Чёрная нить

Алена Никитина (2024)

Фениксы и океаниды испокон веков притесняли друг друга. И день, когда они достигнут точки кипения, неумолимо приближался. Настала пора — пламя и лёд схлестываются в битве. Наследник клана океанидов оказывается в самом сердце разгорающегося противостояния. В довершение всех бед, судьба вновь ставит на его пути ту, с которой его связывает неведомая чёрная нить.

Глава 2. Чёрная нить

Ифрал пугливо ступал по снегу, погасшим на дне глазниц светом давая понять, что изнурён. Глен не желал его мучить. Ведал, что впереди за холмом скрытая под снегом почва усеяна гравием. Посему выскользнул из седла и продолжил путь пешком, влекомый едва уловимыми ароматами.

Глена вёл приторно-сладкий запах духов, приходившихся по нраву Лин. Вёл запах серы и копоти, оставшийся после Эсфирь. Следы от двух пар сапог тоже подсказывали дорогу. Хвала Умбре, они не путались. Тянулись через перелесок к ручью у подножия горной цепи.

Лин и Эсфирь далековато отступили. Когда Глен подобрался к ним, утро уже отвоевало у ночи право на господство. Лучи солнца крались по перелеску. Не теряя надежды отогреть стылую почву, выстреливали из прорех меж лиственными кронами.

Справа земля твердела, брала круто вверх и перетекала в скальный гребень. Слева бежал ручей. За просветами в кустах можжевельника журчала водица, чистая и прозрачная, словно расплавленное зеркало. Извечно затянутая морозной дымкой, она облизывала и подтачивала мшистые валуны и полировала темневшие на дне окатыши и каменное крошево.

Ступая тише мыши, Глен свернул туда, откуда доносились голоса. Шмыгнул в тень дерева и прильнул к нему спиной, наблюдая за парочкой на другом берегу ручья. Устроившись на корточках у воды, Лин промакивала влажной тряпицей ссадины на коленях. Восседала нарочито прямо, словно надеялась, что завидная осанка скрасит впечатление, подпорченное изгвазданным в грязи и пепле и порванным у белоснежного воротничка платьем.

Эсфирь была рядом. Опустившись на колени, полоскала ладони во льдисто-холодном ручье, отмывая налипшую грязь. Тонкие светлые руки разрезали водицу. На запястьях красовались плетёные из серебряных нитей браслеты. Первый украшало белое перо, второй — лоскуток тёмной кожи.

Заурядные побрякушки? Ничего подобного. Они служили Эсфирь оковами. В них крылись силы, помогавшие ей держать в узде беспокойные чары. Эсфирь — вырожденка. Ребёнок двух существ из разных народностей, созданных разными богами с несовместимыми колдовскими основами: светом и тьмой.

Дети, зачатые в столь порочном союзе, нередко погибали во чреве матери. Часто принимали смерть от рук тех, кто их породил. Но ежели вырожденцев щадили, ежели они росли и крепли, за ними, дыша в затылок, созревал враг пострашнее — безумие, пробуждаемое двумя противоборствующими в них магическими течениями.

Помимо Эсфирь, в мире не нашлось бы вырожденки, которой было бы подвластно заглушить в себе пагубный бой чар.

— Может, вернёмся? — Восклик Лин сбил Глена с мысли. — Вроде стихло всё.

— Глендауэр найдёт нас. — Эсфирь воззрилась на чёрные коготки. — Мне нельзя возвращаться.

— Почему? — Лин почесала сизые чешуйки, плотно укутывавшие предплечья.

— У ваших стражей возникнут вопросы, — отозвалась Эсфирь.

— Какие? — недоумевала Лин. — О твоём вмешательстве в бой? Так ты расскажи, что помогла сыну владыки. Ежели в клан к нам заглянешь, правитель Дуги́ наградит тебя. Ты ведь слышала о нём?

Лицо Эсфирь заострилось. Бледная линия губ стала тверже.

— О да-а, — протянула Эсфирь со столь красноречивым видом, будто тень владыки Танглей уже выросла за спиной. И едва разборчиво проворчала: — Мало мне было Антуриума, Аспарагуса и Каладиума, нужно ещё Дуги́ навестить…

Слова сорвались с обескровленных уст и застыли на них кривой усмешкой.

Глен вздохнул. Он ведал, какая молва гуляла об отце. Волны слухов о нём то поднимались, то опадали, ибо он весьма неохотно покидал Танглей. Толковали, что владыке Дуги́ довольно взгляда, чтобы повергнуть недругов в пучину страха. Что он карает провинившихся столь же часто, сколь смеживает веки. А совершенное бесстрастие отсекает от него слабости, которыми грешат иные. Да что там! Беседы о жажде сойтись с владыкой Дуги́ в дуэли, пусть и потешные, всегда отдавали стремлением добровольно сойти в могилу.

До слуха Глена долетело фырканье ифрала за холмом. В то же мгновение сугроб подле Эсфирь зашевелился. Комок снега приподнялся над почвой, устроившись на голове выглянувшего силина. Синие глаза-блюдца с подозрением уставились на Глена. И утробное рычание разнеслось по перелеску.

— Небо? — Эсфирь покосилась на зверя, стряхивая с пальцев влагу. — Что-то случилось?

— Глени пришел! — Крик Лин отразился от гор и затихающим эхом расплылся по воздуху.

Усатая морда медленно исчезла в сугробе. Горстка снежных хлопьев на голове силина улеглась и прикрыла брешь.

Видит Умбра, Глен не желал встречаться с Эсфирь. Не хотел даже возрождать её лик в памяти — боялся пробудить давно уснувшее чувство. Глен и помыслить не мог, что их с Эсфирь пути вновь пересекутся. Но госпожа Судьба распорядилась по своему усмотрению. Это благодать? Или кара?

Борясь с желанием развернуться и убежать, Глен вынырнул из тени. Проскакав по выступающим над водой камням, в три прыжка миновал ручей и очутился на другом берегу под прицелом тёмного взора.

Тело окатил жар чужой плоти. Дурные предчаяния воплотились. Как и в день знакомства с Эсфирь, Глена пронзила мысль, что до сего мгновения он влачил жалкое существование, а ныне обледенелая кровь оттаяла и заструилась по венам. Сердце затрепетало, окрылённое радостью встречи.

Глен будто давнюю соратницу встретил. Будто отыскал потерянную часть себя.

Загадка из прошлого проявилась — чёрная нить протянулась от запястья Эсфирь к запястью Глена и тут же исчезла.

Показалось? Глен отмахнулся от видения. Снова посмотрел на девушку. И ветер загулял в волосах, лаская зардевшееся лицо. Мир мгновенно обернулся цветущим садом. Клановые невзгоды и суета показались такими незначительными, не стоившими и крохи внимания.

Нелепость! Какие силы породили столь несуразные чувства? Опять!

— Братец! — Глен дёрнул щекой, стоило Лин прильнуть к нему. Обнял её скорее инстинктивно, нежели осознанно, и провёл ладонью по её перепутанным косицам. — Хвала Умбре, живой!

— Благого дня, Глендауэр. — Голос Эсфирь растёкся в ушах талой водицей, натужная улыбка озарила её лик.

— Благого дня, достопочтенная леди.

Рядовое приветствие отзвенело и смолкло. Глен вгляделся в измученное лицо напротив. Память коварно подбросила воспоминания о прежней Эсфирь. Хрупкой и белокожей. С пепельным узором вен. С бурей кудрей чернее океанских глубин. И налётом заразной непосредственности.

Тогда чудилось, что Эсфирь живёт в грёзах наяву. Теперь же груз пережитых невзгод придавил её к бренной земле. Разбил воздушные замки. Уронил в нечистоты мира и заставил вкусить его горечь.

Эсфирь изменилась. И без того тощая, совсем исхудала и осунулась. Тазовые кости выпирали острыми углами. Ключицы, оттененные кожными провалами, выглядели страшно. Грива кудрей превратилась в шапку сальных завитков, отчего изогнутые рога казались огромными и тяжеловесными.

В движениях и жестах Эсфирь появилась нервозность. Чёрный взгляд колол настороженностью. Штаны с заплатами на коленях облегали ноги с прутики толщиной. Широкий кожаный ремень опоясывал талию — столь узкую, что Глен, верно, сумел бы обхватить её ладонями — и скрывал нижнюю часть утеплённой мехом кофтёнки, державшейся на зашейных и заспинных подвязках.

Не девушка — восставшая покойница!

— Эсфирь не говорит мне, кто она такая, — Лин отстранилась от Глена, ковырнув снег мыском сапога. — Ты знаешь её сущность, братец? Она сирена, истинно? Нет, погоди-ка, у них же нет ни крыльев, ни рогов… Гарпия?..

Ни та, ни другая, — Глен заприметил рукоять малого клинка, торчавшую из сапога Эсфирь.

Нож? Стилет? Кинжал? Не узреть. Но рукоять у оружия дрянная: потёртая, с разводами ржавчины. Нет гарды для упора пальцев. Даже липкая обмотка отсутствует. За такой клинок и пару медяков жалко выложить. Он скорее недруг в бою — обманет и подведёт, дав иллюзию защиты.

— Братец! — снова прошелестел тонкий голосок. И Глен посмотрел на насупившееся дитя. — Ты меня слушаешь?!

— Как ты оказалась в Вересках, юная леди? — вопросил он. — Разве я дозволял тебе отлучаться из Танглей?

— Дозволял, — проворчала Лин, уперев кулаки в бока. — Ужель запамятовал? Я ведь говорила, что матушка Ии поедет туда за сурьмой и румянами. И ты разрешил мне их сопровождать!

И правда разрешил. Боязно вообразить, к чему могло привести данное на поездку согласие.

— Мы втроём поехали, — Лин вызволила из волос листок. Поглядела на него сурово, словно он нанёс ей оскорбление. — Когда фениксы напали, там… там крыша упала, балки всякие… Нас разделило. Я только услыхала, как матушка Ии повелела мне бежать. Ну я и побежала. Глени!.. Ия ведь спаслась? А госпожа Майя?

— Я… — Глен припомнил Ию.

Припомнил курносую наяду, недавно хвалившуюся перед Лин дарованным… Деревянный свисток-рыба! Так вот почему Глен счёл, что лицезрит его не впервой!

–…не ведаю. — Отрава лживых слов осела во рту горечью.

Напрасно Глен солгал. Но у него язык не повернулся сказать сестре, что её подруга мертва. Не сейчас!

Журчание воды услаждало слух и разливалось в душе умиротворением. Глен обратил взор к Эсфирь, и по коже россыпью пронеслись мурашки. Чешуйки на предплечьях приподнялись. Глен отвернулся, готовый взирать на что угодно — на одетые в снежные платья ели и кусты можжевельника, на струящуюся водицу, на замаранные кровью и пеплом сапоги, — но только не на Эсфирь.

— Э-эх. — Тревоги осколками льда засверкали на дне зрачков Лин. — Надеюсь, госпожа Майя и Ия живы.

— Эсфирь, — Глен поспешил увести разговор в безопасное русло, — окажите честь, даруйте мне согласие на беседу.

Лёгким наклоном головы Эсфирь одобрила просьбу. Глен попросил Лин прогуляться — неподалёку, чтобы не упустить её из виду. Шагнул назад и наступил на что-то мягкое. Влёт отскочил, но сделанного не воротил. В воздухе, истязая слух, прозвенел истошный визг. Из сугроба стрелой вылетел силин. Ещё до того, как он приземлился, на кончике его хвоста вспыхнул серебристый шар.

— Небо!..

Под крик Эсфирь силин метнул чары. Глен в пируэте ушел в сторону, и шар ошеломления ударил по еловым лапам, стряхивая с них снежную пыль.

— Успокойся! — взвилась Эсфирь, и зверь зашипел почище змеи. — Глен не нарочно!

— Прощу прощения, любезный, — Глен тряхнул ладонями, гася ненароком призванное колдовство, — но вы не меньше меня повинны в случившемся. На кой вы за мной притаились?

Силин наградил его злобным взглядом, как бы говорящим: «Где хочу, там и сижу. Нашёлся тоже умник!» И прыгнул в сугроб. Вспахивая снег, пополз следом за успевшей отбежать Лин.

Сгустившееся безмолвие иссушало. Играло на струнах терпения. Глендауэр и Эсфирь оцепенели, будто не существовало в мире блага драгоценнее, нежели глядеть друг на друга.

Она первой умертвила тишину:

— Не знала, что у тебя есть сестра. — И отвернулась, чёрные глаза, мнилось, устремились в безвременье.

— Не родная, — уточнил Глен. — Лин — чистокровная наяда. Её отец и матушка трудились на благо клана и мира. Служили в числе тех, кто от сезона к сезону кочует и бережёт чистоту рек и озёр.

— Наяды очищают воды, — поняла Эсфирь.

Глен кивнул:

— Родных Лин настиг злой рок. Они пали от рук грабителей. Она осталась с дедом, но вскоре и его забрала смерть.

— И ты приютил её?

— Верно.

Улыбка вновь расцвела на бледных губах. Эсфирь тронула кончик своего крыла, окрашенного в цвет прибрежного песка. Чёрный платок, прежде скрывавший её рога, лежал на снегу у кромки воды.

— Я заметила фениксов за скалами, — произнесла Эсфирь. Глен застыл, ноги будто вмуровали в каменную кладку. — Издалека. В тех местах густо растут деревья. Рядом бьёт ключ, можно набрать чистой воды. Мы с Небом намеренно вышли ночью, чтобы не привлекать внимания…

Откуда вышли? Они живут неподалёку? Где? Вопросы рвались на волю, но Глен запер их, сцепив зубы.

— Фениксы пролетели над нами. — Эсфирь говорила тихо, но с каждым словом её голос обретал уверенность. — Пронеслись мимо и приземлились у Ааронга. Они странно себя вели, Глен. Подозрительно. Сперва беседовали с крылатой девушкой. Потом наблюдали, как она колдует. И под влиянием её чар двое фениксов лишились крыльев, будто в других существ превратились…

Цуйра! Иллюзионистка! Её видела Эсфирь.

–…Еще двум огневикам девушка передала склянки с чарами. И улетела. Фениксы долго расходились. Первыми ушли изменённые. Вторыми — двое со склянками. Оставшиеся потоптались у гор и взлетели друг за другом. Я немного выждала и помчалась следом. Показалось, они замыслили недоброе.

— Молю, припомните, не беседовал ли с ними океанид? — Краем глаза Глен следил за силином и Лин.

— Хм-м, — Эсфирь умолкла, явно отрисовывая в уме воспоминания. — Нет… Думаю, не беседовал. Хотя… Нет. Вряд ли. Они все разом прилетели. И уж точно никто бескрылый их не ждал.

Что ж, танглеевская крыса могла и раньше передать огневикам вести о посланных на разведку океанидах.

— Благодарю за сведения. — Глен учтиво поклонился.

Сознаться, только ныне в голове укоренилось постижение, что он взирает на древнюю вырожденку. И чем пуще она мрачнела, тем чаще он подавался к ней, подстегиваемый незримым кнутом.

Впервые они повстречались в смутную пору. В разгар вспыхнувшей в лесу Барклей борьбы за власть. По воле злого рока Эсфирь затянуло в круговерть интриг и кровавых распри, не щадивших ни разум, ни плоть. В то время никто не ведал, кровь и колдовство какого существа текут по венам Эсфирь. Даже она не ведала, ибо в её памяти не сбереглись воспоминания о прошлом.

Но позже истина всплыла на поверхность. Когда Эсфирь покинула Барклей, вскрылось, что она — воплотившийся миф, без прикрас. Эреба-гемера. Плод страсти древних существ, бытовавших на земле задолго до пришествия ныне живущих. Согласно одной из легенд, на соплеменников Эсфирь обрушилась кара Тофоса и Умбры. Боги наказали эребов и гемеров за нескончаемые войны и разрушения и заперли в неведомых чертогах.

Кто вызволил Эсфирь? Как? С какой целью? К прискорбию, Глен до сих пор не располагал ответами на многие вопросы.

— Не сочтите за дерзость, милая леди, — он передёрнул плечами, пытаясь избавиться от волнения, — но могу я выведать, где вы проживаете?

— То тут, то там. — Эсфирь уже сидела на снегу у водицы и расчесывала пальцами слипшиеся кудри.

— Ваши крылья окрашены. Рога вы прежде скрывали за платком. Вы бродите по ночам, чтобы не привлекать внимания. Вестимо, живёте в тени и…

— А как иначе? — Эсфирь посмотрела на Глена как на умалишенного. — Да, я стараюсь не высовываться. Я…

Она с опаской глянула на Лин и едва слышно пролепетала:

— Я вырожденка. В прошлом все так и норовили потыкать в меня клинками! Ну или использовать! Слухи обо мне сведущие уже доверили ветру, и он разнёс их по миру. А я жить хочу! Даже сейчас, беседуя с тобой, я рискую!

— Я не желаю вам смерти, — твердо заявил Глен.

— Может быть. — От Эсфирь повеяло теплом. Но оно вмиг улетучилось, подавленное тревогами. — Мы едва знакомы. Как много тебе известно? Что ты знаешь обо мне? Владыка Антуриум…

— Поведал обо всём, — докончил Глен. Чёрные глаза манили и увлекали его на дно, как разверзнувшиеся бездны океана. — Доверил сведения о вас мне, Малахиту и Аспарагусу. Вы Древняя. Эреба-гемера. И я, вопреки гласу рассудка, решил отбросить сомнения и просить вас принять мою помощь и опеку. Прошу вас, Эсфирь… Заклинаю, идёмте со мной. Вырывайтесь из тисков страха и одиночества, ибо я готов протянуть вам руку. Опирайтесь! Отец мой не посмеет пролить вашу кровь, клянусь честью! Сестрица моя рассудила верно — у меня пред вами долг жизни. Да поразит меня Умбра в самое сердце, ежели речи мои осквернены ложью!

Эсфирь прыснула в кулак.

— Я давно с тобой не разговаривала, — с горькой усмешкой вымолвила она. — Уже и забыла, как красиво ты умеешь говорить. Знаешь, если бы все существа умели говорить столь же ладно и складно, мы разучились бы отказывать. Я была рада повидаться, Глен, но… Веришь, когда я слышу слова «идёмте со мной», мне хочется улететь подальше. Может, так совпало, конечно, но в моей жизни они извечно влекли за собой неприятности.

— Эсфирь…

— Ежели я пойду с тобой, опять какое-нибудь дерьмо приключится.

Услыхать из уст Эсфирь слово «дерьмо» было равносильно падению солнца на землю. Глен малость опешил. Уже вздумал кивнуть и возвратиться к собратьям, но только перехватил чёрный взгляд, и словно ветер сорвал остатки потрёпанных парусов — оковы стойкости обратились снежной пылью. Глен упал на колено. Склонил голову, как жертва перед палачом.

— Глендауэр!.. — Эсфирь вскочила.

— Оно уже приключилось, — возвестил Глен. — И вы в том не повинны. Не торопитесь. Умоляю, поразмыслите над моим предложением ещё разок.