Иван на войне. По запискам лейтенанта. Серия «Русская доля»

Алив Чепанов

Прототипом главного героя книги – совершенно гражданского человека боевого офицера разведки стрелкового полка во время Великой Отечественной войны – является отец автора.Все события и персонажи взяты из неопубликованных мемуаров, черновиков и устных рассказов ветерана, инвалида Великой отечественной войны, участника всех описываемых событий. Все материалы собраны и отредактированы, персонажи произведения художественно доработаны автором произведения.

2. СВЯТО место

В конце 30-х, в начале 40-х, Советский союз уже вовсю воевал: в 1938-ом и 1939-ом — с Японией, в том же 1939-ом и с Польшей, с 1939-го по 1940-ой год — с Финляндией, поэтому никто особенно не беспокоился поначалу по поводу новой очередной войны. Большинство было уверено, что война очень скоро закончится, Красная Армия быстро разобьёт Гитлера, как разбила Белых генералов и других врагов Советской власти и всё снова будет по-прежнему, а может быть и даже наверное ещё лучше чем было. Здесь в курортном посёлке, продолжалась, несмотря на все войны, обычная мирная райская жизнь и вообще в связи с этим не происходило никаких ощутимых перемен за исключением слухов о перебоях с продуктами питания, но это где-там далеко отсюда и ещё замены четырёх начальников геологоразведочных участков на одного — горного инженера третьего ранга Ивана Андреевича Животова.

В это время старший инженер геолого-разведочной группы, член партийного бюро Московского геологического треста, Мария Моисеевна Яровая, работала ни шатко, ни валко как геолог, зато весьма преуспевала в разнообразных подковёрных интригах. Главным же её достоинством было умение угодить начальству. Причём начальство это видело и ему — начальству это нравилось. Сама она партии брать большого желания не имела, но также не имела желания и сидеть все лето в душной Москве. Мария Моисеевна тщательно и осторожно подбирала себе вариант — такое место, где можно было отсидеться в трудные годы. Где можно было бы всем распоряжаться, ничем себя сильно не утруждать, ни за что толком не отвечать и в тоже время весело и интересно проводить время на лоне сказочной южной природы. Острым опытным и верным чутьем, хронического лодыря, она наконец остановила свой выбор на Серноводской партии, где начальником был Иван Андреевич Животов.

«Партия расположена на Кавказском курорте Серноводск-Кавказский, начальник партии — беспартийный, то, что нужно, — рассуждала про себя Яровая. — Беспартийный начальник должен много работать и стало быть слушать партийное руководство, то есть меня. В штате партии имеется подходящая на первое время штатная единица — плановик. Денег в партии много, объем работ будет зависеть от плановика, то есть от меня. Всё сходится!» — подытожила Мария Моисеевна. С этого дня Яровая стала активно атаковать начальника группы Березовского и назойливо проситься в эту партию. Начальник группы почему-то никак не хотел её отпускать в эту партию, где, как он считал, никакой плановик вообще не нужен, а там и без неё прекрасно справляются. Поэтому Березовский, самоотверженно отражая все её домогательства по этому вопросу, настойчиво предлагал ей альтернативу — другую партию, в сторону «солнечного» Магадана. Так бы этот спор тянулся бы и тянулся дальше, до самой осени, если бы не война. С началом войны ее просьбы стали еще настойчивей, но Березовский не любил сдавался вообще никому и никогда, он твердо стоял на своём ровно до того момента, когда его вдруг призвали в армию. Вместо него управляющим трестом стал его заместитель Дорохов, а тут от Животова пришла очередная телеграмма с просьбой о снятии с него брони и отправки его на фронт. Мария Моисеевна решила про себя, что это тот самый момент — её звездный час. На следующий день она настойчиво потребовала от Дорохова откомандировать её в Серноводск, так как этого «требует дело», как она выразилась.

— Надо немедленно ехать. Партия пропадает. Разве можно в такое время, так относиться? Как меня информируют оттуда, — докладывала она уже управляющему трестом, обратившись к нему, как коммунист к коммунисту, как объяснила ему свой визит Яровая. — Когда мужчин забирают на фронт, нам женщинам приходится всё брать в свои руки и работать за двоих и даже за троих.

Управляющий, чтобы отделаться от надоедливой и опасной особы, после непродолжительных наигранных возражений, наконец, поддержал её просьбу, и командировка была наконец оформлена.

Мария Моисеевна уезжала из Москвы 22-го июля 1941-го, через месяц после начала войны, в первый же день бомбежки столицы и поэтому накопившийся страх, наконец, нашел себе выход в день отъезда. В отблесках взрывов и пожаров, при почти абсолютной темноте на улицах, Москва ей казалась кромешным адом, а настоящее время — настоящим концом света. Взрывы, пожары, ракеты, непрерывный гул зениток, разрывы снарядов в воздухе, всё вызывало в Марии Моисеевне панический ужас. Ей представлялось, что всё то, что горит, взрывается и ломается, летит прямо ей на голову. Мария Моисеевна, находясь в постоянно пригнувшемся положении, старалась избежать опасных районов, много петляла по городу и делала настолько большие круги, обходя страшные, по её мнению, участки столицы и в конце концов опоздала на поезд. Пришлось Яровой, к величайшему её неудовольствию, еще несколько ужасных часов провести в беспокойной Москве в ожидании следующего поезда.

Только на четвёртые сутки, уже глубокой ночью, добравшись всё-таки до Серноводска, Яровая, немного перевела дух и стала понемногу приходить в себя, забывая московскую бомбежку как страшный сон. Мария Моисеевна постепенно осознавала, что попала из самого настоящего ада прямиком в самый настоящий рай. Курорт же по существу жил, еще той довоенной прежней жизнью, какой уже не было даже в Москве. Только отсутствие освещения по вечерам напоминало о идущей где-то войне, а днем продолжалась все такая же, как и всегда, беззаботная курортная жизнь. Мария Моисеевна первым делом при встрече наговорила кучу лживых и льстивых комплиментов в адрес Животова, почти полностью усыпив его бдительность. Сотрудники партии встретили её со всеми положенными дорогой гостье почестями, как принимали всё московское начальство в полном соответствии с местными обычаями гостеприимства. Яровой предоставили давно приготовленную для неё отдельную комнату и первое время старались вообще ничем не беспокоить.

Отдохнув с дороги, побездельничав несколько дней в волю, Мария Моисеевна, не дожидаясь наступления скуки, заняла активную деловую позицию. В начале, она, все ждала, что Животова призовут в армию в самое ближайшее время и она останется полноправным руководителем партии, больше же некому. Когда же на Ивана пришла из Москвы бронь, надежды её на быструю победу рухнули и она стала обдумывать план избавления от Животова иными возможными и невозможными, хорошо ей известными, методами подковёрной борьбы. Против Ивана, как человека, она ни чего не имела, в её плане свержения начальника партии не было ничего личного, он даже ей был немного симпатичен как мужчина. Поэтому комплименты, которыми она его щедро удобряла, были даже почти на половину искренними. А такой жест как лёгкое касания как бы невзначай его руки во время их общения, говорил о возможности их частного сближения вне рамок должностных обязанностей. У Животова же давно выработался иммунитет к подобного рода женщинам-интриганкам, которых он уже достаточно повстречал на своём пути. «Нет, с этой мадам, я не лягу даже под дулом автомата! Не на того напала! Как там в фильме «Чапаев»: «Врешь, не возьмешь!» — думал про себя Животов, на всякий случай всё же держась от Яровой подальше. Иван первое время не нагружал Яровую настоящей работой, позволял ей делать то, что она хотела и даже предоставлял ей возможность иногда распоряжаться партией в его отсутствии. Командовать людьми Мария Моисеевна особенно любила, это было её. Она получала от этого особое наслаждение, которое она даже не скрывала. Иван предоставлял ей поначалу даже большую волю, чем та, на которую она сама первоначально рассчитывала. Животов считал, что понимает её и не мешал ей устраивать свою почти курортную жизнь. Животов, как начальник, требовал от Яровой только одного, чтобы она не мешала его работе, ну и личной жизни, конечно.

Мария Моисеевна хорошо понимала, что её ждёт трудный период борьбы за место под солнцем, в прямом и переносном смысле этого выражения. Хлеб, уже, давали ограничено по спискам, другие продукты быстро дорожали и постепенно вовсе исчезали. Со всех концов страны сообщали о продовольственной панике. Нужно было побеспокоится о черном дне, сделать запасы и приобретения, а этому мешал один человек, её непосредственный начальник Иван Андреевич Животов. Нужно было что-то предпринять и опытная интриганка развернула весь свой арсенал.

В первую очередь, Мария Моисеевна, быстро и умело провела психологическую обработку всех сотрудников партии. Помощник начальника партии по административно-хозяйственной части Сергей Сергеевич Исаченко ничего не хотел, да и ничего не мог противопоставить такому опытному профессиональному хищнику-людоеду, как Мария Моисеевна Яровая. Тем более что, выбирая к какому «берегу» ему пристать, Исаченко вдруг начал вспоминать как часто Животов его разносил по работе, унижал и грозился при первой возможности даже выгнать из партии. Поэтому Исаченко, не долго колебался и сопротивлялся обработке со стороны «московской мадам из центра», как её за глаза прозвали работники партии. Для самой Марии Моисеевны психологическая работа с Исаченко не вызвала больших трудностей, скорее эта была даже не работа, а так — разминка.

Второго сотрудника — юношу техника Александра Малова, они обрабатывали уже вдвоем с Исаченко. Перевес сил был явно не в пользу молодого простого парня и он скоро сдался на милость победителей и согласился сотрудничать с «московской мадам». Он впервые в своей жизни пережил такое психологическое насилие над своей личностью и довольно продолжительное время ещё оставался от этого в полушоковом состоянии. Доведя обработку инженерно-технических кадров до необходимой ей кондиции, Мария Моисеевна посетила республиканский центр город Грозный, а в Грозном — заместителя наркома товарища Щетину. Визит носил на первый взгляд дружественный характер, но очень скоро перерос в официальный. От замнаркома Яровая потребовала оказать ей срочную помошь, как единственному коммунисту во всей Сернаводской геологоразведочной партии. Разговор был поставлен таким образом, что он — Щетина просто обязан помочь рядовому коммунисту — Марии Моисеевне Яровой в налаживании разваленной начальником партии Животовым работы.

— Сейчас такое тяжелое положение, что дорог каждый из нас. Каждый должен работать не покладая рук, с удвоенной и утроенной силой, и день и ночь. Все силы должны быть отданы победе над врагом, а партия должна стоять в авангарде Советского народа во всём, в любом деле, и в бою, и в труде! — провозглашала Мария Моисеевна лозунг за лозунгом в кабинете Щетины.

— В это тяжелейшее для страны время, начальник геолого-разведочной партии товарищ Животов, беспартийный, позволяет себе пьянствовать и развратничать и являясь здесь как бы сам себе начальником совершенно ни в чём себя не ограничивает. Я одна, сами понимаете, ничего не могу с ним поделать. Вы бы приехали и заслушали бы его отчет. Спросили бы, почему не выполняется план. Пусть отчитается.

Щетина хорошо знал и ценил работу Животова, поэтому он внимательно и подозрительно посмотрел на эту слишком активную и как он сразу понял, очень опасную особу. Будучи дальновидным и опытным в различных партийных подковёрных интригах, замнаркома сделал вид, что несколько удивлен услышанным. После небольшой театральной паузы, Щетина, приблизившись так, чтобы можно было лучше разглядеть глаза женщины, расплылся в широкой улыбке. В дальнейшем разговоре он одобрил основные, высказанные Яровой тезисы о роли коммунистической партии в трудные для страны времена и клятвенно пообещал на днях заехать к ним и помочь.

— Только, он нам не подчиняется и мы, как бы не можем давать ему прямые указания. Сейчас военное положение и из Москвы руководить трудно, — продолжала Мария Моисеевна. — А вы попробуйте от своего имени дать телеграмму в Москву и сразу же будет результат.

Щетина, имевший сам практику в обустройстве своей карьеры, наконец, сообразил и оценил по достоинству, предложенный Яровой план. Он также предчувствовал надвигающуюся бурю, которая могла бы и его не пощадить. Учитывая приближающуюся к Кавказу линию фронта и внутреннюю нестабильность в самом регионе, Щетина сделал для себя определённые выводы. Обстановка вокруг Грозного и окрестностей действительно была напряжённой до предела. Местные жители зачастую игнорировали всеобщую мобилизацию и уходили в горы. Все вокруг менялось на глазах, явно не в лучшую для Щетины сторону. Топливо, которое всегда поступало из Донбасса, теперь уже ждать оттуда не приходилось. Выход был. По докладным от Животова, следовало, что близ Серноводска можно приступить к добыче, столь необходимого в такое критическое время, топлива. Разработку этого месторождения интересно проводить своим — «правильным» начальником, который будет управляем и послушен в такое нестабильное и непредсказуемое время. В дальнейшем, в случае успеха, такого человека можно было поставить и директором шахты. Тем самым будет восстановлен уже было слегка покачнувшийся авторитет и самое важное, появится возможность обеспечить себя на черный день. Но, Животов, хоть и был хорошим специалистом, но не подходил на такую деликатную роль, сделал для себя вывод Щетина. Во всяком случае сделанные ему на этот счет неоднократные недвусмысленные намёки не принесли желаемой реакции. Хотя, уже только за одно утверждение его в Серноводскую партию, Животов должен был быть ему многим обязан. Иван же отделался только обычным, хотя и довольно дорогим, угощением в ресторане. Теперь Щетина решил воспользоваться ситуацией и нажать на Животова, вмешавшись в его работу с помощью «московской мадам».

— Хорошо, договорились, — утвердительно кивнул головой Щетина. — Мы к вам заедем, Мария Моисеевна, а вы в свою очередь, будьте готовы. Переговорите с остальными, чтобы они тоже подготовились. Ну, сами понимаете…

— Остальные, на его участке — ребята хорошие. Они тоже им не очень довольны, — заверила Яровая. — Придётся, правда, поработать с остальным коллективом.

— Как будете полностью готовы — жду вас ещё раз к себе, уточнить детали и наметить дату собрания. Я пока прозондирую почву в Москве, — заключил Щетина.

…В мае 1942-го года из Московского треста Животову вместо ожидаемого утвержденного проекта исполнительных работ, прислали план работ по разведке давно отвергнутых четырех объектов. Письмо пришло 20-го мая, а план был датирован 10-ым мартом. Животов интуитивно почувствовал происки врагов — сознательный подвох, в этой, с виду всего лишь канцелярской путанице.

«Им не утвердили изменения плана, поэтому они хотят всю ответственность свалить на меня. Мы, мол, не утверждали ему новых работ. Это он сам проводит несогласованные работы, по своей собственной инициативе, чтобы оправдать своё существование на курорте», — скрепя зубами, рассуждал Иван. Он все понял и был крайне взбешён. Он уже не предполагал возвращения к старым бесперспективным объектам никогда, а с него в приказном виде требовали выполнение плана именно по старым объектам. «Так что же это? Небрежность или сознательный целенаправленный бюрократизм и бюрократизм ли это, или нечто большее?» — гадал Иван.

По существующему положению, Животов не имел право производить затраты без утвержденного проекта и сметы. В таком случае, при наличии вины с его стороны, все расходы могли отнести за его счёт. Телеграфного распоряжения в таком случае недостаточно. Банк продолжал финансировать старый проект. Получалось, что вся ответственность за проведение новых работ ложилась на Ивана, а учитывая военное положение, это не сулило ему ничего жизнеутверждающего. Расходы же по партии производила Москва.

Животов решил немедленно написать письмо в довольно резких тонах, вылив таким образом, все накопившиеся эмоции по поводу перевода стрелок в его сторону. Получилось что-то вроде крика души. Вот что он написал управляющему трестом:

«Вы знаете, что производство работ по неутвержденному проекту и нецелевое использование средств караются по закону? Я формально имел право не приступать к исполнению работ, пока не был утвержден проект работ и смета расходов. Я на свой страх и риск веду эти работы вот уже в течении двух месяцев. Вы же вместо того, чтобы прислать мне утвержденный проект, высланный мною в трест два месяца назад, присылаете мне с фальшивой датой отправки план работ по старым объектам и требуете по ним отчетности. Что это? Настаиваете ли вы по-прежнему на проведении запланированных бесполезных работ? Поймите же, что это уже вредительство и я их проводить не буду, о чем я уже неоднократно докладывал. Растрачивать народные деньги в такое тяжелое для страны время на бесперспективный проект преступно. Или вы боитесь, что придётся перед наркоматом признать свою ошибку? В таком случае надо было поставить меня в известность и вообще не стоило проводить ни каких работ до следующего года. Я вас просил вызвать меня в Москву с проектом работ, где я сам бы всё устроил, но Вы не разрешили мне приезжать, хотя до того и обещали меня вызвать.

Прошу срочно выслать утвержденный проект и смету, в противном случае буду вынужден прекратить все работы и распустить партию. Повторно настаиваю на приезд в Москву для согласования нового проекта.

Начальник Серноводской геологоразведочной партии И. А. Животов».

Иван прочитал ещё раз перепечатанное письмо, резко сложил его вчетверо и запечатал в конверт. Тут вошел Исаченко и передал, что его хочет видеть замнаркома Щетина и ему надлежит прибыть в канцелярию курорта. Животов удивленно посмотрел на Исаченко. Щетина всегда, по-приятельски заходил к нему. Иван пристально, глядя в упор на Исаченко, резко и зло спросил:

— А Зачем?

— Там они хотят послушать о работе партии… — что-то невнятное процедил Исаченко.

— Хорошо, сейчас иду, — подавив в себе волнение, сухо произнес Животов.

В кабинете директора курорта был полный кворум предстоящего совещания. Весь инженерно-технический персонал партии присутствовал в полном составе. Яровая «рассыпалась бисером», занимая высокопоставленных гостей, среди которых кроме замнаркома товарища Щетины был и председатель госплана республики, которого Животов неоднократно угощал в ресторане в числе приятелей Щетины. Был еще один человек средних лет — референт наркома. Председательское место занимал товарищ Щетина.

— Здравствуйте, дорогой Иван Андреевич. Мы приехали познакомиться с вашей работой — обратился Щетина с наигранной улыбкой к вошедшему Животову. — Это инженер, горняк, начальник Серноводской партии Иван Андреевич Животов, — представил он присутствующим Ивана, подчеркнув что перед ними специалист своего дела.

— Здравствуйте, товарищи. Очень рад что вы наконец всерьез заинтересовались нашей работой, — показано радостно съязвил Иван, делая ударение на слове «всерьез». — Конечно надо бы было предупредить заранее, но что же, я могу и так, без подготовки, экспромтом так сказать. Вся моя работа налицо.

— Жила битум-асфальтида, найденная мною на сопке, прослежена канавами по простиранию в обе стороны. Проходит разведочный шурф в глубину. В настоящее время его глубина 25 метров. Проходка шурфа осложняется отсутствием крепежного леса, каната и взрывчатки. Битум опробован на сгорание в обыкновенных печах курорта и заводских топках. Горит хорошо. Отобраны пробы и посланы на анализы в грозненскую лабораторию. Однако, план горных работ не выполняется из-за отсутствия полного контингента рабочих, а теперь после мобилизации, их стало еще меньше. Вывод: в настоящее критическое нас положение с горючими материалами, Чечено-Ингушскую республику можно поздравить с обеспечением своим собственным топливом. Можно сейчас же закладывать свою шахту и к осени получать собственное топливо. Подробности в ответах на вопросы.

При докладе Животов держался с чувством собственного достоинства, был формален и краток, скромно перечисляя свои заслуги, не скрывая отрицательных сторон и особенно не выпячивая трудности.

— Как, все-таки, с выполнением плана? — первым спросил Щетина.

— Я уже сказал, что план в натуральных показателях не выполнен по вышеуказанным причинам.

— Каков процент выполнения? — задал вопрос председатель госплана.

— Как я уже говорил, что к докладу не готовился и процента не подсчитывал, но примерно 80 процентов.

— Вы в курсе, что сейчас все перевыполняют план и иначе нельзя? — назойливо продолжал госплановец.

— Прекрасно понимаю, но ведь вы мне не оказали даже той помощи, обязанности по оказанию которой, на вас возложил Совнарком. Обещали дать два станка — до сих пор не дали ни одного. Но самое главное, есть положительный результат — топливо найдено.

Животов не стал говорить об отсутствии по существу у него плана, так как не хотел подводить учреждение, представителем которого он сам являлся.

Ну, ладно, достаточно я думаю, — прерывая Ивана, вмешался Щетина. Именно он был виноват в том, что предыдущая партия работала целый год и ничего не могла найти. — Кто выступит?

— Начальник мало работает, днем спит, с рабочими обращается грубо, поэтому они от него и бегут, — выступил Сергей Сергеевич Исаченко.

Это была явная грубая ложь, но от него другого Животов и не ждал, поэтому и не удивился. Но когда выступил Саша Малов и стал подтверждать все сказанное Исаченко даже еще в более грубой форме, это вызвало у Ивана натуральное нескрываемое удивление. При этом Саша выражался таким наивным стилем, что Животов готов был и сам поверить в его слова.

Наконец, заметая свои следы психологической обработки коллектива, как лисица хвостом, выступила Яровая:

— Товарищи Исаченко и Малов тут уже всё сказали, что начальник плохо работает и не старается в такое тяжёлое время… — при этих словах, голос её дрогнул, и казалось, она вот-вот заплачет, — начальник не может, на доверенном ему нашей партией и правительством таком ответственном посту, дать то, что сейчас требуется от каждого советского человека. Наши товарищи сейчас на фронте проливают кровь в борьбе с фашистскими извергами, защищая наш труд, нашу жизнь и наше будущее. А некоторые, вместо того, чтобы отдать все силы труду, пьянствуют, спят и гуляют по девицам. Это ни секрет, что товарищ Животов, имея жену и двоих детей, здесь снова как бы женился. Каждый день пьёт, в рабочее время спит и зачастую совсем не выходит на работу.

Вслед за Яровой высказались и высокие гости, всё в том же духе, о том, что Иван не оправдал оказанного ему высокого доверия. Выступивший в конце Щетина, подытожил всё сказанное и добавил от себя, что страна и весь Советский народ ждет от нас топливо в этом году. Работу необходимо ускорить и если нынешний начальник Серноводской партии с этим не справляется, то лучше тогда ему идти в армию и предоставить место другим, более ответственным товарищам. Работу Ивана Андреевича Животова за отчётный период предлагаю признать неудовлетворительной и сообщить о выводах нашей комиссии в Москву.

Яровая торжествовала. Ко всему тому, что она уже успела написать в «центр», это будет решающее сообщение, которое поставит жирную точку на карьере Животова.

После совещания Исаченко и Малов, стали считать Яровую чуть ли не уже начальником партии, а Ивана, как бы уже отстраненным от дел. Животова не страшило отстранение от должности начальника партии, отправка обратно в столицу и последующая мобилизация на фронт. Да и всему происходящему, он не предавал особого значения. Больше всего его тронула низость и подлость стольких людей, продолжительное время считавшихся его товарищами. «Яровая и Исаченко не в счёт, они всегда такими были, такими и умрут, но Щетина, Малов и этот госплановец, неужели они не видят этой мерзкой игры?» — кипел в душе Иван. — Они-то почему, в такое тяжёлое для страны время, не могут оживить, давно находящуюся в коме, свою совесть, прекратить это безобразие и восстановить справедливость. Или они тоже все подлецы?! И не осталось уже порядочных людей вокруг, а может быть и дальше, и выше? Разве это оно, то «светлое будущее», за которое проливали кровь наши отцы? Для кого в уставе ВКП (б) прописано какими нужно идти в коммунизм? Для кого там изложены нравственные принципы, такие, как: «коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного; гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку — друг, товарищ и брат; честность и правдивость? Это для кого всё написано, для нас беспартийных что ли? Как это всё далеко от реальной жизни!» — возмущался про себя Животов, выходя из кабинета.

Иван вышел на воздух с досадой громко хлопнув дверью. Он брёл по многочисленным дорожкам территории курорта сначала куда глаза глядят, потом ноги как-то сами собой вывели его на дорогу к медпункту санатория прямиком к своей любимой Ниночке. Нина была ленинградкой и по окончании института по распределению и собственному желанию была направлена в Сунженский район, она очень быстро освоилась на Кавказе и на втором году послевузовской практики чувствовала себя здесь как дома. Практику она проходила фельдшером в медпункте санатория, куда по дороге и не совсем по дороге, частенько заглядывал Животов. Роман между молодыми людьми продолжался также второй год как и Нинина практика. Роман Ивана и Нины протекал очень бурно как-будто для каждого в первый раз. У влюбленных друг к другу были самые нежные и какие-то очень осторожные чувства, будто они боялись чем-нибудь по неосторожности спугнуть своё счастье. Дело даже не в физиологической потребности, всё происходило как-то всегда само собой без лишних слов, по сильному обоюдному влечению. В Нине Животов находил то, что искал всю жизнь в других женщинах и не находил — это родство душ и взаимопонимание. Нина не знала, но чувствовала, что у Ивана возникли серьезные проблемы с приездом комиссии. Он же не хотел посвящать её в свои служебные проблемы, дабы она не подумала, что является всему виной. Только здесь ночью в закрытом изнутри на ключ медпункте, в горячих объятиях любящей женщины, могла размякнуть, отойти от стресса и успокоиться его больная душа. Только здесь в объятиях Ниночки Иван жил по-настоящему, без оглядки и только тут его никто не предавал и не мог предать. Так должно было бы продолжаться вечно, но война и разлука уже стояли у них на пороге…

С утра пораньше Иван вскочил как по команде «Подъём!», по-собачьи встряхнулся всем телом будто сбрасывая с себя весь вчерашний негатив, которым его обильно поливали со всех сторон на собрании. После чего отправился на пробежку по привычному маршруту по дорожкам парка санатория. На западе садилась поблёкшая полная луна, уступая место более сильному светилу поднимающемуся с другой стороны, это противостояние двух светил показалось Ивану очень символичным. По ходу пробежки Животов давал себе внутренние установки на следующий этап жизни: «Долой бронь! В армию, на фронт! Вот и отлично! Там дисциплина, там порядок, там нет никакой подковёрной борьбы, — убеждал сам себя Животов, — всё чётко и ясно: налево — значит налево, направо — значит направо, а не в вполоборота или вообще в противоположную сторону, как здесь на гражданке. И дальше: Шагом марш! Раз-два, раз-два, левой! Всё яснее ясного!» По ходу пробежки медленно снижая темп, Иван забежал в одну из летних душевых кабин, которые соединялись блоками по четыре кабинки и стояли вокруг главного корпуса санатория. На дворе был май месяц, но воздух по утрам ещё не успевал достаточно прогреваться. В ночное время температура ещё могла опуститься до десяти градусов. Прием душа под отрытым небом можно было считать не только гигиенической процедурой, но также и процедурой закаливания организма, тем более сама вода подавалась достаточно холодной. Нина принесла белое вафельное полотенце — казённый санаторно-больничный вариант и повесила его на стенку кабины. После душа и чая, Иван быстро оделся, попрощался с Ниной, но не как обычно, а раза в три дольше обычного, но так, чтобы она не почувствовала, что это их расставание на долгие годы, а может быть и навсегда. После чего, он резко вышел и решительно, стараясь не оглядываться, зашагал к центральному корпусу, где разместилась ненавистная ему комиссия. Иван шёл на них словно на врага, продолжая сам с собой строить планы уже на новую строгую военную жизнь: «Кругом — значит кругом на 180-ть градусов и точка. Ни на 160-ть, ни на 170-ть, а чётко на 180-ть градусов. Там — в армии будет ясность, как я и люблю. Вперёд!»