Государь Петр I – учредитель Российской империи

Алексей Шишов, 2020

Нет, пожалуй, в истории русской другой такой яркой и противоречивой фигуры, как царь Петр Алексеевич, он же Петр Первый и Петр Великий. Первый император, реформатор и гулена, властитель и ремесленник, тиран, уважавший знающих и умелых, невзирая на происхождение, и мудрый законодатель… Он перетряхнул всю страну, изменил направление ее движения. О жизни и деяниях государя подробно рассказывает новая книга известного писателя-историка.

Глава 2

Стрелецкий бунт. Троецарствие. Жизнь в Преображенском. Царствование Иоанна и Петра. «Потешные» полки. Царевна Софья. Немецкая слобода. Воинские утехи. Кожуховский поход

Со смертью третьего Романова — обладателя шапки Мономаха на российском престоле возник династический кризис, грозивший государству большими потрясениями. Как внутренними, так и внешними. Ясного и точно сформулированного закона о престолонаследии тогда не существовало. Претендентов же на престол законных по мужской линии было двое — 16-летний царевич Иван и 10-летний царевич Петр.

Но ни тот, ни другой не были способны управлять царством. Первый в силу видимой слабости здоровья и по умственному развитию. Второй — по малолетству. Хотя уже разительно отличался от старшего брата сильными чертами характера: настойчивостью, упрямством, сообразительностью, смекалкой и любознательностью, не жалуясь при этом на здоровье.

За каждым из царевичей стояли могущественные боярские роды — Милославские и Нарышкины, каждый со своими сторонниками. И те и другие были готовы к самой решительной, бескомпромиссной борьбе за высшую власть. Они прекрасно понимали, что в противном случае их ждет бесчестие, ссылки, заточение, лишение поместий и, вполне возможно, жизни. Причем речь шла не об отдельных личностях, а о двух многочисленных семействах, немало лет соперничавших между собой при царском дворе.

Смерть царя Федора Алексеевича сделала положение Милославских более затруднительным, чем Нарышкиных. Они уже не имели сколько-нибудь сильных и решительных личностей, способных умело действовать в той непростой династической ситуации. Все же такой лидер у них нашелся — царевна Софья Алексеевна, шестая дочь Тишайшего от Марии Милославской.

Она резко выделялась среди других царевен. Родившись в 1657 году, Софья затворницей просидела до двадцати лет в царском тереме. Обычный путь оттуда царевнам лежал в престижный женский монастырь. Софья же сама выбрала себе иной путь, решившись бороться за «царство», хотя в конечном итоге оказалась в положении проигравшей.

В юности она стала прилежной и способной ученицей знаменитого Симеона Полоцкого, обучавшего царских детей. В ее сильном характере переплетались старозаветные и вполне современные черты женщины своего времени. С одной стороны, Софья читала толстые церковные книги, обожала жития святых, много общалась с юродивыми и старицами, во множестве кормившихся при царском дворе. С другой стороны, царевна, обладая любознательностью и острым умом, хорошо писала, сочиняла стихи, была знакома с латынью и свободно владела польским языком.

Историк Н.М. Карамзин через полторы сотни лет писал, отзываясь о литературных трудах (!) русской царевны, схватившейся за власть с Петром Великим, следующее: «Софья занималась и литературой, писала трагедии и сама играла их в кругу приближенных. Мы читали в рукописи одну из ее драм и думаем, что царевна могла бы сравниться с лучшими писательницами всех времен».

Но для борьбы за власть на Руси от характера царевны требовались иные черты личности. Сам Петр I Алексеевич так отзывался о своей жаждущей высшей власти старшей сестре: «Жаль, что при великом уме своем имеет она великую злость и коварство…»

Петр I был не одинок в подобных отзывах современников. Его дипломат Андрей Матвеев, родной сын Артамона Матвеева, отзывался о царевне Софье весьма нелестно, обличая ее «высокоумие, хитрость, зависть, сластолюбие и любочестие». Книгохранитель Московского печатного двора Сильвестр Медведев называл ее «больше мужского ума исполненная дева».

Более правдивую характеристику царевне Софье для ее времени мог дать, пожалуй, только посторонний человек. Таковым оказался француз Невиль, оказавшийся в Москве под видом польского посланника. Он отозвался о царской дочери так: «Эта принцесса с честолюбием и жаждой властолюбия, нетерпеливая, пылкая, увлекающаяся, с твердостью и храбростью соединяла ум обширный и предприимчивый».

Царевна не отличалась внешней красотой, была тучна, круглолица, обладала, в отличие от ее братьев по матери, крепким здоровьем. Хотя при отцовском дворе соблюдались порядки и обычаи Домостроя, девица Софья открыто завела себе фаворита в лице женатого князя Василия Васильевича Голицына. Она прочила ему завидную судьбу.

В борьбе за власть у царевны Софьи Алексеевны нашлось немного деятельных сторонников. Среди них выделялся лишь князь Иван Андреевич Хованский из рода Гедиминовичей, опора раскольников при царском дворе. Он оказался у Софьи тем преданным человеком, который был готов исполнить ее самые щекотливые поручения.

Московский люд прозвал его за «шумную» деятельность и умение говорить «красное слово» Тараруем. В русской столице имя князя было у всех «на слуху», что свидетельствовало о личной популярности среди горожан этого знатного человека. Ко всему прочему, Хованский-старший породнился с Милославскими, женив своего среднего сына Андрея на сестре Софьи Екатерине Алексеевне.

И во главе лагеря противников Милославских оказалась женщина, мать малолетнего Петра Алексеевича — Наталья Нарышкина. По свидетельству друга ее сына князя Бориса Куракина, вдовая царица была женщиной «доброго темпераменту, токмо не была ни прилежная и не искусная в делах и ума легкого». То есть в истории она не смотрится такой сильной личностью, какой являлась царевна Софья. Но ее и сына поддерживали образованные и способные люди — Артамон Матвеев, Иван Языков, Апраксин, высшие духовные лица.

Когда царь Алексей Тишайший ушел из жизни, Нарышкины и их сторонники обратились к патриарху Иоакиму с предложением обратиться к народу с Красного крыльца Кремлевского дворца с вопросом: «Кому быть царем всея Руси? Царевичу Ивану или царевичу Петру?»

В той непростой ситуации это был, пожалуй, самый верный шаг к разрешению вопроса о престолонаследии. Патриарх, не питавший особых симпатий к Милославским, так и поступил, обратившись к огромной толпе москвичей, толпившихся в Кремле у царского дворца по печальному случаю. Народ в ответ на обращение патриарха достаточно единодушно прокричал: «Петра! Петра! Петра!..»

Так десятилетний Петр I Алексеевич Романов был провозглашен российским самодержцем, царем, обладателем шапки Мономаха. Но перед тем как многотысячная толпа московского люда «выкрикнула Петра на царство», вопрос о престолонаследии был решен на совещании Земского собора, на котором присутствовали члены Боярской думы и патриарх, предложивший избрать на царство кого-либо из двух братьев.

Автор «Гистории о царе Петре Алексеевиче» князь Б.И. Куракин, по близким и свежим воспоминаниям участников того события, пишет следующее: «…Стало быть несогласие, как в боярех, так и площадных: один одного, а другие другова. И по многом несогласии избрали царем царевича Петра Алексеевича».

Об ожесточенности споров на самом высоком уровне свидетельствует такой факт. Приверженцы Петра — князья Борис и Иван Алексеевичи Голицыны и князья Долгорукие, отправляясь в Кремлевский дворец по случаю кончины царя Федора Алексеевича, надели под платье панцыри. Они опасались, что спор с Милославскими дойдет до ножей.

…Казалось бы, все становилось на свои места. Вдовая царица Наталья Кирилловна становилась опекуншей севшего на престол малолетнего сына и временной правительницей государства. Боярин Артамон Матвеев, как и при царе Федоре Алексеевиче, становился первым человеком в правительствующей Боярской думе.

Нарышкины сразу же возвышались, а Милославских ждала неизбежная опала. Если не всех, то многих. Царевне Софье, пусть и не сразу, оставался один-единственный традиционный путь — в монастырь, скорее всего в столичный Новодевичий. Разумеется, там ее ожидала судьба не родовой монахини, но все равно затворницы, лишенной светского образа жизни. Но тут в дела государственные вмешались московские стрельцы.

Полки нового иноземного строя еще не стали основной массой государственного войска. В 1681 году насчитывалось 55 тысяч стрельцов — московских и городовых. Большая часть их квартировала вдали от столицы. Стрелецкие приказы (полки) являлись огнестрельной пехотой. Лишь один полк — «Стремянной» (или «царский»), небольшой по численности, был конным и имел дополнительно на вооружении саадак — лук со стрелами.

На то время из общего числа стрелецкого войска в Москве числилось 22,5 тысячи человек. Это были привилегированные ратные люди. Они получали (в отличие от городовых стрельцов) за службу довольно регулярно «царское жалованье» деньгами, хлебом, солью и сукном на платье. Имели одинаковое вооружение и одежду, цвет которой различался по полкам (красный, белый, голубой, ярко-зеленый, малиновый). Одевались в нарядный длиннополый подпоясанный кафтан, сафьяновые, большей частью желтые сапоги и бархатную шапку с собольей опушкой.

Каждый из рядовых стрельцов был вооружен пищалью — ручницей, саблей и бердышом, с которого в огневом бою велась стрельба стоя. Через плечо висела белая берендейка — ремень с подвешенными к нему пищальными зарядами. Реально в столице весной 1681 года находилось 19 стрелецких полков численностью в 14 198 человек. Численность полка тогда не превышала сотни человек с огнестрельным оружием.

Прожить на одно жалованье, которое к тому же выплачивалось нерегулярно, московские стрельцы с семьями не могли. Поэтому им разрешалось «царской волей» держать торговые лавки на городском посаде, заниматься ремеслом. Каждая семья имела в стрелецких слободах свою усадьбу с огородом и садом.

Стрельцы, подобно казакам, управлялись «кругом». Но полковых командиров назначали боярские власти. Те часто злоупотребляли начальственным положением над подчиненными: присваивали полковые деньги, заставляли стрельцов работать на себя, строго наказывали неугодных.

Сильное брожение в московских полках началось еще в последние годы жизни царя Алексея Михайловича. За четыре дня до его смерти стрельцы подали ему челобитную с жалобой на своих корыстолюбивых полковников, среди которых особо отличался Семен Грибоедов. Через шесть дней, уже после смерти государя, была подана новая челобитная. В ней говорилось:

«На наших землях, на наши деньги полковники выстроили себе загородные домы; посылают наших жен и детей в свои деревни, чтобы пруды копать, плотины и мельницы строить, дрова рубить; нас самих употребляют на самые тяжелые и грязные работы, побоями принуждают на собственный наш счет покупать себе цветные кафтаны с золотыми нашивками, бархатные шапки и желтые сапоги; государева жалованья нам не выдают и много вычитают из денег и хлебных запасов».

Нарышкины в те тревожные дни, особенно братья царицы, занимались дележом государственных постов. И потому они не желали видеть назревавшего бунта в стрелецких и солдатских выборных полках столичного гарнизона. Это и послужило им самую плохую службу: только-только полученная державная власть уплыла из рук Нарышкиных.

Сложившейся ситуацией умело распорядилась царевна Софья и Милославские. Стрельцы теперь собирались не только на тайные сходки, но и на открытые совещания, обсуждая свои требования и вспоминая про прежние обиды. Московский гарнизон быстро превращался в пороховую бочку.

30 апреля 1682 года вооруженные стрельцы ворвались в Кремль и потребовали от боярской власти выдать им на расправу 16 военных командиров, особенно злоупотреблявших своим положением и восстановивших против себя не только стрелецкие полки, а весь столичный гарнизон.

Царица-регентша и ее ближние люди, растерявшиеся и бессильные против многотысячной толпы вооруженных людей, уступили ее требованиям. Виновных военачальников сняли с занимаемых постов и подвергли публичному наказанию кнутом. Казалось, что напряжение было снято.

Из ссылки был срочно вызван деятельный Артамон Матвеев. Он вместе с боярами — отцом и сыном князьями Долгорукими (главой Стрелецкого приказа и его товарищем, то есть заместителем), не владевшими ситуацией, высказался за применения сыска к бунтовщикам. Стрельцам стали из Кремля грозить силой и наказаниями. Но потушить только начинающее разгораться пламя Стрелецкого бунта не удалось.

Софья и князь Иван Хованский, становившийся среди стрельцов все более популярным человеком, не теряли время даром, стремясь не упустить выгодного момента. Царевна в борьбе за власть открыто сделала ставку на московских стрельцов, что впоследствии ее и погубило.

Стрельцам стали раздавать немалые деньги. В столице заговорили, что Нарышкины хотят истребить всех Милославских, а Москву отдать на прокорм иноземцам. Наконец был пущен слух, что брат царицы Иван Нарышкин «примерял» в Кремлевском дворце царское одеяние. И что в Кремле «тайно задушен добрый и благочестивый царевич Иван».

15 мая стрельцы и солдаты с оружием в руках — пищалями, бердышами и даже пушками, под звуки набата, с барабанным боем и развернутыми знаменами заняли Кремль. Был окружен царский дворец. Восставшие действовали по заранее намеченному плану, взяв столицу фактически в свои руки.

Стрельцы шумно потребовали показать им царевича Ивана. Царица Наталья Кирилловна, патриарх Иоаким и бояре вывели на Красное крыльцо царевича Ивана («тайно задушенного») и царя Петра I. Они были поставлены на всеобщее обозрение. Здесь же была и царевна Софья. Стрельцы кричали государю Петру Алексеевичу: «Свет ты наш!.. Объяви ты нам своего государева брата!.. Жив ли есть или мертв!»

Но успокоить бунтующих стрельцов их видом не удалось. Они потребовали выдать им изменников, имена которых были указаны в списке, составленном кем-то заранее. В нем на первом месте стоял боярин Артамон Матвеев, затем восемь Нарышкиных, начальник Стрелецкого приказа Юрий Долгорукий и его сын Михаил, князь Григорий Ромодановский.

Не получив утвердительного ответа, стрельцы, невзирая на бояр и даже самого патриарха, ворвались в Кремлевский дворец. Они сами стали разыскивать приговоренных ими же к смерти врагов Милославских. Их никто не удерживал: служилые люди, находившиеся во дворце, частью разбежались, частью попрятались.

Жертвами самосуда стали Артамон Матвеев, князья Долгорукие, два брата царицы — Иван (на его выдаче настояла царевна Софья) и Афанасий, еще несколько знатных людей. Они погибли от бердышей и копий, будучи в буквальном смысле растерзаны разъяренной толпой служилых людей.

Весь этот кровавый беспредел творился на глазах 10-летнего Петра, оставшись до конца жизни неизгладимой страницей в его памяти. Очевидцы тех кремлевских сцен не смогли при этом не заметить царственной твердости царя Петра Алексеевича: он не изменился в лице при виде той жестокой расправы, только хмурил брови. Но те майские ужасы врезались в его память неизгладимо, что и скажется впоследствии в его государевых расправах.

В Судном и Холопьем приказах бунтующая толпа уничтожила все кабальные акты. Самым лучшим доказательством продуманности и хорошей организованности Стрелецкого бунта 1682 года стало то, что грабежей и погромов домов «убиенных», людей богатых и знатных, на этот раз не случилось. В других случаях народных волнений, в том числе и в столице, такое случалось почти всегда. Известно, что пострадал (был разграблен) только двор князей Долгоруких.

Стрелецкий бунт продолжался три дня — с 15 по 17 мая. Но всесилие стрельцов в Москве продолжалось до начала осени того года. За это время они получили задержанное за многие годы жалованье. Из Кремля им делали богатые подарки. С их бывших полковников взыскивали, нередко с помощью батогов, удержанные со стрельцов и солдат деньги — опять же, по заранее составленным спискам и возвращали их обиженным.

Государство задолжало стрельцам и солдатам большую часть жалованья, начиная с 1645 года. «Заслуженные деньги» составляли огромную сумму в 240 тысяч рублей. Для того чтобы ее выплатить, приказано было собирать «со всего государства» деньги и серебряную посуду, из которой было «указано делать деньги». Царская казна смотрелась пустой.

Царевна Софья сумела сделать так, что «заслуженные» и «наградные» (по 10 рублей на человека) стрелецким и солдатским полкам выдавала она сама. Это делало ее в глазах военных людей столицы «доброй царевной», на которую можно было положиться.

Московские стрелецкие полки стали именовать «надворной пехотой». В честь их «государственных заслуг» во время событий 15–17 мая на Красной площади соорудили «столп» (каменный столб — обелиск). В отечественную литературу Стрелецкий бунт 1682 года вошел под названием «Хованщина». Стрельцы на политическую власть в стране не претендовали. В ходе тех событий во главе их оказались отец и сын князья Хованские. Они и возглавили, в силу большой личной популярности в столичном гарнизоне, приказы Стрелецкий, Сыскной и Судный.

Нарышкины оказались разгромленными своими противниками Милославскими. Стрельцы продолжали диктовать свою волю кремлевским правителям. 23 мая Боярская дума и Священный собор объявили Ивана V Алексеевича первым царем, а Петра I — вторым царем. Были определены их обязанности: Ивану — править в Московском государстве, Петру — принимать послов и ходить на войну против неприятелей.

Были спешно изготовлены еще одна корона, скипетр и держава. После этого Ивана V и Петра I короновали на царство со всей полагавшейся по такому случаю торжественностью. Так началось совместное царствование Ивана V и Петра I, которое продолжалось 14 лет — до начала 1696 года, до смерти русского царя Ивана V Алексеевича Романова. К слову сказать, младший брат относился к нему с большим уважением и ни в чем не «ущемлял» его прав.

29 мая «партия» Милославских торжествовала новую победу над Нарышкиными. В этот день царевна Софья Алексеевна объявляется правительницей Московского царства при малолетних государях Иване V и Петре I. То есть становится полноправной регентшей. Теперь имя «великой государыни, благоверной царевны и великой княжны Софьи Алексеевны» стали писать на всех указах вместе с именами обоих царей. Наталья Кирилловна правительницей уже не являлась, «передав» власть регентши своей падчерице.

Главой боярского правительства стал фаворит правительницы князь Василий Голицын. Он возглавил Посольский и ряд соединенных с ним приказов, а также Иноземный и Рейтарский приказы. Фаворит получил титул «дворового воеводы, ближнего боярина, наместника Новгородского, царственной большой печати и великих посольских дел оберегателя».

На этих важнейших государственных постах князь В.В. Голицын удержался до 1689 года. Он содействовал развитию торговли и ремеслам в стране, добился заметного улучшения внешнеполитического положения России, сумел в 1686 году заключить «вечный мир» с Речью Посполитой и не позволил царству ввязаться в военный конфликт на Балтике.

Первые месяцы правления Софьи делали ее власть в столице призрачной: там хозяйничали «буйные» стрельцы во главе с князьями — отцом и сыном Хованскими. Они не изменили своего независимого от Кремля поведения, хотя их и пытались задобрить раздачей денег и обещанием наград.

После майского Стрелецкого бунта активизировались раскольники, которых поддерживали все те же князья Хованские. На их стороне оказались «старые стрельцы Титова полка». Чтобы предупредить открытое «возмущение» раскольников, правительница Софья вместе с патриархом в июне 1682 года разрешила провести в Кремле диспут о вере духовных владык со старцами раскольников во главе с расколоучитилем Никитой Пустосвятом.

На проведении такого духовного состязания настояли московские стрельцы, среди которых оказалось немало раскольников. Спор духовных владык со старцами не привел ни к каким результатам. Через неделю Пустосвята с его ближними учениками схватили и бросили в застенок. Расколоучителя казнили, его учеников-старообрядцев отправили в ссылку, и таким образом религиозная проблема, вставшая перед Кремлем, получила должное разрешение.

Разделавшись с раскольниками, правительница Софья взялась за московских стрельцов. Если раньше для борьбы с Нарышкиными она всецело опиралась на них, то теперь в борьбе со стрелецким самоуправством царевна решила опереться на служилое дворянство. Действовала она на удивление современникам решительно.

19 августа великая государыня правительница Софья Алексеевна вместе с царями Иваном V и Петром I удалилась из столицы сперва в село Коломенское, оттуда в Савво-Сторожевский монастырь, а затем в Троице-Сергиев монастырь. Оттуда по уездам стали расходиться указы о сборе поместного дворянского ополчения под стены богатейшего и влиятельнейшего на Руси монастыря, представлявшего собой сильную каменную крепость.

В Смутное время Троица выдержала сильную осаду тушинцев и «людей польского короля»: те так и не смогли взять монастырь силой оружия. Поэтому место сбора поместного ополчения царевной Софьей и ее советниками было выбрано отнюдь не случайно.

Когда вооруженных дворян «для защиты царей» собралось достаточно много, царевна Софья вызвала из Москвы к себе начальника Стрелецкого приказа князя Ивана Хованского с сыном Андреем. Их схватили по пути и казнили в селе Воздвиженском по обвинению в связях с раскольниками-старообрядцами. В тот же день, 17 сентября (день именин Софьи), головы были отрублены и у 37 сподвижников Хованских. Двух других сыновей князя — Петра и Ивана отправили в ссылку.

Казнь вожаков привела московских стрельцов в шоковое состояние. Опомнившись, они укрылись за кремлевскими стенами, решив дать бой боярам. Но сила теперь была не на их стороне. Вокруг Москвы, перекрыв дороги к ней, с полками дворянского конного ополчения стояли бояре и воеводы князья Андрей Голицын и Петр Урусов, Алексей Шеин и Иван Волынский.

В начале ноября 1682 года правительница Софья Алексеевна с царями вернулась из Троицы в столицу. Ее сопровождали многочисленные дворянские отряды. Теперь уже она от имени Ивана V и Петра I стала диктовать свою волю стрельцам. Для начала срыли на Красной площади «столп», а полкам запретили собираться «кругом». Главой Стрелецкого приказа был назначен Федор Шакловитый, который становится правой рукой царевны, а впоследствии и ее фаворитом.

Начинается чистка стрелецкого гарнизона Москвы. В первопрестольном граде остаются только семь самых надежных полков. Остальные рассылаются для несения гарнизонной службы в порубежные города. На их место с окраин государства призываются пять полков городовых стрельцов, ранее располагавшихся на далеких окраинах (из городов Украинных).

Так начиналось семилетнее правление Русским царством Софьи Алексеевны. После того как были утихомирены столичные стрельцы и учинена расправа над раскольниками, на первый план стали выходить внешнеполитические проблемы. Последовало подписание «вечного мира» с Речью Посполитой без всяких ей территориальных уступок. Глава Посольского приказа князь В.В. Голицын рассчитал все верно: польский король Ян Собеский очень нуждался в союзниках для продолжения войны с Османской империей. Потому он и признал за своей подписью «вечное право» России на Киев, Левобережную Украину и Смоленск.

Подписание «вечного мира» означало, что Русское царство (его в Европе называли Московией) вступало в «Священную лигу» — военный союз Польши, Австрии и Венеции против Турции. Москва обязывалась начать военные действия против султанского вассала — Крымского ханства. Тем самым в идущей войне отвлекалась от польских и австрийских владений крымская конница. Но, готовя поход на Крым, Россия тем самым защищала собственные пределы на юге, подвергавшиеся частым разбойным набегам крымских татар.

Петр I стал свидетелем того, как военная сила царства готовилась, таяла и возвращалась ни с чем из двух Крымских походов. Первый из них состоялся в 1687 году. В мае месяце, пока степные травы еще не успели выгореть, 100-тысячная армия с 350 пушками под командованием большого воеводы князя Василия Голицына выступила в поход на Крым. Войска сопровождали огромные обозы. Но уже в июне поход пришлось прекратить еще на далеких подступах к Перекопу. Едва ли не главной причиной стали степные пожары, вызвавшие бескормицу для десятков тысяч лошадей, и отсутствие питьевой воды. В русском стане погибло много людей. Из-за массового падежа лошадей пришлось бросить обозы.

В умышленном поджоге степи обвинение пало на малороссийского гетмана Самойловича, который не желал похода на Крым, боясь усиления Москвы. Корыстолюбивого и непопулярного среди украинского казачества гетмана низложили и вместе с сыном отправили по этапам в Сибирь. Новым гетманом Левобережной Украины стал Иван Мазепа, личный враг Самойловича. Пройдет время, и он станет «потаенным» врагом петровской России.

Василий Голицын, талантливый государственник, но бездарный полководец, отправил в Москву победное донесение о том, что крымский хан так и не решился вступить с ним в сражение, укрывшись за Перекопом. Софья организовала своему фавориту торжественную встречу в Москве как победителю.

Затем последовал второй Крымский поход 1869 года, который готовился намного серьезнее, чем первый. Он начался ранней весной, в мае. Общая численность русского войска на сей раз определялась разрядной росписью в 117 446 человек: московских чинов, дворян и детей боярских, солдат, копейщиков, рейтар и гусар, стрельцов, пушкарей и прочих воинских людей. 30–40 тысяч украинских казаков должен был привести с собой гетман Иван Мазепа. Войсковой «наряд» состоял из 350–400 легких пушек. Они прекрасно годились для отражения атак легкой на ход крымской конницы, но совсем не годились против перекопских укреплений. В этом состояла серьезная ошибка большого воеводы князя Василия Голицына.

На сей раз войска двигались не одним огромным каре, а новым походным порядком: авангард, большой полк и четыре «разряда». Теперь русской рати приходилось отбивать частые наскоки ханской конницы. На полевое же сражение неприятель не решился, укрывшись за Перекопом. Когда войска Голицына подошли к нему, то увидели перед собой первоклассную по тому времени крепость с турецким гарнизоном, подкрепленным конницей крымского хана.

Перед «канцлером и генералиссимусом» Василием Голицыным (так его называли иноземцы) встал вопрос: штурмовать Перекоп или нет? Ответ на него следовало дать без промедлений. Силы позволяли пойти на приступ, но тогда осадный стан пришлось бы раскинуть в безводной степи, да еще песчаной. Легкие пушки совсем не годились для осады, а тяжелых, крупного калибра орудий не имелось. Предстояли огромные осадные земляные работы, чтобы засыпать глубокий крепостной ров.

Простояв сутки под Перекопом, князь Василий Голицын приказал повернуть назад, домой. Современники и последующие исследователи называли Крымские походы 1687 и 1689 годов полностью неудачными. Однако европейские наблюдатели тех событий расценивали Крымские походы русской рати под начальством «большого воеводы» князя Голицына совсем иначе. Они называли поход огромной армии, где конница не составляла и половины ее численности, через Дикое поле с его бескормицей и безлюдьем несомненным достижением в области военного искусства.

В ходе походного движения были стерты с лица земли турецкие крепости на Днепре — Кызыкермен, Шахкермен и ряд других. Успешно отбивались нападения многотысячной крымской конницы, лучшей конницы турецкого султана. Отмечалась и высокая организация походного порядка русских войск.

Следует отметить еще одно немаловажное обстоятельство. Во всех военных столкновениях с Крымским ханством русская рать не предпринимала ранее активных наступательных действий за приделами пограничных засечных черт. На сей же раз Крымские походы засвидетельствовали изменение соотношения сил на южном порубежье Московского царства.

Когда князь Василий Голицын вернулся из второго Крымского похода, правительница Софья учредила манифест о награждении «первого воеводы» и участников неудачного военного мероприятия. Когда высочайший указ доставили Петру I на подпись, он отказался утвердить его. Им было сказано, что за позор ратных людей не награждают.

Царице Наталье Кирилловне стоило больших трудов уговорить заупрямившегося сына поставить подпись под высочайший указ. Тогда тот проявил характер в другом. По установленной традиции так и не состоявший полководец из княжеского рода Голицыных приехал с поклоном в царское село Преображенское, второй царь не принял ни его самого, ни походных воевод.

…В годы правления Софьи Алексеевны в 1862–1687 годах шли военные столкновения русских с китайцами на Амуре, куда казаки-землепроходцы и промышленники пришли из Забайкалья и Якутска. Выстроенная в 1651 году на амурском левобережье крепость Албазин — деревянный острог, окруженный рвом и валом, — неоднократно подвергалась нападениям китайских войск с осадой и артиллерийскими бомбардировками.

В 1685–1686 годах огромная китайская армия, пришедшая из Маньчжурии, осадила Албазин и подвергла его жестокому обстрелу из многочисленных пушек. В конце концов малочисленный гарнизон, у которого на исходе оказались огневые припасы и провиант (китайцы полностью уничтожили посевы русских близ города), вынужден был пойти на переговоры. Остатки албазинского гарнизона оставили крепость и ушли в Нерчинск. Китайцы разрушили поселение. Спустя немногое время Албазинская крепость, перекрывавшая Амур, была восстановлена. Китайские войска, пришедшие из Маньчжурии, вновь осадили городок. Москва начала долгие переговоры с Циньской империей…

Все же не внешнеполитические проблемы, война с Крымом, умиротворение московских стрельцов, борьба с раскольниками являлись главными проблемами для правительницы Софьи Алексеевны. Все годы ее властвования в Кремле свелись к схватке за захват и удержание державной власти. И в том противник был у царевны один-единственный. Второй царь Петр I Алексеевич подрастал, и с каждым годом близилось его совершеннолетие. А это ознало его автоматическое полновластие и уход в тень «великой государыни» Софьи Алексеевны. Ей в том иллюзий строить не приходилось.

…После кровавых майских событий 1682 года малолетнего Петра и его мать, вдову-царицу Наталью Кирилловну, удалили из столицы в подмосковное село Преображенское, где находился загородный царский дворец. Никакой роли в политической жизни государства они теперь не играли, хотя имя царя Петра I продолжало регулярно появляться на «государевых» грамотах.

Цари-соправители участвовали во всех официальных и церковных торжествах. Они хорошо усваивают состав богослужебного обихода кремлевской жизни. Но братьев Алексеевичей разнит отношение к окружающей жизни. Беспристрастный наблюдатель секретарь шведского посольства Кемпфер так описывает прием посла Швеции с участием царей Московии:

«В Приемной палате обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах под иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными каменьями. Старший брат, надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно; младший смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое; молодая кровь играла в нем, как только обращались к нему с речью. Удивительная красота его поражала всех предстоявших, а живость его приводила в замешательство степенных сановников московских.

Когда посланник подал верующую грамоту и оба царя должны были встать в одно время, чтобы спросить о королевском здоровье, младший, Петр, не дал времени дядькам приподнять себя и брата, как требовалось этикетом, стремительно вскочил со своего места, сам приподнял царскую шапку и заговорил скороговоркой обычный привет: “Его королевское величество, брат наш Каролус Свейский по здорову ль?” Шведскому дипломату Кемпферу одиннадцатилетний царь Петр I, если судить по его запискам, показался шестнадцатилетним юношей».

…Царевна Софья не баловала поселившихся в Преображенском опальных родственников по отцу деньгами, ссылаясь на скудность кремлевской казны. Но им «денежно» тайно помогали патриарх Иоаким, ростовский митрополит и влиятельнейший на Руси Троице-Сергиев монастырь.

В селе Преображенском маленький Петр I продолжал жить теми же военными забавами, что и в Кремлевском дворце. Считается, что уже в трехлетнем возрасте начинают обнаруживаться военные вкусы и наклонности царевича. Это находит выражение в его любимых «потехах» — играх и игрушках, которыми заполняется детская.

Есть рассказ о том, как отец поспособствовал тому, что военные утехи сына стали для него главной детской забавой. Когда царевичу исполнилось три года, один московский купец в день его именин преподнес царевичу в подарок маленькую саблю. Тот принял ее с необыкновенной радостью, тогда как на прочие подарки смотрел с интересом, но равнодушно.

Маленький Петр велел купцу себя приподнять, поцеловал его в голову и сказал, что он его не забудет. После этого царевич попросил отца опоясать его саблей, а купца чем-нибудь наградить. Государь Алексей Михайлович устроил в честь такого события небольшое дворцовое торжество. Вызванный духовник прочитал молитву, после чего отец опоясал трехлетнего сына саблей. Купец был пожалован званием «гостя». Это пожалование объявил ему сам царевич.

Сабля стала самой любимой игрушкой маленького Петра. Он долгое время не снимал ее с себя, часто засыпая с ней. Царь не мог не видеть тягу сына к воинским упражнениям. Он повелел собрать из дворянских детей несколько сверстников сына, сделать подходящее для них оружие и обучать воинским приемам. С этого времени ратные «потехи» стали любимым занятием для будущего первого всероссийского императора в Кремлевском дворце и во время поездок в государевы подмосковные села. Писатель Алексей Толстой так описывал первые «потешные игры» царя всея Руси:

«Смотря в окно, царица слабо всплеснула руками. По двору бежал Петр, спотыкаясь от торопливости. За ним — долговязые парни из дворцовой челяди, — с мушкетами и топориками на длинных древках. На земляном валу, — потешной крепостице, построенной перед дворцом, — за частоколом стояли согнанные с деревни мужики в широких немецких шляпах. Велено им было также держать во рту трубки с табаком.

Испуганно глядя на бегущего вприскочку царя, они забыли, как нужно играть. Петр гневно закричал петушиным голосом. Наталья Кирилловна с содроганием увидела Петенькины бешеные, круглые глаза. Он вскарабкался на верх крепостицы и, сердясь, ударил несколько раз мушкетиком одного из потешных мужиков, втянувшего голову в плечи…»

Необыкновенная тяга маленького царевича к воинским забавам немало удивляла окружающих его людей из числа не только придворных. Они не без удивления и размышлений говорили: «Что будет с этим ребенком царской крови, когда он придет в возраст?..»

Сохранились кремлевские дворцовые записи за 1675 год, в которых рассказывается об игрушках, которые изготавлялись для петровской детской. Среди них: два лука-«недомерочка», «топорок с обушком, топор простой, чеканец, пяток ножиков, топор посольский…». Затем к этим игрушкам добавляются «булавы, шестоперы, чеканы», «пушечка со станком и с колесцы потешная», 5 прапоров (знамен) тафтяных, 4 топора круглых, 3 топора с обушками, 2 топора простых, 2 буздухана, 2 булавы, 4 ножика, 2 пары пистолей и карабины».

Первым дядькой-воспитателем маленького царевича стал боярин Родион Стрешнев. Мать просила найти сыну учителя кроткого и набожного. Таким учителем стал подьячий Челобитного приказа Никита Зотов, «муж кроткий и смиренный, всеми добродетелями исполненный и в грамоте искусный».

Зотов научил царя «всея Руси» читать, писать, помнить некоторые тексты из богослужебных книг, дал отрывочные знания по истории и географии. «Учительный человек тихий, но бражник» Никита Зотов не был книжником, поэтому на уроках он ограничился заучиванием наизусть Священного Писания, в чем его ученик преуспел, и дружескими беседами, которые оба полюбили. Подьячий ориентировался в ходе обучения не на педагогический план, а на пожелания царственного ученика.

Когда Зотов с учеником прошел все первоначальные премудрости «всяких» наук, на следующем этапе «штудий» предстояло изучение латыни, греческого и польского языков, пиитики, риторики и диалектики. Этим должны были заняться ученые монахи Киево-Печерской лавры. Но Наталья Кирилловна почему-то подозревала их в близости к окружению царевны Софьи и потому приглашать новых учителей для сына не стала.

Так с 13 лет Петр, оставшись по тем понятиям недоучкой, остался предоставленным самому себе. Полученной свободой от «учений» он воспользовался с лихвой, обратив ее на военные игры и на все, что было с ними связано. Петр I так и не научился грамотно писать, делая в своих писаниях большое число грамматических ошибок. Но надо заметить, что будущий первый император России к концу жизни достаточно свободно владел тремя языками — немецким, польским и голландским. То есть он вполне обходился без переводчиков (толмачей).

По этому поводу историк В.О. Ключевский заметит: «И на том подьячему спасибо!» Здесь следует заметить: ученик сохранил к первому своему учителю известную долю благодарности: Никита Зотов закончит свою жизнь с титулом графа.

Любознательный, от природы одаренный и неутомимый в готовности черпать самые обширные знания, юный государь добывал их еще и из прочитанных книг, бесед со знающими людьми. Поэтому Петр I в зрелые годы поражал собеседников глубокими познаниями в кораблестроении, артиллерии, фортификации, военной тактике, истории и географии. Но в его знаниях с детства превалировали науки о военном деле.

Маленький царь Петр Алексеевич любил играть в войну, но только не оловянными солдатиками. Его товарищами по ратным играм стали «потешные» — его сверстники из знатных семей и дворцовая челядь годами заметно постарше. Государь «всея Руси» любил огненные потехи, то есть стрельбу из пищалей, пистолетов, пушек; сам старался что-то мастерить, строить земляные «фортеции».

Постепенно вокруг царя Петра оказались в числе комнатных стольников (их насчитывалось около сотни человек) «почитай все молодые люди первых домов. Это были родовитые Долгорукие, Стрешневы, Куракины, Трубецкие, Одоевские, Троекуровы, Апраксины, Репнины, Нарышкины, Плещеевы, Бутурлины, Урусовы, Головины… Придет время, и многие из них станут офицерами «потешных» Преображенского и Семеновского полков, родоначальников русской гвардии. Так составлялась «партия» Петра: развязка в противостоянии его со старшей сестрой неумолимо приближалась для последней.

В селе Преображенском при царице Наталье Кирилловне, то есть в ее свите, находились такие знатные люди, как князья Михаил Черкасский и Иван Урусов, дядя юного царя кравчий князь Борис Голицын. Они являлись не просто ее сторонниками, а еще и советниками.

Среди приближенных к юному царю значатся бояре Тихон Стрешнев, Иван Кондырев (начальник Конюшенного приказа) и Петр Шереметев-большой (начальник Оружейной палаты). Царь Петр считал своими друзьями Федора Апраксина и Федора Троекурова. Близким человеком к нему стал сын погибшего Артамона Матвеева — Андрей, получивший отличное образование. Андрей Матвеев был известен среди иностранцев, живших в Москве, еще и тем, что «жена его была единственная русская женщина, которая не румянилась».

Правительница Софья и ее окружение снисходительно посмеивались над «потешными» чудачествами второго царя. Они к тому же видели, что военные забавы отвлекают его от любого участия в государственных делах, кремлевских официальных и духовных церемониях. Некоторые исследователи считают, что сам Петр I сознательно давал повод так думать о нем за кремлевскими стенами.

Но Петр быстро взрослел и мужал не в пример своему старшему брату, первому царю Ивану V. В окружении царевны Софьи заговорили («зашептались») о том, как «удалить» второго царя из рода Нарышкиных. Речь шла и о крайних мерах, то есть о тайном цареубийстве.

Против них высказался князь Василий Голицын: фаворит дал правительнице иной совет. Он предложил женить первого царя Ивана Алексеевича — слабоумного первого законного наследника престола. Тот почти не видел, был косноязычен и с детства страдал цингой. И, что самое важное, не помышлял о соперничестве за власть ни со своей старшей сестрой, ни с младшим братом. То есть дворцовой тайной дипломатией царь Иван не занимался никак.

Софьинский фаворит Голицын трезво считал, что планы насильственного устранения юного Петра I «от царства» опасны для «великой государыни» Софьи Алексеевны. Могло случиться всякое. Греческий историк XVIII столетия Феодози писал о том, что советовал князь Василий Голицын царевне Софье: «Царя Иоанна женить, и когда он сына получит, кой натурально имеет быть наследником отца своего, то нетрудно сделаться может, что Петр принужден будет принять чин монашеский, а она, Софья, опять за малолетством сына Иоаннова, пребудет в том же достоинстве, которое она желает».

Такое смотрелось полной реальностью. Хотя Иван Алексеевич и не высказывал открыто намерений жениться, но под энергичным напором властной сестры согласился. По стародавнему обычаю для него сделали смотр невест. Софья сама выбрала брату пышущую здоровьем девушку, которая могла, по ее мнению, принести Ивану V сына-наследника. Это была Прасковья Салтыкова из древнего, знатного рода.

Свадьба обладателя на двоих шапки Мономаха состоялась в сентябре 1684 года. Через четыре года царица Прасковья принесла мужу первенца, а затем еще четверых детей. Но все они были царевнами, девочками. Ни одна из них на престол претендовать не могла. Возможно, именно такое обстоятельство привело царевну Софью Алексеевну к мысли укрепить личную власть. В 1686 году, 23 апреля, она «наименовала себя вместе с державными братьями Самодержицей всея России»; новый титул царевны сообщен был из Посольского приказа, которым управлял князь Василий Васильевич Голицын, 23 апреля во все концы России.

…Если кто в те годы наблюдал за «потешными» забавами подрастающего царя Петра Алексеевича, то такой человек не мог не задуматься о серьезности таких игр для будущих лет. Петровских «потешных» сперва набиралось десятка два. Для них были построены потешная изба, деревянный шатер, деревянные пушки и рогатки. В 1863 году, весной, Петр I имел для своих игр «войско» до 50 человек. Так была образована Потешная рота.

В отличие от устоявшегося мнения среди «потешных» преобладали не петровские сверстники, а взрослые. В июле 1683 года у царя Петра I для военных игр уже было 16 «пушек малых железных и медных» (то есть полевых орудий), с которыми, разумеется, подростки справиться не могли. Их обслуживали такие профессиональные пушкари, как известные для истории Сергей Бухвостов (ему поставлен памятник в Москве) и Еким Воронин, первые солдаты зарождающегося «потешного» Преображенского полка.

Известно, что мастера Оружейной палаты изготовили мишень, по которой царь Петр и его «потешные» учились стрелять из малых пищалей, то есть ручниц. Мишень представляла собой «человека деревянного, вышиной 2 аршина, толщиной по размеру, в руке меч длиной 1 аршин с четвертью, а (в) другой колесо, мерой кругом пол аршина».

Из села Преображенского в Московский Кремль, в Оружейную палату идут одно за другим петровские требования прислать то различное оружие, то огневые припасы. Примером могут служить такие царские указы дьякам Оружейной палаты: «Прислать… 16 пар пистолей, такое же число карабинов с перевязями, с медной оправой». «Прислать… 16 мушкетов, 15 карабинов, 8 карабинцев маленьких, луки со стрелами». «Прислать… лук потешный, гнездо северег (стрел) шефраненых с белохвостцовым орловым перьем, гнездо ж северег стольничьей статьи, 5 самопалов новых, два карабинца потешных с замками и с жагры». «Прислать… лук с буйловыми костьми, два лука турецких» и так далее.

По мере увеличения числа «потешных» в Преображенское из кремлевской Оружейной палаты все больше и больше доставлялось оружия. Теперь юный царь-государь уже не запрашивал луки и стрелы: ему требовалось ручное огнестрельное оружие, все больше пороха и свинца для литья пуль. Из кремлевской Оружейной в Преображенское везли подводами пищали «винтованные и завесные», карабины, пули «разных статей» пудами…

Вскоре «потешных» набралось на два батальона примерно по 300 человек. Вооружение они получали по царским требованиям из Кремлевского арсенала. К 1687 году число петровских солдат приблизилось к тысяче человек. В 1692 году батальоны были развернуты в «потешные» Преображенский и Семеновский полки. Свои названия они получили от сел Преображенское и Семеновское, которые разделял только Хапиловский ручей. Была сформирована и бомбардирская (артиллерийская) рота, которая стала частью «потешного» Преображенского полка.

Князь Борис Иванович Куракин оставил нам свое «понятие о потешных». Он рассказывал о том, как царь Петр Алексеевич имел склонность к войне с младенческих лет и любил «военные экзерциции» (то есть воинские учения): «И начал сперва спальниками своими, а к тому присоединил конюхов потешной конюшни, а потом начал из вольных чинов шляхетства и всяких прибирать в тот полк, и умножил до одного батальона, и назывались потешные, которых было до 300 человек. А другой полк начал прибирать в Семеновском из сокольников, и набрано было с другими тоже 300 человек. Первые назывались Преображенским, вторые — Семеновским. Так мало-помалу (Петр и его мать) привели себя малыми полками в охранение от сестры, или начали приходить в силу…»

Обучение велось офицерами-иноземцами из Немецкой слободы, которую москвичи называли Кукуем. Первым командиром «потешных» стал швейцарец из города Женевы Франц Лефорт, которому в самом скором времени суждено было стать другом и фаворитом царя Петра I Алексеевича. Судьба свела их так:

«…Петр встретил его на Яузе: плыли в тяжелом струге, челядинцы нескладно гребли, стукаясь уключинами. Петр сидел на носу, поджав ноги. Озаренные закатом, медленно приближались черепичные кровли, острые шпили, верхушки подстриженных деревьев, мельницы с флюгерками, голубятни. С Кукуя (так москвичи называли Немецкую слободу. — А.Ш.) доносилась странная музыка. Будто наяву виделся город из тридевятого царства, тридевятого государства, про который Петру еще в колыбели бормотали няньки.

На берегу, на куче мусора появился человек в растопыренном на боках бархатном кафтане, при шпаге и в черной шляпе с завороченными с трех сторон краями, — капитан Франц Лефорт. Петр видел его в Кремле, когда принимали иноземных послов. Отнеся вбок левую руку с тростью, он снял шляпу, отступил на шаг и поклонился, — завитые космы парика закрыли ему лицо. Столь же бойко он выпрямился и, улыбаясь приподнятыми уголками рта, проговорил ломано по-русски: “К услугам вашего царского величества…”».

Юный государь военную науку познавал самым серьезным образом. В собственном «потешном» войске государь «всея Руси» начал «службу» в должности барабанщика. Скоро Петр I стал рядовым бомбардиром, то есть пушкарем, бомбардирской роты Преображенского полка.

В 1684 году царь Петр заболел оспой, свирепствовавшей тогда по всей Европе. Сильный организм способствовал излечению. Наталья Кирилловна, обрадованная выздоровлению сына, подарила ему к именинам «запоны алмазные с орлами, ценой в 400 рублей, нашитые на верхний кафтан, объяри золотой по червчатой земле, на нем травы золотые с серебром нового дела». Подарок младшему брату сделала и царевна Софья Алексеевна — «три алмазных запона, орел с короной, петлицы и круживо».

…Правительница Софья, надо сказать прямо, «просмотрела» своего соперника в борьбе за власть — младшего брата с его военными забавами. Число «потешных» год от года все росло, их обученность поражала даже видавших виды наемных иноземных офицеров. Учение проходило за учением. И довольно скоро преображенцы и семеновцы по своей выучке, дисциплине и организованности стали заметно превосходить московских стрельцов и солдат полков нового строя.

На реке Яуза в окрестностях села Преображенского была построена по всем правилам фортификационного дела полевая крепость Пресбург, вооруженная полевой артиллерией и имевшая «изрядные припасы». В случае чего в ней «потешные» могли и отсидеться. Постройка Потешного городка в селе Преображенском стала большой «обузой» для казны. Юный царь всея Руси постоянно требовал от нее своими указами различных строительных материалов, воинских припасов и оружия, изделий «железного дела», провианта, подвод, мастеровых и иных людей…

Такие расходы казны начались с того, что от нее Его Царское Величество государь Петр Алексеевич потребовал «дать в село Преображенское в Потешный городок на крышу двух избушек 300 тесниц (досок) москворецких 3-х сажен».

Потом разовые требования из Преображенского дворца становились все более частыми, разнообразными и… срочными. На строительство «потешной фортеции» из близкой Москвы в царское село везли на наемных подводах купленное у столичных и заморских купцов в столичных торговых рядах:

«на дело живого моста, что на реке Яузе в Лебяжьей роще, 200 бревен сосновых 5 сажен, в отрубе 6 и 7 вершков…»;

«под деревянную башню 400 бревен дубовых 4-х сажен, в отрубе 7 и 8 вершков…»;

«к большому стругу и ко шняку на дело весел, 20 досок липовых, длиною 2 сажен, шириною 10 вершков…»;

«для укрепления стен, верхних и нижних житей, чердаков и башен, на связи: свискаго (шведского) доброго железа 350 связей, длиною по три аршина с четью, к тем связям на прибивку 1050 гвоздей с костылями…»;

«на дело в лосиной роще, для выпуску из амбара зверей двора, 30 столбов сосновых… и на заборы 250 бревен еловых…»;

«к ракетному делу на хвосты 30 тесниц еловых полуторных гладких, 2 четверика муки куличной…»;

«на дело мишени 100 лубов москворецких, на пришивку 200 гвоздей двоетесных…»;

«четверо пилы по мере, 1000 кирпичу жженого, 3000 кирпичу сырова, 20 возов глины, ушат, 4 лотка, 2 лопаты да нанять восемь работников для отделки…»;

«для опайки пушечных насыпок фунт сала медвежья, фунт нашатырю, молоток железный»…

Петр I одновременно с военными науками изучал арифметику и геометрию, обращение с боевыми гранатами, пускать «потешные огни» фейерверки. Иноземные офицеры добросовестно отрабатывали свое высокое царское жалованье: из Немецкой слободы в Преображенское приглашали действительно знающих людей.

Вместе с юным самодержцем мужали его будущие сподвижники — князь Михаил Голицын, будущий российский генерал-фельдмаршал, Александр Меншиков, сын придворного конюха, торговавший горячими пирогами с лотка на московских базарах, ставший генералиссимусом и светлейшим князем, Иван Бутурлин, выходец из знатного боярского рода, и многие другие «потешные».

В 1688 году любознательный Петр I случайно нашел в одном из амбаров села Измайловского старый корабельный ботик — парусную шлюпку. Историк Устрялов так записал петровский рассказ о том, как оказалось для России, историческом событии: «Несколько времени спустя (в 1688 году, после того как Долгорукий привез астралябию) случилось нам быть в Измайлове на Льяняном дворе и, гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я судно иностранное, спросил вышереченного Франца (голландца Тиммермана), что это за судно.

Он сказал, что это бот английский.

Я спросил, где его употребляют.

Он сказал, что при кораблях для езды и возки.

Я паки спросил: какое преимущество имеет пред нашими судами (понеже видел его образом и крепостью лучше наших)?

Он мне сказал, что он ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветра; которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно.

Потом я его паки спросил: есть ли такой человек, который бы его починил и сей ход мне показал.

Он сказал мне, что есть.

То я с великою радостью сие услыша, велел его сыскать.

И вышереченный Франц сыскал голландца Карштен Бранта, который призван при отце моем в компании морских людей для делания морских судов на Каспийском море, который старый бот починил и сделал машт и парусы и на Яузе при мне лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало.

Потом, когда я часто то употряблял с ним и бот не всегда хорошо ворочался, но более упирался в берега, я спросил, для чего так?

Он сказал, что узка вода.

Тогда я перевез его на Просяной пруд, но и там немного авантажу сыскал, а охота стала от часу быть более. Того для я стал проведывать, где более воды.

То мне объявили Переяславское озеро, куда я, под образом обвещания в Троицкий монастырь, у матери выпросился. А потом уже стал ее просить и явно, чтобы там двор и суды сделать.

И так вышереченный Карштен Брант сделал два малые фрегата и три яхты. И там несколько лет охоту свою исполнял. Но потом и то показалось мало; то ездил на Кубенское озеро. Но оное ради мелкости не показалось.

Того ради уже положил намерение прямо видеть море…»

Эти петровские воспоминания были записаны спустя 32 года после тех событий, связанных с рождением «потешной флотилии». Но ради справедливости следует заметить, что не английский ботик положил начало страсти Петра I к «водным потехам». Любовь к ним началась не с ботика Петра Великого, а с уже имевшихся у юного царя двух «потешных судов» — струга и шняка, на веслах ходивших по реке Яузе.

Струг представлял собой плоскодонное речное судно для перевозки различных грузов. Шняк был рыболовной морской лодкой, родом карбаса с одной мачтой и прямым парусом и тремя парами весел; в носу и корме его помещались «чердаки», то есть каюты для клади и людей.

Научившись ходить на ботике по окрестным речкам и прудам против ветра под парусами, а затем побывав в портовом Архангельске, царь Петр I загорелся страстью дать России собственный военный флот. Как то мечтал сделать его отец Алексей Михайлович на Каспии.

Конец ознакомительного фрагмента.