Война

Алексей Юрьевич Булатов, 2018

Вот представьте себе, что у вас есть технологии даже не этого века, а следующего. Вы попадаете во времена Великой Отечественной Войны. Первое желание помочь, закончить эту войну как можно быстрей. И вроде бы все понятно, кому помогать и как. Вот Леха попадает в измерение, которое зеркально с нашим но с хроно-сдвигом до времени Великой Отечественной Войны. И попав на эту войну, он вдруг понимает, что во-первых, он не может ничем помочь, а во-вторых, не хочет…Серия Между Мирами.Содержит нецензурную брань.

Глава 3. Вниз и в плен

Рано утром меня разбудил Колян. Я спал в его сарайке-лаборатории без окон. И потому мне опять показалось, что я только уснул и меня тут же разбудили.

— Пойдем, умоешься и в путь. Я тебе воды нагрел.

— Какой воды, где нагрел? — спросонья я не сразу сообразил, о чем он говорит.

— Умыться, зубы почистить. Я бойлер-то еще тут не установил, поэтому по старинке — чайник на газу. Сейчас в баньке все готово — и позавтракать, и умыться. Мы тут в деревне рано встаем. Корова, будь она не ладна, лучший будильник. Я по ночам работаю, поэтому и сплю тут, в лаборатории. А Лиля мне в бане накрывает и не трогает меня.

— Ну пойдем, пойдем, — сказал я, вставая. — Ты сумку мою принеси — мне переодеться нужно.

— Уже все принес. Сумка тяжелая, что у тебя там, патроны? — хотел пошутить Колян.

— Да, и ППШ.

— Ого, ты и впрямь на войну собрался? Полностью экипирован…

— Да, только Арсен говорит, что патроны — дерьмо, нужно менять. А как я их поменяю? Я вообще не понимаю, зачем туда иду.

— Так не ходи.

— Ну уж нет, схожу ненадолго, гляну, что там. Все-таки интересно побывать на Великой Отечественной. В реально существовавшем историческом прошлом я еще не был — все в каких-то мистических мирах, а тут прямо наш, зеркальный. Интересно ведь.

— Хорошо, я пойду ключ поставлю, а ты завтракай, — Колян прошел к правой стене, где на полке стояла золотая пирамидка. Я смотрел на нее и сомневался, что пирамидка из чистого золота весом килограмм десять может стоять вот так запросто. С другой стороны, почему бы и нет, ведь сам сарай — это, по сути, сейф, который вскрыть очень непросто.

Я вышел на улицу и поежился. Ранее весеннее утро не самое приятное время. На улице было зябко, небо светилось холодной синевой, и умываться не было никакого желания. Но когда я зашел в баню, стало легче. Там все еще было очень тепло и остро пахло парной. На столе стояла полная чашка молока и тарелка яичницы с колбасой. Я быстро умылся, почистил зубы и побрился. Когда в следующий раз получится побриться удобным станком «Джилет», неизвестно, а бриться ножом (или чем там брились шестьдесят лет назад?) то еще удовольствие.

Позавтракав, я открыл сумку и начал изучать ее содержимое. Вещи были, видимо, откуда-то с «Мосфильма». Такие трусы я видел только в старых черно-белых фильмах — черные парашюты с двумя трубами, в которых мужские причиндалы болтаются свободно и независимо. Назначение майки было для меня тайной только до тех пор, пока я не надел свитер. Но в целом выбирать было не из чего и незачем, поэтому я продолжил экипироваться.

Портянки немного смутили меня: понимание, как ими пользоваться, было, а вот навыка завязывать — нет. Но я справился. Закончив переодеваться, повесил на шею ППШ, посмотрел на себя в зеркало и заржал. Хотя, если убрать оружие и вещмешок, вид у меня был вполне деревенский. Под конец с удивлением обнаружил в мешке краюху намертво черствого хлеба, банку американской или английской тушенки, ложку и нож — Арсен внимательно поработал с деталями.

Находиться в бане в ватнике было невозможно. Я чувствовал, что пот начинает течь струями по спине, и вышел на холод, где встретил Коляна.

— Ого! Тебе только ордена не хватает для полноты картины. Красной Звезды как минимум.

— Так я же вроде в оккупированную часть попадаю.

— Штирлиц шел по улице Берлина и насвистывал «Варшавянку». И ни висящий ППШ, ни болтающийся за спиной парашют не выдавали в нем разведчика, — продекламировал Колян, и мы засмеялись.

— Пойдем, покажу тебе, где будет линза, в земле. Я сам, правда, никогда не ходил вниз, не знал просто, как оттуда вернуться.

— То есть как это — не знал?

— Пойдем, сам увидишь.

Мы подошли к месту, где Колян установил пирамидку. Пока линза формировалась, он рассказывал, как собирал золото для пирамиды:

— Я сам ее выплавил, в тигеле. Золото по ломбардам скупал — у них цена за лом самая низкая, да и не афишируют они это дело. Так что набрал быстро. Тигель сам сделал — несложная задача, хотя две тысячи градусов не так просто создать. Пришлось горелку на керосине мастерить. Но если тебе свой ключ будет нужен, с тебя пять килограммов золота, и я сделаю.

— Хорошо, спасибо.

Линза начала формироваться, и стало понятно, о чем говорил Колян. Она открыла пространство, и я увидел землю метрах в двух внизу. Как же я смогу вернуться? Во всех мирах, где я был до этого, меня утешала одна мысль — я всегда могу сбежать, если что. А тут такой возможности, видимо, у меня не будет. Потому что как минимум понадобится лестница, чтобы подняться на такую высоту. Но я утешил себя обещанием найти ее, если что, и обнял Коляна на прощание.

— Спасибо, Коль. Ты давай аккуратнее в своих экспериментах. И поцелуй Лилю от меня, по-братски.

— Смотри у меня! Это моя жена! — в шутку рассердился друг. — Ты тоже там аккуратнее, все-таки реальная война. Не затягивай — пару дней и назад, ко мне! А я тебе все напишу! Ждем, в общем, тебя.

Я не люблю долгих прощаний, поэтому отстранил Николая, бросил в линзу ППШ, за ним вещмешок и следом прыгнул сам…

Удар о землю оказался ощутимее, чем я предполагал. Стояла весна, и было существенно холоднее, чем в Родном. Приземлившись на ноги, я поскользнулся, не удержался и упал на спину. Воздух резко вышел из легких, перед глазами закружились звездочки. Я еще не успел вдохнуть, как вдруг увидел настоящего живого немца, который взглянул на меня с улыбкой и опустил приклад карабина прямо мне на лоб…

— Слышишь меня? Ты живой? — услышал я голос словно из космоса.

— Вроде живой, глазами двигает. — Дикая головная боль пронзила меня от макушки до копчика, и я, видимо, издал стон. Так как услышал явно радостный возглас:

— Да живой! Похоже, по кумполу его огрели — вон синячина на лбу аккурат размером с приклад.

Сознание неумолимо возвращалось, будь оно проклято. Возвращаться в это тело в такие моменты совсем не хочется. Уж лучше бы я бухал — просыпаться с бодуна хоть не так обидно, как приходить в себя с головной болью, которую никаким пивом не снимешь. Еще не открыв глаза, я прочитал на коммуникаторе о необходимости госпитализации. И отчет о выработке обезболивающего средства. «Это приятно, значит, скоро станет легче», — подумал я, а когда открыл глаза, увидел склонившихся надо мной людей.

Я лежал на соломе на земляном полу в каком-то подвале. Было очень сыро — ватник промок насквозь. Но не холодно, скорее, даже душно и жарко, а еще темно — свет проникал только в щели наверху. Людей почти не было видно. Я не стал включать ночное зрение, чтобы внимательнее рассмотреть их. И так понял, что оказался в плену, а это, видимо, мои сокамерники, тоже пленные. Один из них, сидевший прямо рядом со мной, увидел, что я открыл глаза, и спросил:

— Пришел в себя? Молодец. Хотя, если бы помер, может, и легче было бы. Как звать-то тебя?

— Алексей, — с хрипом в голосе выдавил я.

— А я Гриша. Ты как сюда попал-то?

— Да по глупости. Диверсант я. Забросили, должен был партизан найти и попался.

— Так ты их нашел, — засмеялся он грустно, — вот они, перед тобой, геройский партизанский отряд численностью пять человек. Временно находимся на задании по разведке данного подвала.

Гриша, видимо, шутил, чтобы разрядить обстановку.

— А сам-то ты откуда?

— С Канева я.

— Понятно, почти земляк, значит. В общем, крышка нам тут. Офицеришко по одному нас колет, что быков на шпагу, тореадор хренов.

— Что значит «колет»?

— Да он сабельщик ядреный. Вызывает нас всех и спрашивает, кто, мол, с ним сегодня сразится. Если победит, мол, свобода. И сабельку свою, значит, дает. Но сабелькой-то он хорошо своей владеет. Вчера Миколку проткнул насквозь, жалко пацана, молодой совсем. В следующий раз я пойду, но тоже, думаю, не справиться мне с ним.

Несмотря на всю незавидность ситуации, у меня появилась надежда выбраться отсюда. Хоть высота перехода была и недостижима, а из подвала я даже не видел другого измерения.

— А что у него за сабелька, как выглядит?

— Да что шашка у Чапая, только прямая и с чашкой. Ну, может, потоньше.

— Сабля, значит… А когда он бои-то свои устраивает?

— Да поутру обычно. А ты что, сабельке обученный, что ли?

— Да, спортсмен я. Так что у нас есть шанс, хоть и небольшой. Все-таки силу его я не знаю. Но на нашей стороне неожиданность — он нас явно недооценивает.

— Ага, глумится, гад, как может. Но, если ты его проткнешь, нас тут же всех положат. Он ведь, сука, врет, что свободу даст.

— А я его протыкать и не буду, я его в плен постараюсь взять. Но говорю же: шанс совсем небольшой. А сколько сейчас времени?

— Да кто его знает? Думаю, полдень, может, чуть позже. Миколу-то часов пять назад, утречком проткнули. Да, кстати, ты не серчай, мы провизию твою того, пожрали. Тебя, когда к нам определили, краюху и банку твою следом бросили. Мы тут ее с трудом открыли и схавали. Уж больно жрать охота было.

— Да не страшно, на здоровье, что вы, в самом деле? А что, немчура хавчика не дает?

— Когда и бросают кой-чего, но они же к нам хуже, чем к свиньям, относятся. Жрать тошно то, что дают. Вчера вон картофельных очисток кинули, сволочи. Ух, мне бы до них добраться, я бы голыми руками их всех!

— Голыми не надо. Если твой офицер не передумает, у нас будет шанс.

— Слышь, Серый, Леха говорит, что сабелькой владеет. Может, немца-то и одолеет. Нам бы не сплоховать.

— Да слышу я, чай тут не поле футбольное, все слышим. Так-то, конечно, план — дерьмо, но лучше такой, чем никакого. Я, Гриш, сам бы с голыми руками на них полез завтра, тошно тут в подвале дохнуть и ждать, пока эта сука тебя сабелькой проткнет. Мы все завтра собирались кинуться на них, — серая тень по имени Серега чуть шевелилась где-то впереди.

— А сколько нас тут?

— С тобой шестеро будет, — отозвался Григорий. — Ты-то как? По голове-то тебе здорово съездили, точно с сабелькой справишься?

— Постараюсь, вроде ничего. Мутит, конечно, но, думаю, к утру пройдет. А сколько немцев там?

— Трое обычно — офицер и двое солдат. У одного карабин, у другого МТшка. Но это во дворе, а так их тут порядочно в деревне расквартировано. Что они тут делают, непонятно. Мы тоже попались по глупости — за харчами в деревню пришли, а тут их сидит, почитай, целая рота.

В темноте раздался новый голос:

— Это староста деревенский, он нас сдал, не хотел, падлюка, геройский партизанский отряд харчевать!

— Ага, точно он! Ну, погоди, выберемся — покажем тебе, что такое геройский Черкасский партизанский батальон.

— Да погодите вы, горячие головы, — остановил Гриша. — Еще выбраться нужно, разобраться. Так-то он нам помогал всегда, а тут сдал… Может, и не виноват он вовсе.

Конец ознакомительного фрагмента.