Парящая в небесах

Светлана Алешина, 2000

«…Подъехавший к дому джип разбавил холодный воздух тишины громкими звуками музыки. «Очередная бессмыслица, понятная только таким же безмозглым людям, – усмехнулся он. – «Если бросишь ты Муму…» Господи, и как они слушают этот бред? Впрочем, они и сами воплощение этого бреда!» Из джипа вылез парень. Короткая стрижка, ровные мускулы. Красивый парень. Но вот глаза у этого парня… Сейчас-то, в наступившей темноте, их не видать. Но он-то помнил. Он помнил их безжалостную сталь, холодную насмешку. Он помнил все… Поэтому дрожащими пальцами стиснул револьвер, проклиная себя за вот эту, накатившую так внезапно, волну страха и жалости. Ровный затылок. – До завтра, – махнул рукой парень. Джип отъехал, увозя с собой музыкальное сопровождение. Парень быстрыми шагами направился к дому. – Даже в этом я не могу тебе помочь, – грустно пробормотал человек с револьвером. – Даже в этом. Я не могу убивать. Не умею…»

Глава 2

Он ждал.

«Мне необходимо это сделать. Ты слышишь? Все это — неправильно, неверно, но как я могу это объяснить тебе, если твой путь начат?»

Стиснув кулаки, он стоял в тени дома. Там, в маленьком прогале между деревьями и этой стеной, его фигурка была невидна. Но кому она вообще видна — его фигурка? Именно — фигурка. Маленькая. Щуплая. Несуразная и невзрачная.

Привычным жестом он поправил очки. Чертовы окуляры в самый неподходящий момент норовили сползти на кончик носа.

Слишком привычный жест. Из прошлой жизни. Рождающий воспоминания, делающие новое существование еще более паршивым.

Подъехавший к дому джип разбавил холодный воздух тишины громкими звуками музыки. «Очередная бессмыслица, понятная только таким же безмозглым людям, — усмехнулся он. — «Если бросишь ты Муму…» Господи, и как они слушают этот бред? Впрочем, они и сами воплощение этого бреда!»

Из джипа вылез парень. Короткая стрижка, ровные мускулы. Красивый парень. Но вот глаза у этого парня… Сейчас-то, в наступившей темноте, их не видать. Но он-то помнил. Он помнил их безжалостную сталь, холодную насмешку. Он помнил все…

Поэтому дрожащими пальцами стиснул револьвер, проклиная себя за вот эту, накатившую так внезапно, волну страха и жалости.

Ровный затылок.

— До завтра, — махнул рукой парень.

Джип отъехал, увозя с собой музыкальное сопровождение.

Парень быстрыми шагами направился к дому.

— Даже в этом я не могу тебе помочь, — грустно пробормотал человек с револьвером. — Даже в этом. Я не могу убивать. Не умею…

* * *

— Вот и создается ощущение, что имеешь дело с полной безнадегой, — вздохнула я.

— Почему? Кажется, именно ты учила меня, что признать ситуацию безнадежной можно только в случае смерти.

— Хорошо, — кивнула я. Поднявшись, подошла к своей сумке и достала оттуда пленку. Видно-то было плохо, но я протянула ее Пенсу.

— Снимки остались у Ларикова. Поэтому на славные деяния героического отпрыска посмотри так.

Он включил настольную лампу, чтобы лучше рассмотреть.

— Сейчас я лишь умножаю твою печаль, — грустно сказала я. — Поскольку от такого вот знания ее у тебя уж точно не станет меньше! Он просмотрел пленку совершенно спокойно и вернул мне ее.

— Ну и что? — спросил Пенс. — Ты хочешь сказать, что впервые столкнулась с «бритоголовыми»? По-моему, никто, кроме полных идиотов, не считает их «славными ребятами».

— Просто мерзко…

— Понятное дело. Очень даже мерзко. До тошноты.

— Да и не в этом дело. А в том, что Лариков запретил мне ввязываться. Ну сам посмотри этот кадр… Налицо состав преступления. Фактически рэкет, причем рэкет у слабого. Нищая, больная ДЦП. У нее отбирают деньги, при этом вот на этом снимке видно, как ее еще и бьют ногой. Бьет этот Владик, лично. Вокруг народ делает вид, что ничего не происходит. Потому как боится.

— А ты, конечно, вылезла?

— Конечно, — грустно согласилась я. — И не смогла снять следующий кадр — прямую угрозу в мой адрес. И знаешь, что мне сказали?

— Подожди, — нахмурился Пенс. — Ты что, имела такую вот дикую глупость — не просто встряла, но и нарисовалась?

— Ну неужели же я откажусь от удовольствия врезать этой скотине по роже?

— А Лариков знает?

— Не-а.

— Они тебя запомнили?

— Надеюсь, — самодовольно улыбнулась я.

— Сашка, ты понимаешь, что ты наделала?

Пенс смотрел на меня с откровенным ужасом.

— А что? — невинно так отвечаю. — Дала подлецу оплеуху, когда все молчали. Не могу же я равнодушно взирать, как на моих глазах обижают слабое существо!

— Они же могли тебя убить!

— Может, и убьют. Потому что…

Я замолчала. У Пенса на лице был такой ужас, что дальнейший мой рассказ скорее всего заставил бы его грохнуться в обморок.

Дело же в том, что один из этой «милой компании» был моим одноклассником. И прекрасно знал, где я живу. Кто я.

А так как в школе мы с ним откровенно ненавидели друг друга, поскольку для него я была «мерзкой хиппушкой», не думаю, что он не сообщил другу по партии мои координаты.

— Почему?

Пенс не сводил с меня глаз.

— Да ничего. Просто так, — попробовала я уйти от откровенности.

— Са-шка! Они же полные уроды! У меня только одна надежда, что они не знают, где ты живешь! О господи, Сашка, ты еще к тому же совершенно одна сейчас!

Пенс выглядел напуганным и растерянным.

— Да перестань ты, — поморщилась я. — У меня и так уши позакладывало от твоего крика. Если голос у тебя громкий, иди на эстраду.

— Ага, она выкидывает фортели, за которые можно поплатиться жизнью, а я должен молчать!

— Да не буду я платиться жизнью, успокойся! И не из таких ситуаций выкручивались! И потом — ты хорошо себе это представляешь? Я что, должна была стоять и наблюдать, как он издевается над людьми? Прости, Пенс, но так не могу! Ты же знаешь, что у меня действие опережает мысль! Поэтому я, как всегда, подчинилась первому порыву. И мне даже не страшно, в отличие от тебя!

Хотя мне-то на самом деле было страшно. Еще как. Только вот виду показывать абсолютно не хотелось.

* * *

Мне и не надо было рассказывать, как я влипла. Не маленькая, понимаю.

А Пенс все продолжал свирепо вращать глазами и предсказывать мне мое будущее, как вконец обезумевшая Кассандра. Я даже начала подозревать его в остром приступе человеконенавистничества — такие мрачные перспективы он живописал мне! Возможно, я бы и не обратила на это особого внимания, но все, увы, касалось меня. Поэтому внимала ему с благоговейным ужасом, как он того и ждал.

— Ну, и что я должна была делать? — спросила я, когда он кончил разворачивать перед моим мысленным взором всю картину «радужных» перспектив.

— Не знаю, — честно признался Пенс. — Наверное, и сам бы точно так же сглупил!

— Вот-вот. Мне кажется, твои возмущенные вопли не имеют права на существование. Лучше придумай, как с этим быть.

— А ты уверена, что он тебя узнал?

— На все сто.

Я усмехнулась. Видел бы он свою довольную физиономию! У Нещадова в тот момент во взгляде было столько обещанного, что любое сердце забилось бы бешено, не то что мое, женское!

— Это еще ни о чем не говорит! Нещадов может промолчать, — с надеждой в голосе произнес Пенс.

У меня таких надежд не было, но я промолчала.

В конце концов, зачем волновать людей? Судя по поведению Пенса, у него и так с нервами не все в порядке.

* * *

Явно озадаченный сверх меры Пенс сидел на кухне, не собираясь покидать выбранный «плацдарм».

Я посмотрела на часы. Стрелки приближались к половине первого ночи, и если Пенс думал, что бессонное бдение входит в мои планы, то он жестоко ошибался.

— Пенс, — протянула я. — Времени уже знаешь сколько?

— Ну? — спросил он.

— Так тебе вроде бы домой пора, — намекнула я.

— Ты что, считаешь, я оставлю тебя одну? Зная, что Нещадов может нагрянуть в любую минуту?

— Он уже спит сладким сном, твой идиотский Нещадов, — сказала я. — И думать про меня забыл… У него и без того есть о чем помечтать. А вот что подумает про нас с тобой моя соседка, куда интереснее! Она, в отличие от Нещадова, по моим наблюдениям, вообще думает исключительно обо мне, сообщая о своих наблюдениях маме. И мне абсолютно не нужно, чтобы ты в ее глазах размножился, а маме по приезде сообщили, что я падшая женщина и в ее отсутствие ко мне ходили ночевать гусарские полки!

Пенс посмотрел на меня взглядом просительным и нежным, но я сделала вид, что у меня каменное сердце, и он, вздохнув, поднялся.

— Ладно, может, ты и права. Вряд ли этот козел потащится к тебе ночью. Но на всякий случай не открывай дверь! — Что ты, милый, открою дверь каждому, кто захочет посетить меня глубокой ночью! — улыбнулась я. — Судя по всему, ты считаешь меня полной идиоткой, способной на такой подвиг!

Он глянул в мою сторону с сомнением. Наверное, у него все-таки были настойчивые опасения по поводу моей психики. Потом, все-таки решив, что я еще не в критическом состоянии, поцеловал меня в щеку и ушел.

Я осталась одна…

* * *

Знаете, какой это, оказывается, кайф — сидеть ночью на кухне с чашкой чая и сигаретой и смотреть в окно? По радио передавали Колтрейна. Его музыка вполне отвечала моему нынешнему состоянию безмятежного покоя!

Ура покою!

Иногда его можно достигнуть не сном, а вот таким расслабленным распиванием чая ночью, под тихий джаз, в полном одиночестве.

Мерзкие физиономии Мещерского со товарищи отошли на второй план. В конце концов, я сдала свой отчет и больше всю эту «гвардию агрессивных дебилов» не увижу. Разве что в страшных снах!

От разлитой в воздухе расслабляющей неги хотелось зажмуриться и полностью отдаться пофигизму. Сон начал побеждать меня раньше, чем я осознала это и приготовилась к сопротивлению.

— Ну и ладно, — сказала себе. — Что ж мне теперь, вообще отказаться от сна? Завтра тоже будет день. И, к моему великому сожалению, рабочий.

Встала, потянулась и поплелась в сторону кровати.

Разобрав ее, залезла под теплое одеяло и начала уплывать в сонное пространство — легко и спокойно, как невинное дитя.

Последнее, о чем я еще успела подумать, было то, что Нещадов как помнился мне идиотом, так им и остался, только теперь стал он каким-то печальным идиотом.

Во всяком случае, радостный кретинизм, который пер из него в школе, куда-то испарился.

— Надо же, — сонно-удивленно пробормотала я. — Жизнь ломает даже нещадовых… В их глазах появляется тень разума или печали. Впрочем, умножающий знание всегда умножает печаль… А может, печаль в его глазах совсем не от знания, а просто оттого, что денег не хватает?

Так и не разобравшись в этом сложнейшем вопросе, я погрузилась в сон.

* * *

Сны у меня бывают разные. То совсем непонятные, а то бывают и пророческие. Только я никак не могу разобраться сразу, какой сон прост, а какой с умыслом, поэтому на всякий случай запоминаю все.

Впрочем, вынуждена признать, что практика эта не срабатывает.

В данный момент мне снилась совершенная чушь.

Я была одета в костюм пейзанки и ангельским голоском распевала известную песенку «Мой миленький дружок — любезный пастушок!». Вид при этом у меня был невинный и трогательный до тошноты. А в роли неверного «пастушка», не соизволившего прийти «плясать», представьте, выступал Нещадов! При этом Нещадов почему-то не нарядился в костюм пастушка, а гнусавил свою партию в тривиальной одежде киллера, правда, при этом к его черной шапочке был присобачен красный бантик, который, как я заподозрила, Нещадов просто-напросто сохранил с первомайской демонстрации. Поэтому, проснувшись, я совершенно спокойно рассудила, что сон сей достоин скорого забвения, поскольку вызван, очевидно, исключительно назойливым присутствием в моих вечерних раздумьях нетленного нещадовского образа.

Посему я предпочла забыть его и не забивать голову ненужной информацией.

За окном вовсю шпарило солнце. Люди тем не менее шли быстро, пряча носы, как кошки, из чего я заключила, что, увы, наступили неизбежные морозы.

Выловив из кучи барахла в шкафу теплый свитер, я натянула его и отправилась на кухню, потому что перенести наступление следующего рабочего дня без кофе была не в состоянии. Я еще просто-напросто не проснулась.

И как раз в тот момент, когда я, исполненная радостных предчувствий, налила кофе себе в чашку, в дверь позвонили.

— Черт!

Сомнений в том, что уж наверняка это не Пенс, у меня не было. Пенс звонит спокойно и уверенно. Этот же трезвон совсем не в его характере… Если, конечно, за Пенсом не гонятся стаи нещадовых с револьверами. Впрочем, он и тогда хранил бы спокойствие, поскольку, по моим личным наблюдениям, вывести Пенса из равновесия удавалось только одному человеку на свете. Не стану из ложной скромности умалчивать, кто этот человек. Конечно, Александра Сергеевна Данич, дай ей господь счастья, здоровья и прочих маленьких радостей!

Итак, в мою дверь звонил некто мне неизвестный, судя по звонку, чрезвычайно взволнованный, и делал он это в семь часов утра.

Я подошла к двери и посмотрела в «глазок». Там ни черта видно не было, как будто его закрыли пальцем.

— Та-а-ак, — протянула я. Открывать дверь мне резко расхотелось. Если человек закрывает пальцем «глазок», следовательно, он не хочет, чтобы его увидели. Поэтому вполне можно и не открывать. Не горю желанием видеть его…

Отошла от двери. Звонки меня нервировали, но я молча терпела. Даже выпила еще глоточек кофе. Но любопытство победило.

Я осторожно подошла к двери, накинула цепочку и открыла.

Увидев на пороге Нещадова собственной персоной, я всхлипнула от мимолетного страха и попыталась закрыть дверь. Но хитрый Нещадов мне этого не дал, вставив в щель ногу.

— Саш, — неожиданно беспомощным голосом попросил он. — Открой, а? Мне помощь нужна твоя.

— Ну и говори оттуда. А то твои дружбаны выглянут из-за спины, и меня начнет тошнить.

— Я один, честное слово! — вскричал несчастный Нещадов. — И в такой заднице, что и не знаю, как оттуда выбраться!

Что-то в его глазах заставило меня поверить ему. Забыв при этом все наставления Пенса быть предельно осторожной, я вздохнула, сняла цепочку и открыла дверь. — Входи, — пригласила его жестом. — Чего ж теперь делать!..

* * *

Он вошел, напоминая мне калику перехожего из старого фильма. Так же вертел кепочку в руках и озирался с видом столь же благоговейным, сколь и тупым.

— Кофе будешь? — осведомилась я, заставив его вздрогнуть.

— А? — захлопал он на меня своими короткими ресницами.

— Кофе?

— Ага, — кивнул без промедления.

«Почти такой же немногословный, как Пенс», — отметила я. Правда, у Пенса это связано с постоянными мыслительными процессами, именуемыми «задумчивостью», и тем, что он всю сознательную жизнь общался со мной, а Нещадов просто был «тормозом» по жизни.

Я налила ему кофе, который он осушил одним глотком, и спросила:

— Ну? Что там у тебя за беда? Проблемы со старофранцузским?

Абсолютно не отреагировав на мою иронию, он вздохнул так тяжело, что я поняла, сколь многого ему стоило переступить через самого себя, чтоб обратиться ко мне.

— Сестра у меня, — произнес он.

— Я знаю. Но ничем помочь не могу — она была прежде тебя, а убить ее я не смогу.

— Она в затруднении, — снова доступно объяснил Нещадов.

— Опять же ничем не могу помочь. Обратись к гинекологу.

— Да не в том затруднении! — поморщившись, отмахнулся он. — Там полный кошмар! А ты у нас детектив…

Я чуть не подавилась кофе. Вытаращившись на Нещадова, тихо спросила:

— И откуда ж такие сведения?

— Ленка Балыкова сказала, — объяснил он столь быстрое распространение сведений о моей «тайной» жизни. — В общем, Сашка, я тебе заплачу. Сколько ты там берешь за час?

Я поперхнулась.

— Ты путаешь, Нещадов. Я не в той области работаю, где оплата почасовая. У нас сутки. И работаю в основном не я, а некий Андрей Петрович Лариков. Вот с ним тебе и надо встретиться, поскольку без его распоряжений я существо несамостоятельное. Так что, если ничего против не имеешь, именно к нему и отправимся. Если у твоей сестры действительно настолько серьезные проблемы, что ты не можешь их решить сам, без помощи детективного агентства.

— Ее могут убить, — мрачно проговорил Нещадов. — Во всяком случае, она вляпалась именно в такую историю, где этим все кончается.

Ого! Если Нещадов нашел в себе силы выговорить столь длинную фразу, дело и впрямь серьезное!

Я поднялась и скомандовала:

— Пошли. Расскажешь по дороге… А то мой босс терпеть не может, когда я опаздываю.