Тайны Старой Праги. Книга первая: Магия осени

Алеся Колединская, 2021

Гид по Праге, Анисья, неожиданно знакомится с привидением маленькой девочки и решает ей помочь. Приключения, которые последовали за этим, а также работа гида и её обратная сторона – вот, что стало наполнением осени для героини книги.

Сон

…Женщина лет тридцати, ссутулившись, сидела на кровати и пристально глядела на фотокарточку, которую держала в руках. На чёрно-белом снимке улыбались трое: она, её муж и их пятилетняя дочь. В тот день она надела лучшую блузку в мелкую полоску, украсив её ажурным лёгким воротничком, который сама связала из тонких белых ниток. Волосы закрутила в высокую причёску, закрепив её сахарной водой (2). Рядом с ней на высоком стуле сидела дочурка, и её тёмное платье украшали вязанные мамой воротничок и манжеты. Считалось, чем ажурнее вязка, чем шире воротник и тоньше нить — тем ценнее и красивее рукоделие. А уж она-то была мастерица! Её руки, словно бабочки, порхали нал клубком шёлковых ниток, и из-под спиц, как по волшебству, являлось на свет филигранное чудо, тонкое и лёгкое, как узорчатая дымка.

Во всей осанке мужа на фотокарточке читалась гордость за то, что у него есть семья и за великую миссию отца, которую на него возложили. Его наряд — военный китель. Он шёл на фронт. Умирать за императора. «Вернусь до осени», — сказал он, целуя жену и дочь на прощание. Но все ещё не вернулся. И вестей от него тоже не было никаких.

Вдруг в комнату вошла девочка. Она нарушила вязкую тишину, которая наполнила воздух грустью. «Мама, мне холодно и страшно», — тоненьким голоском сказала она и подошла к женщине. Они обнялись и долго сидели на кровати, глядя в окно на сгущающиеся синие сумерки.

* * *

Холод с каждым днём всё больше давал о себе знать. Злой ноябрь бездушно вступил в свои права. Золотая Осень, приняв поражение, должна была отступить. Разруха чувствовалась в скудности жёлтых листьев, рваными манжетами прикрывающих голые ветки деревьев. Деревья тянули свои скрюченные чёрные пальцы в небо, будто моля оставить их в живых. Но нет. Таков уж ход жизни. Умирать надо. Чтобы родиться снова. Умереть, чтобы родиться — такой вот бесконечный цикл.

…Женщины, жившие без мужчин, оставленные мужьями ради войны, вдруг столкнулись с рядом проблем, которые необходимо было решить. Деньги заканчивались, нужно было заготовить на зиму уголь, чтобы топить печки-буржуйки, запасы еды быстро таяли, необходима была зимняя одежда и обувь детям, которые за год выросли и не влезали в старое.

Поэтому мама решилась устроиться на работу. Сперва в её мысленном списке ведущее место занимала должность лаборантки или переписчицы в архиве, достойная замужней дамы. Однако, совершенно истоптав и без того тонкие подошвы летних туфель и в очередной раз получив отказ, она поняла — сейчас в таких работницах страна не нуждается. Потом пришла очередь другой профессии, на которую она мысленно согласилась, — чистильщица ламп. Но и эти места были заняты теми женщинами, которые отважились на работу раньше, чем она.

Следующие несколько суток холода и голода вытолкнули её из дома в поисках работы довольно неженской — теперь она готова была стать рабочей на фабрике: таскать тяжеленные вёдра с углём, весь день стоять у раскалённой печи, изнывая от липкой жары и боли спине. Маленькая дочурка, болевшая уже несколько дней, постоянно дрожала от озноба и ночами прижималась к матери, чтобы согреться. Нужен был уголь. Нужны были для этого деньги. Взаймы не давали ни то, ни другое. Самим нужно было. Ведь идёт война, которая к осени не закончилась.

И фабрика приняла её в свои жёсткие объятия. Впереди замаячила надежда, что в семье появятся деньги. Пусть в пока не полной семье, но ведь война закончится, и муж вернётся. А с деньгами появится уголь, который вернёт в дом тепло, и еда. Пусть картошка, пусть хлеб, но так много, чтобы можно будет наесться вдоволь и доченьку накормить. Тогда малышка выздоровеет, и её милое личико вновь засияет улыбкой. И может, они вместе снова будут вышивать наволочки, тихонько сидя рядом у жаркой растопленной печки. Она будет учить её замысловатым узорам и просить не торопиться, ведь именно из-за спешки узоры получаются кривыми и неаккуратными. И малышка будет прилежно прокалывать белоснежную ткань иголкой с алой нитью, выводя детской ручкой нежный рисунок. А потом они вместе поужинают чем-нибудь вкусным. Может, это будет пряный гуляш с кнедликами или ароматная утка с капустой. И вечером она уложит дочурку спать в её тёплую постель, укроет мягким одеялом и будет петь ей колыбельную, пока детских ресничек не коснётся сон. А потом, когда она выйдет из спальни в прихожую, вдруг увидит то, о чём мечтала уже полгода, — тихо вошедшего в дом мужа. Такого любимого и очень статного в своём военном кителе. Он будет улыбаться виноватой улыбкой, а она, не сдержав крик радости, бросится ему на шею и обнимет так крепко, чтобы никогда уже не отпустить своё счастье из рук.

Работать приходилось долго и тяжело. Вставать засветло и выходить в жуткую холодную темноту, которая мгновенно хватала тело в крепкий ледяной кулак. Грузить уголь и, надрываясь, волочь тяжёлые вёдра. Бросать уголь в топку, не разгибая спины. Мыть и оттирать чёрную грязь. На голод не оставалось времени. Но он, конечно, никуда не пропадал и выедал организм изнутри. Она исхудала и осунулась. Но дочь — вот что беспокоило особенно. Высокая температура не проходила уже много дней. Малышка не ела и редко пила. А присмотреть за ней было некому. Мама оставляла её одну и упрашивала Бога, чтобы чай и неистовые молитвы исцелили её ребёнка. Но дочь болела. Мама сшила ей куклу из старой одежды. Она получилась странной, но девочка не выпускала её из рук. Спала с ней, прижимая к груди, и детское сердечко билось, чувствуя мамину любовь, словно исходящую из куклы.

Мама регулярно стояла перед дилеммой — идти на работу или остаться с больной дочерью. Душа рвалась к ребёнку, которому не становилось лучше. Казалось, нужно всего лишь быть с дочкой, обнять её и сидеть так долго-долго, и болезнь отступит. Душа кричала, что надо делать именно так. Но мозг задавал каверзные вопросы: «Но откуда же ты возьмёшь деньги на врача и лекарства? Девочке надо кушать, а у тебя нет денег на еду. У тебя ни на что нет денег. А они тебе нужны. Тебе нужна работа. Иди. Только за деньги ты сможешь вылечить её. Ради неё же… иди». И мама уходила. Уходила, оставляя болезнь, жар и слабость терзать это маленькое тельце. В то время как слёзы, муки совести, голод и усталость от работы, которая была бы тяжела даже для нескольких мужчин, рвали на части её душу. «Скоро, скоро всё изменится. Станет лучше. Всё будет хорошо. Надо только выдержать», — убеждала себя мама.

А девочка всё ждала. Ждала долго. Ждала, пока утренние сумерки не сменит светлое небо, а потом пока оно снова не погрузится во тьму. Именно тогда возвращалась мама. Такая любимая! Вместе с ней в дом входили радость и свет. Нет, не свет от лампочки, а свет божественный, что ли. От него становилось тепло на сердце и хотелось выздороветь. И пускай это счастье быть с мамой длилось всего только час, но ради этого часа счастья девочка жила. Это был смысл её жизни — дожить до мамы.

Хорошо, что рядом всегда была кукла. Она помогала ей вздохами мерить минуты, которые складывались в часы ожидания. На куклу можно было смотреть, по миллиметрам изучать её полотняную кожу и узоры на платье. Можно было посчитать тесёмочные волосы или заплести их в косу, а потом снова распустить. Вскоре девочка придумала разговаривать с куклой. И тогда дни пролетали быстрее и интереснее. Сперва она представляла куклу героиней знакомых ей сказок. Но потом ей навсегда была присвоена роль самой девочки — Даринки. А девочка стала «мамой» — такая теперь у неё была функция. И жизнь поменялась. Когда дом покидала мама настоящая, в неё превращалась Даринка, а Даринкой становилась кукла. Ненастоящая мама заботилась о ненастоящей дочке, рассказывала ей сказки, учила шить, считать и читать молитву про Ангела Хранителя:

…Ангелочек, мой защитник,

Охраняй ты мою душу,

Охраняй и днём, и ночью.

От беды и сил недобрых

Душу, тело сбереги,

Ангелок, мой покровитель.

Однажды дом встретил пустотой. Холодное тельце дочурки лежало на кровати. И к груди её была прижата мамина кукла. Девочка умерла. И сердце мамы провалилось куда-то вниз.

Она не помнила, как дожила остаток жизни. Больше ничего не имело значения. Кажется, она всё время сидела на кровати, где умерла дочурка, прижимая к груди, как и она, тряпичную куклу и глядя в окно, на синие сумерки. Только сказку рассказывать уже было некому.