Бабочка на апельсиновой дольке

Алина Ермолаева

Еще в детстве Надя узнает, что значит остаться без тех, кого любишь. Осиротев очень рано, а после потеряв любовь родного человека, она решает посвятить себя лечению человеческих сердец. Надежда становится успешным кардиологом, позабыв о своем собственном сердце. Ее жизнь удачна и проста. Но однажды судьба дарит ей случайную встречу с первой и единственной любовью. Вот только теперь все слишком сложно.История жизни и любви одной женщины.

Глава 3

САМАЯ ЛУЧШАЯ

«Иногда человек думает, что у него все отлично. Забыв о своём праве на мечту и любовь, он решает быть счастливым от того, что имеет. Каждый день его похож на предыдущий — чашка кофе с утра, пробежка, завтрак, работа с достойной зарплатой, качественный секс с постоянным партнером. «В самом деле, что ещё нужно для счастья, когда у меня все есть, а то, чего нет, и не нужно, значит?» — думает он. Дни его летят один за другим — лето сменяет осень, весна зиму. Человек делает много фото и выкладывает картинки своей счастливой жизни в Инстаграм, словно хочет закрепить уверенность в этом счастье. «Смотрите, у меня все есть, я счастлив!» — говорит он всем и все соглашаются, потому что он выглядит очень довольным своей жизнью. Но вот однажды у человека вдруг начинает болеть слева в груди, там, где находится сердце. В панике он бежит к врачу, и тот, не обнаружив у него ничего серьёзного, на всякий случай прописывает покой с лекарствами. Человек принимается выполнять все предписания, но боль не уходит. Он обескуражен: «Как так? Я ведь веду правильный образ жизни, забочусь о своём теле, каждый день работаю над сознанием, не допуская в себя ни одной негативной мысли! Я счастлив, я чертовски счастлив и доволен собой. Почему же моему сердцу так больно?». И ни один кардиолог в мире, ни один умный философ-практик по работе над мыслями не скажет ему, что сердце у него болит от того, что столько времени он заставляет его молчать. Что забытые мечты и нерастраченная нежность к кому-то заставляют разрываться его душу на части…

Потому что человек — это не только мозг, это душа, и если ее не слушать, она страдает и болит, болит…»

***

«Однажды все заканчивается. И даже самая сильная любовь перестаёт. Это надо просто принять: любой человек, может тебя покинуть. Даже тот, кто клянётся, что заберёт тебя в Вечность. Он уйдёт первым. Здесь нет никого, кто с тобой навсегда. С тобой все только на время».

Надежда поставила точку. Она любила делать такие записи. Ее это отвлекало от слишком напряженной работы кардиолога.

Ее муж никогда не понимал странного увлечения жены. Он вообще не стремился ее понять, а просто делал свои выводы относительно нее. А она и не стремилась к пониманию. Ей вполне достаточно было простых, ровных и надежных отношений, которые не мешали бы главному в ее жизни — работе. Чинить человеческие сердца она любила больше всего на свете. Это помогало ей забыть о том, что ее собственное сердце давно разбито. Ее муж, будучи высококлассным кардиохирургом, даже не догадывался о том, что сердце его супруги никуда не годится. Ему было абсолютно невдомек, что главный враг сердца вовсе не курение, не алкоголь и другие вредные привычки. Главный и злейший его враг — одиночество. Ведь одиночество разъедает сердце. Оно подобно рже, поселившейся на гладкой и ровной когда-то поверхности металла, уродует его и делает грубее. Не сразу, а постепенно, отболев своё, сердце перестаёт чувствовать и ничего больше не хочет, кроме одного: перестать биться… Он даже не догадывался, насколько одинокой чувствовала себя его красавица и умница жена в этом мире.

«Ты словно прошёлся мне ржавым ножом с зазубринами прямо по сердцу. И даже не понял, что есть такие раны, которые после зализать невозможно, как ни старайся. К ним просто лучше не прикасаться. Они никогда не заживут…»

Эти строки прочел Игорь однажды в Надином открытом ноутбуке.

— Это что такое, Надюша? — спросил он.

— Так, ерунда, — ответила жена и быстро закрыла компьютер.

— Так и не занимайся всякой ерундой! Посмотри лучше, что наши ребята прислали с конференции в Страсбурге.

Работа, работа и снова работа. Они говорили только о ней, больше точек соприкосновения у них не было.

Надя вышла замуж сразу после окончания ординатуры. Не то чтобы она очень хотела, Игорь уговорил. Ее влекло к этому человеку. Красавец хирург, старше ее на восемнадцать лет, он чем-то напоминал ей отца, которого Наде не хватало больше всего. Он опекал, заботился, учил, направлял. Она смотрела на него, слушала, вникала. Любви она не испытывала, зато безмерное уважение и благодарность переполняли ее душу. Поначалу Надю немного смущало, что ее муж не говорит о детях. У него был сын от предыдущего брака, и он старался уделить ему время, которого, по правде сказать, не очень-то хватало в их с Надей маленькой семье, а с годами его вообще почти не стало. А потом она привыкла и о ребенке думать перестала.

Поступив на работу в частную загородную клинику, Надя переехала жить в просторный дом, который находился как раз неподалеку. Игорь же мотаться каждый день в свою больницу в Москве оттуда не мог, да и не хотел, а потому остался в их шикарной квартире в центре города.

Они договорились видеться по выходным. Но какие выходные могут быть у хирурга? В любой момент мог зазвонить телефон или прийти сообщение, и ее муж срывался с места, чтобы уехать в больницу.

Но Надя и не думала жаловаться. Она умела довольствоваться малым, будь то чашечка ароматного кофе или причудливые облака, проплывающие над её головой. Собой Надежда была вполне довольна. Она знала, что красива, но совершенно не концентрировалась на этом. Комплименты, скорее, выводили ее из равновесия, раздражали. Будучи далеко неглупой, она понимала, каждый комплимент — это лассо, которым мужчина хочет привлечь её внимание в своих корыстных целях. И неважно даже, насколько они благородны, она ни за что на свете не хотела отдавать своё сердце. Отдашь, и прощай свобода. А свободу она ценила сильнее разбитого сердца. А потому она его полностью закрыла — главное никого не любить, ведь тот, кого любишь, делает больнее всего, уж ей ли этого не знать. Но разве любовь спрашивает разрешения на вход?

В тот день Надя задержалась на работе. Пациентов к ней выстроилась целая очередь, у всех как-то разом прихватило сердце. Весна. За окном стоял чудесный майский вечер. Солнце уже начало садиться, из окна был виден потрясающий закат, а в воздухе так терпко пахло сиренью.

У Нади оставалось два приема. Мужчина и женщина. Она нажала кнопку «войдите», ей хотелось поскорее домой, чтобы насладиться пением соловьев, сидя с чашкой чая у себя на веранде.

Пациент вошел, и Надя мельком бросила на него взгляд, почти не отрываясь от компьютера.

— Присаживайтесь, пожалуйста…

Ее глаза сначала ухватили имя, пробежавшее черной строкой в ее компьютере: Орлов Марк Анатольевич. А потом они поднялись на него.

Марк продолжал стоять перед ней, не понимая происходящего. Он ведь внимательно прочел имя, отчество и фамилию врача на вывеске, красующейся перед кабинетом — Антонова Надежда Сергеевна. Он и подумать не мог, что это именно та Надежда Сергеевна, которая разбила ему очень давно сердце.

С минуту они молча смотрели друг на друга, словно сверяли портрет человека, которого они помнили, с тем, кем этот человек стал.

Марк отметил про себя, что Надя стала еще красивее. Годы добавили ей элегантности и лоска. А она не могла не признать, что Марк из красивого парня превратился в сногсшибательного мужчину.

Потом они улыбнулись, одновременно, не сговариваясь. Они раньше так часто делали — договаривали друг за другом фразы, понимали все без слов или начинали вдруг оба смеяться ни с того, ни с сего. Они были словно одно целое, дополнением одного к другому. Но это было в далекой прошлой жизни.

— Ну, здравствуй, Наденька, — произнес, наконец, Марк и присел на стул напротив той, кого когда-то видел в своих мечтах матерью своих детей.

— Здравствуй, Марк, — Надя протянула ему руку, а он ее поцеловал. — Ты как меня нашел?

— Не поверишь, но я не искал. Что-то сердце прихватило, попросил секретаршу найти хорошую клинику. И вот я здесь.

Он широко улыбнулся, а у Нади все внутри упало. Не искал, значит…

— Вижу, ты добилась своей мечты, — Марк обвел взглядом светлый, просторный кабинет Нади. — Ведь ради этого всего ты когда-то меня бросила.

— Это неправда. Я не бросала тебя. Я просто уехала поступать в Москву. А вот ты от меня отказался. Я ведь писала, так много тебе поначалу писала, а ты не ответил ни на одно мое сообщение. А потом я узнала, что ты женился. Увидела фото твоей жены, очень красивая, кстати, и писать перестала. Ты просто вычеркнул меня из своей жизни.

— Вычеркнул. Но не просто. А ты, я вижу, тоже замужем, — Марк не мог оторвать взгляда от обручального кольца Нади. — И фамилию мужа взяла.

— Послушай, я действительно очень рада тебя видеть. Не знаю, как ты, но я рада.

Надя улыбнулась так очаровательно, что Марк понял, как он на самом деле скучал по этой улыбке.

— Но дело в том, — продолжила она, все также широко улыбаясь, — Дело в том, что у меня еще один пациент после тебя.

— Я понимаю.

— Марк Анатольевич, давайте я Вас послушаю, а Вы мне потом расскажете свои жалобы.

— Вот, как, Марк Анатольевич? Звучит, как Марк Антоний, школьная кличка, — Марк улыбался, демонстрируя Наде свою голливудскую улыбку.

— Ну, это не кличка, это они тебя так, скорее, из уважения звали. Вот у меня было настоящее «погоняло» — Рыба, — смеясь, ответила Надя.

Марк пристально смотрел на свою бывшую подружку. Она сияла, словно звезда. Воспроизводя ее в своей памяти, он никогда не делал ее настолько красивой. На долгое время она оставалась для него милой, скромной девушкой. Теперь же перед ним сидела очень красивая, утонченная, элегантная леди.

— Снимайте рубашку, — приказала Надежда.

Марк послушно стал расстегивать рубашку. Когда он небрежным движением скинул ее с себя и отбросил на кушетку, Надя с трудом подавила в себе восторженный возглас, потому что ей пришлось лицезреть совершенный торс человека, которого когда-то она всем сердцем любила.

Надежда приставила холодный фонендоскоп к его груди.

Его сердце билось прямо перед ней, но она ни на секунду не продемонстрировала смятение.

— Шумов нет, — констатировала она. — И кардиограмма очень хорошая.

— Но почему мне так больно? — спросил Марк, глядя ей прямо в глаза.

— Не знаю точно, возможно это совесть, но скорее всего, просто вегетососудистая дистония.

— Это что еще такое? — спросил Марк.

— Это просто возмездие — не нужно было разбивать когда-то чужое сердце.

— Я серьезно, что это значит?

— А ничего такого и не значит, — ответила Надя, уткнувшись в компьютер.

Ей вдруг очень захотелось хоть чуть-чуть помучить человека, который имел наглость бросить ее с разбитым сердцем, а потом явиться через много лет и, как ни в чем ни бывало, потребовать проверить свое. По идее, Наде должно было бы на него плевать. Кто он? Всего лишь пациент, до смерти опасающийся инфаркта. Чужой человек, которого она вычеркнула из своей души давным-давно. По крайней мере, ей так казалось.

— Но все же? — настаивал Марк.

«Зацеловать каждый шрамик на твоём мятежном сердце. Успокоить твою мятущуюся душу. Когда все отвернулись, молча встать рядом и взять за руку. Заглянуть в глаза, найти самый острый осколок, причиняющий боль и мешающий любить, вынуть его и беспощадно раздавить каблуком. Быть с тобой и в горе, и в радости, и даже тогда, когда смерть, по идее, должна разлучить, не разлучаться. Назло ей, провозгласив торжество жизни в любви, которая не перестаёт».

Именно этого ей хотелось больше всего на свете.

Надины пальцы бегали по клавиатуре компьютера. Смятение охватило ее, она вся дрожала. Это было выше ее, сильнее и она не могла с собой справиться. Сердце ее колотилось с такой силой, что ей казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди.

Марк внимательно и встревоженно следил за ней, отмечая каждый ее жест, каждую мимику.

— Надя, скажи мне правду, я так серьезно болен?

Она, наконец, оторвала взгляд от компьютера. Марк как завороженный смотрел в ее огромные синие глаза. Он вдруг понял одну беспощадную для себя вещь: отпустить так легко эту женщину, каждая черточка которой была ему бесконечно родной, отдать ее другому, было огромной ошибкой, настоящим провалом, фиаско, потерей, равной целой человеческой судьбе.

— Нет, Марк, ты абсолютно здоров, — спокойно ответила Надя. — Наверное, просто заработался, такое бывает. Стрессы, мало сна, много алкоголя и…

— Женщин? — усмехнулся Марк. — Ты ведь это имела ввиду?

— А разве это не так? — как можно непринужденней ответила Надя, однако Марк успел заметить, как она прикусила нижнюю губу так сильно, что на ней выступила капелька крови. И Марк еле сдержал себя, чтобы ее не поцеловать.

— Я разведен и не беден, кроме того, не урод. Так почему бы и нет?

Марк наблюдал за ее реакцией, но она оставалась невозмутимой, продолжая печатать что-то в компьютер.

— Разведен? Вот жалость. Однако, Вам, Марк Анатольевич, должно быть известно, что беспорядочные половые связи и чересчур активная сексуальная жизнь вредят здоровью.

Ее пальцы продолжали быстро бегать по клавишам, и Марку захотелось со всей силы сжать ее ладони в своих, чтобы остановить их беспорядочный бег, чтобы она показала ему, наконец, себя настоящую.

— Я давно в разводе, разве тебе это неизвестно?

— Простите, Марк Анатольевич, мне некогда было за Вами следить. Да и не за чем.

— Да прекрати мне «выкать». Звучит по-идиотски, — вспылил Марк.

— Я на работе, не забывай, — примирительно заключила Надя. — После тебя у меня еще один пациент, женщина, и я боюсь, она будет очень недовольна, если я ее заставлю ждать…

— Когда я могу увидеть тебя… в более неформальной обстановке? Мне бы хотелось поговорить, посидеть где-нибудь в кафе, все-таки старые школьные друзья.

Надя проглотила «школьных друзей», не моргнув глазом, хотя ей стало почему-то очень больно.

— А Вы уже и забыли о своем сердце? — парировала она. — А ведь я еще даже не рассказала Вам методов лечения и моих рекомендаций. Вот, держите.

Она протянула ему распечатанный листок с рецептами.

— Сердце нужно беречь. Сейчас с ним все хорошо, но если продолжать относиться к нему наплевательски, рано или поздно начнутся настоящие проблемы. Я выписала гомеопатию и диету, а также необходим нормальный, полноценный сон.

— Мне только тридцать три, — возмутился Марк. — А ты понавыписывала мне столько всего, словно я дряхлый старик.

— Мне отлично известно, сколько Вам лет, у нас дни рождения в одном месяце одного и того же года.

— Надо же, какая поразительная память, — съязвил Марк.

Надя сделала вид, что ей все равно.

— Так, как на счет встречи в кафе? — уже стоя в дверях спросил Марк. — Или строгий супруг будет против?

— Вовсе нет, мы не следим друг за другом, — спокойно ответила Надя.

— Кроме того, — продолжала она, — Мы живем раздельно, он в Москве, а я здесь, в загородном доме, так удобнее добираться на работу.

У Марка вдруг снова до боли сжалось сердце. Но теперь он знал причину этой боли. Ему стало вдруг безумно жаль Надю, оставленную одну в доме дураком мужем. В том, что он дурак, Марк не сомневался. Как можно не хотеть быть рядом с ней, такой красивой и хрупкой? Он тут же вспомнил, как оставил свою юную беременную жену в загородном доме просто потому, что ее не любил. Но разве можно не любить его Надежду?

Ему стало нестерпимо стыдно за то, как он говорил с ней, нагло и развязно. Но лишь на одну минуту, потому что в следующую он вспомнил, что эта красивая тварь, спокойно взирающая на него свысока, когда-то поделила весь его мир на до и после. Овладев собой, Марк небрежно сказал:

— Прекрасно. Значит, созвонимся и сходим куда-нибудь на неделе. Мой телефон, кстати, прежний. Но если ты забыла, вот, — с этими словами он протянул Наде визитку. Она молча взяла, а потом сказала:

— Я редко бываю в Москве. Почти никогда. Очень много работы здесь, в клинике. Если ты не торопишься, мы могли бы выпить чаю у меня на веранде. Сейчас такой аромат сирени стоит, и соловьи удивительно поют.

Она опустила глаза, и Марк узнал прежнюю Надю — трогательную, добрую, ранимую девочку, которую ему хотелось защитить от всего мира. И он ее защищал, и защищал бы до конца дней своих, если бы… Если бы она не бросила его много лет назад.

— Сегодня я очень тороплюсь, — солгал он. Ему было безумно любопытно увидеть реакцию на ее красивом, холодном лице. Но она и бровью не повела, и, улыбнувшись, ответила:

— Что же, как-нибудь в другой раз, когда екнет снова там внутри. Кстати, Марк Анатольевич, непременно следуйте моим рекомендациям. Я серьезно. Была очень рада видеть.

Она протянула ему руку на прощание, но он ее не взял, а сказал, глядя в синеву ее глаз:

— Диктуйте адрес. Завтра пятница, заскочу после работы. Во сколько удобно?

— В восемь, я уже, скорее всего, буду дома. Вот.

Она быстро написала адрес на листке бумаги и, сложив его пополам, протянула Марку. Он взял листок и, попрощавшись, покинул ее кабинет.

Его сердце билось так громко, что ему казалось, этот стук эхом отдается в больничных коридорах. И если бы можно было перевести стук человеческого сердца, то его выдало бы фразу, точную и болезненную, как пуля: «Она лучше всех».