Принцип Парето

Алина Аркади, 2022

Она – та, что оказалась заложницей обстоятельств и жизненных проблем, не позволяющих изменить направление движения. Он – тот, кто давно не верит в светлое завтра, руководствуясь принципом рационального распределения возможностей для достижения поставленной цели. У каждого из них своё "правильно", обусловленное опытом пройденного и прочувствованного. Два человека, которые никогда не должны были встретиться, оказываются под крышей одного дома. Сможет ли он научить её действовать, полагаясь лишь на разум? Получится ли у неё научить его прислушиваться к своему сердцу?

Глава 4

С трудом разлепив глаза, осматриваю непривычное помещение, которое кажется совсем иным при дневном свете. Приятная комната, светлая, ничего лишнего, и в то же время всё необходимое имеется. Спохватившись, соскакиваю с постели, стараясь не потревожить Тасю, которая сладко посапывает, свернувшись клубочком.

Лариса Петровна не сказала, во сколько и куда подойти, дав мне возможность отдышаться после двух дней на вокзале, но злоупотреблять своим положением не стоит, потому что сюда меня привезли работать. Тихо одеваюсь и ныряю за дверь, оставив дочку досматривать сны.

Длинный коридор, окутанный полумраком, усеян многочисленными дверями, за которыми, вероятно, скрывается своя история. Резные и тяжёлые, они создают своеобразную атмосферу таинственности. Нестерпимо хочется заглянуть за каждую, но сейчас я просто иду прямо в надежде найти хоть кого-нибудь живого. Не слышно голосов и звуков, лишь мои шаги разносятся эхом в пространстве. Понимаю, что в конце коридора развилка, и спешу, чтобы выбрать направление, но чья-то рука неожиданно хватает меня за локоть и, резко развернув, прижимает к стене.

Негромко вскрикиваю от неожиданности, а затем ещё раз, когда вижу перед собой лицо мужчины, изуродованное глубоким шрамом. Затаив дыхание, неотрывно смотрю в глаза, которые имеют необыкновенный цвет насыщенной синевы. Невероятные и необычные настолько, что хочется произнести «вау». Брюнет намного выше меня, и я даже приподнимаюсь на носочки, чтобы оказаться наравне с его лицом: волевым, напряжённым, с играющими желваками; короткая аккуратная борода, полные губы и прямой нос. Шрам, пересекающий правую сторону лица от виска до подбородка, подчёркивает устрашающий вид в сумме с бешеной аурой и жёсткой хваткой на моём локте. Увиденное не приводит в ужас, наоборот, притягивает, подчиняет, завлекает, и, несмотря на все составляющие, которые в любом другом случае оттолкнули бы от подобного человека, не могу отвести глаза, с придыханием рассматривая его.

— Тебя Петровна ночью привезла? — Низкий голос шелестит приятной хрипотцой.

— Да, — делаю усилие, чтобы выдавить два звука. — Меня зовут Лена.

— Гриша паспорт проверял?

Отрицательно верчу головой, вспоминая, что, кроме полицейских, документы никто не спрашивал, а Лариса Петровна поверила на слово, когда предложила работу.

— Паспорт, — требовательно, жёстко. Это не просьба — приказ.

— В комнате, — киваю туда, откуда пришла.

Убирает ладонь и делает шаг назад, показывая, что нужно вернуться и дать ему документ. Сейчас иного не предусмотрено. Иду, чувствуя его взгляд между лопаток, и слышу тяжёлые шаги, в эхе которых тонут мои. Почти дойдя до комнаты, обгоняет меня и рывком отворяет дверь, застыв на входе. Неожиданность в виде Таси, сидящей на кровати и потирающей заспанные глаза, на миг обездвиживает мужчину, и на лице просматривается едва заметная растерянность. Ему сказали обо мне, но не о ребёнке, вероятно.

— Здравствуйте, я Таисия, — дочка подходит к нему, остановившись в шаге.

— Константин Сергеевич.

— Приятно познакомиться, Константин Сергеевич, — протягивает маленькую ладошку, и я удивлена несвойственному для дочери поведению.

Как правило, она недоверчиво относится к новым людям, особенно мужчинам, к которым внимательно присматривается после посещения нашей квартиры друзей папы. Несколько секунд мужчина раздумывает, но всё же пожимает кончики пальцев Таси, скрепив знакомство.

— Вот, — протягиваю документы, — паспорт, свидетельство о рождении, браке, ИНН, — перечисляю.

— Давай всё. И телефон.

— Он разбился два дня назад, когда выпал из сумки, — протягиваю аппарат, крутит в ладони, рассматривая. — Другого у меня нет.

— Идём, — показывает на дверь.

Усаживаю дочку на кровать, укутав одеялом, и включаю телевизор.

— Тася, посиди здесь тихонько, ладно? Никуда не выходи, а то потеряешься в незнакомом месте. Я схожу к Ларисе Петровне, а потом вернусь к тебе. Жди меня.

— Я поняла, мам. Жду, — соглашается ребёнок и переключает каналы в поисках мультиков.

Выхожу и следую за Константином Сергеевичем, рассматривая фигуру мужчины в костюме угольного цвета. Его шаги, размашистые, гулкие и уверенные, ведут меня к той самой развилке, до которой я не добралась. Сворачиваем налево, поднимаемся по нескольким ступенькам и оказываемся в светлом коридорчике, из которого слышатся голоса.

— Доброе утро, Лена, — как только попадаем на огромную кухню, меня приветствует Лариса Петровна.

— Доброе утро.

— И вам, Константин Сергеевич.

Мужчина молча занимает стул, и перед ним оказывается тарелка с десертом и кружка кофе. Петровна подхватывает меня и тащит к выходу на другой стороне, закрывая за собой дверь.

— Он всегда завтракает в одиночестве. В этот момент находиться рядом, разговаривать и отвлекать нельзя.

— Поняла, — уверенно киваю.

— Итак, — Петровна направляется вперёд, — кухню ты видела. Здесь у нас склад с продуктами, — открывает дверь, — здесь бельевая и прачечная, тут моя комната, затем комната горничных. Они в доме не живут, приезжают раз в неделю и делают уборку. Работники по найму. Далее кладовая со всякими принадлежностями.

— А там? — указываю на массивную дверь в конце.

— Это выход в дом, там уже территория хозяина.

— А кто хозяин?

— Аронов Альберт Витальевич. Слышала о таком?

— Нет. Я телевизор редко смотрела, много работала, некогда было.

Умалчиваю, что телевизор, микроволновку и холодильник Рома продал в первую очередь, когда возникла потребность в деньгах на алкоголь. Я просто приходила с работы и недосчитывалась очередной техники.

— Бывший депутат. Сейчас общественный деятель, меценат, имеющий несколько благотворительных фондов и прибыльный бизнес в некоторых городах страны. Влиятельный и богатый человек.

— А кто Константин Сергеевич?

— Он…

Неожиданно дверь кухни отворяется, и мужчина проходит мимо нас, не удостоив взгляда. Петровна кивает, даёт понять, что мы можем вернуться.

— Так кто?

— Не хотела я, чтобы он был первым, с кем ты столкнёшься в этом доме, но если так случилось… Не понравилось, — вздыхая, указывает на тарелку с оставшимся десертом и почти полную кружку кофе. — Каждое утро в семь тридцать он приходит на кухню и завтракает в полном одиночестве панна-коттой фламбе с цельной вишней и кофе по-турецки. Я ещё ни разу не видела пустой посуды. С наслаждением он ел только то, что готовил Рудольфо…

— Рудольфо? — Много действующих лиц, и пока я ничего ни о ком не узнала. — Расскажите о Константине Сергеевиче.

Прежде чем приступить к рассказу, Петровна наливает кофе и выставляет передо мной ароматные булочки, на запах которых мой желудок реагирует звонкой трелью. Я не ела больше двух дней и сейчас боюсь накинуться на пищу и опустошить тарелку за пару минут. Нужно покормить Тасю, но только тогда, когда мне это будет позволено. В противном случае отнести завтрак в комнату.

— Это человек, которого нужно обходить десятой дорогой, максимально ограничить контакты и не попадаться на глаза. Островский Константин Сергеевич — начальник службы безопасности, правая рука Аронова и его друг. Три в одном, и по этой причине в доме главный скорее он, чем сам владелец. Жёсткий, принципиальный, несгибаемый. Провинишься — уверяю, проступок будет записан и учтён, а наказание непременно последует. — Сглатываю, прикидывая, каким может быть это самое наказание. — Не спорь, не доказывай, не повышай голос — слушай и выполняй. Называть исключительно по имени-отчеству, в глаза не смотреть.

— Ох, а я так его внимательно рассматривала…

— Согласна — страшный.

— Не страшный. Пугает, но не внешне, к шраму на лице это никак не относится. Я говорю скорее о той силе, что исходит от него, — молчаливой, парализующей, перепрошивающей под себя.

— Мне кажется или я слышу в твоём голосе восхищение? — Петровна удивлена настолько, что кружка застывает в неоконченном движении, пока я формулирую ответ.

— Я никогда не встречала таких мужчин, наверное, именно поэтому он производит на меня подобное впечатление.

— В любом случае держись от него подальше, — тычет в меня пальцем Петровна, недовольно нахмурившись. — Знакомство с ним приятным назвать нельзя.

— А сколько вы его знаете?

— Я здесь пять лет, пришла сразу после того… Тебе это знать не стоит, но Парето уже был таким.

— Парето? — В памяти всплывает беседа в машине, когда Петровна и Гриша произносили незнакомое для меня слово.

— Прозвище Островского. Не знаю, откуда взялось, но за глаза его называют именно так.

— А Рудольфо? Кто такой?

— Несколько лет работал здесь, личный повар Аронова. Альберт Витальевич обожает всевозможные десерты, а Рудольфо был восхитительным кондитером, — закрывает глаза и растягивается в улыбке. — А какой торт «Захер» делал — закачаешься, просто невероятный, любимое лакомство хозяина.

— Был? Он умер? — предполагаю, что, скорее всего, Рудольфо провинился перед Островским, именно по этой причине сейчас отсутствует.

— Сплюнь! — фыркает. — Всё с ним в порядке. Просто в какой-то момент Рудольфо очень активно стал оказывать знаки внимания охранникам, а затем совершил непоправимую ошибку, когда выразил симпатию Парето.

— Стоп, Рудольфо же мужчина? Я правильно поняла?

— В том-то и дело, Леночка, что мужчина. Парни здесь работают серьёзные, жёсткие, многие являются бывшими военными, а тут мужик глазки строит. Реакцию представила?

— Представила, — сглатываю, прикидывая, что, например, к Грише мужчина клеится.

— То-то и оно. Избили его мальчики сильно за его намёки, потом ещё раз, и Островский убедил Аронова избавиться от Рудольфо. Договор с ним расторгли, и я осталась одна. Летом, когда приезжают дети Аронова и постоянно проходят приёмы, набираю дополнительный персонал, а зимой на мне хозяин и охрана.

— У Аронова что, нет семьи?

— Есть дети. Сын в Англии живёт, а дочка здесь в художественной академии учится. Лиля её зовут. Приятная девочка, учтивая, спокойная. Но приезжает редко и только по делу. Жена Альберта Витальевича умерла, повторно не женился, но есть Виктория, с которой у них продолжительные отношения, гостевые, так сказать.

— А почему он не женится?

— Не знаю. Я таких вопросов не задаю, и ты не вздумай. С хозяином беседы только по его вызову, никакой инициативы по собственному желанию.

— Поняла. Только когда позовут.

— Именно. Умная девочка.

— Лариса Петровна, а можно я Тасю покормлю? — решаюсь спросить, потому что прошло уже больше часа, и я начинаю переживать, что мой ребёнок отправится на экскурсию по дому в одиночестве.

— Жди. Аронов к себе должен пригласить. Как только вопрос с тобой решится, приведёшь дочку и покормишь здесь.

Согласно киваю, потому что в данный момент не в том положении, которое позволяет идти наперекор установленным здесь порядкам. Лариса Петровна делает краткую экскурсию по кухне, открывая шкафы и показывая, что и где находится. Рабочая зона посреди пространства поражает своей наполненностью и функциональностью, вызывая восхищение и возрождая желание приступить к готовке. Но моё рвение заканчивается в тот самый момент, когда один из охранников заходит к нам и говорит, что меня ждёт Аронов.

Иду за ним, преодолевая коридор, который уже показывала Петровна, и выходя в ту самую дверь, что ведёт в основную часть дома. Как только пересекаем разделённое пространство, застываю от восхищения в огромном холле с блестящим мраморным полом. Две лестницы, украшенные витиеватой ковкой, ведут наверх и сливаются воедино на втором этаже, образуя полукруглую площадку. На стенах огромные полотна, а холл скромно уставлен банкетками и напольными вазами. Я так и не поняла вчера, сколько здесь этажей, но особняк огромен.

— Не отставай, — окликает охранник, и я срываюсь с места, чтобы догнать его.

Пересекаем холл, поворачиваем и оказываемся перед двустворчатой дверью. Дважды стучит и открывает, пропуская меня перед собой.

Взгляд сразу устремляется на мужчину лет пятидесяти с приятной внешностью, солидной сединой и родинкой на переносице. Неосознанно замечаю край неровного шрама, выступающего из-под воротничка рубашки, на которой расстёгнуты две верхние пуговицы. Отсутствие галстука придаёт ему домашний вид.

— Добрый день. Вы уже знаете, кто я?

— Да, — отвечаю несмело, — Альберт Витальевич.

— Правильно. А вы Лена.

— А если быть точным, Орлова Елена Родионовна, двадцать шесть лет. — Знакомый голос заставляет повернуть голову и увидеть в глубине кабинета Островского. Не смотрит на меня, демонстративно листая мой паспорт. — Муж — Орлов Роман Васильевич. Прописка местная.

— Лариса Петровна вкратце ознакомила меня с вашей историей. Какое-то тотальное невезение, хочу вам сказать, — ухмыляется, вероятно не понимая, как такое количество событий могло произойти в жизни одного человека за неделю. — Сейчас ей непросто. Помощница, которая работала здесь последние два года, вышла замуж. Новую пока не нашли, да и Рудольфо у нас теперь нет. — В этот момент впивается взглядом в Парето с едва уловимым укором, но быстро переключается на меня. — Петровна сказала, вы можете нас порадовать десертами?

— Могу.

— Завтра у меня небольшой приём. Двенадцать человек, все свои, привычные. На вас десерт, справитесь?

— А что именно требуется от меня?

— А что вы умеете?

— Всё, — уверенно заявляю, и тут же приходится поёжиться от неприятного взгляда Островского.

— Лариса Петровна предоставит вам список, что требуется. Ваша задача — справиться к назначенному времени. Наличие необходимых ингредиентов не моя забота.

— Понятно. А что со мной, Альберт Витальевич? Я здесь останусь? — спрашиваю, не желая мучиться от неизвестности.

— Вот завтра и посмотрим, подходите ли вы нам или нет.

— Я очень постараюсь. Спасибо вам.

Застываю на месте, не зная, можно ли уходить, но Аронов кивком даёт понять, что я могу вернуться на кухню. Покидаю кабинет, но, оказавшись без надсмотрщика, позволяю себе задержаться в холле, чтобы осмотреться и восхититься богатой обстановкой. Никогда не была в таких домах, и сейчас, подобно своей дочери в огромном магазине игрушек, с открытым ртом всматриваюсь в интерьер.

— Боже, какая красота… — не могу сдержать судорожный вздох.

— Нравится? — Подпрыгиваю на месте, узнав голос Островского.

— Очень! — не скрывая восхищения, говорю как есть.

— С какой целью ты здесь? — подходит вплотную. — Бедная девочка желает сытой жизни? Приглянулся тебе Аронов?

— Нет… — ошарашенно смотрю на мужчину, но затем вспоминаю, что Петровна советовала не поднимать глаза, и мгновенно опускаю голову. Но он касается моего подбородка и тянет вверх, чтобы уловить любую, даже мизерную ложь. — Я просто хочу работать и иметь возможность кормить своего ребёнка.

— Хочешь сказать, если тебе предложат остаться в этом доме и назначат фиксированную оплату, согласишься?

— Да.

— Жить у чужих людей, исполнять приказы и получать копейки?

— Для меня этого достаточно.

— Людям не бывает достаточно, — рявкает. — Жадность человеческая безмерна. Получив желаемое, они стремятся к большему, увеличивая аппетиты до тех пор, пока не нажрутся до тошноты. Но, как правило, насыщение приходит одновременно с отбытием в мир иной. Никак иначе.

— Мне кажется, вы просто встречали мало хороших людей. — Слова вылетают из моего рта прежде, чем я успеваю запретить их себе говорить этому опасному человеку.

На удивление то, что должно было вызвать негодование, порождает улыбку, но она мало походит на приветливую.

— Смелость часто приводит к фатальным последствиям. Меньше говори, больше работай и выполняй приказы. Поняла?

— Да.

— Свободна.

Едва не падаю, когда спешу отступить на несколько шагов назад, чтобы отдалиться от Островского. Он с наслаждением наблюдает за моей растерянностью, но больше не говорит ни слова.

— Ты что, чудовище увидела? — Петровна смотрит с ожиданием.

— Почти. Парето.

— Этот может, — недовольно кривит губы. — Мне кажется, он получает наслаждение, когда видит страх на лицах других людей, ещё больше удовлетворяется, когда этот страх вызывает он сам.

— Он всегда такой? — подхожу к раковине и, набрав в ладони воды, ополаскиваю лицо, чтобы прийти в себя после встречи с Ароновым и Островским.

— Обычно спокойнее, но последние события сделали его нервным.

— Какие?

— Примерно неделю назад на Аронова было совершено покушение. Он сам не пострадал, но погиб охранник Илья Овсянников. Хороший был человек… — вздыхает Петровна, смахивая слезу. — Нападавшего не поймали, теперь Островский винит себя. Что-то упустил и позволил подобраться близко к хозяину. В такие моменты он слетает с катушек.

— И часто? Ну, слетает с катушек?

— Нет. Исключительно после таких инцидентов. Ещё неделю будет срываться на всех. Не обращай внимания. Просто не провоцируй.

— Поняла. Молчать и делать, — развожу руками.

— Что хозяин сказал? Оставит тебя?

— Всё решит завтрашний ужин, к которому мне нужно приготовить то, что вы скажете. Только после него Аронов сделает выводы и примет решение.

— Ой, точно, — подскакивает на месте и срывается, чтобы через пару минут вернуться со списком в руках. — Вот. Просмотри.

Бегаю по строчкам, изучая пристрастия хозяина, и довольно киваю:

— Всё выполнимо. «Захер» — самое простое из всего перечня.

— Лен, ты постарайся. Мне помощница нужна — толковая, с руками из правильного места.

— Я обещаю. А что делать сегодня?

— Первое: приведи Тасю. Ребёнка необходимо накормить. Совсем худенькая она у тебя. Второе: плюс ко всему на мне питание охранников, поэтому поможешь. Здесь принято работать. Третье: сейчас выдам форму. Если останешься, всегда быть в ней.

Киваю, спешу за дочкой, которая валяется на кровати и с удовольствием смотрит мультик про какую-то фею. Спокойная, расслабленная, широко улыбается и звонко смеётся, когда я поднимаю её на руки, чтобы закружить. Впереди лишь неизвестность, но уже сейчас, стоя в этой маленькой комнате чужого дома, понимаю — у нас начинается другая жизнь.