Карл Шмитт сегодня

Ален де Бенуа, 2007

В последние годы мир стремительно меняется. На смену привычным реалиям и угрозам приходят новые: терроризм превращается в глобальный терроризм, война из преступления становится инструментом поддержки демократических процессов, национальный суверенитет больше не является правом – теперь это скорее привилегия, которую дарят или отнимают сильные мира сего. Политическая философия не успевает за теленовостями, а наше общество отчаянно нуждается в том, чтобы понять и осмыслить происходящие вокруг нас изменения. В своей книге Ален де Бенуа рассматривает идеи выдающегося мыслителя XX века Карла Шмитта для того, чтобы дать нам инструментарий, необходимый для анализа процессов, происходящих в мировой политике и в обществе.

Посвящается Херонимо Молина Кано

Alain de Benoit

Carl Schmitt actuel

Guerre «juste» terrorisme état d’urgence «nomos de la terre»

éditions Krisis

Paris, 2007

© Alain de Benoist, 2007

Перевод с французского — Сергей Денисов

Карл Шмитт для России

Исследования Шмитта растут подобно приливу: сегодня они проводятся повсюду. В момент, когда Карл Шмитт умер, ему было посвящено не более 60 книг. А сегодня их больше 450. В наше время в мире каждый месяц выходит две-три книги о Шмитте. В то же время по миру распространяются его переводы. Полное собрание сочинений Шмитта публикуется сейчас даже в Пекине. А за последние годы один за другим прошло несколько международных коллоквиумов, посвященных его жизни и творчеству, — в Лос-Анджелесе, Бело Горизонте (Бразилия), Бейра-Интериор (Португалия), Варшаве, Буэнос-Айресе, Флоренции, Кракове, Уберландии (Бразилия) и т. д.

В России работы Шмитта переводятся уже не меньше десяти лет, и особенно большой вклад в это дело внесли Александр Фридрихович Филиппов и Юрий Коринец. В 2000 г. были переведены «Политическая теология» (1922), «Духовно-историческое состояние современного парламентаризма» (1923) и «Римский католицизм и политическая форма» (1923); «Диктатура» (1921) — в 2005 г.; «Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса» (1938) — в 2006 г.; «Теория партизана» (1963) — в 2007 г; «Порядок больших пространств в праве народов, с запретом на интервенцию для чуждых пространству сил» (1939), «Земля и море» (1942) и «Номос земли» (1950) — в 2008 г. Также на русском языке доступны объемные выдержки из «Понятия политического» (1932). Остается перевести, если говорить об основных произведениях, «Учение о конституции» (1928), «Легальность и легитимность» (1932), а также вторую «Политическую теологию» (1970).

Поэтому не будет преувеличением сказать, что Карл Шмитт вновь стал крайне актуальным. Но как объяснить его актуальность?

Прежде всего, она объясняется не чем иным, как актуальностью, то есть тем, что мысль Шмитта предлагает нам систему анализа и интерпретации, применимость которой снова и снова подтверждается на материале некоторых событий и некоторых тревожных тенденций современного мира. В этом отношении три сюжета привлекли особое внимание исследователей: распространение терроризма, введение законов об исключительном положении, упрощающем борьбу с терроризмом, и, наконец, развитие войны, отражающее это радикальное преобразование международного права.

В своей «Теории партизана» (1963) Шмитт обратился к фигуре нерегулярного бойца, который противопоставляет легальности публичной власти новые формы борьбы, которые в данных обстоятельствах считаются легитимными. Партизанская война, которую когда-то называли «малой войной», не прекращала свое развитие с XIX века, когда в Германии и Испании формировалось народное сопротивление войскам Наполеона. В эпоху деколонизации распространились герильи. Но сегодня эти асимметричные войны стали всеобщим явлением. Главные фигуранты конфликтов, развертывающихся сегодня в мире, — это уже не только государства, но и инфра — или пара-государственные образования, члены которых не носят униформы. И хотя государства всегда обличали партизан, называя их «террористами», сегодня именно террористы продолжают традиции партизан.

Различие между старыми и новыми партизанами связано с глобализацией. Терроризм также детерриториализировался. Карл Шмитт приписывал партизанам «теллурический» характер, который сегодня не обязательно связан с террористами. Последние сегодня зачастую уже не действуют в границах одного-единственного государства. Напротив, «планетарный терроризм» переходит из одной страны в другую: его полем действия стала вся Земля. Но в остальном террорист выказывает все те качества, что закреплялись Шмиттом за партизаном: нерегулярность, сильнейшую политическую ангажированность, обостренное чувство легитимности, радикальным образом противостоящей легальности, рассматриваемой в качестве несправедливости или учрежденного беспорядка. «В случае современного партизана, — писал Шмитт, — обе пары противоположностей (регулярно-нерегулярно, легально-нелегально) большей частью стираются и пересекаются».

«В дьявольском круге террора и антитеррора, — замечал он также, — подавление партизана часто является только отражением самой партизанской борьбы». Столкнувшись с нерегулярностью, государства и в самом деле вынуждены усвоить методы нерегулярной борьбы. Они должны пойти против своих законов, вводя чрезвычайные меры, например те, что были задействованы в США после терактов 11 сентября 2001 года (Patriot Act, создание лагеря в Гуантанамо, и т. д.).

Нам, конечно, известно, что в мысли Шмитта фундаментальную роль играет исключительное положение (или чрезвычайная ситуация). Исключительное положение, по Шмитту, является политическим эквивалентом чуда в теологии — внезапным событием, которое нарушает «естественные законы». Шмитт упрекает либеральных конституционалистов и сторонников юридического позитивизма в том, что они считают, будто политическая жизнь страны является вопросом лишь норм и правил, определенных Конституцией, и не понимают, что заранее определенные нормы не могут применяться к исключительному положению, по природе своей непредвиденному. Исключение невозможно предвидеть, как и средства, которые нужно будет использовать в исключительном случае. Только суверенная власть может их применить. Суверен — это тот, кто решает в исключительном положении (и о нем самом). И наоборот, если знаешь, кто принимает решения в исключительном положении, значит уже знаешь, где место суверенности.

Но, вопреки утверждениям, на которые сподобились некоторые авторы, это не означает, что Карл Шмитт является «отцом» исключительных мер, которые в западных странах тяготеют к ограничению публичных свобод и выстраиванию общества всеобщего надзора под предлогом борьбы с терроризмом. Действительно, исключение по определению должно быть исключительным, но сегодня о нем это можно сказать все меньше.

Развитие войны и международного права — другой сюжет размышлений. «Гуманитарные войны» позволяют нам сегодня понять, что войны превращаются в полицейские операции, нарушающие суверенитет государств. Карл Шмитт в точности предугадал то, как постепенно стираются все традиционные различия между тылом и фронтом, бойцами и гражданскими лицами, регулярными войсками и нерегулярными, полицией и армией, внутренними делами и внешними. В конечном счете, в нашу эпоху, когда «горячий мир» пришел на смену «холодной войне», исчезает и сама граница между войной и миром: когда пушки умолкают, война продолжается средствами пропаганды и «переобучения». Таким образом, теряется из виду то, что целью войны является мир.

Работы Карла Шмитта, в частности «Поворот к дискриминационному понятию войны» (1938), позволяют понять то, что «гуманитарные войны», являющиеся дискриминационными, в значительной мере соответствуют возврату к «справедливой войне», как ее понимали средневековые теологи.

Определяя отношения между государствами, старое право народов (ius publicum europaeum), которое благодаря Вестфальскому договору положило конец религиозным войнам, трактовало войну в том смысле, что каждый ее участник имел основания отстаивать свое право: justus hostis (справедливый, то есть законный враг), а не justa causa (справедливое дело). Именно это позволяло удерживать войну в определенных границах, отсюда и значимость jus in bello (права на войне). Дискриминационная война, воскрешающая «справедливую войну» Средних Веков, — это война, на которой jus ad bellum (право на войну) берет, напротив, верх над jus in bello. Враг отныне — не противник, который в других обстоятельствах мог бы быть и союзником. Теперь это абсолютный враг. Представляемый дьяволом, преступником, олицетворением Зла, он воспринимается в качестве врага человеческого рода, с которым нужно не только сражаться — его необходимо уничтожить. В таком случае против него можно использовать любые средства — экономические санкции, бомбежки мирного населения и т. д., поскольку речь более не о том, чтобы вести с ним мирные переговоры, ведь допускается лишь безоговорочная капитуляция. Шмитт показывает, что идеологические и «гуманитарные» войны современности, дисквалифицирующие врага на моральном основании и не рассматривающие его в качестве противника, с которым воюют, предполагая при этом, что у него могут быть свои резоны, переняли эстафету у религиозных войн. Они отличаются той же безжалостностью и тотальностью.

Желая разработать новую теорию международного права, понимаемую в качестве «конкретного порядка», Шмитт в то же время понимал, что невозможно восстановить старое jus publicum europeum: в небытие ушел сам международный евроцентричный порядок, построенный на чисто государственных основаниях. Именно по этой причине он выступил за «опространствование» политических распрей, поддержав старый принцип «cujus regio, ejus religio» («чья земля, того и вера»). Отсюда его теория «Großraum» (большого пространства), заявленная уже в 1938 году — затем её будут яростно критиковать идеологи СС, особенно Вернер Бест и Райнхард Хён. Европа, как утверждал он, должна организоваться в виде большого пространства, чей естественный геополитический центр составляет немецкая империя, и выработать нечто равнозначное американской Доктрине Монро, в соответствии с которой США с 1823 года запрещают присутствие любых иностранных военных сил в северо — и южноамериканском пространстве. Шмитт выступал за «плюриверсум», то есть многополярный мир, а не «универсум», мир, объединенный под властью одной-единственной сверхдержавы. И эта альтернатива сегодня тоже как никогда актуальна.

Свою наивысшую форму эти взгляды обрели в великой книге, опубликованной в 1950 году, — в «Номосе земли в прав народов Jus Publicum Europaeum», в которой Шмитт задается вопросом о новом мировом порядке, который должен сложиться после распада ялтинской системы, в 1945 году пришедшей на смену вестфальской системе и евроцентричному порядку государств, учрежденному открытием Нового Света.

Однако некоторые авторы полагают, что в работах Шмитта можно найти и другие весьма актуальные наблюдения. Для определенного числа «левых шмиттеанцев», таких как Данило Дзоло, Шанталь Муфф, Гопал Балакришнан и многие другие, главная заслуга Шмитта в демонстрации того, что само понятие «либеральной демократии» является оксюмороном. Карл Шмитт, враждебно относившийся к парламентской либеральной демократии, которую он, подобно Доносо Кортесу, сводит к «вечным прениям», противопоставляет либерализм демократии, чем в определенной степени повторяет жест Руссо, особенно в том, как последний критиковал представительство. «Чем более демократия представительна, — писал он в своем категоричном тоне, — тем менее она демократична» («Духовно-историческое состояние современного парламентаризма», 1923). Представительство, будучи по природе своей олигархическим, в действительности, отчуждает суверенность народа. Шмитт же выступает за демократию плебисцитарного типа, то есть за прямую демократию участия. По его словам, в демократическом обществе решения правителей должны выражать волю управляемых. Именно такое отождествление является отличительным признаком демократии. Голосование (или «одобрение») — не более, чем средство ее проверки. С другой стороны, демократический принцип — это не свобода, а равенство: граждане могут обладать разными способностями, но в качестве граждан они политически равны.

Другие же считают, и не без оснований, что противопоставление Карлом Шмиттом Земли и Моря может помочь в понимании глубинной природы эпохи постмодерна, которую Зигмунд Бауман определил как «жидкую современность». В 1942 году в своей небольшой книге «Земля и море» Шмитт и в самом деле разработал диалектику теллурического и морского, выводы которой весьма многозначительны. Политика предполагает границу, то есть она относится к Земле. Тогда как Море не знает границ, ему известны потоки и течения. Оно относится к торговле и экономике. Теллурическая логика и морская логика обнаруживаются в геополитике — в секулярных столкновениях океанских держав (вчера это была Великобритания, а сегодня — США) и континентальных (Европа и Россия).

Наконец, важно подчеркнуть, что различие друга и врага, являющееся подлинным лейтмотивом мысли Шмитта, отсылает не только к возможной угрозе. Оно является тем, что конкретно учреждает политическое существование народа. Народ предполагает наличие содержательной идентичности, разделяемой таким образом, что члены политического сообщества должны ощущать, что в случае необходимости они будут готовы сражаться и умереть за сохранение бытия этого народа. То есть гражданское и политическое сообщество должны совпадать. Начало Конституций покоится не в общественном договоре, а в воле народа, существующего в качестве политического сообщества, желающего выступить учреждающей властью, чтобы определить конкретную форму своего коллективного существования.

Несмотря на критику, которой Карл Шмитт, конечно, продолжает подвергаться, именно по всем этим причинам, которые мы здесь кратко перечислили, он по праву остается тем, кого многие большие умы из самых разных сфер знания считают «последним великим классиком» (слова Бернарда Вильмса), равным Макиавелли, Гоббсу, Локку и Руссо.

Ален де Бенуа