Леший

Али Алиев, 2018

Мир никогда не был правильным. Не был и справедливым. Справедливость и достоинство нужны для слабых, а сильным нет до них дела. Но что случится, если в мир придет игра? Уровни и умения, развитие параметров. Посмотрим, что из этого получится. Содержит нецензурную брань.

I

— Ну, что, Леший, отчаливаешь? — Пестрый смотрит с явной завистью.

Еще бы, ему не один год тут торчать. Это меня освободили по УДО, а ему сидеть и сидеть. В принципе, понятно, у меня и статья проще, да и вел я себя на зоне тихо. Второй срок уже отмотал. Мне повезло, я сидел в обычной тюрьме, никакого строгого режима, занимался вырезанием из дерева и ни к кому не цеплялся. Ребята попались понятливые, и через пару бесед с паханом меня никто не трогал.

Много раз я перематывал те события в своей голове, изначально брала злость. В те годы я еще был глуп, хотя, наверное, как и сейчас. Гипертрофированное чувство справедливости. Я не мог сдерживаться, когда видел, что кого-то унижают, кого-то оскорбляют и так далее. В студенческие и школьные годы это было правильно, тебя уважали за это. Девушки считали это крутостью, заводились друзья и враги. Все было так, как и должно быть. Я пользовался популярностью и некоторым авторитетом, но для того, чтобы быть правильным, надо быть еще и сильным. Никто не будет тебя уважать, если ты валяешься на земле в собственных соплях. Занимаясь физически, я рос над собой. Никаких вредных привычек. Алкоголь пил, но редко и только водку, и всегда старался быть таким, каким меня воспитывал мой папа.

Отец был человеком служивым. Причем служил он в Советском союзе, а после распада не смог найти себе места. Я был поздним ребенком, когда я родился, ему уже было сорок два года. Мама была на четыре года моложе, но родов не пережила, поэтому растил меня отец в одиночку. Поскольку работу он так и не нашел, а идти в бандиты ему не хотелось, батя ушел в лес. Он всегда говорил: «Дружи с лесом. Он и накормит, и напоит, и согреет». В школу я поступил в пять лет. Папа договорился, он хотел, чтобы я быстрее получил образование и успел многого добиться. Всю школьную жизнь мы жили в лесу, каждое утро я час шел до села на уроки.

Отец, как и я, был единственным ребенком, да и друзей у него не было, поэтому жили мы отдельно от всех. Однако я легко заводил друзей. Так миновали школьные годы, потом я уехал в Ставрополь, чтобы получить диплом и высшее образование. Которое я так и не получил. Я отлично сдал экзамены и поступил в медицинскую академию — самый престижный вуз Ставрополя. Именно там я начал понимать, что честность и прямота далеко не всегда приводят к хорошему результату.

Папа умер, когда я учился на третьем курсе. Весной, когда я долго не мог до него дозвониться, попросил одноклассника зайти к нему, тот в свою очередь сообщил, что батя скончался. Он умер во сне. В этот момент будто холодный ветер пронзил мне спину. Не знаю, как объяснить. Отец был для меня единственным родным человеком, происшествия тех дней заставили меня оступиться. Похоронив родителя, я начал пить. В то время кроме учебы я подрабатывал ночным сторожем на стройке и имел кое-какие деньги. Я начал пить, курить, гулять и нарываться на драки. Не важно, сколько их было, не важно, кто прав. Я не мог остановиться. Порой я бил, порой был бит, порой меня вязали менты. Всякое бывало, я уже не успевал выкручиваться. В академии был преподаватель Армен Ваганович. Он любил унижать и оскорблять студентов. Однажды я не выдержал и вступился за одногруппницу. С того дня мы лаялись, как кот с собакой. Он не хотел мне ставить зачеты, занижал оценки, пытался привести все к моему отчислению, но я учился и не давал повода. А после смерти отца оступился. Мои прогулы составили тридцать процентов учебного времени, и это был необходимый минимум для отчисления. Преподаватель все устроил так, что у меня даже не было времени реабилитироваться, и перед зимней сессией четвертого курса меня отчислили.

Я не знал, что делать, и начал работать. Сперва хотел пойти на завод или в цех, но меня отовсюду увольняли, потому что я не мог терпеть, когда на меня кричат. Раз за разом все заканчивалось одинаково. За пару месяцев поиска нормальной работы я проклял всех работодателей. Каждый раз, идя на собеседование, чувствовал себя нищим, что просит подачки. А смотря на высокомерные рожи, что говорили «мы вам перезвоним…», хотелось просто в них плюнуть. Ноги начали подкашиваться. Обратился в военкомат. Так как забрать в армию меня не могли, как единственного члена семьи, я договорился со старым приятелем отца и все же пошел служить. Тогда уже был год, а не два. Кинуло меня в морфлот, чему я был безумно рад. Служил в Севастополе, но ходили мы в разные места. Побывал в Португалии и Сирии, там как раз начинались конфликты. Но повоевать не получилось, да я и не хотел.

После армии решил все же вернуться в Ставрополь и устроиться уже с военником в какую-нибудь охранку. И я правда устроился. Маленький ЧОП с парой-тройкой магазинов, офисов и кафе. Жизнь начала налаживаться. До того черного дня.

День был обычный, сдав дневную смену напарнику, я шел домой. Было всего восемь вечера, но в Декабре это уже ночь. Доехав до остановки, я вышел и направился к дому. Жил я на окраине, так как в центре квартиры на порядок дороже, а деньги я только начал зарабатывать. Проходя мимо пролеска, я услышал шум борьбы и чье-то дыхание. Сперва решил, что там кто-то дерется, и не обратил внимания, но услышав женский писк, развернулся и тут же ринулся в кусты. За ними на поляне парень держал девушку, приставив нож к ее горлу и совершая изнасилование. Девушка плакала, огромные глаза, наполненные болью, смотрели в небо и кричали. Кричали глаза, но не горло. Она боялась.

Дальше время замедлилось. Я был в ярости, но опасался, что он случайно зарежет девушку. В тот момент, когда насильник, поняв, что жертва не сопротивляется, закрыл от удовольствия глаза, я выбежал. Благодаря урокам отца передвигался я тихо и смог подойти близко перед броском. Как только он потерял бдительность, мой ботинок врезался в его руку с ножом. Лезвие по инерции могло воткнуться мне в ногу, однако выбора не было. Удар получился на славу. Носком я попал точно в кисть насильника, и нож улетел в кусты. Все, тут моя сдержанность кончилась. Больше ничто не мешало мне наказать это животное. Я не сдерживался.

Позже, когда приедет полиция, я узнаю, что девушка сбежала. Что мой адвокат так и не сможет ее найти, и что суд решит, будто никакой девушки не было. Тогда меня впервые посадили. Поскольку дело было непонятным, да и первый раз я что-то серьезное совершил, посадили меня на два года. Первый срок прошел не так гладко. Я качал права, заступался за слабых и часто был бит. Поэтому получить УДО не получилось.

Через полгода мой одногруппник рассказал мне, что на одной из вечеринок он встретился с девушкой, которая оказалась подругой той, что я спасал. Он нашел ее и просил дать показания, но она отказалась. Я поблагодарил его и попросил адрес. После окончания срока я первым делом пошел к ней. Мне было важно взглянуть ей в глаза. Я всегда верил, что в человеке есть что-то светлое. У нее должна быть совесть. Когда в глазах ее я увидел страх, подумал, что она боится за себя, и попытался успокоить ее. Но потом вышел ее муж. Тот самый насильник. Я слышал о таких ситуациях, «Стокгольмский синдром». Но прямо сейчас я был не готов и впал в ярость. Я снова избил его, но в этот раз мне дали уже пять лет. Отсидел я три. И вот теперь мне пора выходить в мир. Мир, в котором меня никто не ждет. Где я никому не нужен.

— Посторонись. Чего встал, как вкопанный?! — маленькая горбатая старушка с тачкой за спиной прошла мимо меня.

Как я отвык от этого мира. Мой автобус в село Отрадное должен был выехать через пять минут. Вот уже и толстая дама идет проверять билеты. В итоге я решил вернуться в дом моего отца. Навыки выживания и охоты никуда не делись, а значит, я смогу прожить в лесу. За все это время я понял, что не могу находиться среди людей. Не мое это. Мой отец, офицер советской армии, намертво вбил в меня кодекс настоящего мужчины, а жизнь показывает, что этот кодекс уже больше никому не нужен. Как дальше жить? Не знаю. Я просто решил уйти подальше от всех.

***

По приезду в село Маяк возле Отрадной, я сперва направился к старым друзьям. Как оказалось, в село вернулись лишь двое. Точнее, вернулся только Коля Пискунов, он, как и я, был отчислен из университета и переехал к родителям. Миша же Горностаев всегда был оболтусом. Из деревни не уезжал, он и в школе учился на двойки. Сейчас на тракторе пахал поля, на то и жил. Мы собрались, выпили. В свои двадцать пять оба моих старых приятеля были семейные. У Мишки уже дочь в первый класс пошла, а Коля только полгода назад женился.

— То есть, ты хочешь стать охотником, — не унимался Коля. — Но оружием тебе пользоваться нельзя…

— Ну, да, кто же мне разрешение даст?

— И как ты собираешься охотиться? С ножом за зайцами гоняться будешь?

— Ну, нет, Коль, на зайцев ловушки ставить можно, а следы меня батя еще в детстве искать учил.

— А если волк или медведь? Что, фонариком в лицо светить будешь?

— Да погодь ты истерить. Смотри сюда, — я достал из мешка коробок и, быстренько вынув детали, начал собирать свое новое оружие.

Лица моих приятелей вытягивались по мере сборки.

— Серьезно?! Ты собираешься стрелять в медведя из вот этого?! — Миша повертел в руках мой арбалет и недоуменно уставился на меня.

Колян даже сказать ничего не мог, так и смотрел на меня ошарашено.

— А что такого? Хороший раскладной арбалет. Я, конечно, не проверял, но его хозяин уверял, что стальной лист прошить может.

— Да ты шутишь! Как же ты его перезаряжать-то будешь? Брось, брось, Олежка, эти мысли глупые. В селе оставайся. Бабу тебе подберем, вон, Марковны внучка приехала, Леська Паренко. Помнишь ее? На два года младше нашего училась. Ладная стала, как ты любишь. Высокая, длинноногая.

— Это ты так любишь.

— Да брось. Оставайся в селе. Я тебе и работку сыщу.

— А ты, кстати, чем занимаешься, Коль?

— Да чем?! Что-то покупаю, что-то продаю. Смотрю, где что дешевле, а где дороже. Так и живу.

— Барыжишь, значит. Слушай, а если я тебе буду тушки там приносить, да шкуры с клыками, сможешь их толкать?

— А чего бы и нет? Найду, куда.

— Вот и ладушки.

На том мы тогда и порешили.

Я все же ушел к охотничьему домику. Огнестрел весь конфисковала полиция, поэтому все мое оружие было арбалет да пара ножей. Еще топор таскал с собой. Мало ли. Если действительно зверь какой нападет. Топор хоть дистанцию даст.

Так и потянулись мои дни. Хатку восстановил, отец ее сам строил из дерева. Так что, сделав легкий ремонт, я начал обживаться. Навыки слегка поугасли, но восстановить их труда не составило. Уже на следующий день после моего заселения две заячьи шкурки лежали засоленные, чтобы не пропали. Через недельку я подобрал в Маяке бродяжку. Маленькую, до колена где-то, но мне ее хватало. Зверей она отпугивала, да и говорил я хотя бы с ней. Дни потекли рекой. То, что сменилась неделя, я понимал, когда Коля ко мне заглядывал. Привезет круп разных, муки, овощей да фруктов. Деньги за прошлый товар оставит и новый заберет. Также он периодически покупал мне то, что я просил. Денег я не жалел. Зачем они мне? Новенький генератор, оборудование. Компьютер поставил и даже интернет через модем ловил. Правда, ловил слабо очень. Но фильм там скачать за день можно было.

***

Тихо. Как там папа учил? Сидим против ветра, листья не колышем. Арбалет на взводе. Стрелял я не сказать, что замечательно, однако подобрался близко. Не должен меня олень почувствовать. Он поднял голову и начал огладываться. Интуиция, что ли, у него есть? На выдохе на спусковой крючок, и с хлопком болт отправляется в полет. Попал! Но не убил. С болтом в плече животное прыгнуло от меня в сторону. Олень упал, поднялся и, хромая, кинулся прочь. Да, даже раненный олень быстрее меня во много раз. Но догонять его мне и не нужно. Скоро упадет сам. Стрела точно в кость попала. Так, не теряя его следа, я и шел за ним, пока не наткнулся на еще дышащего, но уже полумертвого.

— Прости, родной, не из прихоти тебя убиваю, — прошептал я, перерезая горло животному.

Какое-то неприятное чувство. Кто-то смотрит на меня. Обернувшись, встречаюсь глазами с медведем.

Он стоял и смотрел на меня. Я повернулся к нему лицом и достал топор. Перезаряжать арбалет времени не было. Боялся ли я? Нет, не боялся. Еще при первой отсидке меня приучили — страх хуже смерти. И пусть считается, что не боится только дурак, в лесу нельзя бояться, звери это чувствуют. Мы стояли, смотря друг на друга.

— Ур-р-раур, — прорычал царь леса и ударил лапой по осине.

— А ты сюда не лезь, — ответил я, рубанув топором по ближайшему дереву.

Он фыркнул, развернулся и ушел. Я закинул оленя на плечи и двинулся домой.

***

— Бдадах!

Чертовы браконьеры, поспать не дают.

Жучка зашлась в лае. Хоть и лень вставать, но иначе они мне спать не дадут. Достав свисток, я громко в него дунул. Специально купил. Как говорил отец: «Не бойся животных, что на тебя рычат, бойся животных, что на двух ногах ходят». Тут же послышался звук удаляющегося внедорожника. Не местные, значит. Местные меня уже знают. А эти, видимо, решили, что полиция.

Сон как рукой сняло, а раз делать нечего, решил пойти в том направлении, откуда стреляли. Идти пришлось долго, но в итоге я все-таки вышел к следам от внедорожника, а там и до места охоты не далеко было.

Возле пещеры лежал медведь. Мой старый знакомый. Выстрел попал в грудь, но охотники, видимо, не ожидали найти тут крупного зверя, потому стреляли картечью. Рана не убила мишку, однако если так пойдет дальше, он умрет либо от потери крови, либо от инфекции. Под картечь попала часть шеи и грудь. Кусок шкуры просто оторвало. Медведь поднялся и начал рычать на меня.

Не знаю, что со мной, но не могу я вот так его тут бросить. С ума, наверное, схожу, но жалко мне его. А что я теряю? Ничего ведь у меня нет. Так что…

— Тише, Миш, тише. Я помочь хочу.

Достав из поясной сумки медикаменты, я медленно подхожу к животному. Он скалится и рычит. Кровь льется ручьем. Тут задняя лапа подогнулась, и зверь сначала сел, а потом упал, глубоко дыша.

Не знаю, почему, но в голове зазвучало: «Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости». Хоть и не давал никогда клятвы Гиппократа, но слова еще в школе учил. Медленно подойдя, я обработал рану перекисью. Медведь резко повернул голову и схватил меня за руку. Не откусил, а именно схватил, предупреждая. Я не возражал, оставшейся рукой я начал обматывать бинтом рану. Конечно, ее бы стоило зажать чем-нибудь, но ничего чистого под рукой не было. Пока мишка держал мою руку, я кое-как обмотал его шею, не затягивая туго. Силы покидали его, и, воспользовавшись слабостью зверя, я воткнул ему шприц с антибиотиком. Он хотел кинуться на меня, но я прижал его голову к земле, не давая подняться. Благо сейчас ему нечего было мне противопоставить.

Оставить медведя одного я не мог, потому развел костер на поляне и сел рядом. Он тихо дышал, а я с напряжением наблюдал за ним. Наутро Миша проснулся. Выглядел он паршиво, но жить вроде будет. Попробовал встать, однако лапы еще отказывались его слушаться. Вернувшись домой, я прихватил остатки оленя и отправился к своему пациенту. Мишка сперва отказался брать протянутую еду и демонстративно отвернулся, но стоило мне отойти, как тут же послышались звуки чавканья и какое-то урчание. Не знал, что медведи так умеют.

Всю следующую неделю я помогал мишке. Кормил его, обрабатывал рану. Все же на животных заживает намного быстрее. Признаться, день на пятый мишка уже почти пришел в себя и точно бы уже не умер, но мне нравилось его общество. Изначально он рычал на меня и всячески угрожал, день на второй уже не рычал, а только притворялся, что не видит меня. Но когда понял, что я не желаю ему зла, а наоборот, хочу помочь, он открылся мне. Мы подружились и слегка порой игрались. Точнее, он игрался. То укусит меня за плечо, то толкнет, когда я сижу. А еще частенько он ластился ко мне.