Ян (не) для Янки

Алиса Гордеева, 2022

Он обещал быть всегда рядом, но с лёгкостью вычеркнул меня из своей жизни. Дал клятву оберегать, но сейчас первым готов втоптать в грязь. Жестокий, безжалостный, грубый, он ненавидит меня всем сердцем, вот только моё, глупое и доверчивое, продолжает его любить.

Глава 4. Даяна

— Ну, рассказывай! — Маша делает жадный глоток обжигающего кофе.

— Ох, ты, чёрт, как горячо! — наконец, замечает свою оплошность, виной которой стало неуёмное любопытство, затмевающее любую осторожность.

— Не работа — мечта! — не могу сдержать улыбки. Меня тоже переполняют эмоции.

Нужно ли говорить, что уже на следующий день после заключённого пари меня ждала новая работа, а Машу — планы на вечер.

Фитнес-центр «Мята», в котором отныне я числилась администратором, принадлежал семье Егора и по счастливой случайности располагался не так далеко от моего дома. Приветливый управляющий Михаил при первой же встрече ввёл меня в курс дела, познакомил с незатейливыми обязанностями и согласовал график работы, удобно сочетающийся с расписанием в универе. После замасленной кафешки это место казалось мне пределом мечтаний и залогом беспроблемной жизни.

— Егор твой просто чудо! Я так ему благодарна! И тебе! Спасибо!

Я готова прыгать от счастья, как маленький ребёнок при виде новой игрушки. Зайцева, конечно, всё замечает и горделиво улыбается в ответ, ощущая и свою причастность к случившемуся.

— А как прошло свидание? — меня тоже поедает любопытство. — Ты прости меня, Машуль! Радуюсь здесь, а ты…

Мне безумно неудобно, что расплачиваться за новую работу приходится Машке, но по искрящемуся взгляду подруги вижу: она счастлива!

— Нормально всё, Яна, не переживай. Свидание как свидание. Ничего необычного, — деланно спокойно отвечает Зайцева, а саму так и порывает обрушить на меня все подробности недавнего вечера.

— Ага, оно и видно, сияешь как новогодняя ёлка! — смеюсь, аккуратно отпивая кофе из пластикового стаканчика.

— Заметно? — алые щёки девушки лишь подтверждают мои догадки.

— Ещё как! — уверенно киваю, а Зайцева воспринимает это за сигнал.

— Янка, я, кажется, влюбилась…, — потупив взор, отвечает Маша и следующие полчаса в мельчайших деталях описывает свою встречу с Мишиным.

Длинная перемена. Университетская столовая. Вокруг снуют незнакомые лица и раздаются громкие голоса. Но Машка никого и ничего не замечает. На её лице глуповатая улыбка, а в глазах ‐ непередаваемое счастье! Она без умолку болтает, то и дело заливаясь краской. А я понимаю: именно так и должен выглядеть влюблённый человек.

— Немного тебе надо для счастья, да, Маруся? — язвительный голосок Бельской совершенно некстати прерывает наш разговор. Приложив изящную ладошку к кукольному носику, Диана возвышается над нами, с пренебрежением переводя взгляд с Зайцевой на меня, а потом обратно.

— Завидуй молча, Диана! — шипит Маша, моментально сникая.

— Чему завидовать, Зайцева? — смеётся блондинка. — Крепость пала — интерес угас. Или ты думаешь, Егор с тобой от большой любви? Глупая! Где он и где ты, Зайцева? Да, ладно! Обманываться или нет — личное дело каждого. Я по другому вопросу. Вот, держи, как обещала! Два пригласительных в «Элизиум». Теперь мы в расчёте, надеюсь?

Бельская бросает на стол конверт из крафтовой бумаги и, взмахнув шелковистой гривой, удаляется к соседнему столику за моей спиной, с сидящими за ним такими же куклами, как и она сама.

Зайцева крепко сжимает в руке билеты и моментально меняется в лице. От былой радости в её глазах не остаётся и намёка.

— Маш, ну ты чего! — пытаюсь поддержать подругу. — Нашла кого слушать! Ты всё правильно сказала: Бельская просто завидует. Ещё бы! Егор на тебя запал, а не на неё. Ну же, перестань грустить.

— Да права она, Яна. Во всём! Думаешь, почему я отшивала Мишина целый год? — Зайцева понуро смотрит на помятый конверт в своих руках. — Мы разные. Из разных миров!

Улыбка, ещё минуту назад озаряющая личико Маши, безжалостно сменяется слезами, фианитовым блеском сияющими в уголках её глаз. Какая же выдра, эта Бельская! Это же надо умудриться всего несколькими словами перевернуть счастье человека на 180 градусов! Мерзкая, завистливая дрянь!

— Посмотри на нас! — продолжает Маша, всё больше и дальше загоняя себя в болото переживаний. — Обычные серые мышки. Мимо пройдёшь ‐ не заметишь. А теперь взгляни на Бельскую и её окружение! Ухоженные, шикарные, модные…

— И пустые внутри, — хватаю Зайцеву за руку и крепко сжимаю. Не знаю, где найти нужные слова, чтобы остановить это нелепое саморазрушение.

— Когда это имело значение?

— Не говори ерунды! Если бы Егора привлекала пустая красота, он не стал бы запариваться с моим трудоустройством, да и бегать за тобой целый год тоже! Поманил бы пальчиком Диану и готово! Он не такой, Маш! Мишин твой настоящий!

— Все они такие, Янка, — огрызается Зайцева. — Это просто ты наивная! В сказки веришь. А в жизни золушки остаются золушками. Кто мы для них? Не имени, ни денег, ни возможностей. Приехали из провинции, живём в общагах или на съёмных клетухах. Вон, даже кофе и тот пьём растворимый из автомата. Зачем успешному мальчику с блестящим будущим связывать себя с такой никчёмной девицей? Родителям показать стыдно, с друзьями не познакомишь. Так, развлечься пару дней и в утиль!

— Неправда! — верещу в ответ. — Неважно всё это: бедный — богатый, приезжий или нет! Когда есть любовь между людьми, остальное всё блекнет, Маша! Все эти дурацкие предрассудки лишь в твоей голове!

— Серьёзно? — усмехается Зайцева, пока слёзы царапают её душу.

— Конечно! — мне так хочется, чтобы она вновь начала улыбаться, поверила, что достойна большего!

— Обернись, Ян! — шмыгая носом, бесцветным голосом произносит Маша. В её глазах — стеклянная пустота, сотканная из жалости и безразмерной грусти. Мне не по себе. От её слов. От её взгляда.

— Давай же! Посмотри назад! — продолжает давить на меня Машка. — А после снова мне будешь напевать, какие мы с тобой замечательные, неповторимые, уникальные, а такие, как Бельская, — никому не нужные пустышки! Ну же!

Не знаю, откуда берётся страх, но чувствую, как мелкой дрожью он пробегает вдоль позвоночника. Предвижу, что там, за моей спиной, меня не ждёт ничего хорошего, но всё же оборачиваюсь.

— Мимо тебя Шах прошёл, потому как стыдно стало признать при друзьях, что вы когда-то вместе сидели на одном горшке. С такой, как ты или я, стыдно! Зато посмотри, как нежно и ласково твой замечательный Шахов целует на виду у этих же уродов Бельскую! И я тебе скажу больше! Её он и дальше будет целовать, а тебя обходить стороной! А теперь скажи мне, Яна, в чём я была неправа?

Хватает секунды, чтобы сердце рухнуло вниз тяжёлым камнем. Никогда не думала, что видеть Яна с другой, будет настолько невыносимо. И вроде понимаю, что наши жизни разошлись, что всё изменилось, что он вполне мог встретить новую любовь, но всё внутри сводит в онемении: в моём сердце всё осталось по-прежнему, в нём слишком много места отведено Яну.

Как, оказывается, больно видеть его улыбку, адресованную не мне, наблюдать, как мягко и ласково он касается губами шёлка волос Бельской, как обнимает её. Крепко. Не оставляя ни у кого сомнений: они вместе. А потом целует. Чувственно, сладко, как когда-то давно целовал меня.

Его друзья или одногруппники, не знаю, толпятся рядом, и ни у одно из них не возникает желания, отпустить грубую шутку в адрес Дианы. Да, и уверена, Ян просто не позволит им это сделать. С ней у него всё иначе. С ней у него всё так, как когда-то было со мной.

Мимолётный взгляд в мою сторону. Сердце пропускает удар. Второй. Но в глазах Шахова пустота и равнодушный холод. Он ранит, только Яну всё равно. Для него я больше не существую. Меня просто нет. За эти четыре года я стала для него чужим человеком.

— Яна, — Маша тормошит меня за руку. — Прости!

Понимаю, что смотрю в сторону Бельской неприлично долго и откровенно, но не могу себя заставить отвернуться. Уверена, Зайцева грызёт локти и боится, что снова брошусь к Шахову на виду у всех, переживает. Только не знает: дважды наступать на одни и те же грабли, я не привыкла.

Пересиливаю себя и поворачиваюсь к Маше. Она смотрит на меня настороженно и виновато. Под столом сжимаю кулаки, а на лицо натягиваю улыбку. И пусть уголки губ предательски дрожат — о моей боли никто не узнает.

— Всё нормально, Маш, — киваю девушке. — Нам пора.

Рюкзак на плечо. Нос горделиво вверх. Ни одного взгляда в сторону Яна. Я смогу. Я сильная. Перед глазами всё плывёт, а нос щиплет от подступающих слёз, но даю себе слово «забыть» и с показной лёгкостью прохожу мимо Шахова — мимо человека, который когда-то был моей вселенной.

— Расскажи мне, — просит Зайцева, не отпуская ладони. До начала следующей пары минут десять. В аудитории, кроме нас, никого. Маша не сводит с меня глаз, в ожидании подробностей, и меня прорывает…

— Мы жили с Яном в одном доме на Ломоносова. В одном подъезде. Наши квартиры располагались напротив, а двери не успевали закрываться: мы постоянно бегали друг к другу.

Воспоминания детства греют душу. Да, сегодня Шахов стал негодяем, но тогда у нас всё было иначе.

— Мне кажется, Яник был в моей жизни всегда. Я не помню дня, чтобы Шахова не было рядом. Вместе в садике, в школе, во дворе… Общие игрушки, совместные праздники и даже секции. С первого класса за одной партой… Всё на двоих, Маш! Даже имя… Помню, как требовала, чтобы все называли меня Яной, как его. И только ему разрешала говорить «Даяна».

— Погоди! — вдруг вспыхивает Маша. — Шах же на четвёртом курсе. Как за одной партой, Ян?

— Из-за аварии мне пришлось забыть на время об учёбе. Поэтому я сейчас на втором, — утоляю любопытство Зайцевой и возвращаюсь к рассказу: — Отец Яна был директором литейного завода, мой — главврачом в областной больнице. Вечно занятые, всегда не дома… Зато наши мамы друг в друге души не чаяли. До поры до времени, конечно…

— Что случилось?

— Я случилась, Маша. Наивная и беспечная. Любопытная и болтливая.

— Ничего не понимаю.

— Мы учились в одиннадцатом. Начало апреля. Как сейчас помню, был урок геометрии. Я смотрела на капель за окном, наслаждаясь яркими переливами весеннего солнца в неровных сосульках, а Ян сидел рядом и постоянно бурчал, что я отвлекаюсь. У нас была цель — вместе поступить в этот самый университет. Но для этого, как ты понимаешь, нужны были крепкие знания, а я парила в облаках. Влюблённая в Шахова, счастливая и до жути невнимательная.

— Не ворчи, Яник, я уже всё решила. Вот смотри! — переворачиваю тетрадный лист, где аккуратный чертёж подкреплён решением и развёрнутым ответом.

Ян хмурится, забавно морща нос: эта тема даётся ему с трудом, в отличие от меня.

— Всё равно, не отвлекайся! Следующий урок истории, у тебя доклад, забыла? Повтори пока.

— Точно! — поднимаю указательный палец вверх и чмокаю парня в щеку, убедившись, что учитель геометрии кропотливо проверяет тетради и совершенно не смотрит на нас.

— Даяна! — осекает Ян, а сам расплывается в довольной улыбке.

— Чёрт, Яник! Доклад! Я оставила его дома!

— Дурында, — ворчит Шахов. — Значит, завтра сдашь.

— Какой завтра! Ты что! — внутри разрастается паника. — А то ты не знаешь Кузьмину, оценку снизит и точка.

— Талеева, Шахов! — голос математика так некстати вмешивается в наш разговор. — Все сделали, раз болтаете? Ну давай, Ян, тогда к доске!

— Виталий Олегович, это я виновата, простите, — вскакиваю с места, замечая, что в тетради Шахова вместо верного решения — бессмысленный набор чисел. — Отвлекаю Яна, мешаю… А всё потому, что живот сильно болит. Можно я до медиков добегу?

— Талеева, до конца урока десять минут, потерпи!

Но этого времени мне как раз хватит, чтобы сбегать до дома и вернуться к истории.

— Вот и Ян о том же, Виталий Олегович. А мне плохо. Очень! — откровенно вру, стараясь не замечать, как Ян дёргает меня за край блузки и шепчет «не вздумай».

— Хорошо, только туда и обратно! Поняла? — учитель вздыхает и вновь обращается к тетрадям.

— Да, — срываюсь с места. Знаю, что Яник обязательно заберёт все мои вещи сам.

Наспех накинутая куртка. Шапка в кармане. Шлёпая по проталинам и перепрыгивая через ручейки, несусь домой. Лифт ждать слишком долго, поэтому бегу так. Лишь у дверей вспоминаю, что ключи от квартиры остались в рюкзаке в классе. Настойчиво жму на звонок в надежде на чудо, но папа сегодня на смене, а мама до вечера у своей сестры. Тогда бегу к Шаховым. Вероника Львовна, мама Яна не работает, а запасной ключ на всякий случай висит в прихожей. Вот только дверь в их квартиру по привычке приоткрыта. А Вероника Львовна не одна.

— Моё представление об идеальном отце и нашей крепкой семье разбилось в одночасье. Помню, его крики в попытках всё объяснить, её слёзы и просьбы молчать, а ещё свою нескончаемую дрожь и первую двойку по истории.

— Ты рассказала всем? Да? — Машка смотрит на меня с нескрываемой жалостью.

— Нет, — мотаю головой. — Только Яну.

— А он?

— Сказал, что давно знал об этом, и посоветовал сделать вид, что ничего не произошло.

— А ты?

— Я не смогла, Маш. Сидеть с отцом за одним столом за завтраком, видеть маму, ничего не подозревающую… Это невыносимо было, понимаешь? Я срывалась каждый вечер… А в тот проклятый день, когда очередным воскресным утром, изображая идеальную семью, мы ехали за город, я задала вопрос отцу в лоб, вот только вместо ответа мы улетели в кювет.

Зайцева звучно прикрывает рот ладонями и, выпучив глаза, смотрит на меня с ужасом.

— Родители погибли на месте, я очнулась в стенах больницы с кучей переломов.

— Господи! — она ошарашена. — А Ян?

— С тех пор я его не видела, — тереблю в руках авторучку, отмечая, что аудитория начинает заполняться студентами. — Потом уже говорили, что, узнав об аварии, Вероника Львовна чуть с ума не сошла. Уверена, тогда и вскрылась вся правда. Родители Яна развелись, а сам Шахов уехал с отцом.

— Он что даже не навестил тебя?

— Не знаю. Несколько дней я была без сознания. Да и затем ко мне никого не пускали: моё, и без того тяжёлое, состояние усугубилось смертью родителей. А потом Яна и самого уже не было в городе.

— Но почему Шахов сейчас делает вид, что вы незнакомы? Это же глупо, Янка!

— Вот и меня до безумия интересует этот вопрос!