Нефертити – красота грядёт
Египетская крестьянка на своем участке находит глиняные таблички, испещрённые палочками и точками. Но в музее Древностей таблички принимают за "исторический мусор". Их относят в хранилище, где им вновь уготована судьба забвения, но случайно обнаруженные на табличке картуши с именами неизвестного прежде фараона Эхнатона и его жены Нефертити заставляют по-иному посмотреть на эти таинственные весточки из прошлого…
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Нефертити – красота грядёт предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 3
Фивы. День чествования быка Аписа. Гадание, карта третья
Солнце нещадно палило. Нефертити хотелось быстрее закончить гадание. Ноги от непривычного сидения на корточках затекли, и ужасно болела спина. Гадалка положила третью карту.
На ней тёмные воды великого Хапи разливаются бурными потоками, смывая на своём пути все преграды.
Нефертити вздрогнула. Неужели?..
Нил — дар богов! Самая предсказуемая и добрая река! Жрецы знают всё о великом Хапи: когда и какой будет разлив, и как долго простоит вода, наполняющая землю живительной силой. От нильских разливов зависит всё сущее, но подчас страшные беды приносят с собой слишком бурные потоки! О, сколько людей в них тонет!
«…Неужели я погибну в водах Нила, а моё тело станет трапезой крокодила? Или?.. Или меня оговорят?! И фараон поверит в наговор… и сбросят меня в реку с привязанным к ногам камнем, как было с женой Яхмоса[35], которому злые языки нашептали, мол, его любимая жена возымела глупость полюбить рыбака, поставщика рыбы к царскому столу? — сердце Нефертити трепеталось, как птичка, попавшая в сеть. — Зачем я решилась гадать?! Жить в неведенье всё же легче, чем постоянно ожидать смерти, да ещё такой страшной».
Но гадалка, посмотрев на неё долгим понимающим взглядом, произнесла:
— Не бойся, деточка, эта карта не так плоха, как кажется. Она лишь говорит о том, что в твоей жизни грядут великие перемены, подобно разливу Хапи, они сметут на твоём пути всё ненужное и давно мешавшее тебе. Старые устои, каноны, запреты — всё потеряет силу и значимость. Преграды, что сдерживают тебя, ты пройдёшь. А затем наступит пора созидания.
«О боги, откуда она может знать о моих сокровенных мыслях?! Да, я хочу низвергнуть подлых жрецов Амона. Они прибрали к своим рукам всё. Они всюду… и даже похоронами и заботами о доме вечности фараона Небмаатра[36] заправляли они, а не прямой наследник — его сын Аменхотеп.
Забота о вечной жизни родителей — долг каждого! Именно сын обязан отдавать надлежащие указания об этом, а не какой-то Небамон — хранитель амбаров Амона. Пусть он даже и Верховный жрец!
Да, я хочу убрать их всех. И пока я первая в доме Аменхотепа, пока он во мне души не чает, надо спешить! Времени у меня мало. Век любимой жены недолог, а тем более у меня опять дочка! Но как?.. Как об этом узнала гадалка, ведь она даже не знает, кто я?»
Нефертити провела рукой по лбу, словно проверяя, нет ли золотого урея — символа царской власти. А затем рука скользнула по волосам, поправляя непривычно лёгкую причёску.
Старик-врачеватель, который сидел рядом и неотрывно следил за ней, даже присвистнул от удовольствия. Уж больно она была хороша. Ему нравилось в красавице всё: и каждое движение её рук, и волосы, пахнущие лучше, чем все благовония мира, и глаза, подведённые сурьмой, и розовые лепестки губ, и шея… Он всё удивлялся её красоте и тому, как она величаво держала свою обворожительную головку — гордо, словно богиня, или по меньшей мере царица! Нравилось и то, как она смотрела на гадалку: прямо в глаза, не боясь, как другие. В ней чувствовалась величественная грация и необъяснимая скрытая сила. С каждым мгновением она нравилась старику всё больше. От созерцания такой красоты он даже забывал закрыть рот и сейчас напоминал старого пса, предвкушающего лакомый кусочек из рук хозяйки. Старик бы согласился быть даже псом, только бы лежать у её ног и ждать любой милости: будь то ласковое поглаживание руками или брошенная им кость. Большего и не смел желать.
Тонкое благоухание красавицы возвращало старика в ту далёкую страну снов и грёз, где он сам был молод, красив и умён. Отец мечтал видеть его на службе у фараона и не меньше, чем жрецом Амона или чати![37] Но ему самому не хотелось всю жизнь считать, сколько надо работников для постройки храмов или плотин, или высчитывать по звёздам время пахоты и сева, или следить за разливом Нила. Он стремился постичь большее, а именно как создан человек и что у него внутри? А главное, его интересовал вопрос: «Что есть дыхание жизни?»
И часто втайне от родных он убегал к берегу реки, где дожидался барки, которая перевозила на западный берег умерших. Тайком пробирался на корму, прятался среди снастей и отправлялся в царство мёртвых, где жили и орудовали одни парасхиты.
Всеми отверженные и изгоняемые из мира живых, парасхиты всё же были нужны людям — готовили человека к вечному пути — вскрывали труп, извлекали внутренности, семьдесят дней вымачивали тело в соляном растворе, бальзамировали, а затем пеленали готовую мумию, читая над ней заклинания из «Книги мёртвых».
Ох и жутко было в первый раз видеть, как они это проделывают, как раскалённым прутом вытаскивают мозги через ноздри, как разрезают труп и извлекают из него органы! Но желание узнать тайну жизни и смерти было сильней его страхов!
Однажды жрец в маске Анубиса, заметив его, не прогнал, а, наоборот, попросил помочь перевернуть грузное тело, лежавшее на ритуальном столе. Трепеща, как лист сикоморы на ветру, он подошёл ближе. На гранитном ложе с желобками с боков для стекания крови и промывающей труп жидкости, лежала огромная бесформенная туша с застывшими от ужаса глазами и с перекошенным ртом — всё, что осталось от грозного и всесильного наместника фараона. Сколько слёз было пролито по его вине! Жадность наместника не знала предела, и, казалось, он никогда не насытится. А всё-таки конец настал! Сейчас он лежал, словно жертвенный бык, раскинув ноги и руки по граниту, готовясь вступить на порог вечности — тело готовили к мумификации парасхиты. И от них зависело, как долго проживёт его тело в вечном мире, от их милости и умения будет зависеть, сможет ли его душа Ба после долгого путешествия по небесам и в Подземном царстве найти своего двойника Ка. Ничтожней зрелища нельзя было представить! Тот, кто попирал ногами основной принцип жизни: «По моей вине никто не проливал слёзы», тот, кто набивал свою утробу, обдирая последнего бедняка и обрекая семьи на голодную смерть, сейчас был жалок и ничтожен. Золото, которое он отнимал у несчастных, не могло поднять его со смертного одра! Оно не избавило всесильного наместника от смерти, а значит, для смерти нет никакой разницы, кто перед ней — сборщик налогов, раб или сам фараон. «Перед смертью все равны, и хлад её шагов чувствует каждый за своей спиной. — Думал он, стоя над телом. — А ведь наместник умер от жадности — подавился слишком большим куском мяса! Этого можно было спасти, но как же помочь другим? Как? Как сделать, чтобы матери не теряла детей, а солдаты не гибли от гнойных ран?»
Подобные вопросы привели его в храм бога Хонсу. Годы провёл он за свитками великого Имхотепа, изучая папирус за папирусом и постигая тайны врачевания.[38] «Если боль в животе, дай больному чёрствый заплесневелый хлеб, что хранится в подвалах храма. А если нужно остановить кровотечение, то, смазав рану мёдом, приложи к ней сырое мясо»…
Вскоре слух об умном враче, который часто говорит: «Я это могу вылечить!» — разлетелся по всему ному. Он стал знаменит и богат — большой дом, много слуг, рабов и даже значительный гарем. Слава и уважение окружили его, он стал почётным гостем на любом торжестве, и сам того не заметил, как пристрастился к вину. Жёны недолго терпели постоянно пьяного мужа — они выгнали его из дома. Его дома! Пришлось вернуться в храм и жить по-старому, но теперь он уже не мог жить без вина. Излечив очередного больного, с тоской думал, почему он всех лечит, а излечить свой, казалось бы, простой недуг не в силах. Каждое утро давал себе зарок не пить, а к вечеру нарушал его, находя радость лишь в вине. «Что есть жизнь? Мгновение! Так пусть оно будет сладостным!» — изрекал он, наполняя чашу вином.
Так и доживал старик-врачеватель отведённую ему земную череду лет: позовут принять роды или промыть желудок — придёт, поможет, и платой ему была тарелка полбы да кувшин вина.
Жёны и дети отвернулись от него, лишь старшая дочь не оставила отца. Она жила с ним в храме, изучала его ремесло и помогала ему в работе. И с каждым днём радовала старика всё больше.
— Раньше я говорил: «Учись дочка, пока я жив», а теперь мне впору самому учиться у тебя. Помни: номархи, жрецы, фараоны понесут своё золото к твоим ногам, лишь бы ты продлила им жизнь! Они будут целовать тебе руки только за то, что произнесут твои уста: «Я могу это вылечить».
Но как бы хорошо она ни лечила, гадание у неё получалось всё же лучше. Она словно видела человека насквозь и видела, что с ним произойдёт через миг или через много-много лет. Посмотрит на человека и скажет, что ему предстоит, как в воде видит. Одно плохо — что ни увидит в той воде, то и скажет. А кому приятно услышать нерадостное, хоть и правдивое предсказание? Вот и получалось — кто щедро заплатит, а кто и камнем запустит, тут только успей убежать.
Как старик ни упрашивал дочку не говорить всю правду, ну хотя бы приукрашивать немного, та всё равно поступала по-своему.
«Вот и сейчас вещает всё как есть! Девчонка в обморок упала и теперь вон дрожит, как камыш на ветру, боится! Но как горда и как красива, — думал старик, не отрывая взгляда от Нефертити. — Как красива!»
— Ты, не слушай её. — Он покосился на дочь. — Самое лучшее, что ты можешь сделать, это нарожать как можно больше детишек. У такой красавицы, как ты, должно быть много очаровательных малышей. И не расстраивайся, если это будут девочки, ведь не власть же им наследовать… А так получишь ещё немного золото за дочек, как подрастут… — Он осёкся… Что-то промелькнуло в глазах красавицы, как будто страх или, нет, гром и молнии забушевали в её потемневшем взоре.
Дочка с силой ткнула его локтем в бок.
— Да я так, только сказать хотел… Я ничего… — зашамкал беззубым ртом старик, понимая, что сказал лишнего.
А Нефертити после его слов будто душой ушла в себя, как черепаха втянула голову в прочный роговой домик, прячась от опасности, и замерла. «О, если бы он знал, этот старик, как близок он к истине: мои дочки — наследные принцессы! Можно иметь много детей, но только сын принесёт мне уверенность в завтрашнем дне», — думала она, глядя на коротенькую тень, которую отбрасывала её фигура.[39].
Фивы. Три дня спустя, после праздника в городе и гадания Нефертити
Нефертити стремительно вошла в тронный зал, Аменхотеп сидел, склонив голову, руками закрывая уши.[40] Плечи его подёргивались. Фараон плакал. Она присела, нежно обняла мужа, прижала к себе, и как мать большого ребёнка, стала гладить его голову.
— Свет моих глаз! Сердце моё, у нас ещё будут дети…
— Как ты… как ты можешь так говорить? Ведь никто не сможет заменить… — проговорил он, всхлипывая, осёкся, и, заглянув в глаза жены, прищурившись, спросил, — Неужели ты не любила малышку?
— Владыка моего сердца, я любила нашу девочку так, что отдала бы всё, чтобы вернуть её, но я знаю, никого не вернуть с Западного берега, а нам надо продолжать жить… и давать жизнь другим.
— О чём ты, Ласкающая мой слух, говоришь?
— О том, что ты снова станешь отцом, не успеет Сопдет ещё раз взойти над тобой.[41]
— О, Лучезарная! — Аменхотеп так стремительно выпрямился, подхватил её на руки, закружил, что она от неожиданности взвизгнула и засмеялась. Горе сменилось пусть небольшой, но радостью.
Такова душа человека: она не может долго страдать и за любое проявление жизни хватается с неукротимой силой.
Когда этот безудержный порыв прошёл, Нефертити помолчав, давая фараону осмыслить радостную весть, всё же решила напомнить, сколь печальное событие их ожидает. Сказала тихо, но властно:
— Наша малышка должна войти в царство Осириса, как подобает наследнице престола!
— Но у нас… — начал было фараон, но Нефертити ласково прикрыв его рот рукой, продолжала:
— Нужно приготовить усыпальницу, саркофаг и вместилище души, а также ушебти[42] и канопы. Хочу, чтобы это были проводы наследной принцессы!
— Но у нас нет золота на столь величественные приготовления, жрецы говорят: «Казна пуста».
— А казна самих жрецов не пуста? — в сердцах произнесла Нефертити. Брови сошлись над переносицей. — Храмы ломятся от богатств! Каждый день всё новые и новые подати придумывают жрецы Амона, но только золото плывёт не в царскую казну, а к этим пройдохам! А фараон просит золото у тех, кто ему подвластен! Скоро они скажут, что ты не сын Бога, а его пасынок, и люди поверят! Что тогда? Нельзя же вечно быть податливой глиной в руках слуг Амона, а заодно и всех остальных!
— Но что мы можем изменить? — Аменхотеп растерянно развёл руками. — Так было всегда и так будет!
— Нет! Хватит! — гневно произнесла царица, правой рукой рассекая воздух, будто отрубая голову змею Апопису.[43]. — Этому надо положить конец!
Она замолчала, задумалась… её взгляд следил за солнечным лучом, что скользил по золотым росписям на стенах тронного зала.
— Мы возвысим Атона! Бога солнечного диска!
— Что?
— Люди каждый день встречают и провожают его. Солнце! Если от вод Нила зависит плодородие земель, то от солнца — какими будут урожаи. Солнце может быть не только ласковым, но и грозным, всё испепеляющим! Атон…
— А Амон?!
— А что Амон?
— Амон ведь тоже олицетворяет Солнце!
— Чем? Бараньей головой?
Нефертити вновь замолчала, она видела — фараон поражён! Он и в самом деле был удивлён её напором, гневом и страстью, с какой она произносила крамольные мысли. И за подобную вольность, и за столь смелые речи он мог отправить её в гарем, как простую наложницу. Но, рискуя всем, Нефертити продолжала, отступить было уже не в её власти:
— Я понимаю — нельзя забрать у народа его веру в Амона, ничего не предложив взамен. Перемена должна быть значимая и легко объяснимая, только тогда люди поверят тебе и пойдут за тобой. Нельзя кричать: «Амон меня не устраивает, а больше всего не устраивают жадные жрецы Амона, и уж, очень хочется забрать у них земли, рабов, храмы и флот, который они себе выстроили». Нет, мы должны показать всем, что есть более сильный Бог! И он дарит жизнь.
— Но как? — шёпотом произнёс Аменхотеп, испуганный натиском жены.
Часто долгими ночами они говорили с Нефертити об этом, но это как вода в песок — поговорили, а наутро забылось, до следующего раза, когда приходилось просить золото у жрецов.
Он внимательней посмотрел на неё. Что-то в Нефертити изменилось, произошла какая-то перемена. «Неужели смерть дочери так подействовала на неё и стала последней каплей, переполнившей сосуд ненависти к жрецам? И как она хороша: решительна, уверена! Странно, но горе преобразило её, она стала ещё прекраснее!» — думал фараон, искоса поглядывая на жену.
— Как? — она задумалась.
Солнце каждый день восходит на востоке, проходит свой путь, одаривая светом и теплом. Уходит величественно, как подобает богу, без спешки и суеты всегда — на западе, в стране мёртвых. И если остановить солнце невозможно и прекратить его вечный путь тоже невозможно, то как доказать, что его ведь может и не быть! А нет солнца — нет и самой жизни!
— О, если бы однажды оно не взошло в назначенный час, вот бы переполох начался! — мечтательно произнесла Нефертити, глаза засветились нездоровым блеском…
И этот блеск, и румянец на её щеках пугали Аменхотепа… Он не смог вымолвить даже слова в ответ…
В тронный зал вбежал и пал ниц Мери-Пта.[44]. Толстый, как нильский гусь, с жёлтыми нездоровыми зубами и маленькими бегающими глазками. Он был чати, правой рукой ещё у Аменхотепа III, а затем достался его сыну по наследству.
Фараон подал знак, чтобы тот поднялся и говорил.
— Да будет светел твой путь, приносящий нам радость, Владыка двух корон — короны Нижнего и Верхнего Египта. Я узнал о горе, которое опустилось на твой дом. Мы все любили малышку, да встретит её благосклонно Осирис. Да будет путь…
— Не тяни, говори, что еще случилось? — повелел Аменхотеп. Фараон знал: коль Мери-Пта начал с хвалебных песен, то жди беды — или кочевники одолевают дальние номы, или голод грозит всей стране. — Говори!
— Горе укрыло своими крылами не только дом фараона, да будет он жив, цел и здоров, но и все необъятные земли… — продолжал стенания чати.
— Говори! Или скормлю тебя крокодилам!
— Дело в том… — начал было Мери-Пта, но осёкся, не зная, с чего начать. Мыслимое ли дело сообщать фараону — Владыке Двух Земель — о готовящемся заговоре. Как сказать? Как он поступит? Как бы головы не лишиться! А ещё Нефертити здесь. Без неё как-то проще… — Э-э… — тянул он. Поглядывая многозначительно на Нефертити, он ждал, когда она уйдёт. Но Нефертити, понимая его молчаливые намёки, даже и не думала уходить, жёстким взглядом показывая глупому чати — она царица в доме фараона.
Нефертити не любила Мери-Пта, чувствуя в нём какое-то скрытое предательство.
В молчаливой войне взглядов чати проиграл — Нефертити их не покинет. И тяжело вздохнув, Мери-Пта решил рискнуть и, брызжа слюной, выпалил:
— Жрецы Амона готовят заговор!
— Как? — в один голос воскликнули Аменхотеп и Нефертити. Фараон даже привстал с золотого трона.
— Скоро солнечное затмение! Подобного затмения не было вот уже триста лет. Последний раз, ещё во времена гиксосов, жрецы использовали затмение для устрашения народа и самого фараона, да так, что он сам отдал им власть. То же они намериваются проделать и с тобой! Они уже делят между собой власть: кому какой ном достанется, какой храм, а кто и твоих жён присматривает, — покосился он на Нефертити. «Лакомый кусочек», — мелькнуло у него в голове. — А нам… нам следует поторопиться… надо подтянуть к городским воротам войска… Времени мало!
— На кол! Всех пересажать на кол, на середину Нила, чтобы тела их разлагались и падали в воду, а там их доедят крокодилы! — в гневе выкрикнул Аменхотеп. — Они узнают, что такое настоящее затмение, глупые детёныши ослиц!
— Но мы не сможем… не сможем никого казнить, — произнёс Мери-Пта, разводя руки. — Храмы закрыты, они заняли оборону после того, как мы схватили их жреца — звездочёта. Поначалу он говорил, что ни о чём не знает, но когда привели его сына, он рассказал, что затевают жрецы. А ещё он насмехался над тобой… — Мери-Пта внезапно прервал свою речь, словно боялся произнести то, что выкрикивал жрец под пытками, и без того он сказал больше, чем полагалось.
Тишина установилась такая, что, казалось, было слышно, как ветерок перекатывает песчинки по длинным анфиладам. Каждый думал о своём, но мысли их перекликались. Мери-Пта опасался: «Как бы его не казнили за такую весть!» От страха у него засосало под ложечкой, и ему ужасно хотелось броситься вон из дворца, не дожидаясь, когда фараон прикажет отправить его к праотцам. «Я глупец, сообщить о заговоре! Да ещё Нефертити здесь! Знаю, она ненавидит меня! Эх, не сносить мне головы! А фараон заключит со жрецами Амона договор, выставив меня виновным в раздоре и в подстрекательстве к войне с ними. Но если окажется так, то кто же истинный фараон в стране?»
Аменхотеп думал о том, как неблагодарны люди: «Дай им хоть немного власти, и они уже мыслят получить больше, а особенно жрецы Амона. Ведь в их руках и так всё — казна принадлежит им, они ссужают золотом меня, самого фараона! Я покорно выслушиваю все их нравоучения только для того, чтобы получить его. Я шесть лет шёл у них на поводу, как овца на заклание, низко склонив голову, выполняя все их требования. Так кто же истинный фараон?»
А Нефертити размышляла: «Как странна жизнь! Хоть поступь человека на земле определена богами задолго до рождения и каждый его жизненный шаг им известен, но… — она усмехнулась, — но иногда боги дарят человеку милость изменить его жизненный путь! И тогда уж от него зависит, как распорядится этой милостью. Я всегда знала — остановить солнце невозможно, а весть, принесённая Мери-Пта, и он сам радует меня как никогда: вот она, данная свыше, милость — изменить всё! Затмение! Жрецы, храмовые крысы, знают о затмении только потому, что от поколения к поколению хранят тайны неба. Они сделали, вероятно, правильные расчёты, и затмение состоится… А люди поверят им, и пойдут за ними, дабы, сменив правителя, изменить свою жизнь, ведь человек грезит о лучшем. Слуги Амона всё продумали, но просчитались только в одном: они не взяли во внимание меня! Как же хорошо, что я сейчас рядом с Аменхотепом! И теперь я знаю, что нам делать… Жрецы, всё подготовив, дают мне в руки настоящее «весло», которым я разверну приготовленный ими бунт, как ладью, в нужное мне русло! Вот тогда все увидят, кто истинный фараон в стране!»
Царица, озарённая внезапной идеей, вскинула руку в знак внимания. Знак, достойный лишь фараона, но не его жены, даже если она его любимая жена!
Фараон и чати удивлённо посмотрели на неё.
«Дерзость невиданная, — мелькнуло в голове у Мери-Пта. — То-то он ей сейчас…»
Но Аменхотеп ласково произнёс:
— Мы слушаем тебя, Услаждающая слух во дворце.
Она в благодарность улыбнулась ему нежнейшей улыбкой.
— Не торопись, Владыка моего сердца! — произнесла она спокойным голосом, словно речь шла о закупке благовоний или льна на платья. — Времени у нас много. И казнить никого не надо! Ты справедлив, как Гор! Пусть так и остаётся в умах твоих возлюбленных детей. Жрецы хотят воспользоваться затмением — мы им в этом не откажем, лишь с маленькой оговоркой… — не закончила Нефертити, её прервал Мери-Пта. Глупый, он ещё не понял, с кем имеет дело! Царица гневно воззрилась на него…
— Но… тогда твой муж и брат лишится короны! Да будет фараон жив, цел и здоров… — начал было любимчик бога Пта, поглядывая на фараона, ожидая поддержки, но, обожжённый взглядом царицы, осёкся.
— Я думаю, — она требовательным жестом остановила чати. — Затмение — это как раз то, чего нам так не хватало! — добавила она, уже улыбаясь.
Мужчины переглянулись. «Наверное, боги забрали у неё разум, — подумал Мери-Пта, глядя на Нефертити. — Жрецы готовят заговор, может, вскоре она сама будет искать смерти: кобру к шее прикладывать или яда выпьет! Или она не понимает?!»
А Нефертити продолжала:
— Что же рассказал этот несчастный звездочёт о затмении, как всё пройдёт? — скрестив на груди руки, спросила Нефертити. На лице ни тени страха, лишь живой интерес, как если бы речь шла не о заговоре, а о празднике для увеселения народа.
Мужчины вновь переглянулись: нет, с ума не сошла и явно что-то задумала. Мери-Пта, тяжело вздохнув, заговорил:
— Затмение пройдёт за время пути двух павианов.[45] Полное же затмение займёт одно деление. Жрецы очернят тебя, о, вечно живущий сын Гора, да так, что все поверят — это из-за тебя солнце скрылось и вернётся, только если ты передашь им двойную бело-красную корону! Они рассчитали верно: или сам отдашь корону, или безумствующая толпа сорвёт её с твоей головы. И я не знаю, что лучше, — развёл руки Мери-Пта и, помолчав немного, продолжил. — В храме Амона вот уже неделю плакальщиц обучают оплакивать солнце. На площади и всюду по городу у жрецов будут свои люди, подстрекающие и направляющие толпу. Людской поток к площади подойдёт уже распылённый ненавистью к тебе. Жрецы раздадут черни оружие: копья, палки, а также по кувшину вина, чтоб не страшно было идти против тебя — сына Гора. И они отправили во все номы зазывал, которые сулят богатые подарки всем, кто примет участие в бунте. На подходе целая армия голодранцев. Толпа, сам знаешь, — куда её направят, туда и пойдёт.
— Ты знал?! И не сообщил! — гневно глядя на чати, выкрикнул фараон. — Почему молчал?!
Мери-Пта тяжело вздохнув, продолжил:
— Молва о заговоре ходила давно, но это были только слухи, а свидетельств никаких. Поначалу мне и самому не верилось. Неужели, имея всё, жрецы могут ещё чего-то желать? В стране нет ни одного столь же богатого храма, как храмы Амона. Но когда уже поползли слухи о том, что Хама-ната[46] заполняют амбары хлебом, скупают пиво и вино, загоняют скот на свой скотный двор, я поверил, что слухи слухами, а запасы пива и хлеба — это не к добру. Что-то замышляют храмовые крысы!
Он вновь тяжело вздохнул…
— А тут… на рыночной площади был замечен мальчишка — служка из храма Амона. Он хвастал перед зеваками кусочками слюды, объясняя, мол, это самый верный способ увидеть, как погаснет солнце. Люди подняли его на смех, а он не унимался, доказывал свою правоту, и в сердцах выпалил то, что слышал от взрослых в храме. Он всё кричал: «Когда луна закроет солнце, жрецы заменят достойным фараоном слабого и ничтожного Аменхотепа». Народ ещё больше развеселился, а мальчуган, вдруг опомнившись, рванул с площади, только пятки засверкали. К счастью, поблизости был царский человек, он-то и проследил за столь болтливым служкой, а уж остальное не составляло труда… И вот я падаю ниц к твоим ногам, Великий сын Гора, с вестью… от которой у меня стынет кровь! Да будет путь твой светел… — начал было Мери-Пта как всегда хвалебные речи, но фараон остановил его — не время петь впустую.
Нефертити же, прищурив глаза, внимательно слушала чати. От неё не укрылось ничего. «Так значит, божьи слуги разыграют очередную мистерию. Всё подготовили: и участников созвали, и место, и время определили, а главное — роли всем раздали, и кто за кем выступает — распределили. Аменхотепу, как неугодному, выделили самую незавидную роль — он уходит под улюлюканье толпы, а может, и того хуже — она его растерзает! Всё продумали, обо всём позаботились, вот только мне не отвели роли! И если походу, придуманного ими действия, я бы появилась, то только в качестве посаженной на кол или избитой палками, умирающей в грязи».
Нет! Такая роль её не устраивала, да и сама задумка как-то не очень нравилась. Женщина — она на то и женщина, чтобы всё, что мужчина задумал, она одним жестом развеет, как зёрна от плевел.
— Как всё продумали! — искренне восхитилась жрецами Нефертити. — Если мы не в силах ничего изменить, то предоставим им самим вершить свою судьбу! Не будем препятствовать им, и вообще, пусть всё идёт своим чередом. И это будет для нас хорошо…
— О чём ты говоришь, цветок, услаждающий мой взор? Через три дня оголтелая чернь разметёт дворец, камня на камне не оставит! А ты… — фараон отмахнулся от неё, он не понимал жены, и его это злило. — Нам надо подтягивать войска, собирать верных нам людей…
Он нервно перебирал золотой воротник на своей впалой груди.
— Не спеши созывать войска, — сказала Нефертити и нежно придержала его руку, — войска в трудную минуту отвернутся от тебя, как это бывало не раз. Солдаты — это те же крестьяне, для них Амон — главный защитник, и что прикажут его жрецы, то они и исполнят. Единственная сейчас наша опора — это кушиты и все наёмные воины, для них Амон ничего не значит. Но даже они под страхом смерти предадут тебя! А уж если такие приготовления развернули божьи слуги, то страха люди натерпятся! — Она поднесла руку к губам и задумалась. Спустя немного времени, Нефертити продолжила. — Я думаю, люди соберутся на площади задолго до затмения, а верховный хранитель амбаров Амона, наш «любимый» Небамон, начнёт предрекать им великие беды… Ты же знаешь: простой люд очень доверчив, как дети. И вот происходит оно затмение! Я не знаю, как это будет, но думаю, это очень страшно, когда солнце исчезает… Люди уверуют в правоту слов Небамона и в панике начнут требовать твоей смерти. А жрецам только и останется, как принять корону или умыть руки твоей кровью!
Мужчины с ужасом смотрели на неё. Воцарилось гнетущее молчание. В этой вяжущей страхом тишине каждый ясно увидел картину своей гибели.
— Но мы немного испортим жрецам праздник, — Она, довольная произведённым впечатлением на мужа, продолжала. — Когда наступит тьма, мы не будем ждать участи, которую они нам уготовили, и не будем просить пощады у черни. Нет! С наступлением тьмы мы взойдём по золотым ступеням. По ступеням, ведущим ввысь, к богу солнечного диска — Атону. И там, невзирая ни на что, ты пропоёшь песнь солнцу — ту, что недавно пел мне, помнишь? Или придумай новую… А потом, когда первые лучи пробьются сквозь тьму, пусть рабы усилят их огромными медными щитами и направят на нас эти первые солнечные стрелы, что вспыхнут на наших золотых одеждах. И мы предстанем пред толпой в золотом сиянии! Красиво?!
Нефертити остановилась, в зале стояла теперь уж другая тишина: фараон и чати затаив дыхание и разинув рты, смотрели на неё, а она, словно не замечая этого, спокойно добавила:
— Пусть жрецы готовят всё к твоему свержению и своими руками строят для себя дома вечности!
Прошло несколько мгновений, прежде чем фараон и его «правая рука» пришли в себя. Да! Умна! Как всё перевернула с ног на голову, а, может, наоборот, поставила на свои места. Жрецам захотелось крови? Так они её получат, только собственную. Но как же сделать всё незаметно, ведь от вездесущих соглядатаев ничего не утаишь?
Словно прочитав мысли мужчин, Нефертити продолжала:
— А утаивать нам ничего не надо! Песнь Атону да платья — вот и всё что нам нужно. Это не вызовет подозрений у жрецов: песни ты сочиняешь постоянно. Приготовление одежд… Мало ли какое платье мне захотелось иметь?! Но вот место для восхождения… — она задумалась, немного помолчав, сказала. — Это должна быть пирамида — символ истинного пути в вечность! Думаю, чернь не посмеет остановить наше восхождение к богам.
— О какой пирамиде, ты говоришь? На её постройку уйдут годы и тысячи, тысячи работников…
Нефертити прервала Аменхотепа с лёгким раздражением:
— Нет! Я говорю не о каменной, а о пирамиде из ливанского кедра! Жрецы примут её за твоё очередное чудачество.
— Хорошо, любимая, я понял, — сказал Аменхотеп и, повернувшись к Мери-Пта, добавил. — Нам нужно найти звездочётов в других храмах, и пусть они поведают нам, как происходит затмение. Мы должны знать всё!
— И быть готовыми ко всему! — добавила Нефертити с полной решимостью победить. В голосе зазвучали стальные нотки. Нет, она не даст жрецам, потерявшим всякое уважение к фараону — сыну Гора — вычеркнуть его из жизни!
— Я знаю… знаю очень старого звездочёта, — радостно подхватил Мери-Пта. — Учитель тех, кто живёт сейчас в храме Амона, и он очень обижен на бывших учеников. Они выгнали старика, когда тот решил спорить с Небамоном из-за разлива Нила. Кстати, старик оказался тогда прав! — Мери-Пта уже мысленно благодарил богов за то, что Нефертити не оставила их, и гнев фараона не пал на его бедную голову. — Если Божественный только пожелает, то я доставлю…
— Да, и немедленно, если он ещё жив! — сказал Аменхотеп.
Мери-Пта стрелой вылетел из тронного зала, оставляя царскую чету одних. Аменхотеп с нежностью посмотрел на Нефертити и привлёк к себе.
— Скажи, любимая… Мы потеряли малышку, а теперь ещё и заговор… Неужели я такой плохой сын богов, что они гневаются на меня и наказывают? Но тогда пусть заберут мою жизнь, а не жизнь ни в чём не виноватого ребёнка.
— Любимый, жизнь у тебя заберут, но не боги, а те, кто им служит! И поверь, пощады не будет: ни тебе, ни мне, ни твоим детям, а также пострадают все слуги и твой гарем, поэтому надо бороться! — Решимость, с какой говорила жена, страшила его и в то же время вселяла уверенность…
Нефертити продолжала говорить, а Аменхотеп сидел, склонив голову…
…Он уже не слышал её, его мысли сейчас были далеко. Он думал о том, как его любимое дитя войдёт в царство мёртвых. «Права Нефертити, хватит выпрашивать у жрецов золото и полностью зависеть от них. А они, ничтожные, прикрываясь затмением, хотят убрать меня, как неугодного! Интересно, кому они приберегли бело-красную корону, кто вступит на престол в случае, если?.. И закончится славное правление нашей династии! А ведь нам были подвластны земли Куша с золотыми приисками, и нас боялись дикие народы, и заискивали ассирийцы и финикийцы. Лишь хеттский царь Суппилилиума плетёт паутину заговоров, мечтая видеть себя на троне Египта…» — Аменхотеп очнулся.
А Нефертити, не замечая, что он не слушает её, всё говорила и говорила, убеждая в необходимости перемен.
–…не проще ли поклоняться одному Богу, тому, кого видишь каждый день, от которого зависит всё сущее в этом мире?
— Да, волнующая мой дух, ты права! Но! Как люди, веками верующие в одних богов, пойдут за нами к новому всесильному Богу? Я боюсь — грядёт великая война!
— Войны не будет, если мы воспользуемся тем, что посылают высшие силы — затмением. Самое главное — одолеть жрецов Амона, а они уже сами давно разорили храмы неугодных им богов. Все настолько бедны, разрознены и малочисленны, да к тому же ведут постоянные споры между собой, что не являются большой силой. А ты призовёшь людей верить в прекрасного Бога, восходящего на востоке, перед которым все равны и который одаривает любовью каждого, независимо от его рода и племени. Ты должен позволить всем получать духовные дары без посредничества жрецов и ими посвящённых. И каждый познает любовь Атона и твою как пророка абсолютного Бога. Всем, кто пойдёт за тобой, ты окажешь царские милости, одаришь божественными дарами. Окружи себя преданными людьми, пусть это будет незнатный, а простой люд: ремесленники и крестьяне. Окружи себя людьми, которые пойдут за тобой по велению сердца, а не из страха потерять голову. Одари их любовью, приласкай их, дай им то, чего они раньше не имели, о чём даже и не мечтали. И они встанут подле тебя крепкой и грозной стеной единоверцев и пойдут за тобой, куда ты им прикажешь, творя вместе с тобой новый мир, новый город и новые храмы. А храмы старых богов зачахнут сами собой, когда люди перестанут идти и нести туда жертвоприношения. Верь! Искренне уверуй сам, и тогда люди пойдут за тобой!
— Любимая! С тобой я могу свернуть горы, а без тебя мне нет жизни в этом мире, — сказал фараон, беря руку возлюбленной жены и поднося её к губам ладошкой вверх. — Если Осирис призовёт тебя, как дочку, то я уйду вслед за тобой. У меня не будет сил ни жить, ни править, — продолжал он, целуя уже другую ладошку. — Я не хочу просыпаться без тебя, засыпать и не надеяться на пробуждение рядом с тобой. И не имеет смысла борьба, если тебя не будет рядом.
Он опустил её руки, их взгляды встретились, а в них лишь печаль и вселенская скорбь. Скорбь по утраченному ребёнку.
— Возьми золота сколько потребуется. Пусть лучшие скульпторы и резчики по камню построят усыпальницу достойную дочери царя, — произнёс фараон. — И я надеюсь, что ты, чарующая мой взор, подаришь мне сына!
У Нефертити сжалось сердце. А если предсказания гадалки сбудутся, и она опять носит под сердцем девочку? Что тогда? Будет ли его любовь также сильна? Не прогонит ли он её из дома, как провинившегося пса?
Нефертити склонила голову и поцеловала руку фараона. Она оставила его слова без ответа, втайне всё же надеясь — подарить ему сына.
Фивы. Утро следующего дня…
Нефертити проснулась ещё до зари. Предчувствие великих перемен и желание изменить свою судьбу вселяли в неё колоссальные силы и безудержную энергию.
Бенремут удивлялась:
— Ты стремительна сегодня, как песчаная буря.
— Да, да… Я должна поспеть всюду… Сейчас на западный берег в Долину цариц…
— Зачем?
— Хочу сама выбрать подходящее место для усыпальницы.[47] Она должна быть светлой и выходящей своими вратами на восток, где первые лучики солнца заглядывали бы к доченьке, согревая и пробуждая её невинную душу.
— Если хочешь, я поеду с тобой.
Нефертити удивлённо посмотрела на сестру, а та добавила:
— Буду управлять колесницей.
— Нет. Собери лучше мастеров к моему возвращению.
Сказала твёрдо и взошла на колесницу…
Нефертити долго не могла выбрать место для усыпальницы, она блуждала среди скал, а жрецы заупокойного храма показывали ей то одну готовую гробницу, то другую. Гарем фараона большой, детей много, и, бывало, малыши не переживали даже пятый разлив Нила, поэтому усыпальниц для царских детей и жён заготовлено было много. Нефертити только подивилась тому, как у жрецов всё продумано, как будто речь шла не о детях, а о простом сборе урожая. Всё-то предусмотрено и на случай болезни, и на случай мора.
Жрецы, гордясь собой, показали ей, как происходит мумификация — не так давно умер сына фараона от одной из наложниц, о существовании которого он, даже если и знал, то никогда не видел — малыш был ещё слишком мал и не был представлен отцу. Крошечное тельце ребёнка покоилось в солёном растворе, и походило скорей на рыбку, чем на человеческое дитя.
— О боги! Разве сможет эта кроха преодолеть долгий путь к звёздам? — подумала Нефертити, глядя на малыша. Глаза её наполнились слезами. — Конечно же, нет! Но, тогда… Тогда усыпальница моей дочери должна находиться высоко на скале, так, чтобы ей было легче достичь небес!
И стремительно выйдя из заупокойного храма, Нефертити почти побежала к отвесным скалам, что примыкали к Долине цариц. За ней семенили жрецы в белых одеждах. Указав на самую высокую скалу, по которой скользили первые розовые лучи восходящего солнца, Нефертити властно повелела:
— Сотворить гробницу именно там!
Жрецы переглянулись — немыслимая блажь женщины! Но желание царицы, даже трудновыполнимое, — закон. Теперь им предстоит вырубать гробницу на высоте, где и птицы не вьют гнёзда!
Они склонили головы в низком поклоне — всё будет исполнено, как приказала «Великая во дворце» — мысленно продумывая, как же это сотворить.
А царица, довольная выбором места, взошла на колесницу и направилась во дворец выполнять следующие неотложные дела.
На хозяйственной половине дворца, в тени колонн толпился мастеровой люд. Их призвали по приказу фараона — подготовить наследную принцессу к вечному пути, но повелели ожидать царицу. Мастера переглядывались, изумляясь невероятной роскоши дома фараона. Огромные малахитовые вазы, золочёные колесницы и золотые столики, стульчики и подставочки для ног, золотые кувшины, и даже обычные масляные лампы были инкрустированы золотом. Для царского дома — это всего лишь утварь, но для простого люда было в диковинку, как небрежно все сокровища размещались на заднем дворе. И это лишь подчёркивало, как далеки мастера от фараона и как он близок к богам. Сердца одних преисполнились трепетным почтением, сердца других наполнялись страхом.
— Что же нам предстоит?..
— Сможем ли исполнить, что повелит фараон?
— Повелевать нам будет Нефертити!
— Царица?!
— Угодить ей?.. Трудно!
— А фараону?!
— Ещё трудней! Я помню, как он отправил неугодных ему мастеров с глаз долой. И это было страшней самой казни! Никто больше не потревожил их заказами.
— Да…
— Помогите нам боги!..
— Помоги мне, Хнум!..
— Помоги мне, Тот…
— Исида не оставь меня…
Волновались все: кто нервно поправлял парик, кто хрустел костяшками пальцев, но больше всех беспокойство проявлял молодой мастер, стоявший в тени одной из колонн. На его лице, как с листа папируса, читались все переживания — он то краснел, то бледнел, то покрывался испариной. Он топтался на месте, переминаясь с ноги на ногу, нервно постукивал рукой по колонне, постоянно поправлял пояс и браслеты на предплечьях, хотя всё было безупречно.
Сам того не ведая, он выделялся из толпы мастеров. Очарование юности и физическая сила — сила молодого льва — давно привлекли к нему внимание служанок, снующих по двору. Но молодой мастер не замечал взглядов красавиц, не замечал и улыбок, которыми те одаривали его.
Старый мастер, сидевший рядом, долго наблюдал за ним, и, видя, что молодой мастер ни жив ни мёртв, расценил его состояние по-своему. Он, кряхтя, поднялся, подошёл к юноше и, положив заскорузлую руку на его плечо, по-свойски, словно знает его уже много лет, сказал:
— Не робей! Говорят, нас призвала царица, а ей угодить легче, чем фараону. Нефертити всегда знает чего хочет, а это уже половина дела. — Старик браво подбоченился, пытаясь придать себе больше значимости в глазах юноши, но тот, услышав имя царицы, весь сжался и побледнел ещё больше. Старик оценил это опять же по своему разумению и продолжал подбадривать. — Не бойся, всё будет хорошо! Если у тебя не будет что-то получаться, то я тебе помогу. — Старика распирало от собственного величия. — Я вот служу дому фараона уже двадцать лет, и ни разу никто не сказал, что я плохой мастер! Я работал у самого Аменхотепа Небмаатра! Создавал его колоссов, что на том берегу! Видел? Ну, как работка? А мне тогда было не намного больше, чем тебе сейчас! — с гордостью произнёс он. — А тоже переживал, как и ты, когда мне приказали ваять для фараона. Очень переживал! Но всё получилось хорошо… — Он осёкся и замолчал. «Хорошо получилось», — передразнил его бахвальство его же внутренний и почему-то очень ехидный голос. Этот голос всегда навещал мастера, когда тот вспоминал о тех колоссах, что стоят на Западном берегу у входа в заупокойный храм Аменхотепа, отца нынешнего фараона. Ну и натерпелись мастера страху, когда по неизвестным причинам — то ли из-за дефекта в камне, то ли потому, что они плохо подогнали блоки, — поутру, когда утренняя заря сменила ночную тьму, огромный колосс издал тревожные звуки, похожие на тихий стон. Старый мастер хорошо помнил это утро, когда впервые над долиной разлились звуки, издаваемые колоссом! О, какой ужас охватил всех тогда! Люди пали ниц и, боясь пошевелиться, лежали так до тех пор, пока не прекратился этот звук, похожий на стон. Трепеща всем своим существом, не поднимая глаз и уткнувшись в пыль, они внимали голосу богов…
Звук оборвался так же внезапно, как и начался, и все были счастливы. Они живы! Боги оставили им жизнь и лишь пропели им песнь, как избранным, и казалось — на этом всё и закончится. Но на следующее утро всё повторилось вновь. И на следующее… И на следующее…
«Очень хорошо получилось! — продолжал подтрунивать над стариком его внутренний голос. — Особенно когда эта громада начала свистеть! Хорошо, что фараон увидел в этом добрый знак свыше, а если бы наоборот, то не сносить тебе головы и не видать своего погребения».
Вспомнив такое жуткое событие в своей жизни, мастер, посмотрев на юношу, добавил уже без пафоса:
— Ты, сынок, скажи сразу: «Я это выполнить не могу», — если не знаешь, как создать то, что поручат. — Он покосился на юношу чуть прищуренным глазом. — Да, да, так прямо и скажи: «Я этого сделать не могу» — никто не осудит! Но если возьмёшься за работу, а мастерства окажется недостаточно, и выполнишь работу плохо, тогда не оберёшься горя! Если, хранят тебя боги, сотворишь фараона или царицу уродливыми, то могут и руки отрубить, как вору!
Старик бы ещё долго продолжал тираду о том, что надо делать и чего делать не должно, совершенно не обращая внимания, слушает его юноша или нет, если бы не рабыня, которая жестом указала всем следовать за ней.
Мастера боязливо вошли в тронный зал, не решаясь пройти дальше, застыли у входа, нежнейший запах благовоний окутал их. Свет факелов мерцал на золочёных стенах. В центре зала — переносной трон из чёрного дерева с золотыми ножками, рядом маленький столик, инкрустированный лазуритом, на нём — красивейший алебастровый кувшин, через его тончайшие стенки было видно содержимое. Кувшин был такой тонкой работы, что не верилось, как может что-либо удерживаться в этом сосуде, похожем на паутинку.
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Нефертити – красота грядёт предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
39
Власть наследовалась по женской линии. Наследная принцесса должна была выйти замуж за родного брата — сына от первой жены фараона. Если такого не оказывалось, то она брала в мужья своего сводного брата из гарема, передавая всю полноту власти ему.
43
Апопис в древнеегипетской мифологии — гигантский змей, который является вечным врагом Ра. Он часто мучает людей в загробном мире, возит их на своей спине, подвергая опасностям.
