Дар богов

Алина Егорова, 2012

Эта картина ничем не выделялась в ряду других пейзажей, но Зинаида смотрела на нее, словно на «Джоконду». Это же то самое место, которое ее отец безуспешно искал всю свою жизнь! Поиски закончились трагически – отца убили, а все записи, которые он вел, бесследно исчезли… И, оказывается, он был прав: золотой щит древнего племени действительно существует! По легенде, он отражал удары врагов, и его обладатель был непобедим. Но со временем щит терял свою магическую силу, и для ее восстановления требовалась жертва – прекрасная молодая девушка… И художнику удалось найти щит! Как и много веков назад, он прикован к скале над рекой и по-прежнему ждет жертвы…

20 мая. Санкт-Петербург

К полудню Тихомиров вызвал Зинаиду Соболеву. По словам Дьячковой, именно она попросила ее приютить Альберта и теперь, узнав о его смерти, приехала сама. Поздновато, надо сказать, приехала, могла бы и пораньше — уже неделя прошла со дня убийства. Но спасибо и на этом, а то другие родственники Малуниса так и не объявились, словно покойный жил один-одинешенек, не имел ни друзей, ни родни.

Илья Сергеевич ничего о Соболевой не знал, кроме того что она — гражданка Литвы, а значит, подданная другого государства, и поэтому, если она окажется причастной к убийству, то придется ему заниматься лишней писаниной. Уже то, что погибший — не соотечественник, дело усложняет. И чего ради он сюда притащился со своими картинами?! Сидел бы в своей Прибалтике или в Европу ехал бы, благо у них дорога в страны Евросоюза свободна. Глядишь, и сам цел остался бы, и ему, следователю, хлопот меньше было бы.

Тихомиров, как всегда, утром со вкусом позавтракал, разобрался с бумагами, переговорил с операми. Расследование шло ни шатко ни валко, впрочем, как обычно. Все, что они имели на сегодняшний день, — это единственный подозреваемый Иван, и убийство Валенковой, расследовать которое ему лично не нужно. Пока что. Но разобраться в деталях гибели Майи все же необходимо. Илья Сергеевич, читая дело, выпил две чашки кофе, и если бы он курил, выкурил бы не меньше пачки, а если бы еще он был и любителем заложить за воротник, приговорил бы пару рюмашек. В этом деле, как сказал бы его покойный свекор, без пол-литра не разобраться. Следователь просмотрел материалы дела Валенковой и пришел к заключению, что дамочка, скорее всего, была не в себе. В ее случае имело место не клиническое помешательство или ярко выраженная шизофрения, каковая наблюдается у пациентов психбольниц. Откровенной дурой Валенкова тоже не являлась — дура не смогла бы управлять собственным бизнесом. Но отклонения от нормы в ее психике присутствовали. Такие люди бывают небезынтересными, они обычно начитанны и образованны, выделяются из толпы незаурядностью своих взглядов и имеют смелость быть самими собой; у таких людей много «своего»: своя мода, своя точка зрения, свои правила. Но из-за сильной концентрации на своей собственной индивидуальности и стараний ее не утратить они отдаляются от общества, превращаясь в белых ворон. Нынче — не как раньше, нынче модно быть белой вороной, потому что это значит быть почти звездой. Загвоздка только в этом пресловутом «почти», которое все портит. Звезде простительны любые экстравагантные поступки, более того, они поддерживают ее имидж, а вот «почти звезду» эти экстравагантные поступки могут отправить в лагерь для городских сумасшедших.

Илья Сергеевич налил себе очередную чашку кофе, отпил глоток и подумал, что Майя любила добавлять в кофе имбирь. В ее деле об этом упоминалось — вскользь. Может, стоит попробовать? В их районе есть универсам, где продают разные вкусности для гурманов, в том числе и имбирь.

В дверь тихо постучали. Следователь по обыкновению набрал в легкие воздуха, чтобы встретить посетителя ворчанием. Но перед тем как открылась дверь, Тихомиров скользнул взглядом по циферблату часов. Ровно двенадцать — на это время он вызвал Соболеву. Уже двенадцать? Так быстро! Что-то он задумался. Если это Соболева, то тут она молодец — пунктуальная.

На пороге появилась элегантная молодая женщина, облаченная в серую шелковую тунику. Аристократически тонкая, с гордо поднятой головой и высоко заколотыми рыжими волосами; завитки небрежно падают на голые плечи, как и длинные, интересные по дизайну серьги. Зинаида Соболева — явно диаметральная противоположность Дьячковой. И что может быть между ними общего? Глаза — медовые, на пол-лица, как у нереального космического существа, взгляд — прямой, не лишенный превосходства. От ее взгляда Тихомирову стало неловко — он привык, что люди в его кабинете часто тушуются, а тут к нему явилась сама «мисс Уверенность». Или миссис, судя по возрасту. Сколько ей лет, на глаз определить Илья Сергеевич не смог. Кожа без изъянов, косметика неброская и почти незаметна, фигура превосходная, девичья, так что кажется, что ее обладательнице не больше двадцати пяти. Но вот этот взгляд — слишком прямой, цепкий и печальный, — взгляд человека, немало испытавшего в жизни. Так может смотреть только зрелая женщина, но никак не юная особа.

— Добрый день! Зинаида Соболева, — представилась она ровным голосом, настолько ровным, словно не к следователю пришла для дачи показаний, а, усталая, к себе домой и обращается к трущейся о ее ноги кошке.

— Добрый! — смущенная улыбка. Черт! Откуда это оцепенение, разозлился на себя Тихомиров. — Присаживайтесь, — кивнул он на стул, придав своему голосу казенную жесткость.

Соболева окинула взглядом стул, словно выбирала его в мебельном магазине, отодвинула подальше, села. Слишком вальяжно села. При этом по-хозяйски поставила сумку на тумбочку, располагавшуюся рядом со столом. Протянула следователю повестку и зеленый, с гербом Литовской республики, паспорт.

Илья Сергеевич полистал страницы документа, поднял глаза и уставился на ее серьги — крупные, из какого-то белого металла, с малахитовыми камнями посередине и свисающими на плечи перьями. Из головы его вылетели все вопросы, которые он собирался ей задать. Соболева молча ждала.

— Зинаида… — он не нашел в документе ее отчества.

— Сергеевна, — подсказала она, вместо того чтобы кокетливо позволить обращаться к себе по имени и тем самым как бы сократить свой возраст.

— Зинаида Сергеевна, кем вы приходитесь Альберту? Вы ведь приехали в Петербург из-за того, что он погиб?

— Да, я приехала по этой причине. С Альбертом мы родством не связаны.

— То есть? Он был вашим другом?

— Нет, мы не дружили. В любовной связи тоже не состояли, — опередила она его вопрос. — Семья Альберта, точнее его мать, Регина, в прошлом мне очень помогла. И я считаю своим долгом сейчас помогать ей.

— И в чем же эта помощь заключается?

— В разном. Иногда отвожу ее на машине, если нужно. Вещи какие-нибудь отдаю. Регина на пенсии, а пенсия у нее небольшая, поэтому живет она скромно. Деньги она не берет, а вещи — если я скажу, что новые себе купила, а эти — старые и мне больше не нужны, — принимает. Ну и Альберту, конечно, я помогала немного. Он человек творческий, о заработках совсем не думал, только о своих картинах. Совсем непрактичным был. Ему предложили участвовать в выставке у вас в Манеже, но организационные вопросы, такие как размещение и проезд, были оставлены на участников выставки. Альберт загорелся, только найти жилье в Петербурге он оказался не в состоянии. Да и денег у него особых не было. Я бы ему помогать не стала — Альберт не дите малое, а мужчина, — здоровый и сильный. Но если бы я ему не помогла, эта проблема легла бы на плечи его матери. Для Регины он как раз дите малое и есть, и она собрала бы все силы, чтобы на тарелочке подать то, что ему нужно. Вот я к Кларисе и обратилась, чтобы она ему комнату на несколько дней сдала. Альберту — экономия, и ей лишний рублик не помешает.

— Логично. Только Дьячкова денег с вашего протеже брать не стала.

— Это на нее похоже, — ничуть не удивилась Зинаида. — Мое дело — предложить. Узнаю Клару с ее пролетарским презрением к деньгам. Считает ниже своего достоинства брать не заработанные ею деньги, а к работе она относит только то, что дает осязаемый результат или как у нее — оформленный на бумаге в виде неких данных. Потому она и бедна, как церковная мышь. Принимать в своем доме чужого человека — это для нее как будто бы не работа.

Сказав все это, Зинаида поморщилась, и следователь понял, что Соболева, в отличие от Дьячковой, высоко ценит себя и свое время.

— Вы хорошо знакомы с творчеством Альберта Малуниса? — Илья Сергеевич задал наводящий вопрос. Он подумал, что такая женщина должна знать толк в искусстве.

— Более или менее. Я покупала у него картины.

— Чтобы поддержать Регину?

— И для этого тоже. Надо сказать, что художником он был неплохим. Некоторые его картины я дарила знакомым, и они им нравились. Это сразу видно, нравится подарок или нет. По свету в глазах, который правдивее всяких слов. Я потом видела подаренные мной картины, они украшают интерьеры в домах моих знакомых или у них на работе. И у меня самой дома висит пара работ Альберта. Это, конечно, не высокое искусство, но для создания атмосферы подходят — почему бы нет?

— Дьячкова утверждает, что Малунис среди прочих своих работ привез на выставку картину «Солнце в реке». Ни в ее квартире, ни в Манеже она не была обнаружена. Вам известна эта картина?

При упоминании «Солнца в реке» ломаные брови Зинаиды слегка приподнялись, глаза ее расширились.

— Я видела ее у Альберта, — уклончиво ответила она.

— Эта картина чем-то уникальна? Как вы думаете, почему пропала именно она?

— Такая же, как и все остальные его работы. Та же палитра, тематика…

— И все же картины нет. Думаю, ее украли. Вот только почему — непонятно!

— Может, ее и не украли вовсе, а купили у Альберта.

Тихомиров пристально посмотрел на собеседницу. На ее спокойное и уверенное лицо легла тень тревоги. И ответила она слишком быстро, быстрее, чем отвечала до этого. Тихомиров сразу про себя отметил ее манеру говорить — неторопливо и обстоятельно, выдавая слова как некие подарки. Прямо как Дьячкова. Интересно, кто у кого эту манеру перенял? И это была не прибалтийская медлительность — в Литве люди говорят довольно-таки быстро, грамматика литовского языка не предусматривает тягучих слогов, как в латышском.

— Как, по-вашему, кто мог убить Альберта и за что?

— Не знаю. Он был безобидным и мирным, врагов не имел. Может, его убили случайно или как свидетеля какого-то другого преступления? Вряд ли из-за картины. Хоть она и хорошо написана, но все-таки не рукой Микеланджело.

Двери — одни с табличками, другие без. Двери по обе стороны длинного с высоким потолком коридора. Двери открываются, и из них выходят люди — и вновь исчезают за дверями, но уже за другими. Раздаются шаги — за спиной и впереди, звучат цокот каблуков и шорохи бумаг. Зина ступает бесшумно в своих балетках, идет прямо по коридору, до холла, за которым — лестница вниз, на свободу. Перед выходом — турникет, где нужно предъявить пропуск, иначе не выпустят. Она протягивает его дежурному, тот смотрит, сверяет данные и нажимает на кнопку. Зеленая стрелка, можно идти. Дальше — двор с припаркованными служебными автомобилями, ограничивающий движение шлагбаум и улица, как другая часть мира. Для нее мир делится на две части: одна — свобода, где она — сильная, независимая женщина, другая — полиция, прокуратура, СИЗО, ИТК и все, что с ними связано. В ее лексикон эти слова вошли давно, и они, к сожалению, были не просто словами, а частью судьбы. Поэтому любой контакт со служителями закона и уж тем более визит в казенные стены всегда вызывал у Зинаиды целую гамму переживаний. Ее знобило, как при гриппе, колотило, ее била дрожь, учащалось сердцебиение и увлажнялись ладони. Как же ей стало дурно, когда она узнала, что нужно явиться в прокуратуру для дачи показаний! Первой мыслью было — бежать. Скорее на самолет, чтобы спрятаться в какой-нибудь уютной стране. А Альберт… Да что Альберт? Он ей не сват, не брат; она оставила бы денег Кларе, чтобы та организовала отправку тела на родину. Кларе он совсем никто, и лишние хлопоты ей не нужны — своих хватает, но если ее попросить, она не подведет. Клара никогда не подводит, она безотказная. На таких упрямых альтруистках, как она, весь мир держится.

С Кларисой они познакомились давно, в весьма неприятном месте — на лужайке поселка Саблино, прозванной местными жителями «накопителем». Недалеко от Саблина находилась женская колония, а на лужайке родственники осужденных дожидались свиданий. Зине было одиннадцать лет, Кларе — четырнадцать. Зина приехала с бабушкой навестить мать, Клара — старшую сестру. Другие дети на школьных каникулах ездили отдыхать, а Зина — в Саблино, в колонию, пока мама не умерла, не дожив до окончания срока двух месяцев.

Несмотря на разницу в возрасте, девочки подружились, обменялись адресами и телефонами. Эта была странная дружба: немногословная, взращенная на несчастье, но не лишенная искренности. Сначала они переписывались, изредка одаривая друг друга короткими письмами, потом перешли к телефонным разговорам — таким же редким, как и письма. Повзрослев, бывало, встречались, когда Зину дела приводили в Петербург. Тогда они, как старые подруги, усаживались вечером в кухне, поговорить за чашкой чая. Они были очень разными. Зина со временем расцвела и превратилась в стильную, образованную, интересную женщину, на которую часто оборачиваются мужчины. Клариса тоже была образованна: красный диплом университета, звание кандидата наук, уважение на работе… К сожалению, счастью в личной жизни это никак не способствовало. Ее отзывчивое до самопожертвования сердце в сочетании со сложным характером и манерой одеваться в стиле пенсионерки привлекали к ней лишь недостойных мужчин — инфантильных и бессмысленных или же горьких пьяниц, коим был ее муж.

Поборов приступ паники, Зина немного подумала и пришла к выводу, что, как бы ей ни хотелось помчаться в аэропорт, этого делать не стоит. Резкие движения только навредят ей, да и на Клару перекладывать проблемы нельзя, и так она воспользовалась ее отзывчивостью — Альберта к ней направила. И отнюдь не для того, чтобы приятельница заработала на сдаче комнаты, а чтобы пристроить нерасторопного сына Регины. Как бы неприятно это ни было, а придется ей задержаться здесь и закончить дела.

Когда Клара ей позвонила и сообщила, что Альберт умер, Зина решила, что произошел несчастный случай — он под машину попал или поскользнулся и неудачно ударился затылком, при его рассеянности такое вполне возможно. По телефону Клара не стала вдаваться в подробности, бросила несколько лаконичных фраз и отсоединилась. Это было в ее стиле, она всегда разговаривала коротко и по делу. Так что узнала об убийстве Альберта Зинаида, только приехав в дом Дьячковой, где сразу же нарвалась на работавшего там оперативника. Спортивный, до безвкусицы просто одетый мужчина лет тридцати восьми, с суровым резким лицом, сидел в гостиной и что-то писал. Как только она вошла, он мгновенно переключил на нее свое внимание, насторожившись, как зверь, почуявший добычу.

— Это моя знакомая, Зинаида, — представила ее Клара. — Она из Литвы приехала, из-за Альберта.

— Очень хорошо. Вы его родственница?

Зина промолчала, изучающе глядя на него. Кто он и почему считает себя вправе задавать ей подобные вопросы? В первый момент она подумала, что этот беспардонный тип — мужчина Клары. Наконец-то у нее кто-то появился! Хотя вряд ли, последовала догадка: не тот типаж, если у Клары кто-то и появится, им будет какой-нибудь хлюпик, нуждающийся в заботливой мамочке. Нормальных мужчин она отпугивает излишней суровостью и самостоятельностью.

— А почему вы меня об этом спрашиваете?

— Капитан Юрасов, уголовный розыск, — запоздало представился он, отточенным жестом взмахнув служебным удостоверением.

В сердце кольнула иголка страха, Зина едва удержалась на ногах, усилием воли придала лицу надменное выражение (безразличие ей изобразить не удалось).

— А что случилось? — задала она отвлекающий вопрос, догадываясь о том, что именно произошло.

— Так кем вы приходитесь Альберту? — проигнорировал ее вопрос капитан.

— Никем.

Она сказала правду: Альберт ей — никто. Но въедливый оперативник не поверил и задал еще уйму вопросов, пытаясь докопаться до истины. Результатом общения с ним явилось приглашение в прокуратуру.

Сегодня, перед тем как войти в кабинет следователя, Зина остановилась и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, выпила таблетку валерьяны. В кабинете она изо всех сил старалась держаться непринужденно, и, кажется, ей это удалось. Следователь, вероятно, принял ее за весьма заносчивую особу, судя по тому, как он с ней разговаривал. Она знала, как реагируют люди на ее наносное высокомерие — оно как в зеркале отражается на их лицах. Ну и пусть, думала она, зато оно скрывает смятение и страх, которые гнездятся в ее душе.

«Кто мог убить Альберта?» — вертелся в ее голове вопрос. За что его убили, Зинаида знала наверняка. Все из-за картины. Не нужно было везти ее с собой и выставлять на всеобщее обозрение! Потому что в той давней истории еще не поставлена точка.