Не буди девочку! До утра…

Алина Воронина, 2023

Деревенские каникулы – это шанс попасть в увлекательную историю. А если ты влюбляешься в иностранца, ради которого готова и на преступление,возможность получить незабываемые впечатления реализуется с пугающей быстротой.Обнаружив заброшенную могилу с собственным портретом, москвичка Аля осознаёт: жизнь в северной глуши не менее опасна, чем в мегаполисе. Никчёмная, на взгляд родителей, девчонка проявляет характер и в разгадывании деревенских тайн, и в любви. А в итоге бесследно исчезает…

Часть 2. Красный маррокен

ЛАВ-СТОРИ ПО-ТАРАКАНОВСКИ

Как-то вечером, когда дождь заштриховал окна, раздался стук по воротам. Одно сердечко так и рванулось ему навстречу. Но вместо ставшей родной футболки ( “ Never complain and never explain!”) нарисовалась клетчатая шаль.

— Мир — вам. А я к вам!

— С миром и принимаем. Как поживаете, Анфиса Павловна?

— Да слава Богу: живём — хлеб жуём. А я гляжу — московка ваша всё здесь. — И огладив Алю жалостливым взглядом, присовокупила: — Худа-то! Бёдрышки — что ручки от тазика…

Под привычный бабушкин речитатив «московку» заклонило в сон.

— Садитесь с нами чай пить!

— Дело благое. С чаю горя не бывает. А я с утрення селёдочкой осолонилась.

— Как здоровье ваше, Анфиса Павловна?

— Давно уж пень, да не хочется в тень.

Старица, держа блюдце на растопыренных пальцах, принялась вкушать излюбленный северянами напиток.

— А мы тайну разгадываем, — встрял Васёк,-про девочку. Ну ту, что будить не надо.

— Вижу-вижу, как вы Таракановку шагами меряете.Да только зряшное дело. Битого, пролитого да прожитого не вернуть…

— А если постараться? — стряхнула оцепенение Аля.

— Следочки те уж остыли…

— Какие?

— Тех человеков, кто видел да слышал.

Здесь московская гостья снова едва не унеслась на крыльях Морфея. Но любопытство пересилило:

— Но ниточка всегда остаётся. Нужно только потянуть!

— Да и тянуть-то не всяк охоч, — не сдавалась бабушка.-Только я вам, лапушки, вот что скажу. В бывалошно время я и вовсе к оконцу не подходила. Занято было местечко.

— Ох, скрытничаете, Анфиса Павловна! — Но бабушке от провокативного тона молодой хозяйки ни тепло, ни холодно. Она бесстрастно плетёт словесное кружево. И оно — похлеще снотворного: — Хозяин мой обезножил…

— А что это значит? — Аля задала вопрос, чтобы дать работу обмякшему языку.

— Аль не русская? — бабушка воззрилась на «московку», квашнёй растёкшуюся на стуле.-Обезножил — это когда ноги не ходют. — Анфиса Павловна переводит взгляд в «никуда» и продолжает: — Любил, сердечный, в окно глядеть. И много чего видал.

— Например? — пошевелилась осоловевшая Аля.

— Как-то заикнулся о Гришке Кудреватом.

— Маринкина родня, — счёл необходимым пояснить Васёк.

Про него на деревне говорили: «Родился — мал, вырос — пьян, помер — стар, а свету не видал».

На этот раз Алька уходит в аут окончательно. А Светлана-Соломия силится направить беседу в определённое русло: — А чем он привлёк внимание вашего мужа?

— Вёз на тачке гробик.

— Для кого?

— А кто ж ёго знат? На заказ, вестимо.

В реал Алька вернулась от Васиного дисканта:

— Ещё один вопросик, Анфиса Павловна! Известно, что во время монастырского погрома произошло ЧП. Человек с часовни упал.

— Не человек, а Ванька Кудреватый — сродник Гришки Кудреватого. Тогда присказка была: «С чёрным в лес не ходи, рыжему пальца в рот не клади, лысому не верь, а с Кудреватым не вяжись!» — Концы шали крестом опоясали старушечью грудь: — Пошла я до дому.

— До свидания, Анфиса Павловна!

У самого порога старушка обернулась и, грозно сверкнув утонувшими в веках глазками, провозгласила:

— Во всём были властны богохульники! Но в одном не было им воли. — В смерти!

Когда за гостьей закрылись ворота, и Светлана-Соломия принялась убирать со стола, к Але пришла охота поболтать:

— А чего бабуля такой кипеж подняла?

— Прошлое вспомнила.

— Это в каком веке было!

— Для тебя — давно, а для неё — вчерашний день.-И молодая домоправительница скрылась за занавеской, разделявшую хозяйственную зону и столовую.

— А она красивая была?

— Как будто с картинки сошла.

— И бойфренд имелся?

— Никакой не бойфренд, а настоящая любовь! — Звон посуды за занавеской усилился.

— Лав-стори? В Таракановке?

— Представь себе!

— Прикалываешься, «большуха»?

— С посудой управлюсь — расскажу!

Когда вымытые и протёртые стареньким полотенцем чашки и блюдца заняли своё законное место в буфете, Светлана — Соломия приступила к повествованию.

— Давно это было. В нашу деревню привезли раскулаченных. Среди них была и семья по фамилии Доля. Тяжёлая им доля у нас выпала. Хватили горя под завязку.Трое детей в одну зиму умерло. Вся работа легла на плечи старшего — Марка. Видный парень был: жгучий брюнет, а глаза — васильковые.У любой девки в груди ёкнет. Но и наша Анфиса-девушка видная. Волосы каштановые с золотой искрой. Тело полное, белое, сдобное. Тогда ведь худышки да на солнце копчённые вниманием не пользовались.

Как их дорожки пересеклись — неизвестно. Но полюбились друг дружке. Долго таили свои чувства. Оно и понятно. Парень не только бывший кулак, «мироед», но вдобавок из баптистов, из «сектаторов».

— Из кого?

— Это прежде так сектантов звали.

Когда родители узнали про их взаимную любовь — сильно осерчали. Тяжелее всего Анфисе досталось. К ней сваты не переводились.

— А что она?

С материнским молоком впитала девушка поморскую упрямку: — На корню засохну! Старой девой помру! Но замуж только за Марка пойду!

А потом пришла большая беда: война. Перед долгой разлукой успели повидаться Марк и Анфиса. И даже обменялись подарками.

— Кольцами?

— Оставил Марк любимой собственные… валенки. А та в ответ подарила рукавицы, которые хвалёнкой связала. В приданое.

— А кто это — «хвалёнка»?

— Так девочек-подростков называли. Их в семьях частенько хвалили.

— Для чего?

— Для девичьего достоинства.

— А что потом?

— Анфисины рукавицы оказались Марку по руке. Да и узор был с талисманом — поморской звездой. Пригодился подарок. Зима 1941 года лютой выдалась. А Марковы валенки Анфисе жизнь спасли. А было так. Отправили её в тайгу — на лесозаготовки. А в бараке, где одежду сушили, пожар случился. Там и сгорели собственные Анфисины катанки. Вот когда добрую службу сослужил Марков подарок! Она в них сено набивала, чтобы с ног не падали.

Всю войну Анфиса слёзно молила Бога: «Спаси, сохрани Марка!»

— И они встретились?

— А как же? Во время сенокоса. На той самой пожне, что Анфискиной ныне зовётся.

— А дальше что?

— Молодые тайком в сельсовете расписались. А потом уж домашних в известность поставили.

— Скандал случился?

— Материнский гнев, что весенний снег: и много его выпадает, да скоро растает. Анфисины родители благословили дочь с иконой, а Марковы старинную Библию приподнесли.

— А свадьба? Белая фата…

— Наивная ты! — усмехнулась Светлана-Соломия. — Для невесты ситцевое платье с натугой справили, а ты: « фата, кольца». Им эти самые кольца внуки на золотую свадьбу подарили.

Как бы то ни было, но жили Марк и Анфиса долго и счастливо. Деток шестерых народили. Избу поставили. Уважение народа заимели. Дедушка Марк два года как помер.

— А я вчера Анфису Павловну видел, — сообщил Васёк.-Опять на встречу к своему Марику шла.

— Кстати, про «вчера»!-на смену интонации сказительницы пришёл тон «большухи». — Ты выполнил свою норму?

— Голова болела…-С видом камикадзе пацан направляется к этажерке, где хранится его личная Библия.

— Прикольная история, — замечает Аля. — А сейчас такая любовь бывает?

— Смотря у кого, — уклончиво отвечает Светлана — Соломия, взявшаяся зачистку картошки.

— «Если я пойду и долиной смертной тени,не убоюсь зла, потому что Ты со мной»!- слышится мальчишеский шёпот. От него клонит в сон. Но одна мысль не даёт уйти в полный аут.

— Свет, я вот хочу спросить…А может, эта девочка…моя тёзка… жертва преступления? Вот её и похоронили не там, где полагается.

— При таких делах её бы просто закопали. И с концами, — слышится из-за занавески.

Аля подходит к окну и рисует кружочки на запотевшем стекле.

— Это что у тебя за художества?-спрашивает Васёк, оторвавшись от чтения Псалтири.

— Не отвлекайся! — доносится из-за занавески грозный голос.

— «Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога…»

Алька продолжает чертить по влажному стеклу.

Но как Эрик смотрел на неё…Разве так глядят, когда…ну совсем ничего? И это его обращение к ней-Аленький цветочек. На стёб не похоже.

— Раз кружочек. Два кружочек. Три… — ведёт она счёт.

Как Светка назвала его? Безумный коллекционер. Любопытно, где они хранят свою знаменитую библиотеку?-Но на этот вопрос сил уже не хватало. Она отправилась к себе и только прильнула щекой к подушке, как в слуховые проходы снова проникли странные звуки:

— Шу-ша-ши-и-и-и! У-у-у-у!

Что за трындец такой! Спросить у хозяев? — И услышишь: «Это твоё больное воображение…» Ну уж тутушки-нетушки! Выраженьице из местного сельпо. Продавщица Катря сегодня выдала. Но сосредоточиться на особенностях местного наречия Але не удаётся. Сон — это подобие смерти — заключает девушку в свои объятия. И нет сил увернуться…

ДЕВОЧКА-БЕДА

Всё-таки опасное дело он задумал. Соломка узнает — несдобровать. А с другой стороны: кто в доме хозяин? — Он, Василий Беспоповцев. Ему должно быть известно всё, что происходит в этих стенах. Особенно если брать во внимание, что их постоялица — ку-ку. Чего один её шлем стоит! А тут ещё могилка в лесу! Да у них девчонок с именем «Аля» отродясь не бывало! И по деревне толкуют: «московка» умом перекинулась.

Молодой хозяин опасливо потянул носом. Табачищем, кажись, не разит. На брошенных джинсах дрыхнет Мурёнка. Один тапочек — у кровати, другой валяется у порога. Приоткрытая дверца шкафа бесстыдно выставляет напоказ бельё. Оценив степень Алькиной безалаберности, Васёк приблизился к столу. Кажется, это единственный предмет, о котором здесь заботятся. На выщербленной поверхности — ни пылинки. По центру — блокнот. Полукругом разложены какие-то прутики. Гербарий, что-ли? Правда, состоит он из единственного растения — таволги. Та самая, что подарил этот…! Но сейчас, распластанный по столу, букет являет собой жалкое зрелище. И для чего она хранит этот мусор? Но ломать голову над особенностями женской природы мальчику некогда. Следует изучить блокнот. Но он почти пуст. Вот только рисунок. Кусты, трава. А между ними… Памятник что ли? «Не буди девочку. До светлого утра».

Об этом стоит поразмыслить… И вдруг засвербило-защекотало в носу. Судорожная задержка дыхания — и неудержимо-ликующее:« Апчхи!!!» Под его напором гербарий взметнулся, будто настигнутый смерчем. На белобрысую макушку посыпались пестики, тычинки, пыльца. И тут же донеслось звяканье собачьей цепи. За ним последовали восторженные поскуливание и лай. — Вернулась сестра! Васёк заметался по горнице, собирая бренные остатки букета. Едва управился, как в сенях задребезжали вёдра, зашуршала куртка.

— Чего это тебя так охмарило? — Сканирующий сестринский взгляд.

— В словесную копилку Э.Э.: охмарить — повергнуть в уныние.

— Ничего! Это так.

Колыхнулась занавеска — недра кухни поглотили «большуху». Через несколько минут оттуда раздалось:

— Сидишь смурной, как филин на суку. Прокатился бы на велосипеде. Всё лучше, чем дома…

И пацан пулей вылетает из дома. Он катит по Рябиновому переулку. Вот на брёвнах — как на жёрдочках — пристроилась девчачья стайка. В кулачках — семечки, а из ртов-клювиков стартует шелуха.

— Здорово, Васёк! — подаёт голос девочка с волосами, выкрашенными в цвет апельсинового сока.

Но вместо ответа велосипедист жмёт на педали. И на это имеются веские причины. Анка! Девочка-беда!

В деревне к домашним животным относятся заботливо, но несколько отстранённо — как к будущему пропитанию. Эта уроженка Таракановки обожала живность. Удушающей любовью. Первой жертвой пал хомячок, которого воспитатели после Анкиных игр обнаружили бездыханным. За ним последовала декоративная мышка. Когда мёртвой нашли любимицу детворы аквариумную лягушку, перед родителями был поставлен ультиматум: или они забирают девочку-беду из детсада, или… Анку стали водить к бабушке. Там был котёнок, который вскоре зачах. Девочка оплакала его и собственноручно похоронила.

В школе Анку настигла первая любовь, звавшаяся «Василий Беспоповцев». Каждую перемену она угощала его жвачкой и семечками. Девочка-беда грызла семечки и жевала жвачку одновременно, на что даже пацаны не решались. Внимание такой особы польстило мальчишечьему самолюбию, и они стали, выражаясь по-местному, «ходить вместе», чему воспротивилась матушка Василия. Поликсея Ивановна начала встречать сына после уроков и уводить домой. Шаг, по мнению сельчан, беспрецедентный. Но однажды явившись в школу, женщина парочку не застала.

Тот, кто встретил в тот день Поликсею Ивановну на Монастырке, ни за что бы не догадался о снедавшей её тревоге: женщина не утратила размеренности в движениях. И это понятно, ибо унаследованная от предков собранность вырабатывалась годами тяжёлого труда, когда нужно рассчитывать силы, чтобы хватило на длинный рабочий день.

Но вот выплыла из-за поворота их изба… И тут что-то прокололо кожу правого предплечья. Угнездившись в локтевом сгибе, боль начала методично вгрызаться в хрящ. Женщина, прижав руку к груди, попыталась её утихомирить. Но та не сдавалась, и страдалица едва дотянула до ели в палисаднике. Это под нею Васёк появился на свет — памятным летом, когда на Севере стояли тридцатиградусная жара и сушь. Схватки застали в огороде, но она смогла добраться до спасительной тени. Хорошо, Соломка дома в ту пору оказалась. Чуть позже подоспела местная фельдшерица Эмилия, сразу взявшаяся за шприц. « Это против столбняка». Но примчавшийся Михей не позволил сделать укол. Он взял жену на руки и вместе с новорождённым, присосавшимся к материнской груди, бережно отнёс в избу.

И вот она снова прижата болью к стволу — единственной опоре ослабевшего тела.

А тем временем ритуал принесения клятвы верности завершился.Их узы скрепились кровью. Пущенная в ход иголка не причинила девочке-беде вреда: из указательного пальца выкатилась лишь алая бусинка. До сих пор не ясно, почему у Василия она вонзилась в вену на локтевом сгибе. Да, именно там, куда невидимый зверь поразил его мать. Произошло это синхронно или с временным интервалом — никто этим вопросом не задавался. Но то, что Поликсея почувствовала беду собственной плотью, было признано общественным мнением и вошло в таракановские предания.

Участковый Колдомасов предпринял попытку установить: кто воткнул иголку в вену. Анка утверждала, что это сделал сам Васёк. А иголка, как крошечная ракета, стартовала внутрь и, направляемая толчками крови, начала движение по телу.

Срочно вызвали из Москвы Михея Беспоповцева.

— Папа, я умру? — первое, что спросил мальчик у примчавшегося в больницу родителя.

У того лицевые мускулы свело судорогой от попытки сдержать плач, и это неконтролируемое движение мышц сказало больше, чем любые слова.

— Ты будешь жить, — Михей Михеевич справился с лицом,-мы не умираем навсегда. Мы живём вечно.

— Где? В «Другом Месте»?

Но «Другое Место» было уготовано не сыну. Иголка, гулявшая по кровеносному руслу мальчика, непостижимым образом погубила организм его матери. Она сгорела за считанные месяцы. От острого лейкоза.

С тех пор за Анкой прочно закрепилось детсадовское прозвище — « девочка-беда».

ЭКСТРИМ ПО-ТАРАКАНОВСКИ

— А можно осмотреть дом? — Эрик перешёл к цели своего визита на мызу.*

В «копилку» Э.Э.: мыза — дом на отшибе, хутор, удалённая дача.

— Зачем тебе? — зыркнул на посетителя Вован.

— Собираю местный исторический материал.

— Собиратель, значит…-Левый глаз Вована располагается чуть ниже правого, а сползшее веко придаёт бывшему монастырскому труднику заспанный вид. Он опрокидывает очередной стакашек и суёт в ротовую щель перо зелёного лука.

— Пошли! — рубит он по воздуху.

Они двинулись в переднюю, затем заднюю части дома, уставленные мебелью первой половины двадцатого века. Особенно Эрику приглянулась железная кровать с никелированными шариками на спинках и горой подушек. Над ней репродукция «Лунной ночи» Василия Перова. Сидящая ночью у пруда девушка вызвала щемящее чувство узнавания.

Показал Вован и узкий, тёмный промежуток между стенами:

— Тихарились от чужих.

Эрик кивнул, а про себя подумал: бывшие обитатели не просто староверы, а так называемые скрытники, не имевшие даже паспортов.

У лесенки, ведущей вверх, Вован притормозил:

— Эх, жить весело, да бить некого! Выпьем по маленькой?

— Сначала чердак осмотрим!

И мужики полезли наверх.

Помещение увешано пучками трав. У противоположной стены — сено, на нём перина. Тут же замызганные обложки какого-то чтива. В дальнем углу колышется паутина с коричневыми остовами насекомых. Со стропил свисают связки чего-то, не поддающегося определению. Гость делает несколько шагов.

«Верёвки. Они закреплены на…»

— Что это?

— Подойди да посмотри! — нехорошо ощерился Вован.

Прорвавшийся солнечный зайчик упал на предмет-осветилась одна из граней.

В воздухе висел гроб.

Видимо, зрелище Вовану не в новинку. Он сохраняет бесстрастный вид, лишь слегка косит мутно — слюдянистым глазом в сторону гостя. Но тот не из пугливых.

— Готовить гроб заранее — древнеславянская традиция, — произносит Эрик тоном лектора.-У староверов его не обивали тканью. В противном случае покойнику, согласно поверью, пришлось бы простоять под дождём сорок дней, пока не смоется красный цвет обивки. Можно глянуть?

Хозяин идёт в сторону «экспоната». Гость — следом. Общими усилиями они спускают гроб со стропил.

— Дно устилали свеже-наструганной стружкой, а затем накрывали светлой домотканой тканью,-сообщает Эрик со знанием дела. — А вот староверов-отшельников без гроба хоронили.

— Как это?

— Ночью в лесу, в тайном месте закапывали. А сверху камни. Даже крест не ставили.

Между тем Вована охватывает пьяный кураж. Мужик решает примерить домовину и, сбросив тапки, ложится в гроб.

— Господи, упокой душу раба Твоего Владимира! — Эдик подражает басу отца Авеля. «Раб Владимир» опускает веки и складывает руки на груди.

Но скоро игра прискучила. «Покойник» поднялся. Как панночка из гоголевского «Вия».

— А ты, Вован, боишься смерти?

— Я после ШИЗО ничего не боюсь!

— «Шизо» — это болезнь?

— ШИЗО — это штрафной изолятор на зоне! Салага!

Теперь твой черёд примерку делать!-объявляет мертвец, вылезая из домовины.-Что, слабо тебе?

— Не слабо!-В крови молодого человека вовсю шурует выпитая водка.-Только… давай усложним испытание. Закроем гроб… Чтоб в реале!

И мужики стали искать крышку.

Обнаружилась она в подёрнутом паутиной углу. Рядом пристроился столярный ящик с молотком и заржавевшими гвоздями.

Эрику было шесть, когда умерла папина мама. Из всего ритуала прощания в памяти остался стук забиваемых в гроб гвоздей. Именно в те минуты пришло осознание: бабушка уже не встанет на ноги, не дотронется до его макушки и не скажет: «Ребёнок ести хочет!»

— Чего? Поплохело? — голос слышится, будто сквозь ватный компресс, который маленькому Эрику накладывали на воспалившиеся уши.

— Всё-окей…

— Начнём тогда!

— Погоди! На какое время заключим договор?

Вован замер, переваривая вопрос.

— Давай на минуту,-предложил Эрик.

— Не-е-е! Это не для мужиков. Три минуты! Вот это крутяк! — И Вован лезет в гроб. На этот раз с большей сноровкой.

Эрик с натугой поднимает крышку. Один конец он укладывает в ноги «покойнику» и пытается двигать к изголовью, закрывая как пенал. Ничего не выходит.

Вторая попытка оказывается удачней. «Могильщик» укладывает крышку на бок и аккуратно опускает. «Покойник» не издаёт ни звука.

Эрик отсчитывает секунды: « Один! Два! Три!» При « 180» мертвец колотит в крышку, и его выпускают на свободу.

Потом следует предложение пропустить по стаканчику, которое принимается в надежде, что озяин захмелеет и… Что последует дальше молодой человек представляет смутно.

— Я когда откинулся, меня за воротами никто не ждал, — пускается за столом в откровения Вован.-На полном голяке* был. Квартиру я ещё до первой ходки по венам пустил. Жена нашла другого. Мать померла. А дружбаны… Короче,история простая. Как формула воды.

В копилку. Э.Э: «голяк» — отсутствие чего-либо.

На несколько секунд оба целиком ушли в созерцание своих стаканов.

— А что дальше?

— Решил жить с чистого листа. Пока на зоне был, познакомился с женщиной. По интернету. Жизнь у неё не сложилась, но человеческая баба. Поставила условие. Типа испытательного срока… Пожить в монастыре. Я согласился. А куда деваться? Вот и пахал на отца Авеля. А потом она сказала: «Вижу, не альфонс какой…» Доверила эту дачу, чтобы жил и в порядок её приводил.

Гость слушал вполуха. Больше всего его заботило — как выбраться. Единственно уважительный предлог: по нужде… К его разочарованию, сортир располагался не во дворе, а внутри дома, что усложнило задачу. Правда, в помещении имелось оконце. Но пролезть в него мог только ребёнок. Выломать пару досок — наделаешь шуму. Оставался последний вариант — через выгребную яму. Но глянув вниз, Эрик решил: лучше лечь в гроб.

Взгляд блуждал по стенам уборной, пока не наткнулся на висевший на гвоздике мешочек со старыми газетами. Но взяться за макулатуру заставило отнюдь не отсутствие туалетной бумаги. На дне лежало что-то твёрдое. Эрик запустил руку…

— Ну, долго ты там?-послышалось за дверью.

— Извини, брат, что-то со мной не то… Слабит…

— В голове твоей слабит…

Эрик возобновил попытки разглядеть содержимое мешка.

Из глубины показалась… ступня. Судя по размеру, она могла принадлежать женщине или подростку.

"МОСКОВКА"СОБИРАЕТ ИНФУ

Сельскому поселению «Таракановка», в которое входили деревни Халуй и Архангело, исполнялось двести лет. Отцу Авелю, члену организационного комитета грядущего юбилея, пришла идея издать книгу местных легенд. В процесс подключился и юный краевед Василий Беспоповцев. В надежде добыть какую-нибудь информацию о собственной могиле за ним увязалась «московка».

Для начала им поручили посетить столетнюю Домну Трофимовну Селиванову из Дома почтенной старости. Так районная газета «Двинская правда» окрестила таракановский дом престарелых.

В тот день, когда коллекционер предпринял экскурсию на мызу, Алиного напарника припахали по хозяйству, и девушке пришлось сыграть роль главного интервьюера. Собирая жиличку в Дом почтенной старости, Светлана-Соломия обрядила её в юбку и косынку.

— Прямо как в церковь!-не преминула заметить новоиспечённая собирательница фольклора.

— А ты предпочла бы заявиться к старикам в драных джинсах и…-Здесь «большуха» прикусывает язычок, считая неуместным упоминание Алькиного шлема, который зовёт про себя «скафандром». Москвичка делает вид, что не слышит хозяйку.Уложив рядом с диктофоном сладости, припасённые всё той же Светланой-Соломией для обитателей ДПС, барышня направляется к Монастырке.

Стариковское пристанище располагалось в бывшем купеческом доме. После революции купца с домочадцами отправили в зону вечной мерзлоты, а здание передали сельскому совету. В тридцатые помещение облюбовали энкавэдэшники: в нём разместилась администрация так называемого Тарлага. После смерти вождя народов большинство заключённых отправили домой, а в купеческом доме из-за бэби-бума открыли школу. Этим и объяснялось наличие во дворике скульптуры читающей девочки.

Встретила посетительницу «культмассовик» — женщина с замысловатым сооружением на голове. В её сопровождении Аля прошла в светлую просторную комнату, где бабушки в платочках и дедушка в капитанской фуражке что-то мяли в покрытых старческой гречкой кулачках.

— Мы делаем мукосольки,-пояснила культмассовик. — Данное занятие полезно для пальчиков. Мелкая моторика играет важную роль как в детстве, так и на закате жизни.

Аля попыталась вычислить долгожительницу, но все обитательницы ДПС казались на одно лицо. Угадав её затруднение, « головная башня»наклонилась к бабушке в вязаной кофте:

— Домна Трофимовна, к вам гости… Из самой Москвы!

Слабая тень улыбки осветила старушечье личико.

Васёк перед тем как доверить девушке диктофон провёл инструктаж, из которого та уяснила: самый непродуктивный ход — обращаться к информанту с просьбой общего характера: «Расскажите, пожалуйста, какую-нибудь местную быличку!» Нет, следует задавать конкретный вопрос, основанный на ранее полученной информации. Например, а правда ли, что в таракановских лесах водились волки с гривами?

— А правда, что здесь есть волки с гривами? Как у львов?

— Нынь нету. Сейцяс все вывелись.

— Кто ёго знат, — подключилась соседка Домны Трофимовны справа,-место худоё, проклёнутоё. Всяка нежить может приключиться.

— Слыхал я тожо. Была какая-то история про это. Забыл я цё-то,-заметил старичок в капитанской фуражке и тельняшке.-Помню только-зоопарк в войну разбомбило. Вот зверьё и набежало.

— Но если в избу зашли правильно — с Господом Богом да со священником… Или кота впереди пронесли. Дак это хорошо! Значит, хозяева ужо приняли…-вступила соседка Домны Трофимовны слева.

— Какие хозяева?-позволила себе вопрос Аля.

— Домовые,-буднично ответил старичок, как будто речь шла о домашних любимцах.

— Но тут скорее всего беспокоят нижние… — вмешалась соседка старичка.

— Нижние?

— Ну да. Те, которы расстреляны.

— О чём они?-обратилась к культмассовику обескураженная гостья.

— Не обращайте внимания! В старых головах много чего намешано.

Однако через некоторое время дама сочла возможным дополнить:

— В этом доме лагерное начальство располагалось. Случалось, что приговор незамедлительно приводили в исполнение. Прямо в подвале. — Женщина указала глазами на дощатый пол. — Но давайте не будем о печальном. У нас скоро музыкальный час. Послушаете наших певунов.

Алька не возражала. А чего оставалось делать, если она позабыла включить диктофон?

Между тем разговор шёл своим чередом.

— Старицёк там жил,-плела нить повествования Домна Трофимовна,-а после его смерти опохабили дом. Танцы там производили. Винцо пили. Стал унижаться дом. Вецёрухабыла. Народу полно! А дом — ухти! — в землю ушёл. Крицали там и шумели. И петухи пели. А нет — далёко вытащить. Нонь дак краны есть — дак, может, бы кого и выволокли. А тогда цего где было-то? Ницего — нигде. Вот цего!

— А вот есть ещё камень со следом святого!-подкинула тему интервьюер.

— Ферапонт был широкий…-согласилась миниатюрная старушка, располагавшаяся напротив долгожительницы. — Он был настоящий, он был натуральный. Его произвели в святые, потому цо он был оцень хороший целовек.

— Во так-то, сугревушка!* — старичок в «капитанке» повернулся к гостье.

В копилку Э.Э.: «сугревушка» — ласковое обращение к молодой особе.

— А почему они так говорят? Цо да цо?-приглушённым голосом спросила Аля «даму с башней».

— Потому как цивкуны! — разулыбалась культмассовик. — Родом из деревни Халуй. Там все так говорят.

— А дедушка — капитан дальнего плаванья?

— Что вы! Он дальше областного центра не бывал. Фуражка — это дань несбывшейся мечте.

— А вот говорят, что девочка в лесу похоронена.

Старики и старушки на эту информацию никак не прореагировали. Может, не расслышали.

Через некоторое время яблочки, домики и человечки из теста отправились на просушку. В комнату доставили гармонь и вручили «капитану». Стариковские пальцы задвигались по белым кнопочкам, и как по мановению волшебной палочки, божьи одуванчики обернулись молодухами. «Капитан» молодцевато тряхнул головой.

— Таракановски девцоноцки — отцаянный народ, ноци тёмные осенние гуляют напролёт!-

завела миниатюрная старушка.

— Молодец, Махонька! — похвалил «дюймовочку» кто-то из слушателей.

— Твой черёд, Домника!-обратились бабушки к Домне Трофимовне, и та не заставила себя ждать:

— Таракановски девцоноцки,

— Цёво-цёво-цёво!

Но дыхания долгожительнице не хватило — на помощь пришла культмассовик:

— Одна юбочка в коробочке

— И боле ничево.

Башня на дамской голове качнулась. « Сейчас рухнет!» Но она устояла.

И МОЛОТОЧКОМ — БЯМЦ-БЯМЦ!

Ножка была прохладная.

«Так холодит серебро».

Положив находку на дощатый пол, гость осмотрел мешок. На дне — кулёк из газеты. Верхние концы согнуты к центру и примяты. По канонам советской торговли. Пара секунд ушла на то, чтобы их разогнуть. Внутри — металлические пластинки.

« От четырёх до восьми сантиметров».-Определил на глазок Эрик.

« Спаси Господи и помилуй рабу болящую Екатерину» — значилось на одной.

Вотивные подвески!

Обычай подвешивания их к иконам пришёл из католичества, из Украины. Votum — на латыни «обет». По сути смягчённая форма жертвоприношения. При Петре Первом «воты» попали под запрет. Однако на Севере они сохранялись до начала двадцатого века.

Присев на стульчак, Эрик принялся рассматривать пластины. Сделаны из листового серебра в технике штамповки. Судя по клеймам — в мастерских серебряников Архангельска. На части из них — святые, стоящие в полный рост с руками, сложенными в молитвенном жесте, на других — руки, ноги, глаза, уши,сердца и даже грудная клетка с выпирающими рёбрами — то,что болит. Изготовлены скорее всего в начале двадцатого века, а может, и… Прийти к окончательному выводу не позволил грозный фатум в лице Вована. Под его ударами металлический крючок выскочил из петли — в дверном проёме нарисовался испещрённый татуировками торс.

— Всё слабит, аспирант?-ехидно вопрошал он, а не получив ответа уставился на ножку: — Что за хрень?-Повисла томительная пауза. — Клад? Тралли-валли — пассатижи…

Эрик прокашлялся и, наконец, выдавил:

— Для коллекционеров-сенсация.

Хозяин хмыкнул:

— Гляжу, у тебя, аспирант, челюсти с петель послетали.–Повелительный дёрг скошенным подбородком: — Пошли. Обмоем фарт*.

Из коллекции Э.Э.: «фарт» — удача.

И они вернулись на кухоньку. Расчистив стол от бутылок и закуски, в центр водрузили ногу, вокруг разложили пластинки. Подобную коллекцию «аспирант» видел лишь в Архангельском музее, куда она была доставлена историко-краеведческой экспедицией в шестидесятые годы прошлого века из церкви села Лельма.

Меж тем Вован раскупорил чекушку — водка яростно забулькала в стакане. Одним махом мужик влил его содержимое в глотку.

— У меня глаза внутрь перевернулись, когда увидел клад… — задушенно просипел он и потянулся за краюшкой хлеба.

Эрик продолжил изучать находку.

— Хорэ! — рыкнул хозяин и сгрёб серебро в кучу.-Пошли, аспирант! Продолжим испытание.

— Может, ещё по сто грамм? Для храбрости…

Вован согласно мотнул головой, даже не удостоив искусителя взглядом.

И вот приятели — за столом.Оба налиты до бровей. Гостя так и подмывает дать заднюю, поведав, к примеру, о боязни замкнутого пространства. Дескать, фобия открылась во время посещения Тараканьей Щельи. Кстати, собственноручно записанная легенда об щелье войдёт в юбилейный сборник.

«Местные жители пожаловались святому Ферапонту на тараканов, против которых не помогало даже традиционное вымораживание изб. Вот тогда и посоветовал старец собрать кучку насекомых и отнести к ущелью, по местному щелье,и прочитать заклинание: «Блохи, клопы, тараканы и всякая тварь! Вот иду я, гость, к вам: моё тело, как кость, моя кровь, как смола. Ешьте мох, а не меня. Слово моё крепко. Ключ, замок. Аминь, аминь, аминь».

С тех пор насекомые в этой местности повывелись.

Но привлекла любителя старины в Тараканью Щелью не красота, а обнаруженный ещё ленинградскими спелеологами провал в земле. С той поры жители ближайшего села Архангело водят в подземные лабиринты туристов.

Отправился туда и Эрик. Вооружившись фонариками, касками, его группа спустилась под землю по деревянной лестнице, хлипкость которой внушала опасения.

— Глянь, вода как будто на цыпочки поднялась! — восторженно констатировала какая-то туристочка, когда они добрались до входного грота. Действительно, мороз-скульптор выточил причудливые фигуры. А филолог в Эриковой голове подумал: следует внести эту метафору в «Копилку».

Они пробыли под землёй полтора часа, но казалось, что на экскурсию ушёл весь световой день. Такой же эффект дали и нынешние посиделки.

— И что? Ёлка не сохнет?

Эрик заморгал, силясь стряхнуть сонливость.

— Слышь, аспирант? — туркнул его в плечо хозяин. Выходит, он успел поведать слушателю о лишённом корней, но при этом вечно зелёном деревце, которое видел в одной из пещер.

— Ёлка воздухом питается, — заключил Вован. — Атмосфера под землёй особенная.

На зоне он приохотился читать про чудеса, а ещё больше — объяснять их с научной точки зрения.

— А шары светящиеся на фотках откуда берутся?-вопросы сыпались, как из рога изобилия.

— Понятия не имею.

— А я считаю, что никакая это не мистика. Простой дефект. Я такое видел. Отец Савва отчитывал бесноватую, и один мужик сфоткал. А потом суёт мне: гляди, мол, на роже у бабы третий глаз. Не иначе, сатанинский. И вправду — из переносицы кто-то зырит. Жуть! А потом смекнул я: руки от страху у мужика потряхивало, вот и смазалась картинка. Лишний глаз возник.

Вовановская речь становилась всё тягучее, что давало надежду: вот-вот отключится. «Аспирант» стал потихоньку подтягивать рюкзак: «Хвать — и на волю».

— Ды-ы-ы!-прогундосил собутыльник.-Вот бутылочку и уговорили. Но не боись… У меня ещё имеется.

И мужик с усилием отделился от табуретки. Поднимаясь, он упёрся ручищами о стол, повалил пустую бутыль, но вниманием сей факт не удостоил.Когда он, наконец, скрылся за дверью, гость, не мешкая, метнулся в сени. Он натянул кроссовки и бросился к проёму, по деревенской традиции завешанному тканью. И тут что-то хрястнуло ему промеж глаз. Дверной косяк? Если бы…Могучий черепок вернувшегося хозяина! Вован запутался в занавеске, а получив в лоб, ослабил татуированные клешни. Тралли-валли-пассатижи! Бутылка выскользнула! И в силу вступил закон гравитации.

Порой время растягивается, как обмусоленный комок жвачки. Так было в подземном лабиринте, многие метры которого Эрик пропахал на животе. Так случилось и сейчас.

На сетчатках глаз — траектория скольжения сосуда в бездну. Остановить его — вне человеческих возможностей. Но в следующее мгновение вовановский торс согнулся, как перерубленный вражеским мечом. И хрясть… рухнул вслед за ёмкостью. Затрещала занавеска. «Аспирант» зажмурился в ожидании апокалипсического звука битого стекла.

Когда он приподнял веки, дивное зрелище предстало ему: бывший трудник стоял на коленях, голову венчал тюрбан из драной занавески, а в вытянутой руке победно поблёскивала целёхонькаябутыль.

Вован сбросил тряпку жестом стриптизёра.

— Моли Бога, аспирант, что содержимое не растеклось. Тогда бы ты узнал про «розочку».* — А поднявшись с колен, осклабился: — Шутка юмора.

В словесную копилку Э.Э.:

«Розочка» — отбитое, с острыми краями горлышко бутылки, орудие нанесения телесных повреждений.

Зажав бутылку под мышкой, Вован дёрнул за рюкзак:-Чего тормозишь? Сымай!

Эрик не стал возражать, а двинулся следом, наступая на собственные шнурки.

На кухне хозяин раскупорил «беленькую», плеснул в стакан и залпом отправил в глотку.

— Пошли!

В чердачном воздухе кружились мириады пылинок. За окном плавно, как в трансе, раскачивалась берёза, а на её ветках резвились солнечные зайчики. Ещё оставалась нелепая надежда: гроб — это всего лишь порождение помутнённого алкоголем мозга. Но домовина ожидала их на старом месте. Рядом валялась крышка.

Как перед прыжком в прорубь, испытуемый набрал в лёгкие воздуха. «Где-голова, а где-ноги?» Поставил на днище одну ступню, следом другую. Присел, а затем вытянул конечности. Они упёрлись в торец.

Вован подхватил крышку, как пёрышко. Без всяких церемоний покрыл «покойника». Солнечные зайчики пропали.

— Один, два, три…

На цифре «сто» крышка затрещала и прогнулась. Это могильщик водрузил на неё свой зад.

А потом прямо над его ухом «покойника» раздалось: « Бямц-бямц!»

Да, это был звук забиваемых гвоздей.

"ГРОБ! И ОН ШЕВЕЛИТСЯ…"

После дома почтенной старости Аля, переодевшись в джинсы, направилась к магазинчику «Триада», чья площадка служила своеобразным дискуссионным клубом. Как обычно, перед торговой точкой было людно, но знакомая футболка нигде не просвечивала. Она схватилась за мобильник, но вспомнила: здесь он без надобности.

Прождав с полчаса, она отправилась в обитель.

У ворот согбенным стражем сидел, обстругивая деревяшку, послушник. Какой-то неведомой силой уголок рта юноши был задран вверх. « Человек, который смеётся.» Этот роман Гюго мама пересказывала Альке в детстве. Правда,у главного героя ( как же его звали?) изуродованный рот был растянут в обе стороны.

Юрочка — в курсе всех передвижений монастырских насельников.Вот и сейчас, не дожидаясь вопроса,он объявляет:

— Блат Элик ушёл!

— Когда?

— Тла-а-а-пезу плопустил!

В глазах послушника — происшествие чрезвычайное. Пустой Алькин желудок также напомнил о себе. Пришлось тащиться домой, где её ждали с обедом.

— Васёк, требуется помощь!-объявила она, управившись с едой.

— И чё? Опять…

— Не опять, а снова!-осекла его девушка. — Следует проверить одну версию…

Но пацан лишь хмуро заметил:

— Надо воды в баню натаскать.

— А если помогу?

— Посмотрим…

Управились за полчаса. Но пока то да сё, перевалило за полдень.

Тем не менее, сделав крюк, зашли в монастырь, чтобы удостовериться:не вернулся ли « блат Элик». Однако Юрочка лишь покачал головой, увенчанной чем-то вроде схимнического куколя, и показал деревяшкой на закат.

— Иди туда — не знаю куда!-едко прокомментировал Васёк.

Шли не так чтобы споро: сказывалась усталость, а от ведра саднили ладошки. Когда вдали показалась какая-то фигура, близорукие Алькины глаза приняли его за Эрика. И правда, рост и сложение схожи. Но всё остальное…

— Здравствуйте!-первым, как и подобает, приветствовал путника Васёк.

— Здорово…-облако перегара накрыло молодых людей с головой.

— Вам не встречался человек в коричневой футболке и джинсовой куртке?-скороговоркой проговорила Алька, стараясь не дышать.

— Коричневая футболка? — сморщил переносицу мужик.-Вроде видал…

— У него ещё рюкзак « милитари».

— Какой?

— Зелёный.

— Дак он шёл туда. — Незнакомец махнул татуированной кистью-клешнёй в сторону Таракановки.

— Давно?

— Врать не буду. Может, с час.. А может, поболе…

И мужик зашагал прочь.

— Выходит, всё нормально с Эриком, — сделал вывод Васёк.

— Наверное, мы разминулись.

— Тогда айда домой! — предложил пацан, у которого имелись планы на остаток дня.

Так бы они и поступили… Если бы не жажда. Ведь на обед подавали местную достопримечательность — солёные рыжики.

В будущий сборник легенд планировалось включить историю о том, как великий Фёдор Шаляпин, большой любитель северных рыжиков, обратился в Гаагский суд с требованием — платить ими за прослушивание его грампластинок в СССР.

Как-то незаметно,за разговором про рыжики они достигли уединённого строения, естественным ограждением которого служила разросшаяся растительность. На стук никто не подал голоса. На огороде тоже пусто. Но картошка окучена.

— Что-то слышно… — мальчик насупил переносицу. Ему не доставало словарного запаса для передачи донесенияушей-локаторов. Тем временем Аля дёрнула за дверную ручку…

В сенях стояли вёдра с водой, на одном висел алюминиевый ковшик. Васёк как джентельмен протянул ковшик спутнице, после чего зачерпнул себе.

— А теперь уносим отсюда ноги!-объявила Аля, когда он опустошил ёмкость и принялся оглядывать кроссовки, аккуратно выставленные у порога.

— Владелец использовал их сравнительно недавно…-с глубокомысленным видом констатитровал пацан.

— Господин Шерлок Холмс! Я хочу домой!

— Мужчина косолапит. Внешняя сторона сношена больше.

Аля глянула на находку. Обычные кроссовки: не из дешёвых, но и не фирменные. А Васёк уже открывал дверь в заднюю избу.Неприглядная картина предстала их взглядам: надкушенные куски хлеба, ощерившиеся консервные банки, опорожненные бутылки. Девушка повернула было назад, но…

— Слышь?

Алька добросовестно задействовала слух, но, кроме мушиного жужжания…Тогда Васёк предложил установить «минуту тишины».

— Будто дятел долбит! — сделал он вывод, когда минута истекла.

— Хватит с меня!-объявила ничего не услышавшая напарница и ринулась прочь. А пацан пошёл на источник звуковых волн. Одна комната… Другая… Ничего! Раздосадованный, он вернулся в сени. В дальнем углу-лестница на чердак. Добравшись до середины, он понял: на этот раз не ошибся.

Чердачный люк был закрыт, и скромным пацанским бицепсам пришлось поднапрячься, чтобы поднять его. Солнце висело над горизонтом низко, отчего по помещению расползлись тени.

— Есть кто-нибудь?

В ответ — придушенный вскрик.

«Бросить крышку и бежать?»

Мало-помалу глаза привыкли к жидкому сумеречному свету. По натянутой паутине сновали возбуждённые пауки. Последний луч солнца упал на предмет, напоминающий… Напряжённые нервы не выдержали. Васёк кубарем скатился вниз.

Алька нежилась в закатных лучах на завалинке.

— Гроб! И он шевелится!

Но от сенсационного заявления поспешили отмахнуться:

— Прикалываешься? Как с лешаком на кладбище?

— По правде!

Но Алька непреклонна:

— Пошли домой! А то сестрица разбухтится.-И они повернули на Таракановку.В дороге захотелось пить — снова напомнили о себе солёные рыжики. Пожалев, что не запаслись на мызе водой, путникизавернули к источнику рядом с валуном, на треть ушедшим под землю.

— Когда камень совсем провалится, наступит конец света,-оповестил Васёк.

Напившись из родника, оба не удержались и вскарабкались на мшистый камень. Аля разулась и поставила ступню в запечатлённый в каменной поверхности след.

— Загадывай желание! — велел мальчик.

— Зачем?

— Говорят, сбывается…

Тем временем Алькины кроссовки, оставленные без присмотра, покатились по каменной поверхности. Завороженно проследив за их полётом, «московка» завопила:

— Карамба!

— Чего ругаешься-то?

— Вспомнила!

— Цё ты вспомнила? — осведомился пацан, дурашливо намекая на то, что происходит из деревни «цивкунов».

— Это кроссовки Эрика!

— Ну и цё из того?

— А то, что надо вернуться в тот дом.

И что оставалось делать пацану?

Кроссовки были месте. Алька потрясла ими перед Васиным носом:

— Это его обувь!-Лёгкое пожатие плечами было ей ответом.

Василий снова задействовал слух, но ни одна звуковая вибрация не тревожила больше ушные мембраны. Они принялись осматривать комнаты.

— А где гробик?

Василий ткнул пальцем в потолок.

— Пошли! — скомандовала Алька.

И вот уже белобрысая макушка выныривает над чердачным проёмом. За ней следует бейсболка с принтом в виде всевидящего ока — замена шлему инопланетянки.

— Ы-ы-ы! — доносится из дальнего угла. Оба застывают, готовые дать дёру.

И тут громыхнуло. А следом поднялось пыльное облачко. Оттуда выплыл гроб. Из него показались окровавленные кисти рук.

О, РЕВНОСТЬ! ТЫ КАК ЗУБНАЯ БОЛЬ В СЕРДЦЕ!

Хозяйка выкладывает из буфета чайные принадлежности. Все они из разных сервизов и представляют собой пёструю смесь стилей и вкусов. Самая древняя в посудно — чайном сообществе — розовая сахарница. Досталась от прабабушки Евстолии, предпочитавшей пить чай вприкуску.Этот способ угождения плоти практически исчез с российских просторов. Правда, ещё остались кое-где конфеты-подушечки «Дунькина радость», принявшие эстафету от кускового сахара.

Хранится в буфете и другая прабабкина вещь — на половину сократившаяся в размерах алюминиевая ложка. Это про неё в Таракановке говорили: «Староверка свою ложку съела». Не мудрено, если доживёшь до 90 лет.

В тех же сумрачных недрах притаился ещё один предмет. Извлекают его перед Пасхой, в генеральную уборку. Это керамическая кружка, на которой изображён луг скоровками. Из неё сделала последний свой глоток Поликсея Беспоповцева. Кружку из больницы привёз отец. Вместе с ночнушкой и халатиком.

— Матушка родимая,

— Свеча неугасимая,

— Горела да растаяла,

— Любила да оставила…

Так поётся в северной песне.

Когда мама заболела, на семейном совете решено было зарезатькорову Зорьку. Беспоповцевы надеялись, что вырученные деньги помогут приобрести дорогие лекарства. Когда Соломка узнала о заклании любимицы, плакала три дня. А потом не то что есть мясо — смотреть на него не могла.

— Эка, девка, тебя отвернуло! — дивился отец.

Думали, пройдёт. Но нет, с той поры не берёт в рот говядину. Впрочем, никто особенно и не предлагает: на Севере предпочитают рыбу.

…В день субботней приборки всё идёт по заведенному порядку. Нет, не всё. Девичьи помыслы занимает библиотека, вернее, предложение коллекционера Эрика. По прошествии времени оно не кажется уж таким неприемлемым, по крайней мере, в отношении сочинений этой самой баронессы. « Метод молитвы» — это не староотеческие предания, а всего лишь писанина какой-то католички. И почему бы не обсудить всё с потенциальным покупателем? Деньги были бы кстати.

Управившись по хозяйству, Светлана-Соломия выходит на Монастырку. Под ногами пружинят деревянные мостки. Весь её вид говорит: « Не задавайте лишних вопросов, и мне не придётся врать». И действительно, врать не приходится, потому что жиличка в этот момент в нерешительности топчется в подлеске — напротив монастыря. В струящемся свете лунного серпа всё преображается: и эти старые заборы, и новая крыша дома Анфисы Павловны, на которую, по словам бабушки, ушло двести листов шифера.

Из переливчато-серебристого сияния вырисовывается знакомый силуэт и тут же исчезает в лесистых складках речной кручи.Алины ноги несут её в сторону, где в сыром воздухе растворился этот любитель вечерних прогулок.

У щельи вспыхивает малиновый огонёк, доносится дразнящий ноздри аромат. Но что это за тётка движется туда, где стоит «МЧ»? Подол юбки полощется вокруг ног, шуршит по мокрой траве. Платок покрывает голову… Мужчина тушит сигарету и делает шаг навстречу. Они приступают к беседе без всяких предисловий. Как будто возобновляют прерванный диалог. Пространство между ними сжимается на глазах. Ещё чуть — танго можно танцевать.

О ревность! Ты как зубная боль в сердце…Но Алька не в силах отвести глаз.

Мужчина пытается завладеть ладошкой своей визави. Та отстраняется… Он настаивает… И в конце концов ему удаётся коснуться пальчиков: так трудно противостоять мужским ладоням. Особенно в бинтах.

Что произошло дальше, осталось тайной.

Потому что Алькин каблук проваливается в рыхлую почву. Она машет руками, пытаясь сохранить равновесие, но стремительно заваливается на бок. Пальцы хватаются за ветки ивняка, но те вырываются. Алькино тело катится, оставляя на склоне едва заметный след.

И КРЕСТЫ — НА ДВЕРИ И ОКНА!

В тот вечер Васёк не застаёт дома никого. Насчёт жилички всё ясно: караулит своего « МЧ». Но куда запропастилась сестрица? Он бросает взгляд на старинные часы-ходики, потом поднимает крышку кастрюли, но ужинать в одиночестве не решается. Не заведено подобное у Беспоповцевых. Мальчик подходит к этажерке, где лежит тетрадка с таракановскими легендами и перечитывает кренящиеся влево строчки. Сколько сестра билась с его неправильным наклоном букв! И разберёт ли его почерк отец Авель? Но самое главное — напечатают ли..?

Во дворе лязгает собачья цепь. «Соломка!»

Она входит в избу. Не глядя на брата, а лишь бросив « Я мигом!» извлекает из буфета бутылочку с «елеем» — растительным масло, над которым прочитали специальную молитву.

« Узнала про меня и…!» — молнией проносится в мальчишечьей голове.-Имя Анки Палкиной ( «Не к ночи будь помянута!») в доме не произносится даже шёпотом.

Обмакинув палец в желтоватую жидкость, сестра выводит ею кресты на рамах и дверях. Одновременно читает «Отче наш». Защита от злых сил.

«Точняк! Донесли сплетницы!»

Сестра поднимается в вышку — светёлку. Её пробирает дрожь. Она, конечно, справится. Как и все её бабки и тётки.

Из окна видна река, которая невозмутимо несёт своё мощное тело к Белому морю. Её зрение способно различить мельчайшую деталь. К примеру,огонёк, ежевечерне появляющийся на берегу. Сейчас малиновые росчерки по воздуху замедляются. Вот он совершает плавный полёт над обрывом и гаснет. Курильщик разворачивается в сторону дома Беспоповцевых. На нём капюшон, но её хрусталик фокусирует утонувшее в нём лицо. Их взгляды встречаются. Светлана-Соломия задёргивает занавеску и отступает вглубь спальни.

Что там москвичка говорила про солнечный удар? Северянке не понять. Для неё это скорее удар электричеством. Но неужели этот озноб и есть любовь?

Светлана-Соломия спускается в столовую, где в одиночестве сидит Васёк.

— Пора спать, — буднично говорит она, стараясь не выдать волнения. — А где Аля?

— Гуляет где-то.-Голос брата тих и бесцветен. — Ужинать будем?

И только тут девушка вспоминает: брат-то некормлен! В порыве вины она касается белобрысой макушки — той, что справа. Макушек у брата две. Говорят, это добрый знак. Хочется верить…

ТАРАКАН ИЗ ПАЛЬЦА

Лариса отбрасывает одеяло, накидывает халат, затем ветровку. Комары писклявой свитой устремляются следом. А она шкандыбает по Монастырке к бабе Махоньке. Та делает настоечку из одуванчиков. Лучшее средство от бессонницы. Однако на стук травница не отвечает. «Не иначе в Доме почтенной старости!» С пустыми руками визитёрша идёт восвояси, но не домой, а к реке. Где-то тоскливо «донькает» птица. Лариса останавливается у самой кручи. Десятки комаров сладострастно впиваются в кожу. Взгляд упирается в большой палец на ноге. А тот зажил собственной жизнью.

…Из-под ногтя вырастают две закруглённые проволоки. Тёмным окрасом они контрастируют с молочностью ногтевого ложа. — «Усики!» Насекомое отличается от собратьев грязно-белым цветом, и его стекловидное тело со скрежетом выползает из пальца!

— Тараканы здесь не водятся! — кричит его обладательница.-Это святая земля. Здесь жил…

Нет, она не может вспомнить имя.

— То-то и оно-то!-пищит тварь. — Святой Ферапот мне известен. Хороший был мужик. А вот ты, бабонька…

И «оно» деловито ползёт по щиколотке. Лариса судорожно трясёт ступнёй. Но благодаря присоскам насекомое держится крепко.

— А-а-а!

— О-о-о! — отвечает эхо.

…Лариса открывает глаза. Мучнисто-серое небо заглядывает в спальню. «Это всего лишь сон».

Она набрасывает халатик и выскальзывает из избы. Маршрут прежний — к Северной Двине.Тишину прореживаютчавкающие звуки, точно кто-то ходит по болоту. Раздаётся робкий плач ребёнка, потерявшегося на гигантском вокзале. Узкие женские плечи зябко передёргиваются. Слышится чьё-то сопение. Кто это?

— Чур три раза! Не моя зараза!-шепчет Лариса.

Существо ползёт по размытому дождями обрыву. Шевелится потревоженный кустарник. Женщина оглядывается. Ни души. Деревня давно завалилась спать. И рыбаков не видать. Тем временем маленькая фигурка приближается к кромке. Лариса ступает вниз по песчаным выступам. Коричневые, вымазанные глиной пальцы устремляются навстречу. Женщина наклоняется и хватает их. Но они выскальзывают — тело беспомощно съезжает вниз.

Набухшие от дождя тучи склонились над берегом. Но порыв ветра проделывает в их завесе брешь. В него и пролезает стекловидное туловище таракана. Женщина бестолково машет руками, будто старается отогнать насекомое, но запутывается в жесткой, как наждачная бумага, траве. Потеряв опору, она катится вниз. Как ей кажется — в бездну.

НОЧНОЕ ОМОВЕНИЕ

После ужина брат и сестра расходятся по своим комнатам. Пора на боковую. А эта московская гулёна пусть развлекается. Не маленькая.

Дом погружается в тишину, которую не нарушают даже шажки Мурёнки. Кошка чем-то обеспокоена. Она обходит комнату жилички, находит круглый домотканый половичок и укладывается на нём. Её огромные зрачки кажутся слишком большими для маленькой заострённой книзу мордочки. Она скашивает их в направлении окна, за которым разливается белая ночь, и где две фигурки беспомощно барахтаются в грязевом оползне.

С громким чавканьем Лариса вытягивает ногу из месива и машет собрату по несчастью:

— Давай вниз!

В ответ — молчаливый кивок.

Наконец, под ногами твёрдое основание.

— Ты ведь у Беспоповцевых квартируешь?

— Да. А вы мама Хэппи?

Тучи над головой смыкаются. Бесхитростная, но мелодичная перекличка волн действует как снотворное. Лариса оглядывает кручу в поисках подходящего подъёма. Во время восхождения обе, экономя силы, молчат. И вот поросшее травой плато. Некоторое время они лежат, восстанавливая дыхание, но ночная зябкость не позволяет расслабиться.

— Вставай, а то простынешь! — командует Лариса.

Алька нехотя поднимается и смотрит на свои ноги. Кеды остались в глиняном месиве.

Они рысцой бегут к избам. А деревянные кони на крышах с недоумением следят, как облепленные грязьюфигуры движутся по мосткам. Вдруг Лариса застывает столбом:

— Лохушка! — она ударяет себя по лбу, отчего там появляется бурая отметина. — Надо в баню бежать!

«Московке» — без разницы: избавиться бы скорее от мокрой одежды!

Банька с готовностью принимает их в объятия. Первым делом бедолаги соскабливают с себя глину. Омывшись из чана-осталось от недавней стирки — натягивают сохнувшие в предбаннике халаты.

— Спасибо! — улыбается Алька, присаживаясь у печки-каменки. — Теперь я снова человек.

— А что ты на берегу делала?

— Гуляла…

— Одна?

— Я следила за… одной парочкой.

И девушка выкладывает всё, что с ней приключилось.

— Значит, тебе нравится Эрик…

— Я люблю его!

— Иностранец. Завидный жених.

— А какое это имеет значение?

— А то, что любая девка взасос мечтает о богатом муже!

— Но я тоже не на обочине себя нашла!-Алька повторяет Эллино выражение. И в нём звучит вызов. Лариса переводит стрелку:

— Знаешь, какая мне жуть привиделась… Там, на обрыве… Таракан! С кошку…

— Живой?

— Ну не дохлый же!

— Неудивительно. Здесь аура такая…

— Дело не в ней.

— А в чём?

— В контузии.

Альке требуется пауза, чтобы осмыслить услышанное. Лариса поясняет:

— Я, девонька, жизнью контуженная.

Альку знобит.

— Пойдём ко мне! — предлагает Лариса.

Воздух снаружи как будто застыл. Не шелохнутся и металлические махавки–флюгера на Анфисиной крыше — забава покойного Марка. Босые Алькины ноги пощипывает.

— Далеко ещё?

— Рядышком!

Лариса отпирает щеколду. Полуночницы пробираются в избу, где выводит носотрубные рулады Маринка-Хэппи.

— Давай в зал!

Поименованное на городской манер помещение представляет собой комнату в три окна. Посередине — круглый стол с плюшевой скатертью, чей цвет за долгую службу стал из лазоревого лиловым. Усадив гостью на старенькую оттоманку, Лариска уходит, а возвращается с носками.

— На-ка! Согрей ноги. А то застудишься. С Севером шутки плохи.

Алька натягивает носки:

— Тёплые…

— Баба Анфиса вязала… Из шерсти козы Марты. Вредню-ю-ющая!

— Ого, «Лунная ночь на Днепре!» — кивает гостья на репродукцию над старенькой оттоманкой.

— Подарок…

… Пока готовится чай, девушка решает порасспрашивать о могиле в лесу. Но тут на пороге появляется фигура в белой хламиде с вздыбленными волосами.

— Доця, а мы вот тут цаёвничаем!

— Я тоже хочу.

Никогда ещё горячий чай не доставлял Альке такое наслаждение, но, как говорят в Таракановке, в гостях хорошо есть и пить, а спать-дома.

— Мне пора.

— И то правда! — соглашается Лариса.-Соломка небойсь уж все жданки проела тебя ожидаючи!

— Гуд найт! — Статический заряд Маринкиных кудрей уменьшился, и голова уже не выглядит устрашающе.

Гостья бросает прощальный взгляд на куиндживский Днепр. Почему-то здесь он производит на неё большее впечатление, чем в Третьяковке.

Над рекой — алая кромка зари. Её приветствует птичий хор.

Шпингалеты в горенке предусмотрительно открыты. Перевалившись через подоконник, квартирантка крадется к своему ложу — натянутая металлическая сетка принимает её округлившийся задок с недовольным скрежетом. Алька сидит, уставившись перед собой, но боковое зрение сигналит: в горнице кто-то есть. Девушка оглядывается, потом опускается на коленки.

Под стулом этакой кошачьей Венерой возлежит Мурёнка. Но не одна. Рядом устроились… Один, два, три… Пять! Мамаша мечет настороженный взгляд.

Алька оглядывает присосавшиеся к Мурёнкиному животу комочки. Один такого же цвета, как диванчик в её московской спальне.

— Беж!-восхищённо шепчет девушка. — Назовём тебя Беж. Нет, лучше Бежар.

…Вернувшись в кровать, она вытягивает гудящие ноги. Даже нет сил снять носки из шерсти вредной козы Марты.

« Счастье — это страдание, которое устало». Так говорила мама. И той ночью Аля с ней соглашается.

И В ТЁМНОЙ МОГИЛКЕ — КАК В ТЁПЛОЙ КРОВАТКЕ…

На следующее утро Беспоповцевы снова не дождались жиличку к завтраку. И к обеду тоже. Когда часовая стрелка старинных ходиков достигла цифры «2», Светлана-Соломия постучала в её дверь.

— Да-а-а! — сонно ответили изнутри.

— Аля, если ты намерена и впредь являться так поздно…-Светлана-Сломия остановилась на пороге:-Горница! Здесь нельзя!-хозяйский голос стал тихим, что предвещало последующий вопль.

— Да что стряслось-то? — Алька окончательно продрала глаза.

— Кошка окотилась!

— Сама виновата. Животное следовало стерилизовать.

Светлана-Соломия подошла к блаженно растянувшейся животине:

— Эх, обхитрила меня Мурёнка. У тебя опросталась. Вдали от глаз.

— А что было бы, если б..?

— А ты не знаешь? — вопрошала Светлана-Соломия. — От котят надо избавляться, когда они только народились.

— Не надо! Я возьму их себе!-Следует пауза. — Одного…

— А остальных? — Но видя Алькино расстройство, большуха смягчилась: — Ладно, пристроим. Анфисе Павловне сплавим кошечку, Маринке — котика. Ну и других… тоже.

— А мне — бежевого! Я имя дала — Бежар!

На этом и порешили.

Незаметно подкрался вечер. Пошёл дождь. Васёк по распространённой в деревне привычке придвинулся к окну. Наблюдая, как небесная водичка сверзается на землю, любознательный отрок обнаружил: водная стена не однородна. В центре — сплошная тонкая завеса.А по сторонам капли тяжелее. Но главное, у каждой-свой звук. Васёк различает их мелодию! Впрочем, он слышит даже звуковую вибрацию банных тазиков. Когда в них льют воду, раздаётся нежная мелодия. А если по дну легонько ударить…

Внимание отвлекает розовая накидка,по которой изо всех сил лупит дождь.

— Соломка! Глянь на улицу! Тётя Лариса по москам шкандыбает. Наверное, за «мёртвой».

В словесную копилки Э.Э.: «мёртвая» — название алкогольного напитка у староверов.

— Васёк, Лариса не пьёт «мёртвую». Ей нельзя.

— Почему нельзя?

Но сестра не удостаивает ответом, а распахивает раму.

— Лариса Ивановна! Зайди в избу!

— Недосуг мне!

— Пожалуйста! Очень надо!

Запели свою древнюю песню ворота. В сенцах зашлепали глубокие галоши — излюбленная обувь деревенских.

— Садись чай пить!

— Некогда мне.

— Да какие у тебя заботы? Одна корова!

— Одна корова, да жевать здорова…

Похоже, Лариса Ивановна сильно «не в духах», но Светлана-Соломия делает вид, что ей без разницы.

В копилку Э.Э.: « не в духах» — в плохом настроении.

— Лариса Ивановна, дельце к тебе имеется.

— Я так и поняла, что неспроста к себе зазвали.

Хозяева пропустили тираду мимо ушей.

— Лариса Ивановна, почему ты чинишь препятствия нашим с Маринкой занятиям.

— Чё-чё?

— Ты препятствуешь социализации своей дочери.

— Чё-чё?

— Марина пропустила два урока!

— Правильно! Дома забот хватает.

— Люди говорят…

— Люди говорят: куры доят! — И Лариса подхватилась и выбежала за дверь, да так хлопнула дверью, будто дала пощёчину всему дому.

— Что это с ней? — спросила Алька.

— Нервы…

Алька, не говоря ни слова, устремилась следом.

— Лариса Ивановна!

Но женщина даже не оглянулась.

— Постойте! Только один вопрос!

— Какой ещё вопрос?

— Вы здесь давно живёте?

— Как уродилась — так и живу.

— Местность вы хорошо знаете, — москвичка изо всех сил старалась попасть в ритм с Ларискиным «шкандыбанием».

— И чё?

— «Не буди девочку!» Что означает эта надпись на могиле?

— Послушай! — Лариса затормозила, так что Алька едва не налетела на неё:-Тебе что, заняться больше нечем?

— Я (на минуточку!) легенды собираю!

Но Маринкина мамаша сообщение проигнорировала и заявила:

— Не встревай ты в эти дела!

— Но там моя фотка!

Они приблизились к сваленным у ворот брёвнам.

— Давай присядем!-Лариска первой опустила тощий зад на бревно.

— Я тебе, девка, так скажу. Про могилку знают, но помалкивают.

— Почему?

— Боятся.

— Чего?

— Мафию!

— Но какая здесь маф…

— Я тебе так скажу: мафию лично не видела, но слух прошёл… — Лариска достала пачку сигарет.-Куришь?

— Бросила.

— А вот за это хвалю.-И женщина жадно затянулась.

« Ну давай-давай, колись!» — мысленно подзуживала Алька. Лариска начала издалека.

— Я ведь не всегда в этой глухомани жила.

— А где вы жили?

— На югах.-Женщина мечтательно смежила глаза.-Это здесь пахнет деревом и болотом. А там воздух-другой. Его как вино можно пить.

— А почему же…?-договорить ей не дали:-Почему-почему-покочену! — Лариса бросила окурок и вдавила его в землю каблуком.

— А Светлана знает про могилу?-снова бросилась в атаку Алька.

— Откуда? Малолеткой была.-И женщина рванула в сторону площади.

— Лариса Ивановна!

Лариса Ивановна оглянулась и вдруг запела дурным голосом:

И в тёмной могилке,

Как в тёплой кроватке,

Я буду лежать,

А смерть надо мною

Всё будет летать…

Призвав на помощь всё своё самообладание, Алька вернулась в избу. На немой вопрос большухи ответила честно:

— Я про могилу спрашивала.

Светлана-Соломия ничего не сказала, и квартирантка принялась рисовать круги на запотевшем окне.

"Я — НЕМЕЦ, НО РУССКИЙ!"

Разверзлись хляби небесные! В наполненных жижей колдобинах забуксовали машины. Под обложными дождями вороны так промокли и отяжелели, что не могли летать и сидели нахохлившись. Но самое непредвиденное произошло у расположенной в трёх километрах от Таракановки деревни Халуй. Название населённого пункта местные объясняют так: «Мужики там больно широкоротые жили.Ругательски ругались, матюгались.Одно слово — хулиганы!» Однако поселение известно не только местными нравами, но и речкой. До Халуя течёт она в обычном режиме, а потом — фу-у-ф — забурлит и под землю уходит. Только камешки остаются — чистые, будто воду только что вычерпали. Но стоит деревню миновать — и снова река выходит. Связанную с этим природным явлением легенду Эрик записал — из уст Анфисы Павловны Доли:

— Деревня была богатая и Богом любимая. Текла речка, полная рыбы. Всё у них имелось: и грибы, и ягоды. Но мутный там народ жил. Говорили про них: «Халовцы — оханы, грязные стаканы». Однажды шёл мимо Халуя старец Ферапонт и попросил воды напиться. Но они пожалели ему воды. Тогда и сказал он: « Живите ни серо, ни бело, у рыбы и без рыбы, у воды и без воды». И в ту же минуту река ушла под землю. Русло есть, а реки нет. Но Бог милостив. Ни одна туча Халуй не обходит. Какая бы ни была, а всё скатывается на деревню. Поэтому много у них грибов и ягод.

Теперь над Халуем наметился явный избыток туч. В результате зашумели, заклокотали волны, грозя поглотить деревню. Да и все окрестности впридачу.

— Забыл Господь о своём обещании больше не насылать на Землю потопа! — заговорили таракановские бабушки.

С утра Эрик вознамерился посетить местного стража порядка. Коллекционер намеревался узнать, нет ли каких новостей насчёт смартфона, который Вован прихватил, покидая мызу.

Александр Александрович Колдомасов, работая «на земле», знал каждую семью в округе.

В копилку Э.Э.: «земля» — территория, обслуживаемая участковым полицейским в России.

Особо доверительные отношения сложились у Сан Саныча со старшим поколением, которое охотно делилось с ним «оперативной информацией». История с заколачиванием живого человека в гроб была выслушана от многих «источников» и в разных вариантах. Но самое неприятное, что сутки шли за сутками, а злоумышленник нигде не засветился. Пропал Вован! Вместе с добычей. Кто ж осудил бы таракановского аниськина за то, что во время беседы с потерпевшим с его лица не сходила дополнительная суровость.

— Как только появится информация о вашем смартфоне, я извещу, — сухо заметил он, давая понять, что аудиенция закончена.

— Есть у меня, господин полицейский, ещё одно дело…

— Какое именно?

— Вотивные подвески.

— Какие ещё занавески? — устало воззрился Колдомасов на посетителя.

— Я обнаружил клад, а господин Дерябин его похитил.

— Ну, что ж, садитесь и пишите заявление! — повелел Сан Саныч, а сам подумал: «Леший тебя забери! Только клада мне не хватало! До кучи…»

Спустя час выйдя из опорного пункта, Эрик двинулся к кафе «Триада». Заказав кофе, он присел у окна, из которого просматривалась Комсомольская площадь — средоточие деловой и общественной активности поселения.

Итак, полиции известно теперь и про клад. Это увеличивает шансы найти похитителя, но уменьшает шансы заполучить хотя бы часть вотива. А серебряная та ножка очень даже хороша.

Додумать Эрик не успел. Он увидел её — ту самую бейсболку, что имела отношение к его спасению. Там, на мызе. Словно повинуясь мужским флюидам она вошла в кафе. Сняв дождевик, скользнула по незамысловатому интерьеру, затем сосредоточилась на меню. Молодой человек, взяв инициативу в свои руки, приблизился к барной стойке.

— Привет, Аленький цветочек!

Её глазки разом осветились неподдельной радостью.

« И к чему она делает вид, что только сейчас заметила его?»

Она с удовольствием приняла приглашение присесть за его столик.

— А почему ты называешь меня Аленьким цветочком?

— Наверное, ассоциация…С детским стишком. Мама хотела, чтобы я знал итальянский. Читала стихи.

— Какие?

Молодой человек набрал в лёгкие воздуха и продекламировал:

— Чера ун фьореллино

— Пикко пикколино!

Жил-был цветочек аленький — маленький-маленький. Ты у меня с ним ассоциируешься, особенно после событий на мызе. Я ведь перед вами тогда не в самом лучшем своём виде предстал.

— Да ладно тебе! Ты и сам оказался не слабак. А правда, что ты из Германии?

— Мы эмигрировали, когда я закончил четвёртый класс. На самом деле я «русский немец».

Расшифровать данное понятие ему не позволил голос барменши:

— Кто заказывал междугородку?

— Извини, это меня.

Его перебинтованные пальцы ухватили трубку допотопного телефонного аппарата, который владелица «Триады» установила в точке общепита и не прогадала. Добираться сюда было ближе, чем до почты.

Алька уткнулась взглядом в окно, лениво, но без раздражения размышляя о том, что оказалась в прошлом веке. И следует признать, ей это пошло на пользу. Она уже двое суток не надевала свою «клетку Фарадея» и ощущала себя бодрячком.

Разговаривал Эрик целых пятнадцать минут, а вернулся не с пустыми руками — с чашкой капуччино для себя и пирожным для дамы.

— О, это мой любимый эклер! — просветлела лицом Алька, после чего пара некоторое время предавалась гастрономическим радостям.

— Можно спросить тебя…А чего ты забыл в этой «тьме таракани»? — осведомилась девушка, сочтя, что совместная трапеза даёт ей право на личный вопрос.

— Здесь находятся объекты моего научного интереса.

— А твои родители не против?

— Отцу — всё равно, а мама сама много путешествует. Она фильмы снимает.

— Про что?

— Про войну и мир.

— Прости, не включаюсь. Твоя мама настоящее кино делает?

— Документальное. А сейчас работает на Украине.

— Мне нравится их группа «Океан Эльзи».

— А мне их женщины.

— Ты был на Украине?

— Дедушкина сиделка оттуда.

— Красивая?

— С этого ракурса я её не рассматривал.

— Почему?

Марийка — ровесница моих родителей. Она такая, знаешь ли,уютная.

«Ах, эта ревность! Она как зубная боль в сердце».

Ничего не подозревая о муках визави, русский немец продолжал:

— А ещё она всё время мурлыкает себе под нос.…Дед как-то выразил желание «послушать и слова», и сиделка напела: — «Мисяць на нэби…» Дальше не помню.

— Твоему дедушке понравилось?

— Он даже прослезился.

— С возрастом люди становятся сентиментальными.

— Дело не в этом. Мой дед родом с Украины. — Эрик делает последний глоток и поднимается из-за стола:-Извини, мне пора.

— Я тоже, пожалуй, пойду, — снимается следом «московка».-Можно я тебя провожу? До монастыря?

— Давай лучше я тебя. А то как-то не по-джентельменски.

Молодые люди идут по Монастырской улице, и как ни замедляет она шаг, вскоре оказываются у Рябинового переулок. Из-за повязки прощальное рукопожатие Эрика прохладно-бескостное. Девушка до неприличия долго смотрит ему вслед. Он оглядывается и машет ей.

…Звонит колокол, призывающий к молитве. Настоятель пересекает площадь перед храмом, направляясь на службу. Чёрная, трепещущая на ветру мантия делает его похожим на большую, пытающуюся взлететь птицу.

ХЭППИ БЁЗДЭЙ ТУ Ю!

Таракановский дождь проникает всюду. Он просачивается в кости людей, в брёвна изб, даже в воспоминания. На это тревожное время и выпал Алин день рождения. К тому времени полки «Триады» порядком опустели: первым делом при всякой напасти народ скупает продукты. Поскольку Светлана — Соломия держит в доме запасы муки, сахара, сгущёнки и варенья, пироги к праздничному столу гарантированы.

Конец ознакомительного фрагмента.