Кому я должен? Часть 1

Алексей Телышев, 2019

Как много вопросов мы задаём себе в жизни, больших и маленьких, важных и не очень, нужных и лишённых всякого смысла?… А задавались ли вы когда-нибудь вопросом «Кому я должен?» Главный герой книги, которого зовут Алексей, пытаясь понять, насколько реальны и прочны взаимоотношения с окружающими его людьми, решает провести эксперимент: выяснить, кому он должен. Причем не просто должен, а должен по-настоящему, по жизни. В число потенциальных «кредиторов» попадают родственники, друзья, одноклассники, коллеги, соседи, попутчики, коллеги коллег, друзья друзей, родственники родственников, попутчики попутчиков, а также миллионы людей, которых главный герой никогда в своей жизни не встречал, братья наши меньшие, вымышленные персонажи книг и даже Бог. Алексей начинает брать у всех деньги в долг, стремясь поставить собеседников в такие условия, при которых им легче отказать ему в просьбе. Постепенно это превращается в навязчивую идею. Что из этого выйдет и к каким мировоззренческим выводам придет главный герой, уважаемый читатель сможет узнать из настоящей книги.

Глава 5. Друзья

Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.

Евангелие от Иоанна, 15:13

Чтобы понять содержание этой главы и правильным образом суметь оценить ее, нужно понимать, кто же такие друзья? Каждый воспринимает это понятие по-своему, исходя из своего личного опыта, исходя из тех «друзей», которые есть в данный момент и которые встречались по жизни. У каждого человека есть сотни примеров как преданной, так и никчемной дружбы. Традиционно дружба бывает мужской, но бывает дружба и женская, бывает дружба между мужчиной и женщиной. Но понятие дружбы в этом случае очень тонкое и изощренное. А может, я просто не имел соответствующего опыта, поэтому обладаю искривленным представлением?…

Наибольшее количество друзей, как мне кажется, у каждого было в самом детстве. Друзья, правда, быстро менялись. Менялись в зависимости от результатов командной игры, от наличия или отсутствия игрушек, от возможных альтернатив в выборе друзей. И эта мелкая и непостоянная дружба должна быть самой искренней. Потому что дети не умеют врать, а если и врут, то делают это крайне неубедительно, потому что только учатся. Но, тем не менее, мы не склонны воспринимать детскую дружбу как искреннюю и основополагающую. Слишком быстро она протекает, и вроде бы не должна дружба измеряться успехами одного из друзей, наличием игрушек и т. д. Вроде бы неправильно это, корыстно, завистливо. Но правда именно и заключается в этой открытости и искренности. Именно эта дружба и есть настоящая, потому что включает в себя не только само слово «дружба» и некоторую связь между друзьями, позволяющую им таковыми быть.

Потому что в любой дружбе необходима корысть. И корысть должна быть обоюдная. Необязательно сиюминутная. Она может быть выражена в прошлом, и тогда в настоящем и будущем вы будете дружить «по инерции», испытывая чувство долга и рассчитывая на благосклонность друга в трудной ситуации. Корысть может быть в настоящем времени, но это очень скользкая дружба, как говорят, не проверенная временем, и при неполучении ожидаемых результатов дружба может окончиться так же быстро, как и началась. Корысть может быть связана и с будущим. Это лучший вариант, чем корысть, связанная с настоящим, ибо позволяет рассчитывать на поддержку и помощь в будущем, и поэтому дружба длится продолжительное время. Но, конечно же, корысть в будущем уступает корысти в прошлом, потому что основана не на проверенных личным опытом фактах, а на догадках, предположении или чужом мнении. Важно еще, конечно, понимать всю ширину применяемого мной слова «корысть». Это далеко не деньги или даже просто какие-то материальные блага. Сюда я также закладываю и все нематериальное. Рассчитываешь ты на то, что друг поможет тебе в беде, сложной ситуации, драке, — значит, это тоже корысть.

Бывает ли дружба без корысти? Вряд ли. Конечно, вы можете встречаться, коротать вместе время, при условии что у обоих одновременно есть свободное время, но если вам друг от друга ничего не надо, то дружба кончится, когда кончится свободное время или график свободного времени перестанет совпадать. Так бывает чаще всего: заканчиваешь школу или институт, меняешь место жительства или находишь новую работу — и все, друзья «не разлей вода», которые всегда были неразлучны, теперь и не знаются вовсе. И дело не в том, что теперь далеко или неудобно встречаться, ведь друзьям можно и не встречаться вовсе. Дело в том, что, кроме этих встреч, вас ничего и не связывало: нет предмета, нет интереса, нет корысти. И неважно, в каком возрасте вы выбираете себе друзей. Разница лишь в том, что в детстве все искренней, и конкретная корысть и мотивация дружбы звучит прямо и открыто. С годами все якобы усложняется, появляется понимание жизни, необходимость в самореализации, ответственность и прочая фигня, затмевающая сознание и препятствующая адекватному пониманию вещей. На самом деле не меняется ничего. Да, игрушки уже другие, машинки уже не такие маленькие, командный успех проявляется не в дворовом футболе, а в бизнесе, но суть не меняется. И если у вас есть обоюдная корысть, то вы друзья.

Не имей сто рублей, а имей сто друзей. И не поспоришь ведь со старинной поговоркой. Или поспоришь? Но поспоришь о чем? Воспринимая буквально все слова, становится очевидно, что и спорить-то не о чем. Сто рублей — это пара бутылок пива вместо ста друзей. И даже не важно, что это за друзья, какие корыстные мотивы вас связывают и связывают ли вообще. Но сдается мне, что приведенные сто рублей не более чем аллегория, просто пример численного выражения денег, на самом деле не подразумевающий и не несущий в себе никаких количественных выражений, а обозначающий всего лишь некоторое богатство. Тогда задача усложняется. Усложняется до невозможности ее решения в принципе, поскольку для решения недостаточно исходных данных. Если мы установили, что дружба основана на обоюдной корысти (необязательно денежной и материальной вообще), то очевидно, что, имея большую сумму денег, возможно решить если не все, то большую часть корыстных потребностей в твоем друге. То есть в данном случае важно, сколько конкретно денег стоит за формальными «ста рублями», и важно понимать степень корысти по отношению к другу. Вполне возможно, что обозначенная сумма легко может перекрыть эту дружбу. Уровень дружбы здесь имеет прямую зависимость к изначальной сумме денег, оговоренной условно в поговорке. То есть для компенсации дружбы, не основанной на сильных взаимоотношениях, не требуется существенной суммы денег. Получается, что если рассматривать поговорку как просто невозможность сопоставления дружбы и денег, то это в корне неверно как в теории, так и на практике. Полно жизненных примеров, когда лучшие друзья, став, например, партнерами в бизнесе, расходятся на денежной почве. Для этого подтверждения есть другая поговорка: «Хочешь потерять друга — дай ему в долг». Очевидно, что эти категории можно сопоставлять, и вопрос только в том, кто конкретно эти сто друзей и на что они способны, с одной стороны, и какая реальная сумма стоит за ста рублями — с другой.

«Старый друг лучше новых двух». Это еще одна поговорка, к которой нас приучают еще со школы. А действительно ли старый лучше? Скорее всего, здесь речь идет не о возрасте, а об относительном сроке знакомства с тремя людьми, с одним из которых ты знаком дольше, чем с двумя другими. Что это может дать с практической точки зрения? Практически ничего без понимания степени взаимной корысти или, говоря другими словами, уровня дружбы. То есть опять некоторая аллегория, призванная дать понятийный посыл без привязки к реальности. Попробуем допустить, что все три друга абсолютно одинаковые и имеют одинаковый условный вес и влияние на своего друга. Но если все они одинаковы, то в чем может быть преимущество одного перед двумя? Речь идет, видимо, о некоторой стабильности будущего, основанной на прошлом. Работаешь ты, например, сорок лет своей жизни, а потом выходишь на пенсию, и государство тебе выплачивает некоторое денежное содержание, несмотря на то что самому государству ты уже абсолютно бесполезен. Так же получается и со старым другом: вот дружил он с тобой когда-то, помогали вы друг другу в чем-то, то есть корысть обоюдная была. Но потом появились новые друзья, которых больше по количеству или обоюдные, общие ваши интересы выходят на принципиально новый уровень. Но при этом остается старый друг, который при этом почему-то должен быть лучше. Срок хранения потому что большой, выдержка больше, как у хорошего коньяка… Спорно все это. И не всегда подтверждается в жизни, а если еще жизнь пытаться раскачивать, подобно моему эксперименту, так и вообще получается зависимость чуть ли не обратная. Как много людей, которых ты видишь впервые, готовы прийти тебе на помощь, и как часто бывает, что те, кто находится недалеко от тебя, способны только на то, чтобы стукнуть своей рюмкой о твою и произнести банальное: «За встречу!»

Необходимо также еще заметить в самом начале этой главы, что в традиционном понимании дружбы большинством людей друзей у меня, наверное, и нет вовсе. Это если смотреть на дружбу именно с большой буквы, веря во все перечисленные выше пословицы и непременно приводя в синонимы слова «дружба» такие слова, как «верность», «неподкупность», «преданность» и т. д. Может, потому что я неудачник и еще не встретил в жизни настоящих друзей. А скорее, потому что в принципе я человек самодостаточный. Я не испытываю потребности в деньгах и других материальных благах (по крайней мере, пока у меня еще не кончились накопления и дивиденды со старых инвестиций), не испытываю потребности в общении в повседневной жизни и способен сто лет просидеть один в запертой комнате (пока не пробовал: это, возможно, будет следующим экспериментом), мне не нужно самоутверждаться, хвалясь своими мнимыми или не мнимыми достижениями, и вдыхать всеми фибрами одобрение, замешанное с завистью. Я вовсе не инертный или замкнутый, просто все свои потребности, а они зачастую далеко не простые или ординарные, я способен удовлетворять самостоятельно или с помощью моей жены (здесь должен стоять подмигивающий смайлик, а через несколько пробелов — смайлик с баяном, который не будет нести смысловой нагрузки, просто он мне нравится). Нет, ну мне, конечно, приятно, что в моей телефонной книге есть номера, набрав которые, я могу попросить толкнуть из снега застрявшую машину (представляю, как озадачились прочитанным жители Москвы и еще нескольких крупных городов, но поверьте: так бывает, что машины, даже полноприводные, застревают в снегу на дороге), или приехать и переставить мебель с места на место, или сделать еще какие-нибудь мелочи, платить за которые деньги рука не поднимается, а самому сделать не под силу.

В общем и целом каждый человек вкладывает свое сокровенное понятие в слово «дружба», а я — свое, и именно таким образом я определил небольшой круг лиц, порывшись в адресной книжке своего телефона. На этом все. Достаточно прелюдий. К делу.

* * *

Саша С. был человеком, который, так или иначе, присутствовал на всех этапах моей жизни. Наверное, мы не были друзьями в понимании большинства людей, и, когда жизнь нас разводила в стороны, ни один из нас этому не противился. В детстве он жил домов через пять от моего дома на перпендикулярной улице — в так называемом частном секторе. Сложно отметить что-то необычное из самого детства. Может, забывается за ненужностью, а может, ничего необычного и не было вовсе. Обычные дети из обычных бедных семей обычно убивали время тем, что лазили по помойке. Это была большая помойка, располагавшаяся совсем недалеко от наших домов вдоль маленькой речушки, название которой в детстве мне казалось иностранным, но все называли речку просто «вонючкой». О смысле этого названия я задумался только сейчас, а тогда это была просто речка-вонючка, просто название, сочетание букв. На помойке всегда было интересно, можно было встретить много разных любопытных вещей, а иногда попадались даже старые сломанные игрушки. Верхом везения было найти на помойке солдатика. Но чтобы что-то найти на помойке, нужно было потрудиться и, вооружившись толстой палкой, усердно ковырять мусор. Саша С. еще с детства не был склонен к физическому труду, а потому, когда все дети упорно ковыряли мусор, он — то ли от зависти к найденному, то ли оправдывая собственное безделье, — говорил, что ему такие игрушки купят родители. Но это было только наполовину правдой, а может только наполовину ложью. Потому что иногда ему действительно покупали игрушки, и вроде даже нередко, ведь он был единственным ребенком в семье и казался набалованным. Но ложью это было наполовину потому, что, как я уже писал выше, мы были из бедных семей, что, естественно, ограничивало его воображение о новых игрушках, но вместе с тем не было достаточным стимулом, чтобы ковырять мусор наряду с остальными.

Из этого описания можно подумать о некой его брезгливости не только к физическому труду, но и к помойке в целом. Но это было не так. Еще одним развлечением детства было есть зубную пасту, выдавливая остатки из найденных на помойке тюбиков. Конечно, хоть мы и были из бедных семей, мы отнюдь не голодали, и природу этого явления я объяснить не могу, поскольку и вкус зубных паст тогда был неподдельно противным. Сложностей с поиском выброшенных тюбиков из-под зубной пасты обычно не возникало, посему в этом деле, как мне тогда казалось, Саша С. преуспел гораздо больше остальных. Когда другие дети ковыряли палками мусор в поисках игрушек или просто прикольных вещей, стараясь углубиться как можно дальше, Саша С. ловко скручивал крышки с тюбиков, клал тюбики на землю (или что там было под ногами), нажимал ногой на тюбик или даже прыгал на нем одной ногой, поднимал и слизывал выдавленное.

Позже, через пару лет, свалку мусора там запретили, мусор, наверное, тоже увезли, а может, он сам куда-то делся: речка-вонючка, например, разнесла по просторам нашей необъятной родины (я помню, как еще в детстве старший брат рассказывал мне очередность рек, в которые впадает наша речка-вонючка, и потом в какое-то море), но место наших встреч осталось неизменным. Берег вонючки тянул нас к себе. Мы собирались там каждый день, обязательно жгли костер, курили сухие листья деревьев, неумело закручивая их в газету, пекли вырытую где-нибудь неподалеку — в чужом огороде — картошку. Саша С. был обычным пареньком, разве что иногда приносил из дома короткие отцовские окурки, и тогда мы добавляли в сухие листья деревьев настоящий табак!

Лет в четырнадцать мы уже стали встречаться в каких-то сомнительных компаниях, где курили уже не листья деревьев. Я не был приверженцем подобного времяпровождения, поэтому в этот период мы несколько потеряли друг друга из виду. Не то чтобы я чего-то или кого-то чурался (среда обитания, взрастившая меня, безусловно, оказывала на меня определенное давление, поэтому достаточно рано я попробовал алкоголь и иногда курил дешевые сигареты без фильтра), просто меня удручал сам факт бесцельного просиживания и никчемных разговоров. Алкоголь в компаниях был совсем не всегда, поэтому обычно компании просто сидели на задворках какого-нибудь старого дома или в подъезде дома в холодное время года. Разговоры были совсем не высокоинтеллектуальными и сводились чаще к вымышленным историям о драках или успешных встречах с девушками. Кроме этого, Сашу С., который был на год младше и, соответственно, учился на класс ниже, почему-то выгнали из школы, и он ходил на другой конец города в другую школу. Я толком так и не понял, почему его выгнали, может быть, ему было неинтересно. Поэтому встречались мы все реже, разве что на каких-нибудь масштабных драках район на район, где собирались обычно все подростки.

Несмотря на невзрачную среду обитания, заложенный природой интеллект позволил нам обоим закончить школу, каждый свою, и поступить в университет, который находился в областном центре на расстоянии семидесяти километров от нашего городка. Я, соответственно, уехал на один год раньше, поскольку был старше него, и, пожалуй что, в этот год мы с ним практически не встречались. Университет был достаточно убог и беден даже по тогдашнему моему пониманию, но это был, наверное, единственный на тот момент университет в нашей области, не считая педагогического, а уехать учиться в другую область не позволяло материальное положение.

Ну что сказать, отдаленность, хоть и небольшая, от родительского дома и самостоятельная жизнь первично действовали на всех одинаково: все студенты, покинувши отчий дом, теряли голову и черпали новое вдохновение для жизни. А вот дальше уже шла разница, поскольку вдохновение все черпали из разных источников, как, собственно, и реализовывали свое вдохновение все по-своему. В основной массе все было достаточно банально, мало кто вдохновлялся учебой, особенно на первом курсе, а вдохновение обычно черпалось из спиртного, и в это же спиртное вдохновение возвращалось. Получался некий замкнутый круг, внешне напоминавший беспробудную пьянку. Но только ухищренный особой мудростью мозг мог видеть в этом перерождение вдохновения из одной стадии в другую. Не так часто, но все же проскакивала и тема легких наркотиков. Я далеко не специалист, но, насколько мог ориентироваться в ценах, рядовой студент не мог позволить себе принимать наркотики по материальному положению. Поэтому внешне это выглядело так же, как я в детстве курил листья деревьев: марихуана (или что там было на самом деле) курилась студентами с очень важным видом, потом неумело и театрально имитировался «приход». Эту тему я отверг для себя сразу и навсегда.

Но то все, как я говорил, основная масса, к коей я, естественно, не относил себя и иногда Сашу С. Во что мы могли выплеснуть свое первое вдохновение, учась непонятно чему в техническом вузе? Конечно, в поэзию. Это нас не объединяло, не разъединяло, это вообще, пожалуй, никак не влияло на наши отношения. Просто мы писали стихи. Каждый свои. Я любил потом свои стихи читать девушкам, что, безусловно, давало мне некоторое преимущество в отношениях и позволяло рассчитывать на большее. Хотя, если уж отвлекся, совсем не всегда девушки воспринимали мои стихи и хотели их слушать, а читать мне их хотелось. Тогда я доставал заначку, снимал проститутку и читал стихи ей, поскольку у нее права выбора уже не было. Саша С. любил читать свои стихи куда больше моего. Он мог читать их кому угодно, где угодно и сколько угодно. В основном это был один стих, который, наверное, знали наизусть уже все, даже кто вовсе не знал Сашу С. Впрочем, у него так же, как и у меня, были проблемы со слушателями, не знаю, снимал ли он для этого проституток (я знаю, что снимал, но не знаю, для чего), но в любом случае это был не выход, поскольку удовольствие для нас тогдашних было совсем не из дешевых.

Выход пришел сам собой: мы стали читать стихи друг другу. Как оказалось, стихи было не только интересно читать, но и слушать. Этот момент, безусловно, сблизил нас на какое-то время. Мы встречались, напивались дешевыми спиртными напитками, не имея абсолютно никакого вкуса или предпочтения, а руководствуясь только ценой, после чего от одного звучало сокровенное: «Ну, есть что-то новенькое». И так начинался наш вечер поэзии. Иногда, конечно, этому еще предшествовала небольшая «ломка» со стороны каждого из нас: что, дескать, материал совсем сырой, вот-вот в трамвае на салфетке написал. Обычно это лечилось еще дозой спиртного, после чего уже рифма просто сотрясала стены какой-нибудь дешевой забегаловки, или же насекомые центрального парка замирали в восторге, позабыв о своих подлых намерениях. И я действительно получал удовольствие от таких встреч. Более того, если для студенток младших курсов достаточно было иметь в арсенале парочку сопливых стихов про любовь, что, естественно, не способствовало прогрессу в творчестве, то встретиться с Сашей С., не имея в активе парочку новых мощных произведений, было невозможно. И тогда я брался за перо! (Блин, как звучит! Даже не буду редактировать.) Я переносил встречу под любыми предлогами, если у меня не было новых стихов, и заставлял себя что-то сочинять.

Я просто сочинял, совсем не озадачиваясь последующей сохранностью написанного, и зачастую просто выкидывал рукописи, поскольку это не имело особого значения: Саша С. это уже слышал, повторно читать было моветоном, а, кроме него, моим творчеством никто так и не заинтересовался. Хотя не совсем так. Позднее, когда я, наверное, уже ничего не писал, моими стихами неподдельно заинтересовалась одна девушка, впоследствии ставшая моей женой (а может, она этим меня и подкупила?). Я позволил ей тогда поковыряться в моем ящике, откуда она взяла кучу листочков бумаги с написанными корявым почерком стихами. Конечно, это была небольшая часть от реально написанного и утерянного. Она их так и хранила, и уже через много, много лет из этой кучи бумаги она отобрала небольшую часть по цензурным и этическим соображениям и издала мой сборник стихов на сто сорок страниц.

Это я не хвалюсь вовсе, а всего лишь пытаюсь передать реальный масштаб наших скромных поэтических встреч. Это было мощно и по-настоящему вдохновенно! Я не берусь оценивать свое творчество, потому как абсолютно не компетентен в этом. Да и как в принципе можно оценить поэзию? Это как женщина. Истинная красота рождается индивидуальностью, которую способен заметить и оценить совсем не каждый мужчина, а только особый и столь же индивидуальный. Так и рождаются браки. Точнее, так они реализуются, а рождаются они на небе. Нет, ну есть, конечно, некие стандарты (светлые волосы, голубые глаза, фигура девяносто шестьдесят девяносто), но то, что нравится всем, — это уже попса и проституция. И уж точно такие браки или отношения не могут рождаться на небе, оттого и длятся совсем недолго. Наши с Сашей С. стихи были не попсой, хотя зачастую он и старался тогда что-нибудь написать на широкую публику. А потому и оценок здесь не может быть в принципе. Стихи понравились моей жене, я достаточно ее знаю и уверен, что это не лесть, а значит, я не зря все это делал, для меня ее высшей оценки вполне достаточно.

Пожалуй, это был период наших самых тесных взаимоотношений с Сашей С. Причиной тому не только наши схожие интересы в творчестве, и не стоит думать, что мы, как одержимые, только и делали, что сочиняли стихи и читали их друг другу. Мы были обычными студентами, достаточно спокойно относившимися к учебе на первых курсах, а потому имевшими достаточно много свободного времени и жаждущими свободы, любви и приключений. Свободы было чересчур много, и это многих погубило: в дальнейшем они вместо продолжения учебы внезапно оказались в армии. В любви я всегда был слишком привередливым, а порой и просто брезгливым. Сашу С., как мне тогда казалось, тоже не устраивали классические взаимоотношения, и его оригинальность не позволяла быть достаточно любвеобильным. Что же до приключений, то они были всегда. Ну или почти всегда, пусть и безобидные, без тяжелых травматических последствий («Что же это за приключения?!» — может кто-нибудь возразить мне), но они были.

Это продолжалось не так уж и долго, поскольку после второго курса Саша С. ушел из института и впоследствии поступил в какой-то московский литературный университет. Это все выглядело очень красиво, возвышенно и логично по определению: имея глубокую склонность к литературе, к поэзии в частности, он не мог больше терять времени, заставляя себя изучать технические дисциплины, а непременно должен был бы реализовать себя в своем настоящем призвании, поэтому он вроде как принял решение бросить технический вуз и поступить в престижный столичный литературный университет. Ломоносов, не иначе. Жаль только, в Москву на маршрутке поехал, пошел бы пешком — цены бы ему не было. Но в моих глазах, а я был очень близок к нему в то время, происходило все намного проще. Как и многие студенты младших курсов, задурманенные вкусом внезапно нахлынувшей свободы, Саша С. в один момент просто не справился с учебным планом. У студентов было в порядке вещей двигаться по самой грани учебного процесса, в последний день или даже ночь писать полугодовую курсовую, а также, придя на экзамен и стоя у двери, пытаться хотя бы у кого-нибудь найти лекции и прочитать материал. Это было тоже своего рода приключением, но были и те, кто выпадал за эту грань. Саша С. оказался именно из тех, только, в отличие от всех остальных, он утверждал, что принял самостоятельное решение задолго до этого. Но, так или иначе, выглядело это очень убедительно и мощно, этакий поступок: просто взять и уйти из института.

Процесс поступления в литературный вуз тоже описывался им очень красочно, но, по моим сведениям, вместо сорока человек на место, как утверждал он, конкурса там практически не было, и процесс поступления не сопровождался сложностями.

Так или иначе, наше общение практически перестало иметь место, поскольку жили и учились мы в разных городах, писать письма на бумаге было сущей глупостью, а, поскольку компьютерный бум только еще набирал свои силы, возможности общения через электронные средства коммуникации не было. Была у меня один раз идея: отправить с почтовым голубем свое новое стихотворение на его суд, но потом меня быстро отпустило, и голубя я тоже отпустил. Стихи, кстати говоря, я еще писал какое-то время по инерции, но былого энтузиазма уже не было, а позже я и вовсе счел все это бредом.

Литературный университет Саша С., насколько я знаю, тоже так и не закончил. И предлоги были тоже самыми наиблагороднейшими: вроде как кто-то из преподавателей не смог понять его творчество. Все это звучало очень пафосно, но уже как-то малоубедительно. Между нами образовалась огромная пропасть, разделяющая наши интересы. Я окончил университет уже женатым человеком и отцом своего первого ребенка и сразу же с головой кинулся в работу. Цели были самые благородные — достичь успехов и финансового благосостояния для своей семьи. Я много работал, а значит, и результат со временем не заставил себя ждать. С Сашей С. мы встречались время от времени, но это время нас разделяло. Он продолжал всем читать тот единственный стих, один из первых, который был наиболее удачным и который все давно уже знали наизусть. Я высоко ценю его творческий потенциал, но раскрыть его он так и не смог или не захотел. Поэтому, когда после всех этих благородных выпадов с литературным университетом он так ничего и не написал нового и по-настоящему стоящего, я перестал воспринимать его серьезно. Он продолжал быть оригинальным, но эта оригинальность, так подходившая молодому юноше, на уже повзрослевшем дядьке выглядела глуповато. А может быть, это я, увлекшись проблемами семьи и карьеры и абсолютно отдалившись от творчества, начал так все это воспринимать.

Однажды он совершил поступок, сохранивший мои симпатии к нему еще на долгие годы: он подарил мне свою картину. Не знаю, когда он начал писать картины. А может, это и громко сказано, что он начал писать, поскольку, кроме подаренной мне, ни одной его картины я больше не видел. Возможно, он что-то скрыл от меня? Нет, это невозможно. От меня он мог скрыть что угодно, только не свое творчество. Да и вообще он не тот человек, который может что-то скрывать, особенно из своих достижений. Хвастун еще тот, Мюнхгаузен меркнет рядом с ним… Ладно, про картину я. Небольшого размера, сорок на пятьдесят или около того. Весь холст просто размалеван мазками цвета экскрементов: что-то такое коричнево-зеленое, но с преобладанием все-таки коричневого. Наверняка это что-то символизировало. Редкие проблески зеленого наверняка символизировали зеленую траву и жизнь, а коричневое символизировало помет. Что ж, получается такой вывод, что дрянь в жизни победило? А для чего тогда я еще живу и стараюсь помогать людям? Нет, не так, смысл другой. Много коричневого — это действительно много дряни в нашей жизни, а маленькие проблески зеленого — это я! Это символизирует меня! Я здесь! Я живу и борюсь с дрянью!.. Конечно, вряд ли он вообще о чем-то таком думал, когда рисовал эту картину. Хотя зря. Если бы я ему рассказал все свои ассоциации и мысли, наверняка он бы возомнил себя художником, может, еще бы пару картин написал или для разнообразия поступил со временем в какой-нибудь университет художественных искусств и всем рассказывал бы, какой там был конкурс и как он всех очаровал своей единственной картиной…

Мазки были не единственным содержанием нетленного полотна. Еще по центру прослеживались невыразительные глаза — все того же коричневого цвета (дрянь за нами смотрит!) — и над глазами суровые брови. Все бы ничего, но краска была не единственным содержанием картины. Еще была глина. Между глаз и чуть ниже располагался слепленный из глины и приклеенный на холст объемный нос, а еще ниже — подумать только! — рот. Из глины. Наподобие того, как мои дети, лет так трех от роду, катают пластилин между руками, и тогда получается этакая палочка, а вот если ее еще так же небрежно свернуть в овальчик, то это точно будет рот для Сашиной картины.

Смех смехом, но картина мне очень понравилась. Эти несуразные мазки, эти грубо приклеенные куски глины — все это было по-настоящему неподражаемо, а значит, близко ко мне. Картина называлась «Сторож». Ничего глупее придумать было просто невозможно. Я оценил этот подарок и до сих пор ценю. Картина пережила несколько переездов, в течение которых я улучшал жилищные условия своей семьи. Каждый переезд глиняный рот и нос непременно отрывались, и каждый раз я бережно приклеивал их на место. Овальный рот раскололся на две половинки, но я приклеил их близко друг к другу, так что почти незаметно. Картина и сейчас висит у меня дома в моем рабочем кабинете. Повесить ее в других комнатах дома почему-то запрещает жена.

Саша С. после своей учебы так и остался в Москве и даже вроде где-то работал, по-моему, занимался сдачей-арендой недвижимости. Не знаю, насколько он преуспел в работе, но разница между его словами и реальностью все еще продолжала расти. При каждой встрече, особенно выпив, он начинал рассказывать небылицы про свое несусветное богатство, при том, что платить по счетам в ресторанчиках обычно мне приходилось за двоих, потому что, по случайному стечению обстоятельств, он потратил миллион долларов по дороге ко мне и поэтому теперь без денег. Я помню, когда купил свою первую машину: это была ВАЗовская «десятка». Не сказать, конечно, что это престижная машина, но для тогдашней бедной России и для нашего небольшого городка машина была солидной. И помню быструю реакцию Саши С. на это событие, который выдал, что тоже заказал себе машину, просто она не конвейерная, а изготавливается на заказ, поэтому вот-вот должна подойти. Это должен был быть «Ягуар спешиал эдишн». Естественно, что в ближайшие годы ни «Ягуара», ни какого-либо другого автомобиля у него не обнаружилось. Когда я начал строить свой первый дом взамен тесным квартирам, Саша С. при первой же встрече поведал, что прикупил себе по случаю несколько гектаров земли в Сочи на Красной Поляне и что вот уже совсем скоро закончится строительство его особняка, в который он перевезет свою маму и сразу же пригласит всех своих друзей. В Сочи я тоже так и не попал, как и никто из его друзей.

При прочтении этого рисуется образ обычного болтуна и хвастуна, не видящего никаких границ для своего вранья. Тогда я тоже так думал. Может быть, потому что сам был слишком увлечен карьерой, деньгами, финансовым благосостоянием. И, пожалуй, только сейчас я понимаю, что Саша С. был просто романтиком. Настоящим романтиком с большой буквы! И, может быть, даже последним… Тем романтиком, которого во мне убили деньги, но который сейчас начинает оживать. Я понимал это раньше, в студенческое время, когда мы читали друг другу стихи, но со временем мое восприятие жизни исказилось, я изменился и, конечно, давно перестал писать стихи, а Саша С. оставался прежним: он был романтиком и продолжал писать стихи…

В одну из наших встреч разница в нашем восприятии окружающей реальности достигла апогея, и мы просто перестали понимать друг друга и даже немного поссорились. Я больше не мог воспринимать его необоснованное хвастовство, а он не мог осознать внезапно свалившихся на меня всех мирских благ. В конце концов я просто открыто указал ему на полное отсутствие какого бы то ни было реального движения в его жизни, отсутствие семьи, детей, кола, двора и т. д.

И это изменило его жизнь, изменило до неузнаваемости. Мы не общались около года, и весь этот год он упорно работал. На удачу устроился работать в один из крупнейших российских банков, пошел учиться в MBA, женился, родилась дочка, прикупил совсем не новую, но дорогую и престижную машину. Когда мы встретились с ним снова, это был уже другой человек. Конечно, он остался хвастуном, но разница между его словами и реальной жизнью значительно уменьшилась: во-первых, появились реальные достижения в создаваемом им собственном благополучии, а во-вторых, вранье его уже не было столь откровенным. Мне, может быть, приятно осознавать, что я могу вершить человеческие судьбы и менять жизнь людей, но из всех перемен в его жизни я теперь могу одобрить только рождение дочери. Он стал слишком корыстным и завистливым, и почти все наши последующие разговоры в конечном счете сводились к деньгам и стоимости предмета обсуждения. Он перестал быть прежним романтиком, хотя иногда спьяну все еще пытался читать наизусть тот единственный удачный стих — из первых…

Мы и сейчас, конечно, продолжаем встречаться, ходим вместе в сауну и иногда просто созваниваемся. Но сколь быстро меняется мое сознание в сторону отвлечения от мирских благ (я, конечно, отнюдь не ушел в отшельники, и все созданные мирские блага сохранились, может, к сожалению), тем быстрее он стремится к деньгам, стирая все святое на своем пути.

* * *

В один из осенних вечеров я просто колесил по просторной Москве (кто живет в Москве, наверное, посмеялись над словом «колесил»: скорее, постоял в пробках) по каким-то делам. Осознание необходимости заботиться о семье все еще стимулировало мою деятельность, но все меньше и меньше, а потому еще до обеда я был свободен. Я находился в центре Москвы, и где-то в этом же районе, по моим представлениям, работал Саша С., поэтому я не должен был потратить на встречу много времени.

— Привет, — ответил он на звонок тоскливым голосом, сразу же после первого гудка.

— Здорова! Говорить сейчас можешь?

Я не знаю, откуда пошла такая мода и зачем я тоже ее подцепил, но с определенного периода времени в Москве любой телефонный звонок начинался с этого вопроса, независимо от того, кому звонишь, во сколько и зачем. Раньше собеседник просто сам предлагал перезвонить позже, ссылаясь на занятость, теперь же все задавали этот дурацкий вопрос в опережение.

— Да. Нормально все, слушаю тебя, — протянул он все тем же меланхоличным голосом.

Отлично, он меня слушает. Значит, пришло самое время подумать над тем, что я хочу ему сказать. Наверное, это выглядит достаточно опрометчиво: звонить и на ходу что-то придумывать, но, по сложившемуся опыту, заготовки обычно редко срабатывали, поскольку люди, озадаченные моей просьбой о деньгах, редко вели себя однозначно и предсказуемо. Значит, мне нужны деньги. Сколько? На какой период? Период, наверное, большого значения не имеет:

Конец ознакомительного фрагмента.