Котомемуары Ага-Хана Мюнцеля

Алексей Толбузин

Произведение состоит из трех сказок: «Мики и гусиная печёнка», «Старый Фриц и селёдочные головы», «Мюнцель и янычары». Повествуется о приключениях немецкого кота и его друзей в Саксонии, Пруссии, Османской империи в 60-х годах 18-го века.

История третья

Мюнцель и янычары

Не забыли ли ещё читатели о наших пушистых друзьях — храбром Мюнцеле и пушистой Мики, счастливо избежавших опасностей в доме Бауэров (о чём читателям уже известно) и отправившихся в далёкое путешествие в поисках приключений?

С купцами, везшими мейсеновский фарфор, добрались Мюнцель и Мики до Вены, где и были приняты на должности жонглёров и акробатов-канатоходцев в гастролировавший там в то время бродячий итальянский цирк Томазо Чинизелли. А надобно сказать, что друзья-то наши так хорошо научились лазить по крышам родного Дрездена, напевая песенки, и даже сам маэстро Чинизелли говаривал, что не встречал ещё более ловких канатоходцев. Жонглировать же Мюнцеля и Мики научил ловкий Педро-Бразильянец, маленькой обезьянкой вывезенный из бразильских лесов. С возрастом не мог он больше выступать, но остался при цирке, обучая молодых артистов. И так страшно и весело было видеть зрителям, как Мюнцель идет по канату, натянутому под куполом цирка, с Мики на плечах, жонглирующей разноцветными шариками!

— Ну, спасибо, Педро — удружил, вот уж не думал, что научусь ходить по канату и жонглировать!

— Obrigado, вы, немецкие коты, очень упорные, и если правильно взяться за дело, то на многое способны! То ли дело русский медведь: сколько ни бились, а он все спит и спит, лентяй! Вот и пришлось отдать его в зоопарк.

Думал Мюнцель взять ещё одну ставку в цирке — скакать, стоя на спине пони и прыгать сквозь огненное кольцо — да не сложилось, надо было выступать с тиграми да львами. Мюнцелю даже сделали большую картонную гриву, раскрашенную в желтый цвет — ну, чтобы чуть-чуть походить на льва, хоть и маленького. Но львы и тигры с Мюнцелем работать отказались — мелковат.

— Тоже мне, родственнички, да я на вас жаловаться буду, — возмущенно мяукал Мюнцель.

Маэстро Чинизелли сначала просил, потом грозил, да так их и не убедил.

— Мы, львы да тигры, большие и страшные хищники, повелители саванн и джунглей — и с котом-акробатом в картонной гриве, да к тому же по совместительству ловящим мышей на цирковой кухне, вместе выступать не будем! Не по ранжиру!

Хоть Мюнцель и Мики и обиделись, да делать-то нечего, пришлось снять картонную гриву.

— Но как же она мне шла! Каким грозным и могучим казался я всем! — думал Мюнцель.

Да, забыл сказать, что Педро-Бразильянец был тот ещё прохвост, плут и мелкий воришка и промышлял тем, что за отдельную плату и в свободное от работы в цирке время помогал разным тёмным личностям вскрывать хитроумные замки, чем и заслужил известную репутацию среди воришек и прозвище «Педро-бес в ребра». Был пару раз пойман маэстро Чинизелли и безжалостно выдран, однако за цирковые таланты прощен. Предлагал он и Мюнцелю поучаствовать в парочке тёмных делишек, чтобы составить себе небольшой капиталец, но получил решительный отказ. Однако, восхищенный талантами нашего дрезденского кота, научил его разным хитростям, как то: обходить тайные ловушки и открывать наисложнейшие замки. А Мюнцель был кот практичный и не отказался.

— Мало ли, а может, пригодится?

Дружно и весело протекала цирковая жизнь: успех в Вене, Грассе и Зальцбурге. Цирковой номер пушистых канатоходцев вызывал всеобщий восторг, а особенно — мадам Чинизелли, ведшей цирковую кассу. Мальчики и девочки, вместе с родителями, толпами устремлялись на представления, раскупая билеты, да так быстро, что приходилось давать по пять, а то и по шесть представлений в день.

И вот, гастролируя по разным городам, цирк добрался до Венеции. Бесчисленные толпы народа, лучшие семейства города и даже сам Дож посетили цирк. Успех был грандиозным! Денежки так и лились рекой, к радости мадам Чинизелли! Пять, шесть, а то иной раз и семь представлений в день! Вызовы на бис, сальто-мортале под куполом цирка, разноцветные шарики — всё слилось в глазах Мюнцеля и Мики в один пестрый калейдоскоп!

А поздними вечерами наши артисты плелись на кухню, где должны были ловить расхищающих съестные припасы мышей.

— Ну нет, Мики! Это решительно невозможно, — ворчал Мюнцель, — прыгаем весь день под куполом, жонглируем, по канату туда-сюда, туда-сюда бегаем! Так ещё и мышей по вечерам ловить заставляют!

— Да-а, ловко устроилась мадам Чинизелли! И жить нас определили в старом сундуке для реквизита, который уж и от ветхости разваливается, — отвечала Мики, затыкая очередную дыру подушкой, сшитой из лоскутков ткани. — Ну, да хоть тепло.

— Всё! Я решился! Завтра же пойду к хозяину и потребую больше денег! Уж я ему покажу, на что способен решительный кот!

Но назавтра вся его смелость куда-то улетучилась: а вдруг выгонит из цирка! Робкими шажками приблизился Мюнцель к двери повозки господина директора и осторожно постучал мохнатой лапкой.

— Si?

— Это я, Мюнцель-канатоходец.

— Заходи, дружок. Садись.

Мюнцель аккуратно присел на краешек стула.

— Чем могу служить?

— Я, это, хозяин… пришел просить Вас… о небольшой прибавке к жалованию. Совсем, видите ли, денег не хватает, так ещё и работаю весь день.

А надобно заметить, что синьор Чинизелли был человек добрый, да и сам — бывший циркач-акробат, и в просьбах артистам не отказывал. Но жёнушка его, синьора Чинизелли, бывшая трактирщица, цепко держала в своих ручищах все дела цирка и артистов совсем не жаловала. Потому-то и улучил Мюнцель минуточку, когда она отлучилась по делам.

— Что, брат, тяжело?

— Да, уж что и говорить. Прыгаю весь день, а потом ещё и кухню от мышей стерегу! Полночи — жена, полночи — я, а утром снова на арену! Устали.

— Вижу, вижу. Ну да что-нибудь придумаю. Надо бы вам жалование поднять и от службы на кухне освободить. Всё легче будет. Так и порешим.

— Это что ты тут решил? — загрохотала синьора Чинизелли, некстати вернувшаяся с рынка, — ах, чего удумали — тунеядцы, дармоеды пушистые! Как по крышам лазить, да песни распевать, да людям ночами спать мешать — тут как тут, а публику развлекать и по канату ходить — устали они, видите ли! Да ещё мышей ловить не хотят! Да для чего вы ещё нужны, котяры облезлые! Вот хвосты-то вам пооткручиваю!

— Я попросил бы Вас, синьора, быть со мной повежливее, и хотел бы заметить, что… ой-ой, только не за ушки, ой-ой-ой, — завопил Мюнцель, когда огромная рука синьоры Чинизелли схватила его и выбросила за дверь.

— А с тобой я ещё поговорю! — сказала она, грозно взглянув на мужа.

— Ну, что думаешь — пожалеет нас хозяин? — спрашивала Мики Педро-Бразильянца, прячась за клеткой с тиграми, ожидая Мюнцеля.

— Он человек добрый, может и помочь. Сам бывший циркач. Эх, беда! Хозяйка идет, и принёс же её черт не вовремя!

— Педро, делать-то что?

— Теперь только ждать. Вот угораздило-то, попал Мюнцель в переплёт.

В следующее мгновение услышали они громкие крики и брань из хозяйской повозки. Внезапно дверь распахнулась, и из неё мощным пинком был выброшен Мюнцель.

— А ушки-то, ушки-то какие красные, не иначе, оттаскали!

Шипя и рыча, потрясая мохнатыми кулачками, кричал Мюнцель о несправедливости, жаловании и правах артистов, да всё без толку.

Как могли, друзья успокаивали Мюнцеля. Мики даже открыла припасённую на случай бутылочку лучшей валерианки, но напрасно.

Возмущенно мяукая, отправился Мюнцель прочь из цирка развеяться в городе да и забыть жестокую обиду. Долго-долго ходил он по чудным улицам, перебегая по мостам и мостикам через каналы. На площади святого Марка подрался с местными котами — поколотили они его знатно. Добрался до Арсенала, по пути стащив с лотка уличной торговки жирную рыбу — не ходить же злым, да ещё и голодным. Думал, было, закусить рыбкой, примостившись у каменных арсенальских львов между лапами, да стража прогнала.

— Даже поесть не дадут спокойно! — так, ворча, добрался он до торгового порта, где, устроившись у тюков с товарами, и поужинал чудной рыбой. То ли рыба была и впрямь очень вкусная, то ли, набегавшись за день, Мюнцель устал, но наш пушистый друг, оставив свой гнев и обиду рассудил, что надо возвращаться, ведь какая-никакая работа в цирке у него есть, да и в старом сундуке, в котором они жили с Мики, тепло и уютно. Наевшись вдоволь, отправился Мюнцель на набережную посмотреть на корабли, ибо хоть и был он кот сухопутный и до прибытия в Венецию моря отродясь не видал, однако всегда мечтал он о морских путешествиях, парусных кораблях и заморских странах. И грезились ему дивные пальмы, пески далёких пустынь, восточные города, картинки которых видел он в Дрездене в магазине гравюр герра Хайнрике. А надобно добавить, что в Венецию той поры приходили корабли из разных стран: с шелком из Китая, со специями с далёких островов пряностей, с чудными коврами из Самарканда и Исфахана и много-много чем ещё. Больше же всего хотелось Мюнцелю посмотреть на настоящих морских волков, то есть котов, которые плавали на этих кораблях и так важно держали себя со своими собратьями, что и подступиться с распросами было страшно. А уж расспросить их очень хотелось:

— Как, мол, живётся там, за морем?

— И есть ли, как говорят, то царство, где котов почитают и держат их на службе?

— И как добраться туда?

И многое ещё хотел бы узнать Мюнцель, да подойти боялся.

В ту пору разгружался в порту торговый левантийский корабль, прибывший прямиком из Бейрута: команда хлопотала, капитан кому-то грозил, бегали таможенные чиновники — в общем, суета. Однако Мюнцель разглядел на груде сложенных ковров важно разлёгшегося толстого кота, деловито попыхивающего трубочкой и обозревающего разгрузку.

Набравшись смелости, Мюнцель подошёл и, учтиво поклонившись, спросил:

— Не подскажет ли любезный господин, что это за корабль, откуда пришёл он, что за товары привёз он в город? И кто Вы, так важно восседающий на этих узорчатых коврах?

— Подскажет, подскажет. Зовут меня Аззам ибн Марван, по прозвищу Аззам-мореход, кот-корабел, ну, то есть живу на корабле, друг самого Давуда ибн Бутруса, чей торговый дом является украшением всего Леванта, чьи корабли плавают от Бейрута и до Стамбула и от Александрии до Кандии, да продлит Аллах его дни! Привезли же мы в славный сей город ковры самаркандские, финики ширазские, сталь дамасскую, самоцветы индийские, лазурит афганский и много чего ещё. Корабль же наш — гордость всех кораблей, ибо быстрей его нет на свете, и зовётся он «Гармсиль», что на вашем языке значит «сильный ветер».

— Вот оно как!

— Но кто ты, незнакомый пушистый собрат, что так подробно расспрашивает меня?

— Зовусь я Мюнцель, родом из достославного саксонского города Дрездена. Гонимые жестокой судьбой и несправедливостью, бежали мы с женой из города прочь. Примкнули к бродячему цирку и служим там жонглёрами-канатоходцами.

— Велик Аллах, что за несчастная судьба! Да разве достойно для кота ходить по канату на потеху публике!

— Да я и сам знаю, но жить-то надо, хотя и жалование не очень, да ещё по ночам мышей ловлю на цирковой кухне. Вот же дела — ну куда ни приду на работу устраиваться, всё время заставляют ловить мышей: век мне, что-ли по кладовкам за мышами охотиться? Всё надоело! Ещё и хозяйка в цирке недовольна, грозит, да и за уши таскает.

— Брат, бросай ты это дело. Ты, я вижу, кот сильный, смелый, тебе на Восток надо — там коты в почёте. В Персии, я слышал, сам шах их жалует. Аллахом клянусь, нечего тебе по канату ходить, да ещё и бесплатно.

— Да вот, и я думаю, куда же нам с женой податься? Думали в Неаполь, да там, говорят, своих котов хватает, и немецких не жалуют.

— Ты с итальянскими котами не связывайся, мало что плуты, так такие гордецы, что держись. Ты в каком цирке-то служишь?

— У Чинизелли.

— Ага, ну, приду сегодня на представление, там и поговорим!

Обрадованный неожиданным знакомством, Мюнцель вприпрыжку побежал в цирк, где вот-вот должно было начаться представление.

Бедные Мики и Педро сбились с ног, разыскивая Мюнцеля, и очень обрадовались, увидев его.

— Где же ты был? Скоро наш выход!

— Молчите, молчите, сегодня придёт посмотреть на нас один необычный гость, глядишь, там и похлопочет о нас!

— Кто же это?

— Аззам ибн Марван.

— Да кто это?

— Известный кот-мореход из Восточных земель. Влиятельный и важный господин. Ну и толстый, конечно!

— Скорее, скорее одеваться… и где же моя шапочка с бубенчиками?

— Да вот же она.

— А полосатые штаны? Ага, нашел!

— Быстрее, ваш номер начинается! Публики — битком!

— Да идём же, Педро, идём!

Расскажем же нашим читателям в небольшом отступлении, что же, собственно, за номер был у Мюнцеля и Мики. Должны были наши друзья в полосатых костюмчиках и колпачках с бубенчиками забраться под самый купол цирка и там ходить по натянутому канату, жонглируя разноцветными шариками, совершая разные прыжки и сальто-мортале. Было это так высоко и страшно, что публика невольно замирала в испуге, глядя на ловкие прыжки хвостатых акробатов.

Выйдя на арену, Мюнцель сразу заприметил толстого кота в маленькой красной феске и расшитом золотом зелёном костюмчике, важно развалившегося в первом ряду.

— Ага, Аззам-мореход! Пришёл, не обманул.

И так ловко и дружно прыгали и крутились на канате наши друзья, так виртуозно жонглировали шариками, что публика трижды вызывала их на бис.

Откланявшись, попали они за кулисами в пушистые лапы Аззама-морехода.

— Да ты, брат, ловкач, за всю свою жизнь не видывал я ещё таких великолепных акробатов. Вы украшение нашего кошачьего племени!

— Ой, спасибо! Да, что-то умаялись. А эта красавица в полосатой шубке — моя Мики.

— О чаровница! Богиня грёз! А я — Аззам ибн Марван, кот-мореход!

— Очень рада.

— Ну что ж, друзья, не отправиться ли нам в кабачок, спрыснуть местной валерианкой знакомство?

— А тебе, это, вера-то валерианку пить позволяет?

— Так то же сердечные капли, а лечиться Аллах не запрещал!

— Идём, вот только друга нашего, Педро, позовём.

На том и порешили. Отправилась дружная компания в местный трактир, где и заказала пару бутылочек лучшей и забористой местной настойки. А потом ещё пару, и ещё… Мюнцель рассказал об известной нам истории побега из дома Бауэров, о Дрездене, о кошачей жизни в Саксонии, о своём желании увидеть разные заморские страны… Аззам-мореход поведал свою историю жизни: как его, маленьким котёнком, подобрал в Бейруте известный капитан; как ходили они в Стамбул и Александрию, в далёкое Марокко и даже в Индию; как был он матросом на торговом корабле. Рассказал о штормах и о волнах высотой с дом, о далёких морях, больших рыбах, таинственных островах и много ещё о чём, что я уж и позабыл.

— Ну что же, друг Мюнцель, не пора ли тебе оставить цирк? Ведь и платят мало, да и хозяйка за уши таскает. Бросай ты это дело!

— Да уж, подумываю. Только куда же нам с Мики деваться? Денег-то даже не скопили, так, пару дукатов.

— Не горюй! Есть одна мысль: надобно тебе юнгой поступить на корабль.

— Кем, кем?

— Юнгой! Ну, помощником матроса. С твоими-то талантами каждый тебе рад будет!

— А делать-то что?

— Работа самая что ни на есть для тебя подходящая — по мачтам лазить да за парусами следить.

— Так я же кот-то сухопутный и на кораблях отродясь не плавал! Страшно!

— Ты кот-акробат, для тебя это — плёвое дело. Решайся! Есть у меня на примете один капитан, у него как раз кот-юнга сбежал. И говорил же я ему, что, как прибудут в Венецию, Махмудку лучше в клетке держать — сбежит. А он — нет, я Махмудке верю, он поста своего не оставит. Как же! Как увидел итальянскую кошечку, так сразу и сбежал. Идёт этот корабль в Стамбул. Ты же хотел страны разные посмотреть?!

— Эх, боязно… Что скажешь, Мики?

— Да что сказать — работаем как рабы на галерах, а денег-то не платят, колотят, мышей ловим ночами, а живём в сундуке старом — вот уж счастье. Нет, нельзя нам оставаться! Мы ж с тобой нигде не пропадём!

— А ты, Педро, что об этом думаешь?

— Я бы и сам с вами отправился, да не могу — ревматизм. А ты решайся! Тебе эта бедовая баба, синьора «ни гроша не получите» — Чинизелли жизни не даст! Махните ей пушистым хвостом, и вперёд!

Так и решили. Опрокинув по последнему стаканчику, отправились друзья по своим делам. Аззам-мореход — потолковать с капитаном, Мюнцель с Мики — собирать котомки.

Хотели было попрощаться с синьором Чинизелли, поблагодарить его, но бедному хозяину цирка было не до того. Услышал Мюнцель, как хозяйка распекала и бранила его, что, мол, артистам много платит, а ей уже неделю нового платья не покупали, да грозилась еще Мюнцеля с Мики в клетку посадить за дерзость.

— Ах, так! Ну держись, мегера!

И что бы не оставлять должок незакрытым, поточили коготки Мюнцель с Мики о редкие и чудесные шелковые шали синьоры Чинизелли, купленные той с оказией у китайских купцов. Отомстив злой хозяйке, уже далеко за полночь, тихонько прошмыгнули Мюнцель и Мики мимо клеток со львами и тиграми и, тепло попрощавшись с Педро, направились в порт, где уже ждал их Аззам-мореход.

— Ну, всё. Утром выходите в море на египетском торговом бриге «Фарук» в Стамбул, куда он идет с грузом. Будешь служить юнгой и следить за парусами, а Мики — помогать при кухне. С капитаном, Баба-агой я уже договорился. Он человек смелый и справедливый, настоящий морской волк. Прощайте!

— Уж и не знаю, как благодарить тебя, друг!

— Чего там… Мы, коты, должны помогать друг другу. Да, чуть не забыл: будешь в Стамбуле — передавай привет Томбили. Это, брат, самый известный кот города, ну и самый толстый конечно. Живет он на улице Кондитеров, за пахлавичной лавкой Кемаля-аги, так кланяйся ему от меня. Он среди стамбульских котов большо-о-ой авторитет.

— Непременно, непременно.

— Да, забыл предупредить: остерегайся пуще всего наших недоброжелателей: янычаров и евнухов султанского гарема!

— Кто же это такие?

— Янычары — жестокая стража султана, которая со всех честных торговцев Стамбула взымает мзду.

— За что?

— Да ни за что! Грабители, одним словом. Вздумал я было с местными котами открыть леденцовую лавочку на паях, уж и хвостатую артель сколотил — леденцы до блеска облизывать. Так совсем разорили поборами!

— А евнухи?

— Ну, те совсем невзлюбили нашего брата! Мало им, что держат девушек в неволе, так и нас гоняют. Приказ султана!

— Отчего же такой приказ?

— Да, видишь ли, носили коты и кошки записочки от девушек на волю, друзьям да родственникам, а где — и любовные письма попадались. Держат-то их, бедных, против воли взаперти, но мы тут как тут, в помощниках. Нам-то по крышам да водосточным трубам лазить дело-то привычное. Ну, и прогневался султан на евнухов, те на нас, и с тех пор — вражда. А султан, и то сказать, девяностолетний старикашка, а девиц молодых на заточение обрёк. Ну, да ладно. Но смотри: я тебя предупредил. Остерегись!

Конец ознакомительного фрагмента.