустарники заполонили склоны гор, окутав их бледно-розовой дымкой. Седые вершины смотрели на юг, оттеняя белизной беспечальное пастельное небо; птицы в вышине кружились в хороводе.

— Весной я всегда прихожу в горы, — проговорил король, — а осенью, когда больше нечего ждать от природы, возвращаюсь к морю. Это даёт мне силы.

— Давно ты здесь не был, — заметил Арон. Ветер развевал его бороду, ласково поглаживая волосы, и, казалось, даже морщины на лице порывались улыбнуться.

— Это самое дивное место в Немире, — ответил Галахад.

— Если так говорит уроженец Нирвалана… — молвил Арон с улыбкой, — О да, ты настоящий ценитель красоты. Но сейчас идёт война.

Король посмотрел на Арона вопросительно.

— Правда?

— Да, правда. Ты и сам знаешь. Магистр не стал бы писать просто так.

— Но я не чувствую её, — возразил Галахад.

— Тут был бой. Смотри, вся земля изрыта… Конечно, прошёл дождь…

Арон наклонился, изучая следы. Король продолжал стоять, скрестив руки на груди. Выражение безмятежности не покинуло его лица, и лишь глаза смотрели внимательно и чуть грустно.

— Какое-то возмущение в природе, — пробормотал он. — Не бывает боя без мёртвых тел, поломанных мечей и копий.

— Я думаю, здесь враждовали иные силы.

— Стадо коров сошло с тропы и заблудилось, — подсказал Галахад, старательно пряча улыбку.

Арон быстро взглянул на него.

— Гиганты уносят своих мертвецов, — произнёс он со странной интонацией. — Кто-то расправился с ними так, что они не успели даже поднять оружие. Кто?

— Дойдём — узнаем, — спокойно сказал король Галахад. Он тоже нагнулся, чтобы сорвать желтолистный звездчатый эльфийский корень. — Не обижайся, но читать следы на земле — не твой конёк. Предсказанья по звёздам подходят тебе больше.

Его друг понял, что продолжать разговор бессмысленно. Он отвернулся к востоку, прикрыл глаза рукой и стал изучать острые грани ближнего хребта.

— Из-за чего началась война? — спросил король. — Ты прочёл письмо до конца?

Арон кивнул. Новость была из разряда тех, которые стучатся в твою дверь ногами в тяжёлых сапогах, после чего норовят войти в историю, а заодно втянуть тебя. Что бы ни говорил Галахад, а в воздухе витали призраки грядущих перемен.

— Кое-кто разрушил сильфанейский храм… — вздохнув, сказал Арон.

— А-а…

–…который Ваши подданные возвели в Вашу честь…

— А-а…

–…ещё в древности, когда сочли Вас погибшим в Дарианском походе…

— Ага! — резюмировал Галахад. — Ну и что?

— В каком смысле?

— Арон, ты мудр, рассуди: разве это повод для войны? Возведением Храма сильфанеи увековечили не меня, а свою любовь ко мне. Я был недостоин тогда. Изменился ли я к лучшему? Ты скажешь, о да, определённо. Ну, допустим. Понравится ли это им? А вот этого никто не знает, даже ты!

— Я уверен, — раздосадовано молвил Арон, — если бы это не касалось Вас лично, Вы были бы более щепетильны. Нам стоит уважать… э-э… некоторые чувства Ваших подданных!

— С тех пор прошла такая уйма лет, что нашим чувствам предстоит основательная проверка на прочность. Надеюсь, теперь у моих подданных найдётся занятие получше, нежели поклонение мне, — невозмутимо отозвался король. — Я верю в них. А ты?

Целитель мог бы ответить: простым сильфанéям понадобится не одна жизнь, чтобы настолько измениться. И Галахад не должен забывать о времени, хотя времени для него давно не существует. И ещё неизвестно, как их здесь встретят. Он многое мог бы сказать. Однако…

— Ваше Величество…

— Не маши на меня рукой!

— Ваше Величество, — более твёрдо повторил Арон, — есть время быть несерьёзным, а есть… хм… совсем наоборот, — завершил он, понимая, что определённо недоволен этой фразой. Но так уж повелось: Арон, который в былые времена вещал перед целыми армиями, да и теперь мог легко уговорить самого строптивого пациента принять самое горькое лекарство, утрачивал все свои волшебные свойства в присутствии короля. Надо сказать, весьма некстати, ибо на правах друга он мог и должен был оказывать на Галахада положительное влияние.

Но снова, вместо этого…

— Почему ты всё-таки решил вернуться? — вопрос, который не просто интересовал Арона, а вызывал у него нечто вроде болезненного зуда. — Поверил Магистру? Подумал, что в этот раз без тебя не разберутся?

— Я прислушался к себе, — значительно произнёс король. И замолчал. Арон покосился на него, чувствуя, что начинает нервничать. Когда Галахад бывал таким, никто не мог сказать, что за этим последует. Даже он сам.

— Это иллюстрация к нашей знаменитой поговорке о том, что два сильфанея всегда лучше, чем один, — бесстрастно добавил Галахад, угадывая в молчании друга некоторую растерянность.

— Я не понимаю, — упрямо сказал Арон.

— Всё просто. Старый проверенный способ. Я, король Галахад, как бы раздваиваюсь, и возникают я-первый и я-второй. Я-первый спрашивает меня-второго: «Что ты об этом думаешь?» А я-второй отвечает: «Почему бы и нет?!»

— «Почему бы и нет?» Именно так?

— Точно, — Галахад улыбнулся. — Прости, я хотел сказать: Нирвалан — моя родина, которую я оставил давным-давно, она желанна для меня, потому что прекрасна, и не только. Там чарующие виды, обворожительные женщины, самые известные менестрели и самые длинные баллады, не говоря уж о том, что это всенемирно известная здравница курортного типа, где тепло, и вечное лето, и…

— Всё, всё! — закричал Арон, подняв руки. — Хватит! Зачем я только спросил…

–…и ещё примерно пятьдесят причин, которые объединяются фразой «почему бы и нет?», — с довольным видом заключил Галахад.

— Всё, я сказал! Ахинея с тобой. Решил так решил.

Арон послал королю взгляд, полный немой укоризны. Тот ответил ему улыбкой, а в следующую минуту целитель убедился, насколько мало знал своего давнего друга. Придавая беседе шутливый тон, Галахад всего лишь позволил себе передышку, не торопясь приступать к обсуждению новой, крайне неприятной темы:

— И кто же это сделал?

Вопрос повис в воздухе; Арон едва успел отреагировать — в нескольких сантиметрах от его лица пронеслась стрела, ударилась о громадный валун и отлетела к ногам короля.

— Осторожней, Галли! — забыв обо всём, крикнул Арон, когда король с незыблемым спокойствием поднял опасного посланца и развернулся к свету, чтобы лучше разглядеть трофей. Арон увлёк короля под прикрытие огромного дерева.

— Вот я и вернулся, — в голосе Галахада сквозила печаль, но он быстро оживился. — Смотри-ка, примитивная штука. Гиганты. Бедняги, они так и не научились делать ничего приличнее.

У стрелы был кривой наконечник, её венчало довольно куцее оперение, сразу бросалась в глаза небрежная неровность древка.

— Но стреляют они по-прежнему отменно, — съязвил Арон.

— Всё равно, больше он не выстрелит. Этот несчастный наверняка долго собирался с духом, а теперь и вовсе бежит без оглядки…

— Это архаики…

— Архаики не пользуются такими штуками.

— Я отвечаю на твой вопрос, — терпеливо объяснил Арон. — Один из архаиков разрушил твой храм.

— А-а, — снова протянул король. — Хорошо бы он разрушил всё то барахло, которое умудрились возвести в мою честь…

— Твои слова здесь сочтут неуместными, — неодобрительно проговорил Арон.

— Это меня не тревожит, — заявил король.

— Они не признают в тебе Галахада…

— И это я переживу.

— Но они разочаруются в Вас, Ваше Величество, — голос Арона звучал теперь напористо и уверенно. — Ты не имеешь права лишать своих подданных иллюзий, которые бережно поддерживались годами…

— Может, мне вообще не стоило возвращаться? — вздохнул Галахад.

«Может, и не стоило, — подумал Арон, глядя на внезапно осунувшееся лицо повелителя. — Здесь ты снова постареешь, здесь годы нагонят тебя, и ты снова сбежишь… куда? Сбежать от бессмертия невозможно, нет в Немире такого места, где тебя поймут и поддержат в твоём безумном намерении… Нет тебе покоя».

— Война, вот оно что, — задумчиво молвил король. — Знаешь, я ведь так и не мог до конца поверить… пока не вернулся.

— Это заметно, — не сдержался Арон. Впервые за много лет целитель вспомнил о том, что у него есть нервы. Дело даже не в стрелах и не в гигантах: прошлое — вот что сидит в засаде за следующим поворотам и не станет церемониться с теми, кто так долго избегал этой встречи…

— Один из архаиков разрушил сильфанейский храм, и из-за этого они и сильфанеи уничтожают друг друга? — спросил король. То, как он это произнёс, больно резануло слух Арона. «Оторванный от жизни бродяга, идущий по Млечному Пути… что же мне ответить?»

Галахад посмотрел на небо, потом на землю, поддал ногой камушек и принялся насвистывать старую забытую мелодию.

— А солнце всходит и заходит, — неожиданно произнёс он.

— Что Вы сказали, Ваше Величество?!

— Если я пришёл сюда, то лишь затем, чтобы они прекратили это делать, — прошептал король.

Они двинулись дальше, и беседа долго не возобновлялась. Возможно, они думали об одном и том же, но потоки мыслей обоих текли по безрадостному руслу. И нужно было как-то удерживаться на плаву, чтобы окончательно не погрузиться в эти мутные воды. Арон первый начал искать спасения в окружающей действительности.

— Не мешало бы поискать менее грязную дорогу, — брезгливо произнёс он. Этой фразой было прервано продолжительное молчание последних десяти минут.

— В каком смысле? — переспросил король, всё ещё думая о происшедшем.

— В прямом. Более чистую.

— Короли не выбирают дорог, — гордо сказал Галахад. — Их ведёт судьба.

— Ну конечно. Тогда кому-нибудь не мешало бы прибраться к Вашему приезду.

Галахад долго колебался, перед тем как сорвать росший на обочине цветок мать-и-мачехи. Потом, поднеся цветок, такой маленький, почти исчезнувший в ладони, к своему лицу, он сосредоточенно втянул носом свежий, чуть терпкий, весенний аромат.

— Однажды женщина в одном далёком краю спросила меня, зачем я рву цветы. Мне показалось, что она настроена враждебно, и я поспешил объяснить, что цветы заменяют мне память. Я так долго жил и так много путешествовал, что моя память не в состоянии вместить все события моей жизни — она просто разорвётся и станет дырявой, как сума нищего. Но стоит мне взять в руки цветок, как образы былого окружают меня, и я вижу то, что случилось много веков назад, с потрясающей ясностью, до малейших подробностей. Я сказал ей, что когда-нибудь вернусь и покажу ей тот цветок, и она сможет вспомнить этот день вместе со мной. И я действительно вернулся… лет через двести. Её уже не было в живых.

— Такое случается гораздо чаще, чем ты думаешь, — заметил Арон. — И не только с бессмертными.

Галахад снова поднёс к носу миниатюрное солнце, которому он собирался доверить воспоминания об этой весне. «Жаль, — подумал он, — что аромат не сохраняется с годами».

— И вправду весна, — пробормотал король.

— Без обмана, — поддержал его друг.

Они прошли ещё немного. Потом король вдруг остановился и топнул ногой.

— Нет, это полная чушь. Архаики не разрушают храмов. Если только…

— Если только не введено чрезвычайное положение? — подхватил Арон. — Я думаю, оно уже введено.

— Но они не могут начать войну! Это же спецподразделение НИЦИАД! Они ничего не делают без санкции Совета Девяти или хотя бы Магистра Немира…

— Они и не начинали… — мягко сказал Арон. — Видишь ли, твоя племянница, Принцесса Аве Роза, была страшно расстроена…

— То есть…

— То есть… — механически повторил Арон. Он до последнего оттягивал тяжкий момент объяснения, надеясь, что король, наконец, сам уделит внимание посланию, украшенному личной печатью Магистра Немира. Ничего не вышло: Галахад, будучи не столько монархом, сколько воином, старался избегать рукописных текстов. Правда, в последнее время он значительно продвинулся на этой почве, решив написать мемуары. Но и с этим у него не очень ладилось…

— Ты должен понять, — торопливо продолжал Арон, от волнения едва не перебивая сам себя, — Её Высочество — юное дитя, очень впечатлительное и романтически настроенное, она просто не вынесла зрелища дымящихся руин, собралась с духом и снарядила целую армию…

— Жертвы есть?

— Ну, а как же…

Великий Галахад аж подскочил на месте.

— Арон! Святые солнца! Почему ты мне сразу не сказал?!

— Я сам узнал не так давно.

— От кого?!

— Письмо Магистра! — заорал Арон. — Инферналис тебя побери, Галахад, тебе стоило его прочесть!..

— Знаю, знаю, — виновато сказал король. — Но я же не предполагал…

— Прочти его сейчас!

— Э-э…

Арон лишь развёл руками.

Побережье осталось позади. Галахад не мог удержаться и бросил взгляд на исчезающий в ночи Город. Солнце поцеловало дома последним лучом и торопливо скрылось, чтобы успеть проститься с горами.

— Следы побоища, архаики-разрушители, непонятные типы, которые кидаются стрелами, — пробормотал король. — Звучит бредово. И всё-таки интересно, зачем Магистр вызвал меня? Обычно он не привлекает посторонних к решению внутренних проблем.

— Ну, Вы — лицо не совсем постороннее, — заметил Арон.

— Ну, и Вы тоже.

— О нет, что Вы. Я — всего лишь спутник планеты.

— Не скромничайте, — сказал король, посмеиваясь. — Ну, куда бы я без Вас пришёл?! Наверняка понесло бы совершать очередные подвиги! Но к делу! Мы войдём в Город сегодня или завтра утром?

— Всё зависит от того, что Вы хотите найти в своей тарелке за ужином.

— Я не хочу есть.

— А я считаю, что есть необходимо, — очень серьёзно проговорил Арон. — Завтра у тебя трудный день.

— У меня впереди много трудных дней, — возразил король. — И много их было. Поесть я ещё успею.

Они не разводили костра, чтобы не привлекать внимание тех, кто мог затаиться неподалёку. Темнота уже поселилась в долине, но гребни гор за спинами путников по-прежнему были светлы. Солнце не хотело расставаться с ними; словно пылкая возлюбленная, оно прощало неизменную холодность и неприступность.

— Это случилось, когда мы уезжали отсюда. В нашу честь давали пир, было много гостей, приглашённые музыканты. На столе стояли яства, и было их столько, что горожане ели целую неделю после нашего отъезда. Знаешь, почему я об этом вспомнил? — прищурившись, король поглядел на друга. — Была весна, и так же цвела мать-и-мачеха.

— Верно. Я помню пирог с мясом зелёной черепахи, — Арон оживлённо приподнялся на локте. — И было много рыбы, и разных фруктов.

— Да, — Галахад улыбнулся. — Поэтому я и не хочу есть. Но, если ты голоден, продолжим наш путь.

— Не стоит, — отказался Арон. — Я тоже уже сыт.

В его голосе было неподдельное удивление. Казалось, он не верил собственным словам.

— Ладно, в конце концов, в нашей сумке полно еды.

Теперь тьма наступала быстро. Холодало. Арон завернулся в плащ и наблюдал за звёздами, всё чётче проступавшими на небосклоне.

— Значит, завтра. С первым лучом.

Но ему не спалось. В последнее время тревожные мысли, точно выводок ос, с жужжанием суетились в его мозгу, заметно оживляясь к ночи. Чем ближе они с Галахадом подходили к Городу, тем сильнее ощущал он их неуёмный шум, всё громче и громче с каждым днём…

— Ты чего не спишь? — проворчал Арон, приподнявшись на локте. Галахад сидел рядом, разглядывая звёздные чертоги с выражением такого неописуемого блаженства, что весь светился.

— Давно я не видел такого неба.

— Ты у меня, бедный, вообще мало что видел в своей бессмертной жизни, — недовольно пробурчал Арон, поворачиваясь на другой бок. — А я всё думаю: интересно, что за нелёгкая понесла того архаика в Нирвалан? Они с сильфанеями сотни лет не воевали.

— Мы можем только предполагать, — значительно ответил король. — А что, если… чарующие виды? Обворожительные женщины? Всенемирно известная здравница и вечное лето?..

— Галахад!!!

— В конце концов, почему бы и нет? — философски заключил король.

— О, Творец! — простонал целитель, натягивая плащ на голову. Однако, на сей раз ему удалось уснуть.

Ночь иссякла, и, утянув с небосвода истончившийся шлейф с поблёкшими звёздами, оставила вместо себя предрассветный сумрак — призрак своего былого величия. Арон ещё спал, и Галахаду не хотелось его будить. У всех спящих — детские лица, и лицо Арона, умудрённого, хоть и не состаренного годами, было совсем ребяческим. Этот ребёнок был юным двойником известного и глубоко почитаемого в Немире человека, лишённым достоинств и недостатков взрослого Арона, и Галахад понимал, что любит его ещё сильнее за то, что так редко видит. В последнее время жизнь давала им мало времени для снов и даже просто для раздумий, и это состояние вечного «некогда» начинало надоедать Галахаду. Теперь он намеревался покончить с ним.

Вот почему когда утреннее светило поднялось над Городом, сияя царственной неспешностью существа, которое никогда не опаздывает, потому что само время не властно над ним, Галахад даже не пошевелился.

— Почему ты меня не разбудил? — проворчал Арон. — Смотри, где солнце!

— Солнце на месте, — сказал Галахад спокойно. — И вообще всё прекрасно.

Арон с недовольным видом шарил в карманах в поисках часов, но половина карманов оказалась зашита; лишь тогда этот великий человек вспомнил, что накануне сам уподобил человека с множеством карманов хомяку, складывающему провизию в защёчные мешки. С чувством досады Арон сказал себе, что проще выбросить свою голову, чем избавиться от старой привычки.

— Мы с тобой не подумали о нашем инкогнито, — озабоченно произнёс Арон, когда они подошли к окраинам Города, — Жаль, что главные ворота здесь единственные.

Это ты не подумал, — благодушно заметил король. — Можно было бы проникнуть в Город ночью, под покровом темноты — это очень таинственно.

— Очень, — язвительно поддакнул Арон. — Но ворота наверняка теперь запираются. Здесь, если ты ещё не в курсе, постреливают.

— Но сам Город пока в безопасности — так мне сказали.

Целитель пожал плечами — абсолютно ни к чему не обязывающий жест.

— Неважно, — подытожил Галахад. — Мне не удастся сохранить в тайне свой приезд. Есть вещи невозможные даже для меня.

Арон хмуро кивнул. Его беспокойство росло.

— Но это было главным условием Магистра — по крайней мере, до того, как он переговорит с Вами.

— О, я уверен, он тоже понадеялся на Вашу смекалку, достопочтенный целитель, — беспечно сказал король. — Впрочем, даже не напрягайтесь по этому поводу. Мне будет жаль Ваших усилий.

Арон подумал о том, что война внезапно сыграла им на руку. Безлюдные дороги не сулили нежданных встреч, иначе о прибытии владыки Нирвалана уже знали бы все вокруг. Галахада невозможно было не заметить. Он выделялся в любой толпе, что уж говорить о лесном массиве или предгорьях. Арон принял решение.

— Ваше Величество, Город приближается, — торжественно возвестил он.

— Ну, не преувеличивайте. Мы ещё не достигли такого масштаба, чтобы города сами подходили к нам, — добродушно отшутился Галахад. — Пока что и мы, и населённые пункты послушно следуем путям, намеченным Свыше.

— Поэтому я настоятельно прошу Ваше Величество накинуть капюшон.

— Но ведь я тогда ничего не увижу! — возмутился Галахад. — А я так давно здесь не был!

— Вы ещё насмотритесь на столицу. А она на Вас.

Сейчас Арон не сомневался, что король послушается его: Галахад уважал чутьё друга. И вправду, спустя десять минут они вступили в ворота, как и предполагалось заранее намеченным планом. Арон поддерживал короля за локоть, направляя его нужным курсом, а Галахад прятал лицо. При этом один видел только носки своих сапог, а другой — из-за перенапряжённого внимания — замечал лишь знакомые приметы, по которым рассчитывал добраться до места. Оба теряли много интересного, но надеялись вскоре всё наверстать. Тем не менее, уже на подходе к резиденции Магистра король начал проявлять нетерпение.

— Я чувствую себя как изгнанник, тайком вернувшийся на родину, а не как приглашённый Верховного Магистра. Не слишком ли ты усердствуешь?

— Подождите немного. Потом Вы будете меня благодарить, — заверил Арон.

— Может, мне начать прямо сейчас?

Ответить Арон не смог: отвлёкшись, оба с размаху врезались в какую-то толпу.

Вспышка.

И Галахад поспешно заслонился рукой от фотокамеры («Куда бы деть все эти новшества из Настоящего Мира!»)

Вспышка.

Галахад, чрезвычайно раздосадованный, углубился в толпу репортёров.

— Ну вот. Прямо как в старые добрые времена, когда за нами гнался дракон, — мечтательно произнёс Арон, следуя за ним. — Тоже вот так всё сверкало, но тогда было куда как романтичнее!

Они кричали. Они лезли. Они перебивали друг друга. Не говори, что ты готов ко всему, пока не встретишься с этой ордой. Галахад твёрдо помнил «правило икс», что помогло ему пережить массовые выражения приветствия наряду с попытками превратить их с целителем в огромный бутерброд с прослойкой из нескольких корреспондентов конкурирующих изданий. Король плавно развёл руки в стороны, и давка прекратилась; только несколько журналистов выпали из толпы по краям и, охая, потащились в направлении ближайшей санчасти.

— Ваше Величество! Министерство Просвещения желает включить сказания о Ваших подвигах в обязательную школьную программу для учащихся младших и средних классов, дабы подрастающее поколение воспитывалось на достойных примерах чести и благородства. Что Вы об этом думаете?

— Ни в коем случае, — отрезал король. — В этих источниках нет ни слова правды, не говоря уж о чести и благородстве. Если туда чисто случайно и попали сведения из реальной истории, то редакторы отобрали для публикации самые мерзопакостные из них.

— Но это же «Книга Времён»!

— И какое издание? — насмешливо поинтересовался Галахад.

— Вы могли бы написать мемуары и выпустить баснословным тиражом. В наше время, когда вечные ценности нивелируются, Вы возродили бы моду на них. «Воспоминания Галахада» стали бы бестселлером!..

— Нет, — мрачно проговорил король. — Моя жизнь не завершена, и я не хочу, чтобы её возводили в канон. Я переосмыслил свою биографию и пришёл к выводу, что она не подходит в качестве пособия по обучению хорошим манерам. Дайте истории идти своим чередом, и не мешайте людям учиться мудрости у жизни.

Арон, единственный, кто был осведомлён о ближайших литературных планах Галахада, напустил на себя невинный вид. Несколько журналистов тут же с подозрением уставились на него.

— Но как же! — вскричал репортёр, стоявший ближе всех к Галахаду. — И это говорит тот, кто вдохновил знаменитейших мыслителей и поэтов разных эпох на великие свершения, тот, кого мы любили с детства, наш единственный Герой!..

— Его Величество ничем не может помочь, — не утерпев, встрял Арон. — Он не виноват, что вам не привили чувство меры. Пойдёмте, Ваше Величество, мы уже опаздываем…

Поднялся неимоверный гвалт. Журнальная братия бросилась вперёд, щёлкая челюстями и фотоаппаратами, но Галахад и Арон показали им спины и скрылись за воротами резиденции Магистра. Чрезмерно эмоциональный репортёр, досадливо сморщив лицо, повернулся к собратьям по цеху.

— Всё ясно, — он махнул рукой. — Нам нужен новый Герой.

— Зря мы так, — сказал Галахад Арону. — Боюсь, твоя последняя реплика не доведёт до добра.

— А иначе мы до вечера не отвязались бы от них, — пожав плечами, ответил тот. — Ты слишком мягок и дипломатичен для этой шайки. Тут нужны крутые меры.

— Это одна из тех вещей, которые не красят столицу в моих глазах. Магистр был прав. Стоит мне тут появиться, как за мной сразу увиваются стаи этих… — Галахад не закончил, мрачно усмехнувшись. — И начинается: законы, подзаконные акты… И если удаётся от них уйти, это уже подвиг, достойный занесения в Анналы…

— Они всегда ссылаются на философов и поэтов…

— Поэты!.. — с иронией воскликнул Галахад. — Умоляю тебя, Арон, держись от них подальше! Знал я поэта Мируана, век этак тринадцатый, до четырнадцатого он не дожил… Помню «Галахада и колдунью» в его изложении — я аж содрогнулся тогда и до сих пор дрожу… «И отсёк он ей буйну головушку, и пустил он ей чёрну кровушку, привязал ея тело белое ко хвосту коня вороного, и размыкал конь тело белое по оврагам да по колдобинам»… Спрашивается, что я ему сделал, этому Мируану, за что он меня так поносит?

— Но это же типичный подвиг, Галли…

— Да, для типичного героя.

— Если не ошибаюсь, ты тогда одолел колдунью Агонию, от которой не было житья всему Побережью.

— Да, — согласился Галахад, — но нигде не упоминается, что я несколько ночей не спал, прежде чем решиться на такое! Я не испытываю удовольствия от убийства, Арон, и постарался бы замять этот сюжет, но тогдашний Совет Девяти требовал от меня голову колдуньи в доказательство, вот всё и выплыло наружу.

— Ты сам виноват, Галахад. Очень неподробно рассказываешь о своих подвигах, вот они и обрастают легендами. Мируан писал в манере настоящих поэтов из Настоящего Мира, а тогда такой высокопарный стиль был в моде. Этот Мируан, если не ошибаюсь, плохо кончил?

Галахад не ответил.

Они прошли по двору, выложенному плитами жемчужно-серого мрамора ромбической формы; в щелях между плитами росли нежные цветы с овальными лиловыми лепестками. Вскоре оба оказались у главного входа резиденции Верховного Магистра Немира — здания, представлявшего собой чёрный куб, увенчанный сферой меньшего размера. Вокруг сферы располагалась смотровая площадка, с которой открывался вид на залив с маяком и Скалы Чёрного Грота. Галахад в нерешительности разглядывал то, что казалось офисным центром, святилищем и обсерваторией одновременно. Только теперь он по-настоящему понял, насколько отвык от цивилизации. И как не хочет к ней привыкать.

Глава четвёртая

Я хочу, чтобы ты видел мир таким, каким его рассматриваю я, — как грандиозный эксперимент. Доныне его результаты не очень ясны, и я признаю, что люди погубили гораздо больше, чем я предполагал. Думаю, им не составит труда покончить вообще со всем.

Хуан Хосе Арреола

Когда Галахад и Арон приблизились к зданию, тёмная стена разверзлась, открыв проход, в котором стояла одинокая фигура. На путников впервые за долгое время повеяло духом официальности. Оба не ожидали такого поворота событий, поскольку привыкли думать, что приглашение Магистра носило частный характер. Видимо, это было не совсем так; на что и указывало присутствие дворецкого — весьма необычное новшество.

Сочетавший в себе стремление услужить и горделивую независимость, дворецкий взирал на гостей, пользуясь тем, что несколько ступенек лестницы возносили его над ними, делая обзор чрезвычайно удобным.

— Рад приветствовать вас во владениях Верховного Магистра, — произнёс он, наконец, выдержав должную паузу.

Поклонился, дождался ответных поклонов и снова замолк.

Всем своим видом этот домашний страж показывал, что, хотя гости находятся во владениях Магистра уже довольно давно, лишь теперь этот факт признан официально в установленном порядке.

— Магистр направил меня встретить дорогих гостей и выразить им признательность за то, что они претерпели столь дальний путь, чтобы засвидетельствовать ему почтение и пожелать благополучия… — продолжил он через минуту.

Галахад и Арон снова поклонились, как будто проехать полземли только для того, чтобы засвидетельствовать почтение, было для них сущим пустяком.

— Я счастлив сообщить, что Магистр пребывает в добром здравии…

— Я бы, собственно, зашёл к нему лично, чтобы посмотреть, в каком здравии он пребывает, — заявил Галахад, которому надоели церемонии и поклоны.

— Да, не могли бы Вы устроить так, чтоб мы попали внутрь? — присоединился Арон. — Он хоть дома?

— Конечно, — немедленно ответил дворецкий, нимало не смущаясь. — Он будет здесь с минуты на минуту. Прошу за мной.

Со стороны разговор мог показаться странным, но лишь тем, кто не знал Монтернора лично. Будучи преисполнен вселенской глобальности, Глава Немира обладал способностью находиться одновременно в разных измерениях. Впрочем, суть его бытия ускользала даже от просвещённых и просветлённых, чего уж там… некоторые считали, что он может практически всё. Но только под настроение. А оно было нестабильным, в отличие от вектора намерений, которому Магистр сохранял верность при любых обстоятельствах…

Дворецкий повернулся и проследовал в дом, оставив дверь открытой. Арон и Галахад не преминули воспользоваться приглашением, покинув на время внешний Немир. Перед ними маячила безукоризненно прямая спина дворецкого и, по неясной причине, оба чувствовали себя как нашкодившие отроки. Труднее всего было сохранять серьёзность.

— Персонал нового поколения, — не удержавшись, шепнул Галахад товарищу.

— Ваше Величество, оно новое для Вас, — шепнул Арон в ответ. Дворецкому было никак не меньше пятидесяти. Арон отметил про себя: упомянутая спина настолько выразительна, что по ней можно угадать, когда её обладатель укоризненно поднимает бровь, слыша отголоски подобных разговоров.

Пройдя полутёмное помещение, они оказались в обширной приёмной зале, где дворецкий поклонился и удалился к обоюдному удовольствию. Тут тоже господствовал полумрак, трудноразличимые светильники на стенах были притушены, но всё равно размеры залы потрясали и подавляли посетителей. Галахад всерьёз подумал, что, наверное, только у них с Ароном не возникает желания спрятать голову поглубже в плечи. Вместо этого он, наоборот, задрал её к потолку и увидел гигантскую золочёную спираль, украшавшую величавые своды. Король и его спутник почтительным молчанием приветствовали этот древний символ Вечности и Воздаяния. У спирали было девять витков, по числу миров, находящихся под юрисдикцией Совета, а географический центр её (мало кто об этом знал) находился как раз здесь, у них под ногами.

— Это Вы, Ваше Величество? — послышался с лестницы глубокий, густой бас.

То был Верховный Магистр Немира Селон Монтернор.

Никто не заметил, как он появился, и странно было видеть эту приземистую, грубоватую фигуру окутанной хрупким вековым полусумраком залы. Ещё более странным было наблюдать бесшумное скольжение по ступенькам грузного корпуса, задрапированного складками длинной белой мантии с затейливым узором. Возраст хозяина было сложно назвать с ходу. Абсурдно, но, казалось, что его глаза, быстрые и чёрные, моложе его рук — медленных, но хватких, а руки моложе ног — тяжёлых, словно врастающих в землю при каждом шаге. Чёрная борода придавала облику Магистра романтический шик; впечатление ещё усиливалось, когда он устремлял на собеседника близорукие, чуть косящие глаза; их взгляд плавно обтекал каждого, убаюкивая бдительность, а затем со змеиной прытью устремлялся прямо в душу… Конечно Магистра боялись. Но не за его взгляд. За власть, которую он один заслужил; которой один был достоин.

— Нет, — отвечал Галахад, когда Верховный Магистр подошёл и остановился напротив, всего в шаге от него. — Это не я, а лишь мой призрак, бесплотный и безжизненный, явился поддержать Вас в великих трудах и утешить в великих скорбях.

Брови Монтернора скользнули вверх, и вслед за этим пришло в движение всё его тело. Подобно величавому линкору, он тихо повернулся к молчавшему Арону, и, не скрывая усмешки, оглядел того с ног до головы. Целитель не отреагировал никак.

— Что на вас обоих нашло? — поинтересовался Верховный Магистр. — Или Вы, Ваше Величество, привезли из дальних краёв заразную болезнь, наводящую страшное уныние на окружающих? А, может, Вы не рады вернуться домой?

— Я действительно приехал издалека. Но даже там до меня дошли слухи о моих подвигах, многократно воспетых и перепетых Вашими придворными менестрелями, Магистр, — тут Галахад слегка поклонился и Монтернор ответил ему тем же. — Странное дело: у меня возник комплекс неполноценности по отношению к самому себе. Я теряюсь в догадках, зачем Верховный Магистр, имея рядом такого блистательного сподвижника, как мифический Галахад, нуждается в моей скромной персоне?..

— И это всё, что Вас беспокоит? — спросил Магистр, полоснув по королю молниеносным взглядом, смутившим не одно спокойствие, сломившим не одну твердыню.

— Пока да.

— Вы всё такой же странный, — резюмировал Магистр, жестом приглашая следовать за собой. Таким образом, церемонию приветствия можно было считать завершённой.

Коридор с чёрными стенами медленно уводил их, словно затягивал, в глубину этого причудливого здания. Плафоны в виде белых лилий струили с потолка мягкий свет, обволакивая величавую фигуру Магистра, шедшего впереди. Потом коридор расширился, и гости проследовали между рядами высоких стеклянных шкафов, набитых самыми загадочными приспособлениями, словно заимствованными из арсенала медика или скульптора. Но даже Арон, имевший тесное касательство к одной из этих областей, не смог бы догадаться, для чего всё это предназначено. Он и не пытался. Вообще человеку с воображением здесь становилось не по себе.

Магистр открыл один из шкафов, взял с полки ключ и также молча продолжил путь. Однообразие интерьера утомляло, и гостям уже начало казаться, что они кружат на одном месте; но внезапно перед ними оказалась дверь, состоящая из двух узких створок, которую Монтернор и отпер тем самым ключом. Раздвинув створки, он протиснулся в образовавшееся отверстие, и Галахад с Ароном свободно прошли следом. В место куда более гостеприимное.

Это была просторная овальная комната, видно, находившаяся в западной части верхней сферы, и служившая приёмной и кабинетом одновременно. Половину пространства стены занимали окна с видом на Город и залив, пол покрывал жемчужно-серый ковёр, а по обеим сторонам двери возвышались шкафы из чёрного дерева, в глубине которых на этот раз поблёскивал невинный столовый хрусталь.

— Вас смущает, что слава, для других мимолётная, для Вас вечна? — проговорил Магистр, как ни в чём не бывало, продолжая свою мысль, оброненную в зале. — Я бы мог выдать целый список деятелей, желающих занять Ваше место в истории. Но не за тем мы здесь собрались. Проблема, из-за которой я Вас вызвал, Галахад, отнюдь не мифическая, и не по плечу бумажному герою.

Галахад встревожено посмотрел на него. Они знали друг друга несчётное количество лет, и король научился читать и расшифровывать малейшие жесты Верховного Магистра. Сейчас то, что он прочёл, пришлось ему не по нраву. Хотя, конечно, они так давно не виделись, что глава Немира мог и перемениться. Размышляя об этом, Галахад заметил, что Магистр тоже наблюдает за ним. А тот, встретившись глазами с королём, впервые улыбнулся.

— Мне не удалось бы скрыть истину, даже если б я захотел это сделать.

— Итак? — сказал король Галахад.

Монтернор не сразу перешёл к делу. Он пригласил гостей присесть на низкий диван, сел сам и некоторое время глядел на пламя свечей, пылавших в высоком, похожем на куст, канделябре. Потом вытащил из-за пазухи сложенный вдвое листок бумаги.

— Мне пришло письмо от женщины, — значительно произнёс он.

Галахад и Арон с неослабевающим вниманием следили за движением его руки, поднёсшей письмо сначала одному, затем другому. По-видимому, лица гостей имели сходное выражение, потому что Магистр внезапно расхохотался. И этот смех, напоминающий рокот неутомимых волн в грозовую погоду, ещё больше их удивил.

— Вижу, Вас постигло замешательство, — сказал Монтернор, отсмеявшись, — но я вовсе не влюблён. И не думал дразнить вас. Я лишь на секунду изменил свой серьёзности. Поверьте, больше у нас не будет поводов для смеха. Это письмо Её Высочества Принцессы Тайны.

Гости кивнули: упомянутая особа была известна обоим, хотя никогда не являлась объектом их интересов. Галахад промолчал, Арон же ответил самым банальным образом.

— Надеюсь, она не заболела? — вежливо осведомился он.

— О нет, Принцесса в добром здравии. По-прежнему спит и видит сны.

Фраза прозвучала так зловеще, что Галахад мгновенно напрягся, чувствуя опасность. Он и раньше не сомневался, что у Магистра была веская причина вызвать его сюда, но теперь в воздухе запахло катастрофой. Поистине, имя Принцессы в этих стенах было произнесено не всуе.

Магистр поднялся.

— Посмотрите сюда внимательно, Ваше Величество, — пригласил он.

На низком столике чёрного дерева с тремя ножками, выточенными в виде львиных лап, стояли огромные хрустальные весы. Их чаши, с виду массивные, однако, легко покачивались от малейшего колыхания воздуха; две идеальные полусферы, загадочно мерцающие в отблесках свечей. На дне каждой покоилось золотое полукольцо. Жидкость, наполнявшая их, была прозрачной под стать воде, но тягучей, и казалась застывшей; в левой чаше её было больше, отчего весы опасно накренились, грозя опрокинуться на пол.

По основанию весов вилась золоченая надпись на незнакомом наречии. К несчастью, Галахад с давних пор знал дословный перевод этих поистине золотых слов. «Знай меру» — вспомнил он.

Стоя напротив, Магистр поднёс письмо к свече и прочел:

— Великое Равновесие сместилось, и смещение превысило Меру. Беспредел ждёт.

— Принцесса видела финал, — добавил он, обращаясь словно к самому себе. — Это значит, что все наши усилия пошли прахом.

— Это значит, — откликнулся Галахад, — что теперь никто в Немире не будет чувствовать себя спокойно.

Он отошёл и беспокойно заходил по комнате, размышляя. Магистр аккуратно сложил письмо, и, помедлив, положил его на левую чашу весов. Она ещё сильнее потянула вниз. Лицо Галахада омрачилось.

— Но ведь это — единственное свидетельство смещения Равновесия, — сказал король. — Вам не кажется, что делать выводы преждевременно?

— Конечно, — уронил Монтернор совершенно спокойно. — Но принцесса Тайна редко ошибается, когда спит. Гораздо чаще она бывает права.

— Ну, не знаю. Кошмары снятся абсолютно всем, даже мне, — пожимая плечами, заметил Галахад, — только я отличаю сны от реальности.

— Когда просыпаетесь!

— Не обязательно.

— Её сны — реальность, — голос Магистра звучал глухо. — Это — её Дар. Её предназначение. Это — предупреждение нам. Я думаю, всё произошло из-за людей, — продолжал он. — Бедняги плоть от плоти Настоящего Мира; не так-то легко искоренить в себе его фальшь. Люди-неотмирки составляют подавляющее большинство обывателей, для которых Зло — это Незнамо Что Такое. Они страшно хотят быть добрыми, но не знают, как. По мне, так лучше уж они вообще бы ничего не делали. Но они делают — вот в чём беда! Они делают плохо себе и другим, потому что не думают, почему они хотят делать именно это и именно таким образом. И они получают не то, что хотят. И выходит, что их жизнь — сплошное действие, стремление, даже само намерение, — работает на Беспредел.

Слово, произнесённое в этих стенах уже дважды, употреблялось в Немире в гораздо более широком смысле, чем где бы то ни было ещё. Начинаясь с заглавной буквы, оно подразумевало стирание границ, разрушение тончайших взаимосвязей, и, в конечном счёте, гибель всех девяти миров, некогда созданных Творцом и неразрывно связанных общей энергией творения. Непрерывность, бесконечность и необъятность этого процесса настолько пугала простых людей, проживавших свой краткий век в относительной стабильности, что это фольклорное определение Конца Миров постепенно стало каноническим.

Такого ужаса не мог вообразить себе никто. И, если честно, существовали определённые сомнения в теоретической вероятности подобного исхода. Прецедентов не было. Но и проверять не хотелось.

— Я намеревался закрыть границы, но это оказалось невозможно, — заключил Магистр. — Словно кислота разъедает миры, и они проникают друг в друга. Наверно это происходит оттого, что Вселенная слишком стара.

— Что же предпринять? — беспокойно спросил король, на которого все эти философские рассуждения подействовали нехорошо.

— Я собираюсь выслать отсюда всех людей до одного, — сказал Монтернор, оборачиваясь к нему. — Я сделаю это в ближайшее полнолуние.

Все, даже безмолвный Арон, мгновенно оживились. Было ясно, что это выход.

— Тогда я, наконец, закрою границы, — сказал Монтернор, — и, возможно, Равновесие восстановится.

— Магистр, Вам звонит НИЦИАД, — послышался по связи чистый голос секретаря.

Монтернор задумался, собрав на лбу глубокие морщины. Если Инферналис обращается по внутреннему каналу, покушаясь на его свободное время, значит, дела хуже некуда. Только вот чьи дела? Сейчас узнаем.

— Давай его сюда.

Галахад и Арон переглянулись; король сильфанеев тихо вздохнул.

Монтернор подождал, пока сигнал датчика на аппарате связи не изменит ритм, после чего нажал кнопку приёма.

— Прошу меня простить, что беспокою в такой дивный вечер, — Магистр посмотрел в окно: дивный не дивный, это действительно был уже вечер. — Дело крайне важное. Я только что получил сведения, что Равновесие было нарушено.

Магистр и Галахад обменялись взглядами. «Уже?» — вопрошал взгляд короля, «Ага!» — безмолвно отвечал ему Монтернор. Тон Инферналиса был безразлично светским; тем явственнее в нём ощущалась наигранность. Было бесполезно гадать, откуда Генеральный директор НИЦИАД узнал обо всём. Как запах бензина и гари легко распространяется во влажном воздухе, так вести из дворца Принцессы Тайны беспрепятственно проникали в головы граждан Немира и прочно поселялись там. Происхождение этого феномена гнездилось в области высших материй.

Инферналис продолжал:

— Вы знаете, что авторитет нашей прекрасной сивиллы в определённых кругах неимоверно высок, — в его голосе звучала замаскированная издёвка. — Даже слишком, я бы сказал. С некоторых пор я веду беспрестанную борьбу с этими нелепыми слухами — естественно, с помощью административных мер. Вы сами знаете, насколько это утомительно. Последняя информация непременно поставит всё с ног на голову. Работа моих служб может быть парализована. Но здесь я бессилен. И потому прошу Вас, как представителя Высшей власти, выступить с официальным опровержением.

По виду Монтернора никак нельзя было сказать, что ему только что нанесли ощутимый удар. И всё-таки Магистр не намерен был таиться.

— Не только Вы, — сказал он.

— Простите…

— Мы все сегодня получили, — с лёгкой улыбкой сказал Магистр.

— Вы что, подтверждаете… — с Инферналиса моментально слетел весь лоск. — Да вы что?! — севшим голосом проговорил он.

Повисла историческая пауза. Магистр плеснул воды из графина в хрустальный кубок и сделал глоток.

— Вы меня не так поняли, — заметил он, выдвигая сей признанный шедевр дипломатии в качестве королевской пешки.

— То есть?

— Это версия Её Высочества. Пока она не подтверждена официально.

— Значит, Совет Девяти…

— Не в курсе, — договорил за Инферналиса Магистр. — Но я думаю, это недолго продлится. В ближайшее время расследование будет проведено, и Вы сможете определиться со своими планами.

Галахад вздрогнул. Магистр замахал на него, призывая к молчанию. На связи меж тем воцарилась умиротворяющая тишина: по-видимому, Генеральный директор НИЦИАД мучительно раздумывал.

— Но Вы всё-таки выступите с опровержением? — уточнил он по-деловому. — Вам необходимо хоть какое-то прикрытие, пусть временно. Понимаете, для народа…

— Нет.

— «Нет», — повторил Инферналис. Он явно отказывался поверить в подобное. — «Нет»… Значит, мой долг…

— Каждый понимает свой долг по-своему. На Вашем месте я бы послал Совету запрос с уведомлением, но не собираюсь Вас отговаривать, если Вы намерены поступить иначе. Но предупреждаю, что Совету могут не понравиться Ваши действия.

— Я буду осторожен, — словно оправдываясь, сказал Инферналис.

— Не сомневаюсь.

Галахад, присевший было на диван возле Магистра, вскочил и снова заметался по комнате в тревоге и беспокойстве. Арон апатично следил за ним, чётко осознавая только одно: происходило что-то, чего не должно было происходить.

— Так я действую, — переждав ещё одну паузу, сказал Инферналис.

— Действуйте, — Монтернор правильно расценил его последние слова. Инферналис не нуждался в его разрешении. Он лишь оповещал Магистра о начале Большой кампании.

— Но учтите, что до проведения заседания Совета Девяти Вы лично несёте за всё ответственность.

— Да, — сказал Инферналис и отключился.

— Началось? — спросил Галахад встревожено. — То самое началось?

— Нет, ещё не то самое. То самое начнётся, когда запляшут биржевые индексы. Это избавит нас от наиболее истерично настроенной части населения, которая повыкинется из окон, наплевав на наши отчаянные попытки их спасти.

Галахада не обманул этот нарочито грубый тон. Он понимал, что Магистру необходимо выпустить пар. Немного успокоившись, тот передал королю суть разговора. Закончив, он прибавил:

— Этот порядок существует давно. Он эффективен, и я не нахожу оснований его менять. Он прекрасно соответствует целям Творца. Пока Равновесие сохраняется, мы оба — Инферналис и я — работаем на его сохранение. Но если Равновесие нарушится, и нарушение будет достаточно серьёзным, Инферналис начнёт работать на Беспредел.

Галахад испытующе посмотрел на Монтернора, но тот оставался невозмутим.

— И почему Вы не остановили его?

— Я не могу приказывать Инферналису, — сказал Монтернор, откинувшись в кресле. — Он отчитывается передо мной за расходы — и всё. Только Творец стоит над ним, — Магистр хмыкнул. — Наша с ним основная задача — понять, какое развитие событий лучше согласуется с волей Творца, и постараться по мере сил воплотить этот сценарий в жизнь доступными нам средствами. А Ваша задача, Галахад, совсем другая.

— А как насчёт исторического памятника? — поинтересовался Арон.

— Прошу прощения?

— Исторического памятника мне, — уточнил обеспокоенный Галахад. — Если он полагает, что обломком Храма, взорванного его сотрудниками, «осенило» Принцессу Тайну, то он путает причину и следствие. Он знал о Равновесии, и знал давно.

— И должен был хотя бы известить Вас, — очень осторожно проговорил Арон.

— Наверное, забыл, — Магистр развёл руками; этот факт не поколебал его спокойствия. — Типичный недостаток творческой натуры. К тому же, подозреваю, что его сотрудникам — а это публика умная и деятельная — надоело находиться в границах офисного пространства, тем более работают они, в основном, под землёй. Вполне можно их понять.

— Да, я понимаю, — рассеянно сказал Галахад. От него не укрылось, что, говоря об архаиках, Монтернор упорно избегал слова «люди».

Но Арон не понимал. Он не мог взять в толк, как можно от скуки заниматься таким погибельным делом. Но он помнил, что понимание и раньше оставляло его в делах подобного масштаба. «В конце концов, я всего лишь врач», — сказал Арон себе.

— Уважаемый целитель, конечно, думает, что тот, кого за глаза зовут Властителем Ада — отпетый карьерист, — усмехнувшись, произнёс Монтернор. — И он недалёк от истины.

— Или вообще недалёк, — проворчал Арон.

— Разве можно сделать себе карьеру на Беспределе? — проговорил король, пытаясь уложить в голове новые факты. Информация была интересная, её требовалось разместить с удобствами, подобно тому, как селят в гостиницах почётных клиентов. — Ведь тогда все погибнут.

— Ну, это не обязательно…

— Вы должны немедленно известить Творца! — настаивал Галахад.

— Я имею право извещать Творца лишь в самый последний момент, — твёрдо сказал Монтернор. — Потому я и вызвал тебя, Ваше Величество.

— Я хочу помочь, — подтвердил король. Его лицо осунулось и стало грустным. — Я ведь тоже виноват. Это из-за меня Равновесие было нарушено впервые…

Настала очередь Монтернора смотреть на него искоса. Целитель тоже взглянул на короля, но то был совсем другой взгляд: непонимающий, вопросительный, ждущий объяснения. В такие минуты Галахад вспоминал, что Арон — всё-таки не совсем его тень, и не все мысли отражаются в этом кристально чистом зеркале. Король сильфанеев не стал продолжать. Настанет день, и он обо всём расскажет. Потом.

Монтернор ещё раз глянул на письмо, которое держал в руках, поднёс его к свече и с хищной радостью наблюдал, как огненные пальцы ухватили бумажный лист и обратили его в пепел за считанные секунды.

— Факс для Лорда Повелителя Ада, — сказал Магистр. — Пусть ознакомится.

— Хороший способ избавляться от лишних бумаг, — одобрил король. — Кстати, где Вы храните материалы повышенной секретности?

Магистр небрежно кивнул на стальную дверь, испещрённую странными знаками и с большой кнопкой на самом странном месте — посередине. Поразмыслив, он подошел к ней и нажал на кнопку, приложив при этом немалое усилие. Дверь отворилась. Монтернор победоносно посмотрел на гостей.

— Поспешу рассеять ваше недоумение. На случай, если найдутся более любопытные гости, чем Ваше Величество, — пояснил он, — она может быть открыта лишь тем, кто точно знает, что он хочет здесь найти.

Монтернор вновь закрыл дверь и кивнул Галахаду:

— Попробуйте.

— Не стоит, — отказался король с нотками уважения к умной кнопке. — Я и подавно не знаю, что Вы хотите здесь найти.

Монтернор снова надавил на кнопку. Дверь отворилась, однако квадратная камера за нею была пуста.

— Какое счастье! — с облегчением воскликнул Арон. — Теперь нам точно нечего опасаться!

— Не то что бы я разделял Ваш оптимизм, — с усмешкой проговорил Магистр. — Иногда я кладу сюда одну вещь — когда её доставляют из хранилища по моему распоряжению. Думаю, вы о ней слышали. Это книга.

— Почитываете на ночь? — поинтересовался Арон.

Лицо Монтернора затуманилось. Его веки отяжелели, будто налитые свинцом, губы застыли, скривившись. Один Галахад знал истинную причину такого преображения.

На самом деле Верховный Магистр никогда не спал.

— Вкратце, наша задача — узнать врага как можно ближе, — Магистр широко и недобро улыбнулся и кивнул на пустую папку, лежащую на столе. — Инферналис даст все необходимые сведения. Это входит в соглашение между нашими службами. Скоро я с ним увижусь. Кстати, кое с кем он меня даже познакомит.

Король вопросительно взглянул на него. Улыбка Монтернора застыла в зловещей неподвижности, на секунду превратив лицо в подобие бездушной маски. Наблюдая эту перемену, Галахад невольно посочувствовал недругам Магистра. В прошлом королю не раз приходилось выступать арбитром в разных спорных ситуациях, и он привык рассматривать дело с точки зрения каждой враждующей стороны. При этом личные впечатления учитывались наряду с доводами логики.

— Кажется, этот человек… простите, оговорился: этот архаик обладает даром внушения. Понятно, что на таких, как мы, это не действует, — Магистр усмехнулся, — но для индивидуумов с примитивной психикой работает. Случайно знаю, как. Они у себя в НИЦИАД допрашивали женщину из местных, которые устраивали облавы в лесу. Ничего не могли добиться, пока не позвали его.

— И что он сделал? — полюбопытствовал Арон.

— Если верить ей и тем, кто присутствовал, а больше некому, то ровно ничего. Просто подошёл к ней и спросил: «Так Вы что-то хотели мне сказать?» Этого оказалось достаточно.

— Насколько я помню, — начал Галахад, осторожно подбирая слова, — такие… хм… задатки среди архаиков — большая редкость? Если, конечно, что-то не переменилось, пока я… пока меня не было.

— Атавизм, — произнес Магистр одними губами, но Галахад и Арон поняли. — Так говорят…

Он пожал плечами с деланным равнодушием.

— Но он хотя бы нормален, Вы проверяли? Такие психические особенности могут вызвать либо торможение обычных рефлексов, либо, напротив… — Арон споткнулся на слове, поймав возмущённый взгляд Магистра.

— Естественно, нормален.

— Значит, всё-таки проверяли, — пробормотал целитель как бы сам себе. — Да-а, такие нам нужны.

— Интересно знать, зачем это они Вам нужны? — отрывисто поинтересовался Галахад. — Лично я как раз надеюсь, что у них найдутся и другие общественно-полезные качества.

— Вот-вот, — сказал Монтернор, кивая. — Вы поймали мою мысль на лету. Благодаря Инферналису Вам теперь придётся работать на два фронта. Принцесса Тайна оказалась невольной союзницей наших… опять-таки прошу прощения, Ваших антагонистов. Поэтому лучше начать с Её Высочества. Возможно, если Вам удастся узнать, откуда происходят её сны, это окажется очень кстати.

— То есть Принцессу кто-то специально сглазил?

— Это скорее по моей части, — поспешно сказал целитель. — Я прав?

— Да. Я настоятельно рекомендую этот путь, как наиболее простой. Но лучше, если вы пойдёте вдвоём.

— Она так плоха? У неё есть личный врач?

— Да. Доктор Андрос Тосканос.

— Ну, как же, — Арон кивнул, признавая авторитет медицинского светила, — Только… я не понимаю — ведь он же хирург?..

— Да, да, — Монтернор вздохнул, следя, как на лице Арона сменяется целая гамма выражений, — увы. Звучит диковато, но попробуйте осознать. Устав от бесплодных попыток излечиться, принцесса решилась на хирургическое вмешательство. За последние несколько недель Её Высочество перенесла пять операций по удалению злокачественных кошмаров.

— А как насчёт риска для жизни?

— Её Высочество завещала своё тело для научных исследований. Но я чувствую голод, — Монтернор поднялся. — Надеюсь, вы не против поужинать.

Галахад рассеянно кивнул, соглашаясь. Арон, у которого последние известия отбили всякую охоту к еде, послушно встал.

Столовая Магистра была оборудована так, что каждый гость мог сам себя обслужить. Это избавило их от присутствия дворецкого, но не от ощущения дискомфорта, которое с момента прибытия только усилилось. Сидя за огромным вертящимся столом, верхние ярусы которого были уставлены самыми разнообразными яствами, герои продолжали делать то, что категорически не приветствуется в минуты приёма пищи — а именно, напряжённо думать. Галахад всегда обходился весьма символическим количеством еды; тут уж Арон с его медицинскими рекомендациями был бессилен. У Магистра, вопреки его собственным словам, был вид человека, давшего обет никогда не ужинать и вот теперь вынужденного его нарушить. В такой обстановке светская беседа никак не пробуждалась из боязни безвременно угаснуть. Арон продолжал размышлять обо всех этих странностях, когда Магистр внезапно нарушил его мысли, вежливо спросив:

— Что же Вы не едите, почтенный Арон?

Тогда Арон, наконец, внял голосу рассудка и чувству голода и принялся есть за двоих.

— Вот почему Вас не встречают с цветами и песнями, хоть Вы того и заслуживаете, — сказал Магистр Галахаду после того, как гости расквитались с закусками.

— Зато я увидел цветущую весну, — отвечал король.

Монтернор поморщился.

— Весна легкомысленна. Она благоволит любому.

— И всё-таки я рад её расположению.

— А Вам повезло, — и Монтернор передал Арону небольшое послание, — Телеграмма от Её Высочества. Я дал знать, что вы оба прибудете.

«Несказанно рада и счастлива сообщить, что Целитель Арон включен в число избранных, коим доверено вскрытие моего тела после смерти».

— Её Высочество забывает, что я врач, а не патологоанатом, — с некоторой досадой заметил Арон, — а с Вашей стороны не худо было бы ей напомнить.

— Это почётное право, а вовсе не обязанность, — сказал Монтернор. — Знак внимания капризной высокопоставленной особы. Кроме того, возможно, до тела и не дойдёт.

— Хотелось бы верить. Но нам стоит поторопиться.

— Попробуйте! — Магистр дёрнул плечом. — Сроков я вам не ставлю. Сами понимаете, какие сроки. Но Инферналис и его службы работают быстро. Они взбудоражили весь Немир за несколько суток. Чего стоит один этот вооружённый конфликт…

— Я должен их всех убить? — поинтересовался король.

— Остановить. Только остановить. Как — это Вам решать.

Они помолчали, и вдруг Арона осенило:

— Возможно, кто-то из них не подходит для своей работы, Вы это имеете в виду?

— Для такой работы не подходит никто, — резко сказал Магистр. — В этом Ваш главный козырь, Ваше Величество. Впрочем, Ваша племянница, возможно, опередит Вас. Она вырастила большой зуб на наших архаиков.

Галахад вздрогнул.

— Что Вы, Монтернор! Аве Роза ещё совсем девочка!

— Девочка выросла, Ваше Величество! Но сейчас меня беспокоит не она. Вы должны будете пройти испытание. Думаю, тут я смогу вам помочь.

— Вы имеете в виду завтрашнее совещание с участием наиболее ответственных лиц Немира? — уточнил Арон.

— О Творец, ну конечно же нет, — Магистр посмотрел на него, глаза владыки смеялись. — Никогда не знаешь, что может взбрести в ваши умные головы! Поэтому прошу: просто будьте настороже. Вселенная посылает нам свои знаки. Не пропустите их.

Сказав так, Магистр внезапно вздрогнул и оглянулся на окно, а Галахад встал и начал собираться. Время в резиденции Монтернора прошло слишком быстро, и удивлённый Арон вдруг понял, что день минул, и наступили сумерки. Вместе с ними в душу пришло беспокойство и желание как можно скорее выйти из этого дома на открытое пространство. Растерянный целитель искал этому объяснение и не находил его.

Галахад подошёл к Магистру.

— То, чего Вы от меня ожидаете, — король с трудом подбирал слова, — это совсем не похоже на то, что я делал всегда. Кому-то помочь, кого-то спасти — да! Но спасти людей от них самих… Почему Вы поручаете мне такое… сложное и запутанное предприятие?

— Потому что Вы любите жизнь, — тихо сказал Магистр. — И оттого бессмертны. Вы любите жизнь — кому, как не Вам, знать, как лучше её сберечь. За время существования Немира тысячи отдали свои жизни во имя сохранения Равновесия, потому что верили, что таков наилучший исход. Ныне грядёт великий перелом в сознании масс, и уверенности нет ни в чём. Возможно, в результате окажется, что практика, требующая человеческих жертвоприношений, в корне порочна. Тогда я оставляю выбор за Вами. А теперь прошу меня простить, мне пора, — сказал Магистр.

И снова целитель Арон почувствовал себя так, словно проснулся в середине странного, умопомрачительно длинного, а главное, чужого сна. Целитель не был уроженцем здешних мест, и то, что было прекрасно известно любому жителю Города и его окраин, для Арона составляло тайну. Впрочем, он понимал, что сейчас не время задавать вопросы, и только недоумевал про себя, куда это Верховный Магистр собрался на ночь глядя…

Они вышли в ночь, и чёрная стена сомкнулась за их спинами.

— Не понимаю одного, — сказал Галахад задумчиво. — Равновесие уже смещено, разрушение идёт изнутри. И всё-таки Магистр хочет сохранить Немир.

— Он хочет сохранить себе работу, — напомнил Арон.

— Это тоже. Только Инферналис и ему подобные будут востребованы в любой ситуации. И ещё такие, как ты.

— Что ты городишь, Галахад! — Арон болезненно передёрнулся. — Я всего лишь врач!

Король в ответ расхохотался. Это был его любимая тема, и он не упускал случая подразнить товарища. Хорошее настроение быстро возвращалось к правителю Нирвалана.

— Ты несправедлив к Магистру, — сказал он

— И в чём же? Магистр — всего лишь куратор эксперимента, — заметил Арон, пожимая плечами. — Однако, при этом он позволяет себе иметь некоторые предпочтения, чего в идеале быть не должно.

— Просто в годину мрака он обязан оставаться самым большим оптимистом. А это трудно.

— Ну, для тебя это не составляет труда, — съязвил Арон.

— На мне не лежит такая ответственность, — возразил король. — И я меньше всего склонен забивать голову Общим Благом. А теперь пройдёмся по Городу: я провёл целый день в четырёх стенах. Ночь должна наверстать упущенное. Кроме того, после всех бдений в этой чёрной дыре, — Галахад кивнул в сторону резиденции Магистра, — как-то хочется увидеть луну и звёзды. Только в натуральном исполнении. А потом нужно будет выспаться.

— Мы не успеем на утреннее совещание.

— Нет, — отрешённо сказал король. — Невозможно. Не успевают на поезд, корабль. Тут торопиться некуда.

— Можем пропустить что-то важное…

— Правда, у меня был один знакомый рыцарь, который однажды не успел на лошадь, — не слушая, продолжал Галахад. — Она ускакала без него. Эта история кончилась плохо.

— Если мы не успеем, история закончится хуже. Только на этот раз это будет всенемирная история.

Глава пятая

Распахнулись новые ворота в Невероятное и Возможное, начался новый день, когда всё может случиться, если ты ничего против этого не имеешь.

Туви Янссон

Когда Ленни впервые познакомился с Библиотекой Архива, он был просто вне себя от восторга. «Без сомнения, это сон!» — напрашивался вердикт, не подлежащий обсуждению. Кому сказать: чтобы чужестранца, тем более пришельца из иного мира, сразу допустили в Святая святых! Жадному взору Ленни представилось помещение втрое больше гостиной, высотою в два этажа, и — стеллажи, стеллажи, стеллажи… слабое свечение едва пробивалось сквозь витражные стёкла; возможно, подумал Ленни, дневной свет вреден обитателям этого места, ведь многим из них — страшно подумать! — сотни лет!

— Тысячи! — произнёс голос прямо над ухом, и кто-то повернул выключатель. Слегка подпрыгнув от неожиданности, Ленни сообразил, что разговаривал сам с собою… и, естественно, напоролся на того, кто был не прочь побеседовать.

— Тысячи лет, а самым старым — даже боюсь предполагать, — с удовольствием повторил Рамзес, когда они обменялись традиционным «добрым утром». — Амбер их обожает. Первые несколько стеллажей — книги наименьшей ценности, они выдаются на руки. Кстати, можешь взять несколько, только запиши.

Заприметив в глазах Ленни алчный огонёк, довольный Рамзес прислонился к крайнему стеллажу, и тот вдруг поехал куда-то назад — оказывается, он был укреплён на колесиках и передвигался по рельсам, вмонтированным в пол! Следующие несколько минут насмерть перепуганный Ленни выковыривал Рамзеса из-под груды изданий, благодаря грамотным указаниям последнего не свалив больше ничего. Неожиданное приключение сблизило их, и Ленни посвятил всего себя новому другу.

— Ну надо же, — уронил Рамзес, массируя пострадавший локоть, — я думал, там всё давно насмерть заело.

Обосновавшись на кухне, они отходили от последствий шока, пока Амбер заваривал чай. Время пить кофе миновало.

— И это здорово, — с энтузиазмом подхватил Хранитель. — Я тоже так думал, но ошибаться — иногда столь прекрасно! Спасибо тебе, Ленни. Вот твоя чашка, если хочешь, можешь расположиться в библиотеке.

Они уже были на «ты». Эти местные зря времени не тянут, подумал Ленни.

— Мы только что оттуда, — возразил Рамзес, и Ленни вздохом подтвердил его слова. — Отстань: только романтики могут так любить книги, а в романтиков я не верю.

— Ну, в меня-то ты веришь, — возразил Амбер. — Можешь потрогать — вот он я.

— Ты — другое. Ты — аномалия, порождение Хаоса, которое непостижимым образом этот Хаос и упорядочивает, спроси кого хочешь. Явления такого плана в нормальных мирах уже не встречаются, правда, Ленни? Как у вас там?

— Да почти так же, как у вас.

— Да ну! Не может везде быть такой бардак, тогда не останется никакой высшей справедливости.

— А в справедливость ты веришь?

— Представь себе, да! — горячо заявил Рамзес.

Обладатель благородного поэтического лба, обрамлённого каштановыми кудрями, и восторженной, увлечённой натуры, Рамзес, тем не менее, был чужд поэзии и проявлял к возвышенному весьма снисходительный, поверхностный интерес. Его коньком были политика, социология и управление. На эти темы он говорил охотно, складно и долго, не щадя слушателя своего. Но, стоило задать уточняющий вопрос, как Рамзес начинал скакать в своих рассуждениях, точно призовая лошадь, и оставалось только гадать — нарочно он это делает или от избытка рвения. Ленни скоро убедился, что их беседы не дают целостной картины ни о государственном устройстве Немира, ни о нравах его общества. В этом не было ничьей вины, просто, похоже, существовало несколько альтернативных взглядов на положение дел, которые мало пересекались друг с другом. В Немире проживали две коренные расы: сильфанеи («но — внимание — это совершенно не показательное сообщество, отщепенцы, хотя и мнят себя цивилизованными!»), архаики («а уж эти вообще!»), и ещё сотня-другая мелких народностей, которых, можно считать, и нет. Они то воюют, то торгуют, но большей частью ругаются, кто от кого произошёл, но это вряд ли стоит упоминания. По убеждению Рамзеса, много чего в истории не стоило упоминания, но Ленни всё же упросил его составить краткий список литературы, необходимой для выживания чужестранца в Немире. Приняв во внимание блестевшие в глазах Ленни совершенно реальные слёзы, практикант со скрипом усадил себя за эту «ахинееву» (по его выражению) работу и честно напрягался ровно полчаса, указав с десяток источников. При этом книги философско-мировоззренческого характера имелись в избытке с самого начала. Кстати, они почти не отличались от аналогичных опусов, которыми Ленни зачитывался ещё дома (вот удача-то!).

Хранитель Архива, загруженный до полного отупения какой-то малопонятной текучкой, не вмешивался, передав дело авангарду учёной молодежи. Однако вскоре безумный вид Ленни показал, что требуется срочное вмешательство извне. Хранитель собственноручно открыл четыре стеллажа, сдвинул их к центру библиотеки и отдал в распоряжение отмирка.

Поначалу Амбер приглядывался к Ленни с некоторым недоумением, и неудивительно: стоило тому заговорить о библиотеке, и он уже не мог унять дрожь в голосе и руках. И, хотя там существовала запрещённая секция, обозначенная КВ13 и снабжённая замком, больше похожим на внушительную гирю, но ведь оставались ещё двенадцать — не запрещённых и ничем не защищённых от посягательств заядлого книгочея! Невозможно описать словами чувства, овладевшие Ленни, когда он впервые раскрыл «Кодекс административных нарушений по прикладной магии», включавший более двухсот «примитивных заклинаний, коими навлекают на себя Кару Небесную»… А «Расширенный перечень психотипов отмирков и коренных рас Немира» (издание, выпущенное специально для архаиков)? Ленни чуть не впал в исступление, узнав, что такое же издание, содержащее постраничные комментарии, вышло значительно позже и на языке архаиков, который ему только предстояло изучить. А что он этим займётся, Ленни даже не усомнился. Не говоря уж о редчайших представителях фауны и флоры, собранных в «Энциклопедии Условно Вымерших» — о многих из них Ленни читал или слышал у себя дома, но думал, это всего лишь сказка…

Сказка, рассказанная на ночь и забытая под утро.

— И почему всех волнуют только драконы?!

Преодолев внутреннее смятение, Ленни перестал жевать бутерброд и посмотрел на Рамзеса с укором. Скорее он не понимал, как драконы могут не волновать! Неужели оставались ещё такие чёрствые люди, не понимающие поэзии этих замечательных существ, совершенных телом, как звери, и мудрых, как люди. И это здесь, в Немире!

— Если ты имеешь в виду этих безобразных чешуйчатых рептилий со сморщенными носами, которые и летать-то толком не умеют… знал я одного, который в прежние времена, чуть зайдёт солнце, просовывал свою башку в это окно и желал нам доброй охоты. Кажется, он входил в какую-то секту, проповедники которой уверяли, что драконы и люди — братья по крови, и вообще братья всему живому. Будь у меня вилы, — с неожиданной злостью заключил Рамзес, — я бы всадил их прямо в его нахальную глотку!

— За что? — возмутился Ленни. — Ведь он ничего плохого не делал!

— Да? — осклабился Рамзес. — А ты представь себе это зрелище каждый раз на ночь глядя!

Ленни представил и решил чуть умерить своё негодование.

— А почему у тебя не было вил? — полюбопытствовал он.

— Потому что вилы — хоз. инвентарь. А хоз. инвентарь Амбер выдаёт только под расписку. А ключ…

— А ключ — в яйце! — с восторгом продолжал Ленни, — а яйцо — в висельнике, а висельник — на дубу, а дуб — на высокой скале, а скалу омывает море, и подтачивает, и подтачивает миллионы лет, а потом — кр-рак…

— Что ты несёшь? — упрекнул Рамзес. — Какой висельник? И вообще, засиделся я тут с тобой. Если все отмирки такие…

Ленни миролюбиво кивал. Он уже смирился с тем, что новые знакомые считали его отмирком, и даже сам стал себя так называть, но только мысленно. На волю он пока не рвался, чувствуя, что не исчерпал до конца возможности библиотеки. Амбер, похоже, был этим доволен, Рамзес скорее разочарован. На все происки последнего Ленни твёрдо отвечал одной фразой: «Я там всё видел» и свято верил, что так оно и есть. Тогда ему ещё не приходило в голову, что Немир гораздо шире Города, и где-то в отдалённых уголках вполне могли сохраниться сокровища, которые он пока что наблюдал лишь на страницах древних фолиантов. Нет, об этом речи ещё не шло, однако…

— Ну ладно, — сказал Рамзес, — понимаю: ты — человек дикий, с библиотекой не знаком! А у меня, знаешь ли, каждая минута на счету. В такое время, как наше, нельзя упускать процессы.

— Угу, — промычал Ленни, возвращаясь к прерванному чтению. — Конечно, ты иди.

— А ты?

— А я тут буду, если что.

Поняв, что его ничем не проймёшь, Рамзес махнул рукой и исчез. Он всегда исчезал внезапно. Просто был — и нету. Иногда это свойство оказывалось очень кстати и помогало разрядить атмосферу, ранее накалённую до предела стараниями самого Рамзеса.

Но в одном Рамзес, бесспорно, был прав: такой библиотеки Ленни никогда не видел!

Когда писатель хватает читателя за волосы и погружает его в мир своего воображения, самое благоразумное, что только можно сделать — не пытаться плыть против течения, а позволить ему нести тебя куда заблагорассудится. А когда таких творцов много и повествуют они о вещах крайне увлекательных: о гороскопах столетней давности, о дамской моде и её влиянии на демографию, о древних ритуалах, ужасающих воображение, и вымерших рептилиях, которые ходили по улицам Города, запутывая хвосты в многочисленных подворотнях… короче, Ленни просто не представлял, как можно всё это бросить.

Поначалу он набирал в себя информацию с похвальной целью понять, где он оказался. Но потом это отступило на второй план. Отмирок просто ушёл в эти книги, стал частью их, неким мыслящим придатком рукотворной коллекции немирских историй…

— Между прочим, мы здесь ещё и обедаем, и ужинаем, — сказал Амбер несколько дней спустя, и голос у него был слегка обиженный.

— Да-да, не сомневаюсь, — пробормотал Ленни, занятый своими мыслями.

— Как ты можешь не сомневаться, если я тебя с четверга не видел! Если ты и дальше собираешься кормиться бутербродами, то совсем лишишься веса в обществе.

— Почему это? — искренне удивился Ленни. — Здесь и о еде много всякого!

— Какого?

— Ну, там, как есть правильно. В какой обстановке. Обстановка должна соответствовать…

— Знаешь что, — сердито сказал Амбер, — я тебе не тётя. Закрою библиотеку и будешь питаться одними газетами.

Кончилось тем, что Ленни всё-таки оставил своё место и отправился размять ноги, а заодно и пообедать. Кухня Амбера была не чета тем холостяцким закуткам, где энтропия постепенно берёт верх над самими лучшими намерениями. Посередине стоял большой стол; аккуратные шкафчики лепились по углам, застенчиво поблёскивая стеклянными створками; сквозь стекло внутри виднелись полки, уставленные баночками и пакетиками. Весь этот уютный мирок бабушкиных сказок освещался огромной лампой с тускло-оранжевым абажуром, свисающей с потолка на длинном шнуре. Обстановка и впрямь соответствовала… К тому же Амбер усадил Ленни в специальное кресло, очень удобное и очень старое, стоящее в дальнем конце стола. Кресло влияло на пищеварение самым нужным образом, прогоняя лишние мысли и располагая к бесхитростному времяпрепровождению. Пока человек находился под присмотром этого кресла, можно было не сомневаться, что он спокойно окончит обед. Так и вышло, но когда подошло время чая, между Хранителем и Рамзесом сама собой завязалась неспешная беседа.

— Магистр сказал, что хочет назначить служебное расследование, ты слышал? — с явным удовольствием сообщил Рамзес. — Ага, так они ему и позволили!

— Он должен был реагировать, — тихо сказал Хранитель. — Он — Глава Немира.

— А сильфанеи ведут себя так, словно они сами по себе. По мне так лучше пусть перебьют друг друга…

— Вы о чём? — поинтересовался Ленни.

— Кто о чём…

— И кто это сделал? — безучастно поинтересовался Амбер, не отвлекаясь от темы.

— Ну, наверно, силы Тьмы.

Ленни улыбнулся. Он не сомневался, что Рамзес говорит в переносном смысле — а как иначе? Но, взглянув на Амбера, он был поражён: Хранитель отнёсся к сказанному со всей серьёзностью. Сняв очки, он уронил их в маслёнку, и, забыв, так и оставил там.

— Невозможно, — заметил Амбер, потирая глаза. — Силы Тьмы никогда не пошли бы на такое без санкции Магистра. Это означало бы хаос и нарушение отчётности. Разве что… — он помедлил. — Разве что у них самих произошёл внутренний раскол.

— Тоже мне новость! — заявил Рамзес и покрутил пальцем у виска, — Ведь политическая ситуация…

— О чём вы? — повторил Ленни, и вызвал этим красноречивую паузу. Собеседники взглянули друг на друга, синхронно пожали плечами, и Рамзес высказался, ни к кому не обращаясь:

— Ха. Он газет не читает. Только книги.

— Читаю, — возразил Ленни, слегка покраснев, — но там пишут о каком-то беспределе…

— Они так называют Конец Миров, — пояснил Амбер. — А другого вроде и не предвидится.

— Вообще всех миров… сразу?

— Ну да. И Вселенная возвратится к Первозданной Чистоте.

— И что, это хорошо? — с сомнением поинтересовался Ленни.

— С позиции человечества это слишком глобальный процесс, чтобы давать ему оценку. Беспределу будет, естественно, предшествовать гибель цивилизации, но я не поручусь, что она уже не состоялась. Каждая цивилизация со временем сходит на нет. И чем больше гордится она своим могуществом, тем быстрее её падение. Некоторые видят в этом злую волю ревнивых богов, — Амбер пожал плечами. Он стоял возле плиты в ожидании, когда закипит чайник. — Я лично не вижу ничего особенного. Программа старения и смерти заложена в каждом живом существе и в мёртвой материи. Почему социальные системы должны быть исключением? Вообще, людская привычка разделять биологическое и социальное породила неестественность, которую после провозгласили непререкаемым авторитетом, то есть возвели в ранг божества.

Ленни зачарованно слушал, положив локти на стол. По кухне плыл аромат вишнёвого повидла. Ленни сознавал, что именно в такой обстановке и ощущаешь себя человеком, а не просто существом, наделённым телом и имеющим мозг, способный этим телом управлять. И, наверное, только так — на тёплой кухне, в компании друзей, распивая чай с пирожками, — и можно рассуждать о загадочном Беспределе.

— Тут я с тобой скорее соглашусь, — сказал Рамзес Амберу, запихивая в рот очередной пирожок. Остальные вздохнули с облегчением: обычно Рамзес не имел привычки с кем-то соглашаться.

— А это правда, что ваш Беспредел скоро наступит? — невинно поинтересовался Ленни, для которого эта тема имела статус обычной газетной «утки».

— Точные рамки в литературе не определены, — авторитетно ответил Амбер. — Сказано лишь, что тогда придёт в Город Светлейший из королей, когда-то оставивших эти земли; придёт, чтобы сразиться с силами Тьмы и Хаоса.

— В литературе? Значит, всё-таки были книги…

— Одна книга, но её очень много, — непонятно объяснил Амбер. — Ещё чаю?

Ленни ждал продолжения, но не дождался. Кое-что оставалось для него неясным. Он решился спросить.

— А что состоится раньше — приезд короля или начало конца?

— Начало конца — хорошо сказано! — одобрил Рамзес. Но никто так и не ответил.

Они сидели молча. Какое-то время Ленни развлекал себя, представляя со всеми подробностями облик того самого короля, но потом вернулся мыслями к более будничным вещам. И ему вдруг показалось совершенно невероятным, что эта каморка с низким потолком и полом, выложенным белыми каменными плитами, может так притягивать. И всё-таки отсюда не хотелось уходить. Хотелось смотреть в квадратное, чисто вымытое окно, как перемигиваются фонари на вечерней улице, создавать с помощью пальцев театр теней на гладко отштукатуренной стенке и вбирать в себя неповторимый дух помещения, где обитает живой, хоть и укрощённый, огонь.

— Сделать бы тут кафешку, — сказал Ленни.

— Уже была, — отозвался Амбер. — Для оболтусов вроде тебя, которые именовали себя студентами. Они тоже читали все примечания мелким шрифтом, а потом удивлялись, что у них упало зрение или покривилась шея.

— Понятно, — сказал Ленни, пропустив последнее замечание мимо ушей. — А что с ними стало?

— Сейчас мало кто получает образование. Работа и так есть, а для развлечений не хватает времени.

Амбер чуть помедлил и спросил:

— Ты-то что решил?

— А он работает, — Рамзес удобно развалился в кресле, сложив на животе руки, и зевнул. — Видишь, как вкалывает!

Амбер вздохнул. Что-то подсказывало ему, что в изучении обычаев Немира Ленни не станет ограничиваться книгами. Он не желал мешать этому процессу, хоть и предвидел всевозможные трудности. Иные души были как минные поля, иные — как горные отроги. Души-озёра были чисты и зеркальны. Амбер обладал широкой душой. На её бескрайних просторах можно было развить безумную скорость.

С того случая прошло несколько дней, ничем не отмеченных в памяти Ленни. Однажды он, как обычно, сидел в библиотеке, чихая от пыли над каким-то древним манускриптом, который оказался абсолютно нечитаемым. Ленни протёр слезящиеся глаза и вдруг ощутил нечто, что сперва принял за чей-то настойчивый, хоть и безмолвный призыв. Он растерянно огляделся, убеждаясь в полном своём одиночестве, и вдруг понял, кто его звал. В зарешеченное окошко стучался солнечный луч.

«Несмотря ни на что, там до сих пор весна», — подумал Ленни. А ему казалось, что он провёл над книгами несколько месяцев.

Амбер очень удивился, увидев Ленни на пороге кухни в неурочный час.

— Да ты никак забыл ботинки! — изумлённо воскликнул он, глядя, как тот переминается босыми ногами на холодном полу.

— Я не про ботинки, — проникновенно сказал Ленни, — я про другое. Можно мне пойти пройтись?

— Давно пора, — сказал Амбер. Потом выглянул из кухни и крикнул вслед: — Я-то думал, ты уже весь дом успел обойти!

Ленни остановился не сразу, а когда он обернулся, Амбера на пороге кухни уже не было. Ноги понесли Ленни дальше, и уже на лестнице его нагнала мысль, доселе беспокойно буравившая подсознание. «Понял ли он, что я собираюсь выйти на улицу?» — в растерянности подумал Ленни. Солнечные лучи, выскользнувшие из оконных витражей, гладили его по голове и робко тянули за волосинки. Ленни вернулся в комнату, надел ботинки и вышел на свою первую прогулку.

Было раннее утро, и редкие прохожие не очень досаждали любопытными взглядами. Ленни понял, что опять просидел за книгами всю ночь. Странную ночь, потому что он, хоть убей, не мог вспомнить ничего из прочитанного. С другой стороны, совершенно очевидно, не мог он и спать. Усталость в каждой клеточке тела буквально кричала об отдыхе, но Ленни заставил себя встряхнуться с помощью приятной мысли — в кои-то веки он не проспит завтрак! — и ускорил шаг.

Он побыстрее свернул с главной улицы, и пошёл наугад, отворачиваясь от солнца. Миновав несколько маленьких, ничем не примечательных двориков-колодцев, Ленни, к своему немалому удивлению, вскоре дошагал до окраины. Здесь на несколько метров возвышалась городская стена, а за нею открывался пологий склон горы, поросший молодыми деревцами и цветущим кустарником, имени которого Ленни не знал. Цепляясь за неровности каменной кладки, Ленни перелез через стену и зашагал к рощице.

От земли поднимался утренний туман; по мере того, как Ленни продвигался вглубь рощицы, он становился всё гуще, а деревья вокруг — всё выше и, казалось, старше. Это удивляло, но не вселяло тревоги, хотя иногда Ленни в задумчивости останавливался, прислушиваясь к торжественной тишине, не нарушаемой гомоном вездесущих птиц. Эти последние каждое утро под окном библиотеки восхваляли весну, от их непрестанных песнопений просто некуда было деться! А здесь не было слышно ни единого звука. Ленни пожимал плечами и снова шёл наугад.

Он не знал, долго ли, коротко ли тянулся этот путь, но внезапно из тумана прямо перед ним возникло что-то вроде надгробия. Строки, начертанные на нём, казалось, были сочинены только вчера, — словно дуновение свежего ветра почувствовал Ленни, читая вслух:

«Здесь лежит Великий Магистр Гуманитарного Зла Селон Монтернор»

и ниже:

«Покойся с миром!»

и ещё ниже:

«ТЕПЕРЬ ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО!»

Ленни вздрогнул, не узнав собственного голоса. Последняя фраза прозвучала так убедительно, словно имела прямое отношение к нему самому; словно это у него, у Ленни, непременно ДОЛЖНО БЫТЬ всё хорошо. Зябко поёжившись, Ленни покинул это место, и, пока не вышел к городской стене, ни разу не оглянулся.

— Кто такой Селон Монтернор? — спросил Ленни за завтраком.

— Магистр Гуманитарного Зла, — не моргнув, отозвался Амбер. Но его невозмутимость была абсолютно наигранной. Впервые с тех пор, как Ленни поселился в Немире, он присутствовал на завтраке. Одно это возбуждало подозрения.

— Что Магистр, я знаю. Что с ним случилось? Утром я, похоже, видел его могилу.

— И спрашиваешь, что с ним случилось?! — Амбер сморщил лицо в болезненную гримасу. — Это всего лишь предание.

— Расскажи.

— Полная чушь и бред, который стыдно вспоминать! — твёрдо заявил Хранитель. — И потом, это произошло задолго до моего рождения…

— Вот видишь, — с упрёком заметил Ленни, — значит, всё-таки было! Расскажи. Что тебе, жалко?

— Не жалко, но я не люблю говорить о том, чему не был непосредственным свидетелем. Вот почему мне всегда так туго приходилось на экзаменах. Никто никогда не видел, как обезьяна превращается в человека…

Тогда, в тот первый раз, Ленни ему поверил. Но, впоследствии он имел возможность убедиться, какими разными путями идут по жизни Амбер и его утверждения.

ИСТОРИЯ О МАГИСТРЕ ГУМАНИТАРНОГО ЗЛА, РАССКАЗАННАЯ АМБЕРОМ

— Ладно, ладно, — поторопил Ленни, возвращая Хранителя к исходной точке. — Так ты говорил…

Амбер ещё немного поломался, недовольно бормоча: «Ну, это всего лишь предание… Никто не поручится за его правдивость. Так и наврать недолго», а потом неожиданно начал:

— Ну так вот, был он Великий Магистр Гуманитарного Зла. Не спрашивай меня, что это такое, — предостерёг он Ленни. — Никто не знает. Было ему пророчество, что внесёт он Великую Смуту в существование тогдашних народов, ну, так оно точно и вышло. Причём никто не знает, как он это делал. Доподлинно известно только то, что он никогда не выходил из своего кабинета и всё время строил там козни, всю свою жизнь. Великий король Галахад шестьдесят лет шёл к Монтернору и много претерпел лишений, а всё из-за того, что пророчество уполномочило его идти и в неравной борьбе одолеть Зло. Но когда он, наконец, дошёл до дверей личного кабинета Монтернора, то обнаружил, что тот уже умер, и лишь тело его ещё сидело за письменным столом, погружённое в прежние думы о вечном. Безутешный Галахад тело похоронил… и с тех пор на земле настали мир и благодать. О чём, вероятно, ты и прочёл в эпитафии.

— Да, я прочёл… Но скажи, верно ли, что все смуты вызывал именно Монтернор? Ведь он даже не выходил из кабинета.

— Да ты что?! — Амбер изумлённо воззрился на друга. — А кто же ещё? Если хочешь знать именно в тот период Оседлые Гады напали на Нирвалан, а этого никто не делал аж со времён Третьей Оторопи!

— Но если Галахад так и не смог одолеть Монтернора в неравной борьбе… — медленно, обдумывая каждое слово, проговорил Ленни, — значит, пророчество ошиблось?..

— Не знаю, — серьёзно сказал Амбер. — И этот вопрос беспокоит многих. Что-то тут не вяжется.

По мнению Ленни, здесь много чего не вязалось, но он промолчал.

Вечером Амбер постучался к нему и долго стоял возле открытой двери, морща лоб и ни единым словом не нарушая молчания. «Только он, я и звёзды», — почему-то подумал Ленни и отправился к окну задёрнуть шторы. А потом, само собой разумеется, пришлось зажечь лампу.

— Как бы тебе объяснить, — сказал Амбер, садясь на край кровати.

Он надолго замолк, и Ленни приготовился к тому, что продолжение может быть невесёлым.

— В таких случаях я всегда жалею, что нет Рамзеса. Когда не надо, он выступает со своими теориями целыми днями, постоянно торчит на моих глазах и… ну, ты понимаешь. А сейчас его нет. Одним словом, вот.

Начало было многообещающим. Ленни даже испугался.

— Если коротко, то вышло распоряжение о закрытии границ и высылке отсюда всех отмирков, которые прибыли сюда в последние полгода. Всех зарегистрированных отмирков. Но у тебя регистрации ещё нет.

— Я — нелегал? — спросил Ленни.

— Это недолго продлится, — поспешно сказал Амбер, думая, что сможет таким образом успокоить Ленни. — Хоть и дольше, чем у других. Так бы всё решилось в несколько дней, а теперь жди, когда народ оформят, перепишут. Опять же всех сразу выдворить нельзя.

— Они не взбунтуются? — спросил Ленни. Он бы взбунтовался.

— Как знать. Вы все ужасно непредсказуемы.

— Я если я не хочу уезжать?

Амбер хлопнул себя по лбу и засмеялся смехом странным и отрывистым.

— Я же сказал — что-нибудь да случится, — он перестал смеяться и задумался. — Ну, скажи, а кто хочет?

— И я никогда-никогда не смогу попасть сюда?

Амбер покачал головой.

После его ухода Ленни улёгся и натянул одеяло до самого подбородка. Но брожение в голове было настолько сильным, что потребовало немедленной физической разрядки. «Полнолуние, что ли», — проворчал про себя Ленни, страшась случайно обнаружить иную причину этого странного состояния. Он завернулся в одеяло и, пошатываясь, пустился в бредовый путь по ночному коридору. Его тень пересекала лунные дорожки, и Ленни с удовольствием подмечал, как меняется ночью этот старинный дом. Он уже не кажется старым, нет. Он со всеми запрятанными внутри чудесами становится даже более реальным, чем ты сам, ведь тебя почти не видно в темноте, а твоя тень — кто знает, может, она и не твоя вовсе…

Повинуясь внезапно возникшему чувству голода, Ленни двинулся на кухню. Но, приблизившись к двери, он потерял всякое желание заходить внутрь. В кухне кто-то был. В приоткрытую дверь Ленни не мог их видеть, зато слышал голоса, громкие и отрывистые. Он узнал их.

–…мы его спрячем.

— Нонсенс! Никто не сможет укрыться от Магистра.

— Обратимся к волшебству. Ты понимаешь, о чём я…

— Он не сумеет!

— Найди других!

— Их нет… ты же знаешь!

— Я не знаю, и ты не знаешь, и вообще весь этот бред не по теме! Где твоё чувство товарищества?

— Я не стану подставлять тех, кто мне доверился.

— Ленни тоже тебе доверился. Почему ты ничего не предпримешь, ты же можешь!..

Хранитель молчал — пафос Рамзеса мало кого мог оставить равнодушным. Ленни ощутил неловкость: всё из-за него.

— Заметь! — отчеканил Рамзес, и в свете лампы по стене метнулась гигантская тень, которую породил его указательный палец, поднятый вверх. — Я не строю нереальных планов. Принципиально.

Глава шестая

Легенды создавались буквально из ничего, так сказать, за неимением лучшего.

Сабин Баринг-Гоулд

Дни потекли за днями, и ничто не нарушало этого унылого ритма. Ленни покинул библиотеку и часами сидел в своей комнате. Чтение книг больше не доставляло удовольствия. После вердикта Магистра Амбер не разрешал ему показываться на улице.

Подавленный и разочарованный, Ленни забрался на подоконник в одной из пустующих комнат верхнего этажа, и теперь проводил дневные и вечерние часы, созерцая Немир сверху вниз.

Выбрав наиболее удобную для созерцания позу, Ленни отчасти утешился. Вид открывался великолепный, подоконник был гладким и широким, солнце исправно грело макушку, и нужно было только следить, чтобы ставня не прихлопнула созерцателя сзади. Конечно, доставали мухи, а под вечер и комары, но их микроскопические уколы не воспринимались истерзанным в борьбе с собой сознанием, ибо Ленни не сомневался, что он и только он один виновен в собственных злоключениях. Говорила же тётя…

Кто-то, возможно и сам Амбер, приносил ему еду. Стоял в комнате, сверлил взглядом спину Ленни и вздыхал. Ничто не помогало: Ленни чувствовал, как на него наваливается хандра, готовая задавить насмерть, а это противник в тяжёлом весе. С каждым днём его плечи всё больше опускались, а спина сгибалась выразительной дугой. Он тосковал по жизни.

Всё же ставню нужно было чем-то подпереть, но Ленни считал кощунственным использовать для этой цели книги, в изобилии громоздившиеся по углам его собственной комнаты. Где-то он раздобыл большой кирпич. Теперь, когда опасность свалиться вниз больше ему не угрожала, Ленни в полной мере предался своей душевной скорби.

А потом всё это прошло…

Он вдруг осознал, что его оставила тоска, которая постоянно была с ним там, только он её не чувствовал. Новая реальность медленно затягивала его, но не как водоворот или зыбучие пески. Просто каждый день он находил у себя новую привязанность к Немиру, новую сердечную радость от пребывания в нём, и постепенно уверился, что иначе не может быть. Теперь он знал, отчего человек, всю жизнь глядевший на звёзды, ощущает родство с ними, потому что сам попал на такую звезду. И он не хотел другой жизни. Он был нужен здесь, а не там. Неважно, зачем, ничто не важно, здесь он просто жил.

Поэтому, чем громче и отчётливее звучали встревоженные голоса друзей, призывавшие прислушаться к доводам рассудка, тем ожесточённее Ленни им сопротивлялся, потому что не желал вытравлять из сердца Немир, который был так прекрасен — словно создан специально для него.

«Стану деревом, врасту корнями, — упрямо думал он. — Здесь моё место!»

Вечером Ленни долго лежал без сна, пытаясь с помощью медитации выкурить из головы впечатления последних дней. Они вереницей проходили перед его мысленным взором, похожие то ли на мух, то ли на слонов. В окне виднелся кусочек ночного неба. Вселенная ломилась в комнату светом мириадов звёзд, и на Ленни снизошло удивительное умиротворение. Он задремал.

Что-то разбудило его. На полу лежало пятно света. Ленни встрепенулся, приподнялся на локте, но, узнав голос Амбера, успокоился. Если бы не странное обстоятельство, что Амбер разговаривает с кем-то в коридоре посреди ночи, Ленни, возможно, и заснул бы снова. Но тут он поневоле напряг слух, а, разобрав отдельные слова, до предела обострил своё внимание.

— Ты имеешь хоть какое-нибудь понятие о волшебстве?

Ответа не последовало, и вскоре Ленни уже не смог бы поручиться, что голос ему не приснился. Однако у него осталось неприятное ощущение чьего-то незримого присутствия… ему так и не удалось расстаться с этим чувством, и пришлось с ним уснуть, но и тогда страх не прошёл. Страх — потому что Ленни был именно испуган.

И вот, часы на тумбочке роняли свои секунды в бездонную вечность, а Ленни даже во сне продолжал напряжённо вслушиваться. Хотя и знал, что любой, пусть самый невинный шорох, способен сейчас повергнуть его в ужас. Именно поэтому он ничего не услышал — сначала. Совершенно бесшумно перед ним открылся овальный коридор с гладкими стенами и полом, сделанным из плит с затейливой мозаикой. По стенам коридора вверх-вниз сновали лифты, и скоро Ленни увидел людей — точнее, не людей, а толпу, какую-то тёмную волнующуюся массу, которая обволокла его со всех сторон. И тогда он ощутил прикосновение, а не звук, незнакомого голоса. И страх покинул его.

Ленни заметил, что начинает сливаться с толпой; он оказался в просторном зале, где в большом кресле восседал невысокий человечек. Ленни собирался обернуться и хорошенько рассмотреть обладателя голоса, но никого не увидел. Зато голос снова зазвучал в его мозгу, и каждое слово порождало эхо его собственных мыслей:

«Существует Абсолютное Зло — идеальное и деятельное».

«И существуют его хранители».

«В последнем никто никогда не сомневался. Зло — непреходящая ценность мира, не альтернатива, но противовес добру в вечной борьбе за кармическое равновесие. Зло — смертно, потому относительно. Но возрождается, потому абсолютно. Становится безвредным, если понять его умом и простить сердцем. Но люди не слишком любят думать, а их сердца в последние века стучат уже не в унисон с космическим ритмом».

«Потому и нужны хранители».

Невысокий человек поднялся из глубин своего кресла и поднял руку, прежде чем заговорить.

«Послушай, что он скажет», — произнёс тот, кто стоял рядом.

— Вы ни в коем случае не должны испытывать чувство вины. Существует Абсолютное Зло — идеальное и деятельное, которое не нуждается ни в порицании, ни в восхвалении. Вот что должно стать вашей целью. Вот куда вам следует двигаться.

— Мы долго ждали, не предпринимая ничего. Теперь пора действовать. Люди сами дали нам этот шанс. Мы востребованы.

— Равновесие нарушено, потому что так захотели люди. Не мы! Мы лишь следуем процессу и усиливаем его, ибо ничто в природе не движется вспять.

— А теперь о главном. Люди поверят Вам, если Вы в доступной форме расскажете им о наших идеях. Потому что они привыкли доверять очевидному и не любят думать. Подведите людей к тому пониманию событий, которое не обременительно, но очень удобно нам. Покажите им, как глупо выглядит тот, кого обманули; как слабость вызывает презрение, а грубая сила становится объектом поклонения. Не стесняйтесь приводить примеры! А после этого расскажите, как нехорошо быть жадным, злым, завистливым и жестоким! Дайте им дурную мораль после хорошей басни, и побольше нравоучений: именно этого люди не терпят, и любая светлая мысль, высказанная подобным тоном, будет ими отвергнута. Сделайте так, чтобы люди перестали доверять своим чувствам, привейте им зависимость от чужого авторитетного мнения; в конце расскажите им о добром и справедливом герое, который придёт и спасёт всех от всех, а им самим при этом ничего не нужно будет делать — и вы достигните своей цели!

— Помните — у каждого во Вселенной есть миссия. У кого-то — мыть полы… да-да, не смейтесь! У кого-то — править миром. Ваша миссия — сеять Зло. Это творческая работа и требует полной самоотдачи. Я надеюсь, вы не ждёте от людей благодарности за свои действия. Было бы глупо на неё рассчитывать. Но вы ни в коем случае не должны испытывать и чувство вины.

— Люди получат то, чего они достойны.

Когда он закончил, всё вокруг вдруг пришло в движение. Тёмная масса заколыхалась и словно сгустилась, а тот, кто стоял рядом, отступил и соединился с ней. Ленни подался вперёд с желанием схватить его и вытянуть обратно, но проснулся прежде, чем сумел это сделать.

Открыв глаза, он без страха, но с удивлением увидел возле своей кровати печальную женщину с длинными чёрными волосами. Поражённый, Ленни был уже готов признать в ней Лилит, древнюю царицу ночи, но она улыбнулась ему так тепло и понимающе, как зловещий дух при всём желании не сумел бы… а потом она исчезла, растворившись в Рамзесе, который, теперь уже точно наяву, подошёл и сказал:

— Вид у тебя просто больной. Пошли, прогуляемся за чипсами.

— Да мне же нельзя выходить, — пробурчал Ленни, протирая глаза, словно засыпанные песком.

— Со мной можно, — уверенно сказал Рамзес. — Я — это совсем не то, что… не я. Короче, собирайся, что-нибудь придумаем.

Умывшись и одевшись, Ленни выскочил на улицу, где Рамзес поджидал его, и они сразу отправились восвояси. Как понял совершенно растерянный Ленни, думать они будут потом.

— У Вас здесь принято видеть сны? — небрежно поинтересовался Ленни, стараясь примериться к широкой, уверенной походке Рамзеса. Тот загоготал, но оборвал себя и взглянул на Ленни с жадным интересом.

— Ну, бывает. Случаются даже цветные.

— А вещие?

— Нет! — Рамзес энергично мотнул головой. — Только Принцесса Тайна их видит, но… — он запнулся и покачал головой, потом решительно зашагал вперёд. — Это — отдельная тема, совсем отдельная. Даже я пока не готов тебе рассказать.

— Ну, скажи хотя бы, как она выглядит? — крикнул Ленни вдогонку. Загадочная женщина не покидала его мысли.

— Да такая… подожди, я сейчас, — голод погубил беседу на корню, только хлопнула дверь ближайшего магазина.

Ленни стал разглядывать пейзаж.

Отсюда открывался вид на побережье, ещё затянутое туманной утренней дымкой, но здесь, на возвышенности, солнце светило вовсю. Краски ландшафта были на много ярче, чем где-либо в Настоящем Мире, как если бы недавно прошёл дождь. Газон возле магазина покрывала сочная травка, пробивавшаяся сквозь прошлогоднюю, жухлую листву, и смешанный дух весны и осени будоражил сознание и щекотал ноздри.

Возле дверей восседал на привязи огромный дог странной тигровой масти, а рядом стояла порожняя пивная бутылка. На пороге магазина показался Рамзес, прижимая к груди вожделенный пакет чипсов, Рамзес задумчивый и философичный. Новый друг поймал Ленни за локоть и, убедительно жестикулируя, принялся рассуждать о концепции Кармы в свете последних научных открытий. Как обычно, Ленни не понимал ни слова и сегодня старался не особенно вслушиваться. С Рамзесом иногда случались подобные приступы. А так общаться с ним было весьма приятно.

— Скажи, что там было с этой принцессой! — попросил Ленни, дёргая Рамзеса за рукав. Споткнувшийся на полуслове и упустивший мысль, тот остановился, хлопая глазами. Несколько секунд он простоял, хватая воздух ртом, точно надеялся, что туда залетят какие-то умные слова. Потом быстро нашёлся.

— Я тебе лучше о концепции расскажу! — прямо захлёбываясь от восторга, воскликнул Рамзес. — Ну её, эту принцессу. Не будем переходить на личности, кому они сейчас нужны! Главное — текущий момент…

Тут ему захотелось газированной воды, и Ленни опять остался на тротуаре в полном одиночестве. Чтобы как-то скрасить ожидание, он начал медленно поворачиваться вокруг своей оси, разглядывая дома на площади. Так он топтался несколько минут, подсчитывая оттенки серого цвета на стенах и гадая, чем вызвано это разнообразие и какой архитектор потрудился больше — время, пыль, или сама природа. В очередной раз изменив угол зрения, он вдруг увидел, как от блёклого серого фасада отделился такой же невзрачный силуэт и двинулся к нему.

Сердце гулко стукнуло и больше не напоминало о себе, затаившись глубоко в груди. Не то чтобы Ленни испугался, но ему вдруг захотелось, чтобы Рамзес вернулся побыстрее. Неизвестный подходил всё ближе, кутаясь в серебристо-серый плащ, доходящий до пят. Ленни заметил, что край плаща пообтрепался, и бахрома купалась в пыли, но сама ткань выглядела богатой и сверкала, словно рыбья чешуя. Лица незнакомца не удалось разглядеть, потому что он быстро стал спиной к солнцу.

Странно, но Ленни показалось, что он что-то задолжал этому удивительному гостю. Подтверждая его опасения, тот внезапно низко поклонился и тихо сказал, так что только один Ленни мог его слышать:

— Великий Магистр Монтернор ждёт Вас к себе. Я — Ваш проводник.

— Но я… — озадачился Ленни. Амбер не успел научить его, как следует разговаривать с магистрами.

— Великий Магистр Монтернор больше не может ждать, — произнёс проводник, и в то же мгновение Ленни поднялся в воздух. Неведомая сила несла его над крышами домов, легонько покачивая, будто он лежал на огромной прозрачной ладони.

— Летать умеют все, — сказал проводник, вдруг оказываясь рядом. — И почти все делают это в теле. Вам не приходилось?

— Нет, — признал Ленни, усиленно борясь с болезнью высоты. — Только во сне.

— А хорошо получается. Нет, я, конечно, Вам помогаю, но некоторые — просто неподъёмные. Особенно те, кто погряз в быту… и материалисты. Вы, наверно, большой мечтатель?

— А без Вас у меня не получится? — не отвечая, поинтересовался Ленни — ощущение начинало нравиться.

— Сейчас Вам не дадут. Чрезвычайное положение, и неопознанные летающие объекты в группе риска — их могут сбить. Особенно сильфанеи. Очень беспокойный народ. В последнюю войну их много бомбили. Впрочем, в черте Города…

Проводник замялся, потом вдруг попросил:

— Сделайте глубокий вдох.

Ленни почувствовал, как в его теле сразу прибавилось силы. Руки окрепли, он раскинул их и поймал в объятья ветер. Восторг охватил его и уже не отпускал от себя. Проводник смотрел на Ленни с явным удовольствием.

— В теперь выдыхайте. Нет-нет, не вздыхайте, просто выдохните. Надо же, сколько в Вас летучести!

— Я, наверно, тоже в чём-то погряз, — возразил Ленни, чувствуя необходимость защитить материалистов.

— А все так. Просто одни признаются, другие нет, — проводник засмеялся и добавил: — Умные люди называют это процессами.

Ленни вздрогнул и чуть не провалился в воздушную яму, представив себе Рамзеса, который с глупым видом стоит посреди улицы, и этот глупый вид совершенно оправдан. Потому что Ленни парит где-то в облаках.

Полёт продолжался, и Ленни настолько сросся со своими невидимыми крыльями, что уже не представлял, как мог раньше обходиться одними ногами. Он всё время летел за проводником. А тот оглядывался, манил, как будто хотел показать что-то интересное; но, вынырнув из облаков в очередной раз, Ленни вдруг обнаружил, что потерял высоту. Земля надвигалась на него, но ещё быстрее навстречу неслось странное здание, напоминающее чёрный куб, увенчанный полусферой. Ленни хотел замедлиться, уж больно это сооружение походило на космическую чёрную дыру (какой он её себе представлял). Но, то ли он опоздал, то ли близился конец пути, притяжение этого огромного магнита в виде здания только усилилось, и вскоре Ленни потерял власть над своим телом. Его затаскивало на площадку, располагавшуюся перед входом в полусферу. А потом, словно волною, поднесло прямо к раскрытым стеклянным дверям.

За дверьми в большой зале, склонившись над массивным письменным столом, восседал столь же массивный человек с длинной чёрной бородой. Его облик напомнил Ленни нечто, связанное с Настоящим Миром. Люди, которые с важными лицами сидят и планируют, с какой ноги вы встанете завтра. В следующую секунду Ленни мягко упал на четвереньки на выложенный плиткой порог. Полёт был завершён.

Встав на ноги, Ленни повернулся и проводил глазами нырявшую в облаках спину проводника. Потом расправил плечи и принял независимый вид, словно прибыл сюда без эскорта и по собственной воле.

— А-а, — сказал Магистр, подняв голову. — Прилетели?

Ленни ответил кивком, не очень уверенным. Он пытался восстановить в памяти те правила этикета, которые надлежит блюсти в присутствии Великих Магистров; но они были такими глупыми и так перепутались, что его разум, завлечённый в эту паутину, беспомощно повис в пустоте, утратив всякую связь с реальностью.

— Надеюсь, посадка была мягкой? — спросил Магистр, указав на кресло, которое Ленни тут же поспешил занять. — Мне кажется, скорость, с которой Вы перемещаетесь в Междумирье, гораздо выше той, которую Вам удалось развить в пределах Города. Я даже устал ждать, и пришлось выслать за Вами экипаж.

— Не экипаж, — осмелился возразить Ленни, — только кучера.

— Ну и как? Понравилось Вам летать?

— Да, — неуверенно сказал Ленни.

— Не беспокойтесь, я не собираюсь сталкивать Вас отсюда, — спокойно сказал Магистр. — Не то, чтобы я этого не хотел… просто не собираюсь. И за друзей можете не волноваться. Кстати, сколько их у Вас?

Ленни решил соблюдать осторожность.

— Вы третий, с кем я познакомился в Немире.

— А должен быть первым, — сказал Магистр. — Понимаете?

Ленни задумался. Потом он сказал:

— Нет. Только вторым. Первым идёт секретарь с заявлениями на регистрацию, которые Вы потом подписываете.

— Разумно, — произнёс Магистр, пряча улыбку в бороду. Его борода была настоящим хранилищем запрятанных улыбок. — Ну и представьте, каково это — отнимать работу у собственного секретаря?

— Наверно, так же грустно, как сидеть в четырёх стенах посреди незнакомого города, разговаривая только о процессах и на тему еды, когда вокруг столько интересного, — ответил Ленни и, расхрабрившись, поднял глаза на Магистра.

Магистр не смеялся. Магистр смотрел серьёзно.

— А теперь представьте, — сказал он тихо. — Я должен всех вас выдворить.

— Вам не хочется? — только теперь Ленни понял его загадочную интонацию, и в сердце вспыхнула надежда.

— А чего хочется Вам?

— Остаться здесь, — ответил Ленни. — Нет, не совсем… сейчас… вот! Остаться здесь навсегда! — спокойно и твёрдо проговорил он, только теперь почувствовав облегчение.

— Я Вас понимаю, — сказал Магистр. — Здесь красиво. Да и социальная напряжённость мала. То есть была мала. Сейчас положение дел таково, что всё, окружающее Вас в данный момент, очень быстро может исчезнуть.

— Исчезнуть?!!

— Ну да. Кануть в Лету, — сказал Магистр. — Улетучиться.

— Я не совсем понимаю, — медленно произнёс Ленни после паузы, заполненной борьбой между возмущением и страхом в его душе. — Объясните, пожалуйста, что значит «улетучиться»!

— Я не даю объяснений. Но возле ратуши живёт человек, который с радостью объяснит Вам что угодно. Его зовут Рамзес.

— Он?!! — возмущение победило и прорвалось наружу. — Да разве он способен что-нибудь объяснить?

— Объяснить — многое. Вот прояснить — не очень. Ну, хорошо, — Магистр откинулся в кресле. — А если я приставлю к Вашим плечам свою голову? Так можно вообще обойтись без объяснений.

— Это ещё зачем? — испуганно сказал Ленни. — Мне этого не надо!

— Заметьте: Вы очень хорошо знаете, чего Вам не надо. Впрочем, в Ваши годы я и того не знал. Что ж! — вдруг сказал Магистр. — Вы — неплохой парень, лично мне нравитесь. Перейдём к документам.

— А разве мне не нужен адвокат? — краснея, спросил Ленни.

— Я Вас пока что ни в чём не обвиняю! — ехидно (а может, так показалось Ленни?) сказал Магистр. — А заполнить бланк Вы и сами сумеете. Написать заявление в Департамент — всё равно, что высказать свои пожелания Богу.

— А как же сам Бог? — удивился Ленни. — Он-то существует?

— Да, существует! Ещё как существует! — насмешливо проговорил Магистр. — Дай Бог каждому так существовать. Но только в Творца Миров почти никто не верит, ни у нас, ни у вас! Чем обратиться со своей просьбой прямо к Нему, что гораздо проще и дешевле, люди предпочитают писать в Департамент Корпорации и выстаивать длиннющие очереди! Кстати, Вы с Вашей проблемой как — прямо к Творцу или всё же будете писать?

— Я… Я напишу заявление, — пробормотал Ленни, чувствуя, что краснеет до ушей.

Магистр вздохнул и выдал пустой бланк.

— В трёх экземплярах, — предупредил он. — В свете только что сказанного должен предупредить: процесс может затянуться на несколько месяцев, — для иллюстрации своих слов Магистр махнул рукой в сторону стола, заваленного бумагами до потолка. — Прошу пока не покидать Города — мало ли, придётся уточнить кое-какие детали, так Вас известят.

Через полчаса титанического труда Ленни, наконец, сдал заполненный бланк с приложением предыстории, над которой трудился дома под наблюдением Амбера. Магистр внимательно прочёл и перечёл написанное.

— И это всё?! — спросил он.

— Да, — растерянно отвечал Ленни. — Разве этого мало?

— Не знаю, — незамедлительно произнёс Магистр. — Для кого как. Признаюсь, я не всегда понимаю запросы даже своих подданных, что уж говорить о вас, отмирках! Вы уж меня простите…

— Да ничего, — сказал Ленни, чувствуя себя весьма неловко. — Наверно, Вам трудно поверить, но для меня это целая проблема.

— Трудно, — согласился Магистр, — хотя и не отрицаю, что Ваша проблема может быть глобальной, даже в большей степени, нежели моя. Что нужно мне? Всего-навсего спасти всех от Беспредела. Что нужно Вам? Похоже, Вы и сами не знаете. Так чья проблема глобальней?

Ленни совсем растерялся. Он уже думал отозвать заявление, но Магистр спрятал его в верхний ящик бюро и запер на ключ. Тогда отмирок вздохнул и решился:

— А скажите, Вы, случайно, не потомок того Монтернора, который…

— Нет. Я его предок.

— Вот обалдеть-то! — вскричал Ленни в искреннем ужасе, — Я никогда у вас тут не разберусь!

— Ну что Вы, с Вашими-то данными… — неразборчиво пробубнил Магистр. — Не родился ещё тот Монтернор, который сделает Вас. Следующий! — буднично крикнул он, и Ленни пошёл домой.

Утро нового дня Ленни и Рамзес встретили на террасе западного склона, выстроенной со стороны моря. Жители Города говорили, что с этого места море кажется наиболее близким, сюда даже долетают солёные брызги, подхваченные морским ветром. Разумеется, такое утверждение противоречило всем законам физики, но люди не смущались. Они с удовольствием проводили на террасе часы и даже дни в приятной беседе с солнцем, приправленной рокотом далёких волн.

Так было и теперь. Птицы каламбурили на разные голоса, вниз убегал крутой склон, устланный ковром из цветов, а над ним сидели Ленни и Рамзес и болтали ногами, уничтожая прихваченный на кухне завтрак. Только Ленни было далеко до покоя умиротворённой природы. Странные мысли тяготили его душу, не давая сосредоточиться на диалоге, который Рамзес с блеском поддерживал на самом высоком уровне. Обмен мнениями зашёл в тупик, и его собеседник уже начал подыскивать себе другое занятие, когда, Ленни, наконец, почувствовал, что не в силах дольше убивать гармонию.

— Скажи, а ты действительно всё-всё на свете можешь объяснить? — храбро спросил он, глядя в затылок Рамзесу, отвернувшемуся поглазеть на далёкие горы.

Тот вяло повернулся и уставился на Ленни глазами, в которых еще маячили призрачные силуэты ускользающих мыслей.

— Кто тебе это сказал? — поинтересовался он.

— Магистр Немира.

— А-а, — протянул Рамзес. Подумал и прибавил: — И что я должен ему объяснить?

— Не ему, а мне.

— А-а, — опять сказал Рамзес, — жалко. Я бы объяснил ему кое-что. Но с ним так трудно встретиться.

— Не очень, — сказал Ленни, — если, конечно, ты любишь летать.

Рамзес посмотрел на него так, будто Ленни был шутом, которого отрядили приглядывать за королевскими детьми, а он в их присутствии сморозил какую-нибудь пошлость.

— Шутишь, — произнёс он, но по тону Ленни догадался, что Рамзес явно собирался сказать что-то другое. И очень много.

Никто из них не двинулся с места. Оба продолжали сидеть, не меняя позы. Минутой раньше Ленни уронил под стол стеклянную ложечку и теперь чувствовал, как хрустят под ногой осколки окончательно убитой гармонии. И даже солнце на небе казалось лишь собственным отражением в старом замутнённом зеркале.

Ленни направился в дом; сейчас он как никогда нуждался в утешении и знал: дом поможет. Здесь всегда было прохладно, аромат чая и фиалкового варенья смешивался с запахом пыли, кожи и старения… Сама история, одетая в твёрдые переплеты, постоянно проживала в этих стенах, водворённая сюда волей поколений. Немного отдавало сыростью: явный признак того, что Амбер вдохновился стараниями ближних и тоже взялся за уборку, охватив опечатанные помещения и наиболее труднодоступные места. К удивлению отмирка, он и до кухни добрался: сказать, что там всё блестело, значило безбожно преуменьшить его заслуги. Даже плиты на полу не просто сверкали, но слепили глаза своей белизной.

— Теперь тут такой же порядок, как в гостиной, — порадовался Ленни, усаживаясь за стол.

— То есть никакого, — уточнил Амбер.

Ленни решил проигнорировать его слова. Амбер, как он уже понял, был склонен к излишней самокритике. К счастью, интеллектуалам свойственно раздумывать на самые разнообразные темы, и Ленни поспешил этим воспользоваться

— Никак не могу понять, что у тебя делает Рамзес, — признался он. — В библиотеку он почти не заходит.

— Рамзес, — внушительно сказал Хранитель Архива, — помогает мне жить!

— Помогает жить! — Ленни с удовольствием повторил эту фразу. У него она прозвучала несколько иначе. Видно, Хранитель просто знал, о чём говорил. — Там, откуда я пришёл, такого не услышишь.

— Чаю или кофе?

— Не обязательно.

Нацедив себе полную кружку тёмной жидкости, которая могла быть в равной степени тем и другим, Амбер сел напротив отмирка.

— Что ж… тогда поговорим.

Вот они — последствия вчерашнего полёта. Ленни инстинктивно напрягся. Амбер вяло помешивал в кружке слишком маленькой ложечкой, за судьбу которой Ленни уже начинал опасаться. Хранитель имел обыкновение не допивать, а потом избавляться от остатков, выплёскивая их не глядя.

— Рамзес этим летом идёт в аспирантуру. Будет профессором.

Ленни с облегчением кивнул, недоумевая про себя: он мог представить Рамзеса кем угодно, только не профессором.

— И большая наука отнимет его у меня. Большая наука — как большая вода…

Глаза Амбера подёрнулись туманной дымкой, голос зазвучал глухо. Хранитель Архива точно был странным человеком.

— Рамзес сказал, что больше не хочет работать в Архиве?

— Не может, — подчеркнул Амбер. — Он вернётся к учёбе.

— Он сам так решил?

— Творец, ну конечно, а почему тебя это удивляет?

— Да просто… — Ленни не знал, как объяснить: у него не укладывалось в голове, что можно вот так взять и уйти отсюда навсегда, ведь это целый мир… мир внутри Немира.

Амбер оперся руками на стол, спокойно его разглядывая, словно что-то прикидывая в уме.

— Скажи мне, — вдруг спросил он, — кто-нибудь ждёт тебя дома?

Такого Ленни не ожидал и не сразу нашёлся что ответить.

— Насколько я понял, твои родители умерли, — продолжал Хранитель. — Прости, что говорю об этом сейчас, мне только надо знать…

— Погоди, — прервал его Ленни. — Всё нормально. Мой отец действительно умер, но дело в том, что мы все ожидали этого… Нет, не так. У него с детства было слабое здоровье, и врачи говорили, что он долго не протянет, так и останется младенцем, потом ребёнком, подростком, не дотянет до двадцати лет и тому подобное. А он дожил до сорока, да ещё такого понаделал, о чём не каждому удаётся даже помечтать.

— Ясно, — Амбер кивнул. — А мама?

— Мамы давно уже нет. Она была гораздо старше отца.

— А что до твоей тёти…

— То ей, наверно, пока лучше побыть одной, — заявил Ленни тоном, в котором было гораздо меньше уверенности, чем ему хотелось продемонстрировать.

— Это ты так решил, — заключил Амбер и усмехнулся. — Извини, я просто пытаюсь тебя понять — почему ты такой?

— А разве я какой-то не такой?

— Мы с тобой похожи, это главное, — резюмировал Хранитель. — А Рамзеса скоро здесь не будет. Вот тогда мне и понадобится твоя помощь. Умеешь ухаживать за книгами?

Теперь Ленни растерялся. Мало того, что Амбер был странным, он ещё и весьма непонятно выражался. И что ему отвечать? Ленни расцеловал бы любого, кто предложил ему работу в Отделе старинных рукописей. Даже собственную тётю!

Нет, всё-таки не тётю. Это слишком.

Амбер смотрел на него. Глаза Хранителя смеялись.

— Для начала, — улыбаясь, сказал он, — мне достаточно твоего желания.

Ленни ни минуты не сомневался, что именно визит к Монтернору оказал такое волшебное воздействие на его судьбу. И всё же каждый, у кого нежданно исполняется самая заветная мечта, на первых порах склонен усматривать в этом некий подвох. Неизвестно почему, но такова человеческая природа. Чтобы поскорее заглушить в себе голос этой природы, действующий ему на нервы, Ленни торопился приняться за дело. Амбер попросил расставить книги на стеллажах и приложил алфавитный перечень; однако, очень быстро обнаружилось, что он далеко не полон. Сперва отмирок вносил исправления в тетрадь Хранителя, но это выглядело неряшливо, и тогда он взялся за составление нового перечня. Амбер наблюдал за новичком с доброжелательной снисходительностью, быстро переросшей в уважение, когда он обнаружил, что работоспособность и усердие Ленни не идут ни в какое сравнение с профессиональными «качествами» прежних работников, включая Рамзеса.

— А эти очень ветхие, — рассказывал он. — Их можно перемещать только силой мысли.

— И где мне взять такую силу? — спрашивал Ленни.

— Не торопись. Дай им к тебе привыкнуть.

Ленни кивал, делая пометки в блокноте. Когда дело касалось книг, он принимал всё безусловно. Чего не случилось бы, зайди речь о людях.

— И это стало началом прекрасной любви, — пафосно высказался Амбер по этому поводу. — Ну, или хотя бы дружбы…

Амбер, безусловно, был эксцентриком. Правда, его эксцентричность обычно не достигала крайних форм, способных отпугнуть обывателей. Как-никак, эти самые обыватели помогали приподнять планку его доходов, что позволяло приобретать редкие издания. Одним жалованием Хранителя Архива здесь не обойдёшься — Амбер был достаточно практичен, чтобы это понимать. Впрочем, в кругу его близких друзей толстосумов не водилось, и здесь его бдительность ослабевала. Странности могли проявиться в любой момент и где угодно.

Например, на кухне.

Так, однажды Амбер, встав из-за стола, собрал посуду и заявил что хочет «сделать её чистой». Для Ленни это сулило некое магическое действо, однако Хранитель как ни в чём не бывало отправился к мойке.

А в самых заброшенных уголках библиотеки, содержащих стеллажи, годами ожидавшие каталогизации, Амбер писал на стене мелом следующее изречение: «Порядок важен всегда. И не говори, что он не важен».

В одну маленькую дверь Ленни долгое время не решался заглядывать, поскольку на ней висело оповещение: «Осторожно! Внутри — энтропия!»

Над своим рабочим столом Амбер прикалывал список дел, «требующих немедленного завершения», и ежедневно вносил в него изменения. Дела, однако, в основном продвигались в сторону увеличения списка…

И так далее.

Глава седьмая

Надежды луч — для страждущих отрада.

Надежды нет лишь в тёмной бездне ада,

И оттого страшнее он стократ.

Лопе де Вега

Как вдохновение и жизнь несовместимы!..

Андрей Григорьев

Из окна кабинета Верховного Магистра разворачивалась панорама песчаной равнины с грядой Чёрных Скал на горизонте. По вечерам небосклон навещало заходящее солнце. Огромное и ярко-алое, как всегда в этот час, оно нависало над скалами, а над ним простиралась чёрная беззвёздная пустыня наступающей ночи…

В этом кабинете никто никогда не видел, куда исчезает светило в конце своего пути: Скалы закрывали его от любопытных взоров, прежде чем оно успевало раствориться в волнах моря или — кто знает, где? Магистр часто проводил вечерние часы, любуясь двухцветной красно-чёрной палитрой различной интенсивности, которую в избытке являли небеса и земля. Смерть уходящего дня, его величие и бессилие находили в его душе отклик давно забытых страстей, а затем приносили успокоение и мир, немыслимый до этой минуты.

Но сейчас Монтернор был не один. Генеральный директор НИЦИАД зашёл для обычной субботней беседы, и его нервозность, хоть и тщательно скрываемая, огорчила Магистра на этот раз.

Первым делом гость извинился за обманутые ожидания.

— Боюсь, мне нечего Вам сказать. Статистические отчёты еще не готовы, и неизвестно, когда будут.

— Значит, мы не узнаем реальной картины? — слегка приподняв брови, бесстрастным голосом поинтересовался Магистр, на что Инферналис, называемый в народе просто Лорд Повелитель Ада, только фыркнул.

— Вы же знаете, какую роль в нашем деле играет кадровый вопрос.

— Всё, что делается за кадром… да, понимаю.

— Работать некому, — сказал Инферналис.

Что делать, истина не блещет новизной, — читалось между строк. А заодно выражалась надежда, что Магистр проглотит самооправдания подчиненного, как поступал бесчисленное количество раз.

— В штате зарплата ниже некуда. А мы не можем получить от Вас финансирование, поскольку не показываем убедительных результатов нашей деятельности, но мы их не показываем потому, что нет кадров, которые бы этим занимались. Получается замкнутый круг.

— Все круги замкнутые! — утешил Магистр.

— Главное, чтоб они не превратились в круги на воде от тонущего корабля.

— Вы же знаете, что всё не так уж плохо.

— Хуже некуда, если я не могу отчитаться перед Вами в срок, — резонно заметил Инферналис. — Или Вы не за этим меня вызывали?

— Я вовсе не вызывал, а пригласил, — мягко сказал Магистр. — Мне известны Ваши проблемы, и в своё время я одобрил Ваше решение перевести профессионалов на контрактную основу. Разве работа не стала эффективней после этого?

— Стала. Но, будь моя воля, я бы избавился от контрактников в первую очередь.

— Избавились, вот как?

— Уволил бы всех к доброму дяде, и не набирал новых. Я не люблю, когда кадры позволяют себе излишние вольности. Хотя, — тут тон Инферналиса сделался более умиротворённым, и Повелитель Ада зажурчал, как весенний ручеёк, — Вы правы, вы, конечно, правы, трудятся они на совесть…

«Они и не могут по-другому», — подумал Монтернор. Для него не было секретом, что контрактников Инферналис набирал из жителей мыса Аджано на западе Побережья. Они по большей части были потомками архаических волшебников, в основном утратившими свои способности или превратившими их во что-то более приземлённое, типа чтения мыслей. Их с юных лет постепенно подготавливали к службе в НИЦИАД, и даже не предполагалось, что они могут заниматься чем-то иным. Такая предопределённость участи не раз вызывала у Магистра сочувствие, но, как всякая капля в море житейских проблем Немира, она тонула в бездне себе подобных.

— Причём войдите в их положение, — продолжал Инферналис, — Можно сказать, заживо погребённые под землей, на нудной, неинтересной работе! Да, они учились, веками оттачивали свои умения в поколениях, но, по большому счёту, что им с того? Всякий задним умом силён в метафизике, но когда нет практики… да это Вам любой теоретик подтвердит! — Инферналис сделал красноречивый жест, отсылающий Монтернора к поколениям древних философов. — Но они крепились, они готовили себя к великой Миссии — отворить двери в Новую Реальность, и каждое поколение надеялось, что эта честь выпадет на его долю!..

— Согласен, — подхватил Магистр. — Совершать деяния, в обычных обстоятельствах недопустимые, осознавая, что находишься в зоне божественного попущения — это дорогого стоит.

— Вы преувеличиваете, — возразил Инферналис, поморщившись. — Ничего подобного мои сотрудники не делают. У них есть чёткие инструкции, они им следуют, только и всего. Ни больше, не меньше. А если нас всех подвести под Ваше мерило нравственности — где тогда мы будем?!

Магистр слушал, вежливо кивая.

— Кроме того, мы с Вами ни в коем случае не должны допустить стихийного развития событий, — рассудительно продолжал собеседник. — Вы же знаете, там, где на первый план выходят пассионарии, мы говорим об ошибке управления. Во главе любого дела должны стоять грамотные руководители, способные просчитать любую ситуацию, а не герои, призванные исправить всё в последний момент!

— Тут мне нечего Вам возразить, — заметил Монтернор, подумав, что бы сказал Инферналис о его беседе с Галахадом, произошедшей каких-то пару недель назад.

Солнце почти зашло. Повеселевший Инферналис с чашкой чая расположился напротив Магистра, разговаривая с лёгкой ленцой в голосе, происходившей от многолетней сидячей работы в мягком кресле за офисным столом. Теперь он говорил об неотмирках — тема довольно заезженная в свете последних событий. Зато интересный собеседник, напомнил себе Магистр.

— Они совершенно не ведают, что творят, Селон, — в завершение десятиминутного монолога молвил Лорд Повелитель Ада.

— Это естественно после того, как Департамент Кармы взял на себя роль Министерства Просвещения, — откликнулся Магистр. Инферналис кивнул: во многих вопросах они были единомышленниками.

— Никто не любит карательных мер, Ваша Светлость. Но это же люди…

Инферналис развёл руками и широко улыбнулся.

— Поэтому мы вынуждены шевелиться. Однако наши методы совсем не те, что раньше.

— Но результаты те же.

— Нет, совсем нет! — вскричал Инферналис, выпрямляясь в кресле. — Наши результаты стали намного лучше!

— Тем хуже для людей, не так ли?

Повелитель Ада снова развёл руками.

— Вы, кажется, хотели познакомить меня с кем-то из Ваших архаиков?

— Я?! Даже не мечтал. Это Вы меня заставили! Должен признаться, я надеялся, что всё и так обойдётся, — с юмором сказал Инферналис. — Он ждёт в приёмной.

— Великий Творец! Почему же он в приёмной?! — Магистр нажал на кнопку звонка и на связи появился секретарь: — Пусть накроют стол на троих.

— О, не нужно! Сантариал не останется надолго. Он у меня полностью загружен.

— Надеюсь, Вы соблюдаете нормы трудового законодательства?

— У нас контракт, — напомнил Инферналис. — Это совсем другое.

«Современная форма рабства, — подумал Монтернор. — Проверку, что ли, там назначить?»

Он задумался над этой возможностью настолько глубоко, насколько сейчас позволяли приличия. Он знал, что Инферналис не способен читать мысли. Бог-Творец и Мать-Природа, весьма щедро наградившие его качествами несомненного лидера, не предусмотрели такой возможности. В то же время, любой архаик шутя читает чужие мысли с расстояния пяти метров. Говорили, что, чтобы обезопасить себя от собственных подчинённых, Лорд Повелитель Ада изобрёл какой-то хитроумный аппарат…

— Значит, его зовут Сантариал, — задумчиво протянул Магистр. — Красивое имя.

— Длинное — как у всех архаиков. Наследие недобрых времён. Ещё есть фамилия — Деанж.

— Похоже на анаграмму, — пробормотал Монтернор.

— Древние фамилии архаиков все такие, Вам ли не знать — сакральные смыслы тра-ля-ля… короче, анахронизмы. Сейчас многие носители переводят их на современный язык, чтобы не возникало затруднений.

— Но не этот.

Инферналис улыбнулся.

— Потому что ему безразлично. Называйте, как хотите.

— Думаю, какие-то предпочтения у него всё же имеются…

— Разве что касательно сроков оплаты: лучше авансом. Но главное, он абсолютно предан нашему делу, — подчеркнул Инферналис.

Магистр важно кивнул. Он-то знал, что преданность любой деструктивной силе никогда не бывает абсолютной. Такие союзы возникают, действуют и распадаются ко взаимной выгоде сторон. Вряд ли Повелитель Ада позволяет себе обманываться на эту тему.

— Так пусть он войдёт, — сказал, наконец, Монтернор. Он снова протянул руку к кнопке вызова, однако Инферналис его опередил. Повелитель повернул на циферблате наручных часов какой-то винтик и поднял палец вверх, будто начиная отсчёт. С точки зрения Магистра это вряд ли было корректно, если не имело целью произвести впечатление, но Инферналис прошептал:

— Так быстрее.

— А мы куда-то торопимся?..

Через минуту за дверью послышались лёгкие шаги.

Беглый взгляд длиною в четверть секунды позволил Монтернору судить о происхождении этого примечательного существа. На своём долгом веку Магистр видел немало лиц, иные были прекрасны, а некоторые из них — въедались в память подобно кислоте… или грязи? Магистра нисколько не удивлял тот факт, что Творец миров периодически вновь запускает в Немир свои лучшие модели. Скорее удивляло, что это происходит так редко. Монтернор улыбнулся своим мыслям, ни минуты не сомневаясь, что архаик успел их прочесть.

— Я Вас где-то видел, — произнёс он вместо приветствия.

— Осмелюсь предположить: не его, а некий архетип, — вмешался Инферналис.

— Пусть так… но мне всё-таки кажется, видел я именно Вас, — проговорил Магистр, упорно вызывая Сантариала на разговор. — И первое, что бросается в глаза — Вы несёте в себе удивительное несоответствие.

Сантариал неопредёленно повёл плечом: сам жест — так, ничего особенного, но, проделывая это, архаик словно отделял себя от остального Немира. Оставалось только гадать, как ему это удавалось.

— Своё лицо я получил от Творца, — тихо сказал Сантариал. — Видимо, он был плохим физиономистом.

Монтернор убедился в верности первого впечатления: собеседнику случалось размышлять на абстрактные темы, но не приходилось делиться этими размышлениями.

— Я не имел в виду несоответствие внешнего внутреннему, — глаза Монтернора вспыхнули синим огнём, обнаружив узкие кошачьи зрачки. — Но к делу. Как я понимаю, Вы и Вам подобные вносите хаос в нашу тихую мирную жизнь?

Он давно задумал эту провокацию, желая выяснить, насколько архаики политически грамотны. Многовековая изолированность жителей Чёрных скал успела войти в легенды. Никто, даже высшие сферы, куда относился и Монтернор, не знали наверняка, что они такое…

Инферналис ничего не сказал, а демонстративно принялся созерцать стены, но там, как на грех было не на чем остановить взор. В конце концов, всё это ещё ничего не значило.

Видимо, Сантариал думал так же.

— Нет, Магистр, при всём уважении. Хаос всегда ведёт к разрушениям, а мы не должны ничего разрушать.

Монтернор воспринял это без удивления. Он продолжал вопросительно смотреть на архаика, ожидая пояснений и, всё-таки, не особо на них надеясь. Опасаясь увязнуть в затяжном молчании, Инферналис счёл нужным поддержать беседу:

— В его контракте сорок пунктов. Можете проверить: нигде не говорится, что он должен разрушить Немир.

— Я верю и так, — мрачно прервал Монтернор. — Но что, если в результате его действий Немир будет разрушен?..

— О, это вполне логично, — согласился Инферналис. — Форма контракта — наша гордость. Его составляли абсолютно обученные люди. Прицепиться там не к чему, но, ссылаясь на него, я могу дать любые гарантии…

— Хорошо, хорошо! Ну, а Вы-то сами что думаете? — произнёс Монтернор, глядя на Сантариала.

— О, не спрашивайте его об этом! Ему не нужно думать. По контракту его никто к этому не обязывает.

— Я обязываю, — сказал Магистр. — И что же Вы думаете? На самом деле?

Но Сантариал молчал, уподобившись каменным статуям, про которые никак не скажешь, что они могут разговаривать, тем более отвечать на вопросы. Тем более на такие. Магистр уже начал бояться, что они могут досидеть до рассвета без всякого риска услышать хоть что-нибудь, когда архаик вдруг пошевелился и без энтузиазма выдавил:

— А Вы хотите знать… всё?

Ничего себе, подумал Магистр. Он подозревал, что архаики могут обнаруживать оригинальные способности, тем более, если на них надавить; это было поинтереснее чтения многотомных контрактов. И вот он откинулся в кресле и открыл свои мысли чужому взору, развернув перед ним всю палитру своих ощущений и переживаний за последние полчаса. Подобно тому, как вывешивают на балконе выстиранное белье, подставляя его щедрым солнечным лучам.

Он с удовольствием припомнил во всех подробностях разговор с Лордом Повелителем Ада, постаравшись не упустить ни одной детали. Он также не поленился воссоздать свои собственные суждения по предмету беседы, включая те, которые никоим образом не могли быть высказаны Инферналису. Он постарался быть максимально откровенным, не щадя ни себя, ни собеседника, не пытаясь приукрасить или смягчить реальность. Он стал «игроком без правил», по странному капризу судьбы оставшемуся в игре. Он больше всего любил эту роль. Власть давала ему такую возможность.

Но, поступая так, Магистр не грешил против канона. Этикет служебных взаимоотношений не запрещал ничего подобного. Такое просто было непостижимо. И потому невозможно.

Реакция последовала быстро и превзошла все ожидания. Вызывая Сантариала на обмен мыслями, Монтернор не мог не понимать, что вид ожившей маски способен всколыхнуть в нём неприятные чувства. Но никогда больше Магистру не случалось видеть такого взгляда. «Вы — убийца!» — без всяких полутонов заявлял он.

— Конечно, я не идеал, — спокойно произнес Монтернор вслух. — Но стремлюсь.

Инферналис, начиная что-то подозревать, беспокойно завозился в своём кресле.

— А знаете, — как бы между прочим заметил он, — вы задали ему некорректный вопрос.

Если бы Магистр сейчас обратился к нему с просьбой припомнить суть вопроса, беседа зашла бы в ещё больший тупик. Но Монтернор не стал вдаваться в подробности.

— Неужели? — спросил он. — Наверное, да. Но почему бы мне не быть некорректным?

Сантариал низко опустил голову. Инферналис досадливо поморщился. Однако, оба дружно смолчали, что дало Монтернору основания подозревать, будто они обо всём сговорились. Заранее.

— Смотрите: Вы подразумеваете, что не знаете ответа (или молчите насчёт того, что знаете), и в то же время считаете, что с моей стороны некорректно задавать такие вопросы! По-моему, это абсурдно, разве нет?

Сантариал сверкнул глазами и отвернулся. Но Монтернору уже не было дела до эмоций, которые тот пытался скрыть.

— Ладно, — сдался он. — Беру свои слова обратно.

— Берите, — разрешил архаик, легко попадая в тон Магистру. На его лице показалась улыбка, которая так не нравилась его врагам; Монтернору она тоже не пришлась по душе.

— Что ж, — проговорил тот, поворачиваясь к Инферналису, — надеюсь, вы оба не откажетесь от ужина. А после… помните наш уговор? Я хотел бы видеть.

Повелитель Ада быстро взглянул на Сантариала, и тот кивнул. Подчиняясь повелительному взгляду хозяина, архаик поклонился Магистру и выскользнул за дверь, бесшумно, словно призрак.

— Да, всё готово, но я предпочел бы ещё раз… — Инферналис взял Магистра под руку и, склонившись к самому его уху, зашептал: — Возможно, это несколько опрометчиво. И преждевременно.

— Он не сомневается! — заметил Магистр, выразительно указав глазами на дверь. — А что смущает Вас?..

— Вы его не знаете.

— А Вы?

— О да! Больше, чем хотелось бы, — криво усмехаясь, сказал Инферналис. — Подумайте. Ещё не поздно всё отыграть назад.

— Хотите сказать, что он уже предпринял первые шаги? — тревога, пробежавшая по лицу Магистра, нашла выражение в его голосе, на миг ставшем напряжённым и тихим. Впрочем, он всё же последовал за Инферналисом и, выйдя из кабинета, оглянулся на архаика, остановившегося неподалёку в полутьме.

Сантариал, как и прежде, стоял совершенно неподвижно, что шло ему больше, чем любое движение. Магистр подумал, что с удовольствием заморозил бы эту примечательную фигуру прямо тут, особенно если бы после этого слухи о беспорядках в Немире перестали просачиваться сквозь стены его резиденции. И почему эти деструктивные силы всегда такие трудоголики, с тоской сказал он себе.

Размышления эти были безрадостны и, когда его отвлёк какой-то отдалённый звук, Магистр поначалу испытал облегчение. Но потом, проанализировав природу и происхождение звука, он пришёл в такой ужас, что сорвался с места и бросился бежать по коридору.

Звук нарастал, множился и скоро заполнил собою пространство коридора. Он был подобен многоголосому рычанию, тявканью и вою целой стаи свирепых хищных животных, страдающих одновременно от боли, голода и жажды. Никогда ранее здешние своды не осквернялись столь ужасающей какофонией, поэтому неудивительно, что Магистр намеревался немедленно положить этому конец.

Двое его гостей пару секунд приходили в себя от шока: последний раз Монтернора видели бегающим в Незапамятные времена; как выяснилось, он находился в хорошей форме, и быстро оставил их далеко позади. Инферналис при всём желании не мог освоить заданного темпа, поскольку от природы был низкоросл и кривоног. Заворачивая за очередной угол коридора, который нынче казался ему бесконечным, Магистр слышал отчаянные удаляющиеся крики Повелителя.

— Да стойте же! — было последнее, что ему удалось разобрать. — Ну куда Вы?!. Незачем так спешить! Вам ведь важен результат, а не процесс…

Сантариал легко скользил по коридору; он догнал Магистра и даже попытался его обойти. Монтернор почувствовал раздражение, но вовремя вспомнил, что специальная инструкция предписывает работникам всех спецслужб защищать особо важных лиц государства, с приложением соответствующего списка. Магистр Немира этот список возглавлял.

Он понял, что был прав, когда архаик на ходу вытащил из складок широкой одежды единственное разрешённое оружие — боевой самострел. Зная понаслышке, как замечательно все архаики им владеют, Магистр решительно оттеснил Сантариала от входа в подсобные помещения, откуда и доносился этот жуткий шум.

— Без моей команды не стрелять! — свирепо крикнул он, заранее зная, что это не подействует. И, приняв грозно-официальный вид, толкнул дверь и вошёл.

Но с первого взгляда ему стало ясно, что никакие позы не помогут. Здесь не было исполнительных подчинённых, на которых удалось бы воздействовать авторитетом. Двое представителей расы гигантов (Монтернор знал, что в НИЦИАД таких держат на чёрных работах, требующих большой физической силы), теперь утратившие всякое представление не только о служебных обязанностях, но и об элементарных правилах поведения в присутствии начальства, на его глазах превратились в диких зверей, моментально стряхнувших маски показной цивилизованности. Они стояли лицом к лицу, и из их глоток вырывался тот самый жуткий рёв; потом они бросились друг на друга и сцепились в живой клубок. Прямо перед Магистром.

А позади — Сантариал Деанж, изо всех сил стремившийся доказать, что его ведомство не зря получает деньги на финансирование…

За свою долгую жизнь Магистр накопил энциклопедические знания о Немире. Его осведомлённость не коснулась только архаиков — по вполне понятным причинам. Иное дело — все прочие расы. Он не знал этих двоих лично, но знал всё о гигантах вообще, и этого ему хватало.

До сегодняшнего дня.

Потому что происходящее перед ним сейчас невозможно было уложить в голове без ущерба для рассудка.

Они никогда не ссорились друг с другом, поскольку все имели схожие, одинаково примитивные желания. Среди них не было выскочек, рвущихся к власти, рвачей, жаждущих богатства; в целом это был вполне мирный, хоть и диковатый народ. Когда какой-нибудь представитель иной слабосильной расы по глупости лез к ним с кулаками, гиганты воспринимали это как проявление грубоватого юмора, свойственного им самим, и с радостью отвечали тем же. Многие забияки таким образом отправились к праотцам. Если же на них нападали с оружием, гиганты с укором глядели на агрессоров, после чего хватали их за шиворот и волокли в своё селение, где после короткой разборки пинками выгоняли за границы своей территории. Оружие же с почестями хоронили в реке, и Монтернор знал немало бедолаг, лишившихся всего боевого арсенала; им оставалось лишь повторять, что они сполна заплатили за свой опыт. Архаики использовали гигантов в военных компаниях, однако те были годны лишь на то, чтобы механически исполнять приказы, в основном военное дело энтузиазма не вызывало. Попадались, конечно, и гиганты-задиры, но такие, как правило, становились безработными гуляками, поскольку практичные архаики считали перевоспитание этих отщепенцев крайне невыгодным делом…

— Прекратить! — бросив в дерущихся эту короткую команду, Магистр приступил к ликвидации побоища голыми руками. Для начала он растащил гигантов на расстояние метра, но тут один из них заметил архаика, по-прежнему стоявшего в невозмутимой неподвижности. А дальше его глаза заволокло ненавистью, и топорик в руке задрожал.

Оттолкнувшись от пола сильными ногами, гигант сделал огромный прыжок, и Сантариал едва смог вывернуться из-под его руки. Следующее движение гиганта он отследил боковым зрением и успел кинуться тому в ноги. Расчёт оказался верен: гигант чересчур разогнался и потерял равновесие. Перекувырнувшись через противника, он воткнулся головой в каменную стену.

Монтернор, у которого всё происходящее не вызвало ничего, кроме омерзения, не смог вмешаться по причине головокружительной быстроты перемены событий и положений действующих лиц. Не считая бороды, вставшей дыбом от негодования, ничто не выдало его гнева, даже когда он понял, что поверженный гигант больше не поднимется.

Потрясённый этой смертью, он совсем забыл о втором драчуне.

…подобрав выпавший топорик, тот стоял над телом бывшего товарища, упиваясь своим торжеством и не замечая, что Сантариал вскинул самострел и аккуратно целится ему в лоб. Тяжёлая рука Монтернора, ухватившая архаика за локоть в последний момент перед выстрелом, спасла положение, но ненадолго.

— Магистр, что Вы делаете?! — отчаянно зашептал Сантариал, когда Монтернор силой заставил его опуститься на пол. — Вы подвергаете себя опасности!

В глазах архаика было только недоумение, и Монтернор быстро понял свой промах.

— Прошу прощения, — произнёс он и отступил.

Это было всё, что он мог сделать — горькое откровение посетило Магистра не впервые, не впервые он боролся с ним и мирился. Но каждый раз всё было как по-новой.

Он обернулся на чьё-то сиплое, угрожающее сопение. Оскалив широкую пасть, пошатываясь и рыча от ярости, гигант наступал на него. Выстрел, прозвучавший из-за спины Магистра, свалил его в двух шагах. И теперь стало тихо.

Рыцарь Дарслаг, начальник ночной охраны, спрятал оружие и смерил Сантариала взглядом, от которого тот, по идее, должен был бы уйти на метр в пол. Но архаик только пожал плечами. Как и подоспевший Инферналис, он был уверен, что Дарслаг порицает его за пренебрежение служебными обязанностями. И только один Монтернор знал, что это не так.

Чего он не знал, да и знать не хотел, так это кто из них стрелял.

(Монтернор почему-то не был уверен, что это сделал рыцарь.)

— Ну и зачем Вы бежали? — с укором осведомился Инферналис чуть позже, когда они, наконец, остались одни. — К чему эти гонки в нашем возрасте? Внедриться в драчку двух дебилов, поставить себя под угрозу!

— И что дальше? — тяжело дыша, плюхнувшись в кресло, произнёс Магистр.

— Что?!! Будь это мастер-класс на тему «Как следует вести себя идеальному начальнику в экстремальной ситуации», я уже требовал бы назад свои деньги! Вы же не ходите на полигон, когда там испытывают новое оружие?

— Объясните, как он это сделал? — потребовал Магистр. — Эти существа настолько тупы, что никогда не ссорятся друг с другом! Кстати, откуда они тут взялись?

— Это наши, — невозмутимо отозвался Инферналис. Он уселся напротив, попыхивая неизменной сигарой.

— Вы уверены?

— Ещё бы не уверен! Неужели Вы могли предположить, что мы станем калечить сотрудников Магистрата?!

— О… я задел Ваши чувства. Прошу извинить.

Вздумай кто-нибудь сейчас прочесть мысли Монтернора, этот кто-то ужаснулся бы на всю оставшуюся жизнь.

— Не стоит. А, отвечая на Ваш первый вопрос… — неторопливо продолжал Инферналис, к счастью, не обладавший такими возможностями, — всё дело в природной способности архаиков выявлять самое дурное и обращать его против объекта. Образно говоря, они являются зеркалом, которое показывает жителям Немира главного врага — самих себя. Любой архаик одним своим присутствием создаёт некое поле, которое переводит так называемый «спящий конфликт» в активную фазу…

— И делает его необратимым, — невесело заключил Магистр. Инферналис сморщился и поднял обе руки, выражая протест:

— Мы вовсе не хотели таких фатальных последствий. Если бы Вы не вмешались…

— О да. Но если вспомнить, что тот гигант безошибочно выявил виновника, Ваш Сантариал ещё счастливо отделался.

— Ничего. У меня много сотрудников, — беспечно произнёс Инферналис.

Это настолько не вязалось с его же словами о нехватке кадров, что Магистр не нашёлся, что сказать.

— И где Вы только берёте такие экземпляры? — наконец пробормотал он.

— Я же говорил: у нас кадровый голод, — поморщившись, пояснил Инферналис.

— Ну, это всё же чуточку лучше, чем просто голод, не так ли?

— Ничего не получается с оптимизмом, Магистр, — тихо, медленно покачивая головой, сказал Лорд Повелитель Ада. — Ничего не получается.

После его ухода Монтернор недолго оставался в благостном одиночестве. На этот раз к нему вторгся сам Дарслаг. Рыцарь только что покинул своих подчин ённых, которые готовились выносить из подсобки тела гигантов, и теперь маячил перед начальством с самым взволнованным видом. Правой рукой он то и дело пытался запахнуть плащ, всё время соскальзывающий с широких плеч, а левой сжимал узкий конверт, почти полностью утопавший в огромном кулаке.

— Я только что получил сведения, — таинственно проговорил рыцарь. — Этот молодчик — тот самый, кто разрушил Храм Великого Галахада в Нирвалане. — Дарслаг помедлил, покосился на Магистра, сидящего неподвижно. — Они начали действовать без Вашей санкции.

И, поскольку тот продолжал отмалчиваться, пожал плечами и резюмировал:

— Теперь Вы запросто можете перекрыть им кислород.

Магистр пошевелился и перевёл взгляд на папку, лежащую на столе перед ним — именно её он демонстрировал Галахаду и Арону в их первый день в Городе. После визита Инферналиса папка значительно растолстела.

— Я не стану этого делать, — тихо сказал Монтернор. И тогда Дарслаг взорвался.

— Я не понимаю одного — Вашего бездействия! Деанж и ему подобные опасны! Инферналис и не думает их сдерживать! Сегодня мы похоронили этих двух тварей. А если завтра его жертвами станут люди?

— Послушайте, — вымученно произнёс Магистр, — разве не понимаете, что стать жертвой подобных махинаций можно лишь от собственной тупости? Хорошего же Вы мнения о населении Немира!

Невозмутимые брови Дарслага не дрогнули. Рыцарь лишь плотнее запахнул свой плащ, отгораживаясь от любых аргументов.

— Ситуацию необходимо взять под контроль. Я сделаю это. Ради Вас. Ради всех нас.

«О, это что-то новенькое!» — подумал Монтернор. Дарслаг принадлежал к рыцарям Ордена, а эти всегда имели чёткие понятия о субординации. То, что он вообще позволил себе подобное поведение, означало подлинную революцию в его сознании. Итак, Сантариал Деанж не просто столкнул между собой двух гигантов на почве застарелой вражды; он создал уникальный прецедент, на который каждый из присутствующих отреагировал в меру своей испорченности. Если сравнить Немир с гигантским неповоротливым механизмом, то уничтожение Храма Галахада и то, что произошло сегодня, уже вывели из строя кое-какие винтики; Монтернор чувствовал, что быстро утрачивает власть над процессами, происходящими в его утробе. Он ощущал это почти физически.

Тем не менее, он не воскликнул, подобно героям древних трагедий: «О, этот день! Как ждал его я и боялся!» Он всего лишь тяжело посмотрел на Дарслага и изрёк:

— Не напрягайтесь так, прошу Вас. Вы хотите избавить меня от проблем путём прибавления трудностей. Имейте в виду, если не послушаете меня, значит, Вы уже повелись на его приманку!

— Даже если и так, я не могу бездействовать. Вполне возможно, он не просто архаик высшего эшелона, каких полно, он ещё и…

— Да-да, — спокойно сказал Магистр. — Я знаю.

Что ж, он предвидел, что этот момент когда-нибудь настанет. И мысленно заклинал Дарслага молчанием: ну в самом деле, на сегодня хватит!

— Знаете! — у рыцаря сбилось дыхание, он недоумённо взглянул на Монтернора. — Откуда?

— Ну, я не вчера родился. И даже не вчера стал Магистром. А вот как узнали Вы?..

— Я кое-что видел. Кое-что слышал.

— Друг мой, — доброжелательно молвил Магистр, — к сожалению, рыцари Определённого Образа Мысли не могут быть в числе тех, кто что-то видел или что-то слышал. Нужны доказательства, иначе такого рода знания только навредят нашему общему делу. Нужно, наконец, официальное подтверждение Инферналиса, а он его никогда не даст. Это его вотчина.

— Если не ошибаюсь, — оттянув нижнюю губу, проговорил Дарслаг, — в чрезвычайной ситуации я могу действовать по своему усмотрению, не рискуя превысить полномочия.

— Да, но сначала Вы обязаны поставить меня в известность.

Рыцарь усмехнулся.

— Разумеется. Если успею.

Магистр Немира медленно поднялся. Он собирался что-то сделать. Накричать, стукнуть кулаком по столу, топнуть… что-нибудь ещё… Но, к сожалению, к тому времени, как он определился, рыцарь уже покинул кабинет.

Монтернор низко склонился над столом, прошипев нечто, отнюдь не соответствующее его высокому сану. Против ожидания, ему полегчало. Тогда он распахнул дверь в тёмный коридор, немного подумал и позвал:

— Подите сюда!

Не дождавшись ответа, он нетерпеливо добавил:

— Поверьте: времени у Вас в обрез!

Завеса тьмы перед ним заколыхалась, словно в нерешительности. Магистр прошёл обратно к своему столу. Он ещё не успел опуститься в кресло, обитое чёрной кожей, когда Сантариал возник на пороге.

— Закройте дверь, — велел Магистр.

Прищурившись, он окинул Сантариала долгим взглядом. Как все древние, Магистр был лишён присущего всем жителям Немира специфического первобытного страха перед архаиками. Невообразимая буря чувств, бушевавшая в нём после инцидента, уже улеглась, и теперь Монтернор мог признаться себе, что впечатлён. То, что он наблюдал сегодня, при всём внешнем безобразии, не только внушало опасения, но и дарило надежду. Возможно, девяносто девять из ста сограждан Магистра не согласились бы с ним. Монтернор был одним из немногих, кто имел мудрость ждать и надеяться.

Он кивком указал архаику на кресло, в котором ранее восседал Лорд Повелитель, однако Сантариал остался стоять.

— Несмотря ни на что, я всё же рад был с Вами увидеться, — произнёс Магистр.

Сантариал внимательно разглядывал пол. Улыбка тронула уголки его губ и тут же пропала.

— Мало кто может сказать такое… особенно в последнее время, — ответил он.

Монтернор не удивился. В конце концов, «Правила хорошего тона» вряд ли были тем, что изучал архаик на досуге. Но он хотя бы старался, это следовало поощрять.

— Что ж… Вы-таки утаили от меня, что Вы обо всём этом думаете? Я жду!

В словах Магистра содержался оттенок насмешки; он явно заигрывал с чувствами архаика. Однако Сантариал промолчал.

Ну, хорошо.

— Вы именно так всё и представляли?

Ответное безмолвие было настолько естественным, словно Сантариал находился в комнате один. Такое поведение можно было бы счесть дерзостью, однако вряд ли он стал бы так нарываться. Подобный опыт был внове Магистру. Он не выдержал.

— Здесь только Вы и я: нечего стесняться! Ну же, скажите хоть что-нибудь! — велел он.

— Если бы я знал, что сказать…

Остатки терпения покинули Монтернора.

— Ну, тогда скажу я. Вы понимаете, что Вам грозит опасность?

Архаик покачал головой — выразительно и совершенно безнадёжно.

— Страшная опасность! — продолжал Монтернор. — Вы разбудили такие силы, что самым естественным с моей стороны было бы вышвырнуть Вас за пределы континента, уповая, что это отсрочит Вашу гибель хотя бы на сутки…

Комментариев снова не последовало, и Монтернор горько усмехнулся.

— Ну да, а я с чего я, собственно, взял, что Вы боитесь смерти?

— Это участь каждого из нас, — спокойно ответил Сантариал. — Если я её избегну, то стану исключением из правил.

По его тону Магистр заключил, что исключения из правил очень нежелательны.

— Согласен, — с притворной уступчивостью произнёс он. — У каждого есть право бороться за то, во что он верит… и умереть за это. Однако в отношении Вас у меня свои соображения, и такой финал не пройдёт.

В тишине, которая воцарилась после его слов, что-то неуловимо, но очень действенно переменилось. Сантариал остался неподвижен, но его тень, отбрасываемая лампой на стену, задрожала. Он посмотрел на Магистра — и опустил глаза. Наблюдая его смятение, столь очевидное, Монтернор нашёл повод поздравить себя: он долго готовил удар, выбрал момент и блестяще провёл атаку.

Сантариал поднял голову. Попытался заговорить — и не смог. Слова, возможно, и находились, но связать их он явно был не в состоянии. К тому же Монтернор не оставил ему шанса.

— Думаю, мы поняли друг друга. Ваша тайна будет сохранена, пока вы находитесь за пределами Города, — он поднял руку. — Клянусь.

Сантариал заворожённо следил за каждым его движением.

Скрестив на груди руки, Монтернор доброжелательно ему улыбнулся.

— А теперь убирайтесь вон, — приказал он.

Пресловутая исполнительность архаиков вовсе не была мифом, что Сантариал и доказал, исчезнув почти мгновенно. Выпроводив гостя, Монтернор снова уселся в кресло и предался мыслям на иные темы.

Глава восьмая

В иные дни я успевала поверить в десяток невозможностей до завтрака.

Льюис Кэрролл

В зле страшна секретность… Поэтому вред, причинённый видимым злом, поверхностен, а причинённый скрытым — глубок.

Хун Цзычэн

Закуток у окна, где Ленни обосновался, носил гордое название «Отдела старинных рукописей». Когда у него не было работы, отмирок часами сидел почти неподвижно, созерцая древние тома, пыль на которых лежала, как седина. Лишь его взгляд скользил по корешкам переплётов, ветхих и потрёпанных. В Настоящем Мире такая библиотека могла бы стать его убежищем, надёжной цитаделью. А здесь… здесь это просто было его любимое место.

Однажды вечером, когда Ленни, как обычно, сидел в Отделе, зашёл Рамзес. Теперь он редко бывал в библиотеке, предпочитая ей прогулку на свежем воздухе. Такое отношение к святыни у человека учёного казалось Ленни странным, но он убедил себя, что Рамзес, вероятно, занимается ночью. Всё же его немного тревожило, что тот не проронил ни полслова о своих планах касательно аспирантуры, и не спешил делиться с преемником профессиональным опытом. Он даже не готовился к сессии, что было совсем уж непонятно. Уже не раз Ленни открывал рот, чтобы расспросить практиканта, но вместо этого переводил разговор на другое. Но сейчас он решил идти до конца.

— Ты вообще собираешься сдавать экзамены?

— Э-э… — Ленни давно заметил: Рамзес теряется, если задать ему вопрос «в лоб». — Видишь ли… такое дело… у меня аллергия на книжную пыль.

— Да ну? — Ленни был ошеломлён. — Это опасно?

— Скорее утомительно. Плохо сказывается на умственных способностях.

Чего-чего, а этого у Рамзеса Ленни точно не заметил. Ну да ведь тот и не читал… в последнее время.

— Но тогда, может, тебе пока оставить учебу?

— Не время бросать. Я могу уже не вернуться.

«И что в этом плохого?» — хотел спросить Ленни, но промолчал. Его мнение о способностях Рамзеса было столь высоко, что он не сомневался: тот что-нибудь придумает. Есть масса возможностей получить нужные знания.

Хотя, если бы нечто подобное стряслось с ним, Ленни не знал бы, куда деваться от отчаяния. Книги были для него всем.

— Особенно сейчас, когда ситуация, хм, чревата, — Рамзес откинулся на спинку стула и с удовольствием повторил: — Чревата… мне нравится, как звучит это слово. Очень физиологично.

Ленни было нечего сказать, он лишь кивнул. Надо же так: они с Рамзесом почти ровесники, но, стоит тому открыть рот, и разница между ними бросается в глаза. Ленни никогда не смог бы выразить свои мысли и ощущения столь объёмно и лаконично. Совершенно непонятно, как можно успеть набраться всей этой премудрости за такое короткое время!

Да, когда Рамзес вещал, слушать его было любо-дорого. Но… как раз перед его приходом Ленни забрался в один ветхий фолиант, и, кажется, нашёл там кое-что интересное. Подобно золотоискателю, обнаружившему жилу, Ленни намеревался выбрать её до последней песчинки, поэтому хоть бы Рамзес ушёл побыстрее и, желательно, сам.

Не то чтобы он собирался выпроваживать его…

«Это я здесь гость», — с некоторым усилием напомнил себе Ленни. И вдруг ему на ум пришло такое, отчего его настрой резко переменился.

Теперь он просто жаждал пообщаться с Рамзесом. Но не знал, с какой стороны зайти. Поэтому, помучившись, спросил прямо:

— И много здесь таких, как я?

— Не-а, не очень, — ответил Рамзес. — В последнее время так почти никого. Всех высылают.

Ленни промолчал. Его сердце билось гулко и неритмично. Значит, у него дома целая толпа народу знает про Немир! Впрочем, это ничего не меняло. Настоящий Мир слишком велик, и порядки там таковы, что никто по собственной воле не запишется в соучастники чуда. Скажут, что у тебя было трудное детство, развились комплексы, отсюда и желание привлечь к себе внимание любой ценой…

Детство у Ленни действительно было нелёгкое, и комплексы развились, но всё это никак не объясняло того, что происходило с ним сейчас.

— Я же говорю: ситуация чревата, — повторил Рамзес.

— Чем чревата?

— Последствиями.

— Но послушай, ведь так ты заболеешь! Тебе, небось, и в библиотеке находиться нельзя!

— Ты о чём? — озадаченно спросил Рамзес.

— О твоей аллергии.

— А-а… мудрые люди говорят, что подобное лечат подобным. У меня есть все шансы прийти к гармонии через кризис.

Всё равно Ленни не мог уразуметь, для чего нужны такие жертвы. Однако, он укротил свои чувства, невнятно промямлив: «А, ну раз так…»

— Хотя, — продолжал Рамзес, — аллергия даёт о себе знать, только когда я читаю: у меня начинают слезиться глаза. Так что, если хочешь, я дам тебе нужные книги, ты их прочтёшь, и каждый вечер за ужином будешь рассказывать мне их содержание. Заодно обсудим последние события и новости. Это я называю приятным и познавательным времяпрепровождением.

— Ну, ладно, — сказал Ленни.

Он всегда был рад помочь. А теперь Рамзесу лучше было уйти. Честное слово, лучше.

В размышлениях о проблеме Ленни провёл остаток недели, пока сам Рамзес не предложил решение, простое и гениальное, но абсолютно неприемлемое в здешней культурной среде. Он разумел технический прогресс, однако неотмирки эволюционировали немного не в ту сторону. Они свободно обходились без телевидения и радио, хотя оба изобретения не были здесь новшествами. Продвинутой в этом плане расой считали себя архаики, но их техника не выдерживала никакой критики у остальных жителей, да к тому же и подчинялась только хозяевам. «Лучше уж так», — говорили люди, ссылаясь на опыт поколений. Если же власти считали какое-либо событие достойным внимания народа, они находили способы оповестить о нём в кратчайшие сроки. Это всех устраивало, хотя передовая часть молодёжи была не слишком довольна. К ней относился и Рамзес, и это доставило Ленни существенный дискомфорт. Бывший практикант просто отказывался поверить, что Ленни не привёз оттуда абсолютно ничего, заслуживающего внимания. Под конец отмирок был уже морально готов понять Магистра, удерживающего монополию на передачу информации.

Хранитель грубо вмешался в то, что Рамзес называл «беседой», хотя Ленни больше склонялся к термину «допрос»:

— Рамзес, в стотысячный раз: прекрати! Никаких технических штучек! Это называется «контрабанда»! Кон-тра-бан-да. Запомнил слово? Отстань от него!

Рамзес скривил губы, нахмурил брови и, ухватив Ленни за руку, отправился с ним на частную территорию, где продолжал откровения:

— Ну вот, скажем, диктофон: почему бы нет? Включил на лекции, ночью надел наушники — и слушаешь во сне, наутро — на экзамен! Такая экономия времени!

— А где экономия? — недоумевал Ленни. — Тебе всё равно придется сидеть с ним на лекции!

— Зато слушаешь ночью!

— И ты будешь менять кассету, не просыпаясь? — наивно удивлялся Ленни.

— Ну-у… можно ведь попросить кого-нибудь другого, кто не спит! Тебя, например!

— Извини, — кротко возражал Ленни, — но у тебя вроде бы нет диктофона. Пока что.

Как правило, Рамзеса сильно обескураживали такие повороты на виражах. Паря в поднебесье собственных грёз, он со всего маху сталкивался с неопознанным летающим объектом, приносящим весть о том, что крылья нынче вышли из моды.

— Давай лучше я сам, а? — предлагал Ленни, уже раскаиваясь.

— Но ведь тогда тебе тоже придётся отвлекаться!..

— Нет, — вздохнув, отвечал отмирок. — «Отвлекаться» — это когда с диктофоном!

Идеи таяли, руки опускались, боевой дух слабел. Всё чаще вспоминались слова Магистра, который считал обращение к Творцу наиболее эффективным способом действия. Но Рамзес лишь буркнул:

— Магистр знает, о чём говорит. Но представь, что будет, если дойдёт до моих наставников. Все они люди серьёзные, с диссертациями, и ни один за всю свою жизнь на такое не решился.

Ленни с пониманием вздыхал, видя впереди лишь беспросветность. В университете Рамзес был на хорошем счету. Это в Городе он пользовался репутацией смутьяна и заговорщика. Будь Ленни постарше и поопытнее, он быстро понял бы, что за этим ничего не стоит. Ну, если не брать во внимание его исключительную способность наживать недоброжелателей и влипать в неприятности. Рамзес обладал несомненным умом, но то был ум схоластический (как любил выражаться Амбер), без опоры на реальный опыт, без поддержки здравого смысла. Тем не менее, Ленни слушал разглагольствования Рамзеса с болезненно бьющимся сердцем: кому в двадцать три не хочется верить, что любой мир прекрасен и достаточно делать всё правильно, чтобы долгожданное счастье почтило тебя визитом. Рамзес знал всё о правилах, он рассуждал о морали и нравственности так, словно вырос вместе с ними, пройдя весь путь от колыбели до институтской кафедры.

Рамзес не был единственным посетителем Архива в те дни — период перед экзаменами, когда поток читателей закономерно иссякает. Кое-кто приходил по ночам. Ленни никогда их не видел, но ощущения не могли его обмануть: наутро после таких визитов ему было особенно зябко. Он натыкался в коридорах на отпечатки подошв, обычно едва заметные, словно те, кто их оставил, обладали изящным телосложением и малым весом. А ещё была чёрная пыль, которая находилась в самых неожиданных местах, такой Ленни не видел нигде в Городе. Ночные гости были опаснее, и Ленни жутко хотел познакомиться с ними… в глубине души, конечно.

Иногда, проснувшись среди ночи, он спускался в кухню и заставал Амбера сидящим за столом с неподвижным взглядом, руки подпирают голову. Приступ задумчивости мог длиться до рассвета. А ещё, когда Хранитель Архива бывал особенно рассеян и не успевал замести следы, Ленни обнаруживал на столе и на полу следы желтоватого порошка с приятным, хотя немного терпким запахом. Какое-то время он пребывал в растерянности, но затем нашёл за плитой битую чашку с остатками всё того же порошка, и тайны не стало. Очевидно, чашку использовали как пепельницу. Теперь Ленни знал, что курят неотмирки.

Между тем то, что было в новинку ему, давно стало известно широкой общественности. Очень скоро Ленни заметил, что на него подозрительно косятся, а дети показывают пальцем и смеются особенно громко. Досадуя на тех, кому нечем заняться в этой прекрасной и удивительной жизни, Ленни решил потихоньку за ними наблюдать, и это принесло свои плоды.

Однажды, выскочив из дома с каким-то поручением, Ленни заметил двух старушек, которые стояли поодаль, не спуская с окон любопытных глаз. Ленни остановился. На него не обратили внимания, и спустя минуту или две одна дряхлая дама сообщила другой:

— Это притон, моя дорогая.

— Нет, моя дорогая, — отвечала собеседница. — Это вертеп.

Первая наклонилась к её уху, видимо, намереваясь развеять опасные заблуждения подруги, но тут обе увидели Ленни. Тот шёл к ним, расправив плечи и широко улыбаясь. Самые серьёзные люди время от времени впадают в детство, и сегодня Ленни захотелось пооригинальничать.

— Добро пожаловать, дамы! — громко сказал он. — Вы к нам?

Старушки молча отодвинулись, но не ушли. Их головы в унисон покачивались на сухоньких шейках. И тут к ним подошла третья, и Ленни вдруг с ужасом понял, что все три были близняшками! При этом поразительно похожими на его тётю! Разом забыв все слова, Ленни ретировался, сопровождаемый шуршащими, словно наждачка, смешками.

«Похоже, у нас проблемы», — подумал он.

С тех пор он испытывал панический страх перед старыми девами, склонными выражать громогласное возмущение по поводу того, что весь мир всегда говорит и делает абсолютно всё не так, как сказали и сделали бы они сами. Слава Творцу, это продолжалось недолго.

В один из особенно тёплых весенних дней, когда белые облачка кружились над крышей ратуши, обещая легковерным обманчивую близость неба, Амбер появился на пороге с официальной табличкой, возвещавшей:

«Перепись неотмирков человеческого происхождения. За направлением обращаться в канцелярию Магистра».

Прибив её на дверь, Амбер вынул огромный штемпель и припечатал с такой силой, что дом дрогнул. После появления личного знака Магистра проблемы решили обождать до лучших времён.

— Мне помогать? — спросил отмирок, поймав занятого Хранителя в коридоре.

— Нет, не надо, — с какой-то поспешностью ответил тот. — Добровольцев хватает.

«Надеются на амнистию», — понял Ленни.

Он успокоился и был почти счастлив. Пока однажды не сделал то, чего Амбер решительно не одобрял.

Вернее сказать, Ленни постоянно совершал нечто подобное: такова судьба всех увлечённых людей — преступать черту. Не по злому умыслу, а ненароком… но на этот раз дело коснулось категорического запрета.

Ленни не должен был возвращаться в библиотеку после ужина. Амбер достаточно ясно высказался на этот счёт, после того как Ленни провёл там несколько ночей, не являясь к завтраку. Всем необходим отдых (правило, которое Хранитель никогда не применял к себе), поэтому ровно в девять Ленни предписывалось подниматься в свою комнату и заниматься чем угодно по желанию. Никаких желаний вне стен библиотеки у Ленни не возникало, поэтому можно догадаться, какими тусклыми и тоскливыми были у отмирка вечера.

Но в один из таких вечеров, направляясь после ужина к себе, он вдруг почувствовал то же, что ощущает музыкант, пытаясь ухватить нарождающуюся мелодию. Инстинкт привёл его на угловую лестницу, которую Ленни пока не довелось рассмотреть как следует. А она, эта лестница, привела его обратно в библиотеку, причём к тому самому столу, который Ленни полчаса назад покинул…

Он немного постоял в дверях, отказываясь верить в подобные совпадения. Потом решил: раз уж он здесь, неплохо кое-что доделать, уточнить, а заодно и запланировать на завтра. Он включил лампу, загородил её краем шторы, склонился над списком и забыл обо всём…

Очнулся он от звука шагов, и сразу же у главного входа зажёгся свет. Он просочился сквозь щели стеллажей. Часы на столе показывали три. Три часа ночи — и он здесь не один…

Ленни был потрясён. Он не знал, что Хранитель работает в библиотеке так поздно; обычно тот занимался счетами у себя в кабинете. Но это не мог быть никто другой, а вскоре Ленни и сам признал Амбера по характерному покашливанию — визитная карточка людей, изо дня в день жующих книжную пыль.

На какое-то время настала тишина, и Ленни затаился, боясь дышать. Оказываясь в библиотеке, Хранитель всегда отыскивал себе занятие. Ленни предположил, что он и сейчас сидит, низко склонясь над своим столом, и проводит какие-то измерительно-вычислительные работы. Постепенно Ленни расслабился. Ему всего лишь надо подождать, пока Амбер уйдёт. А если тот случайно его обнаружит, Ленни скажет, что заснул над книгами.

Успокоив себя таким манером, отмирок аккуратно придвинул тетрадь и принялся переносить в чистовик пропущенные позиции.

Сна не было ни в одном глазу.

Четверть часа прошли спокойно, а потом Амбер с шумом отодвинул стул и торопливо вышел, оставив Ленни теряться в догадках по поводу такой спешки. «Молоко у него, что ли, убежало?» — недоумевал отмирок. Его собственные занятия мог прервать разве что конец света. Ну, или ужин в восемь вечера. Тут-то он и услышал голоса и понял, что к Амберу заявился посетитель.

Точнее сказать, гость. Посетители, как правило, приходили днём и по делу, а этот визит никак нельзя было назвать деловым. Амбер вернулся к работе, попутно пытаясь приготовить чай и выкладывая кому-то свои впечатления от последнего визита в Магистрат. Описание жанровых сцен, учитывая обстоятельства и поздний час, выходило у Хранителя на редкость бестолково.

— Твоё хранилище рыцарских романов наконец-то приобрело завершённый вид, — после паузы заговорил гость.

Лишённый всякой живости, эмоционально блёклый, этот голос, тем не менее, был незабываем. Хотя бы благодаря отчётливости. Ленни прекрасно слышал каждое слово, сидя за тремя стеллажами в месте с самой паршивой акустикой, хотя пришедший говорил на полтона ниже Амбера.

— Я долго к этому шёл, — согласился Хранитель.

— Да у тебя лет пять руки не доходили, — иронически заметил гость. — И когда же ты сподобился?

— Ну, я не всегда бываю так занят. И Рамзес мне помогал.

— Прошу тебя. Твой Рамзес — несмываемое пятно позора на теле учёной общественности Города, — с нескрываемым пренебрежением изрёк собеседник.

Ответа он не получил. Наверно, если бы он перегнул палку, упомянув весь Немир, Амбер, скорее всего, кинулся бы защищать бывшего подопечного. Но в масштабах Города… да, возможно, Рамзес был не самым трудолюбивым практикантом.

— У Рамзеса иногда бывают трудности, — наконец произнёс Амбер. Спокойно, констатируя очевидный для него факт.

— Ну да, его личное «инферно», — подхватил собеседник, не уточняя, что имелось в виду. — А эта книга! — добавил он без всякого перехода. — Раньше она выглядела совершенно иначе. И чем её оттирали? Шваброй с пемзой?

— Эту как раз нет. Для реставрации изданий с подобными дефектами существуют особые способы. Ты, кстати, мог о них слышать…

— Ну да. Те самые, которые требуют трёхчасового сидения под инфракрасной лампой каждые тринадцатые лунные сутки. Вот только не надо меня дурачить. Ты нанял помощника?

— Тебе это просто интересно или…

— Мне не просто интересно, а очень интересно. Здесь даже воздух изменился. Обычно такое происходит, когда появляется кто-то неравнодушный и деятельный.

— Точно. Всю пыль поднял.

Догадался Хранитель или нет, что его элементарно подловили? Во всяком случае, к этой теме они больше не возвращались. Вскоре послышалось шипение сродни змеиному, и Хранитель вполголоса выругался. Похоже, очередная едкая смесь пролилась прямо на стол. Следующие пять минут Амбер рьяно стучал по дну банки, содержащей жалкие остатки нейтрализующего порошка. Грохот получился изрядный, что дало Ленни возможность улизнуть через угловую лестницу.

Наутро отмирок совершил невозможное: плюнул на работу. С неясностями следовало разобраться. Загадочные сны, враждебные взгляды и перешёптывания, ночные бдения в непонятной компании постепенно раздразнили его любопытство. Кто и в чём подозревал Хранителя? Укрывательство Ленни для версии не годилось, ведь его положение в Немире узаконено. Тогда что?

Сидя за столом, Ленни разглядывал библиотечные полки, но скорее по привычке: зов реальности был слишком настойчив, чтобы им пренебрегать. Вдруг он заметил незнакомый переплёт книги, небрежно всунутой между «Металепсией бытия» и «Основами творческого подхода к умонастроению». Такого раньше не случалось; недоумевая, кто мог порыться на полках в его отсутствие, Ленни привстал со стула и книга, словно того ожидала, сама упала ему в руки.

«Откровения слышащим» (в скобках «Отвори дверь сию, учёный муж»)

«Никогда её здесь не видел», — подумал отмирок, вертя книгу так и этак. Скупая информация на обложке — ни имени автора, ни данных издательства, — позволяла предполагать некоторую древность. Немного настораживала аналогия с дверью, однако, покопавшись в памяти, Ленни сообразил, что содержание подобных изданий обычно доступно лишь посвящённым, («учёным») людям, следовательно, никакая опасность отмирку не грозила. В самом деле, первая страница не заключала в себе ничего таинственного, если воспринимать всё буквально, — то было предисловие к сборнику то ли притч, то ли наставлений. Зато со второй вспорхнул и взлетел к верхним полкам некий столбообразный клубящийся объект, который оказался очень разговорчивым.

— Зрить бездну желаешь? — произнёс вторженец.

Нечто в том же духе содержалось в предисловии, только вариант нежданного гостя был расцвечен анахронизмами.

— Вообще-то нет, — сказал Ленни, которому и в голову не приходило лукавить, даже ради красного словца. — Просто хотел почитать.

Лишённый плоти сгусток слегка дёрнулся, размазавшись — как показалось Ленни — явно неодобрительно.

— Прошу тебя, дозволь, — с нажимом произнёс бестелесный голос, — дозволь мне поведать всё самолично. Ибо, когда я в недеянии нахожусь, то лежу в могиле, и утробу мою выедают черти…

— Черви, — автоматически поправил Ленни, заглянув в текст одним глазом.

— Разумеешь, сие лучшее есть?

— Нет, просто здесь так написано, — начал Ленни. Но, тут, к его немалому замешательству, сгусток тьмы вытолкнул из себя отросток, преобразовавшийся в когтистую длань. Это новообразование цепко ухватилось за книгу, которую Ленни держал в руках, и потащило её на себя. Сильнее всего озабоченный сохранностью ценного библиотечного экземпляра, Ленни был вынужден вступить в противоборство с пришельцем.

— Просто закрой её! — Амбер, в халате, с кухонным полотенцем через плечо, показался в дверях.

— А?..

— Закрой книгу!

Это оказалось проблематично. В конце концов, на неё пришлось сесть, лишь тогда неугомонный обитатель потусторонних слоёв бытия ретировался и пропал, предварительно распавшись на фрагменты.

— Не ёрзай, — посоветовал Хранитель Ленни, который ощущал себя довольно неуютно. Одно дело — брать книгу с собою в постель, совсем другое — использовать её как седушку, это было просто кощунственно, но иного не оставалось. — Он сейчас успокоится.

Ленни послушно ждал, замерев: он не видел иного выхода кроме как покориться. Капля пота, возникнув где-то в области загривка, прочертила на его спине зябкую дорожку. Когда книга, наконец, перестала производить вибрирующие движения, сотрясавшие всё его существо, Ленни вздохнул и с несказанным облегчением вытянул её из-под себя.

— Ты что-то ему сделал? — поинтересовался Хранитель,

— Так говоришь, будто нет мне другого счастья, кроме как задираться перед фантомом, — укоризненно произнёс Ленни.

— Ничего подобного, просто некоторые пугаются.

— Он первый начал, — сказал Ленни со вздохом. — Застал меня в тот момент, когда я только-только собирался… ну, познакомиться с содержанием.

— А, вот в чём дело. Можешь продолжать.

— Но как же… — Ленни запнулся, потом неуверенно проговорил: — А мне показалось, что он был как-то против.

Амбер смотрел удивлённо. Похоже, суть проблемы от него ускользнула.

— Всего лишь праздноречивый демон, Ленни. Я ещё не слышал, чтобы он кому-то досаждал дважды.

— В чём же тогда его предназначенье?

— Ну, это же демон.

В словах Хранителя явно содержался здравый смысл. Но, стоило Ленни раскрыть книгу, как его новый знакомый из потустороннего мира вновь явил свое присутствие, живописно разлившись над поверхностью стола.

— Опять он, — прошептал Ленни.

— Ну, где-то он должен быть. Здесь — не самое плохое место в Немире, я вполне с ним согласен, а ты? Вот видишь! Смотри, по-моему, он размышляет, — продолжал Амбер, переходя на шёпот. — Глубокое, духовное размышление — это так освежает!

Подавив вздох, Ленни уселся на своё место и продолжил чтение. Пришелец больше не мешал ему, а только тихонько клубился себе где-то под потолком. Хранитель на цыпочках вышел, прикрыв за собою дверь.

«Было это столько веков назад, сколько волос у вас на головах, — начал рассказчик. — Разумеется, это только присказка, — тут же поправился он, — можете не пересчитывать. В общем, в Незапамятные времена. Творец Миров был тогда ещё молод и падок на всякого рода опыты; вот он и создал Немир, чтобы со спокойной душою, не боясь обидеть или сделать несчастным какое-либо из своих созданий, творить новою реальность с ними вместе (а уж потом, если получится, подсоединить и настоящие миры).

С самого сотворения в Немире обитали духи воздуха, наделённые волшебной силой в помощь Творцу. Они избавляли его от нудной работы, вместе с духами воды украшая Побережье и скалы, создавая ландшафты и гроты… это были духи высокого полёта, горделивые, дикие, откровенно презиравшие первых людей. Те появились в Немире по воле Творца, он хотел сделать их жителями будущих миров, а духи воздуха были ревнивы. Поэтому не было такого случая, чтобы дух, пролетая мимо какого-нибудь неотмирка, смолчал и сделал вид, что ничего не происходит. Нет, обязательно им было нужно поднять человека на смех, а подняв, опустить так, что несчастный долго потом ходил, повесив голову, и в глаза другим не смотрел. Такова уж природа духов воздуха — не дано им было сострадать, и любить они не могли, а лишь насмехаться были горазды над бескрылыми соседями. А поскольку чародеить были обучены, то могли ради шутки и не такое сотворить.

Но и люди не остались в долгу!

Их тогда было не столь уж много, и вот, посовещавшись между собою, стали они отправлять к Творцу своих посланников и говорить так: дескать, житья нету от злобных воздушных созданий, больно обидно людям их полёты высокие наблюдать и всякие гадости про себя выслушивать. А уж чары их злодейские как надоели! Используют, понимаешь, Творческую энергию не по назначению. Без высочайшего на то разрешения своих же собратьев двуногих обидеть норовят! Просим принять меры и т. д. (подписи, печать, всё как полагается). Посмотрел Творец, что придраться не к чему, тут и загрустил. Видит: хороша была идея, да не вышло. Собрался было духов своих переселить в другой мир, а тут нечистый возьми да и нашепчи ему под руку гадость. И так рассердился Творец, что нечистого по лбу хрясь, всех разогнал и думал тридцать дней и ночей. А потом позвал неотмирков и научил их из песка и воды фигуры разные лепить, да так, что веками не рассыпались. И пошли неотмирки в большом количестве создавать из песка тела человечьи, и так наловчились, что стали у них получаться образцы совершенные, по красоте ослепительные, но всё равно как живые.

А когда набралось этих кукол великое множество, выволокли их неотмирки на Побережье и выставили там. Духи воздуха увидели их, налетели, от любопытства сами не свои, ибо, созданные прекрасным Творцом, неравнодушны были к красоте и дивились: откуда взяться ей в неуклюжем теле человеческом? Осмелели они и стали забираться в кукол, чтобы подсмотреть их устройство… а выбраться уже не смогли. Потому что заговорили их неотмирки страшным заговором, который — единственный — Творцом был подарен людям, чтоб от врагов оборонялись.

И не стало больше в Немире свободных духов; заперли их всех в телах человечьих, и надлежало им отныне вести жизнь человеческую.

А добрые люди, как это увидели, обрадовались, что всё как надо получилось, набросились на чародеев и начали их бить и мучить, чтобы дурь всю выбить, ничего не оставить. Не очень осторожничали, сразу на радостях многих убили. Вознеслись освобождённые духи к Творцу с плачем и криком, а тот посмотрел сочувственно и говорит: сами же вы и виноваты, разбирайтесь теперь без меня, раз такую Карму всем учинили… с тех пор не вмешивается Творец в дела немирские, точнее, делает вид, а сам помогает неявно, да только не всем эта помощь ведома, и люди сильно на бывших духов злобу затаили, будто бы те недовольства Творца причиною. От духов потом чёрные маги пошли, у них колдовство в крови, а зовут их чёрными, потому что родом они со скал Чёрного грота. Иногда они и собратьев своих волшебству учили, всё надеялись, что те взамен их расколдуют, рассыплются их тюрьмы-тела и станут они вновь свободными. Но заклятие то необратимым оказалось… и уже которое тысячелетие в Немире мира нет».

Дочитав до конца страницы, Ленни осторожно отодвинул книгу на край стола. На душе у него было мутновато. Впервые он осознал, что само название «Немир» можно толковать и так: не мир. Созидание не было у Творца гладким: он учился на собственных ошибках, но расплачивались за них другие. В основу Немира был положен конфликт между материей и духом, между свободой творчества и ограниченностью, между людьми и высшими созданиями, наконец. Этот конфликт жил в памяти поколений, постоянно напоминая о себе. Возможно, неотмирки просто привыкли к подобному состоянию, раз даже пресловутый Беспредел не вызывает у людей паники, как будто это обыденность какая…

Ленни пристроил «Откровение…» на один из дальних стеллажей с намерением никогда больше его не касаться. Такое случилось впервые в его практике: словно поняв это, книга вдруг выскользнула у него из рук и открылась на последней странице. Изумлённый Ленни увидел сиреневый штамп КВ13…

Литература из запретной секции по ошибке оказалось в открытом доступе. И это ещё не всё: Амбер лично видел книгу в руках Ленни, но ничего не предпринял. Возможно, виною была проклятая рассеянность Хранителя; как бы то ни было, Ленни не собирался привлекать его внимание к этой проблеме.

Его не покидало ощущение, что он узнал гораздо больше, чем хотел.

Проведя день как в тумане, Ленни улёгся в постель пораньше, уповая, что полноценный сон его освежит. Надежды, однако, не оправдались. Его разбудили адский скрип половиц в коридоре и взбудораженные голоса, которые больше шипели, чем обменивались мнениями на нормальном человеческом языке.

«Опять!» — обречённо подумал Ленни.

— Нет, только не у меня в доме! — разобрал он, узнав, наконец, Амбера. — Они не посмеют!

Первым ощущением Ленни был страх. Чувство вины, связанное с той книгой из запретной секции, так и не утихло, в первую минуту Ленни подумал: это пришли за ним. Следовало хотя бы одеться, но он не мог пошевелиться.

В коридоре горел свет; тусклая полоска под дверью напоминала скупой на краски зимний закат. Ленни лежал на спине, прислушиваясь и бессознательно нашаривая соскользнувшее одеяло. Он старался не дышать.

— Ещё как посмеют! — это был уже Рамзес, тоже порядочно взвинченный. — И придут, и не спросят, и плевать им на твой дурацкий суверенитет! А я тебя предупреждал: не суйся! Тоже мне — благотворитель нашёлся! Сначала один, потом другой…

— Не кричи, — отозвался Хранитель. — Разбудишь Ленни.

— Да и с Ленни, кстати, далеко не всё понятно…

Амбер зашикал, и дальше они общались уже шёпотом. Но Ленни, сбросив секундное оцепенение, быстро и бесшумно соскочил с кровати и прокрался к дверям. Похоже, оба заговорщика рылись в кладовке, которая располагалась по соседству с его комнатой. Они что-то искали; шуршала бумага, хрустел под ногами разломанный лист пластика, но Ленни всё же сумел разобрать окончание разговора.

— Нет, ты скажи ему, скажи! — надоедливо зудел Рамзес. — Может, он ещё не разучился понимать по-людски, тогда не всё потеряно!

— Слушай, оставь это, а? Он — агент влияния. Если его тронуть, такое начнётся! И Магистр прекрасно об этом знает!

— Агент, реагент, — пробурчал Рамзес, однако, доводы Амбера, похоже, подействовали. Он успокоился и перестал митинговать.

Уже вернувшись в кровать, Ленни всё никак не мог поверить в услышанное. Закулисные дрязги, непонятные игры… и всё это — прямо здесь, под носом, и в центре всего Амбер! «Меня это не касается, — твёрдо сказал себе Ленни. — Я чужд всему этому. И вообще, надеюсь, в следующий раз они будут совещаться в другом коридоре!»

Он долго лежал без сна.

Наутро, когда Рамзес собрался в Магистрат за последней подшивкой ежедневников, Ленни внезапно вызвался его сопровождать. Приятно удивлённый и обрадованный, Рамзес уже готовился начинить мозг отмирка полезной информацией, припасённой специально для такого торжественного случая; однако Ленни остановился у первого же поворота и быстро и чётко, насколько мог, поведал спутнику о вчерашнем происшествии в библиотеке. Рамзес выслушал всё внимательно, но без удивления, а под конец убеждённо сказал:

— Всё это фигня. Ты никогда не смог бы прочесть литературу из запретной секции. За этим следят.

— Но я видел штамп!

Рамзес развёл руками.

— Ты что, думаешь, что я слепой или вообще дефективный какой-то? — обиделся Ленни. — Если хочешь знать, я никогда не встречал в ваших книгах ничего подобного. Там сказано, что при сотворении Немира был допущен конфликт!

— Да неужто? — фыркнул Рамзес и небрежно сплюнул под ноги. — В основе всего лежит конфликт. Всегда.

— Я просто подумал — а нельзя ли как-нибудь без этого?

— Ты что, Ленни, только вчера родился? — поразился бывший практикант. — Веришь всему, что написано? Вот прям до последней буквы?!!

— Ну, не то чтобы… — начал Ленни. Он не знал, как объяснить.

— И в сказки тоже веришь?

— В сказки я верю по-другому, — честно сказал отмирок.

— Ну, даёшь! Да я тебе такого насочиняю.

— Что ж… — Ленни пожал плечами, он-то был совсем не против. — Если хорошо получится, да ещё напишешь…

Аргументы Рамзеса слегка покосились от последней фразы, а сам он поспешил перевести разговор. В общем-то, главным было не то, кто кого переспорит, но, когда Ленни пытался передать это Рамзесу, вся сила его красноречия куда-то пропадала. Рамзесу же нужны были точные и удобные формулировки, а не хорошие намерения собеседника…

Глава девятая

О чём эта история?

О ком эти строки?

Красота — страшная сила,

Но красота без любви — невыносима!

Тёмка З. Ч.

Самые страшные для людей призраки — это те, которые приходят днём.

Фёдор Сологуб

После случая с книгой из запретной секции у Ленни сбились биологические настройки. Он не мог больше спать, его взбудораженные нервы принимались выплясывать нечто невообразимое под тиканье стенных часов. Но, самое удивительное, что дом тоже не спал. Почти родственная связь, образовавшаяся у Ленни с ним, позволяла предполагать, что дом встревожен. Он явно замер, притаившись. Он чего-то ждал.

Поскольку ночь не желала дарить его своей милостью, Ленни счёл недопустимым тратить драгоценные минуты на созерцание лунных дорожек на стене. Самое время поиграть в детектива, раз уж всё так запуталось. Начать с того, что никто не запрещал ему заглядывать в кладовку. Поэтому, чтобы оградить себя от глупых измышлений и напрасных терзаний, следовало заняться ею в первую очередь. Но Ленни не обнаружил ничего, и даже больше, чем ничего. Кладовка — как хранилище вещей, как их особый мир — перестала существовать. Исчезли хаотические нагромождения предметов, которые обычно возникают из самого процесса жизни, вместо них перед Ленни выстроились, словно на параде, ряды безликих коробок и папок, отличные друг от друга лишь номером на боку. И всюду царил идеальный порядок как раз того сорта, который обычно затрудняет, а не облегчает поиски. Присев на корточки, Ленни провёл пальцем по нижней полке — ни следа пыли.

«А ведь не только кладовка, — подумал он вдруг, — были ещё кухня и библиотека». Уборка, затеянная Амбером недавно… а Ленни знал, до какой степени Хранитель ненавидит любое вторжение в свой пахнущий кожей и пылью книжный мир! А после этого он лично разрешил провести в Архиве перепись людей-неотмирков, то есть фактически впустить толпу народа. Конечно, ему могли приказать, но тогда он слишком уж легко дал согласие — при таких масштабах события следовало ожидать эмоциональных бурь и вселенского надрыва, но Хранитель ничего подобного не обнаруживал. Странность на странности…

Но, если рассуждать логически, возможно, Амбер что-то искал и пользовался всей этой суматохой как прикрытием. Или, напротив, пытался что-то спрятать. А это значит, что Ленни вполне может ему помочь — ведь половина библиотеки до сих пор не тронута уборкой!

Вот так и получилось, что в три часа ночи, захватив полный комплект уборочного инвентаря, Ленни отправился прямо в библиотеку. Он совершенно забыл о запрете Амбера, его не смущало, что прийти к такому экстраординарному решению мог только разум, одурманенный хроническим недосыпанием, и вообще, на дворе ночь. Его вообще ничто не смущало тогда.

Луна бросала россыпи бликов сквозь витражные окна, превращая коридор в зачарованный сад чудес, когда Ленни проходил по второму этажу и спускался на первый. Амбер никогда не запирал ни Архив, ни библиотеку, благо они находились в одном помещении. Изолирована была только секция КВ13, что, впрочем, не спасло Хранителя от утечки информации. Отбросив это соображение как ненужное и вредное в данный момент, Ленни прошёлся по периметру библиотечного зала, активируя осветительные панели — хранилище книг было в первых рядах переведено на электроснабжение из соображений безопасности. Теперь он сумел по достоинству оценить фронт работ; на большее он не рассчитывал. Только наивные люди могли предполагать, что яркий свет способен защитить от привидений. На самом деле при свете куда проще в деталях рассмотреть то, что меньше всего хочется видеть…

Уборка захватила его целиком; Ленни уже не помнил, когда он в последний раз с таким воодушевлением орудовал метёлкой и тряпкой. Поэтому не сразу, а лишь спустя где-то полчаса, ему бросилась в глаза путаница на стеллажах. Нет, всё было аккуратно расставлено, как всегда, поэтому Ленни сначала не заметил, что нарушена сама система расстановки, разработанная лично Хранителем и неукоснительно соблюдаемая до сих пор. Выглядело так, словно кто-то проводил здесь целые часы, снимая книги с полок наугад, просто чтобы скоротать время, и не заботясь о том, чтобы поставить их на место. Не Амбер, и не Рамзес, который читал только публицистику с периодикой, не говоря уж о простых читателях — те не допускались в святилище и работали только с каталогом…

Это было немыслимо. Ленни отложил тряпку и прошёлся вдоль ряда, надеясь, что наблюдательность его подвела, но нет — похоже, он, наконец, нашёл, что искал… и не мог этого объяснить. Тогда он упал в кресло как подкошенный и, положив руки на подлокотники, уставился в пространство. В голове не было ни единой светлой мысли, мало того, веки предательски слипались. Усилием воли он заставил себя подняться и снова взялся за работу. Чтобы решить проблему, о ней сначала нужно забыть, и отмирок добросовестно старался, пока холодный комок в груди не исчез, оставив вместо себя пустоту. Но с пустотой вполне можно было мириться.

Облачка пыли послушно порхали туда-сюда, подгоняемые метёлкой Ленни; а он, зевая, раздумывал о том, не пойти ли на улицу, вдохнуть немного ночи и весны… У него почти получилось убедить себя, будто он находится здесь только из искреннего желания помочь; но все убеждения рассыпались прахом, когда в проходе между стеллажами упала гигантская тень, а следом за нею появился тот, кто её вызвал.

Увидев Хранителя Архива в библиотеке в такой час, Ленни не обрадовался, а испугался. Возможно, он предпочёл бы увидеть привидение. Не желая понапрасну тянуть молчание, Ленни сказал первое, что пришло в голову:

— Я думаю, книги стоят на полках не так. Взгляни, а?

Амбер не пошевелился; задумчивая улыбка обозначилась на его лице.

— Не всё, что говорят книги, заслуживает доверия — ты ведь уже понял это?

— Похоже, книги вообще говорят не всё… — осторожно начал Ленни.

— Тогда какое значение имеет порядок для того, кто точно знает, что он хочет найти?

Эти невинные на первый взгляд слова окончательно укрепили подозрения Ленни. Что-то было не так. Хранителю известно больше, нежели он желает показать — это очевидно, но что именно? Амбер не разглядел на книге штампа запретной секции, в этом Ленни не сомневался. Оставался Рамзес, но Ленни не мог заподозрить его в предательстве. Не мог, и всё.

— Должен сказать, ты прекрасно справляешься, — решительно продолжал Амбер. — У меня не было лучшего сотрудника. Я даже готов разрешить тебе брать книги в комнату на ночь. Не больше пяти и не всякие, конечно. Только чтобы этого не повторялось.

Он многозначительно кивнул на метёлку в руке отмирка.

— Извини.

— Ничего. Поможешь мне на кухне?

Ленни насторожился. Обычно «помощь на кухне» заключалась в том, что он садился в какой-нибудь укромный уголок и слушал нескончаемые истории, которые память Амбера — многотомная память Хранителя Архива! — извлекала из своих многочисленных ящичков. Ленни не раз задавался вопросом, так ли уж необходимо Амберу его молчаливое присутствие, или Хранитель способен изо дня в день повторять всё те же истории тарелкам и чашкам. Так или иначе, Ленни забирался с ногами в своё любимое кресло, предвкушая одно из тех увлекательных путешествий, которые можно совершать, не разлучаясь с чашкой чая и уютным пледом. И которые пока составляли — увы! — большую часть впечатлений от местного колорита.

Но сегодня, неизвестно почему, Ленни захотелось отказаться от дружеского приглашения.

— Много дел, — сказал он, принуждённо растянув уголки рта. Однако это не подействовало.

— Посреди ночи?! Есть кое-что, о чём тебе никогда не расскажут книги. Пойдём! — отступив вглубь коридора, Хранитель поманил его к себе.

Загипнотизированный его неожиданной повелительной манерой, Ленни аккуратно положил книгу, с которой вытирал пыль (средневековый трактат о нечеловеческой природе плотской любви), на край стола, машинально вытер руку о штанину и последовал за своим другом и учителем.

Коридор первого этажа, тёмный в любое время суток, а тем более теперь, в этот последний предрассветный час, повёл их между рядами ещё неизвестных Ленни дверей, где могли храниться сокровища… или скелеты тех, кто пытался их обнаружить. И Ленни знал: из-за каждой двери за ним наблюдают с нескрываемым подозрением и враждебностью. Прежде с ним никогда такого не случалось, и он не мог даже помыслить, что это его собственное чувство вины, выбравшись на поверхность, шутит в своей неповторимой и совершенно несмешной манере. То оно прикидывалось Амбером, который мыслещупальцами вытягивал из Рамзеса все подробности вчерашнего разговора, а то и… но нет, лучше не думать. «Вы — хозяин?» — «Я — Хранитель». Ну конечно, он попался. Тайны этого дома не должны выйти за его пределы.

Куда они вообще направляются?! Похоже, на кухню. Тени по углам таинственно шуршали, опасаясь показаться, а ведь могли, он точно знал, протянуть ему руку помощи, увлечь в свой особый, теневой мир — утро ещё не наступило, и они были как никогда сильны. «И почему я всегда иду, куда зовут, и делаю, что говорят? Наверно, единственным исключением был момент, когда я попал сюда; но, должно быть, тот раз не считается, ведь на самом деле я этого не хотел…»

Кухня во мраке показалась ему заброшенной. Единственное окно было плотно занавешено шторой, а в углу между плитой и столом, в мягких складках бархатной полутьмы, примостилась полупризрачная фигура Рамзеса. Услышав шаги, тот обернулся и поглядел на Ленни с хитроватым прищуром. От неожиданности у того перехватило дыхание, он шагнул было назад, но Амбер нажал на выключатель, включив лампу над столом. И тут же маленький мальчик, которого родители заставали за чтением в неурочный час, исчез, и Ленни снова почувствовал себя дома, в полной безопасности, которую всегда давали ему эти стены.

«А чего я, собственно, боюсь? Возьму и признаюсь во всём. Вот прямо сейчас».

Рамзес выглядел как обычно, разве что не лучился присущим ему энтузиазмом, но и в этом, если подумать, можно было найти свою хорошую сторону!

— Сборище полоумных, — критически высказался он, разглядывая их. — Вы когда-нибудь спите?

— А ты что здесь делаешь? — изумился Ленни.

— Я занимался, — с готовностью ответил Рамзес.

Вытащив из кармана изящный томик в кожаном переплёте, он бегло продемонстрировал его друзьям и снова спрятал. Ленни не успел прочесть название, однако Амбер — судя по его деланной усмешке — успел.

— Сидел себе в ратуше, увидел свет…

— Поздравляю, — отозвался Хранитель.

— В окнах библиотеки, — мрачно буркнул бывший практикант, у которого всегда было неважно с чувством юмора.

— И решил проведать старых друзей по старой памяти? — Амбер вздохнул. — Садись, Ленни, не маячь…

— Да, решил. Но могу поспорить на что хотите, ты не меня ждал! — Рамзес картинно поднял руку с кофейной чашкой. Тень от руки походила на корявый сук с уродливым наростом.

— Это правда, — мягко сказал Амбер. — Тебя я не ждал.

Он приблизился к окну и отдёрнул штору, словно обнажив бесконечно чёрный туннель в мир иной. Абсолютно матовое стекло ничего не отражало, но Ленни заметил, как Хранитель, подняв руку, быстро начертил на нём какие-то невидимые знаки…

— Странно представить, что там, в темноте, кто-то следит за твоими окнами, — глухо проговорил Амбер. Он прижался лбом к стеклу, и на секунду сидящим в кухне показалось: ещё чуть-чуть, и он уйдёт туда, в эту агатовую жижу, с концами.

— А давайте рассказывать страшные истории! — вдруг сказал Ленни.

— Не согласен. Страшные истории не имеют смысла. Они ничему не учат, — заявил Рамзес.

Они с Ленни сердито поглядели друг на друга. Амбер рассмеялся и отошёл от окна.

— Светает — сказал он. — Самое время.

И погасил лампу.

Действительно, переход ночи в утро совершался удивительно быстро. Сначала над соседними домами образовалась лёгкая серебристо-серая вуаль, которая быстро росла, принимая разные формы и очертания. Сейчас это была огромная птица, распластавшая рваные крылья, а через несколько секунд — ветвистое дерево или фантастическое животное-матаморф. Небосклон, пропитанный россыпью этих маленьких частичек света, преображался на глазах. Тьма отступала, смывая остатки мрака с предметов и лиц, забираясь в самые укромные уголки, чтобы вновь дожидаться там своего часа. А за окном жемчужный кокон света лопнул, выпуская над Городом первые робкие лучи.

Бледно-розовое зарево, небо перламутровых оттенков — словно опрокинутая раковина, укрывшая в сердцевине главную драгоценность Творца. Ленни, конечно, видел рассветы красивее, но сознавал, что запомнит именно этот.

— Я знаю только одну страшную историю, — сказал Хранитель.

— И я догадываюсь, какую, — подхватил Рамзес, разглядывая узор на краях своей чашки. — Это История о короле Галахаде и нажитых неприятностях. Он рассказывает её каждый год, когда полагает, что наша память притупилась, верно, Амбер?

— Верно только то, что ты так и не смог запомнить название, — заметил Амбер. — Значит, одного раза в год маловато. Называется эта история «О короле Галахаде и нажитой карме».

— Существенная разница, — безо всякого выражения отметил Рамзес и зевнул.

— Существенная, конечно, — серьёзно сказал Амбер. — Жизнь всегда непредсказуема, и никому неведомо, где ты окажешься в следующий момент — на коне или?..

В это время Ленни как раз изучал красочный диптих, вывешенный на стене: на первой картинке сказочный рыцарь в полном боевом вооружении на коне въезжал в двери бара с вывеской «Слишком Живое Пиво»; на второй того же рыцаря выносили из бара на щите…

— Всё верно, — обронил Амбер. — Я к тому, что следует называть вещи своими именами. Моя история относится к давним дням, когда ещё и самого Города не было в помине, что уж говорить о нас с вами…

— Задолго до Первой Оторопи? — вырвалось у Ленни.

Никто не ответил ему, только Рамзес, встретившись с Ленни взглядом, пробормотал: «Да не знаю я!» и поторопил Амбера, мол, давай, начинай свою давнюю историю.

— Жил однажды могучий рыцарь по имени Аман, — речь Амбера преобразилась, едва его память коснулась событий столь древних. — Был он весьма состоятелен и родовит, но то ли предки попались нерадивые, то ли звёзды не так сошлись, а уродился наш рыцарь довольно-таки непутёвым субъектом. Падок он был на различные идеи, особенно благородного свойства, великим желанием горел: бедным помогать, принцесс спасать от всяких бедствий, ну, и души врачевать он любил, а как же иначе. Так и жил рыцарь сей в полном согласии со своими идеалами, ничуть не замечая, что не становится лучше от его деяний никому, а почему так — один Творец ведает. Часто бывало, рыцаря прямо на месте в открытую оскорбляли им же «спасённые», но он свято верил в свою миссию и лишь удваивал усилия.

— А Галахад-то где?! — заворчал Рамзес. — Это напоминает какой-то нравоучительный трактат с плохим концом.

— Я решил остановиться на предыстории подробнее, — терпеливо пояснил Амбер. — Здесь имеется определённая причинно-следственная связь.

— Да ну её на фиг! — возмутился слушатель и зевнул снова. — Давай уже о подвигах.

— Подвигов сегодня не будет, — отрезал Амбер. — И вообще, кто бы говорил.

Помолчали. Солнце потихоньку выплывало из-за домов, но сегодня оно казалось сонным и невесёлым. Его лучи будто ощупывали скаты крыш, скользя по ним так нерешительно, как если бы боялись оставить след на ребристой черепице.

— И вот случилось, узнал Аман о легендарном благородстве Великого короля сильфанеев Галахада, да и о подвигах его славных, ну, тех, о которых я не буду сегодня рассказывать. И положил себе примкнуть к королю и его воинству, дабы не одному с несправедливостью-то бороться! И хотя отговаривали его некоторые сердобольные люди, пустился Аман на поиски короля по белу свету, объехал всю землю, да не по разу, но Галахада так и не встретил. Нетерпелив был доблестный сей муж, Аман, стал он уже задумываться — а вдруг да ошибались легенды? А меж тем уж три года миновало как не было.

Рамзес фыркнул, но ничего не сказал. Амбер продолжал, будто не слыша:

— А Галахад как раз в это время пребывал в Аду. Чего он там делал — об этом история умалчивает, но, зная короля сильфанеев, я уж наверняка могу сказать, что были у него только благие намерения… — Амбер запнулся, почувствовав некую двусмысленность, но ощущение прошло, и он снова заговорил: — Как вам известно, один год в Аду здесь за тысячу, поэтому, выйдя оттуда, Галахад обнаружил, что ему на днях стукнуло четыре тысячи лет, хотя чувствовал он себя лишь на свои триста семьдесят восемь. Само собой разумеется, король пребывал в не самом лучшем настроении.

Тут его и увидел Аман, и был так восхищён, что заговорил стихами, и сказал следующее:

— О Великий Галахад!

Я за тебя хоть в самый ад!

А Галахад, вообще-то, совсем не собирался в Ад; к слову сказать, он был только что оттуда. Но раз Аман обнаружил такое страстное намерение, да ещё и в стихах, попасть именно в Ад, туда он и был послан…

— Кошмар какой-то! — сказал Ленни.

Амбер тонко улыбнулся.

— Страшная история, как же иначе! Ад уже в те времена был не тот, что давеча, и бедным демонам-идеалистам туго пришлось в соседстве с Аманом. Но и Галахада не миновало заслуженное возмездие. Совет Мудрых прознал о его проделке и осудил его, поскольку он нарушил Равновесие в Немире посредством лжи и обмана. И это было очень печально, поверьте мне, друзья мои. Напрасно бедный король защищался и кричал, что никого не обманывал, и Аман получил именно то, что хотел… его наказали, и с тех пор никто больше не называет Галахада Великим, хотя почести оказывают прежние.

— Погоди! Как это — не называют, — начал Рамзес, — я сам слышал…

— В официальных документах, — утомлённо пояснил Хранитель.

— Да уж, «печально»! — передразнил Рамзес. — Воистину! Помнится, об этом балладу сочинили, слов не помню, но заканчивалась она чем-то вроде: «Теперь Великий Галахад и сам не рад, и сам не рад…»

— Потом он не раз пытался ворваться в Ад и забрать рыцаря, но там теперь тихий час, а представляете, сколько длится тихий час в Аду?! — и Амбер тоже зевнул, пытаясь подавить вздох облегчения. — Ну, вот и всё.

— Как это — всё?!? — спросил Ленни. — Что за Совет Мудрых?

— Это Девять Мужей, которые блюдут Равновесие во Вселенной. Только в последнее время, между нами говоря, почти не справляются… Но Галахад и по сей день живёт и здравствует, и его приговор никто не отменял.

— То есть?

— Он, понимаешь ли, не подвержен умиранию, — произнёс Амбер почти извиняющимся тоном.

Ошарашенный, Ленни повернулся к Рамзесу. Тот важно кивал, раскачиваясь на стуле.

— Так это что, всё правда? — вырвалось у Ленни.

— Ну да, Галахад бессмертен, — небрежно заметил Рамзес. — Это доказано научно. Зато всё остальное — сплошь легенды.

— Я бы показал тебе его, — подхватил Амбер, не обращая внимания на последнее замечание, — но, к сожалению, из ныне живущих в Немире короля никто не видел. Галахад давно покинул наши края.

— И говорят, что его появление должно приблизить Беспредел, — заявил Рамзес.

Ленни не знал, что и подумать. Одно дело — полёты по воздуху и беседы с великими магистрами, и совсем другое — то, что он только что услышал.

— А-а… — растерянно протянул он. — Так это был он… светлейший из королей, который должен сразиться с силами Тьмы и Хаоса?..

— А кто ж ещё?

— А… книга? — мысль отмирка запнулась, нащупав что-то важное. — Книга, про которую ты говорил, в которой всё это было описано, она…

— Может, выпьем чаю? — пробурчал бывший практикант.

— Сначала завтрак, — непреклонно отозвался Амбер.

— Ага, ты ещё про Орден Кармы расскажи, так и до обеда дойдём…

— Да пожалуйста! Орден появился в те времена, когда люди в своей гордыне стали пренебрегать Предназначением. А потом начали рождаться дети, души которых не соответствовали предначертанному свыше…

Рамзес демонстративно поднялся и направился к плите с чайником в руках. Послышалось журчание воды — это ожил кран над мойкой. Ленни заёрзал. Он хотел прояснить один простой вопрос, а вместо этого получил кучу новых.

— Постой! Что за Предназначение?

Амбер ответил просто:

— Предназначение, или Миссия — то, зачем ты приходишь в эту жизнь. То, для чего ты нужен здесь и сейчас. Вот, помоги мне поставить тарелки.

«Здесь и сейчас»! Мысленно Ленни перенёсся в Настоящий Мир, представил своих друзей, коллег по работе, тётушку… ему стало нехорошо. Ведь он отвернулся от всего этого, и отвернулся давно. Он не ценил того, что было ему дано, там не было для него «здесь и сейчас». Что же получается? Амбер продолжал, не замечая его смятения:

— Один за другим люди, а затем и целые народы, отворачивались от предначертанного, и тогда Магистр Немира создал Орден, отчасти религиозный, отчасти военный, который призван был напоминать людям об истинном пути. К несчастью, члены Ордена (их именовали рыцарями Определённого Образа Мысли, сокращённо ООМ) повадились не столько наставлять, сколько карать, и вскоре поползли слухи, что их законы и заповеди созданы не для человеческих существ. Тех, кто утверждал подобное, прилюдно шельмовали, — тут Амбер запнулся, встретив испуганный взгляд Ленни. — Ну… ты же знаешь значение слова «шельмовать»?

Отмирок, окаменев лицом, безуспешно пытался вспомнить хоть один случай употребления такого термина в местной литературе. Амбер между тем продолжал:

— В то время сохранение Равновесия не было только компетенцией Магистра и Совета Девяти. В исключительных случаях в процесс могли вмешаться высшие расы… («Вот-вот. А такой случай как раз и подвалил», — реплика Рамзеса с места). Недовольство рыцарями нарастало, и однажды со стороны Чёрных Скал пришли те, кто более других был возмущён происходящим… а может, им просто было ближе идти. Эти пришлые верили, что ситуацию можно изменить только через кризис, и ревностно способствовали тому, чтобы зло, копившееся в душах, находило выход. Только так зло может быть преображено и превращено в любовь, говорили они. Когда они взялись за дело, чаши весов ещё больше склонились к Хаосу. И за это люди назвали их Хранителями Абсолютного Зла. Их стараниями Немир переполнился злыми делами и злыми словами, которые почему-то не спешили трансформироваться. Вдобавок архаики и Рыцари Храма начали друг с другом изнурительную войну, и люди пополняли ряды сражавшихся, а кто не хотел воевать, в ужасе бежали прочь, в пустынные земли.

— Ты сказал, «архаики»?

Амбер задумчиво посмотрел на него.

— Ну да, Хранители Зла. Они тогда были волшебниками, — сказал он, словно обращаясь к самому себе. — Они могли заставить кого угодно поверить во что угодно.

— Ты что, хочешь заставить его поверить во всю эту чушь? — возмущённо спросил Рамзес.

Амбер лишь улыбнулся и погладил Ленни по плечу.

— И чем всё закончилось? — отупело поинтересовался тот, не найдя ничего лучшего.

Но, к его удивлению, Амбер, до того говоривший ясным, спокойным голосом, будто запнулся. Его глаза затуманились, на лице отразилось недоумение. Неверной рукой Амбер отодвинул чайник с подносом и присел на краешек стола.

— Чем закончилось? — пробормотал он. — Ну да, определённо должно было чем-то закончиться…

— Да опять-таки появился лучезарный Галахад на белом коне во главе сверкающего войска, и всех спас, — ехидно сказал Рамзес. — Уж конечно, ничего другого автор той книги сочинить не смог.

По всему было видно, что пить чай он передумал. Перекинув через плечо рюкзак, бывший практикант на ходу бросил им: «Увидимся». Но Амбер не пошевелился. Он словно погрузился в какой-то странный транс.

— Да, всех спас, — шептал он, покачиваясь из стороны в сторону. — Должен был спасти, как же иначе. Одного не пойму…

Была в его голосе смутная тревога, и Ленни насторожился.

— Чего? — спросил он, уставившись на двери, хлопнувшие за Рамзесом.

— С кем Галахад сражался? Кто был его врагом в той войне? — медленно и раздельно произнёс Амбер.

«Ну не меня же об этом спрашивать!» — подумал Ленни. Пожать плечами — вот всё, на что он оказался способен.

— А не эти… как их там? Хранители! — предположил он.

Амбер покачал головой.

— Что-то я очень сомневаюсь, — ответил он.

Тут из-за дверей раздался такой страшный звук, что Ленни вскочил, отыскивая глазами какое-нибудь оружие. Бросив накрывать стол к завтраку, они с Амбером выбежали на площадку первого этажа, по меньшей мере, ожидая увидеть Рамзеса, разорванного пополам, но увидели только его спину, исчезающую в одёжном шкафу.

— Обалдеть, — слово вырвалось у Ленни невольно. Впервые он видел, как человек ретировался с подобной скоростью. От кого? Или от чего? Амбер схватил Ленни за руку.

— Я вспомнил, чем всё закончилось, — это прозвучало необычайно громко, и Ленни вдруг понял, что неспроста. — Новый Магистр выработал «Свод законов Немира» и «Кодекс». Архаики утратили способность к волшебству и больше не могли влиять на Равновесие, а рыцарей Храма снабдили уставом с множественными ограничениями полномочий. Вот и всё, — произнёс Амбер с глубоким вздохом, при этом он выглядел словно профессор, только что отчитавший лекцию.

Ленни испытующе посмотрел на него и тут — странное дело! — он услышал… снаружи, с улицы! Что-то, очень похожее на отдалённый шум моря. Но ведь море было далеко…

— Амбер! — донеслось из коридора. — Ты здесь?

И Ленни осознал, что последние полминуты забывал дышать. Воздух ворвался в его легкие с такой силой, что заболела грудь. Но Ленни даже не заметил этого; он узнал голос.

Когда он раздавался громко, этот голос был чётким и вызывающим, чуть заторможенным, но будто способным проникать сквозь стены и мысли. Его хотелось слушать снова и снова. Но чаще обладатель голоса говорил тихо, почти шёпотом, словно ленясь разжимать губы ради такого занятия. Бесшумно, как призрак, он появился в дверном проёме и облокотился о косяк. И Ленни узнал его тут же, вспомнив свой сон.

Архаики. Жители Чёрных Скал. Якобы Хранители Зла. Или не якобы?..

Смуглое лицо с тонкими чертами представляло собой образец того непостижимого, необъяснимого совершенства, которое вызывает суеверный трепет, а насмешливая улыбка, не покидавшая эти, сейчас сомкнутые, уста, заставляла поёжиться. Почти белые волосы беспорядочно рассыпались по плечам, длинные пряди закрывали лоб и глаза, но вот пришелец откинул их, и Ленни вздрогнул, чувствуя, что тонет, захлёбываясь, в океане холодного цинизма и презрения. Такова была сила одного взгляда, адресованного ему. «Вот так, ни с того ни с сего, и узнаешь правду о себе», — открылась горькая истина.

Но что-то в настроении этих глаз вдруг переменилось. Нет, когда Ленни нашёл силы посмотреть в них снова, там по-прежнему колыхалась холодная звёздная бездна, но теперь эту пустоту словно озаряли лучи невидимого светила. Темнота от этого не становилась светлее, но теплее…

Сантариал Деанж не стал здороваться. Он никогда не появлялся просто так, а когда появлялся, обычно не имел времени на церемонии. Потому он не мешкал.

— Что это у тебя?

Ленни понял, что речь идет о нём.

— Ничего, — решительно сказал Амбер, взяв архаика за локоть. Ленни и не подозревал, что Хранитель Архива может выказать столько твёрдости: — Пойдём, я тебе кое-что покажу.

Но Сантариала не так-то легко было сбить с мысли. Он повернулся к шкафу.

— Рамзес. Не прячься. Я знаю, что ты здесь.

Отрывисто, сухо и по-деловому. Разумеется, Рамзес и не подумал показаться.

— Ты сопишь, словно ахинея в курятнике, — добавил Сантариал.

Хранитель нервически закашлял. Видно было, что ему очень хочется отвлечь внимание архаика от шкафа, но он боится вновь подставить под удар Ленни. На его счастье, Сантариал неожиданно заинтересовался им самим.

— Опять куришь? — спросил он, оглядывая терзаемого кашлем Амбера.

— Нет, то есть да, — ответил тот.

В последний раз, когда Хранитель обратился к этой, без сомнения, пагубной привычке, они с Ленни пытались вернуть к жизни очень ценный и очень древний том «Собрания пророческих видений, явленных откровений и мистических спазмов», который, несмотря на колоссальные усилия, рассыпался прямо у них на глазах. К счастью, большую часть данных удалось перенести в нематериальные хранилища, а когда Ленни вернулся прибрать оставшуюся труху и пыль, выяснилось, что кто-то его опередил. По версии вездесущего Рамзеса, Амбер уединился у себя, набил прахом тома старинную трубку и выкурил всё без остатка, после чего провёл весьма беспокойную ночь. Подробности ночи Хранитель обнародовать отказался, да вдобавок напустил такой таинственности, что разбудил естественное любопытство повсюду, где оно мирно дремало.

Ясное дело, Ленни с Сантариалом мгновенно придвинулись к Амберу с двух сторон, едва дыша.

— Что? — замирая от волнения, произнёс Ленни.

Архаик ограничился вопрошающим взглядом.

— Нет-нет, — сказал Хранитель, отстраняясь. — Мои комментарии слишком дорого обходятся окружающим. Не сегодня.

Сантариал мимолётно усмехнулся, и у Ленни возникло предчувствие, что сейчас что-то произойдёт. Оно не обмануло. Добротный деревянный шкаф, по внешнему впечатлению — сущий монолит из древесного массива, мастодонт тех благословенных времён, когда мебель ещё могла пережить человека, неожиданно дрогнул, со скрипом подобрался, и, обронив пару болтов, отправился к ним через комнату навстречу протянутой к нему руке архаика…

Никто не сказал ни слова, только Амбер чуть посторонился, когда шкаф едва не задел его, шествуя мимо с таким апломбом, с таким чувством самодостаточности, какое редко встретишь у живого человека. С момента своего прибытия в Немир Ленни повидал всякое, но именно этот степенно и гордо вышагивающий предмет мебели заставил его утратить ощущение реальности. Челюсть у Ленни отвисла; на какое-то мгновение он даже подумал, что на неё тоже воздействовали тайной силой внушения. Между тем шкаф остановился посреди комнаты, его дверцы беззвучно растворились, и внутри обнаружился Рамзес, сидящий верхом на чьём-то чемодане и держащийся за вешалку. Он вовсе не выглядел испуганным или обеспокоенным, только глаз у него странно подёргивался.

— Ну вот, — удовлетворённо заметил Сантариал, — какая удача, что я тебя встретил. Завязывай уже с этим, а?

— Что он сделал? — спросил Амбер тихо и очень серьёзно.

Не отвечая ему, Сантариал обратился прямо к Рамзесу, который, насупившись, смотрел в пол:

— То, что твой ректор лучший друг и доверенное лицо Магистра — не повод заливать горожанам почём зря. Во-первых, это негуманно. Во-вторых, ты отнимаешь работу у профессионалов. Подумай об этом.

— Смотри лучше за собой, — угрюмо буркнул бывший практикант, — не то дождёшься, что тебя пристукнут в тёмном переулке крышкой от помойного бачка.

— Тебе-то что?

— Мне ничего. Жаль будет тех, кого ты вгонишь в этот искус. Да и Амбер наверняка расстроится…

— Что, правда?!! — с изрядной долей издевательского юмора осведомился архаик.

— Должен сказать, твой беспорядочный образ жизни внушает мне совершенно лишние мысли, — признался Амбер, внимательно разглядывая собственное отражение в отполированной дверце шкафа. — Доходит до того, что даже я не могу с тобой связаться, а это, как мне кажется, уже чересчур.

— И ничто не подсказывает тебе, почему? — Сантариал шагнул к нему. Двигался он настолько изящно и плавно, словно дал себе обещание никуда не торопиться до самой смерти.

— Ну, кому-то же ты должен доверять, — произнёс Хранитель с несколько чрезмерным, с точки зрения Ленни, нажимом. — У тебя, возможно, тысяча причин, но я понятия не имею, какие из них ты считаешь наиболее важными.

— А ты, как и Магистр, хочешь знать всё, — безразлично подытожил архаик, теряя к разговору всякий интерес. — И, так же, как он, ничего не узнаешь…

Но ему не пришлось закончить фразу. Непонятный шум, который Ленни впервые услышал несколько минут назад, теперь просочился сквозь створки окна и достиг их ушей. Снаружи что-то ворочалось, вопило, визжало десятками человечьих голосов. Игнорировать это было уже нельзя.

— Что такое? — Ленни первый выпалил вопрос, возникший у всех одновременно. Амбер обернулся к Сантариалу.

— Не смотри так, я ни при чём! — отстранился тот.

— В другой раз будешь осторожней.

Чёрные глаза вспыхнули неземным сиянием и будто метнули в Хранителя две шаровые молнии: Сантариал мгновенно лишился всей светскости.

— Какого…

Не договорив, он тенью выпорхнул в дверь. Амбер кинулся к окну, дёргая штору, а Ленни остался в одиночестве. Но зато он понял, что неотмирки придают Беспределу отнюдь не шуточное значение.

— Ничего страшного, — сказал Сантариал, вторично появляясь в дверях. — Люди выясняют отношения, — его лицо приняло мечтательное выражение. — Пойти разве посмотреть?

— Шкаф на место верни… — устало обронил Амбер, но закончить не успел. С улицы раздался громогласный синхронный рёв:

— Король! Король!

Сантариал шагнул было к дверям, но остановился. По-видимому, он начинал догадываться, что обречён оставаться на пограничной линии порога без всякой надежды выйти из этого дома — по крайней мере, сегодня. Амбер махнул ему рукой, и архаик после некоторого колебания подошёл к ним. Ленни выглянул на улицу, но тотчас отпрянул: ему показалось, что у него началась морская болезнь. Судя по всему, такие же симптомы наблюдались и у остальных.

Ибо снаружи бесновалась стихия. На главной площади, как в огромной чаше, плескалось безумное людское море голов и воздетых к небу рук. И по этому морю на белоснежном коне, словно на корабле, плыл тот, о ком Ленни теперь знал всё из красочных немирских легенд.

В воздух взлетали цветы. Сотни роз, ещё даже не успевших распуститься. Вот западный склон и лишился весеннего убранства, с грустью подумал Ленни, и тут одна из роз влетела в окно и оцарапала ему щёку. Амбер захлопнул раму и запер на задвижку.

От созерцания вакханалии их отвлёк голос Рамзеса, уже побывавшего на улице:

— Ну всё, ребята! — в тихом отчаянии донеслось из-за их спин. — Раз он приехал — считайте, что Немира больше нет! Скоро нам всем придёт большая хана!

— Тебе точно придёт, — так же тихо отозвался Сантариал, не отрываясь от окна.

Ленни было забеспокоился, однако никто из них не проявлял признаков агрессии. Напротив, выражение глубокой озабоченности, появившееся на лицах окружающих, на мгновение стёрло даже их индивидуальные различия.

— Ленни, на твоих руках кровь, — негромко сказал Амбер и протянул ему носовой платок. Проклиная садоводов и их любовь к колючим растениям, Ленни приложил платок к щеке.

— Надо же, какой! — глубоко вздохнув, со смесью возмущения и восхищения проговорил Рамзес. — Никто ведь не знал, что он приедет! К чему бы такая таинственность?

— Вот именно, — прошептал Сантариал.

— Видишь? — Рамзес ткнул Амбера в бок, кивнув в сторону архаика, — даже им ничего не сказали!

— А может, это и к лучшему? Плохие новости обычно слишком торопятся…

— Амбер, ты у нас историк, — заметил Сантариал, — вот и занимайся историей.

— А почему эти новости плохие? — недоумённо спросил Ленни, стараясь по мере сил разрядить обстановку.

— Дубль два, — скривился Рамзес, — для беспамятных: было предсказано, что Галахад придёт и спасёт Немир. Только что говорили!

— И что тут плохого?

— Раз он здесь, значит, нам действительно грозят все предсказанные ужасы и бедствия, — важно предрёк Рамзес.

— Но разве все не спасутся?

— Кто тебе сказал, что все?!

— Амбер, я не понимаю, чем ты тут занимаешься, — произнёс Сантариал, отвернувшись, наконец, от окна. — Человек совершенно не осведомлён…

— И политически безграмотен, — с готовностью подхватил Рамзес. — Ну, это уж моё упущение…

— Амбер! — сказал Сантариал. — Не пускай его к людям! Иначе случится то, о чём мы говорили.

Архаик произнёс это ледяным тоном, но окружающим тотчас сделалось жарко. В памяти Ленни тут же возник пейзаж, однажды виденный на западном склоне — странное надгробие со странной эпитафией, значение которой не смог прояснить даже Амбер. Непрошеная ассоциация надолго застряла в его мозгу, оставшись даже после того, как за Сантариалом закрылась дверь.

Рамзес шумно выдохнул.

— Нет, этого типа надо запретить! — заявил он. — С какой это радости ты позволяешь им тут околачиваться?!

Амбер оставил без внимания и вопрос, и множественное число. Его интересовало другое.

— Не считаю лишним спросить: и о чём это вы говорили? О светопреставлении или о том слове их четырёх букв, начинается на «ха»?

— А я чем виноват! — мрачно отозвался Рамзес. — Надо было читать статьи о текущем моменте!

— Но мне не кажется, что все эти люди внизу разделяют твоё мнение, — как можно мягче произнёс Ленни. Рамзес лишь усмехнулся.

— Толпа всегда ведома, — теперь, в отсутствии Сантариала, от него снова исходила обычная самоуверенность. — А такие, как Галахад или Магистр, владеют управлением в совершенстве. Как сказал кто-то великий и мудрый: поизучай-ка механизмы управления, и никогда не испытаешь удивления. А ты что думаешь?

Ленни попробовал представить состояние, в котором не испытываешь никакого удивления, но оно настолько ему не понравилось, что он решил: не стоит и пробовать становиться великим и мудрым.

— Думаю, поживём — увидим, — сказал отмирок за неимением лучшего.

— А… не-е-ет! Чтоб его! Шкаф! Нет, вы это видели?!! Как стоял, так и стоит.

— Ну и ладно, ну и пусть, — с готовностью откликнулся Ленни. — Когда он ходил, это было так… неестественно.

— Я к тому, что этот недоумок и не подумал поставить его на место! Чтоб его расколбасило, если хотите знать мое мнение. Ленни, давай, навались!

— Как он это сделал? — произнёс Ленни чуть позже, убедившись, что шкаф совершенно неподъёмный, а они с Рамзесом, пытаясь его укротить, олицетворяют собой всю тщету суетных порывов.

— Это не Сантариал, — опровергая себя же, заявил Хранитель. — Это сам шкаф. Он очень древний, сделан из коры не-помню-какого-дерева, а с ними не угадаешь заранее, что им в подкорку взбредёт. Наверно, ему зачем-то понадобилось выйти, а потом он забыл. С такими старыми вещами иногда случаются приступы амнезии.

— Вот щас тебе! — пыхтя, ворчал Рамзес. — «Амнезия»! У шкафа! Это же не Книга Времён!

— Рамзес, — простонал Амбер, прижав пальцы к вискам, — умоляю тебя, помолчи!

Между тем с отъездом короля вокруг стало необычайно тихо. Но эта тишина не наступила, а «произошла», как происходят события. «Первое событие новой эры», — подумал Ленни. Только что он удостоился чести лицезреть двух высших существ. Оцарапанная щека и стоящий посреди комнаты непокорный предмет мебели убедительно о том свидетельствовали.

— Ты прав, к этому трудно привыкнуть, — сказал Хранитель.

— Ты о чём?

— О Сантариале. Попробуй не смотреть на него. Поначалу кажется, что это невозможно, уж слишком велико искушение, но я преодолел себя и знаешь, что? Теперь, общаясь с ним каждый день, я уже не обращаю внимания на его лицо…

ИСТОРИЯ О ГОБЛИНЕ БÉРНЕ И ЕГО КОЛЮЧЕМ ХВОСТЕ, РАССКАЗАННАЯ АМБЕРОМ

— А не поведать ли мне о Гоблине Берне, который имел колючий хвост и провёл всю жизнь в наслаждениях? — спросил Амбер на следующий день.

— Это с колючим-то хвостом?! — не поверил Рамзес. — Ну, рассказывай!..

— И расскажу, — спокойно отозвался Амбер, — но не сейчас, а когда вернётся Ленни.

— Откуда он вернётся? — отрешённо поинтересовался Ленни, проглядывая газетные заголовки.

— С западного склона. Ты собирался на прогулку, забыл?

Ленни поднял глаза от газеты. Это были удивлённые глаза. Что ни говори, о прогулке он слышал впервые.

— Он забыл, — подтвердил Рамзес. — Нелады с памятью, я ещё вчера заметил!

Ты сказал, что хочешь поглядеть на закат… — сурово провозгласил Амбер.

— Наверно, у нас какие-то особенные закаты, — не без ехидства вставил Рамзес.

–…вместо того, чтобы помочь мне с хрониками Третьей Оторопи…

–…вместо того, чтобы пойти со мной взглянуть на лавку древностей…

–…и ещё мы хотели…

–…короче, было планов немеренно! — захихикал Рамзес, но Амбер его одёрнул, приструнив одним взглядом.

Иди! — решительно сказал он, в упор поглядев на Ленни. — На западном склоне сейчас пустынно, так что все закаты будут твои! А когда вернёшься, поговорим о хвостах.

Оказавшись снаружи, Ленни еле устоял под порывом необычайно сильного ветра, который влетел в распахнутые настежь двери и захлопнул их за его спиной. Ленни почувствовал себя щенком, выброшенным на улицу бессовестными хозяевами. Но он не мог их винить. Не было ничего удивительного в том, что общество Ленни их напрягало.

Появление короля Галахада в Городе подействовало на Ленни, как и на других простых смертных, ставших свидетелями вчерашнего шествия. Мысли отмирка разбрелись в разные стороны, словно глупые овцы, а он, будто терпеливый пастух, пытался согнать их обратно в стадо, но потерпел неудачу. Ночной отдых не принёс ему пользы. Стоило Ленни закрыть глаза, он видел королевские черты, исполненные величия и благородства, и чувствовал такой душевный подъём, что ни о каком сне и речи быть не могло. А порядком надоевшее состояние экстатического восторга лишило его физических и духовных сил. Тем не менее, Ленни не видел другого выхода, кроме как пережить всё это спокойно, потому что изнурительная борьба с самим собой наверняка уложила бы его сразу в могилу.

Нечего и говорить, что он так ни разу и не заглянул в библиотеку. Амбер иронически прокомментировал этот факт за обедом.

«Удивительно, как это ты не пошёл поклониться святому месту!» — заметил он.

«А он сменил веру», — в тон ему отозвался Рамзес, и оба засмеялись.

«Им-то хорошо, они-то привычные», — уныло подумал Ленни теперь. Многовековой опыт здешней жизни выработал у неотмирков прочный иммунитет против всяких чудес. Достигнуть такого Ленни мог надеяться лишь в следующем воплощении. Он вздохнул и вдруг заметил, что стоит на западном склоне возле той самой рощи. Он совершенно не помнил, как добрался сюда.

«Каким ветром меня принесло?»

Ветер не преминул напомнить о себе, обрушившись на Ленни всей своей шквальной мощью. Но отмирок тут же забыл о нём, удивленно глядя вперёд. Там, на полянке, восседала в шезлонге массивная, коренастая, чем-то знакомая фигура. Пока Ленни мог видеть лишь спину неизвестного, но вот порыв ветра отбросил в сторону конец длинной чёрной бороды и…

Сидящий повернулся к Ленни; его глаза улыбались.

— Добро пожаловать, о счастливейший пришелец из мира, который Творец создал настоящим! — пробасил Верховный Магистр. В руке он держал нечто, по форме напоминающее громадный металлический конус. Поднеся его к глазам, Магистр нацелился вверх, и тут Ленни осенило — телескоп!

— Да, звёзды нынче не слишком к нам благосклонны! — заметил Монтернор и отложил телескоп. Ленни с недоумением покосился на небо, плотно замаскированное тучами. — Придётся отрешиться от мудрости богов и обратиться к той, что скрывается в наших душах.

Монтернор лукаво подмигнул Ленни, и тот нерешительно подошёл, спотыкаясь о поросшие травой кочки.

— Надо думать, Вы явились взять что-нибудь почитать из моей личной библиотеки? Сейчас посмотрим, — Магистр запустил руку под подушку, на которой покоилась его голова, и вытянул истрёпанный синий томик. — «Привидения и их поведение». Как, резонирует?

— Не очень, — признался Ленни. Он начисто забыл, что не помышлял ни о какой библиотеке — настолько захватил его азарт при упоминании о книгах. — Привидений и у нас хватает. Хотелось бы чего-то совсем уж необычного.

— Драконов, например, — Магистр снова порылся под подушкой и вздохнул. — Есть одно место… Вам бы точно там понравилось. Когда тучи разойдутся, — тут он гневно глянул на небо, — я найду кого-нибудь, кто сможет Вас туда провести.

И Магистр пробормотал ещё несколько слов совсем неразборчиво.

— Что? — переспросил Ленни, не уверенный, что расслышал правильно.

— Я говорю: есть одно место, в этой книге про драконов, Вам бы точно понравилось, — сказал Монтернор громко, и ветер внезапно стих.

Магистр снова посмотрел на него, но теперь Ленни показалось, что перед ним совершенно другой человек. Он не смог толком разобраться в природе этого ощущения; внешне Монтернор не изменился, разве что стал будто выше и… «Насыщеннее, — мелькнуло у Ленни, — вот верное определение. Жаль, я не художник».

— Вы приходите сюда, чтобы поговорить со мной, — тихо произнёс его собеседник, роняя слова, как дождь роняет капли на зеркальную гладь пруда, рождая круги на воде. Только круги, расходящиеся вовне при звуке голоса Магистра, несли с собой тишину, укрывающую в себе окружающие звуки. — Кто Вас звал?

— Понятия не имею, — сказал Ленни. — Я просто так пришёл.

— Вот оно что. Тогда присядьте.

По знаку Магистра Ленни послушно опустился на прямоугольный камень, выступающий из травы, прежде чем сообразил, что это, собственно, такое. Мгновенно покрывшись холодным потом, он едва не подскочил, но властный взор Монтернора удержал его на месте.

— Просто… так, — повторил Магистр и прищурился. — И как это было? Шли, и шли… и на Вас нашло? И Вы подумали: а не зайти ли к Магистру Немира, я угадал?

— Нет, — честно признал Ленни. — Меня из дома выставили, сказали, что совсем того, безнадёжен уже. Ну, всё равно что сказали… Там, в другом мире, то же самое было, потом меня оттуда просто выжили. Ну, то есть, не нарочно…

Он совсем запутался и не мог взять в толк, зачем вообще начал что-то говорить.

— И Вы не нашли ничего лучше, как прийти ко мне, Владыке Немира, который по определению должен быть страш-ш-но — нет, уж-жас-с-но — занят?

— Точно.

Магистр резко откинулся в кресле, испытующе буравя Ленни своим пронзительным взглядом. Тот перестал нервозно ёрзать и терпеливо перенёс эту процедуру: взгляды Сантариала прошлым вечером были куда как страшнее! Ленни подумал, что начинает привыкать к немирской жизни.

— Что Вас беспокоит? — наконец спросил Магистр.

— Мне нужно задать два вопроса!

— Целых два? Я, признаться, думал, что Вам хватит и одного — как вернуться домой?

Ленни ошарашенно моргнул.

— Вот что Вы должны были сказать, — терпеливо объяснил Монтернор. — Мол, уважаемый Магистр, Вы меня совсем заморочили своей бухгалтерией, знать ничего не желаю, хочу домой! Так? — он вопросительно посмотрел на Ленни.

— Нет, — растерялся тот, — я хотел спросить, почему о приезде короля не сообщали газеты?

— Потому что моё слово в Немире ещё кое-что значит, — сухо проговорил Монтернор. — Сам Галахад не хотел этого, и я пошёл навстречу. А когда состоялся его официальный торжественный въезд в город, мы сообщили главному редактору, что нет смысла освещать в печати то, о чём и так прекрасно осведомлены все, имеющие глаза и уши. Он, конечно, возражал, но король был непреклонен: никаких статей, никаких интервью. Думаю, Галахад отождествляет журналистов с некогда вымершим сообществом менестрелей-сказителей, да и поэтов тоже. Одно дело — народная молва, другое — те, кто имеет с этого выгоду…

— Говорят, даже архаики не ожидали прибытия Галахада? — спросил Ленни как можно невиннее, хотя предполагал, что Магистра вряд ли можно обмануть.

Глава Немира хмыкнул; его плечи затряслись, но Ленни никак не мог понять, от смеха или от омерзения. Лицо Монтернора ничего не выражало.

— Вы, должно быть, знаете, что архаики — одна из рас Немира? — сказал он, наконец. — Одна из древнейших его рас… но этого явно недостаточно!..

Магистр поднялся, заложил руки за спину и отошёл в сторону, созерцая закат.

— На море, — прозвучал его далёкий голос, — с восточной стороны Побережья, лежит чёрная-чёрная пустыня. Вихри чёрного-чёрного песка бродят по ней вдоль и поперёк, и всё кажется безжизненным, выжженным солнцем и опустошённым ветрами. Но там есть жизнь, и она — под землёй.

Магистр повернулся к Ленни и тот увидел его улыбку.

— Прекраснейший город спрятан под Чёрными скалами на западе. Само место носит название мыс Аджано. Бесчисленные этажи с окнами, выходящими на вымощенные мрамором улицы, спускаются на огромную глубину. Вверх и вниз ездят лифты и фуникулёры, бесшумные двери открываются сами. Такова цивилизация архаиков. Они единственные, кто осмелились забраться столь глубоко, и это вызывает законный гнев тех сил, которые освоили это пространство много раньше, — Магистр сделал паузу, усмехнулся и продолжал: — Ну, а самое главное здание, как Вы можете догадаться, принадлежит офис-центру. И сидит там подотчётный мне Генеральный директор НИЦИАД, что расшифровывается как… хотя это не важно, тем более что в народе его называют по-другому.

Ленни слушал, затаив дыхание. Он был поражён и гадал, почему Амбер не нашёл времени рассказать ему о таких важных вещах.

— Думаю, Хранитель намеренно удалил все книги о них из Вашего поля зрения, Ленни, — добавил Магистр как бы между прочим. — Не мне его судить. Ребёнку не дают в руки опасные предметы, пока он ещё недостаточно освоился в новом для него мире, метафорически Вы и есть тот самый ребёнок, не поймите меня превратно.

Не зная, что на это ответить, Ленни сорвал травинку и потерянно вертел её в руках.

— Это был Ваш второй вопрос, не так ли? — небрежно заметил Магистр. — А ещё Вы, наверно, хотели поинтересоваться, что такое Гуманитарное Зло, так сказать, в виде бонуса.

— Ну да… Это то, на чём я сижу, — нерешительно ответил Ленни, постучав по надгробию.

— Да ну? — поддразнил Монтернор. — Неужто я угадал? Наверно, Вы хотите, чтобы я Вам рассказал… и я совсем не против, потому что каждый обожает говорить о себе, ведь это настолько волнующая тема!

— Значит, это всё-таки были Вы?..

— Скажу Вам честно: не помню. Мне столько раз приходилось умирать с тех пор! Для простоты, конечно, можно допустить, что герой и рассказчик повествования вполне тождественны, однако меня беспокоит не это. Поверьте, одно дело — обогатить человека новыми познаниями, и совсем другое — дать ему ключ к пониманию уже имеющихся. Что бы Вы предпочли? Молчите? Не знаете?

— Расскажите мне, пожалуйста, всё, что сочтете нужным, — попросил Ленни. И неожиданно добавил: — Вам ведь тоже это необходимо.

ИСТОРИЯ ОБ УНИВЕРСАЛЬНОЙ ГАДОСТИ, РАССКАЗАННАЯ МАГИСТРОМ МОНТЕРНОРОМ

— Сначала я занимался совсем другим, — сказал Монтернор. — Меня волновала проблема Абсолютного Зла, я искал его формулу, как алхимик ищет философский камень. Я сам стал ходячим экспериментом, проверяя на себе все результаты моих научных изысканий. Постоянные разочарования сопровождали меня: я думал, что нашёл Абсолютное Зло, когда меня предала женщина, когда друг обманул мои ожидания, но — странное дело! — то, что сначала казалось безнадёжным злом, позднее оборачивалось косвенной выгодой. Больно думать, сколько времени я потратил на бесплодные попытки синтезировать то, что было бы до отвращения плохо для всех от начала до конца. Я вообще-то бессмертен: у другого ушло бы на это несколько жизней.

— Что, прямо как Галахад?!!

— Почти. Я не столь знаменит и любим в народе. Так вот, в конце концов я взвесил на весах анализа саму Смерть, но и она не вписалась в нужную схему: ведь после её прихода исчезал сам предмет исследования — человек. Тогда я взглянул на себя изнутри и подумал: что, если секрет Абсолютного Зла кроется в моём собственном бессмертии, что если именно оно мешает мне разглядеть истину?

— А ещё был Магистр Универсального Зла, — продолжал Монтернор будто без всякой связи с предыдущим. — Лично я его не знал, но заочно уважаю. Он поставил себе цель — сделать Универсальную гадость, такую, что б никто не смог сказать, что это не Гадость, — Монтернор усмехнулся. — Что ж, он обеспечил себе жизнь в удовольствие, ведь нет ничего чудеснее для творческого человека, чем долгие годы упорного труда на благо будущего… чего бы это ни стоило. У очевидцев этого процесса были все основания предположить, что он никогда не закончит, но однажды Магистр собрал на городской площади целую толпу обывателей и торжественно возгласил: «О трепещите, ни о чём не ведающие, ибо сейчас я продемонстрирую вам Универсальное Зло!»

Монтернор замолчал, шумно вдыхая и выдыхая воздух через мохнатые ноздри. Молчал и Ленни, поражённый масштабами деятельности предков и их целеустремленностью. Самому ему никогда не пришло бы в голову проводить подобные опыты.

— Так что же случилось? — спросил он, видя, что молчание может затянуться надолго.

— Я всегда останавливаюсь на этом месте, — нехотя объяснил Монтернор. — Дальше рассказывать неинтересно. Ничего не случилось. Ничего он не сделал. Тем самым он обманул ожидания людей, и они, как вы любите сейчас говорить, обломались, а больше всех — Магистр Универсального Добра, так как ему даже нечем было на такое ответить.

— Теперь Вам, должно быть, понятно, почему я живу днём и умираю ночью, — добавил он после паузы.

— Нет, — признался Ленни, — мне это непонятно. И многое другое тоже.

— Совет рассмотрел моё дело и решил, что я должен отдать Смерти всё время, которое потратил на бесплодные поиски Абсолютного Зла, — проговорил Магистр. — Это было, конечно же, справедливо. Будь я смертен с самого начала, я бы не угробил столько дней и ночей на схоластические бредни. Но они великодушно позволили мне продолжить работу, и теперь я отбываю свою карму по ночам, в тиши и покое, а днём живу нормальной жизнью…

— А что сталось с Магистром Универсального Зла?

— Он исчез, — сказал Монтернор. — Пропал неведомо куда. Как написано в древних манускриптах, «не сносила его земля»…

— Но что в таком случае Гуманитарное Зло?

— О, это я Вам сейчас покажу, — уверенно ответил Магистр. — Да и сам посмотрю с удовольствием. Знаете, мне позволено видеть чужие сны вместо собственных — этакая компенсация за то, чего я лишён. Впрочем, в отличие от реальных событий, сны обладают весьма размытой субстанцией, этот сон мне удалось подглядеть лишь потому, что он приснился сразу двоим. И ему и ей…

Странная интонация последних слов не тронула Ленни — он задумался о другом. «Кто-то — или что-то? — позволяет ему видеть сны… Я ведь не спросил его про книгу… ту самую, единственную», — но мысль явилась и упорхнула, а перед Ленни развернулась прямая, как солнечный луч, дорога. Она уходила вдаль, за горизонт, и кроме неё не было больше ничего: ни деревца, ни даже травинки, ни ручья, ни оврага, а только красные пески на много километров вокруг. Никогда в жизни не приходилось Ленни наблюдать в равной степени столь унылую и столь восхитительную картину… «Очевидно, это заря сотворения мира», — подумал он и тут же понял, что ошибся: далеко впереди у обочины дороги виднелась маленькая чёрная точка. Это мог быть только человек или другой двуногий.

Чья-то рука легла на плечо, и голос Монтернора произнёс:

— А теперь подойдём ближе.

Точка стремительно выросла в размерах, превратившись… в Гоблина Берна. Он сидел на песке и вроде как медитировал, раскачиваясь туда-сюда и хрипло напевая. Его колючий хвост вытянулся по песку и подрагивал в такт.

— Взгляните-ка туда! — сказал Монтернор и махнул рукой вперёд.

Без сомнения, там кто-то двигался. Две точки, два пешехода. Запылённые, усталые, они всё явственнее вырисовывались на фоне жгуче-синего неба. На одном был надет белый плащ блестящего покроя, его борода, аккуратно подстриженная, свисала до пояса, как манишка. Другой, величественный и златокудрый, в мантии и латах, сразу понравился Ленни. Впервые увидав героя вблизи, тот мгновенно узнал короля Галахада. Да это просто не мог быть никто иной.

Его выводы не замедлили подтвердиться.

— Галахад! — закричал спутник короля, захлопав в ладоши подобно ребёнку, — ты посмотри, ведь это же хвостатый гоблин!..

Но Доблестный Галахад, герой многочисленных легенд (в т.ч. в стихах) и песен (в т.ч. и в рифму), пребывал сегодня в мрачном настроении. Он никак не отреагировал на эмоциональный выпад соратника, и только усмехнулся кисло, как если бы у него ныл зуб.

— Скажешь тоже, Арон, — буркнул он. — Ну ты посмотри, какой же это гоблин!?.

— Гоблин, конечно, — не успокаивался тот. — Гоблин как есть, вон и хвост есть…

— Ну так вот именно. У настоящих гоблинов хвостов не бывает.

Наступило молчание. Арон задумчиво погладил бороду, и его мудрое лицо осунулось от огорчения.

— Неужели? — только и спросил он.

— Ну конечно. Ты что, не читал трактат Магистра Монтернора «О носителях торсионного зла»? Там все они прекрасно описаны, в том числе и гоблины, бесхвостые они! Думаешь, Монтернор не знал, о чём писал?

Арон не успел ответить: в этот момент Гоблин Берн нарушил степенное течение их беседы. Всё это время он сидел молча, погружённый в раздумья, но постепенно звуки со стороны побеспокоили его. Он поднял голову, и, увидав Арона, издал оглушительный вопль. Вскочив на ноги, он подбежал к ним и принялся дико верещать и щёлкать. При этом знаки, которые Гоблин подавал, несомненно, позволяли судить о наличии у него хотя бы зачатков разума. Однако, на Галахада это не произвело ни малейшего впечатления.

— Макака это, вот оно что, — убеждённо произнёс он.

— Жаль, — расстроился Арон. — А я-то думал, это знаменитый Гоблин Берн. Мне так нужно с ним поговорить!

Возмущённый Берн выпрямился, бия себя в грудь.

— Вот-вот, — не сдавался неукротимый король сильфанеев, — именно так макаки и делают. Пойдём лучше отсюда, а то ещё нападёт.

И они с достоинствам удалились, а Гоблин остался. Он стоял на дороге, размахивая руками, и, видимо, слал проклятия на одному ему ведомом языке. И вдруг произошло нечто кошмарное: у Гоблина отвалился знаменитый хвост! Спустя мгновение хвост вообще исчез, а ещё через несколько секунд появился у короля Галахада! Берн застыл, кажется, только сейчас сообразив, что избавился от величайшего и проклятия и — вот парадокс! — величайшего счастья в своей жизни…

А Галахад просто ничего не заметил. Они с Ароном шли и шли, пока не скрылись из вида, и их следы на песке быстро растаяли…

Картина исчезла. Монтернор сидел рядом с Ленни и грыз ногти. Он был крайне недоволен.

— Простите меня. Не могу смотреть спокойно, — буркнул он и почти зарычал: — Галахад, чтоб его! Не догадаться, что тот сон был вещим! Вот так и наживают «хвосты», теперь ему будет нелегко от него избавиться!

— И что это значит?

— Во сне — ничего. Но проблема в том, что именно тогда в реальности произошло существенное смещение Равновесия, которое сделало последствия… скажем так, более материальными.

Магистр внезапно смолк.

— Впрочем, вполне возможно, это не Ваша забота, — гораздо более спокойно продолжал он, обращаясь вроде бы к Ленни, но глядя совсем в другую сторону. — Да, скорее всего, не Ваша. Очень хорошо.

Ленни не знал что подумать. Похоже, у Монтернора тоже завёлся голос в голове — и даже не один…

— Так Вы не хотите книгу о привидениях? Нет?

Ленни вздрогнул, не вписавшись в резкий поворот разговора. Магистр с хитрым видом вынул из-под подушки тоненькую книжицу в бледно-зелёной обложке, и, раскрыв его наугад, ткнул пальцем в середину страницы:

«Магистра не было. Ленни сидел на том самом надгробии с удивительной эпитафией, которое увидел несколькими днями ранее. Он почувствовал, что продрог до костей».

Ещё не закончив читать эти слова, Ленни проснулся. Поймав на лету ускользающий смысл фразы, он затравленно огляделся. И холм, и он сам были на месте, но Магистр с шезлонгом пропали без следа. И лишь поясница настойчивыми покалываниями напоминала о том, что последний час он провёл, сидя на холодной могиле…

Между тем главные герои драмы с участием Гоблина Берна и не подозревали о том, какой фурор вызвали в высших сферах. Дни, наполненные для Ленни Мантуера столь эпохальными событиями, оказались очень спокойными для Галахада и его спутника, хотя последний, признаться, был не слишком этому рад. Не считая торжественного въезда, инсценированного по большой просьбе Магистра, оба были предоставлены сами себе. Почти сразу по прибытии в Город они перебрались на постоялый двор, отклонив приглашение Магистра остаться; можно было не сомневаться, что, поступая таким образом, король отвечал любезностью на любезность. Редкостное трудолюбие журнальной братии вскоре сокрушило его инкогнито, и теперь в общении с прессой Галахад счёл за благо держаться формулировки «визит частного порядка». Это избавляло Магистра от необходимости оглашать официальный комментарий и давало ему необходимое время выждать, как желчно выразился Арон, «пока Немир не треснет по швам и осколки не посыплются согражданам за шиворот».

Сам Галахад не разделял этих пессимистичных настроений. Должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы лишить короля сильфанеев его обычного боевого настроя. А Беспредел никак не являлся чем-то «из ряда вон выходящим»: он был предсказан много лет назад.

И всё же Арон беспокоился. Целитель не привык сидеть сложа руки, но Магистр, как назло, затягивал их отъезд по разным туманным причинам. Изо дня в день напряжение внутри Арона вулканически возрастало; видимо, это чувство также передавалось Монтернору по каким-то астральным каналам, ибо однажды он передал с посыльным записку, в которой значилось: «Держитесь. Я обнаружил кое-что интересное!»

— Везёт ему! — ехидно заметил Арон, с которым король поделился содержанием записки. — Хоть бы намекнул — чего секретничать! Не маленькие.

За недели вынужденного бездействия целитель растерял всю свою лояльность к властным структурам. Но ему неожиданно повезло. Вдохновлённый героическим видом Галахада, посыльный расчувствовался и детально обрисовал друзьям встречу Монтернора с Инферналисом, упомянув про знакомство Магистра с очень примечательным архаиком. Этот архаик, похоже, навёл такого шороху в резиденции Магистра, что сохранить его деятельность в секрете не представлялось никакой возможности. Ну а всё остальные «детали», как водится, были плодом коллективных домыслов челяди Монтернора.

— А, понятно. Магистр в таком восторге, что ему не до нас! — неумолимо диагностировал Арон, отпустив посыльного с ответом, содержащим заверения в бесспорном и нерушимом уважении к адресату.

— А может, и секрета никакого нет, — ответил Галахад, пожав плечами. — Просто проверка связи.

— Ох, боюсь, ты прав.

Следующая записка была ещё лаконичней: «Скоро ветер подует в Ваши паруса».

— Нет, он издевается! — негодовал Арон. — Какие паруса?!! Мы с тобой сидим тут ахинея знает сколько. Скоро заплесневеем, как древесные грибы под июньским ливнем.

— А по мне тут неплохо, — возразил король, с удовольствием оглядывая апартаменты.

С жильём им и вправду повезло. На постоялых дворах существовали свои законы гостеприимства, и хозяин изо всех сил старался не заострять внимание на двух посетителях, закутанных с ног до головы. Но всё же он не удержался и крякнул, когда Галахад попросил предоставить им комнату «со сносными условиями за умеренную плату». Здесь окончательно стало ясно, что таиться дальше бессмысленно; Галахад лишь выразил надежду, что его белая лошадь, подаренная Магистром накануне и с почётом опредёленная в стойло, доживёт до отъезда в мире и покое и не будет разорвана на автографы.

— Давным-давно у меня был конь Галарих, Вороной Вихрь, — поделился король с другом, вспоминая тот вечер. — Его ещё называли «Затмевающий Звёзды». Вот за кого я не стал бы переживать! Этот конь мог лягать обидчиков всеми четырьмя ногами, кусать их и одновременно пытаться сбросить того, кто осмелился залезть ему на спину. То есть меня. Понятно, что с таким характером ему не удалось просуществовать долго. Я молился Творцу и просил даровать Галариху бесконечную жизнь, но мои молитвы не были услышаны, и я не виню Всевышнего. Немир с самого сотворения стал для него большой проблемой, которую не стоило увеличивать за счёт лошадей и их жертв.

— Вы уже приступили к Вашим мемуарам? — поинтересовался Арон.

Галахад озадаченно посмотрел на лист бумаги, лежащий перед ним. От нечего делать он нет-нет да и принимался творить, но желанные плоды не спешили сыпаться с ветвей древа фантазии. У короля не было вдохновения, и окружающая обстановка тому способствовала. «Комната со сносными условиями за умеренную плату» была лишена небрежного очарования, свойственного жилищам пишущих людей. Всюду прибрано, ни складок, ни вмятин, обои хоть и в цветочек, но сравнительно новые и, главное, вызывающе чистые стёкла на окнах. Последние не оставляли никакого шанса свободному творчеству. Рисование пальцем по стеклу, очень помогающее мыслительному процессу, было здесь невозможно. Оставалось только бестолково марать бумагу, чему королевское сердце упорно противилось.

— Не могу же я начать свою биографию с истории про лошадь! — пожаловался Галахад.

— Какая разница, с чего начинать книгу, которую гарантированно издадут миллионными тиражами! — заметил Арон и зевнул. — Если я Вам больше не нужен…

Галахад отпустил его чисто королевским жестом, и Арон удалился в свой угол.

Желтоватый круг, прорисованный светом настольной лампы, становился всё отчетливее по мере того, как сгущалась темнота. Галахад продолжал сидеть, пытаясь вызвать в памяти потрескивание костра, журчание лесного ручейка, шёпот ветра в кронах деревьев и другие звуки, сопровождавшие его в те минуты, когда внутри что-то просыпалось, и он мог тотчас же начать писать… мог, но не начал! Такое повторялось сотни раз, но не теперь. Отчаявшись воскресить утраченное вдохновение, Галахад поднял голову, взглянул в окно и увидел её.

Луна мягко сияла в прямоугольной раме окна и была точно такой же, как всегда. Её лучи достигли дна взирающей снизу души, древней, как она сама. Галахад придвинул к себе бумагу. Из небытия на свет выплыла первая строка.

«Я бессмертен. Для меня не существует времени, заключённого в часах. Поэтому, когда я прошу Арона разбудить меня в семь тридцать, то всегда чувствую неловкость, ведь на самом деле я не знаю, что это значит. Это не время, а реальность в самых разных воплощениях протекает сквозь меня, отражаясь и преломляясь в клетках моего тела. Правда, теперь эта реальность всё убыстряется и уплотняется, а мне приходится становиться всё прозрачнее и невесомее. Однако это не разлучает меня с землёй, скорее наоборот… Ведь я родился на стыке времени и пространства и обитаю здесь, среди смертных, потому что являюсь лишь частным подтверждением, а не опровержением законов великого Творца.

Я совершенен. Говорю спокойно, ибо это — факт. У меня нет необходимости шлифовать душевные качества путём упорного самовоспитания; всё было дано мне однажды вместе с вечной жизнью. Мне никогда не узнать смертельной агонии, в которой человеческая душа очищается, принимая в дар космическую бесформенность, чтобы впоследствии воплотиться вновь в новом качестве.

И, однако, я стараюсь не думать об этом.

Я не всегда был бессмертен. Теперь-то я понимаю, что телесные существа могут обрести вечную жизнь, стоит им войти в синхронность с каким-либо процессом, идущим бесконечно. Эта синхронность реализуется через их дела и идеи; чем выше уровнем процесс, тем он длительнее, тем больше шансов удлинить свою жизнь…

Я не ставил неумирание в качестве основной цели. Но я всегда жаждал помогать другим и направлял все силы в это русло, оставляя для себя лишь самую малость. И вот к моменту наступления старости я обнаружил, что силы мои не убывают, а восполняются Творцом, и ещё прибывают. Это происходит по сей день».

Перечитав написанное, Галахад недовольно изогнул бровь. Бумага, заключившая в себе его мысли, сделала их плоскими. «Но выжечь прямо в сердце огненные руны способен лишь Творец», — подумал король. С этой мыслью он отложил ручку и погасил лампу.

— Сегодня мне опять привиделся тот повторяющийся сон, — поделился Галахад, завершая утреннее умывание. — Помнишь, мы будто шли с тобой песчаной дорогой чёрт-те куда, а потом повстречали макаку с колючим хвостом. Гляделки — что твои плошки, желтушные такие… Там ещё Монтернор был. Всё показывал на нас пальцем откуда-то сверху. Представляешь?

Арон, углубившийся в чтение утренней газеты, поднял на короля воспаленные глаза. Несмотря на усталость, он почти не спал эту ночь: вчерашнее совещание у Верховного Магистра произвело на целителя самое удручающее впечатление. А речь Монтернора была просто шокирующей. В таких обстоятельствах колючие макаки как-то не укладывались в голове.

— В этом сновидении, бесспорно, присутствует некий символический смысл, — запинаясь, с усилием произнёс Арон, — и, если Вашему Величеству угодно, я могу…

— Нет, нет! Я вовсе не хочу, чтобы ты рылся в своих астрологических книжках! Прошу тебя, не напрягайся!

Пробормотав что-то насчёт свежего воздуха, король подошёл к окну и распахнул его. Арон прислушался: ему померешился странный шорох, который стих мгновением позже. «Наверно, мантия волочится по полу, — подумал он. — Галахад вылез из старых дорожных сапог на платформе и красуется в парадных, а мне постоянно что-то чудится».

«Надо подкоротить», — заключил целитель со свойственной ему практичностью. И сделал пометку в ежедневнике.

Глава десятая

В мире нет ничего страшнее нас самих.

Туви Янссон

Неудивительно, что после всех приключений Ленни решил покончить с уборкой в доме. Амбер горячо поддержал его и даже присутствовал при торжественном водворении в кладовку уборочного инвентаря. По мнению Хранителя, «наведение красоты всегда требовало слишком много сил, времени, здоровья и денег». И всё бы ничего, но это чересчур затягивало…

Ленни уже не доискивался чужих тайн. С тех пор, как у тайны появилось имя, он счёл дальнейшее расследования недопустимыми. Единственное, что он себе позволил — беззлобно поддразнить Рамзеса, который явно побаивался архаика. Обычно тот смущался, если Ленни удавалось подловить его на чём-то неподобающем; но не теперь. Практикант лишь посмотрел на него хмуро и заявил, что от таких типов лучше держаться подальше.

— О нём чего только не говорят, — прибавил он мрачно, — в Городе и окрестностях.

По-человечески Ленни понимал жителей Города и окрестностей: о Сантариале было сложно чего-нибудь не сказать. Но это, опять-таки, характеризовало скорее их, нежели его.

Вместе с весенним разливом реки в Город пришли беженцы — жители окрестных деревень, а с ними — вести о двух армиях на севере, которые сцепились насмерть. Как-то Ленни спустился в нижний город и не узнал его — всюду стояли возведённые на скорую руку деревянные навесы, где переписывали и распределяли вновь прибывших. Понаблюдав за людьми, Ленни пришёл к выводу, что их пригнала в Город паника, а вовсе не хищнические действия захватчиков. Впрочем, оказавшись за городской стеной, паника сама собой сходила на нет. Город стойко держал оборону от слухов. Вскоре беженцев отправили на южную окраину, и опять наступило затишье.

Война была ещё далеко; за рощей, за холмами, за пределом видимости человеческого глаза. Ленни не раз напряжённо вглядывался вдаль, предвкушая со страхом и любопытством появление того, что существовало лишь в умах и разговорах окружающих. Но видел только слабый дымок в долине Дивной, да редкие сполохи белёсого пламени, да ещё прилетали оттуда взволнованные птицы, сбивались в стайки и сидели тишком, и дико было на это смотреть. Изредка чьё-то робкое чириканье прорывалось сквозь завесу молчания, и тогда ослабевшие крылатые создания изливали боль своих маленьких душ в коротком страстном концерте, который заканчивался столь же неожиданно. И от этого становилось ещё тоскливее.

Однажды, гуляя, Ленни забрёл довольно далеко и уже хотел вернуться, как вдруг наткнулся на тщедушное тело, лежащее на обочине дороги. Оно могло принадлежать ребёнку; Ленни долго разглядывал застывшие черты лица, сведённые судорогой пальцы рук, лохмотья, едва прикрывавшие израненные бока, пока не понял, что это не ребёнок, а низкорослое существо какой-то неведомой расы… Он умер недавно — это всё, что смог Ленни понять.

Впервые он повстречал смерть так близко — не героическую или романтичную литературную версию, а её прототип, такой как есть, однако это не стало для отмирка шоком. Внутренним наитием он знал гораздо больше, чем могли поведать ему книги. И мог бы поклясться, что, глядя в эти остекленевшие глаза, отражавшие небо, прожил не одну жизнь. Ленни перенёс умершего в овраг и забросал землёй и дёрном, дав себе слово вернуться и построить настоящую могилу.

Больше он за город не ходил.

Амбер просто запретил это делать.

— Ты же фаталист, — проворчал Ленни в ответ, но спорить не стал.

— И, пожалуйста, не забывай предупреждать, куда и зачем выходишь.

— Ну, уж это нет! — отрезал Ленни, обидевшись на недоверие друга. Рамзес горячо его поддержал:

— Он так ничего и не увидит, если будет сидеть здесь!

— Если так пойдёт дальше, сообщение могут закрыть, и он вообще не вернётся домой. Что ни говори, Ленни, а мне трудно поверить, что ты хочешь именно этого.

— Пусть ходит со мной, — решительно заявил Рамзес. Амбер мучительно вздохнул: решение явно не показалось ему оптимальным. Но он ничего не сказал, вероятно, рассудив: лучше Рамзес, чем вообще никого. Дальнейшие события показали, что провидцем Хранитель Архива не был…

— Важно быть на острие процесса, — говорил Рамзес, широко шагая рядом с Ленни по аллее, окаймлённой тополями и липами, — или находиться в потоке, если это выражение тебе больше созвучно.

Отмирок смотрел ему в рот.

Он понимал, что это глупо, но не мог ничего поделать. Слушать, как Рамзес рассказывает о процессах, и не смотреть ему в рот, было немыслимо.

И всё-таки, Ленни вскоре заметил, что, концентрируясь на голосе Рамзеса и на его мимике, он совсем не поспевает за ходом его рассуждений. Раздосадованный, что ему вновь не удалось продержаться на заданной высоте полёта мысли, Ленни попробовал собраться, встряхнуться, но с ужасом почувствовал, как на него наваливается сон…

— Загрузно, да? — понимающе изрёк Рамзес. — Так оно всегда, поначалу-то.

Ленни вздохнул, раздумывая, что же будет, если он уснёт на ходу.

Когда-то (не так давно) он мог бы поклясться, что знает о Рамзесе всё — или, во всяком случае, многое. Но кое-что явилось для него неожиданностью. Оказывается, ко всем своим замечательным качествам Рамзес был ещё и кайфоломщиком, вернее, его так называли многочисленные жертвы. Первым это слово произнёс Амбер; он тут же смутился, закашлялся и попросил Ленни «не думать ничего такого». «Такого», и в самом деле, не было; просто, как юноша образованный, начитанный и идеологически подкованный, Рамзес считал целью своей жизни просвещение Ни о чём не ведающих, Спокойно живущих сограждан. Ибо, как можно жить спокойно, говорил Рамзес, когда в Немире такое творится! Пока вы сидите у себя дома, занимаясь готовкой и стиркой, происходят перемены глобального масштаба, но вы, даже в кои-веки выползая на улицу, всё равно ничего не замечаете! Где ваша ответственность за судьбу планеты?! Где нравственные принципы и устремления?! Где, в конце концов, банальная взаимовыручка?!

Учтите, говорил Рамзес согражданам, настанет миг, и вы прозреете, но будет поздно. Беспредел настигнет вас и расплющит; выживут лишь те, кто осознанно хочет измениться к лучшему… Не спите! Не спите! «Прогресс, как танк, ревёт, готовясь раздавить!»¹… как правило, дальше Рамзес переходил на метафоры одна другой краше, можно было заслушаться! Так он говорил, и снёс не одну крышу… Те, кто пытались упираться, получали по полной программе — Рамзес уверял их, что они сознательно избегают проработок, но это недолго продлится, ибо время нынче движется быстрее, чем в былые годы; отсюда, дескать, и неточности во многих предсказаниях. После такого спокойно живущие граждане начинали постепенно терять радость спокойной жизни, и процесс этот оказывался необратим. Так что, «кайфоломщик»… да, пожалуй, это было верное определение.

Сейчас кайфоломщик и его спутник внезапно оказались в центре толпы, по случайному совпадению состоявшей из многих Не обращённых и Не убеждённых Рамзесом людей; обычно они старались не попадаться на глаза, но так уж вышло, что Рамзес их приметил, а они увидели его. Надо сказать, люди эти в основной массе были обычные, сероватые и скучноватые, но, в общем, безобидные. Увидев Рамзеса, они затряслись от страха, а их лица, и без того невесёлые, сделались совсем кислыми. Что касается Рамзеса, то он уверенной походкой направился к ним, несмотря на все попытки Ленни удержать его от необдуманных действий.

Из толпы выступил длинный, худощавый обыватель с нервным взглядом. Вся его фигура чем-то походила на вопросительный знак. Дёрнув щекой, он беспокойно глянул на Рамзеса и дрожащим голосом произнёс:

— Хочешь сломать нам кайф?..

И тут Рамзеса прорвало.

— Да! — закричал он в экстазе праведного негодования. — Я хочу сломать ваш дурацкий кайф, чтоб вам пусто было, и сделаю это прямо сейчас!..

Зря он это сказал. Бывает, что и овцы перекидываются в волков. Как раз такой случай и назрел; не успели пришельцы оглянуться, как мирные граждане, только что настроенные благодушно, или уж во всяком случае, безразлично, вскипели и, сплотив ряды, двинулись на них. Одни были вооружены зонтиками (к вечеру намечалась гроза), другие агрессивно подняли трости, а селяне, приехавшие на праздник, повыскакивали из-за прилавков, схватившись за вилы. Никто не любит, когда ему ломают кайф.

Поначалу Ленни не поверил в кровожадные намерения граждан — ну, а кто бы на его месте поверил! Только что они с Рамзесом были сами по себе, а толпа — сама по себе, и вот поди ж ты! Как позднее объяснил им Хранитель, произошло что-то вроде «цепной химической реакции», совпадения несчастных обстоятельств, в результате чего друзья по уши влипли в эпическую драму…

— Хватай их! — взвизгнул худощавый тип, поспешно прячась за спины остальных; толпа заревела, и через секунду вся эта человеческая масса просто размазала бы Ленни и Рамзеса по асфальту… Но, к счастью, Рамзес был не так уж оторван от действительности, как могло показаться с первого взгляда. Сообразив, что дела принимают неинтересный оборот, кайфоломщик высоко подпрыгнул и рванул с места со средней скоростью джипа, форсирующего финишную прямую ралли. За ним — Ленни, нежданно обретая силы и второе дыхание.

Преследователи тоже не дремали: они легко взяли заданный Рамзесом темп, и теперь пыхтели позади, подбадривая друг дружку боевыми выкриками. И пошла погоня — кстати, весьма увлекательная, поскольку ландшафт местности был неровный, древняя мостовая обветшала, да и лужи местами попадались. То и дело кто-нибудь из преследующих спотыкался и падал, ругаясь на чём свет стоит, но Ленни не оглядывался. Ему было так страшно, ведь никто никогда не гнался за ним с вилами наперевес, и Творец знает, чем это ещё закончится! Он видел только мелькающие пятки Рамзеса, который бежал всё быстрее…

В небе кружились птичьи перезвоны; ветер носился над Городом, тревожа ветви деревьев, отягощённые крупными цветами. Атласные лепестки усыпали капот странного механического экипажа, стоявшего в одном из переулков. Весна в Немире вступила в пору бурного расцвета, что означало сезон повышенного спроса на кисти, краски и холсты. Впрочем, это никоим образом не коснулось двух архаиков, затаившихся в экипаже под прикрытием раскидистых ветвей.

Свету и теплу все представители этого народа предпочитали мрак и холод. Дождь с ледяным ветром загоняли в дома скверну, которая всегда ассоциировалась у архаиков с людьми. На морозе не погуляешь по улице, распевая под настроение неприличные песни, и не сунешься в кабак, чтобы лишний раз надраться — святая истина. В то же время, неприязнь архаиков не относилась исключительно к людям. Они вообще были чужды дружбе и любви до гроба, а просто приятельские отношения считались у них пижонством. Однако, упомянутая пара составляла исключение из всех неписанных правил, хотя сами они вряд ли смогли бы объяснить, в чём оно…

Последние полчаса оба сидели, не шевелясь, напряжённо уставясь в пустое пространство улицы, словно ожидали, что ниоткуда возникнет нечто ужасное и полностью завладеет их вниманием.

— Думаю, это всё-таки глупо — торчать тут, когда у нас в кои-веки полная свобода действий, — подал голос один из них, сидевший за рулём. — Нет, правда, Сантариал, действовать — значит, двигаться вперёд, а движение — это жизнь!

Сидевшего за рулём звали Нандоло Грободел; и, хотя его несомненно древняя фамилия, переведённая на нынешний язык, потеряла в своём благозвучии, носителя вполне устраивало впечатление, которое она производила на людей.

— Немир дышит на ладан, и чем дальше, тем глубже, — произнёс он, чтобы не молчать. — Нет, серьёзно, я не могу больше тут сидеть.

— Иди побегай.

Если ничто тому не препятствовало, Нандоло думал и говорил почти одновременно. Это экономило силы и время, однако не означало, что данный конкретный архаик был болтуном — следовало ещё потрудиться, чтобы расшифровать форму, в которую облекались его откровения.

— Галахад здесь. Ну и как тебе это понравится? — своим вопросом Нандоло подразумевал вероятные перемены в умах и сердцах обывателей. Сантариал лишь покачал головой.

— Что, неужели?! Ничего восхитительного, удивительного… даже ужасного?! С ума сойти, — Нандоло выглядел разочарованным. — Это называется «ничего особенного». Ненавижу подобные состояния.

— Прорабатывайся.

На пульте замигал сигнал связи.

— Как у вас дела? — послышался голос Инферналиса. Архаики переглянулись.

— Как обычно, — отозвался Сантариал. Нандоло неодобрительно нахмурился, искоса поглядывая на него. Оно и понятно. Как обычно… Ничего особенного… Близнецы-братья разговорной речи.

— Значит, всё в порядке? — подозрительно поинтересовался начальник. — И мне не нужно вас контролировать?

Судя по его виду, Сантариал чуть было не ответил: «Нужно, дорогой мой, ещё как нужно», но сдержался и промолчал. Сигнал погас.

— Жаль, что мне приходится уживаться с таким выражением на твоём лице, — искренне сказал Нандоло.

Сантариал лишь ухмыльнулся. Подобная ухмылка — одним уголком рта — как правило, не вела ни к чему хорошему. Кажется, это сам Инферналис придумал о своём сотруднике байку, что у того, якобы, повредился лицевой нерв после встречи с ахинеей, которой, понятное дело, повезло гораздо меньше. Нандоло же склонялся к версии родовой травмы. Сколько он его знал — Сантариал редко улыбался от души, и эти случаи следовало заносить в Анналы.

— Как по-твоему, зачем он звонил?

— Напомнить, что тебе пора заняться аутотренингом, — машинально отозвался Нандоло. — Кстати, если серьёзно, у него был повод поговорить.

— Неужели?

— Тот тип, которого мы отправили на общественные работы, застрелился.

— Это ты виноват, — отрешённо заметил Сантариал, глядя куда-то вдаль.

— Я думал, ему не повредит, если он поработает немного на общество, как работал на себя.

— Ты был чересчур убедителен, — голос Сантариала звучал так же невозмутимо. — Впрочем, всё правильно: ему это действительно не повредило.

Нандоло досадливо поморщился, потирая пальцем правую бровь, что свидетельствовало о крайней степени нервозной раздражённости.

— Разве не лучше искупить вину добрыми делами, чем гнить в казематах несколько лет? — поинтересовался он.

— Это ты так считаешь.

— В том-то и дело!

Они обменялись сердитыми взглядами.

— Ему ещё повезло, — довольно резко заявил Сантариал.

— Ага. Больше, чем тому фабриканту, которого по твоей наводке обвинили в торговле людьми. Ему пришлось выплатить кучу денег разным инстанциям, чтобы откупиться. Я, конечно, не против прибавки к жалованью, но он разорится окончательно!

— Нет, — сказал Сантариал. — Он такая сволочь, что вряд ли.

— Всё равно. Если так шевелить всех богатеев, скоро у нас не останется совсем никакого рынка. Его предприятие потребляет сорок процентов шерсти, идущей из Порто-Фенко. А машинный магнат, живущий напротив, залпом скупает то, что теперь называется художественными произведениями. На что будут жить люди творчества?!!

Последнее прозвучало словно вопль погубленной души, который улетел никуда. Легче было привить на мысе Аджано сильфанейскую моду, чем выжать из Сантариала хоть какую-нибудь эмоцию.

— Извини, — сказал Нандоло. — Увлёкся.

Сантариал откинулся на спинку сиденья, рассеянно вертя на пальце кольцо принадлежности к высшему эшелону.

— Я иногда задумываюсь, — произнёс он, — почему в Незапамятные Времена из Немира выслали всех поэтов, а художников и музыкантов оставили? По-моему, это несправедливо.

Нандоло долго и пристально смотрел на напарника.

— А я иногда задумываюсь, — в тон Сантариалу ответил он, — почему, когда я так говорю с тобой, мне хочется поверить в существование ангелов, демонов и…

— Творца?

— Вот не надо мне тут про Творца! Творец — это суровая реальность, рабочие будни. Только про него и слышу. Я хотел сказать, во Всеобщее Благо, которое греется где-то на песочке и машет нам лапкой.

Сантариал лишь кивнул, но ничего не сказал. Вопросы веры в Немире обычно не обсуждались: этот принцип соблюдался всеми (ну, кроме новаторов вроде Рамзеса). Слишком эфемерной была граница, отделяющая самый первый из сотворённых миров от некоего запределья, где обитали лишь тонкие структуры и где материя и мысль существовали в неразделимом единстве.

Правда, в свете последних событий всё больше граждан Немира традициями пренебрегали, и это тоже было понятно. Чем страдать в одиночестве, куда как проще поделиться своими сомнениями и страхами с соседом, чтобы тот передал другому, и пошло-поехало. Тем хуже для них, тем хуже…

— Кстати, о буднях, — сказал Нандоло деловито. — Сегодня, кажется, праздник у некоторых. Исхода Весны, или нечто вроде. Народ гуляет и развлекается. У меня предложение: двинули к центру. Небольшая потасовка с парочкой смертельных исходов — как раз то, что нужно.

Сантариал взглянул на часы, украшавшие приборную доску. Стекло давно отлетело и болталось на одной пружинке, но часы, неизвестно чьими молитвами, продолжали трудиться, дробя немирскую вечность на секунды, минуты и часы.

— Половина шестого, — сказал он. — Мы можем не успеть.

— Что ж, тогда нам представится редкостная возможность насладиться обществом тех, кому хорошо.

Поначалу Сантариала развлекали человеческие дрязги: они казались ему переборами расстроенного инструмента. Но потом он понял, что по тональностям, регистрам и набору мелодический вариаций люди инструментам в подмётки не годятся. И вообще, они — самые банальные существа во всех мирах.

Возьмём хотя бы этих. Обожают сидеть друг у друга на голове. За столько сотен лет не уяснить, что толпа всегда более управляема.

Точкой обзора архаики выбрали площадку на небольшом возвышении, откуда неплохо просматривалась городская площадь и скопление народа. Навскидку Сантариал насчитал человек пятьдесят. Пятьдесят человек слонялись туда-сюда с важным видом, ничем особенно не занимаясь. У них не было ни идеалов, ни просто ценностей, понятных представителям высших рас, к которым архаики, естественно, причисляли себя. Нандоло был прав. Он всегда прав.

— Привет, крошка! Отлично выглядишь. Одеваешься в детском магазине?

Девушка, переходившая улицу перед экипажем, шарахнулась куда-то в сторону, спасаясь от насмешливых выкриков Нандоло. Вдохновлённый довольным взглядом Сантариала, тот уже озирался в поисках следующей жертвы. У Нандоло всегда отлично получалось доводить людей. В служебном ресторане на мысе Аджано он частенько собирал целые толпы, закатывая необычайно талантливые импровизации на тему разговоров, подслушанных в Городе. Он сыпал фразами, не задумываясь ни на секунду: это и было самым комичным. Наверно, Нандоло с успехом заменил бы всех оставшихся в Немире деятелей культуры и искусства, если бы слова «лояльность» и «политкорректность» хоть что-то значили для него.

Благодаря покровительству Магистра, во всём соблюдавшего нейтралитет, архаиков в Городе всё же терпели, если, конечно, не ловили за руку на провокационной деятельности. От немедленного шельмования их спасала уникальная способность отвлекать от себя внимание и становиться практически незаметными. Наряду с чтением мыслей талант этот присутствовал абсолютно у всех.

— Ты считаешь, это нормально, когда женщина хочет похудеть, чтобы соблазнить мужчину, выйти замуж, родить и снова стать толстой? — спросил Нандоло, тяготясь вынужденным бездельем, пока улица пустовала. Такие риторические вопросы были вполне в его духе. Не получив ответа, он обычно задавал следующий и мог продолжать так до бесконечности.

— Ты представляешь, их называют неотмирками, как и нас, только прибавляют «люди», — снова подал голос Нандоло, с отвращением разглядывая вызывающе лазурное небо. — А мы, значит, нелюди. Гуманоиды! Правящие круги без конца нас унижают!

Сантариал жестом прервал этот гневный монолог, указав на толпу, в которой что-то происходило. Нандоло тут же насторожился.

— Ахинея задери его за хвост, — пробормотал он в качестве комментария, вглядевшись, — Никак это Рамзес, лаборант нашего дорогого…

Улыбка снова коснулась губ Сантариала, теперь она была мечтательной и почти нежной, — так бабочка задевает крылом цветок, пролетая. Нандоло, однако, предпочёл бы ей самую зверскую гримасу.

— Итак? — начал Сантариал, подняв бровь, — с чего начнём?

— Нет уж, — отказался Нандоло, — отбой. Против такой конкуренции мы ничто.

— Ну, хоть посмотреть?

— А у тебя истерикон не начнётся? Лично я пас. Пойду куплю кефиру, и домой.

Вздохнув, Нандоло взял деньги и, путаясь в полах длинной одежды, выбрался из экипажа. Спустя минуту он возвратился и со словами «Подержи пока» вручил Сантариалу кефир, а сам полез на заднее сиденье и принялся шарить в коробке с инструментами. Делал он это с известной опаской: на их родине бытовало убеждение, что, сунув руку в любое отверстие, неизвестно что оттуда вытащишь. Жители мыса Аджано даже постель перестилали с известной осторожностью.

А всё оттого, что чёрные пески лишь издали казались безжизненными. Говорят, там водились даже скорпионы, только они не жалили, а плевались, но приятного тоже мало. Хранитель Архива однажды сказал, что пустыня отыгрывается так за отсутствие верблюдов. Природа, дескать, не любит пустоты.

Вечно шутит этот Хранитель Архива. Какие такие верблюды?!

— Кажется, колесо прокололось, — поморщившись, сообщил Нандоло. Сантариал согласно кивнул: обычно, если в машине архаиков что-то прокалывалось, значит, его прокололи. К таким вещам следовало проявить максимум внимания. Вскоре Нандоло выпрямился, держа в руках инструменты.

Тут-то всё и произошло.

…они выскочили на ровную площадку полукруглой формы, окружённую невысоким каменным парапетом. Отсюда начинался крутой склон, поросший соснами, и спуск прямиком к морю. Но Ленни увидел совсем другое.

То, что для архаиков было лишь механическим созданием их инженерных гениев, для Ленни явилось полной неожиданностью. Он едва не затормозил: впечатление от встречи с этим странным нечто заслонило даже собственное плачевное положение. Со стороны оно выглядело как гигантская птица, сложившая усталые крылья и наклонившая голову. Обтекаемые формы, чёрные шероховатые бока, выступы с обеих сторон; птица, которая никогда не полетит, однако, мелькнуло у Ленни, всё же это был механизм, причём, очевидно, способный передвигаться. И Сантариал, стоявший рядом, только подтвердил для Ленни верность этой теории. Не станет же человек, даже такой, как Сантариал, мирно стоять с пакетом кефира возле какого-то монстра!

Рамзес тоже его увидел. Он неожиданно встал, словно врос в землю, а потом с диким воплем ринулся к парапету. Сантариал обернулся… Сперва ему на глаза попался Ленни, а затем — лавина людей, затопившая горизонт и неотвратимо приближавшаяся… В таких обстоятельствах самым разумным было просигналить отступление. Возможно, так бы Сантариал и поступил, будь он один. Но внезапно одно «крыло» отъехало, и наружу высунулся кто-то ещё — одетый точно так же, но ростом пониже и лицом посмешнее, и этот кто-то замахал руками и закричал:

— Эй! Марафонец! Сюда! Сюда! Да скорей же ты!!!

Что-то ощутимо изменилось… Ленни нервно оглянулся: до него только сейчас дошло, что топот преследователей затих. Толпа сгрудилась у края площадки, не решаясь приблизиться. Удивление, ненависть и страх на лицах почтенных неотмирков смешивались в разных пропорциях. Если Ленни и колебался, то, услышав глухой рокот позади, оставил колебания до лучших времён. Он в несколько прыжков преодолел расстояние, отделявшее его от архаиков, но в этот момент что-то просвистело над ухом и смачно взорвалось на капоте! Это был гнилой кочан капусты!

— Ахинеево отродье! — загремел кто-то из толпы. — Я так и знал!

Остальные ответили рёвом; задние ряды преследующих навалились на авангард, подминая его под себя. Сантариал с презрением поглядел на «летающий объект», промелькнувший в двух сантиметрах от его носа. Присутствие духа, которое он при этом выказал, заслуживало длительных аплодисментов, но Ленни было не до того. Он с размаху плюхнулся на сиденье, а спутник Сантариала, выпрямившись во весь свой невеликий рост, угрожающе заорал:

— Эй, ты, который запустил кочан на Луну! Я — Нандоло Грободел, и отныне ты — мой личный враг!..

Возмущённая толпа заколыхалась, словно потревоженный мусс. Но не успели селяне переварить эту информацию, как над их головами взметнулся чей-то указующий перст.

— Я говорил: они с библиотекарем заодно! — послышался крик из гущи народа. — Гнусные архаики! Предательство и обман у них в крови!

— Ты сам сейчас будешь в крови! — недовольно пообещал Нандоло.

Двигатель взревел, и он пошатнулся, нырнув между сиденьями.

— Эй! — раздался оттуда его нервный голос. — Давай жми! А то догонят и придётся убивать!

Расстояние между ними и преследователями зримо увеличилось, и продолжало расти. Сантариал держал руль правой рукой, поглядывая в зеркало левым глазом, и было видно, что жизнь на такой скорости для него не в новинку.

— Надо же, сколько народу за ними гонится, — поразился Нандоло, поглядев назад.

— За нами, — лаконично отозвался Сантариал.

— Интересно, — сказал Нандоло, — а где наш идеолог концепции? Что-то я его не вижу.

Ленни тоже было интересно, если данное слово здесь подходит. Забираясь в экипаж, он успел увидеть, как Рамзес, перемахнув через парапет, бросился вниз по склону. Двое или трое устремились за ним, остальное скрыли ветви деревьев.

— Как я их понимаю, — философски заметил Нандоло; похоже, невзирая на резкие толчки, которые экипаж выдавал на этой ущербной дороге, его мысль продолжала течь без особых усилий. — Что этот недогуру им сделал? — полюбопытствовал он, и Ленни понял, что вопрос адресован ему.

— Мы хотели сломать им кайф! — обречённо ответил он. Он всё еще не пришёл в себя и никак не мог отдышаться, но постепенно ему начинало казаться, что Рамзес выбрал гораздо лучший вариант. Особенно когда Нандоло вызывающе громко захохотал.

Преследователи скрылись из виду. Экипаж вырвался на простор зелёной долины; дорога шла прямо к побережью, и скоро запах моря прокрался сюда вместе с западным ветерком. Ленни сидел молча, впервые переживая непосредственный контакт с Немиром после нескольких недель заочного знакомства. Он так долго ждал этого момента, и всё-таки оказался к нему не готов. Есть вещи, к которым нельзя подготовиться заранее.

Это был хороший вечерок, хотя над морем медленно, почти незаметно набухала грозовая туча. Ленни почему-то показалось, что Сантариал держит курс прямо на неё. Пытаясь понять, что происходит, он поглядел на своих спутников.

— Меня зовут Нандоло Грободел, — сказал Нандоло. — А ты Ленни. Попробуй сказать, что нет. Это Сантариал Деанж, и тут я, разумеется, должен встать и снять шляпу, но я, с вашего позволения, лучше посижу.

Ленни мрачно подумал, что совсем недавно Нандоло уже представился, да так азартно, что теперь полгорода в курсе, кто он такой. Сантариал, со своей стороны, даже не шевельнулся, словно речь шла не о нём, да и вообще он вёл себя так, словно был один. Ленни почувствовал внезапное раздражение: хотя они давно покинули Город, он и не думал сбросить скорость, и такая гонка очень действовала на нервы. Но потом Ленни вспомнил: ах да, война… Эта мысль посетила его случайно; ничто не напоминало о чрезвычайном положении. Разве что отсутствие людей: здесь, в непосредственной близости от арены военных действий, не осталось желающих наблюдать природные красоты на открытых пространствах.

— Ну так что, друзья до гроба? — поинтересовался настырный Нандоло. Похоже, пребывание в молчании было для него противоестественно.

Так вот что напоминает ему эта странная посудина!.. Гроб! Хотя нет, снова мимо. Ленни никогда не питал пристрастий к разнообразным механическим конструкциям, но теперь, когда он оказался внутри одной из них, вопрос о её устройстве и принципе действия поневоле начал его беспокоить. Ленни принялся ёрзать, озираясь по сторонам с откровенным любопытством, которое вскоре было вполне удовлетворено. Изнутри механизм действительно больше всего напоминал автомобиль, однако Ленни заметил одну интересную деталь: сиденья и пол запорошены невесомой и очень нежной на ощупь чёрной пыльцой. Оставалось гадать, какой цвет был присущ им раньше.

— Это фаэтон, — произнёс Нандоло как нечто само собой разумеющееся.

— Да? — спросил потрясённый Ленни.

— А как ещё его назвать? — Нандоло передёрнул плечами. — Можешь предложить имя получше?

— Я не знаю, что это такое…

— Никто не знает. Наши гениальные предки явно изобрели его для чего-то другого. Они брали идеи пришельцев из Настоящего Мира. Но всё, что нами создано, так или иначе, повторяет нашу собственную историю. Так должны мы были на ком-то отыграться?!

Ленни был просто убит — только теперь он начал понимать, как странно идеи и легенды его мира преломляются здесь… так что же случилось с архаиками, что им понадобилось «отыгрываться» на своих творениях? Но он ничего не сказал, а продолжал жадно слушать.

— В инструкции ясно написано, что он должен летать, — рассуждал Нандоло, проводя рукой по обивке салона, — но он ведёт себя так, словно поклялся ни за что не отрываться от земли. Сантариал с ним просто намучился — и так во всём, с чем нам приходится иметь дело. По-моему, это похоже на какое-то проклятье.

— Это не проклятье, — сказал Ленни, — это карма.

Он пожалел, что не сдержался. Фаэтон вдруг ощутимо вздрогнул — как будто мир вокруг них содрогнулся. Сантариал тихо выбранился и принялся выравнивать ход.

— Попробуй угадать, какого цвета он был раньше, когда был самим собой, — как-то слишком поспешно предложил Нандоло. Ленни крутанулся на месте и уставился на него, чувствуя, что начинает тупеть: слова архаика казались продолжением его, ленниных, мыслей. Покачав головой, Ленни соскрёб ногтем грязь с поверхности дверцы и с удивлением убедился, что фаэтон имел цвет бледной зелени с посеребрением.

— «Печальный зелёный цвет», — сказал Нандоло, кивнув. — Так назвали бы его сильфанеи. Они обожают придавать всему чувственную окраску.

— А как оно вообще работает?

Нандоло воздел руки к небу.

— Да поможет нам волшебство! — театрально провозгласил он. — Я не знаю! То есть я знаю, как он должен это делать, но вот почему он это делает… — Нандоло сокрушённо вздохнул. — Я бы на его месте не стал. А ты?

Пока он болтал, упражняясь в красноречии, фаэтон сошёл с трассы и покатил прямо по берегу, впереди из туманной дымки выдвинулись скалы Чёрного Грота. Вернее, это могли быть они, ведь Ленни никогда не видел их прежде. Однако за время, проведённое в библиотеке Хранителя Архива, он успел набить свою голову разнообразными знаниями историко-географического характера, и теперь сам мог просветить кого угодно почти по любому вопросу. Чёрные пики правильной конической формы, образующие разорванное кольцо, возникли в голове раньше, чем глаза смогли различить их контуры на затуманенном горизонте.

И тут Ленни словно проснулся. «Беги отсюда!» — прозвучал голос, казалось, внутри него; Ленни вздёрнул голову, озираясь. Да. Точно. Бежать, бежать без оглядки, подальше отсюда, от Сантариала, который как всегда излучал необъяснимое, но фатальное очарование, от Нандоло, который таил угрозу, несмотря на всё своё дружелюбие… от них обоих. Внезапно фаэтон резко стал, Нандоло, который всё время что-то говорил, смолк и странно посмотрел на напарника.

— Оставь его, — ровно произнёс тот, но Ленни понял, каким напряжением далась ему эта фраза. — Вышвырни его отсюда, и пусть катится!

— Зачем? — непонимающе спросил Нандоло. — Ни в коем случае! Экскурсия не завершена, это дело чести!..

— Какой ещё чести? — еле ворочая языком, пробормотал Ленни. Ему вдруг стало страшно, так страшно, что он почти окостенел и соображал всё хуже. Чудилось, что всё происходящее — жуткий сон; он потёр уши руками, поморгал глазами, но паралич не проходил, и липкие пальцы ужаса принялись массировать его мозг.

— Ни за что! — повторил Нандоло. Он не оставил шутливой манеры, но явно насторожился. — Я ему ещё покажу. Давай трогай! — крикнул он.

Фаэтон нехотя сдвинулся с места, а затем рванул вперёд с натужным рыком, какой могло бы издать обессиленное и обозлённое живое существо. Ленни весь похолодел, а ладони у него вспотели; тут его качнуло, и он машинально вцепился в первое, что оказалось под рукой. Лишь позднее, когда ход выровнялся, Ленни сообразил, что дёргает за шиворот Нандоло, который лежит на сиденье, шепча проклятия.

— Прошу прощения, — пробормотал Ленни, отпуская его.

— Не стоит! — заявил тот и выругался в полный голос, ударив кулаком по сиденью — так укрощают строптивого коня.

— А оно точно… не живое? — боязливо поинтересовался Ленни, решив: в случае чего он спрыгнет на ходу.

— Конечно, нет. Ни одно живое существо не выдержит подобного обращения, — проворчал Нандоло. Потом он задумался, и его лицо просветлело. — Но Сантариал знал его ещё ребёнком, и долгое время они были неразлучны, как близнецы. Поэтому, если мой друг не хочет чего-то делать, его настроение вполне может передаться фаэтону.

Это невинное замечание, сопровождаемое беззаботной улыбкой, не обмануло Ленни. Пусть себе угадывают его мысли! На здоровье! Его обострённое чутьё говорило, что Нандоло очень зол на своего напарника и даже может перейти к рукоприкладству, но опасается за свою жизнь, беспечно вверенную уродливой колымаге на колёсах. Поняв это, Ленни немного расслабился и устроился поудобнее, созерцая окружающую природу.

Ни до, ни после этой ночи ему не приходилось видеть такой красоты. Заходящее солнце повисло над океаном, не решаясь окунуться, а туча быстро настигала его, обволакивая со всех сторон, и виделось, будто сквозь морщинистый старый лик проглядывает свежая кровь. Залив пламенел; смотреть на воду было больно. Море выбрасывало волны, точно руки, приветствуя дикую стихию. Над ним носились чайки и буревестники, и чьи-то тоскливые голоса слышались в завывании ветра.

Чёрные скалы приближались — почти в буквальном смысле, потому что скорость их приближения была явно выше той, с которой двигался фаэтон. Будто чья-то воля толкала их прямо в центр разорванного кольца, и Ленни еле справлялся с внутренним трепетом. Но где-то на самом дне его подавленной страхом души пробудился столь знакомый ему интерес, присущий человеку с неутолённой жаждой знаний. Ленни не успел задать свой вопрос, как Нандоло произнёс тоном, в котором сквозило удовольствие:

— Есть кое-что, чего ты не знаешь, правда? Существует целая легенда о том, как возникли Чёрные Скалы. Они — полностью искусственного происхождения. Однажды наш древний предок решил соорудить самую высокую в Немире башню. Но только постройка была закончена, как все окна в башне в одночасье стали непроницаемо чёрными — такими их сделала первая же песчаная буря. Тогда решили строить башни без окон, но сильные ветры остужали их стены, и жить в таких условиях оказалось невозможно. Не спасал даже солнечный свет, потому что солнце часто исчезало в облаках всё той же чёрной пыли. Поэтому все перебрались под землю. Там, по крайней мере, не дует.

— Ему это неинтересно, — заметил Сантариал.

— Нет, интересно, очень даже интересно. Ведь правда?

Ленни виновато опустил глаза, разглядывая свои руки, чинно сложенные на коленях.

— Раз интересно, то смотри, — сказал Сантариал каким-то странным голосом. Ленни насторожился, но Нандоло не дал ему размышлять.

— И не только смотри, а участвуй! — пригласил он.

Близилась ночь. Вокруг них чёрными рваными хлопьями оседала тьма. Маленькая и беспомощная игрушка в руках космических стихий, планета погружалась во мрак. Сначала помрачнело море, скоро и горы приняли монашеский обет, тёмное покрывало заволокло небо и землю, затушив прощальные блики тлеющего солнца. Не успел Ленни ахнуть, как двое перед ним перекинулись в персонажи театра теней, безликие и безголосые. Рука Нандоло протянулась вперёд, коснувшись его плеча; прикосновение было мимолётным, почти неощутимым. И тем не менее отмирку показалось, что его ухватили за позвоночник и сильно вздёрнули вверх, встряхнув обвисшие гирлянды внутренних органов. Ленни машинально пригладил волосы, вставшие дыбом.

— Вы хотите показать мне что-то необычное? — уточнил он, делая паузы после каждого слова, чтобы унять дрожь в голосе.

— Более необычное, чем ты? — отозвался Нандоло. — Не думаю. Я не встречал в Немире ничего подобного тебе. Хотя, конечно, это дело вкуса и вопрос времени, потому что вкусы меняются.

Нандоло пожал плечами, как неудачливый фокусник, разоблачённый зрителем.

— Скорее это демонстрация сАмого что ни на есть тривиального факта, который имеет место в любом мире, где есть существа, наделённые душой, — продолжал он, широко улыбаясь, но улыбка быстро погасла. — Механизм деструктивного поведения с детства заложен в каждом. Едва успев появиться на свет, ребёнок начинает швырять на пол игрушки. Он проверяет мир на прочность.

Ленни захлестнуло отвращение. А если сейчас взять и дать этому типу в ухо, будет ли это проверкой Немира на прочность? На всякий случай он весь подобрался, готовясь доставить архаикам как можно больше проблем, если они снова захотят нарушить границы его личного пространства.

И тут началось. Только что он перемещался в фаэтоне на приличной скорости, и вдруг увидел себя в гробу. Сомневаться не приходилось: он лежал на дне деревянного ящика с чёрными стенками, настолько просторного, что там мог улечься с десяток таких же Ленни, и кто-то в его голове внушал ему: сюда поместится всё, что Ленни захочет забрать из этой жизни в неведомое грядущее. В общем, это очень хороший гроб, убеждал невидимый голос, повторяя вновь и вновь, и его мантру вскоре подхватили другие голоса. Странные звуки множились, разрастались и переплетались между собой, образовывая непрерывную мелодию, подчинённую повторяющейся ритмической конструкции. Смысл пришёл неожиданно, и был ужасен настолько, насколько Ленни ещё мог поддаться ужасу: его отпевали…

Он не видел их; только небо — серое, отягощённое тучами, — неслось над ним в обрамлении чёрных стен, будто бесконечный кадр старого фильма. Потом стены начали смыкаться, его отгораживали от внешнего мира, пытались замкнуть в тёмный контур и захлопнуть крышку. Он понимал: это надо прекратить, сию же секунду, пока не поздно, но почему-то продолжал лежать и смотреть. Крышка нависала над ним, но не могла опуститься, словно что-то её удерживало. Ленни чувствовал, как тянутся к ней десятки призрачных рук, как они давят на неё не в силах закрыть. Голоса возвысились, стали тоньше, и слились в один, который перерос в оглушительный визг, а затем оборвался и упал до шёпота — шелестящего и сухого, как шуршание камушков, завершающее обвал:

Ну, что же ты… давай… помоги нам…

«Чего?!» — мысленно заорал Ленни. И вспомнил…

Один приятель-эзотерик как-то сказал ему: в такие состояния нельзя погружаться, иначе тебе конец… «Они не посмеют ничего мне сделать, пока я им не позволю, — догадался Ленни. — Как же просто!» Он рванулся изо всех сил, работая локтями, саданул по носу Нандоло и вернулся в реальность. Тьма отступила, и воссиял свет.

Какое-то время Ленни ошарашенно взирал на спутников, которые едва не отправили его в мир иной. Фрагменты головоломки из всего того, что он когда-либо слышал или читал в последние месяцы, сошлись в одно. Только теперь ему открылся весь смысл их действий — и неудивительно, ведь до такого надо было ещё додуматься! Его испытывали… как сказал Нандоло, «проверяли на прочность», а потому спровоцировали внутренний конфликт, настолько сильный, что он вызвал временное помрачение рассудка. Он сидел в фаэтоне с двумя винтиками системы, посвятившей себя без остатка великому научному эксперименту, суть которого была в выявлении предела выносливости людей, их психической тренированности, короче, всего того, что могло понадобиться архаикам в случае «крайней необходимости». Показать людям самих себя — этому они посвятили огромное количество теоретических изысканий, и теперь дело стояло за практикой, а пророчества Принцессы Тайны лишь открыли всему этому путь. Что до философской категории «крайней необходимости» — здесь всё было ещё впереди, а потому они могли творить что хотели… будто дети.

«Вот как они работают. Ну что ж… но неужели я действительно желал умереть?!»

Фаэтон остановился посередине огромной пустоши в центре кольца скал, мотор опять заглох, на этот раз неясно, на время или навсегда. Ни разу в жизни у Ленни не было такой кошмарной поездки.

— Нормальный был гроб, — недовольно пробурчал Нандоло. — Сам бы попробовал! Забыл, что бывает с теми, кто сваливает с процесса?

На миг настала тишина, и тогда Ленни впервые услышал, как тяжко, прерывисто дышат горы.

Потом Сантариал устало произнёс:

— Он отмирок. С ним всё не так.

Вспоминая обо всём позже, Ленни понял, что только после этого страх окончательно отпустил его. И кто-то чужой, поселившийся в его голове и взявший в осаду мозг, оставил свои позиции и поспешно ретировался.

— А я-то думал, он как все… — выдал Нандоло до боли знакомую фразу.

В окружающее пространство вернулись звуки, до того словно похищенные невидимой, но очень могучей силой; обычные ночные звуки, приглушённые, знакомые и мирные. Фаэтон, тронувшись с места, легко и плавно набирал скорость и впервые за весь вечер Ленни почувствовал, что ему всё равно, куда и зачем они едут.

— Как же ты сюда попал? — заботливо поинтересовался Нандоло.

Ленни глубоко вздохнул, подавляя естественное желание укротить это неуместное сочувствие. За месяц, проведённый в Немире, собственная история уже успела навязнуть у Ленни в зубах, столь часто ему приходилось пересказывать её многочисленным клиентам и разным знакомым Амбера. Начиналась она, как правило, одинаково: «Понимаете, я наступил в покрышку, и вот…»

— Он наступил в покрышку, — сказал Сантариал. — Амбер рассказывал. Отстань от него.

— Да ну? — недоверчиво переспросил Нандоло. — Прямо вот так жёстко?

Он быстро переполз по сиденью, и, снова оказавшись за креслом напарника, прокричал в затылок Сантариала:

— У него, наверно, имеются какие-нибудь волшебные способности. Давайте проверим!

Сантариал отмалчивался. Ветер поигрывал его волосами, отбрасывая их назад в лицо Нандоло, но тот даже не отстранился.

— Давай смоделируем ему портал. А что? Запасная покрышка есть — не жалко… Главное — начать, а там видно будет. Зато если он перенесётся, ты отработаешь за меня смену.

— А если нет? — поинтересовался Сантариал.

— Если нет, тогда он отсюда живым не выберется.

Услышав такое, Ленни испытал изумление, граничившее с шоком. Он посмотрел на архаиков, надеясь, что кто-нибудь из них опротестует это заявление, но оба молчали. В молчании Нандоло, правда, было что-то требовательное. Он ждал ответа на своё предложение, но отнюдь не от Ленни.

И Ленни понял, что ему придётся выкручиваться самому. Он не видел в происходящем никакой логики, поэтому ляпнул первое, что пришло в голову:

— А Вашему фаэтону понравится, если я начну его оскорблять, называя разными нехорошими словами?

— Забудь, — быстро сказал Нандоло. Его лицо сделалось каким-то напряжённым, а сам он нахохлился, будто мокрая курица. Ленни почувствовал себя так неловко, словно по незнанию нанёс страшное оскорбление местным обычаям — по меньшей мере.

— Впрочем, я не отказываюсь, — поспешно проговорил он. — Если, например, не ставить вопрос, что дело жизни и смерти и всё такое, я, пожалуй, даже согласен.

— Они что, всегда так выражаются? — подозрительно спросил Нандоло у напарника, полностью игнорируя Ленни.

Сантариал рассмеялся, но смех напоминал болтание ледяных кубиков в бокале с коктейлем. Обстановку он не разрядил.

Нандоло забился в угол и сидел неподвижно; со стороны могло показаться, что он пребывает в праздности или просто спит. На самом деле он усиленно думал. Ленни догадался об этом, почувствовав, как сидящий рядом Нандоло словно переместился на недосягаемое расстояние. Ленни представил, как архаик решает в уме уравнения со многими неизвестными, один за другим подбирая и отвергая возможные варианты, так что пространство вокруг него чуть ли не вибрирует.

— «В небе, расправив крылья, летает мечта, и даже бескрылых зовёт за собой высота», — продекламировал Нандоло в задумчивости. — С одной стороны, всё, что не делается, не делается к лучшему. С другой стороны, шнурков на переправе не завязывают…

— А как насчет третьей стороны в качестве независимого эксперта? — вдруг спросил Сантариал.

— А мы составим какой-нибудь отчёт… Потом.

— Гениально, — произнёс Сантариал чуть слышно, но Нандоло уловил. Ему в очередной раз стало весело, и опять без всякой видимой причины. Такое восторженное состояние не могло быть укрощено разумными доводами. Ленни счёл за лучшее промолчать, хотя сам он расслышал в шёпоте Сантариала весьма едкую иронию.

— «Гениально»! — повторил Нандоло с удовольствием и пихнул Ленни в бок. — Мне нравится, как это звучит — «гениально»! Я люблю, когда это слово произносят в моём присутствии!

Сантариал нажал тормоз и повернулся к ним, не дожидаясь, пока фаэтон остановится. Опять встали, подумал Ленни. Скоро он кого-нибудь убьёт.

— Значит, так, — сказал Сантериал. — Если он переносится, ты прыгаешь за ним. Если же нет, я куплю цветы секретарше Лорда и целую неделю буду улыбаться. По-настоящему. Начиная с сегодняшнего дня.

Взглянув на лицо Сантариала в этот момент, Ленни как-то не поверил, что тот способен улыбаться. Ему даже стало страшно при мысли, что Сантариал станет утруждать себя таким неподходящим занятием. «А значит, — лихорадочно подумал Ленни, — я просто обязан куда-нибудь перенестись». И это вполне соответствовало его желанию — быть как можно дальше отсюда.

— Да будет так! — провозгласил Нандоло, сконструировав на лице серьёзную мину.

Нандоло вылез из фаэтона и исчез во мраке. Он двигался настолько тихо, что Ленни мог расслышать лишь слабое шуршание его плаща. Темнота поглощала все движения; уже на расстоянии вытянутой руки было трудно что-либо различить. Ленни это совсем не устраивало, и не только по причине неуёмного любопытства, подгонявшего его воображение. Чувство самосохранения с новой силой заявило о себе. Он оставался настороже, прислушиваясь и приглядываясь, хотя с тем же успехом мог улечься на пол салона, укрывшись плащом с ног до головы.

К счастью, он оказался не одинок. Луна — этот неусыпный ночной страж — показалась из-за туч и плыла по небу, серебристая и величественная, безразличная ко всем ночным бедам и драмам. Внезапно самые мелкие детали стали доступны взгляду. Нандоло вытащил покрышку и придирчиво осмотрел её со всех сторон, подставляя лучам восходящего светила.

— Должно быть, всё дело в дырке, — доверительно сообщил Ленни, наклоняясь к нему. Нандоло поднял покрышку на уровень лица собеседника и заглянул в отверстие, внимательно разглядывая Ленни.

— Сквозная, — значительно сообщил он. — Повезло, — и продолжал, вздыхая: — В чём-то я тебе завидую. Очень даже неплохо стать героем дня.

— Я ещё не герой, — напомнил Ленни.

— Ну, если твоё путешествие затянется, ты станешь героем завтрашнего дня, только и всего. Решительным и бесповоротным героем. О тебе обязательно сочинят баллады и колыбельные.

Ленни хотел сказать, что этого вовсе не требуется, но Нандоло, подхваченный всепоглощающей стихией вдохновения, возвысил голос:

— Что-нибудь типа:

Сложил голову рыцарь, что с песней геройскою шёл

Против сонма врагов, озверелых и жаждущих крови.

Пал могучий и храбрый, и красный шиповник зацвёл

На посмертном одре, примостясь у его изголовья.

Сложил голову здесь, и лежит, безучастен и нем,

И не скажет «Прощай», не поднимет пред нами забрала…

— Короче, где сложил он её, там она и лежала, — оборвал Сантариал. — Слезь с неё уже. Шевелись.

«Ещё посмотрим, кто станет героем», — спокойно подумал Ленни и приготовился выжидать. Навязчивое состояние, когда ты должен срочно пойти куда-то и сделать что-нибудь великое, которое преследовало его с тех пор, как он воочию увидел короля Галахада, наконец, исчезло. Ленни понял это только сейчас. Он снова обернулся самим собой и был обязан этим двум архаикам, которые издевались над ним с того момента, как он забрался к ним в экипаж.

Ленни вздохнул и расправил плечи. Он чувствовал себя уверенней, чем когда-либо.

Нандоло привстал с покрышкой в руках, примеряясь, и, удовлетворившись результатом, отправил её за борт фаэтона. Упав плашмя, она должна была дожидаться, пока Ленни не решится испытать судьбу, но тот уже знал, что нужно делать.

Он быстро поднялся с сиденья и толкнул Нандоло. Архаик перекувырнулся через борт и пропал из виду; Ленни тут же занял его место. Высунувшись, он с любопытством посмотрел вниз. Но ничего не увидел. Там, где должна была находиться земля, плавала всё та же густая темнота, проникнуть сквозь которую не мог даже яркий лунный свет.

Тяжело переводя дух, Ленни услышал позади щелчок зажигалки и почувствовал запах дыма. Это убаюкало его бдительность, и он не потрудился обернуться.

Ощутимый удар в спину лишил его временного преимущества.

Удар был не из тех, что наносят кулаком или сапогом. «Совершенно бестелесный, — успел подумать Ленни. — Как внезапный приступ обиды или гнева». Он не смог до конца развить эту мысль, как уже летел, потеряв всякое представление о направлении, навстречу звёздному небу, которое отражалось в его собственных глазах.

Его бросило на землю и закувыркало с невиданной силой, складывая и переворачивая самым невероятным образом. «Наверно, я смог бы укусить свой локоть, если бы он мне попался», — размышлял Ленни, сам поражаясь этой бредовой идее. Как ни странно, он ничего не сломал, и быстро вскочил на ноги, намереваясь дать отпор невидимому обидчику. Но рядом никого не было.

Этот удивительный факт открылся его чувствам, но не глазам. Вокруг по-прежнему беспредельно царствовала непроглядная тьма. И всё же… место было другое. Ленни перенёсся!

— Вот это да! — восторженно воскликнул он. — Вот это… нет!

Ужаснувшись, Ленни припал к земле, охватив голову руками и приготовившись к худшему.

— Ну хорошо, — сказал Нандоло; было видно, что он начинает нервничать. — А теперь скажи мне, куда он девался. Вот он был здесь — и вот его нет! Как это? Человек не может просто испариться неизвестным науке способом! Даже если это отмирок!

— Ты столько всего сказал…

— И ещё скажу! Знаешь ли, от одного тычка в спину невозможно улететь настолько далеко! Я надеялся, всё это шутка. И…

Нандоло набрал воздух в лёгкие, намереваясь продолжать.

— Ты чего завёлся? — лицо Сантариала выражало что угодно, только не благожелательную готовность слушать.

— А того, что дело пахнет саботажем основных постулатов нашей идеологии! — взвизгнул Нандоло. — Мы никого никуда не перемещаем, мы воздействуем только на мозг! Скажи, что это не то, о чём я только что подумал! Скажи — и можешь никому не дарить цветов!

— Я, если ты заметил, ещё не конченый псих, — холодно сказал Сантариал.

— Ничего подобного я не замечал, — заявил Нандоло, постепенно успокаиваясь. — От тебя всего можно ожидать, — он остановился, размышляя. — Но тогда… ты изобрёл новый способ передвижения в пространстве?

— Не я. Я им просто пользуюсь.

Нандоло колебался. Казалось, его доверие к напарнику и товарищу переживало серьёзный кризис; но для того, чтобы задать все насущные вопросы, у него просто не хватало слов.

— И что? — сказал он, наконец. — И как? То есть… куда он в результате попал?

— А вот куда он попал… — мечтательно проговорил Сантариал, разглядывая звёздное небо, — мне придётся спросить у него в следующий раз.

— Мы для этого его отпустили? Чтобы ты мог спросить?

— И для этого тоже.

— Но потом ты всё мне расскажешь?

— Разумеется.

Нандоло покачал головой. Он понимал, откуда взялась эта необъяснимая сговорчивость. «Потом» — понятие весьма растяжимое.

— Может, ты уже залезешь в фаэтон? — раздражённо поинтересовался Сантариал. — Мне надоело держать дверь открытой. Холодно.

Чуть помедлив, Нандоло всё же забрался внутрь и захлопнул дверцу.

Какое-то время они сидели в тишине. Положив руки на руль, а подбородок на руки, Сантариал смотрел прямо перед собой.

— И что теперь? — спросил Нандоло. Нарушив молчание, он сказал больше, чем содержали слова. Он напомнил о времени, которое в любую секунду могло вырвать свой вёрткий хвост из их цепких пальцев.

Архаики больше не могли здесь оставаться.

— О цветах не беспокойся, — сказал Сантариал, со вздохом откидываясь на сиденье. — Мне это нетрудно. Но насчёт остального — тебе проще об этом забыть, поверь.

— О, Творец! Это всего лишь улыбка. Сокращение мимических мышц лица. Все это делают. Не надо бояться.

— Ты не понимаешь.

— Я выдержу.

— Зато я — нет.

— Один раз. Только для меня.

— Хорошо — если сможешь потом вести.

Пропустив Нандоло на своё место, Сантариал устроился рядом и произнёс:

— Лично я восхищаюсь отмирками.

Немир не отпустил его. Ленни понял это, сделав первый вдох после своего отнюдь не мягкого приземления. Он дышал тем же — сладковатым, ароматным, удивительно свежим — воздухом, не имевшим ничего общего со смесью газов, которую приходилось вдыхать на покинутой родине. Именно воздух делал всё вокруг таким отчётливым и ярким, а переживание реальности — таким свободным и… легкомысленным. Не зная, радоваться ему или разочаровываться, Ленни уткнулся лицом в ладони и постарался забыть обо всём.

Между тем время медленно текло мимо; погасли звёзды на востоке, робкие птичьи голоса затянули первые трели. Ленни разбудило ощущение пристального взгляда. Он вздрогнул и очнулся.

«Куда это меня занесло?» — подумал он. Однако, оглядевшись, Ленни сообразил, что находится в восточной части Города, как раз у подножия склона горы — то есть, если можно так выразиться, в точке старта. К нему приближался некто на четырёх конечностях. Какой-нибудь зверь, решил Ленни поначалу, но быстро отказался от этой мысли, уж больно неуклюже передвигался неизвестный.

Ленни двинулся навстречу тем же манером, радуясь, что этот последний, кем бы он ни был, сейчас разделит его одиночество.

— Извините, Вы не видели поблизости телефона? Или хотя бы почты? — Ленни внезапно замолчал, потому что его осенило. — О! Знаю, что мне нужно! Церковь! Хотелось бы отправить сообщение… туда…

Ленни попытался сопроводить свои слова соответствующим жестом, но его правая рука, поднявшись в воздухе, безвольно упала. Он узнал ползущего.

Это был Рамзес. Лихорадочно работая локтями и коленями, ни говоря ни слова, тот преодолел последние метры, разделявшие их. Крепко ухватив Ленни за плечо, Рамзес отдышался и только тогда заговорил, горячо и напористо. Его обычный деловой тон никак не вязался с безумным блеском глаз.

— Ленни, мы опоздали. Всё уже началось. То есть… что я говорю! Всё уже кончилось!

Ленни пытался высвободиться, размышляя, стоит ли так волноваться из-за того, что что-то там кончилось, не начавшись.

— Говорю тебе, — повторил Рамзес, раздражаясь, — считай, что мы не просто умерли; нас уже похоронили!

— Я что, опоздал на свои похороны? — полюбопытствовал Ленни. После нынешней ночи даже такое не казалось ему маловероятным. Кроме того, в его душе открылся кладезь мудрости и терпения. Чтобы исчерпать его, потребовалась бы толпа подобных Рамзесу. Или какой-нибудь архаик, на худой конец.

— Ты не опоздал. Ты слишком поспешил. Для нас с тобою было лучше не родиться… их там тысячи. Целое море! — Рамзес, наконец, выпустил чужое плечо и, обмякнув, сел на траву.

— Море, — прошептал он одними губами. — А ты умеешь плавать, Ленни?

Глава одиннадцатая

— Приглядитесь, сир, я — Мерлин.

Джон Стейнбек

«Одно и то же утро может быть разным в зависимости от того, где и как ты провёл предыдущую ночь».

Король немного подумал и приписал: «Сие есть истина».

И развил: «А никакая мысль не может быть банальной, если она является истиной для тебя».

Вот и всё, на что он оказался нынче способен. Но дело ведь не в количестве!

Как бы то ни было, очередное утро Галахада и Арона на постоялом дворе началось хорошо: никто не проспал.

— Ну, надо же! — проговорил Арон, подравнивая бороду перед зеркалом, — я полон сил! Уже не помню, когда такое бывало. У меня предчувствие: сегодня мы, наконец, продвинемся!

— Просто сегодня я не мешал тебе светом, — заметил король.

— А…

Целитель осёкся: тон короля наводил на разнообразные размышления. Да и вид его тоже.

— Не ладится с книгой? — сочувственно спросил Арон. — Не огорчайся: у людей творчества так всегда — сейчас ничего, а назавтра ого-го!

Галахад ещё немного похмурился, потом рассмеялся и хлопнул друга по плечу.

— Дело не в книге. То есть, не только в ней. Садись за стол, я уже поел.

— Опять кусочничаешь, — Арон скорчил гримасу, но послушно уселся на своё место перед кофейником и тарелкой каши.

— Просто я уважаю твои предчувствия, посему возвращаюсь к походному режиму. Должен отметить, давно пора! И, кроме того, раз уж встали раньше, надо постараться не опоздать хотя бы на дневные дебаты, — добавил Галахад. — Сегодня Инферналис должен докладывать по текущей ситуации.

— Много цифр и никакого проку! — фыркнул целитель, — Но ты прав, Галахад: опоздать мы не можем.

— А потому поспешим, — резюмировал король, снимая со спинки стула свою парадную мантию. Но, стоило ему повернуться, как дверь сама собой отворилась, и из тьмы коридора в комнату выдвинулась ещё более тёмная фигура, укутанная плащом.

— Похоже, завтрак отменяется, — шепнул Арон королю, и тот, молча кивнув, приветливо махнул рукой вошедшему.

— Вижу, кое-кто из архаиков уже явился сопровождать нас. Не затрудняйте себя: сегодня мы не намерены задерживаться.

— Не беспокойтесь, Ваше Величество, — тихо сказал пришелец, откидывая капюшон, — если я рядом, значит, в радиусе километра ни одного архаика нет.

Галахад спокойно и внимательно разглядывал его некоторое время. Наконец королевская память прояснилась, и её мозаика явила образ, ранее ускользавший от сознания. Имя пришло следом.

— Ах, Дарслаг… да? Приветствую, друг мой!

Где-то примерно на четверть миллисекунды король задумался: а вдруг да такое обращение шокирует чопорного и официального рыцаря? Но потом махнул рукой — сделанного не воротишь.

— Да, это я. Не ходите сегодня на дебаты. Это ловушка, чтобы оттянуть время. То, что я Вам сейчас скажу, ещё никому не известно, но Ваше место — не на Совете, а в двух часах ходьбы отсюда, на западном берегу Дивной. Готовится грандиозное сражение, и Вы должны быть с Вашим народом. Вы понимаете, Король? Там будут убивать, — Дарслаг облизнул пересохшие губы. — И много!

Галахад молча смотрел на него, осмысливая эту новость.

— Ваша одежда, — сказал рыцарь.

Удивлённый король машинально принял из его рук два белых балахона с эмблемой Рыцарей Определённого Образа Мысли, сокращённо ООМ, — скрещённые мечи и восходящее солнце.

— Обычная маскировка всё равно не поможет, — пояснил Дарслаг, — только вызовет противоречивые чувства.

Казалось, кармовник совершенно не беспокоился о том, какие чувства вызывает он сам. Обернувшись, Галахад поймал взгляд Арона, и в нём было столько красноречия, что более впечатлительная, чем у короля, натура непременно отступила бы под таким нажимом. Но Галахад уже принял решение, или, скорее, принял как данность то, что было решено за него.

— Арон, — произнёс он едва слышно, — возьми мой меч.

Тот повиновался, задержав на рыцаре испытующий взгляд.

— И всё-таки, как насчёт завтрака?

— Благодарствую, — ответил Дарслаг. — Надеюсь, сегодняшняя битва утолит мою жажду крови.

И он шагнул через порог.

— Арон, — шепнул король, — мы должны следовать за ним.

— Уж конечно, — буркнул тот. — Нельзя же пускать его к людям!

И, захватив снаряжение, целитель бросился следом за королем.

На улице оба убедились, насколько полезной оказалась одежда Рыцарей Храма. Вокруг них словно воздвиглась ледяная стена отчуждения и страха. Люди, идущие навстречу, жались к домам или вообще предпочитали переходить на другую сторону. На них даже не смотрели, поспешно отводя взгляды. У Галахада сложилось впечатление, что они испугаются любого, кто отмечен официальными знаками, даже если это будет фонарный столб.

— Что-то горожане не слишком льнут к своим защитникам, — заметил король, когда они таким образом миновали несколько кварталов. Рыцарь в ответ только пожал плечами.

— Это всё чрезвычайное положение, — равнодушно ответил он. — Никому не понравится, когда задерживают прямо на улице, а наутро близкие узнают неприятные новости, — Дарслаг нахмурился. — Они говорят, что нами движет корыстное желание «освоить средства», выделенные Магистром. Бездарная злопыхательская ложь! Мы работаем на износ.

— И такое происходит каждую ночь? — спросил Галахад в крайнем изумлении. — Почему я ничего не знаю об этом?

— Ваше положение защищает Вас от мерзостей, творящихся вокруг, Ваше Величество.

Арон приподнял бровь. Под словом «мерзость» добрый рыцарь разумел деяния хулиганствующих элементов, систематически нарушающих чрезвычайно положение, и никак не иначе. И не было его вины в том, что фраза прозвучала столь двусмысленно, а потому…

— Что правда, то правда, Галахад, — великодушно поддержал целитель. — Ты даже не слышишь, когда при тебе чертыхаются.

Дарслаг промолчал, однако было заметно, насколько покоробил его тон целителя. С точки зрения рыцаря это была непростительная фамильярность.

— Куда мы идём сейчас?

— На Главную Площадь к обиталищу Магистра. Если мои предположения верны, и он откажется давать комментарии, Вы, Ваше Величество, окажетесь единственным, кто способен подготовить людей.

«Особенно отрезвляюще подействует на них моё появление в этом наряде», — подумал Галахад. Теперь тактика Дарслага открылась ему в истинном свете. Король вздохнул.

— С Монтернором я поговорю сам, — произнёс он. «Это всё, что мне осталось», — промелькнула мысль.

Они продолжали идти и вскоре свернули на Главную Улицу. Утреннее солнце медленно выплывало из-за фиолетовых облаков; в этот ранний час оно было нежно-золотистым, и его свет придавал серым строениям Города ни с чем не сравнимый изысканный тон. Казалось, серый цвет сразу обзавёлся множеством оттенков, вобрав в себя все краски радуги. За несколько кварталов до Главной площади Галахад заметил на одной из крыш художника, устанавливающего мольберт, и вздрогнул от саднящего чувства, которое посещало его довольно редко, но гораздо чаще, чем он сам того хотел.

Творец воплотил в короле Нирвалана грандиозный замысел, и, тем не менее, сейчас Галахад хотел поменяться местами с простым художником. Но это было недоступно ему. Сильфанеи могли создавать грандиозные произведения (вроде Храма Галахада, теперь разрушенного), но исключительно из практических соображений, руководствуясь здравым смыслом и традиционным каноном. Им было чуждо чистое созерцание и чистое искусство. Только люди увековечивали в творениях бессмертное мгновение, и это ставило их вровень с высшими существами. Галахад мог оставаться лишь истинным ценителем красоты, созданной чужими руками.

Он с усилием заставил себя отрешиться от таких несвоевременных мыслей и облегчённо улыбнулся, увидев недалеко впереди силуэт резиденции Монтернора.

— Здесь я вас оставлю, — предупредительно произнес Галахад, оборачиваясь к спутникам.

Дарслаг церемонно наклонил голову, Арон ограничился лёгким кивком. Оба думали одно: король извиняется за то, что намерен оставить их наедине. Оба досадовали на это обстоятельство, но каждый — по своим причинам.

Целитель и рыцарь знали друг друга давно — как говорится, столько не живут. Это объяснялось тем, что кармовники ООМ были долгожителями генетически и относились к правящей расе, как и Магистр Немира. Арон же был обычным человеком, пока не встретился с королём и не вошел в резонанс с его глобальными процессами. Такая разная природа их долголетия накладывала свой отпечаток и на их мироощущение, во многом диаметрально противоположное.

Арону не раз приходилось возвращаться в Немир без своего августейшего спутника, который предпочитал находиться там, где больше всего нуждались в его отваге и великодушии; Магистрат Немира нуждался скорее в информации, необходимой для составления стратегических замыслов на будущее. Так Арон впервые сошёлся с рыцарями и продолжал поддерживать с ними отношения. В том числе и с Дарслагом, так что мог с уверенностью сказать: если сам он старался меняться со временем, развиваясь как личность, то Дарслаг считал себя совершенным изначально, поэтому не менялся совсем. Но это не тревожило Арона, пока нынешнее частное приглашение Магистра не заставило его пересмотреть свои взгляды на баланс сил в Немире: по какой-то непонятной причине Монтернор не хотел ставить рыцарей в известность. И об этих тенденциях следовало молчать как можно дольше.

Короче говоря, отнюдь не отсутствие общих тем для разговора пугало сейчас Арона. Их как раз было чересчур много, однако целитель предпочёл бы обсудить что-нибудь более нейтральное, например, цвет подшёрстка у любимой болонки принцессы Тайны. В любом случае он не собирался начинать первым. Однако выразительные вздохи, которые время от времени исторгались из груди рыцаря, в конце концов вынудили Арона прервать молчание. Он решился и обратил взор в сторону рыцаря.

Дарслаг откинул капюшон, открыв лицо, почти не тронутое временем. Отличительным признаком был высокий чистый лоб, говоривший о несомненном благородстве помыслов и порывов. Это всегда обманывало тех, кто встречал рыцаря впервые. Но Арон, хоть и знал его достаточно, был тронут при виде сетки морщин, изрезавших этот славный лоб, и не удержался от выражения сочувствия.

— Скорбь, — произнёс Дарслаг, отвечая поклоном на поклон, — вот истинная королева Немира, Арон. Я наблюдаю её везде. Неживые камни — и те источают из себя слёзы, что уж говорить о людских сердцах. Моё сердце теперь стучит глухо; оно разучилось плакать, когда ушла былая слава этого края. Я всё еще надеюсь, что она вернётся. Но… тем, кто проводит жизнь в дороге, конечно, будет трудно разделить мои чувства.

Нотка интеллигентного упрёка, возникшая в последней фразе, слегка задела Арона и напомнила о тех временах, когда он был молод и горяч. Дарслаг ещё мог взбесить его. Поняв это, Арон сдержал раздражение и сказал тоном как можно более умиротворённым:

— Нет моей вины в том, что король уехал отсюда.

— Как? А разве не ты рекомендовал ему перемену обстановки и окружения?

— Вот именно что это были рекомендации. Решение принимал Галахад. И, уверяю, никто не смог бы повлиять на него.

Дарслаг покивал головой; хмурясь, переложил меч в другую руку и заговорил, словно сам с собой. Это не был ответ на слова целителя; скорее на собственные мысли воина, и Арон не сразу понял, к чему он клонит.

— Они везде, Арон. Бессчётное количество лет я вижу их здесь. Ты не знаешь, что это такое. Как тучи саранчи, закрывшие небо. Люди уже не выходят из дома после наступления темноты. Дети… — его голос сорвался, Дарслаг справился с собой и продолжал: — Дети боятся их! А Магистр ничего не предпринимает.

— Неужели?.. А я слышал, они лишь недавно вышли на поверхность.

Дарслаг загадочно улыбнулся. Будь они на сцене, рыцарь смотрелся бы куда выигрышнее целителя, отметил последний с некоторой досадой. Авторитетная убедительность и несомненный апломб придавали словам Дарслага вес, которого они не имели. Арон решил зайти с другой стороны:

— Они тоже работают, как и мы…

— Им всё равно! У них нет никаких ценностей, устоев, морали! Когда здесь всё погибнет, они переберутся на другое пастбище. О, зачем Галахад уехал от нас! Неужели он разлюбил Немир, как Творец когда-то?!

— Но ведь он вернулся… — как можно мягче произнёс целитель,

— Да, — рыцарь кивнул с мрачным видом, — поэтому сегодня я хорошенько прочешу это проклятое племя!

Арон изумлённо поглядел на него. Рыцарь поигрывал мечом, разминая руки — по очереди — правую и левую.

— Говоря о былой славе Немира, я имел в виду и неугасимую славу его воинства.

— И рыцарства, — напомнил Арон, — Махать мечом может каждый!

Он ожидал, что рыцарь возмутится, но тот, продолжая упражнения, явно выдерживал театральную паузу. Вскоре в голове у целителя взорвались овации, а сам он не выдержал.

— Перестань! — призвал он, однако, без особой надежды. — От твоей деятельности у меня будет много работы.

— Но ведь ты не боишься работы, не так ли?

Арон не боялся работы, но в своих грёзах видел то время, когда он закончит латать дыры в мировой гармонии и станет полноценным созидателем. Должно же оно когда-нибудь нагрянуть, это всеобщее счастье, и целители станут не нужны. «Тогда, — расслабленно размышлял Арон, — я удалюсь на покой». То, что искомый момент, вероятно, вообще не наступит, его не смущало.

Каждый имеет право на мечту.

— Может показаться, что ты сам их боишься, этих несчастных архаиков.

Рыцарь насупился.

— Я в шоке от них, — ответил он пессимистично, — но это не значит, что я боюсь. Я никого и ничего на свете не боюсь, достопочтенный целитель. Или ты сомневаешься?!

— Побойся Творца, — начал Арон и тут же осёкся. К счастью, Дарслаг не уловил игру слов.

— А ты умудрился постареть, — усмехаясь, заметил рыцарь, — И вырасти.

— Да. Зато ты взрастил только свою ненависть.

Дарслаг хотел ответить, но Галахад был уже близко.

— В следующий раз, когда увижу Монтернора, посоветую, чтобы он нанял привидение вместо дворецкого. Привидения отпугивают нежданных гостей куда эффективнее, — король помолчал, потом со значением в голосе подчеркнул: — Если мне посчастливится его увидеть.

— Не вышло? — спросил Арон, чтобы что-то сказать.

— Идёмте, Ваше Величество, — Дарслаг развернулся и двинулся к противоположной стороне площади.

Король и его друг, однако, не спешили следовать за ним.

Напротив них находился трёхэтажный серый дом с высоким крыльцом. К этому крыльцу медленно подходили люди, судя по одежде, из самых разных слоёв общества. Одни шли, понурив головы, нехотя переставляя ноги, другие шагали торопливо, но в движениях угадывалась скрытая злость и раздражение. Женщин не было вообще. На некотором расстоянии следовали кармовники, парами или по трое, некоторые беспокойно оглядывались на резиденцию Монтернора.

— Так я и думал — ни одного официального лица! — шепнул Арон Галахаду. — Магистр нас сожрёт.

— Давайте я! — шепнул король в ответ. — Я бессмертный.

— Нет уж, позвольте мне. В Городе меня, как-никак, знают. А Вам светиться нечего.

— Как же мне не светиться… — озадаченно начал король.

— Нет-нет, я всё сделаю сам. Незачем Вам мараться!

Галахад стал как вкопанный. Арону редко удавалось поразить своего товарища и повелителя, но из таких случаев целитель обычно извлекал максимальную пользу для себя и для дела. Весьма довольный, Арон отправился следом за Дарслагом, но напоследок произнёс:

— Считайте это дипломатической тонкостью.

Арон поднялся на крыльцо, обдумывая детали своего выступления. Оглядев собрание, мрачное и взволнованное, весьма разнородное по возрасту, он обратился к главному зачинщику:

— Я постараюсь быть кратким.

— Попробуйте, — отозвался хмурый Дарслаг. Арон отвернулся от него, вообразив между ними непробиваемую стену. По части ментальных атак рыцарь мог переиграть любого, и Арону с трудом удалось собраться с мыслями и начать говорить.

— Граждане Города! — сказал он. — Сегодня я обращаюсь к вам за помощью. Творец прислал нас предотвратить несчастье, которое нависло над Немиром, потому что дольше Высшие Силы терпеть не намерены. Всё, что мы способны сделать, должно быть сделано сегодня.

Он выждал и продолжал так:

— Здесь собрались те, кому небезразлична судьба Города, и я счастлив говорить с вами. Я очень хочу, чтобы эти дома уцелели, и вы смогли и впредь жить здесь и растить детей.

Арон снова умолк. Он прекрасно знал, что подобные заявления действуют на необузданное воображение людей гораздо сильнее, чем прямые угрозы и запугивания. Чуткое ухо целителя уловило нараставшие перешёптывания в толпе, тревожные взгляды сотен слушателей скрестились на нём недаром — до этого момента никто из власть имущих не допускал в своих словах даже намёка на то, что Город может быть разрушен. Несмотря на все слухи о Беспределе, это явилось сенсацией, потому что впервые было произнесено во всеуслышание в присутствии стольких горожан. Арон же спокойно добавил:

— Да, жить и растить детей. Я не хочу, чтоб вы думали, будто это невозможно.

Гул на площади усилился. Галахад, стоя в первом ряду, сокрушённо качал головой; рядом Дарслаг одобрительно кивал. В целом движение в толпе шло разнородное, но море голов волновалось всё сильней.

— Я не сомневаюсь, что городские власти уже объяснили вам положение вещей, поэтому…

— Нам никто ничего не говорил! — прервал Арона зычный голос из первого ряда. Остальные подхватили — бестолково, возмущённо перекидываясь репликами, адресованными всем сразу. Арон поднял руку:

— Если власти утаили это, то лишь для того, чтобы предотвратить панику, которая вот-вот начнётся среди вас. Повторяю: никакие силы не помогут вам так, как вы способны помочь себе.

В тишине, которая настала вслед за его словами, прозвучал только один голос. Мужчина из первого ряда, наверно, тот самый, что спровоцировал волну народного возмущения, мрачно спросил:

— И что мы должны делать?

— Да ничего, — ответил целитель. — Вам ничего не нужно делать. Категорически. И не говорить. Прекратить всякие беседы о войне и Беспределе. Даже не думать о них. Любая мысль сейчас может быть губительна.

— Это слишком, — сказал кто-то.

— Дайте нам три часа, — попросил целитель. — Хватит нам трёх часов?

Вопрос относился к королю, но ответил Дарслаг:

— Нам хватит и часа.

— Я Вам удивляюсь, — сказал рыцарь, когда они сошли с крыльца. — Вы нездешний, редко бывали в этих краях и никогда подолгу… и вот так, с лёту, проникнуть в психологию этих людей, которых Вы совсем не знаете… это поразительно!

— Мне достаточно было поговорить с Вами, чтобы сделать выводы.

— Хватит вам пикироваться, — укорил Галахад, надевая перчатки. — Здесь мы больше не нужны! Поспешим же!

— Ваше Величество! Стойте! Погодите! — к ним, спотыкаясь, бежал городской голова. Кожа на его лице была пепельно-серой, по лбу струился пот. Он остановился перед королём, проделал несколько судорожных движений, предписанных этикетом, и продолжал, запинаясь: — Как же так?! Мне только что доложили! Вам туда нельзя!

— Почему это?

Градоначальник кинул быстрый взгляд на Дарслага и произнёс:

— Поймите, это была совершенно тайная операция. Руководил сам Монтернор! Эх, не здесь! Отойдёмте за угол, что ли.

Такое могло ошарашить хоть кого, поэтому неудивительно, что компания героев некоторое время топталась на месте, раздираемая противоречивыми настроениями. Наконец король, по-видимому, решил, что не будет большой беды, если они посекретничают на фоне какой-нибудь старинной подворотни на задворках, откуда открывается живописный вид на непросушенное белье, гирляндами вывешенное в каждом палисаднике. И скомандовал выступление.

Шли молча, терпеливо изучая местность, пока градоначальник не счёл, что они достаточно отдалились от цивилизации. В присутствии героев он чувствовал, что больше не должен быть в ответе за всё, поэтому мгновенно скис и запричитал:

— Смотрю я на Вас, Солнце Вы наше ясное, и никакого просвета не вижу! Однако для всех нас (ну, и для Вас тоже!) лучше, чтобы Вы знали. Война близка, как никогда, и если раньше Его Преосвященство Великий Магистр говорил: пустяки, мол, и не такое переживали, то теперь он стал опасаться, что будут жертвы. Как тогда, в начале… а ещё больше он тревожился из-за слухов, которые, ну…

— Всегда на шаг впереди, — произнёс Арон с отвращением.

— Вот-вот, — градоначальник с беспокойством воззрился на Галахада, но король ничего не сказал. Он внимательно слушал.

— Ну так, если по существу, — обобщил градоначальник, несколько успокаиваясь, — был у Магистра двойной агент, что сеял разброд и слухи ложные, и вот к чему всё пришло, что войско сильфанеев сейчас стоит у излучины Дивной, к западу отсюда, очень далеко. Стоит в полном вооружении и ждёт, когда на него нападут тёмные силы. Но они не нападают, потому что…

— Потому что стоят совсем в другом месте! — догадался Арон.

— Да, клянусь Творцом! Магистр надеялся, что они постоят так денёк и разойдутся, — градоначальник смахнул со лба пот. — Вот и всё!

— Как это — всё?!

— А Вам, Ваше Величество, этого разве мало?!!

— Что за невероятная глупость! — в сердцах высказался рыцарь. Поймав удивлённые взгляды спутников, он поспешно проговорил: — Нет, все мы готовы за Магистра хоть в Ад, однако же…

— Думаю, Монтернор знал, что делал, — заметил Галахад, не смущаясь тем, что он может быть неверно понят.

— Хоть в Ад… прямо как рыцарь Аман, — не удержавшись, прошептал целитель.

Губы Дарслага покривила злобная улыбка; Арон задумался (второй раз за утро) о причинах, побудивших Монтернора не доверять лидерам своего воинства. Впрочем, он тут же одёрнул себя: не о том следовало размышлять!

Он поднял голову и огляделся. Градоначальник поспешно поклонился и отступил в сторону, а скоро и вовсе пропал из виду. Они снова остались втроём, хотя Арон предпочел бы сократить и это число. И как можно скорее.

— Войско сильфанеев… — ошарашенно проговорил король, силясь представить эту картину, — стоит в полном вооружении…

— Как стадо баранов! — подсказал Арон.

— Даже хуже!

— Насколько я знаю сильфанеев, они могут простоять там до заката, — ухмыльнувшись, сказал Арон.

— Но так же нельзя! — воскликнул Галахад, в котором заговорил патриотизм. — Мы должны им сказать!

— Понимаю Ваши чувства, о король, но предлагаю отправиться ближе, — серьёзно ответил Арон. — Твои соотечественники всё равно никуда не денутся, зато архаики склонны к сюрпризам. Вдруг возьмут и нападут на Город — представляешь, какая начнётся неразбериха!

Галахад печально кивнул, а глаза Дарслага загорелись фанатичной радостью. Рыцарь строевым шагом отправился прочь, по пути раздвигая простыни и наволочки, занавесившие всё вокруг, точно паутина Зачарованного Леса. Король и целитель последовали за ним. Нужно было выбираться в люди.

— Я рад, что вы со мной, — бросил рыцарь через плечо на ходу, — но нам надо действовать быстро.

— Как, Вы тоже собираетесь действовать?!

— Да, и я Вас об этом предупреждал. Встретимся через полчаса у Магистрата. Опоздавших не ждём.

Дарслаг отсалютовал мечом и отбыл.

— Слушай, это ужас, — заметил Арон, подтолкнув Галахада под локоть. — С ним у нас ничего не выйдет, лучше не начинать.

— Мы попробуем, — сказал король. — И, кстати, может, оставим здесь нашу маскировку? Не вижу, кого мы можем этим обмануть…

— Не уклоняйся от темы. Невозможно попробовать спасать мир или не спасать его! Это абсурд!

— Что ты сказал?! — проговорил король, останавливаясь.

— А что я сказал?!!

— Право, не знаю, — Галахад в задумчивости повёл бровями, придав лицу выражение строгой сосредоточенности. — Не помню. Но это прозвучало так оригинально, что я в жизни бы не повторил…

— Да не мог я сказать ничего оригинального!

На глазах короля Арон расцвёл красными и белыми пятнами. Видно было, что он абсолютно ничего не понимал. Галахад перестал доискиваться.

— Я знаю: это Вы! — прозвучал за спиной незнакомый голос.

И Арон резко остановился.

Медленно, очень медленно целитель обернулся. Обернулся и Галахад; оба взглянули на говорившего. Это был Ленни Мантуер.

Многие впоследствии задавали себе вопрос: а откуда, собственно, он взялся?

Утро у Ленни не задалось — понятное дело, после такой-то ночи! Встреча с Рамзесом, разглядевшим вражескую армию с самой высокой точки Города, также не располагала к умиротворению. Но днём Ленни полагалось работать в Архиве, и даже десяток армий не заставил бы отмирка ещё больше расстроить Хранителя, и так опечаленного рассказом о его вчерашних похождениях.

Однако же, именно в этот день он не работал.

Возможно, сам Амбер послал его куда-то с каким-то поручением. А, возможно, совсем и не Амбер. Известно только то, что даже самые обычные люди становятся совершенно непредсказуемыми, если их ведёт Судьба. А Ленни уж никак нельзя было назвать обычным.

Итак, он стоял, расправив плечи и улыбаясь широко-широко, всем видом излучая полный спектр радостной палитры своей души. «Да, именно так, он сияет, как начищенное солнце», — подумал Арон. Прикрыв глаза рукой, он растерянно взглянул на Галахада. Они ещё ничего не понимали…

— Вы пришли спасти мир!!!

Слова, так неосторожно брошенные в лицо Арону, сотрясли воздух Немира и зависли в свободном падении. (Никогда обычные неотмирки не произносили подобных слов, потому что существуют во Вселенной неписаные законы решительно для всего, а если нет, то и явление, не подпадающее под закон, могут признать несуществующим, или, по крайности, несущественным).

Поэтому ответа Ленни так и не услышал, зато услышал вопрос.

— Что? — только и спросил Арон.

— Спасти мир! — радостно прокричал Ленни со счастливым смехом.

Арон вдруг испугался. Не за себя, конечно. Целитель машинально отступил под напором ненормального, прикидывая, как бы незаметно прикрыть своим телом короля. Правда, Ленни не стискивал руки, не хохотал и не приплясывал на месте, что послужило бы чётким симптомом буйного помешательства. Однако он был неправдоподобно, неестественно счастлив — особенно на фоне общей омрачённости граждан Немира. Впору было уносить ноги, но — о радость! — Великий Галахад не растерялся; отстранив Арона, король с достоинством выступил вперёд, дабы прояснить ситуацию.

— Что Вы имеете в виду?!

— А?..

— Вы задали вопрос, ответа на который нет и быть не может.

Ленни перестал смеяться и начал торопливо объяснять.

— Ну, как же!.. Вы ведь всегда приходите сюда оттуда… то есть отсюда… я знаю, я читал, — нервно заявил Ленни, взмахом руки предупреждая возможные комментарии. — Да вот, понимаете ли, приходите и помогаете, и учите жить, и в конечном итоге всех спасаете, потому что вы добрые и справедливые, и владеете знаниями, и всегда хотите, чтобы всё было хорошо…

— О, Творец! — Арон больше не скрывал ужаса. Галахад нетерпеливо подёргал его за мантию, но тот не отреагировал.

— Кто это «мы» и кому это «вам» нужно помогать? Вам лично?

— Нет, нет… не мне. Людям. Всему человечеству. Почему вы притворяетесь, будто вам неясно? — с упреком выкрикнул Ленни. — Ну, ответьте же мне, ведь я такой же как вы, я тоже в конце концов этого хочу!!!

— Чего?!! — в полном неведении спросили хором король и целитель, а Арон пробормотал: «Так значит, он всё-таки чего-то хочет!»

— Чтобы всё было хорошо.

Тут даже святой усомнился бы в Ленниной адекватности. Галахад сделал последнюю попытку внести ясность.

— Чего хотите Вы, именно Вы?

— Спасать мир! И бороться со злом! Я теперь понял, у меня призвание ко всему этому, ну, правда, правда, поверьте же мне! — взмолился Ленни. — Ваше Величество, возьмите меня с собой!

С этими словами он кинулся в ноги Арону. Нормальный Ленни Мантуер, будущий библиограф и примерный племянник, никогда бы не сделал ничего подобного, но, то ли взыграла кровь мятежного дядюшки, то ли воздух Немира вскружил его голову, но прежний Ленни остался в прошлом, а новый хотел только одного!

— Его Величество — это вот он, — машинально проговорил Арон, подталкивая коленопреклонённого Ленни к Галахаду.

Тот ничуть не смутился и переполз к королю, готовый повторить всё с начала.

— Спасение Немира есть действие, проистекающее из чрезвычайности на фоне чрезмерности, чего никто не желает, будучи в здравом уме… Но Вы, вероятно, пришли из Настоящего Мира? — сверху вниз дружелюбно спросил Галахад, склонный вести светскую беседу. Ленни кивнул, обрадованный, что контакт налаживается, «Ведь, — подумал он, — нет ничего хуже обоюдного непонимания». Тут Галахад произнёс, обращаясь к Арону:

— Вот видишь!

И добавил:

— Я сразу понял, что он оттуда!

— А я нет! — почему-то сердито ответил целитель. — Я не умею отличать отмирков от обычных психов, если ты об этом, и учиться не собираюсь… Ты смотри, что придумал — спасать мир! Бороться со Злом!.. Разве кто-то говорил о борьбе со Злом?! Разве я говорил о борьбе со Злом?

— Да! — твёрдо сказал Ленни, глядя ему в глаза.

— Не может быть, чтобы мой язык забылся до такой степени! — парировал Арон.

— Ты обронил какую-то фразу в этом духе. Я тоже слышал. И не спорь! — царственно повелел Галахад. Арон и Ленни отвернулись друг от друга, смертельно обиженные. — Не суть как это всё важно… Да поднимитесь же наконец! Небось, не очень удобно вот так стоять, — благоразумно предположил Галахад, королевская кровь которого не знала, каково это — преклонить колени. Дождавшись, пока Ленни встал и отряхнулся, король спросил:

— Вы и вправду этого хотите?

— Конечно, не хочет! Да ты сам погляди, у него на лице написано!

— Вы можете пойти с нами, — продолжал Галахад, не слушая товарища, — но я должен предупредить: возможно, это будет… надолго…

Ленни с готовностью закивал, даже не задумавшись, что может означать это «надолго» в устах бессмертного Галахада.

–…и придётся испытать трудности…

Ленни снова кивнул: он очень рассчитывал на трудности.

–…и даже лишения.

Ленни беспечно махнул рукой.

— Путешествовать со мной весьма нелегко. Спросите хотя бы у него…

— Вы за меня не беспокойтесь, — примирительно сказал отмирок Арону.

Как только утих ветер, вызванный стремительным бегством Ленни, король и целитель посмотрели друг на друга. Этот молчаливый, внимательный обмен взглядами давно вошёл в привычку и воспринимался как своеобразный ритуал, заменяющий пространные словесные излияния в особо сложных случаях. Такое взаимодействие давало значительную экономию времени и сил, но сейчас его оказалось недостаточно. Первым это почувствовал Арон и для начала фыркнул, выражая справедливое возмущение.

— Чего ради..? — выпалил он совершенно неподобающим для почтенного неотмирка тоном, и, готовясь к ответной атаке, скрестил руки на груди. Галахад легко извинил эту вольность. В конце концов, в запасе у целителя имелись выражения куда более забористые.

Король неопределённо пожал плечами.

— Всё произошло наилучшим образом, — мягко сказал он, украдкой поглядывая на обычно кроткого Арона, который полыхал гневом.

— И откуда только он набрался таких сведений? — почти прокричал тот. — Какая-то борьба, какое-то Зло… никогда не думал, что, дожив до седин, услышу такое!

— Ну, он же отмирок…

— И на кой он тебе сдался? Это фанатик, жертва неправильного воспитания, неужели тебе не ясно?

«Ну, а ты? — спросили глаза Галахада. — Тебе-то всё ясно? За те годы, что мы провели бок о бок, неужели ты не научился слушать меня и верить мне? Чем тогда ты отличаешься от этого юноши, виновного только в том, что у него не было шанса превзойти себя, свои устаревшие представления, отбросить их, как змея отбрасывает надоевшую старую кожу?» Но Арон то ли не понял, то ли не захотел расшифровать это безмолвное послание, и они остались на прежних позициях.

И снова король пожал плечами: не мог же он признать, что сиюминутное настроение склонно оказывать громадное влияние на жизнь бессмертного Галахада, великого Галахада, все действия которого должны быть спланированы и просчитаны от начала времён… Арон не захотел бы этого понять, как не понял многого другого. И король с болью осознал, что от этого умолчания между ними разверзлась пропасть, которую он тут же лихорадочно попытался заполнить пустыми фразами, сопровождая их убедительными жестами. И усилия его были столь велики, что Арон быстро успокоился и преисполнился прежней благости.

А Галахад надолго замолчал. Когда-то давно он покинул страну себе подобных, дивных существ, в устах которых люди-неотмирки и архаики именовались одинаково презрительно — смертниками. Своими вопросами Арон поневоле воскресил это саднящее душу воспоминание об изначальном неравенстве живущих. Возможно, кто-то решил восстановить справедливость. Эта мысль подбодрила Галахада; он подумал, что нашёл объяснение своим действиям, и испытал облегчение, что сможет теперь оправдаться перед другом.

— Да, — сказал он, — Я хочу дать ему возможность к развитию.

— Что ж, благородно, — подумав, протянул Арон. — И вполне достойно тебя. Жаль только, что его короткой жизни не хватит на то, чтобы осознать это благо.

— Ещё разочаруется, — улыбнувшись, произнёс король, но целитель оставался мрачен.

— Если это произойдёт… — проговорил он. — О, Творец, если это произойдёт, Галахад, человечеству очень не повезёт. Потому что в лице этого Мантуера человечество получит такого циника, что сам господин Деанж, о котором столько говорит Магистр, в сравнении с ним покажется подарком. Пошли-ка отсюда, мне что-то не по себе…

После утреннего столкновения с Рамзесом Ленни вернулся в Город как раз вовремя, чтобы успеть попасть в летопись Немира. До этого он был словно пловец, который стоит на берегу реки и никак не отважится войти в воду, а лишь робко пробует её ногой. Встреча с Галахадом вынесла его прямиком на гребень волны событий. В сознании Ленни, напичканном сведениями из библиотеки Хранителя Архива, король сильфанеев находился на одной ступени с доисторическими чудовищами вроде коварной Гнидры или безжалостной Мурколапки. Галахад был мифическим существом. Мысль о подключении к «процессу такого высокого уровня» мгновенно мобилизовала жизненные силы — иными словами, Ленни приготовился к подвигам.

Он мчался по улицам, лавируя между прохожими, перебегая перед повозками, домой — за Амбером и вещами. Последние разумные мысли безнадёжно сдали, не выдержав темпа этой дикой гонки, и голос разума звучал всё тише и тише, пока совсем не замер вдали.

Через час они явились на Главную Площадь. За ними увязался Рамзес, который не желал упускать из виду «высокоуровневые процессы». Ни король, ни Арон не выказали удивления, увидев Ленни в компании друзей. Судя по всему, их мысли были где-то далеко.

— Возьмите, — произнёс Арон, протягивая тоненькую книжицу. — Изучите внимательно. Потом расскажете мне.

— Здесь правда всё… про это? — робко поинтересовался Ленни, пробежав взглядом заглавие. Ответ Арона его озадачил.

— Я не знаю, — сказал целитель.

Нешуточное руководство всем, кто собирается спасать мир (Написано Великим НеПосвящённым)

Пункт 1. Прежде чем приступать к такому важному и ответственному делу, следует удостовериться, что намерения Ваши тверды и решение не изменится (по крайней мере, до тех пор, пока дело не будет завершено).

Примечание 1. Потому что, видите ли, в силу косности и инертности материи те или иные вещи будет потом невозможно исправить (т.е. восстановить в их прежнем виде). Так что, сами понимаете…

Итак,

для реализации пункта 1 ответьте (наиболее честно и полно) на вопрос:

«Для чего мне это нужно?»

Ответы рекомендуется записать в столбик и пронумеровать в порядке их значимости для Вас. Не более десяти.

Затем морально подготовьтесь и продолжайте, применяя к каждому ответу следующий блок из четырех вопросов:

1) что случится, если мир будет спасён мною?

2) что случится, если мир не будет спасён мною?

3) чего не случится, если мир будет спасён мною?

4) чего не случится, если мир не будет спасён мною?

Чётко проанализировав все четыре ответа на каждый из десяти предыдущих, ещё раз вернитесь к вопросу: «Так для чего мне всё это нужно?» и определитесь уже окончательно.

Пункт 2. Итак, Вы убедились в том, что Ваши намерения тверды и бескорыстны (последнее наиболее важно: о нём не говорилось ранее из опасения повлиять на честность Ваших ответов). Если же нет, стоит вернуться назад и пройти пункт 1 с начала.

Для тех, кто идёт дальше — мотивы определены, остаётся определить поле деятельности. Для этого необходимо решить, требуется Вам целый мир, или достаточно какой-либо его части.

Примечание 2. Желательно второе. В мире постоянно протекают множество процессов, и если Ваша деятельность прервёт их, последствия могут быть непредсказуемы.

Примечание 3. Воспитывайте чувство меры. Возможно, это и есть наше шестое чувство.

Чем меньше участок, избранный Вами, и чем ниже плотность процессов, происходящих на нём, тем быстрее и эффективнее Вам удастся завершить свою миссию на радость себе и столпившимся зрителям (без них всё равно не обойтись). Подумайте, насколько лаконично и красиво выглядел бы такой финал!

Если данный вариант принимается, дальнейшее движение не нужно. Разрабатывайте план кампании, и смело приступайте: риск минимален.

Для всех прочих — пункт 3.

Пункт 3. Данный пункт предназначен для тех, кто, несмотря на всё вышесказанное, твёрдо намерен спасти целый мир.

Если это Вы, то поздравляю.

Только трое из ста человек приступают к пункту 3.

Я горд за Вас, хоть данный поворот и ставит меня в затруднительное положение.

Ибо память подводит меня, и я уже не в состоянии воспроизвести рекомендации, данные Вашим предшественникам.

Возможно, эти рекомендации были совсем разными.

Возможно, они даже исключали друг друга.

Результат был один: никто из них не вернулся прежним.

Они все потеряли то, что имели.

То, что они обрели, лежит вне сферы Вашего понимания.

Никто не сказал им «Спасибо».

В конечном счёте, осталось неизвестным, удалось им спасти мир, или нет.

Вы ещё хотите идти дальше?!

Впереди — самое трудное.

Пункт 4. Вижу, Вы всёрьез вознамерились спасти мир.

Что ж, я всё равно в это не поверю (ибо никто никогда не доходил до пункта 4).

Но пусть это Вас не смущает.

Примечание 4. Ведь известно, что сложнее всего поверить в чужие благородные намерения и прекрасные устремления.

Идите же дальше — мне нечего Вам сказать.

Недостаток опыта не позволяет мне давать советы. Утешает одно: раз уж Вы дошли до этой стадии, то и сами прекрасно представляете, что и как.

Посему поручаю Вам завершить данное руководство в соответствии с общепринятой системой нумерации.

Последняя рекомендация. А всё-таки, очень Вас прошу, постарайтесь сделать так, чтобы в результате Ваших действий мир не очень сильно изменился. Соблюдайте экологию, не один Вы тут всё-таки.

Дочитывал Ленни уже на месте, в то время как Амбер с Рамзесом, переругиваясь, делали неуверенные попытки поставить палатку. Он понятия не имел, каким образом они оказались на этом живописном холме и куда делись их вожаки. Впоследствии Амбер говорил ему, что никогда не видел такой погружённости в себя. «И вряд ли когда-нибудь увижу», — повторял он, благоговейно вздыхая.

— Я думаю, нам стоит начать с шашлыка, — заметил Рамзес, протягивая дрожащие от нетерпения руки к рюкзаку. Хранитель на ходу шикнул на него, но тут же врезался в Ленни, который застыл изваянием.

— Тебе всё видно? — озаботился Амбер. Ленни кивнул: от зрелища грандиозной армии в полной боеготовности его начал пробирать священный трепет. И тут раздался звук, от которого оба вздрогнули: Рамзес открыл бутылку газировки.

— Жаль, чипсов не взяли, — искренне посетовал он и приложился к горлышку.

— Рамзес! — нервно зашипел Амбер. — Ради всего, что для тебя свято…

Рамзес примирительно вскинул руку.

— Я буду тихо, — просительно сказал он.

Амбер нехорошо выругался. Никто не обратил на него внимания.

Тем временем на восточном склоне холма король потрясённо разглядывал долину, подёрнутую бело-розовой дымкой весеннего цветения. Небо самого яркого лазурного оттенка выглядело так, словно его только что тщательно вымыли и отполировали до блеска, а ослепительное солнце катилось по этому сверкающему покрывалу, отбрасывая фиолетовые блики и порождая галлюцинации для усталых глаз. Галахад заслонил лицо ладонью и продолжал любоваться восхитительной панорамой. Когда он отнял руку, на губах заиграла радужная улыбка. Глаза светились восторгом.

— Что за красота, Арон, что за прелесть эта весна! — произнёс Галахад.

Тот не ответил.

— У голубей брачный период, — добавил король, бросив взгляд на лес. — Самое время!

— Вы не туда смотрите, Ваше Величество! — укоризненно сказал целитель.

— Сегодня у меня не тот настрой, — пожав плечами, заметил Галахад.

— Настрой его Величества очень пригодится, когда начнём разукрашивать это пастбище, — отозвался Дарслаг, делая мечом выпад в сторону воображаемого врага. — Лично я предпочитаю багрово-закатные тона. О, кажется, начинается!

Небо вдруг стало темнеть, а солнце поплыло к горизонту, путаясь в рваных, зловещего вида облаках. Ленни решил было, что это обман зрения, ведь день был в самом разгаре… но тут он снова обратил внимание на соседний холм и понял, что кое-что пропустил. Как бы то ни было, а такое должно было сразу броситься в глаза. На склонах холма почти вплотную стояли рядами плечистые гривастые гиганты. Один их вид вызвал у Ленни содрогание. Не желая обнаруживать страх, он притворился, что замёрз, и застегнул куртку. Солнце быстро опускалось в облака, но тени ещё не добрались до холма, когда на вершине появилась миниатюрная по сравнению с гигантами фигурка. Последний солнечный луч озарил пришельца, и удивленный Ленни неожиданно узнал в предводителе гигантов Сантариала…

— Похоже, он собирается ими руководить, — с любопытством сказал Галахад.

— А ты чего хотел? Архаики вечно нянчатся с гигантами.

— Вы будете продолжать смотреть, или всё-таки что-то предпримете? — вопрос исходил от Дарслага. Рыцарь вогнал свой меч в землю и налёг на рукоять всем корпусом, прислушиваясь к их беседе. В таком положении он очень напоминал птицу, сидящую в клетке на жёрдочке.

— Ну, надо же, какая прелесть! — повторил король и посмотрел на Арона, который что-то шептал. — Чую я, тебе не терпится всё испортить.

— Охота тебе связываться с этим сбродом? — укоризненно молвил тот, прерываясь. — Здесь по меньшей мере три сотни гигантов, и каждому персонально придётся сносить башку?.. Дай-ка я попробую: может, мне удастся их сдержать?..

Галахад пытался что-то возразить, но его ответ потонул во внезапном грохоте. Ленни не сразу понял, что явилось тому причиной, и лишь когда целитель чужим, страшным голосом произнёс несколько зловещих слов, до него дошло: Арон колдовал!

— Ложись! — крикнул Амбер, пытаясь пригнуть его к земле. — Это какое-то волшебное действие, или я ничего не понимаю!

Ленни послушно дал себя уронить: он и в лежачем положении прекрасно всё видел.

Небо вспыхнуло. Невиданный фейрверк подпалил тьму, и чудовищный пожар распластался над лесом до самого горизонта. Многие гиганты, ослеплённые, упали, но Сантариал остался стоять, словно зачарованный. На его лице появилось странное выражение, которое озадачило многих, но пока было не до него…

Арон продолжал плести свои заклинания. В одночасье скромный целитель и спутник Галахада, вечная тень знаменитого короля, изменился до неузнаваемости. Это был он — и уже не он. Его вторая натура, освобождённая от груза повседневности, извергнулась в Немир из неведомых доселе планов бытия. Словообразования, слетавшие с его уст, порождавшие вихрь и бурю, были созданы самим волшебством; никто и никогда не смог бы их повторить без надлежащей подготовки. Рамзес потом клялся, что занёс их в блокнот, но буквы на его глазах расползлись, а сам блокнот улетел, махая страницами как крыльями. Никто не брался ни подтверждать, ни опровергать его: в тот миг все были заняты другим… Стоявший рядом Галахад, брезгливо морщась, зажал руками уши, Ленни и Амбер залегли чуть поодаль, стараясь по возможности ничего не пропустить. А на небосводе крутились тысячи огромных шутих, тысячи фонтанов лавы взметались кверху, и, казалось, тысячи голосов кричали, вторя заклинаниям…

— Может, хватит? — донесся до Ленни едва слышный зов Галахада.

Перепуганные гиганты метались по склону холма туда-сюда, будто гладиаторы на арене Колизея, которых позвали на обед, но забыли сообщить номер столовой… но грохот и огонь везде настигали их, и они падали, вставали и снова бежали… никто из стоявших на соседнем холме не мог их винить: всё происходящее было действительно страшно.

Как если бы внезапно, без всяких пророчеств и предварительного антуража, нагрянул Беспредел.

В гуще этой какофонии и хаоса Дарслаг радовался жизни.

— Так их! — бессвязно кричал он, хлопая в ладоши. — Всех… подчистую… долой!

Но вдруг всё прекратилось. Шутихи свернулись в шары и рассыпались тысячью искр, фонтаны ушли под землю, и только необычная огненная луна продолжала пылать, освещая всё вокруг, будто стоял день…

Арон опустил руки, и вслед за этим жестом в мире настала Тишина. Шокированные птицы и звери безмолвствовали, деревья замерли, люди и гиганты точно окаменели. Тишина длилась несколько долгих, прекрасных секунд и ещё продолжалась, когда ошеломлённый Сантариал тихо, но отчётливо произнёс:

— Я тащусь…

Его голос, глубокий и такой одинокий, замер к концу фразы. Эмоциональная сила этих слов была столь велика, что все, включая гигантов, опустили оружие. И все сразу поняли: он тащится. И прониклись.

Целитель Арон в досаде закусил губу. Понятное дело, ему было нужно напугать врага до полусмерти, но он никак не ожидал, что враг будет млеть от восторга. Сантариал смотрел на него с восхищением ребёнка, которому нежданно-негаданно устроили большой праздник.

Он ещё что-то прошептал, но лишь Галахад обладал настолько острым зрением, что смог прочесть по губам.

— Говорит, что никогда не видел ничего подобного! — перевёл он Арону. — Слушай, я горжусь тобой!

Арон ответил ему такой жуткой гримасой, что король решил не продолжать. Дарслаг обнажил меч и коротко крикнул:

— Вперёд!

— Куда — вперёд?! — осадил его раздражённый Галахад. Поверженные гиганты бежали прочь, и гоняться за ними не было никакого смысла. — У меня голова раскалывается от ваших штучек, и я сегодня без обеда. Как хотите, а я иду домой!

Целитель насторожился. Такая забота о собственном желудке аскетичного повелителя говорила о крайнем нежелании продолжать то, что они начали.

— Сначала разберёмся с ним, — потребовал Дарслаг, показав на Сантариала. — Ступайте, Ваше Величество, я прикрою! Настоящие мужчины сперва действуют, а потом рассуждают!

— А думают когда? Нет, что ни говорите, а я против! — воскликнул целитель, но было поздно.

Галахад скрепя сердце полез на холм. Дарслаг шумно дышал в спину, и король сильфанеев проклинал тот час, когда ввязался в эту дикую авантюру. «Могли бы обойтись и без меня», — думал он, преодолевая корни сосен и огибая вековые валуны.

Мысли Арона, не поспевающего за ними, были и подавно лишены умиротворения. «Да уж, с таким лидером… — пыхтел он, еле переводя дух. — И с таким союзником… а главное, с такими врагами… мы точно свернём горы… или свернём шею».

К общему изумлению, Сантариал не пытался убежать и ждал их у самого края обрыва.

Борясь с желанием спихнуть подоспевшего Дарслага обратно с холма, Галахад вытащил свой меч из ножен и повернулся к Сантариалу. Тот сделал то же, но с явной неохотой, и король быстро понял, что противник попросту не владеет этим старинным и уважаемым оружием.

«Вот так так!» — подумал Галахад в замешательстве. Он давно не воевал, но смутно помнил, что врагов следует убивать, однако наброситься на практически беспомощного противника и тут же, на месте, без предисловий, разделаться с ним… Это было бы слишком.

Не по-рыцарски. Не по-королевски. Не по-людски… хотя причём тут люди?

— Я не могу с ним биться! — сказал Галахад Дарслагу. — Ты же видишь, он не воин: только посмотри, как меч держит!

— Ну, так убейте его! — равнодушно ответил рыцарь. — Ещё и проще!

Арон наконец добрался до вершины и, узрев происходящее, презрительно хмыкнул. Ну конечно, так он и думал, никто ничего не может без него! А Сантариал вообще смотрел так, словно Арон обязан прямо сейчас, не сходя с места, исполнить все его желания. Целителя замучила одышка, но он без колебаний показал обществу спину и собрался уже сойти вниз (или съехать — как повезёт), когда Дарслаг окликнул его.

— Досточтимый целитель! — умоляюще проговорил он. — Я Вас прошу…

— Подождите, — раздражённо оборвал архаик. — Вы всё испортите! Вот сейчас он испепелит меня одним дыханием…

В том, как это было сказано, не чувствовалось особого ужаса… а было… определённо было нечто другое.

— Я?!! — вскричал Арон в крайнем возмущении. — Я ещё не перегрелся! Если на каждого буду расходовать энергию волшебства, мы с вами скоро взлетим на воздух! Что, съели?

— Но… — проговорил ошарашенный рыцарь.

— А Вы сообразите: откуда-то эта энергия берётся, значит, куда-то её придётся возвращать, а как Вы это себе представляете?.. Вот и подумайте!

— Хорошо! — сказал вконец остервеневший Дарслаг. — У меня, правда, не укладывается в голове, что Вы, Ваше Величество, позволяете ему уйти из-за каких-то дурацких этических норм, а Вы, уважаемый Арон… хотя что с Вас возьмёшь! Но меня в этом смысле ничто не держит, и, коли на то пошло, я убью его сам.

Он поднял свой меч, и через две секунды Сантариал оказался на земле. Впрочем, его падение явилось результатом чистейшей случайности: пытаясь упредить действия Дарслага, Галахад стал между ними и неумышленно толкнул архаика, отправив его прямо в грязь.

Какое-то время король и рыцарь стояли друг против друга, пытаясь сообразить, что же делать дальше. Очевидно, Галахад склонялся к тому, чтобы отменить поединок вместе с результатами, Дарслаг же пылал желанием довести начатое до конца. Но как только разъярённый рыцарь собрался удовлетворить свою жажду крови, король загородил Сантариала собой.

— Так, так, — зловеще прошипел Дарслаг. — Вижу, пребывание в Городе окончательно затмило Ваш разум.

Галахад промолчал, но не дрогнул. Рыцарь отступил на шаг и, усмехнувшись, сказал:

— Много лет я служил Истине, как принято говорить, верой и правдой, но, видно, пришёл и мой черёд. Сегодня Вы сделали свой выбор и показали, что для Вас ценно на самом деле. Вы хотите сохранить ему жизнь, но, даю слово, наживёте множество проблем и ещё не раз вспомните обо мне…

Он чуть подождал и добавил:

— Но я буду очень далеко, потому что сегодня сумасшедшему королю не сгодился рыцарь вроде меня. Прощайте.

И он ушёл, не оглядываясь, а Галахад хмуро глядел ему вслед, но думать ни о чём уже не мог.

— Сдаётся мне, чем дальше от нас он будет, тем легче нам, — философски заключил Арон. — Тяжёлый тип.

Он оглянулся на архаика. Сантариал уже поднялся, и теперь подобраться к нему было не так-то просто. Он спокойно стоял, опустив плечи и вскинув голову, но чувствовалось, что его наполняет некая сила. Она словно возносила его над землёю и над всеми ними. И вот это Арону уже совсем не понравилось.

Почувствовав его взгляд, Сантариал мгновенно обернулся к нему, и Арон увидел в его расширенных зрачках своё отражение — цель, которую следовало поразить. В эту секунду целитель ощутил, что обретает новое откровение, но кое-чего он в одночасье лишился. Уверенности, накопленной за те годы, когда всё шло относительно гладко…

— Целитель Арон, — как бы размышляя, произнёс Сантариал. — Почему я думал, что Вы умерли?

Вместо того, чтобы ответить резкой отповедью на этот наглый выпад, Арон, к своему изумлению, честно сказал:

— Понятия не имею.

«Хотел бы я знать, — мрачно подумал он, — что, ахинея меня побери, всё это означает?»

Архаик кивнул, будто ничего другого не ожидал.

— Значит, Вы теперь стали волшебником? — невинно поинтересовался он.

— На что Вы намекаете?

— На твоё перерождение во плоти, — охотно пояснил король, следивший за беседой. — На твоём месте я бы ему врезал, получил по шее в ответ, и все разошлись бы счастливые.

Судя по лицу архаика, вопросы всеобщего счастья волновали его мало.

— Только осторожнее, — иронически предупредил он. — Об меня легко пораниться.

Арон шагнул к нему, намереваясь решить вопрос с одного удара, но остановился, глубоко поражённый.

С уходом рыцаря матрица конфликта переменилась полностью. Сантариал больше не играл с ними, демонстрируя беспомощность. Вместо этого целитель столкнулся с жёсткой линией защиты. Он не мог подойти к Сантариалу ближе, чем на несколько шагов; в то же время, любая попытка уклониться от поединка грозила ему ударом в спину. Неизвестно почему, Арон был абсолютно уверен: так и будет. Ни один приём ближнего боя не мог здесь помочь, да и дальнего тоже. Вызванное сознанием архаика поле блокировало любое физическое воздействие.

В достаточной мере подготовленный рассказами посыльного и самого Магистра, Арон ожидал от Сантариала многого, и всё же растерялся. Он не сразу сообразил, что имеет дело с сознательной провокацией, продуманной и хорошо подготовленной. Своим поведением Сантариал прямо заставлял его прибегнуть к волшебству. Ситуация осложнялась тем, что он был дьявольски подвижен и пластичен. Обычно бойцу, даже самому опытному, требуется некоторое время, чтобы сгруппироваться и перестроиться, но Сантариалу, похоже, времени не требовалось вообще. Стоило противнику, сбитому с толку его обманчивой расслабленностью, потерять бдительность, как ему в лицо летели камни и ветки, которые Сантариал ухитрялся взметать с земли, не прилагая видимых усилий. Арону хватило пары минут понять, что этот архаик и без меча может сделаться источником серьёзных проблем.

«Ещё чуть-чуть, и мне придётся убираться, унося под мышкой собственную голову», — мрачно подумал Арон.

Он был зол и с трудом удерживал эмоции под контролем, понимая: любой срыв будет только на руку Сантариалу. Тот явно наслаждался происходящим, и Арон не собирался усиливать его радость. Но ввязаться в глупейшую конфронтацию — и с кем?! — вот чего целитель никак не мог принять. И, соответственно, был не в состоянии сосредоточиться.

Неизвестно, чем бы закончилось дело, но тут счастливая звезда Арона решила-таки ему подсветить. Точнее, вмешался Галахад. Что было на уме у Его Величества — то ли он соскучился без дела, то ли собирался внедриться с какими-то замечаниями… впоследствии Арон не раз задавал себе этот вопрос, ведь принципиальность короля не позволила бы ему вмешаться в схватку. Короче, Галахад внезапно оказался к Сантариалу ближе, чем Арон. И в следующую секунду архаик оступился и упал. Как бы нечаянно.

Ничего странного в этом не было — теоретически, в бою всякое возможно. Бывает, падение с высоты десяти сантиметров становится смертельным. А иногда и не нужно никакой высоты. Однако — два раза подряд и на ровном месте?! Галахад озадаченно уставился на Сантариала, но тот, похоже, считал битву оконченной. Он поднял обе руки ладонями вверх, и король, покачав головой, двинулся восвояси.

— Вы что, так и позволите ему уйти? — спросил архаик, обращаясь прямо и непосредственно к Арону.

Невзирая на своё тактическое превосходство, целитель ощутил себя не в своей тарелке.

— В смысле? — спросил он.

— Существует пункт третий статьи сорок восьмой Кодекса Кармы, который ещё никто не отменял, — заявил архаик с оскорбительной снисходительностью. — Хорошо… Вы не читаете законов, так я Вам напомню: король победил меня, следовательно, он должен определить мою дальнейшую судьбу.

Арон хотел возразить, но обнаружил, что собеседник довёл его до состояния полного отсутствия слов. Сантариал избрал стратегию, которая в любом случае должна была измотать тех, кого угораздит с ним связаться. Теперь на его стороне был ещё и закон, который в любом обществе оперирует лишь видимостью и формальностью.

— Клянусь пяткой Мурколапки, а ведь он прав! — оживлённо заговорил Амбер, появляясь у Арона за плечами. — Я и сам подумал…

— Не могли бы Вы подумать в другом месте?! — прервал его Арон, потихоньку свирепея. — Здесь вообще-то поле боя!

— Тогда верните его! — непреклонно заявил архаик. Он продолжал лежать, подпирая голову рукой, как будто находился на диване у себя дома.

— Да-да, верните, послушаем, что он скажет! — это был уже Рамзес.

Арон в бессильной злобе обвёл взглядом лица окружающих и остановился на Ленни. Тот счёл за лучшее не выступать.

Должно быть, нервное истощение, вызванное последними событиями в Немире, наконец, обнаружило себя, потому что целитель снова повысил голос. Очень эффективный манёвр: наиболее верные гиганты, поначалу не пожелавшие бросить Сантариала на произвол героев, теперь в ужасе скатились с холма и бежали долго.

Вернулся Галахад. Похоже, он услышал возмущённые вопли Арона и встревожился, как бы его друг вновь не начал метать молнии. Король моментально вник в суть проблемы и незамедлительно выразил своё отношение к ней.

— Интересно, с какой это стати я должен указывать ему, что делать? Я вам что: Верховный Магистр, органы правопорядка или вообще Тот, кто Всё Это Придумал?!!

На миг наступила почтительная тишина, которую нарушил Амбер.

— По закону, Ваше Величество, — вежливо объяснил Хранитель Архива. — Закон един для всех.

— А я говорю: нет! — отрезал Галахад. — Я — король, и ваши законы мне ни к чему.

Он сделал шаг к обрыву, обернулся, и проговорил, обращаясь к Сантариалу:

— Можешь идти куда угодно, только не ходи за мной. Ясно?

И он покинул их, впрочем, свернув в сторону, противоположную той, куда отправился Дарслаг. Но для Арона всё только начиналось.

— Стойте! — властно сказал Сантариал.

Оглянувшись, Арон увидел примерно то, что ожидал: четверо смотрели на него во все глаза; ни один из них его не одобрял.

— Чего тебе надо, а? — устало сказал он, присаживаясь на корточки рядом с архаиком.

Ответный взгляд Сантариала был таков, что Арон ощутил себя бабочкой, наколотой на булавку. Или червяком, втоптанным в грязь. Если бы Сантариал решился дать целителю пощёчину, это было бы менее болезненно.

— Знали бы Вы, как близки были к той черте, откуда нет возврата, — медленно и чётко проговорил он. — И ничто Вас не спасло бы!

Несмотря на поэтичность метафоры, архаик свято верил в то, что говорил — это было несомненно. Арон обалдел. Другого слова здесь не смог бы подобрать даже личный летописец Магистра Немира. «Каким дураком я буду выглядеть в собственных мемуарах!» — мелькнуло у него. Наверно, из-за этой мысли, которая порядочно его разозлила, Арон сделал то, что сделал. Он поднял руку. Увидев это, Сантариал улыбнулся: так мог бы улыбаться Ангел Зла, встретив в Аду своих лучших друзей.

«Дальнейшее трудно передать словами» — обычно пишут авторы в романах, намекая, что лучше один раз увидеть. Но, даже оказавшись непосредственным свидетелем, Ленни так и не был уверен до конца, что же произошло. Сантариал съёжился у ног Арона, его била крупная дрожь. Стоявшие рядом слышали его прерывистое дыхание вперемежку со всхлипами, все видели, как он, корчась, словно от тяжкой муки, пытается собраться, встать на ноги… А над ним простирал ладонь тот, кто час назад заставил бежать целую армию.

Ленни созерцал эту сцену, находясь в глубочайшем шоке. Впервые на его глазах происходило медленное убийство. Внешне Арон не делал ничего, но Сантариал, распластавшийся на земле, походил на жертву зверского насилия. Что-то словно пожирало архаика изнутри. Обхватив себя руками, он пытался удержать это, не дать ему вырваться и уничтожить всё вокруг. Поглощённый происходящим, Ленни не видел и не слышал ничего; и всё же какие-то звуки извне находили путь к его сознанию. Например, голос Амбера:

— Рамзес, ты не сделаешь этого, слышишь?! Не станешь снимать на видео! Откуда у тебя вообще… дай сюда!!!

Помощи от Хранителя не дождёшься, понял Ленни, оставалось надеяться только на себя. Возможно, Сантариал порядочно досадил жителям Немира, однако Ленни не мог позволить ему скончаться в страшных судорогах прямо посреди пустоши. Подбежав, он попытался поднять Сантариала, но тот оттолкнул его руку. По подбородку архаика текла кровь из прокушенной губы.

Ленни разогнулся, посмотрел Арону в глаза.

— Перестаньте, — тихо сказал он, голос предательски вибрировал. — Не надо никого убивать… больше.

Это окончательно доконало Арона. Носком сапога он тихонько подтолкнул Сантариала, который задыхался, извиваясь в пыли, и тот перевернулся на спину. Жадно вдохнул воздух, запрокинул голову и захохотал резко и надрывно. Увернулся от объятий подоспевших Амбера и Ленни, грохнулся на землю и продолжал хохотать. Всё стало очевидно. Смеяться так можно было только от одного…

Ленни никогда не видел Хранителя таким. Казалось, тот буквально воспламенился от ярости. Широко шагнув, Амбер заступил дорогу покрасневшему от натуги целителю.

— Так не делается! — воскликнул он, задыхаясь. — Это, по меньшей мере, неспортивно! Вы знали, что он боится щекотки, и вызвали у него сходные кинестетические ощущения!

— Неужели? Откуда бы мне это знать?

— Вы знали! И Вас это не остановило!..

— Я что, должен был открутить ему голову? — с кроткой печалью спросил Арон. — Могу я хоть раз обойтись без этого? Или нет? — он по очереди оглядел собравшихся, словно пытаясь что-то прочесть на их лицах, но ответные взгляды его не порадовали. — Не могу! М-да…

М-да… Это только в книжках герои произносят значимые фразы, догадался Ленни. В реальности, по крайней мере, в этой самой реальности, герой так же мямлят, как и обычные смертные.

Паника отпустила Сантариала, как только отпала необходимость глубоко дышать через рот. Будь архаик диким зверем, он набросился бы на Арона и перегрыз ему горло… а так целитель спокойно повернулся к нему спиной.

— Подобные Вам удивляли меня всегда, — вскользь заметил он. — Правду говорят, что вы сделаны из песка, потому что Творец пожалел лучшего материала для вашего племени… а держитесь так, словно по другой земле ходите. А я даже убить Вас не в состоянии.

— И что же мешает? — живо поинтересовался Сантариал. Видно было, что он готов потерять сознание от бессильной злобы.

— Чувство юмора, — буркнул Арон и пошёл прочь.

Не прошёл он и десяти шагов, как столкнулся с королём. Галахад в изумлении разглядывал меч, выбитый из рук архаика. Его самые фантастические предположения обретали плоть, выстраиваясь перед ним в колонну; и это была гораздо более опасная армия, чем сборище трудновоспитуемых гигантов! Меч был фальшивым: ничего общего со старинным благородным оружием героев. Галахад, конечно, подозревал что-то подобное, но какова наглость!..

— Я вывел его из строя, — произнёс целитель; в его голосе не было оживления, только усталость и гордое осознание исполненного долга — воистину благородное сочетание!

— Боюсь, ты поторопился, — отозвался Галахад, оглядываясь на вершину, с которой подоспевшие гиганты только что утащили своего полуживого предводителя. — Я хотел спросить его об этом.

Он показал Арону меч. Тот взглянул, и его глаза расширились.

— О-о, проклятье, — простонал целитель. Галахад кивнул.

— Насколько я помню, древние волшебники никогда не касались настоящей стали, — сухо проронил он. — Так, стало быть: приятно познакомиться!

— Чума!

— Наоборот, это гениально: теперь мы знаем, кто он такой, а он в курсе, чего от нас можно ожидать. Друг мой, что-то мне подсказывает: Ваш спектакль со спецэффектами был несколько излишен.

Глубоко подавленный, целитель собирался кивнуть, но не смог даже этого. Он повесил голову, и уже не поднимал её.

— Ну вот, — разочарованно протянул Рамзес, запихивая видеокамеру в сумку, — все ушли.

— У меня заложило уши, — озабоченно сообщил Ленни, трогая пальцем перепонку. — А что, конфликты обязательно разрешать с таким грохотом?

— Ну что ты, конечно! Во всякой войне самое главное — психическая атака, которая деморализует врага и заставляет его обратиться в бегство! — убеждённо отозвался Хранитель Архива.

— О да! — сардонически фыркнул Рамзес. Ленни поёжился, вспомнив Сантариала, замершего в эпицентре магического вулкана. Даже оставаясь всего лишь воспоминанием, картина эта поражала своей неестественностью и вгоняла в жуть.

— Он был полностью деморализован, это уж точно, — продолжал глумиться Рамзес. — Видали, как улепётывал? — он сопроводил эту фразу издевательским жестом. Амбер опустил глаза.

— Ну, не всё и не всегда получается идеально…

— Ничто и никогда, ты хотел сказать!

— Рамзес, — выпалил Амбер, набрав побольше воздуха, — мне очень нужно с тобой поговорить. Можно тебя на пару слов?

Он отвёл (вернее сказать, оттащил) бывшего практиканта в сторону и принялся что-то ему втолковывать. Рамзес вёл себя вполне мирно: видно, понимал — это как раз тот случай, когда лучше притвориться, будто ты со всем согласен. Ленни, которого это, вроде как, не касалось, остался один на один со своими мыслями и ощущениями, и было ему довольно мерзко. Хотя с чего, если разобраться?.. Ведь всё закончилось хорошо…

Глава двенадцатая

Надеюсь, если наши пути опять пересекутся, я успею смыться до того, как Вы меня увидите.

Сильвана де Мари

В середине первого месяца лета Ленни ушёл из Архива куда глаза глядят. Не насовсем, конечно; но впервые он выбрался в Город, чтобы просто бесцельно побродить. За короткий период в его жизни случилось столько всего, что требовалось переосмыслить, но как раз этого он делать не собирался. Хватит с него! Смутные движения души, её неясные порывы и намёки ослабили его рациональное «я», ещё не пришедшее в себя от череды последних событий, и Ленни, наконец, им поддался. Место под названием «Куда угодно» существует в любом измерении, и те, у кого однажды возникала необходимость в бегстве от себя самого, понимают это без объяснений.

На самом деле такие настроения были естественны, но Ленни не мог этого знать. Подобное испытывал всякий, кто хоть на миг бывал окутан величественным сиянием короля сильфанеев. Ностальгия по этому небывалому свету возникала, едва Галахад уходил, а уходил он всегда. К счастью, Ленни не сознавал этого полностью, и все свои метания относил не к прошлому, а к будущему, считая это предчувствием грядущих катаклизмов…

Амбер, возникший в дверях, естественно, поинтересовался его планами, и Ленни, абсолютно не напрягаясь, сообщил, что идёт прогуляться по окраинам. Хранитель поджал губы, передёрнул сутулыми плечами и махнул рукой. В другое время он посоветовал бы взять в кампанию Рамзеса, но дело в том, что Рамзеса в Городе уже не было…

…пропал он в самом начале лета. Те дни именовались на Побережье «сезоном пыльцы»: именно тогда на Немир обрушивалась совершенно безжалостная жара, немыслимая в любое другое время. И, будто этого было мало, южный ветер приносил с цветников Нирвалана тонны пыльцы, которая гибла, не приживаясь в здешних землях, однако успевала доставить немало хлопот населению, страдающему разнообразными аллергиями. К счастью, длилось всё это не более недели, после чего начинался гораздо более продолжительный «сезон дождей».

Про это отмирку рассказал Амбер; однажды, когда они сидели за завтраком, Ленни заметил странную белёсую пыль, осевшую на оконном стекле. Весь в работе, он никуда не выходил, что избавило его от «пыльцовой лихорадки», а Амбера — от излишних волнений по этому поводу. Хранитель с удовольствием поделился знаниями о природных циклах в Немире, выразив удовлетворение тем фактом, что смена сезонов с Незапамятных времён идёт изначально заданным порядком.

— А вот снега у нас не бывает никогда, — прибавил он напоследок. — Ты знаешь, что такое снег?

Ленни удивился дальше некуда. Чтоб в Немире, где есть столько всего, вдруг не было снега — да быть не может, хотел он сказать, но…

— А зима вообще есть? — спросил он вместо этого.

— Да, у нас есть самая настоящая зима, — ответил Амбер, сложив вместе кончики пальцев и согласно кивая собственным словам. — Мороз стоит такой, что кости стучат. Всё вокруг леденеет. Но снега нет. Давно. С Незапамятных времён. Так ты знаешь, что такое снег?

— Ну, естественно, — отозвался Ленни даже с каким-то возмущением.

— Ты помнишь его ощущение?

Всё больше изумляясь, Ленни мог только кивнуть.

— Береги его, — тихо сказал Хранитель. — Тогда ты будешь знать, что Беспредел уже…

Он, умолк, не договорив. А Ленни не стал расспрашивать. В молчании они закончили завтрак. Тогда Рамзес и появился в Архиве, но нет, вспоминал потом Ленни, гораздо ближе к вечеру, когда волна пыльцы улеглась и стало возможно дышать. Бывший практикант прошёл прямо в библиотеку, стащил защитную маску и присел на краешек стола. Как всегда, он что-то жевал, ритмично работая челюстями.

— Ну, что там? — задал Ленни вопрос, с которого теперь начинался любой разговор.

— Всё так же, — сказал бывший практикант, откашлявшись и залпом выпив кружку воды. — Пыльца летит, рынок стоит, процессы идут. Война! Ты разве газет не читаешь?

Повисла пауза.

— А-а. Извини, позабыл.

Ленни и вправду было некогда. Амбер, который вместе с волонтёрами готовил для Архива каталог переписи, оставил библиотеку с клиентами на него. Отмирок не предполагал, что в годину мрака, да ещё в самый разгар «пыльцовой лихорадки», объявится столько людей, желающих читать. Пока он не находил этому объяснения, хотя… возможно, ими двигало банальное желание общения, особенно если они имели основание подозревать, что Хранитель и его помощник знают чуточку больше остальных.

Что ж, их чаяния вряд ли оправдались. Интровертность Ленни только возросла после известных событий.

— А мне к экзамену дали список литературы — десять позиций на выбор, — продолжал Рамзес, теребя молнию на куртке. — «На выбор»! Нет, каково!.. И как я узнаю, что там самое интересное?

— А я тебе скажу, — предложил Ленни. — Оставь мне свой список на пару дней, потом заберёшь.

Озабоченность на лице Рамзеса перешла в восхищение. Он тихо присвистнул.

— Ну, ты горазд! Быстро приспособился!

Ленни лишь улыбнулся. Он мимоходом взглянул на Рамзеса, отметив ботинки из добротной кожи на толстой подошве и куртку, чересчур тёплую для такой жары. А рюкзак, обычно тощий, явно обзавёлся «пивным брюшком». Не иначе как Рамзес затеял вылазку за пределы Города. Он давно замышлял что-то подобное и даже уговаривал Ленни, но тот не уговорился.

Наскоро попрощавшись, Рамзес ушёл. К Амберу он так и не заглянул; складывалось впечатление, что он сторонится прежнего наставника. Наступил перерыв в работе, Ленни просмотрел список, подчеркнув самые многообещающие позиции, и оставил его на столе. Там он и лежал не день и не два, а Рамзес всё не появлялся. И тогда, медленно и трудно, но Ленни всё-таки поверил в то, что его друг уже не вернётся.

Как и предсказывал Амбер, «сезон пыльцы» завершился, «сезон дождей» ожидался не раньше, чем через пару недель, и в Немире установилась благоприятная для любых начинаний погода. И Ленни понял: больше он ждать не может. Сообщив Хранителю, что идёт на прогулку, он улизнул в Город — раствориться среди незнакомых лиц и хоть ненадолго избавиться от переживаний внутренней пустоты, которые только усугубились с отъездом короля и исчезновением Рамзеса. Ленни шёл, не разбирая дороги, и остановился, лишь когда вместо радостных горожан, вдыхающих очищенный воздух, увидел нечто совсем иное.

Северная окраина Города, ближайшая к линии фронта, теперь находилась в запустении. От случайного прохожего Ленни узнал, что жители вывезли оттуда движимое имущество и перебрались на вершину горы, под бдительные очи Верховного Магистра. Горожане утверждали, что таков их «сознательный выбор». Понять этого Ленни не мог. Если ты бежишь, спасаясь от преследования, это инстинкт. А если бежишь, потому что бегут другие, это массовая истерия, ничего общего с сознательностью не имеющая. Дважды встретившись с Монтернором, Ленни начал подозревать, что Немир устроен немного иначе, чем привычная реальность: всё происходило здесь быстрее и гораздо больше зависело не только от поступков, но и от мыслей людей. В такой ситуации, считал он, большинству достаточно было следить за собой, контролируя свои эмоциональные проявления, так нет же… люди разбежались, сея вокруг мрак и хаос, оставались только самые отчаянные и те, кому было нечего терять, и каждый сидел, затаившись в своей персональной цитадели. Даже тёплый летний вечер не мог выманить на улицу граждан Немира, озабоченных некомфортной политической обстановкой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

цитата из стихотворения Dis Fecit.