Сердце пустоты. Есин и Умила: диалоги Учителя и ученика о невидимой брани

Алена Селиванова

Любовь никогда не перестает (о чем апостол Павел, на небе побывав, засвидетельствовал)…Но враг рода человеческого пытается навести морок, чтобы отвлечь от Главного. Потому что есть он, конечно, враг и Любви. Ее-то он особенно ненавидит, поскольку лишь Любовь позволяет вернуться Домой, в Непосредственное, будучи еще здесь, на земле, то есть, можно сказать, живыми взойти на небо…

Пападжи

Редактор Дмитрий Логинов

© Алена Селиванова, 2023

ISBN 978-5-0059-8148-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Общение через глубину глубин сердца. Омилия первая

УМИЛА:

— Читаю книгу «Об ангелах и границе» — сборник стихотворений, на которые вдохновил Астахова Сведенборг, — и сердце причащается Глубины: проступает БЫТИЙНОЕ сквозь БЫТОВОЕ, обиходное восприятие. Ярославу открыто наличествующее ЗА видимым и ЗА временным… Как, вообще-то и мне самой, только… Ах, Есин, какие же мы ЗДЕСЬ тяжелые, неуклюжие! — такими нас видят ангелы, заглядывая сюда сквозь нас…

Однажды ты подарил мне старинный крестик, назвав сестрою. Старинный русский обычай: такой подарок соделывает людей родными, словно сестра и брат. И я тебя с того мгновения именно так и чувствую. Не просто, как дражайшего из друзей, как это и прежде было. Но словно бы мы и вправду зачаты были одним отцом и носила нас одна мать.

Но, впрочем, причем тут «бы»! Ведь кроме жизни во ЗДЕСЬ течет и такая Жизнь, в которой один и тот же у нас Отец, одна Мать.

И вот, когда молилась я летом в монастыре, — братальный крест посветлел, обновился и я услышала голос Матери. Девы, Которой мы оба служим: «Желаю, чтобы ты продолжала и далее Мне служить».

Любимый брат мой, как думаешь, в чем именно состоит это ДАЛЕЕ? Не в том ли Ее желание, чтобы мы с тобой открыли сердце друг другу? Это ли не ясно и несомненно, коли Отец дал недавно мне улететь отсюда и приоткрыл тем дальнейшие, вышние этажи бытия…

Понимаю, что наши сердца и так не закрыты, а представляют собою словно бы сообщающиеся сосуды. Но может быть Она хочет, чтобы мы с тобой приняли друг друга совсем-совсем такими как есть: со всеми светом и тенью? Пишу это, ясно осознавая, что как человеку это мне может принести много боли. Но Божья воля же в том, чтобы я разотождествилась с «собой» и вернулась через боль к изначальному. Это Путь…

Отказаться от всего нажитого духовного добра… Прийти к священной нищете духа. Чтобы оставалась лишь наша с тобой братско-сестринская любовь. Лишь только сердце — и Бог. И никаких заморочек больше, ни своеволия… поскольку Пославшему сюда нас — виднее…

ЕСИН:

— Согласен: Ее желание, чтобы мы с тобой открыли сердце друг другу. Но — правильно говоришь — разве мы уже не исполнили повеления этого, даже и не успев считать его как Ее приказ, а просто воспринимая как волю собственную сердец наших?

Верно ты обмолвилась мне когда-то: «только единицы угадывают сердце мое; а ты — знаешь». Подобное бы мог и я тебе исповедать о своем сердце, да ведь и произнес бы, но думалось: а разве ты без того не ведаешь, коль уж оно — ОТКРЫТО и просматривается до донышка?

Правда, есть представление, будто бы «открыли сердце друг другу» это: «приняли друг друга такими как есть, со всем светом и тенью». Уверен, для большинства людей, которые не заморачиваются высокими материями, как мы с тобою, сестра, — это благо: такое вот взаимоприятие. Со всеми светом и тенью. Поскольку такое приятие даст их отношениям оставаться прочно-нормальными, не скатываться до уровня ЕЩЕ-ненормальных (есть отношения УЖЕ-ненормальные, таковы отношения блаженных). А страдают еще-ненормальными отношениями нынче бедняги многие (надрываются в играх типа «спасатель-утопающий» или, тяжелей, «тиран-жертва», или совсем уж в таких, о которых и поминать противно). Однако стабилизатором работает взаимоприятие со всей светотенью — лишь для нормальных людей: не ниже пола, но и потолка не выше. Ну или, сказать иначе, оно есть благо вообще для ЛЮДЕЙ, для ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ нормы — а человечествование суть заблуждение с точки зрения ангельской (которые — да — наблюдают нас тут весьма неуклюжими).

Но если ты уже сознаешь человечествование — ошибкой, которую совершить попускает Бог лишь вразумления ради духов бесплотных сомневающихся, то это значит, что человек ты есть УЖЕ-ненормальный и дай-то Бог тебе обрести отношения с такими же по инаковым (иноки), нежели человеческие, канонам.

Инакий аки дитя: не имеет представления ни о свете своем, ни о тени своей, ни о личной своей истории… словом, о своем чем-либо человеческом — не разумеет и разуметь не хочет!

Такого даже под пыткой нельзя заставить самоописанием заниматься: он просто не понимает, что это вообще есть такое!

УМИЛА:

— Но как же взрослому человеку достичь этого блаженно-детского состояния?

ЕСИН:

— Проще простого! Ты просто не смотри в эту сторону: в сторону души своей умей не смотреть, — учил меня мой Учитель. — Как ты сможешь тогда описать все то, что внутри души твоей копошится (то есть как ты сможешь само-описаться) если ты туда уже просто НЕ смотреть научился?

Если там и есть какие-то «тени», — они рассеются сами, коли научишься постоянно смотреть лишь в сторону духа своего и через него видеть волю Божию ежемгновенно. Тогда не только избавишься от какой-либо тени в душе, но и вообще постепенно сольется твой дух с Духом Божьим. Об этом сказал Христос: «возложивши руку на плуг не оглядывайся назад». И о том же Павел: «из человека душевного сбеги — в человека духовного».

При обращенности твоей к духу, душевная ТЕНЬ если даже и сможет как-то наличествовать — она недейственной, связанной, обезвреженной пребывать будет… пока ты не заведешь разговор о ней.

Однако при доверительных беседах о тени — способна она сгуститься, разбухнуть. Поэтому православная исповедь строго ограничивается чуть ли не одним лишь безликим перечислением имен грехов совершённых, дабы не соскочил исповедующийся случайно на самоописание (а вот католическая исповедь напоминает психоанализ, т.е. самоописание бесконечное, маниакальное, и потому — благодатна менее).

А что же СВЕТ? О нем почти невозможно сказать словами, какие произносятся или пишутся. Ведь он же на самом деле не свой (поэтому невозможно сердце открыть другому со всеми своими светом и тенью), а он лишь отраженье Света Фаворского.

Невещественного, нетварного, нетелесного.

Вот и не получается ничего толкового о СВЕТЕ «своем» сообщить словами, какие можно слышать ушами телесными. Разве только стихами сказать о таких отраженьях-светах. У Брюсова:

«…А мы, мудрецы и поэты,

Хранители тайны и веры,

Унесем зажженные светы,

В катакомбы, в пустыни, в пещеры…».

Да, сказано. Метко даже. Но ведь это мизер того, что можно сказать или спеть о светах небесной бездны! так что и стихи — отдыхают…

Поэтому откровенная беседа о светотенях своей души обернется беседой о тенях лишь, а этого-то и надобно бесам: от самоосуждения человек легко переходит к самолюбованию самоосуждением, от него — к самолюбованию просто…

Так что каяться о наличии теней в душе своей лучше МОЛЧА. Да так и легче ведь принести достойный плод покаяния: говори, ходи, действуй — как если бы нет и никогда не было в душе твоей никаких теней!

УМИЛА:

— Но вот о СВЕТАХ… о них-то неужели никак не можно беседовать? — о самом-то сердцевинном: о тех жемчужинах, какие раковина души лелеет…

ЕСИН:

— Бог милостив, одна единственная возможность — есть.

Но есть она лишь у тех, сердца которых открыты друг другу и кого соединила любовь. Нет, и даже не так! — а: кого соединила Любовь.

И вот она какая суть, эта единственная возможность: Совершенно уйти в мир внутренний на время беседы. Так, что ты не чувствуешь внешнего либо вовсе, либо воспринимаешь как бледные очертанья, имен которых уже не помнишь. А далее уйти — в сердцевину внутреннего: в самое СЕРДЦЕ то есть.

А в САМОМ-то сердце — Бог! Он, конечно, пронизывает собой все творение Свое, а не только лишь твое сердце, но здесь — в нетелесном сердце твоем — Отец НЕ РАЗБАВЛЕН. Об этом знают святые. Поэтому они учат: не суетись в мире внешнем, но пребывай в своем сердце, потому что там Бог! Не помню, какой из обожившихся более усердно стучался в сердца человеков с этой благою вестью…

И даже некоторые поэты — знают. Карен Карагян: «…в моем сердце Бог — расстояний нет»! Конечно же, Карагян, там нет расстояний: ведь в сердце Бог — не разбавлен. Если вовне Он пронизывает Собою всё, то внутри концентрирует в Себе всё.

Поэтому в сердце, в Боге — ты можешь столь же свободно, как со Христом или Богородицей, говорить и с тем, кого любишь. Точнее — Любишь. Для таинства общения через открытое сердце недостаточно любви, а нужна Любовь (как тонко и настойчиво различает это Платон).

Учение о различении таком старше, на самом деле, Платона. Оно ему было передано Сократом от самых древних. А мой Учитель преподал его мне.

Не с первой попытки вышло. Умом-то все понимал, но тут речь о СЕРДЦЕ… Однако вот однажды потребовалось Учителю отлучиться далеко и надолго. И мне не хватало беседы с ним и тут уже сердцем вспомнил, что ведь она возможна в любое время, беседа с Учителем, и ничего не зависит от расстояния.

И сделал я тогда, как учил Учитель. И сразу же я увидел его тогда и услышал! И мы беседовали с ним НЕПОСРЕДСТВЕННО, то есть так, аки позволяет лишь открытое сердце.

Затем Учитель вернулся из путешествия своего и тогда мы снова с ним встретились. На сей раз — уже вот просто как нормальные люди, беседующие посредством волн звуковых, а не мистического совмещения разумов.

И начал я ему тогда с восторгом рассказывать о наших беседах с ним ненормальных и непосредственных. Он усмехнулся:

— Ты хочешь МЕНЯ просветить о том, что Я говорил тебе?

— Так это точно был ТЫ?

— Ты спрашиваешь у НЕТОЧНОГО меня, точно ли в сердце твоём был я ТОЧНЫЙ? Сейчас вот эта кукла меня, напечатанная на 3D-принтере мира сего, неточно передает мои мысли посредством грубых и медленных акустических колебаний — передает их кукле тебя, которая, в свою очередь, посредством нейронного электричества неточно и медленно передает воспринятое твоими ушами телесными тебе нетелесному-настоящему-точному. Подобно тому и глаза телесные твои воспринимают сейчас не меня нетелесного-настоящего-точного, а лишь вот эту куклу меня. Общаться через двух кукол… А ты никогда не задумывался, ученик, зачем уходили Понявшие в такие дальние пустыни, в такие глухие скиты, куда ни один паломник не доберется?? И почему становились они меж собой — ИСИХАСТАМИ: молчальниками, сиречь? Да потому что были они НЕ-НОРМАЛЬНО ОБЩИТЕЛЬНЫ. Очень даже общительны (ненормально)! Я настоящий — это не эта кукла, мой друг! Я настоящий — у тебя в сердце. Ты (настоящий) ПОНИМАЕШЬ ли это?

Потом и несколько раз еще мы беседовали с Учителем. И через кукол, и — непосредственно, как это позволяет сердце открытое. И наконец я… ПОНЯЛ.

И сразу же тогда и Учитель мой понял то, что я ПОНЯЛ. И произнес мне словами Евангелия Фомы: «вот я и не Учитель уже тебе, поскольку ты испил из Источника. А просто теперь мы с тобой друг другу — два Понявших». И станем теперь нескончаемо и безмолвно друг друга радовать песнями мы о светах, что холодно кипят в Сердцевине. Чем и служить Любви.

После таких его слов уши телесные мои Учителя моего больше вовсе не слышали. Как и телесные глаза мои больше не видели моего Учителя (который, перестав быть моим Учителем… сделался для меня таковым втройне). И вот, после этого мы не расстаемся с Учителем уже ни на едино мгновение.

УМИЛА:

— Дай то Бог — овладеть в совершенстве искусством общения непосредственного!.. Кстати, и у того же Астахова есть перекликающееся с тем, о чем тебе говорил Учитель. Сейчас вдруг поняла этот стих во всей глубине его.

Это уже из другой книги Ярослава, которая называется «Катрены — дневник поэта». Там вот есть какой катрен:

«Мы прозябаем

в низине где-то,

любя общенье

да непокой…

А на горе-то —

анахореты!

А им до Бога —

подать рукой»!