Последние каникулы. Роман

Алена Ушакова

Чем заполнить последние летние каникулы перед выпускным 11 классом, если море тебя не ждет и приходится торчать в скучном городе? Вот вопрос, который с грустью задает себе Евгения. Но, если совсем недавно у тебя появился новый друг, а в далеком неведомом мире трагически погибла принцесса, похожая на тебя как две капли воды, приключений и незабываемых впечатлений этим летом уже не избежать…

Часть 2. Между мирами. Полет на Луну и не только

С высоты восьмого этажа, на котором располагался офис Кирилла, Город, погруженный в летний вечер, казался яркой картинкой из детской книжки. Женькино «яйцо», вырвавшись на свободу из объятий монолита помпезного здания «WELMI», зависло на время на уровне окна, словно выбирая направление дальнейшего полета, затем плавно завращалось вокруг своей оси, так, что у невольной пассажирки слегка закружилась голова, резко набрало скорость и устремилось вверх, перпендикулярно Земле.

Сквозь студенистую стенку странного, но комфортабельного летательного аппарата — это явно был летательный аппарат, догадалась Женя, — девушка наблюдала как все объекты Городского ландшафта — трубы завода, многоэтажные новостройки, громоздкое сооружение, символизирующее единение и дружбу народов и называемое в просторечье лыжами Петровой, очертания городских улиц, утопающих в зелени, продолговатое, блестящее и подернутое легкой рябью зеркальце пруда — все уменьшалось в размерах, превращалось в точки и, наконец, исчезло, как будто Города и не было вовсе. Через несколько минут «яйцо» преодолело земную атмосферу и вырвалось в космическое пространство. С мультипликационной скоростью внизу земная поверхность ограничивалась до размеров красивого голубого шара. Женя с неподдельным любопытством разглядывала знакомые с детства по картам континенты на фоне синих просторов Мирового океана.

В черном мраке космоса над «яйцом» нависал, поблескивая серебром, лунный диск. С невероятной силой белый комочек с Женей внутри несло к нему навстречу.

Сфера Луны быстро увеличивалась до грандиозных размеров. Все это показалось Женьке смутно знакомым, как будто бы уже виденным раньше. Через минуту поверхность планеты стала четко различима, мертвенно черная по цвету, размеченная хорошо известными по существующим фотографиям лунными кратерами. Но вот то, что «было неведомо нашим мудрецам», — во многих местах эта явно искусственная поверхность обрывалась и приоткрывала следующий слой лунной тверди с характерным металлическим блеском. На металле выделялись заклепки (или что-то вроде этого) и выпуклые поверхности гигантских люков.

Где она все это уже видела? Ну, конечно же, во сне, несколько недель назад. Но ведь сейчас она тоже витает во сне! Прямо многосерийное «мыло» какое-то получается. Один из люков размерами с небольшое земное футбольное поле с громким скрежетом открылся и маленькое Женькино «яйцо» затянуло в его разверстую пасть. Крышка люка тяжело захлопнулась, свет померк. Женю в «яйце» тряхнуло, внутри что-то булькнуло, и только теперь девушка поняла, что находилась внутри аппарата, полностью заполненного какой-то жидкостью. В кромешной тьме Женя чувствовала, как несется куда-то вниз, ее точно также как на горках в аквапарке иногда потряхивало на поворотах, как будто она катилась по узкому извилистому каналу. «Какие яркие ощущения для сна», — подумала девушка прежде, чем окончательно потерять сознание.

Путешествие Дмитрия оказалось не столь впечатляющим, длилось всего несколько секунд и прошло для юноши совершенно незамеченным. В один прекрасный момент, спустя значительное время после описанных событий, он проснулся. При пробуждении Дима обнаружил себя лежащим в постели в небольшой комнате. Открыв глаза и присмотревшись, он попробовал встать. Это оказалось непросто. Всем телом владела слабость, руки, ноги — все болело и ныло, как после затяжного кросса. Голова слегка кружилась, во рту явственно ощущался какой-то странный металлический привкус. С трудом приподнявшись на локте и оглянувшись, Дмитрий задумался: «Где это я, и что со мной?» Комната имела полуовальную форму, исключающую острые углы, ее стены и странно нависающий на уровне поднятой руки потолок были отделаны белым блестящим материалом, на первый взгляд напоминающим пластик. Кровать, на которой возлежал наш герой в одних плавках, была совершенно круглой, возвышалась в центре комнаты, от пола отделялась тремя ступенями. То, что ранее показалось Дмитрию постельным бельем, напоминало нечто среднее между целлофаном и шерстяным пледом. Скинув с себя это странное покрывало, Дима спрыгнул на пол. Пол оказался теплым и слегка вибрировал. Над головой Дмитрия немедленно загорелась красным неярким светом одна из секций потолка, часть стены, представлявшая собой дверь с шумом отъехала в сторону и на пороге Диминого «жилища» появился высокий черноволосый парень примерно одного с ним возраста. Молодой человек стройного телосложения с правильными чертами лица и глазами необычайно голубого цвета был облачен в странное белое одеяние, имеющее вид балахона.

— Привет, ты уже проснулся? Слишком рано, — с этими словами он уверенно шагнул в комнату, подхватил Дмитрия за руки и усадил на постели.

— Ты кто? — спросил гостя Дмитрий.

— Резкие движения тебе вряд ли сейчас пойдут на пользу. Голова не кружится, не тошнит? Звездного фейерверка не наблюдается? А я… — тут парень замялся, посмотрел внимательно Диме прямо в глаза, весело и заразительно рассмеялся. — Ну, допустим, медбрат, дежурный…

— Я что, в больнице?

— Да, нет, скорее в изоляторе.

— Я здесь давно? — продолжал расспрашивать Дмитрий, окончательно приходя в бодрое состояние.

— Ммм… Порядочно. Профессор доставил тебя… — молодой человек вновь запнулся, сосредоточенно глядя на Диму, — дней десять назад. Жаль, его сейчас нет. Быть может, ты хочешь есть? Хотя вряд ли. После энергетического сеанса потребность в материальной пище появляется не скоро, — отметил он для себя.

— А душ?

— Это тоже пока не стоит. А вот облачиться в одежды — это можно…

Из стены немедленно выдвинулся и открылся миниатюрный платяной шкаф, в котором находилось несколько черных брючных костюмов, расшитых серебристыми блестками.

Дмитрий нетерпеливо натягивал штаны и ежился под испытующими взглядами медбрата, который почему-то с любопытством его рассматривал.

— Значит ты — гомо сапиенс? Мир Земли? Век где-то в районе второго десятка?

— Третьего. А ты что с Луны свалился? Ты — не гомо сапиенс? — Дмитрий застегивал белую рубашку на груди и рассматривал как будто впервые собственное отражение в зеркальной дверце импровизированного шкафа.

Парень вдруг смутился:

— Ну, я тоже гомо сапиенс, то есть гуманоид. Ты знаешь, я ведь человека мира Земли-7 вижу практически в первый раз. Современную историю вашей цивилизации изучают факультативно только на пятом курсе, а я еще на третьем. Хотя, когда учился на первом, одного субъекта из вашего мира я видел. Он все время проводил в Академической библиотеке, в хранилище по истории мировых цивилизаций. Потом неожиданно исчез куда-то.

— О чем ты? — искренне удивился Дима. — Слушай, друг, а Женька где? В какой палате? В женском отделении?

— О чем ты? — не понял в свою очередь медбрат. — Профессор изъял только одного индивида.

— Профессор? Кто это? Я серьезно, где мне девушку найти, которая была со мной?

— А ты, похоже, так и не понял, где находишься? — насмешливая улыбка «медбрата» сменилась серьезной миной.

Он резко встал, слегка поклонился и, приложив ладонь с растопыренными пальцами к груди, плавным движением этой же ладони помахал Дмитрию и почти торжественно произнес:

— Поздравляю тебя, Дмитрий, и приветствую в Обители Космических Странников.

— Где? В обители? Странников? — Дима не знал, плакать ему или смеяться…

— Да, вернее, в Городке Академии Космических Странников. Это большая честь оказаться здесь. Не каждый сюда будет зван, не каждому откроется мудрость.

«Медбрат» преобразился — щеки пылали, восторг читался в глазах.

— Космические странники — кто это? — Дима, пораженный и начинающий что-то понимать, внимательно следил за своим собеседником.

— Космические Странники — это исследователи Вселенной, представители разных миров, объединенные благородной целью содействия общемировому прогрессу, сохранению и преумножению сокровищницы знаний о мирах бесконечной Вселенной. — Заученным тоном продолжил его странный собеседник. — Еще раз поздравляю тебя, если ты здесь, значит ты — избранный, ты — единичен и уникален, необыкновенен и неповторим, ты… — медбрат стер с лица серьезно — пафосное выражение, заразительно весело, совсем по-мальчишески рассмеялся, но закончил серьезно, — ты… — гений.

— Вот не понимаю, парень, ты просто прикидываешься, или крыша у тебя окончательно съехала? — не зло поинтересовался Дима, этот веселый парень ему определенно был симпатичен. — Слушай, представитель иных миров, русский язык ты давно выучил?

— Русский язык? Это твой родной способ общения? — поинтересовался «медбрат». — Ты думаешь, я знаю русский язык?! — вновь засмеялся он. — Наивный. Каждый из нас говорит на своем родном языке, но общаемся мы посредством обмена мысленными импульсами. Я просто настроился на биоритмы твоего мозга. А знать языки разных миров совсем необязательно. Это интересно только с лингвистической точки зрения.

Изо рта «медбрата» неожиданно полились какие-то чирикающие, птичьи звуки. От этих почти мелодичных трелей Дмитрий даже присел.

— Ну, как тебе мой родной язык? — «на чистом русском языке» продолжил «медбрат». — Общение на уровне обмена мыслями, а не их следствиями — звуковыми вариациями и выражениями во много раз эффективнее и действеннее. Такое общение позволяет легко и естественно переводить незнакомые понятия в ранг близких и доступных. Ты этому быстро научишься. А теперь давай знакомиться, зови меня Ингвальдом, к примеру. А тебя зовут Дмитрием, я знаю. Наши с тобой миры уже не пересекаются, но я знаю и чувствую, что мы похожи. Хочешь, будем держаться вместе, все-таки почти родственники, гуманоиды, с местными негуманоидами мне как-то не очень… тяжело. Физическая несовместимость — непростая штука. Я здесь третий год, такого насмотрелся… Каникулы только что закончились, а домой тянет так же, как и в конце семестра.

Ингвальд говорил и говорил, Дмитрий внимал ему ошеломленно и почти потерянно. Он был подавлен. Юноша вдруг понял, что все это правда, события последних недель представали в другом свете, а встречи с Незнакомцем, он и был Профессором, догадался Дима, приобрели иное значение.

–…Так вот, представляешь, нас различают состав крови, что-то там с ДНК, продолжительность жизни, представители моего мира живут дольше представителей мира Земли-7, ну, и совершенно другая схема развития цивилизации. А в остальном мы — братья… Да не кисни, тебе здесь понравится. Хотя… — вдруг запнулся Ингвальд, — тот мужик из вашего мира был уже не молод. Он исчез каким-то странным образом, без разрешения Совета. А потом, говорят, там у вас такого натворил… Его звали Нострадамус, кажется…

— Да уж слышал…

— И что ты о нем слышал? Здесь был переполох, а почему, нам не объяснили.

— Нострадамус напророчил историю на несколько веков вперед. Да и то большей частью переврал. — Дима, все еще пребывающий в состоянии легкого шока, отрешенно взирал на потолок, и даже упоминание о Нострадамусе, казалось, не слишком привлекло его внимание.

— Да просто ваш пророк не все понял. Учился всего лишь на первом курсе.

— Ты говоришь, я здесь десять дней? И что со мной было все это время? — Вновь поинтересовался Дима.

— Не очень. Тебя усиленно лечили. Восстанавливали энергетический баланс.

— Как это?

— Потом узнаешь. Пойдем, прогуляемся.

Здание, в котором находилась комната, сияло ослепительной белизной. В безлюдном коридоре обнаружилось множество почти незаметных на фоне стен дверей. Они долго кружили по лабиринтам этажа, прежде чем оказались перед входом в комнату, вероятно, служившую лифтом. Внутри лифта, мелодично вибрирующего, неизвестно откуда лилась музыка, приятная и какая-то оптимистическая, жизнеутверждающая. К нему совершенно не понятно почему вновь возвращалось бодрое настроение. Ингвальд, молчавший последнее время, был погружен в собственные мысли. Дмитрий не сразу обратил внимание на то, что лифт двигался более чем странно: не вверх или вниз по вертикали здания, и даже не под углом, а по спирали вокруг него.

— А где мы находимся? — прервал он затянувшуюся паузу.

— Что? — Ингвальд не сразу расстался со своими мыслями, — ну, это здание… — Он замялся, словно с трудом пытаясь перевести на земные понятия, — это вроде вашей больницы или санатория, восстановительного. Правда, ты здесь единственный пациент, кстати, очень запущенный.

— Да я здоров, как бык, — обиделся Дима.

— Может быть, но мир твой болен. Много опасных инфекций ты несешь в себе. Сейчас ты чист, не беспокойся. К тому же физическое пребывание в Обители требует подготовки. Мы провели чистку и укрепление твоего биополя. Теперь ты — богатырь, в энергетическом смысле, конечно.

Дверцы лифта бесшумно раздвинулись в стороны, и молодые люди оказались на ярко-зеленой лужайке. Ингвальд оставил в лифте свой балахон и теперь был облачен примерно также как Дмитрий — в черный костюм, расшитый белыми блестками. Цвет его волос также изменился на темно — каштановый. Он решительно направился вперед, а Дима отстал, желая рассмотреть покинутое ими строение.

Белая громада здания напоминала замысловатый замок, поражавший своей высотой и кружевной лепниной балконов, каких-то непонятных архитектурных элементов и шпилей. Необыкновенно яркие насыщенные цвета — белый здания, зеленый лужайки, отвлекли внимание Дмитрия от небосвода… Третий цвет — нежно голубой был словно разлит вокруг. Воздух, напоенный летним теплом, был недвижен, не чувствовалось ни дуновения ветерка, никакого шума. На небе не наблюдалось ни намека на светило, свет лился сам по себе из неизвестного источника. Вдруг Дмитрий услышал мелодию, подобную той, что звучала в лифте. Ею был напоен, кажется, каждый сантиметр ландшафта. Все дышало покоем, умиротворением и тихой радостью. Дима ощущал это каждой клеточкой своего существа.

Ингвальд, шедший по одной из усыпанных чем-то, напоминающим гравий, дорожек, часто перерезавших зеленую лужайку, нетерпеливо остановился, ожидая попутчика.

— Тебе здесь нравится? — спросил он Диму.

— Это что — рай? — поинтересовался тот.

— Вроде того. Обратил внимание на музыку? Заметь, каждый слышит свою, милую его сердцу мелодию. Эта музыка, светлые тона строений, классические цвета окружающего ландшафта призваны создавать позитивное настроение и оптимистическое, гармоничное состояние духа. Творить в грязи и суете нельзя.

— Где мы находимся? — повторил свой вопрос Дмитрий.

— В Академическом городке Обители. Сейчас спешим в… ну, допустим, в Центральную библиотеку. Видишь ли, Обитель располагается в искусственно созданном мире, на границе других миров. Поэтому ты и не нашел в небе солнца. Здесь все создано волей мыслящих субъектов, а не природы… Впрочем, все это не иллюзия, все из естественных материалов, и трава натуральная, — продолжил он, наблюдая, как Дмитрий рассматривает сорванную травинку.

— А Обитель где существует? В какой галактике? — Дмитрий по-прежнему пытливо изучал новый мир.

— Нигде. Я же сказал — на границе, стыке разных миров. На космолете сюда не добраться, билеты не продаются. А попасть сюда можно только в сопровождении дамы из мира Воинов.

— Здесь все такое… новое, первозданное.

— Это обманчивое впечатление. Обитель основана очень давно.

— Ты говорил о Нострадамусе. Но он жил несколько столетий назад. Как ты мог его видеть совсем недавно?

Ингвальд снисходительно усмехнулся:

— Ты наивен. Кто же измеряет время земными мерками на изломе миров?! Если хочешь знать, здесь времени вообще не существует. Абсолютное безвременье, почти…

— Вечность? — вдруг догадался Дмитрий.

— Да, нет, это уж слишком, — смутился Ингвальд, — КS — не боги, и Обитель — не Олимп. Разве в твоем мире не догадываются, что время в разных мирах течет по-разному?

— Догадываются… Только об этом и думают, — вздохнул землянин.

Еще через несколько минут пути взору Дмитрия и Ингвальда предстал новый объект. На зеленом фоне выделялся белый постамент. Мягкие золотистые тона, в которые был окрашен большой шар, располагавшийся на постаменте, привлекали к себе внимание. Красные росчерки на шаре и лучи, исходившие от него, казалось, дарили натуральное тепло.

— Это памятник Звезде.

— Какой Звезде?

— Если хочешь, земному Солнцу. Каждый видит в ней светило своего мира, согревающее теплом и дарящее жизнь. Практически в каждом мире звезда — краеугольный камень его существования, отправная точка зарождения и развития жизни и всего сущего. В искусственном мире, населенном представителями чуждых друг другу цивилизаций и на имеющем собственной звезды, должен быть хотя бы ее памятник. К слову, материалом для этого памятника послужила материя реальной звезды, погибшей. Не советую прикасаться к памятнику. Это не земная скульптура.

О чем думал Дмитрий в этот момент: о том, когда увидит родное Солнце, или о том, догадается ли на Земле кто-нибудь воздвигнуть солнечный памятник, неизвестно.

— А вот мы и пришли.

Небосклон закрыл большой купол нового здания такого же белого цвета, первого в ряду других строений, выдержанных в одном архитектурном стиле. Вступив внутрь здания, Дмитрий и Ингвальд через секунду оказались в круговороте других молодых людей, юношей и девушек их возраста, в черных костюмах, размеченных серебристыми блестками, спешащих в разные стороны необъятного зала.

— Хелло, Ингвальд!

— Привет, дружище!

— Салют! Хей! — неслось со всех сторон в адрес попутчика Димы. Улыбки и дружеское похлопывание по плечу — эти совсем земные знаки внимания поразили его своей доброжелательностью

— Что-то не похоже, что это представители чуждых друг другу цивилизаций.

— А ты, вероятно, собирался увидеть зеленых человечков и чудовищ с несметным количеством конечностей? Есть, конечно, и такие, но знаешь, человекоподобные представители Вселенной все же преобладают и в Обители тоже. Заметь, далеко не все из них гуманоиды. Но для большего взаимопонимания мы воспринимаем окружающих как себе подобных.

— То есть, вот, например, эта девушка может оказаться подобной рептилии?

— Да, нет, — Ингвальд рассмеялся, — а девушка абсолютно адекватна тебе. Она из мира, параллельного, вариативного твоему.

Дмитрий и Ингвальд, влившись в один из многоголосых потоков, двигались куда-то вглубь здания. Чувствовалось, что в этой молодежном сообществе все друг друга знали, и царила здесь веселая вольница и товарищество в отношениях. Дима не заметил грустных или скучных лиц. Еще его удивила явная деловитость обитателей этого мира, неподдельный интерес, глубина мысли и цельность угадывались в каждом. Или землянину это только показалось?

Узкий коридор, один из многих, петляя, уводил их куда-то вниз. Дмитрий обратил внимание, что музыка, приглушенная общим гомоном, становилась все более ритмичной и напоминала земной рэп. После очередного поворота коридор как нитка реки достиг своего истока. Массивные 5-метровые двери отворились, впуская молодых людей в гигантский зал. И Дмитрий уже догадался, что его ждет впереди.

— Не понимаю, — сидя на корточках на мягком плюшевом диване и сжимая пальцами виски, повторяла Женька, — не понимаю, ничего не понимаю…

— Успокойтесь, Женя, и постарайтесь как неизменную данность воспринять информацию. — Высокий молодой мужчина, восседавший в кресле напротив, с завидным терпением продолжал свои рассуждения.

— Вы же очень разумная девушка, для своего возраста и социального положения, я бы сказал даже более чем. Вы обладаете богатым воображением и способны к развитию. Ограниченность мышления вам не свойственна, следовательно, воспринять мою информацию для вас не составит труда.

— Да, вы понимаете, что, похитив меня, вы совершаете преступление? Нас с Димой ищут, — продолжала упорствовать Женька, исподлобья наблюдая за собеседником.

— Вас изъяли, а не похитили, это было необходимо для вашей же безопасности, я вам это уже объяснял, — назидательно возразил Высокий, напомнив вдруг девушке школьного учителя. — И, кстати, хочу заметить, вас никто не ищет.

«Учитель» резко откинулся на спинку кресла.

— Ваша мама Ольга Петровна убеждена, что вы со своим новым другом Дмитрием сейчас находитесь в…, как это у вас называется, в археологической экспедиции. Странное, право, занятие и наука странная — археология. Неразумная трата времени, существуют более цивилизованные способы изучения исторической действительности. Впрочем, это я к слову… Да, и ваша подруга Наталья так же убеждена, что вы живете с ней в одной палатке и трудитесь бок о бок на раскопе, а ваш приятель Дмитрий оказался мастером зачистки квадратов.

— То есть как? — в очередной раз удивилась Женя.

— Элементарно, Женечка, элементарно, — воскликнул Высокий.

— Но когда-нибудь отряд вернется в Город.

— И вы тоже. Но до этого момента — у вас масса свободного времени. И у меня есть интересное предложение. Давайте знакомиться.

Высокий встал и, чинно приложив правую ладонь к сердцу, торжественно произнес:

— Я — Страйг, Я — Космический Странник, я умею летать.

Со своего диванчика Женька наблюдала, как он подошел к вогнутой стене, один отсек отодвинулся, приоткрыв черный экран, на котором появилось изображение сферы, размеченной на равные участки.

— Вот это карта Луны. Так, кажется, у вас называется это небесное тело? — В руках Страйга неожиданно появилось нечто вроде указки.

— Луна? Значит, это был не сон? — почти смирилась с реальностью Женька.

— Мы с вами находимся вот здесь, — продолжал Страйг.

На экране загорелся красным цветом один из секторов сферы, близкий к ядру планеты.

— Это, кстати, один из немногих действующих отсеков планеты, а, вернее, орбитальной станции, которая слишком давно заброшена и используется крайне редко.

— Значит?

— Значит, земные мыслители в чем-то правы. Луна — повторяю, это многофункциональная космическая станция, своего рода перевалочная база, правда, крайне запущенная. Я сам здесь… — Страйг замялся, — давно не был. Но, как видите, в нашем отсеке все в действии.

Из панели стены неожиданно выдвинулся стол с двумя бокалами.

— Пейте, пейте, не стесняйтесь, — мужчина галантно подал девушке сосуд с бархатистой оранжевой жидкостью. — Ваш мир я посещал очень давно, во время студенческой практики. Ах, Париж — этот вечный город…

— Ваш полет продолжался 15 минут, — после некоторого раздумья продолжал Страйг.

На экране оранжевым цветом засветилась линия, обозначающая направление Женькиного полета. — Поздравляю вас с первым космическим путешествием, Евгения.

— Ну, и мой… космический корабль не пострадал, я не очень его испортила? — к Женьке вновь возвращалась ее обычная язвительность.

А что еще оставалось в ситуации, когда чувствуешь себя героиней дурацкого документального фильма «Похищенные пришельцами»! Идиотизм полнейший!

— Женечка, — не обращая внимания на насмешку, не унывал ее наставник, — это был космический скафандр, одноразовый, заметьте, зачем же корабль для такого незначительного перемещения!

На экране между тем появилась схема Женькиного «яйца». Страйг увлеченно, с азартом опытного лектора, вещал что-то о составе вещества, образующего «яйцо», его защите от внешнего мира.

Уютно расположившись на диване, Женя чувствовала себя обиженным ребенком, в сотый раз задавала себе вопрос, как ей угораздило вляпаться в эту историю? И что думать об этом ненормальном?

— А почему вы не отправили меня на Марс или Юпитер? Космического корабля свободного не оказалось?

— Женя, я же сказал, что Луна — это перевалочная база. Представь себе, что я… — менеджер турфирмы, предлагающий тебе интереснейшее путешествие. — Неожиданно назидательный тон школьного учителя сменился на резко категоричное утверждение. — Запомни, девочка, твой мир — это не пуп Вселенной. А всего лишь… — здесь Страйг замялся, — его окраина.

— А я значит убогая провинциалка? — немедленно приняла вызов девушка, никогда не чувствовавшая себя рядовой.

— Да, нет, ты особенная, — Страйг вдруг отступил и продолжил после некоторой паузы, — …ты еще сама не знаешь, какая ты особенная.

Экран без видимых причин на миг погас. Женька съежилась под пристальным взглядом мужчины. Она вдруг подумала, что находится с ним наедине и не имеет ни малейшего понятия, к лицу ли ей этот странный лиловый комбинезон (единственное одеяние, обнаруженное в стенном шкафу), и какие можно найти пути бегства. Между тем ее собеседник вернулся к своим рассуждениям.

— Путешествия по Вселенной вашему миру неведомы, поэтому вы ошибочно считаете единственно приемлемым пространством, полигоном для них — космос. Для нас — это бронзовый век. Космические путешествия — не эффективны и опасны.

— И как же путешествуете вы? — спросила Женька, наблюдая за чередой звезд, вспыхивающих и исчезающих на экране.

Карты звездного неба, сменяя одна другую, мелькали перед взором девушки.

— Мы путешествуем по границам миров, — продолжал Страйг. — Представь, что Вселенная — это не огромная сфера, а тоненькая проволока, скрученная в бесконечные беспорядочные спирали. И для того, чтобы оказаться на другом витке Вселенной достаточно преодолеть всего лишь 2 изоляционных слоя.

Экран с мультипликационной яркостью синхронно иллюстрировал рассказ Странника.

— Весь вопрос в том, как это сделать?

— А вам и вам подобным это под силу? — наконец заинтересовалась Женя.

— Гуманоидам перемещение внутри внешней оболочки Вселенной недоступно. На это способны лишь обитатели мира Воинов, может быть, самого уникального мира среди всего Сущего.

— Мира Воинов? Агрессоры на службе прогресса? Вы же, кажется, причисляете себя к поборникам прогресса? — серьезно-иронично заметила Женька.

— О да, конечно, Женя, КS — поборники вселенского поступательного развития. А воины — не агрессоры, войны — не их стезя, это скорее не совсем верный перевод. Правильнее их назвать защитниками. Их природа чужда природе человеческой. Человек может легко и безопасно бороздить просторы Вселенной только в сопровождении Воина. Кстати, с одной из прекрасных* представительниц этого мира вы недавно познакомились.

— Незнакомец называл ее Лолой, — догадалась девушка. — А я подумала, что она робот.

— Лола — личный воин Профессора. Кстати, Профессор неплохо о вас отзывался.

— Профессор?

— Да, это… известный ученый, ну, допустим, филолог, педагог. Он много лет преподает в Академии КS.

— Да уж, навыки работы с молодежью, — усмехнулась Женя, — у него налицо.

Профессор

Голубые искорки, отражаясь в молочно-белых гранях купола, достигали основания гигантского зала и, казалось, заполняли все пространство небесной пылью. Серебристо-синий шар, парящий под куполом, снизу казался размерами с футбольный мяч. Запрокинув голову вверх, Дмитрий завороженно наблюдал за игрой голубого дождя из света. Шар, видимо, являлся источником музыки, неизменно заполнявшей все вокруг.

— Это главный хранитель информации, — пояснил Ингвальд о шаре. — Все книги, собранные в этом зале, в виде сгустков энергии сосредоточены в нем.

— То есть это гигантский сервер? Явно продвинутая модель — и не шумит, — зачем-то грустно пошутил Дима.

Недавно виденный сон оживал в его памяти и со скрупулезной точностью материализовался. Гигантский зал — аквариум, галечный «черноморский» пол, бесконечные стены книжных полок, на которых располагались фолианты в одинаковых шоколадно-коричневых обложках. Теперь ему была понятна расшифровка аббревиатуры на «библиотечных штампах». АКS — Академия Космических странников. Во сне он только не заметил голубого шара под куполом.

— Ну, пока, еще увидимся. А тебе сейчас сюда, — Ингвальд подтолкнул Дмитрия к стене, из которой немедленно выдвинулась лестница.

Юноша не успел опомниться, как оказался на одном из «верхних этажей» книгохранилища. Книга его «тезки» Дмитрия Сергеевича Николаева вновь была в его руках. Может, перелистнуть страницы и узнать, что же такого особенного он напишет лет через 20, и тогда станет, наконец, ясно, чего все ждут от него?

Разговор с Профессором — Незнакомцем начался так же, как это происходило во сне. Быстро опустившись на своей лестнице как на эскалаторе, Профессор, все же больше похожий на Незнакомца, такого же молодого, обаятельного и ироничного, обратился к Дмитрию:

— Ах, это вы, Дмитрий Сергеевич! В первый день и уже посещаете наше хранилище мудрости! А вот эту книгу вам еще рано читать. Пробуждение было не слишком неприятным? — заботливо поинтересовался Незнакомец, между прочим.

— Как видите, Дмитрий Сергеевич, и наш мир тоже полон чудес, — он почти торжествовал. — Как говорил один из ваших классиков: «рукописи не горят». Но и не только….*

Заложив одну руку за спину, другой небрежно опираясь на перекладину своей лестницы, Профессор возвышался над книжными полками как полководец над своими солдатами.

— Мои файлы были изъяты, кем? — не меньшее удивление у Дмитрия вызывала способность Незнакомца стоять на самом краю лестницы и чувствовать себя столь легко и естественно.

Сам же он судорожно вцепился в свое «транспортное средство» и старался не смотреть вниз.

— Ах, милейший Дмитрий Сергеевич, понятно кем — Брайаном, с которым вы уже встречались, и иже с ним.

— В моих файлах не было ничего особенного. Ничего такого…

— Ну, это как сказать, — Незнакомец обернулся и заулыбался миловидной высокой блондинке, поднимавшейся мимо них вверх. — Хелло, Андгрем, чудесно выглядите.

Андгрем при этом раскраснелась от удовольствия и слегка притормозила движение своей лестницы. Дмитрия, которого девушка решительно не замечала, поразило, с каким волнением она обратилась к Незнакомцу.

— Профессор, как мои дела? Вы уже читали?

— Да, да. Уже лучше, — назидательно закивал головой ее учитель.

— Правда? — Андгрем вновь просияла, — знаете, ведь чтобы войти в тему, прочувствовать прозу Льва Толстого, я напросилась в выход в мир Земли, век ХIХ. А когда я смогу увидеть вашу рецензию на мою работу?

— Завтра утром, на Факультете. До конца первой пары я абсолютно свободен и буду в полном вашем распоряжении. — Незнакомец расплылся в своей неизменно обаятельной улыбке, провожая ее взглядом.

Дмитрию показалось, что еще секунда, Незнакомец, как заправский дамский угодник, поцелует ей руку. «Типичный препод средних лет, не пропустит ни одной симпатичной студентки», — заключил про себя юноша.

Профессор усмехнулся, и словно бы в ответ на его мысли.

— Вот ведь казус. Внешность этой девушки обманчива. Она не гуманоид. И ей очень сложно прочувствовать прозу вашего соотечественника Толстого. Особенно трудно ей дается понимание судьбы Анны Карениной — что значит «несчастная любовь» и «броситься под поезд»? Признаться в первом варианте ее сочинения — исследования меня до крайности утомили рассуждения об отсталости земных средств передвижения. Боюсь, и выход в ваш мир ей не поможет.

— А вы хорошо знаете русскую литературу?

— Не всю, только гениальную.

Незнакомец привел в действие какой-то механизма, книжные полки в непосредственной близости от них раздвинулись, обнаружив круглый люк — дверь.

— Прервемся на коктейль.

В стеклянной комнате за стойкой дымчатого цвета они пили из высоких бокалов дымящуюся оранжевую жидкость, состав и приятный вкус которой Дима никак не мог для себя определить и идентифицировать. Сквозь прозрачный пол проглядывались очертания другого книгохранилища. Библиотечный бар был пуст, настенные сосуды кубической формы, в которых и готовился «фирменный коктейль» источали клубы желтого пара. Гомон читателей, шум библиотечных лестниц приглушенно звучал где-то далеко. Здесь же все дышало уединением.

— Что теперь со мной будет? И где Женя? — явственно ощущая ком в горле, задавал свои вопросы Дима.

— Женя в безопасности. Ее здесь нет, к сожалению. И не может быть. Она не избрана. Но не беспокойся, с ней все будет хорошо. А тебе временно придется жить в Академии, в качестве вольнослушателя, например. Присмотрись. Может быть, решишь сдать вступительные экзамены и останешься надолго.

— Нет, — решительно покачал головой Дима и отвел глаза в сторону.

— Н-да, затеряться между мирами, утратив единственный родной — это должен быть осознанный выбор. — Незнакомец отставил в сторону пустой бокал.

Их беседа тет-а-тет, глаза в глаза приобретала все более откровенный характер.

— Знаешь, ты мне напомнил меня самого, мой первый день в Академии, — взгляд собеседника Дмитрия туманился грустью.

— Мне тоже было семнадцать. Меня все здесь поразило — эта музыка, представители чуждых цивилизаций шокировали, тогда еще иллюзорные барьеры не применялись, и каждый представа в своем подлинном обличии. Я сразу выбрал специализацию, и здесь в соседнем зале прочитал свою первую книгу из сокровищницы вселенской художественной литературы. Представь, в этом зале нет ни одной книги из моего родного мира. Ни одной гениальной книги за многовековую историю! Решение остаться здесь навсегда пришло почти в первый день, впрочем, у меня не было иного выбора. Я прочитал весь этот зал. Эти книги заменили мне все… Впоследствие выбрал преподавательскую карьеру. Недоброжелатели говорят, что книги мне заменяют просторы Вселенной, а выходы в ее миры меня пугают. Действительно, Обитель я покидаю только в экстраординарных случаях. Последним случаем был ты. Но они заблуждаются. Как и другие странники, я познаю миры. Но только по их литературному наследию, если таковое имеется, конечно.

Дмитрий гадал, сколько же лет Незнакомцу. Сейчас перед ним сидел молодой мужчина лет тридцати пяти, при первой встрече им с Женькой он показался восьмидесятилетним стариком. В парке хулиганов строил двадцатипятилетний парень.

— А ваш мир, родной, как часто вы его посещаете?

— Не посещал и не буду. Никогда. — Изменившимся голосом после долгой паузы ответил Незнакомец. Руки нервно сжимали новый бокал с коктейлем. — Не хочу,…не могу. Я один из немногих…, выживших. Мой мир мертв. Погиб. Много лет назад. Ничего не осталось. Я выжил только потому, что был избран Космическими странниками. А моя семья, все, кто были близки… Одна из самых развитых техногенных цивилизаций Вселенной бесследно канула в лету. Заложница технического прогресса. Произошло нечто вроде в вашем понимании атомной войны. Жизнь ни в каком виде восстановлению не подлежит. И теперь мой мир — это руины, которые скоро обратятся в космическую пыль.

Коктейль остыл. Незнакомец замолчал. Взгляд его, устремленный куда-то вдаль был непроницаем. Дмитрий понял, что сейчас он очень далек от библиотечного бара, от него самого и любимых книг. Он снова вернулся в свой покинутый мир и бродил его закоулками как неприкаянный.

Город: чужой и мертвый

Почувствовав под ногами твердую опору, Женя вздохнула облегченно. Болтать в воздухе ногами, уткнувшись носом в мягкую, обтянутую синим комбинезоном грудь гигантской леди — личного воина Страйга, — не слишком приятное занятие. Словно ребенка Марта, так звали спутницу Космического странника, бережно опустила девушку на землю. Страйг настороженно осматривался вокруг. Они находились в лесу, обыкновенном земном лесу. Оказаться здесь всего через несколько секунд после пребывания в отсеке орбитальной станции Луны было почти противоестественным.

— Где мы? — все же спросила Женя.

— Мир Земли. Вариант 13-й. Известный тебе Город. — По утоптанной тропинке Страйг уже уверенно двигался в направлении просвета в ряду березок и сосенок, увлекая за собой своих спутниц.

— Вариант 13? Что это значит? — Женька едва поспевала за Страйгом.

Молчаливая великанша с необычайно плавной походкой уже маячила впереди.

— Это значит 13-й вариант. — Страйг подал девушке руку, помогая перепрыгнуть через очередную кочку.

Вскоре уже были слышны городские звуки, визг шин, явственно обозначились контуры домов — хрущевок, которых было немало на окраинах Женькиного родного Города.

Через несколько минут они вышли из перелеска и очутились на обочине шоссейной дороги, на другой стороне которой тянулась до боли знакомая городская улица. У Жени перехватило дыхание. Здесь всего пять минут ходу до ее дома. Он прятался за красно-кирпичной новостройкой. Чуть левее, склонив усики проводов набок, припарковалось три бело-синих троллейбуса. Девушка удивилась охватившему ее волнению. Никогда бы не подумала, что эти транспортные тихоходы способны пробудить ностальгические чувства.

Совершенно дико на фоне окружающего ландшафта смотрелась Марта. Застывшее и, казалось, равнодушное ко всему окружающему лицо манекенщицы, иссиня-черные волосы, прямыми прядями ниспадавшие до плеч, изящные, несмотря на размер, руки с лиловыми ногтями. Искоса поглядывая на фигуру, возглавлявшую их процессию, Женя гадала, как на нее отреагируют прохожие.

— Кстати, не удивляйся, мы невидимы. Шокировать аборигенов — не в моих правилах. — Страйг угадал ее мысли и явно не в первый раз.

— Куда мы идем? — спросила Женя, обернувшись в сторону своего родного микрорайона, скрывшегося за поворотом.

— Вперед, — как всегда «предельно точно» ответил Страйг. — Однако здесь жарко.

Они шли в молчании еще минуты три, пока Женя не остановилась как вкопанная.

— А? Что это?

Через дорогу напротив у небольшого сосняка, где раньше в пейзаж так гармонично вписывался маленький белоснежный православный храм с зеленой черепичной крышей и двумя золотыми куполами, теперь располагалось приземистое одноэтажное здание блекло-серого цвета, переливающееся по периметру огоньками розовых лампочек. Крикливо светящаяся реклама утверждала, что сие заведение было ночным клубом «У Бори».

— Что-то не так? Не совпадает с твоим Городом? — остановился и Страйг.

— Ну, я же сказал: это вариант 13. Это не твой мир и не твой Город. Это его параллельный вариант, его производная, или наоборот.

Женя облегченно вздохнула. Бывает, значит, и такое.

— А что это? Ты можешь мне объяснить? — Теперь остановился Страйг и устремил свой взгляд на соседний девятиэтажный дом, торцом выходивший на проезжую часть улицы.

— Это жилой дом.

— Нет. Вот это что такое?

Странно было наблюдать, как такой воспитанный и сдержанный мужчина, каким ей казался Страйг, вопит во все горло. Наконец Женя догадалась, что его внимание привлек огромный пятиэтажный рекламный щит, укрепленный на торце здания. «Мужская классика» — загорелый красавец в белой футболке и небрежно расстегнутых джинсах демонстрировал плавки с модным лейблом.

— Это реклама мужского нижнего белья. — Женя едва сдерживалась, чтоб не рассмеяться во весь голос.

— Что, реклама на четверть неба? На фоне первозданной природы? — Страйг снова вспылил, глаза горели гневом. — Это часть вашей убогой культуры и средство формирования усредненного сознания.

— Кстати, в моем мире на этом доме изображена вполне цивильная тетенька. И не нужно воспринимать все так буквально. — Женя пожала плечами.

Тоже мне, эстет нашелся. Интересно, что рекламируют в его мире — комбинезоны женщин-воинов?

Внезапно окружающий мир на миг погас, и через секунду троица оказалась в другой части Города, через десять троллейбусных остановок от Женькиной окраины.

— Пешие прогулки меня утомляют, — ответил Страйг на Женькин немой вопрос, — вот мы и у цели.

Девушка без труда узнала шумный перекресток улиц Пушкинской и Революционеров. Здесь было людно. Летний жаркий полдень привлек в центр Города разодетую, праздно шатающуюся молодежь. Многочисленные бутики, располагавшиеся на первых этажах зданий постройки 50-х годов прошлого века, какими была богата Пушкинская улица, привлекали сюда много посетителей.

Женя окинула знакомый перекресток удивленным взглядом. Что это? Всем известный магазин «Школьный базар» был каким-то другим. Исчезли рекламные щиты с мишками и зайчиками, детскими рисунками. Строгие геометрические фигуры обрамляли фасад здания. «Компьютерный салон KELMI» — прочитала Женя. Ну, и метаморфозы. Левее располагалось знакомое девушке помпезное здание Национального банка. Напротив здания Национальной библиотеки, решительно выкинув правую руку вперед, взывал, видимо, к совести горожан каменный Вождь и Учитель.

Картинно сложив руки на груди, высоко вскинув подбородок и уподобившись некой скульптуре, Страйг сосредоточенно вглядывался в проходящих мимо и не замечающих его людей. Марта, застывшая рядом, как всегда была безмерно далека от окружающего мира.

— Спешат и не знают, какой сегодня день, — грустно усмехнулся Страйг.

— А какой сегодня день? — Поинтересовалась девушка.

— День начала конца. Сегодня на одном из городских кладбищ похоронили молодого человека по имени Дмитрий Николаев. Накануне в Городском парке, недалеко от пляжа хулиганы перерезали ему горло, — спокойно ответил Страйг.

— Что? — Женю забило мелкой дрожью. — Не может быть… Все же закончилось благополучно.

— В вашем мире — да, при участии Профессора. В этом мире мы не успели вмешаться. И уже ничего нельзя изменить.

— А что случилось со мной?

— С тобой — ничего. Тебя в этом мире вообще нет. Ты здесь не существуешь, не запланирована. Марта, нам снова пора. Вперед во времени.

Женька вновь оказалась неуклюжей игрушкой в руках гигантской леди. Тьма сокрыла все окружающее.

Странно, когда через несколько секунд девушка ощутила землю под ногами, тьма не отступила. Женя обнаружила себя и своих спутников в странных одеяниях. Над каждым возвышался купол из прозрачного плотного материала, отдаленно напоминающего целлофан. Скафандр (догадалась Женя) достигал земли и полностью изолировал своего владельца от внешнего мира.

«Где мы?» — подумала Женя. И тут же в ее голове зазвучал голос Страйга:

— «Там же. 200 лет спустя».

Глаза постепенно привыкали к темноте. Где-то на востоке ощущалось непонятное сиреневатое свечение. На фоне смутных расплывающихся нитей этого неверного света постепенно проступали очертания окружающего мира. Кучи гравия под ногами, вероятно, когда—то были основой мощеной дороги, по обеим сторонам которой угадывались остовы зданий. Развалины казались странно однотипными. Битые обломки, разнообразный мусор окружали стены, ровно обрубленные на уровне первого этажа. Черные провалы окон демонстрировали обрушившиеся перекрытия верхних этажей и полное запустение. Загоревшийся над скафандром Марты желтый фонарик осветил груду металла, в расплывшихся контурах которой с трудом можно было узнать нечто вроде автобуса, чуть поодаль к земле привалился почти целый автомобиль. Присмотревшись, Женя обнаружила, что машина выглядит более чем необычно. Размерами она, пожалуй, в два раза превосходила обыкновенный автомобиль. Дверцы салона плавно преобразовались в миниатюрные крылья. Рядом с машиной валялись шасси, явно выломившиеся из-под ее днища. Но и это непонятное «чудо техники» было покинуто и абсолютно мертво, так же как и все вокруг. Поражало отсутствие останков какой-либо растительности — ни травы, ни деревьев.

— Да, где же мы? — повторила свой вопрос Женька.

— Там же. 200 лет спустя. — Ответ Страйга был неизменен. — Это тот же самый перекресток в центре Города. Правда, в прошедшие десятилетия его значительно перестроили. Памятник вашему Вождю и Учителю снесли почти сто девяносто лет назад, бутики поменяли названия и местоположение, хотя смысл остался прежним. Претерпел революцию общественный транспорт. А вот великий концерн «KELMI» сохранил свой магазин на прежнем престижном месте, разве ты его не узнаешь? — Страйг указал на руины напротив. — Правда, в последние сто лет фирма торговала в основном запчастями к аэромобилям и их бортовыми компьютерами и носила какое-то другое название. Наследники перессорились и что-то там не поделили. Ну, и, конечно, удержал свои позиции Национальный банк. Вот он. А зданию библиотеки не повезло, его снесли сто двадцать лет назад, и возвели на этом месте очередную махину какого-то финансового учреждения, я не совсем понял его назначение.

— А люди? Где же люди? Что случилось с людьми? — почти кричала Женя, прерывая неспешный бесстрастный рассказ Страйга.

— Люди? Какие люди? — искренне удивился тот. — За изоляционным слоем твоего скафандра температура окружающей среды составляет — 90 градусов по Цельсию. Жизнь здесь погибла, как и на всей планете, еще десять лет назад.

— Но почему? Что произошло? Атомная война? Солнце погасло? — Женя ощутила соленый вкус слез на своих щеках.

— Что тебя интересует — истинные причины или следствия, слепой случай или…? — Страйг вдруг отбросил свое хладнокровие и его голос дрогнул. — Нет, это не атомная война. Двести лет назад, 26 июня 2007 года, погиб гений, который должен был способствовать преображению этого мира. А через сто лет пилот межпланетного корабля-разведчика счел эту цивилизацию убогой и ограниченной, погрязшей в погоне за материальными ценностями и плотскими удовольствиями, категория «С» по межгалактическому каталогу. А еще через шестдесят лет…

Рассказ Страйга прервался. Марта, бродившая поодаль, обнаружила на месте, где когда-то находилась библиотека, огромный сферообразный объект, желтый свет фонарика выхватил из тьмы листы металлической поверхности, в нескольких местах рваной, сплющенной и продырявленной.

— Летающая тарелка? — предположила Женя.

— Довольно. Я вполне насладился этим жалким зрелищем. Думаю, и ты тоже.

Гигантская леди, бесстрастная и невозмутимая, немедленно оказалась рядом. Тьма вновь поглотила их, скрыв тьму мертвого Города.

Грезы о Городе или путь

который не выбирают

— «…В Городе жили более миллиона человек. Его красота признавалась всеми. В сероватой дымке пролива путника встречало мерцающее море розового кирпича с волнистым горизонтом из множества куполов. Городские храмы, дворцы и сады, прекрасные сами по себе, были полны лучших образцов классической скульптуры. Мраморные стены переливались радужными мозаиками. Несмотря на нищету и бесправие, уживавшиеся рядом с богатством и великолепием, этот Город на границе Востока и Запада долгие века служил маяком цивилизации…» — Ингвальд медленно закрыл глаза, явно погружаясь в мир прочитанного, шоколадно — коричневый объемистый том выпал из его рук и с треском ударился оземь.

Сидя на полу у бело-голубой стены в их комнате и сжимая ладонями голову, Ингвальд напоминал блаженного.

«Студенческое общежитие» «академиков» было более чем необычным. Никакого шума и никакого соседства. Дмитрию с Ингвальдом отводилось в полное и единоличное пользование целое здание непонятной формы. Вообще, отсутствие людей или, вернее, других разумных существ, пустынность и уединение, как заметил Дмитрий, были задуманы в качестве отличительных характеристик мира КS или его части — Академии.

На первом этаже располагалось нечто вроде маленького Дендрария, зимнего сада, поразившего Дмитрия удивительными образцами растительности. На втором этаже он обнаружил искусственный водоем, наполненный светло голубой жидкостью, источавшей приятные ароматы и странно охлаждавшей и освежавшей кожу. На третьем — «жилом» этаже находились всего лишь две комнаты, в одной из которых они с Ингвальдом и обретались все свободное время.

— Завтра, в крайнем случае, через несколько дней, все решится. Я уже знаю все наизусть. Конкурс выдержать вполне реально. Я его вижу во сне почти каждую ночь, — продолжал Ингвальд.

Диму поразил полубезумный блеск его глаз.

— Кого ты видишь? — Дима расположился у окна, сквозь которое в комнату проникал мягкий и, казалось, закатный, приглушенный тонкой перегородкой свет.

— Город, — просто ответил Ингвальд. Закинув руки за голову и вытянувшись во весь рост на мягкой пульсирующей поверхности пола, он устремил свой мечтательный взгляд в куполообразный потолок.

— О котором сейчас читал? — спросил Дима и поднял с пола книгу.

— Я о нем не читал, я о нем бредил. Брежу уже второй курс.

— «Секреты исчезнувших цивилизаций», — прочитал Дима, листая том.

— Если я реально пройду конкурс, то стану участником выхода.

— «Выхода»?

— Готовится массовый выход в этот Город. Массовый… то есть выход группы. Это редкость, обычно КS работают в одиночку. Ну, конечно, в компании своих дам-воительниц.

— Перекресток древнего мира… Святой город в бесплодной пустыне… Мир золота и крови… — Дмитрий углубился в книгу.

— Студенту-третьекурснику собственная дама-воин не полагается — стало быть, выбирать не приходится. — Ингвальд продолжал пребывать в своих грезах.

— Что-то знакомое… — Обратился к нему Дима, оторвавшись от чтения.

— Не удивительно, — ответил тот. — Твой собственный мир значится в каталоге по нескольким позициям.

— Эта книга — каталог, — наткнувшись на озадаченный взгляд землянина, продолжал Ингвальд, — каталог миров, цивилизаций, до конца не исследованных и непознанных с целью приобщения всего уникального и ценного, рожденного в них, к вселенской сокровищнице знаний.

— Например, посредством внесения информации в голубой шар Академической библиотеки?

— Ну, это частность. Библиотека — всего лишь один из многих центров хранения информации сообщества КS. Ты видел самую малую ее часть. Библиотека, кстати, создавалась, несколько тысячелетий.

Оконная перегородка мягкого сияющего желтого цвета легко взлетела вверх, и в комнату к юношам ворвался свежий ветер. Дмитрий вздрогнул от неожиданности: он ощутил прикосновение к коже легкого морского бриза и, казалось, услышал крики чаек.

— Что это?

За окном их взорам предстала огромная морская долина, по линии горизонта соприкасающаяся с голубой бездной неба. Желтая прибрежная полоска песка, перемежаясь небольшими барханами, была пустынна и целомудренно чиста. Морская гладь будоражилась белыми пузырчатыми гребешками легких волн. У кромки побережья прозрачная вода выставляла на обозрение чистую песочную поверхность. Метрах в ста от берега чернота морской глади свидетельствовала о нешуточной глубине. В бездонной поверхности моря оживали яркими веселыми зайчиками солнечные лучи (солнечные?!).

Где он все это уже видел? Если зажмуриться, можно вновь ощутить тепло и пережить счастливую радость того утра на море. Лето, июль, каникулы. Тогда, в свои неполные одиннадцать лет он впервые отдыхал на черноморском побережье. Ежедневно сбегая от родителей, часами бродил по берегу и, наконец, нашел почти целинный, неизвестный дикому и суетному пляжному сообществу кусочек моря, который в ранние утренние часы, когда большинство санаторных жителей, в том числе и мама с папой, мирно предавались сну, а в столовой только начинали накрывать столы к завтраку, принадлежал единолично ему одному. Здесь он был царь и бог. Нырял, выудил массу больших замшелых раковин, которые потом на рынке менял на диковинные ракушки, отрабатывал движения стиля брасс и просто лежал на прибрежном песочке, подставляя тело солнечным лучам.

В то утро все было точно также. Песочный берег пустынен, морская гладь слегка рябилась от небольших волн, солнце нежно ласкало кожу, а легкий ветерок трепал волосы и одежду. Зажмурив глаза, он неосознанно, почти физически чувствовал необыкновенное счастье, счастье, которое можно переживать только в детстве, раннем подростковом возрасте, когда исполнилась давняя мечта оказаться на море, и каждый вечер засыпаешь в ожидании нового счастливого дня, ведь каждый день обещает новые открытия, и уже достает остроты ума и развитости чувств, чтобы осознать себя частью этого моря, песка, неба и солнца. И все же в то утро ему не давал покоя вчерашний разговор с отцом. Он думал о том, что скоро у него родится брат или сестра. Пытался понять, что изменится с рождением этого маленького человечка? Пытался представить, как он с этим маленьким человечком однажды летом вновь поедет на море и как когда-то будет учить его нырять. И до чего же странно, что теперь кто-то еще, не только он, будет называть мамой его маму, а папой его отца.

–…Глубоководная бухта служила отличной гаванью, и постепенно город стал эпицентром пересечения торговых путей. На горизонте возник силуэт судна… Да, военного судна, несущего с каждого борта по пять ярусов весел.

— Что это? — переспросил Дима, открыв глаза и обнаружив произошедшее изменение морского ландшафта.

— Военные суда стремились в удобную гавань Города. Горожане были знаменитыми мореходами. Позднейший текст рассказывал о некоем жителе Города — купце, который после многомесячного плавания достиг на своем корабле… — продолжал грезить наяву Ингвальд, завороженно вглядываясь в раскинувшуюся за окном морскую даль.

— Что это? — не понимал его собеседник.

— Иллюзия, всего лишь иллюзия, конечно, — Ингвальд, наконец, очнулся от своих мыслей, резко закрыл оконную створку, морское очарование мгновенно испарилось, как будто его и не было. — Только каждый воспринимает ее по-своему. Ты, например, что видел за окном?

— Иллюзия?

— Ее материализовала эта книга, — Ингвальд взял в руки шоколадный том и, отвечая на все еще недоуменный взгляд Димы, продолжил. — Каталог миров — это все-таки учебное пособие для слушателей Академии. А пособие должно быть наглядным.

— Ну и ну, — уже привычно удивился Дмитрий. — Этот Город чем-то напоминает твой мир?

— Вовсе нет. Он неестественен для меня, моего мироощущения. Знаешь, что нас с тобой сейчас различает?

— Что же?

— В этой иллюзии ты увидел нечто близкое тебе, сопричастное твоему миру, наверное, что-то из своего прошлого.

— А ты?

— А я искал в этом иллюзорном мире неведомое, непознанное, доселе неизвестное. Я часто, каждые каникулы возвращаюсь в свой мир, тоскую о нем здесь. Но, знаешь, я ему уже не принадлежу. Еще несколько курсов Академии и я пополню ряды бесстрашной и не ведающей преград армии КS. И этот Город станет первой ступенью…

В комнате повисла тишина. Дмитрий подумал, что его сосед неисправимый романтик. А это не так уж плохо — иметь в друзьях неисправимых романтиков. В своем мире таких он почти не встречал.

— У нас это называют призванием. Это космическое странничество — твое призвание? — Задав вопрос, Дмитрий с неподдельным интересом рассматривал собеседника.

— Призвание? Это судьба. То, что я должен стать КS, стало известно сразу после моего рождения. Это была большая честь. — Ингвальд почти грустно усмехнулся своим воспоминаниям. — На первый курс Академии меня провожали, как у вас…

–…космонавта в первый космический полет? И встречали как героя? — догадался Дима.

— Почти. Наша цивилизация, как одна из высокоразвитых и гуманистических, посвящена в миссию КS. Их визиты в наш мир не сокрыты тайной… Я для своих сородичей уникален, потому что избран КS. Но…

— Что но?

— Меня никто не спрашивал, хочу ли я этого пути? Говорили, что мое рождение принесло радость в наш мир, появление КS у нас большое событие. Но…

— Но тебе никто не дал право выбора?

— Да.

— И, наверное, ты что-то потерял. У нас это называется «простым человеческим счастьем». Ну, например, твоя девушка вряд ли дождется тебя?

— Как ты догадался? — усмехнулся Ингвальд. Подперев ладонями голову, он сосредоточенно внимал собеседнику. — Меня ждет встреча с другой девушкой — гигантской холодной леди, которую и женщиной-то признать трудно.

— Всю жизнь ты будешь исследовать чужие миры, не познав окончательно один — свой родной? Ведь так?

Ингвальд, погруженный в свои мысли, ничего не ответил.

Подойдя к окну, за которым совсем недавно скрывалось море, Дмитрий обернулся к Ингвальду.

— Знаешь, какой самый трогательный, самый поразительный момент в повествовании Евангелия? Ты ведь читал земное Евангелие, все его варианты?

— Евангелие? — Ингвальд как-то странно заволновался, насторожился и с крайним удивлением посмотрел на Дмитрия. — Читал… Конечно… Давно, на первом курсе.

— Так вот. Это когда Иисус молит отца своего, чтобы, если это возможно, минула его чаша сия.

Чем опасны прогулки

по лунной поверхности

Черные ломаные линии, размытые контуры орбитального отсека, неясный свет, граничащий с полной темнотой, создавали атмосферу безнадежности и полного одиночества. Женя силилась вспомнить, когда последний раз ее посещали подобные чувства, и не могла. Удобно устроившись на выступе кубической формы и обхватив руками коленки, девушка слушала как откуда-то с высоты, с потолка, отбивая ритмичный такт, казалось, капала вода. Она была здесь чужой, невольной гостьей давно покинутого хозяевами дома. Сколько прошло времени после их выхода со Страйгом в мир Земли (вариант 13) — день или неделя? Она уже не помнила. На душе было пусто и очень хотелось плакать.

Ей вдруг вспомнилась почти такая же ночь, несколько лет назад. На границе территории летнего лагеря в затерянной беседке, куда она сбежала от девчонок, не дождавшись отбоя, все виделось таким же беспросветным. Так же слезы текли по щекам, и, кажется, шел дождь. Что с ней случилось в то холодное и дождливое лето? Впервые в летнем лагере, — наверное, хотелось домой? Мама говорила, что нужно «выходить в народ» и «учиться адаптироваться в любом коллективе». У Женьки это получилось не очень. Наверное, она просидела бы в продуваемой всеми ветрами беседке всю ночь, до подъема, если бы не явился Фролов. Они были едва знакомы, учились в одном лицее, а в лагере оказались в одном отряде. Как он узнал о ссоре в девчоночьей спальне?

Какой он в то лето был лихой — смелый (по собственной инициативе ходил к начальнику лагеря выяснять причины плохой, на их взгляд, работы столовой и объявления выговора их вожатой Юле), спортивный (заплывал за буйки и на спор дольше всех просидел под водой) и, вообще, самый — самый… С того лета они дружили. Женя только сейчас поняла, как он изменился за эти годы… И от этого стало еще грустнее.

— Вот ты где, — Страйг возник словно ниоткуда.

Удивительно, как мужчина его роста и комплекции может двигаться с грацией бесшумной кошки?

— Ты неважно себя чувствуешь?

Женя обернулась на вопрос.

— Мне, представь, душно здесь. Стены давят на психику. Слабо устроить прогулку по лунной поверхности? Настоящий джентльмен должен с готовностью исполнять любые пожелания дамы.

— Ну, и запросы у вас, девушка, — Страйг, пораженный до глубины души такой наглостью, развел в удивлении руками.

За время, проведенное в лабиринте заброшенных и местами полуразрушенных орбитальных отсеков этой странной планеты, между ними установились легкие и почти дружеские отношения. Несмотря на неординарность ситуации, Женька не забывала периодически испытывать на Страннике и по совместительству интересном мужчине средних лет свое нешуточное девичье обаяние. Пару раз в голову ей приходила мысль типа: «Неплохо бы с таким спутником прогуляться по Пушкинской». Но через минуту от мыслей о Пушкинской хотелось плакать, вспоминалась мама, Динка и даже Фролов. Она чувствовала себя маленькой потерявшейся первоклассницей. И еще ее постоянно мучил вопрос: где Дима и что с ним? Рассказы Страйга пугали своей фантастичностью, и очень хотелось верить, что мир Земли-13 — всего лишь дурной сон.

Страйг вздохнул, роль «наставника юной девушки» давалась ему нелегко. Он смотрел на нее почти с отеческим умилением. С каждым днем эта милая девушка нравилась ему все больше и больше. Гордая, умная, красивая… И все же какая удача, какое чудесное совпадение! Такое возможно в одном случае из миллиона.

Странный все-таки этот мир Земли — вариант 7. Он был там всего один раз, когда учился на четвертом курсе Академии. Рядовой выход в группе однокурсников. Смутно помнится их маршрут: Париж — Тулуза — Бордо — Лион, еще какие-то городские поселения. Начало ХII века по местному летоисчислению. И еще более странно и необъяснимо то, что Евгения в этом мире живет совершенно в другом временном срезе, к Франции не имеет ни малейшего отношения, принадлежит к какой-то другой национальной группе. Этот мир, пожалуй, слишком многолик. А Профессор был прав, когда на последнем заседании Совета говорил, что цивилизация «Земля — 7» почти не изучена. Его тогда никто не поддержал, а зря.

Почти зачарованно вглядываясь в васильковые глаза белокурой красавицы, Страйг пытался понять, чего можно ожидать от этой девочки? Неужели его безумным мечтам (безумным, безумным, коллеги по «цеху» иначе как дикой авантюрой их не назовут), его идеям, рожденным почти год назад в минуты отчаяния, суждено сбыться?

— Ну, я жду. Мне скучно, — продолжала капризничать Женька.

Доводить своими капризами взрослого мужчину — большое удовольствие, особенно, когда сильно хочется плакать.

–…В черном бархате окружающего космоса звезды своим мягким светом воодушевляют одинокого путника. Но, увы, унылая лунная пустыня не подарит ему щедрого оазиса и встречи с другим живым существом. За тысячи лет своего существования земной спутник, а в действительности, корабль в результате многочисленных столкновений с «небесными пришельцами» из космоса приобрел вместо шрамов колоссальные отметины в виде гигантских кратеров, тонны разнообразного по составу, но вполне естественного грунта, что, кстати, превращает его в натуральную планету, но разумными обитателями так и не обзавелся. Создатели Луны покинули ее очень давно. Начинка корабля до конца никому неизвестна, как и его истинное предназначение.

В самом разгаре длинного лунного дня они брели по сухому и каменистому дну гигантского Озера Сновидений. Впрочем, брели, это, пожалуй, громко сказано. В прозрачных и переливающихся белыми бликами скафандрах овальной формы, напоминающих «яйцо», в котором Женя совершила первое в жизни космическое путешествие, удавалось слегка подпрыгивать, таким образом передвигаясь вперед. Странно, Женя не испытывала и сотой доли тех чувств, которые, вероятно, обуревали Нила Армстронга 20 июля 1969 года. Девушку не покидало ощущение абсолютной нереальности окружающего. Она бы не удивилась, если бы все это оказалось супердорогой декорацией.

Марта в видимом пространстве почему-то отсутствовала, и Страйг адресовал свою лекцию в режиме обмена мыслями единственной слушательнице.

— А вот это известная тебе «голубая планета», третья от Солнца. Кстати, если хочешь знать, в нескольких вариантах твоего мира, в котором мы продолжаем находиться, небесное тело под названием Луна, вообще, отсутствует, впрочем, как и разумная жизнь, а в двух вариантах она является объектом натурального происхождения.

— А можете ли вы сказать, когда землянам покорится космическое пространство, и станут доступны контакты с инопланетянами? — неожиданно спросила Женя.

— Зачем? Вы в своем мире друг с другом договориться не в состоянии, представители иного этноса, другой религии и культуры для вас загадка. Как же вы собираетесь понять представителей иных миров? Земля — 7 не готова к таким контактам.

— А когда мои сопланетники оккупируют старушку Луну? — вновь поинтересовалась Женя.

— Вам не хватает пространства, чтобы поделить его на сферы влияния? А потом перессориться по этому поводу? Развоеваться, наконец? Вы свою планету освоили процентов на сорок. Мировой океан, Антарктида, к примеру, еще ждут вашего «хозяйского участия». Вам еще не до Луны.

— Не любите вы Землю.

— Оцениваю по достоинству.

— А сколько всего вариантов моего мира существует во Вселенной? — продолжала демонстрировать свою любознательность Женя.

— Не менее двенадцати, как ты можешь догадаться, — уже привычно уклонился от прямого ответа Страйг.

— Значит, сообщество Космических странников исследует миры Вселенной, придерживаясь гипотезы, что двигателем прогрессивного развития являются их великие представители — гении? Вы склонны преувеличивать роль личности в истории?

— Хм, а ты способна оспорить наши постулаты, кстати, понятые тобой слишком прямолинейно?

— А не расскажет ли «любезный преподаватель» «усердной ученице» подробнее о своих методах?

— Ну, что ж, окружающий ландшафт, пожалуй, располагает к ученой беседе. Видишь, ли, Евгения, настоящий талант, умение подняться выше повседневной реальности, над временем и местом, увидеть истинное содержание вещей и событий, пророческое предвидение — всегда уникальны, феноменальны и не могут быть массовым явлением.

— Гении на вес золота. Берегите гениев! А масса, толпа — только неудачный фон, бракованный товар? Не так ли?

— Не утрируй. Массе и толпе, как ты это называешь, нужен предводитель…

— Который будет ею управлять, как кукловод марионетками?

— Не преувеличивай. Гении — хрупкая материя, в них как в капле воды отражаются все болезни мира, ибо они его дети, его продукт. Но гении же концентрируют в себе и все самое лучшее, ценное, что присуще породившей их цивилизации.

— Значит, Пушкин был прав, когда писал, что гений и злодейство — две вещи несовместные. И среди власть имущих гениев не бывает?

— Ты слишком категорична, но твой Пушкин (это, кстати, кто?) прав, злодейство в глобальном масштабе — фактор регресса, а гении — инструменты прогресса.

— Еще вопрос, что понимать под «злодейством» и «регрессом»?

— Не будем углубляться в дебри философии. Я повторюсь, гении — хрупкая материя, любая случайность может привести к их гибели, затормозить или прекратить процесс их самореализации. А все это опосредованно, а не прямо, как в случае с власть предержащими, рано или поздно негативно сказывается на ходе мирового процесса.

— Слишком много теории, приведите пример из вашей практики, «господин профессор», — «студентка» остановилась, прыжки на Луне — не самое приятное занятие.

— Хорошо, пример из практики, — Страйг тоже остановился. — Представь себе мир гуманоидов, похожий на твой, но находящийся на уровне развития где-то примерно средневековой эпохи. Гений родился в королевской семье, среди, как ты говоришь, власть предержащих. Впрочем, власти здесь не много, диктаторством не пахнет. Гений и его ближайшее окружение не осмыслили его предназначения, а гениальность всегда предназначена, требует конкретных действий и результатов. В скором времени гений должен погибнуть, не обязательно в прямом смысле, просто не реализовать свои потенциальные способности. Гибель гения — мировая катастрофа. Ты, ведь, увидела это на примере мира Земли-13. Есть только один шанс, чтобы нечто подобное не случилось и здесь. Но вот беда, в этом мире он уже утрачен.

— То есть гений уже погиб?

— Нет, он жив. Видишь ли, важен не только гений, но и его окружение.

— Погиб кто-то из его окружения?

Они стояли друг против друга и смотрели глаза — в глаза. Скафандр не скрывал грустной улыбки Страйга и его полной погруженности в мир, далекий лунному.

— Что это? — воскликнула Женя.

Иссиня черную поверхность небосвода над их головами стремительно прорезали два желтых, сходящихся к лунной поверхности луча. Яркие вспышки ослепили девушку. Безмолвие лунной поверхности было окончательно нарушено, очарование пустынного спутника, затерявшегося в тени голубой планеты, третьей от Солнца, померкло. С невиданной скоростью к поверхности Луны, населенной единственной парой живых существ, выбравшей для своих прогулок ненужное место и ненужный час, приближались два летательных аппарата странной конструкции. Женя не успела разобраться в своих впечатлениях, через секунду она также как Страйг оказалась прижата невидимым прессом к каменистой поверхности. Прежде чем окончательно потерять сознание, сквозь удушье и ощущения деформации скафандра, девушка уловила мысли своего спутника: «Не может быть! Кто им позволил? Марта! Ко мне!»

Совет

— В каком возрасте вы прочитали Евангелие?

— Лет в десять, кажется.

— Вы, следовательно, христианин?

— Ну… это, как сказать. Я вообще не слишком религиозен.

— Другие земные религии вам близки?

— Я читал кое-что. Меня это интересует скорее с философской точки зрения.

— И какие же философы вашего мира близки вам в мироощущениях?

Дмитрий нахмурился. Этот допрос ему порядком надоел. Тоже мне, устроили экзамен по обществознанию с пристрастием. Но вслух он покорно продолжал отвечать. Поделился впечатлениями о Платоне и прочих, даже Фрейда припомнил.

Реакция слушателей, усердно ему внимавших, была непонятна. То ли одобрение и согласие, то ли «двойка за четверть». То же мне, педсовет какой-то, а не Совет КS.

Накануне, когда Ингвальд ошарашил известием, что ему назначили встречу члены Совета КS, он представлял себе ее иначе.

Классический круглый зал с куполообразным потолком, бело-золотые тона обстановки, строгие и геометрически вычурные кресла членов Совета, расставленные полукругом, — все подчеркивало торжественность момента. Удивительно, но какие-либо столы отсутствовали. Члены Совета — мужчины и женщины, впрочем, в основном мужчины, разного возраста, но в большинстве — среднего. Дмитрий стоял в центре полукруга, ему кресло не полагалось и чувствовал себя абсолютно незащищенным, словно обнаженным перед этими незнакомыми и серьезными людьми. Даже присутствие Профессора (вот он пятый справа, рядом с Невидимым, уже знакомым читателям) не меняло ситуации. Дима поймал себя на мысли, что больше всего его поражало внимание к собственной персоне. Сосредоточенно и неторопливо разглядывая и, казалось, досконально изучая, представителя мира Земли — вариант 7, члены Совета хранили безмолвие.

Вопросы задавал сидящий в центре полукруга высокий мужчина с правильными красивыми чертами лица. Дмитрий отметил его ярко синие глаза, вполне европейский лоск внешности, не хватало только строгого делового костюма и галстука.

— А кем лично для вас является Иисус Христос? — продолжал свои вопросы Высокий.

Дмитрий был обескуражен очередным выпадом главы Совета. Он задумался и с достоинством ответил:

— Позвольте, мне не отвечать. Это сложный вопрос. Отношение к Христу — слишком личная тема.

— Ну, хорошо, — Высокий неожиданно улыбнулся, и Дима про себя отметил, что глава Совета ему явно симпатичен. — Довольно об этом. Вы пребываете в Академии уже несколько недель. Позвольте поинтересоваться вашими планами на будущее, молодой человек.

— Несмотря на все впечатления, они, пожалуй, не изменились. Я все еще хочу вернуться в свой родной мир… Конечно, когда это будет возможно. Сейчас же нахожу большое удовольствие в занятиях вольнослушателя.

— И какие предметы вызывают наибольший интерес?

— История цивилизаций, мировая художественная литература, ну, и философия, пожалуй. Если позволите, я бы хотел посещать лекции по физике Вселенной, мировой механике…

— Это невозможно, — резко прервал его Высокий.

Он встал, давая понять вольнослушателю, что аудиенция окончена.

Покидая зал и про себя облегченно вздыхая, Дмитрий думал, что подобного «экзамена» ему держать не приходилось, вот только не вполне ясно, какой же будет вердикт строгих судей?

Через некоторое время после его ухода в зале заседаний Совета события развивались следующим образом. От строгости и чинности не осталось и следа. Некогда безмолвные «советчики» высказывались бурно, резко, в несколько голосов одновременно. Некоторые почти кричали. Совет бурлил и кипел. Можно было только поразиться накалу эмоций и страстей.

— Это возмутительно! Как он посмел!

— Подобные выходки чреваты отлучением от сообщества КS!

— Вы совершенно правы, любезнейший. Я всегда говорил, что от него можно ждать всего, чего угодно.

— Коллеги, успокойтесь, — властно призвал всех Высокий. — Меня интересует ваше мнение по этому вопросу, — обратился он к Профессору.

Незнакомец встал и повернулся лицом к членам Совета:

— Достопочтимый глава! Уважаемые коллеги! Чтобы составить определенное мнение об этом странном и, вероятно, трагическом происшествии, нужно иметь исчерпывающую информацию, которой на данный момент мы с вами не располагаем. Доказательств наших худших подозрений нет.

— Но они исчезли и не поддаются идентификации в обозримом пространстве Вселенной, — выкрикнула пожилая дама со странными шрамами на руках.

— Это еще не подтверждение их вины, а очень тревожный фактор, — спокойно продолжал Незнакомец, — я уже высказывал свое мнение, каким образом можно прояснить ситуацию, используя метод равенства параллельных миров.

— И здесь вам понадобится участие этого земного мальчика? — обратился к Профессору глава Совета.

— Да, ведь девочка принадлежала тому же миру, что и Дмитрий.

— А не кажется ли вам, любезнейшие коллеги, что этот мальчишка слишком дерзок? — подал голос бывший Невидимый.

С разных сторон полукруга кресел раздались голоса.

— Юношеский максимализм в таком возрасте вполне оправдан.

— Обыкновенный вольнослушатель.

— А что вы ждете от представителя мира Земли-7?

— Он дерзок — не слишком, — повысил голос и Незнакомец, — какой же гений отличается смирением? Его дерзость — подтверждение того, что мы в нем не ошиблись.

— Ну, что ж, коллеги, решение принято, — стремительно подытожил Высокий, — и более обсуждению не подлежит.

Новая встреча

на Пушкинской

Августовский вечер еще дарил почти июльское тепло, но здесь наверху, на высоте пятиэтажного дома одолевал ветреной прохладой. С крыши здания постройки пятидесятых годов прошлого века Пушкинская улица была видна как на ладони. Дмитрий всматривался в ручейки праздно гулявших или спешивших по делам горожан, группу людей у светодиодного экрана на площади, напротив Городского тетра оперы и балеты, суету рабочих, реконструирующих мостовую, засыпанную кучами песка, чуть левее — в вереницы общественного транспорта, разъезжавшего туда и сюда, чуть правее — в открывающуюся панораму улицы имени полузабытого деятеля позапрошлого века, и ему казалось, что он смотрит документальное кино о своем родном Городе, от которого его по-прежнему отделяют неизмеримые просторы Вселенной. Какие чувства владели Ингвальдом, стоявшим рядом и также пристально вглядывающимся вниз, было неизвестно.

«Странно, — подумал Дима, — а он вполне бы сошел за горожанина». Одежда «космического студента» — в стиле Диминых современников, взъерошенные волосы, руки в карманах джинсов, а взгляд скорее насмешливо-разочарованный.

— Ну, что, — прервал Дмитрий молчание, — мой Город не похож на Город, в который ты так и не смог «выйти»?

— Да, не похож, — нехотя покидая состояние глубокой задумчивости, откликнулся Ингвальд, — скорее я бы сказал, что это не мой период, мне бы переместиться во времени где-нибудь на полторы тысячи земных лет назад…

— Это ты хватил. Вряд ли в таком случае тебя бы здесь что — нибудь вообще заинтересовало. Что, мой мир очень отличается от твоего? — зачем-то поинтересовался Дима.

Ингвальд улыбнулся:

— Отличается…

Они стояли на металлической поверхности метрах в пяти от странного памятника ушедшей эпохи — витиеватой беседки с белыми колоннами, неизвестно зачем примостившейся на краю прямоугольной крыши здания. Силуэт беседки четко вырисовывался на темно-синем вечернем небосклоне. Именно в ней расположились их спутники — Незнакомец и бывший Невидимый. Последний в свойственной ему манере уже с привычным для его коллеги раздражением вопрошал:

— Ну, и что мы здесь делаем? Неужели, у нас в запасе такая бездна времени, что можно так бездарно тратить его в этом богом забытом мире? Или вы, Профессор, решили устроить для своего воспитанника свидание с родителями?

— Любезнейший друг, прошу вас, не горячитесь. Заверяю вас — время мы даром не тратим, — отвечал Незнакомец, мягко улыбаясь. Он стоял, опираясь на деревянные почерневшие от времени перила беседки. — Мы производим осмотр местности. Как сказали бы аборигены, осуществляем рекогносцировку.

— И что же вы выяснили, кроме того, что средства передвижения аборигенов наносят ущерб экологии их мира, архитектура их убогих строений не функциональна, а сами они — жители мира Земли — вариант 7 подвержены смешным и жалким болезням, а потому срок их физического существования ничтожно мал? Так что же вы узнали?

— Я узнал, что девочка в этот мир не возвращалась. А это очень важно.

Чуть в отдалении их молодые спутники тоже предавались сомнениям.

— Что значит этот неожиданный выход, и зачем им понадобилось мое участие? — спрашивал Ингвальда Дмитрий.

— Не знаю точно, но произошло нечто неординарное.

— Возможно ли, чтоб это было мое возвращение домой? — в глазах Димы загорелись огоньки надежды.

— А вот это точно нет. Я не все знаю, но… видишь ли… ты только не волнуйся… что-то произошло с твоей девушкой и КS, который работал с ней, он и его «гранд-дама» исчезли.

— Что? — Дмитрия забила мелкая дрожь.

— Понимаешь, так не бывает, на каком бы краю Вселенной не находился КS и его женщина-воин, они всегда способны выйти на связь, оставить какой-либо… скажем, след, который можно было бы идентифицировать. А на Луне не осталось ничего, что могло бы разъяснить…

— Вот она! — крик Незнакомца заставил вздрогнуть всех троих.

Профессор стремительно выбежал из беседки и почти достиг края площадки, на которой расположились Ингвальд с Дмитрием. Невидимый опрометью пустился бежать за ним с нелепыми выкриками: «Кто? Что?»

— Вот она, — повторил Незнакомец, легко балансируя почти на краю перед скатом крыши и небрежно схватившись за местами проржавевшее на ветру и дождях, кривобокое ограждение. — Да вот же она, смотрите!

Его спутники, сгрудившись рядом, тщетно старались разглядеть что-то или кого-то, на что указывал Незнакомец.

— Вот она идет посреди тротуара, невидимая для горожан, впрочем, такая же невидимая, как и мы с вами.

С высоты пятого этажа городская улица, утопавшая в неброской зелени и редкой еще желтизне уходящего лета, музыке привычных звуков — шорохе шин многочисленных автомобилей, шуме останавливающихся напротив здания усатых троллейбусов, смехе и перекликах людей, расцвеченная огоньками бутиков и киосков, ничем особенным не отличалась. Не сразу, но Дмитрий увидел ту, что привлекла внимание Профессора. И это было поистине необыкновенное зрелище.

Она не шла, а словно плыла над улицей. Перехваченные серебристыми украшениями черные вьющиеся локоны в беспорядке ниспадали до пояса, легко развеваясь под порывами летнего ветерка. Светло-золотистое длинное пышное платье скрывало туфли. Узкие кружевные рукава приоткрывали бледные нежные руки, в небрежном сгибе поддерживающие подол платья. Девушке было, вероятно, лет шестнадцати — семнадцати. Печальный взгляд, устремленный куда-то вдаль, еще больше подчеркивал ее отстраненность от окружающих. Она не видела пролетающие мимо нее машины и прохожих, так же как и они ее. Девушка явно не принадлежала этому миру. Средневековый наряд и музыка, да, музыка, казалось, звучавшая вокруг нее и заполнявшая все пространство рядом с нею, служили тому доказательством. Сказать, что девушка была красива, значило бы ничего не сказать. Она была прекрасна…

— А все-таки он безумен! — Вдруг радостно рассмеялся Незнакомец.

— Кто? — первым вышел из состояния оцепенения Ингвальд.

— Что это за видение? Откуда в этом мире появилась эта девушка? Мы, что, видим фантом? — вновь занервничал Невидимый.

— Безумен Страйг, конечно же, — у Незнакомца явно резко улучшилось настроение. — Но, как сказал ваш классик, — обернулся он к Дмитрию, — как там его звали? Впрочем, не важно. Безумству храбрых поем мы песню. А ты, Дмитрий, ты узнал ее?