Рекрут

Алексей Рудаков, 2021

Издательство «МедиаКнига» представляет книгу «Рекрут», вторую в новой серии «Возвращение пилота» – продолжении ставшего уже популярным цикла «Записки пилота» известного российского писателя-фантаста Алексея Рудакова. Получив в свое распоряжение крейсер Империи и секретную Базу, Сэм Люциус начинает подготовку к атаке на своего врага – Древнего. И первый шаг – поиск финансов для организации этого дорогостоящего мероприятия. Устроившись грузчиком на орбитальную Станцию, Сэм приступает к выполнению своего плана, но когда удача улыбается ему, то судьба снова переворачивает доску, смешивая все планы – начинается Вторая Жабья Война, в которой Сэму предстоит принять участие в роли пилота штурмовика авианосца «Длань Гнева». Читаем, лайкаем, активно комментируем! )

Глава 2

Гвалт, поднятый в СМИ спустя несколько часов после нашей стыковки с крейсером, заставил бы сдохнуть от зависти птичий базар планетарного масштаба.

Ухх…

Какие только гипотезы не выдвигали объявившиеся на экранах новоявленные эксперты, причём некоторые из них мне были уже знакомы по шумихе, поднятой вокруг картин того самого Ван Гахена. Глядя на то, как эти личности, прежде важно рассуждавшие об его творчестве, сейчас во всю костерят нас, я не знал — плакать мне, или смеяться, видя подобную многостаночность. Впрочем, положив руку на сердце, разве я судья им? Каждый зарабатывает как может, и кто знает, был бы я лучше, оказавшись в их штанах.

Но надо отдать должное — полёту их фантазии можно было только позавидовать, вот только ни одно из высказанных ими предположений не отвечало реальному положению вещей. Вариантов было море, начиная от банальных грабителей, сорвавших огромный куш, и до цирковой труппы гипнотизёров, сумевших ввести в транс всех находившихся тогда в ангаре.

Но самой экзотический из всех версий была та, где подобную кражу приписывали жабьему спецназу, принявшему, благодаря усилиям жабьих же хирургов, вполне человеческий вид.

О да!

Эта тема долго не сходила с новостных лент. Ведь они кто? Вопрошали эксперты, буравя зрителей требовательными взглядами. Враги! Враги рода человеческого! Так что странного, что именно эта раса решила запустить свои скользкие лапки в наши карманы? Вы сами видите — на экранах появлялись монтажники, и я в их числе. Видите, как они двигаются?! А теперь посмотрите в окно — разве так ходим мы с вами? Мы — нормальные люди?!

Доля правды в этих словах была.

Но только доля, и только для тех, кто проводил всю свою жизнь на поверхности, лишь изредка оказываясь среди звёзд. Гравитация, ровная и постоянная на планетах, не была константой на станциях и, тем более в ангарах, когда там проводились погрузочные, или ещё какие тяжёлые работы. Обычно, для облегчения наших задач, гравитацию там снижали вполовину, или на две трети, что, как вы уже понимаете, кардинально меняло и координацию, и походку, и…

Да решительно всё то, на что указывали пылавшие праведным гневом эксперты.

Спорить с ними, а тем более предлагать самим пройтись по палубе, где «Же» лишь треть от нормы, было бесполезно. От таких предложений они просто отмахивались, а если кто-то, обладавший критическим взглядом на вещи, настаивал, то такого смельчака мигом записывали в пособника рептилий, со всеми неприятными последствиями.

Не буду скрывать — наблюдать эту вакханалию упёртости и зашоренности, было грустно, но положительный момент, особенно вкупе с кругленькой суммой в трюме нашего крейсера, настраивали меня на благодушный взгляд.

* * *

Но всё же, прежде чем двинуться дальше, не могу не остановиться на нескольких, на мой взгляд особо выдающихся моментах.

Прежде всего хочу сказать пару слов о том забулдыге, кораблём которого мы воспользовались.

Тот капитан, несмотря на то, что он обожал большую часть времени проводить в состоянии алкогольной комы, выбрался из этой передряги с приличным наваром. Частично протрезвев, и, относительно проснувшись, он двинулся к ближайшей Станции, спеша похмелиться, дабы снять терзавшие его симптомы. Там, стоило ему выйти из корабля, его и приняли как есть — то бишь с конкретным выхлопом и сонного, но предъявить что-либо кроме обвинения в злоупотреблении алкоголем, не смогли. Все анализы, все допросы, в том числе и под гипнозом, лишь подтверждали его слова о злоумышленниках, обыгравших его в карты и напоивших до бесчувствия.

А раз так, то — он жертва.

Несчастный, слабый человек, раб привычек, угодивший в лапы злодеев и отставленный в живых лишь ради того, чтобы пустить следствие по ложному следу. Хочу повторно заметить, что уж кем-кем, а тупицей тот капитан не был. Начав с продажи своих интервью различным каналам, он договорился до того, что Первый Галактический, взявшийся лично расследовать кражу века, выкупил его транспорт как вещественное доказательство и после провёл не один десяток передач с его борта моделируя высосанные из пальца, гипотезы.

Угу — все, включая даже жабью, с актёрами изображавших жаб, и для того обряженными в жёлто-зелёные костюмы.

В общем, в накладе тот капитан не остался.

* * *

Другим, вернее другой, неплохо приподнявшейся на этой шумихе, была симпатичная певичка, прежде прочих выпустившая хит о такелажнике, сорвавшим куш. Незатейливая песенка, где главной темой был припев: — «О такелажник, сладкий такелажник, возьми меня, возьми меня скорей», продержался в топе почти три недели. Не скрою, просматривал я этот ролик с удовольствием — девчушка, одетая в рваный комбез, сквозь дыры которого проглядывали привлекательные формы, была хороша. Несколько портили картинку мальчики из подтанцовки — отлично прокаченные, лоснящиеся и перетянутые кожаными ремнями — так, наверное, режиссёр обозначил наши рабочие ремни, они танцевали за певичкой изображая нечто такое, что, по мнению всё того же режиссёра, должно было походить на нашу работу.

Ну что я могу сказать? Только одно, подражая прославленному автору знаменитой актёрской школы прошлого — «Не верю!».

Впрочем, пофиг. На мальчиков, этих, конечно.

Вот девица — то да, совсем иное дело.

Хочу заметить, что певичка, взлетев на вершины чартов, принялась раздавать интервью, в которых она не раз и не два клялась открыть свои объятья тому самому парню. Такелажнику, докеру — тому самому, сумевшему провернуть это дельце.

Понятное дело, что всё это было пустым трёпом, но не стану скрывать — слушать подобное мне, задумавшему и провернувшему всё это, было лестно.

Что ж. Может звезды сойдутся, мы встретимся, и тогда — вот честно, припомню красотке все эти обещания.

* * *

На последок, завершая затянувшийся обзор СМИ, хочу заметить, что нас, я имею в виду, объявленный во всеуслышание факт причастности к делу Имперского крейсера и его капитана, от этого разом и как-то дружно, открестились все каналы. Этот вариант, я повторюсь, о нашей причастности, даже не пытались проанализировать, сходу объявив провокацией и бредом, что немедленно подтвердили эксперты, заверившие зрителей в отсутствии оснований в нашем существовании. Вот словно и не было нас. Словно это не мы, всего полгода назад, триумфально возвратились из небытия, вызвав нешуточный переполох в тех же самых СМИ.

Не было такого и точка! Следующую версию заносите!

Причину такого отношения понять было сложно. Создавалось полнейшее впечатление, что некто, державший в руках ниточки, на концах которых болтались ключевые фигуры всех СМИ, потянул за некоторые из них, отчего неподкупные правдоискатели мигом заткнулись, развернув свои длинные носы в совершенно ином направлении.

* * *

Как по мне, то от всего этого воняло, прямо-таки смердело Древним, всеми способами начавшего ограничивать нашу популярность. А она, замечу, поначалу была велика. Те самые СМИ, что прежде захлёбывались от восторга, живописуя наше появление, быстро смолкли, переключившись на иные темы. Конечно, кому интересен вынырнувший из прошлого крейсер, когда две системы готовятся к войне, не сойдясь во мнении относительно плавок?!

И речь не о металлургии, а о мужских купальных трусах. В одной предпочитали туго обтягивающие, облегавшие тело плавки, а вот в другой — в соседней, носили свободные, а-ля семейные труселя почти по колено.

Вот из-за этого различия две системы и были готовы вцепиться друг в друга — премьер одной, прибыв с визитом в другую систему, решил провести выходные на пляже, оказавшись на котором продемонстрировал всем туго обтянутые тканью бёдра и чресла. Патриоты, местные, разумеется, немедленно увидели в этом оскорбление, развращение, покушение — последнее касалось духовных скреп, в общем всё то, что только можно было притянуть к данному случаю. Премьера немедленно окрестили лицом с не той ориентацией, пошли карикатуры и он, оскорблённый до глубины души, ретировался с планеты, прихватив с собой посла.

Любители труселей отозвали своего. Сторонники плавок потребовали извинений и наказания особо рьяных патриотов. Ответом был совершенно предсказуемый отказ, за которым последовал разрыв отношений, прекращение сотрудничества и… И венцом ко всему — приведение флотов в полную боевую готовность.

Бред?

Без сомнений. Но именно он сначала затмил собой новости о нашем появлении, а после и вовсе полностью вытеснил всё касаемо нас, принявшись забивать головы зрителей сравнениями флотов, да прогнозами экспертов.

Приложил ли к этому свою псевдоподию Древний?

Я считаю, что да. Эта зелёная тварь вполне могла раздуть войну из совершеннейшего пустяка, дабы лишить нас популярности и, как следствие, ослабить меня перед гипотетической атакой.

Но это моё мнение, а вам, дорогой читатель, моя паранойя уже давно и хорошо известна.

Ну а теперь, после этого небольшого экскурса в местные СМИ, вернёмся к текущему моменту.

* * *

Оказавшись на борту «Ласкового Дождя», я пребывал в приподнятом настроении. Имея на то, замечу, полное право. Куш, весьма вкусный, был перегружен в трюм, крейсер держал курс на базу, так чего печалиться?

Да, ещё один момент.

О нашей базе, той самой — старой Имперской, расскажу чуть позже — в соответствующий момент. А сейчас, надеясь на то, что все сторонние вопросы прояснены, вернусь к основной теме.

Так вот.

Продолжая оставаться в хорошем настроении, я двинулся к кают-компании, где, как известил меня мой комм, собрались все старшие офицеры. Для планового совещания — так было написано в сообщении, и я, предвкушая заслуженные похвалы, местами переходящие в овации, победно улыбаясь, откатил дверь кают-компании.

М-да…

Лица моих товарищей украшали отнюдь не радостные улыбки.

— И что всё такие кислые? — Усевшись во главе стола, я подтянул к себе чашку, куда Пол, наш кок, немедленно налил чая, приятно пахнувшего неизвестными мне травами.

— Бабло — на борту, — помешивая ложечкой чай, принимаюсь откровенно разглядывать собравшихся, всё ещё надеясь, что их грусть напускная, что это всё шутка и вот сейчас, вот прямо вот-вот, они сорвутся со своих мест и наперебой примутся поздравлять меня с завершением операции: — Или — не на борту? Свенн? — Перевожу взгляд на нашего главного механика: — У нас дыра в трюме? Конты с баблом — тю-тю?

— Да на месте они, — морщится он в ответ, отводя взгляд в сторону: — Куда же им деться.

— Ну и отлично! Кстати, — киваю Полу: — Сколько мы заработали?

Бугристое лицо идёт волнами и Горелый — это прозвище я не забыл, чуть помедлив, отвечает:

— Восемьдесят шесть миллионов наликом и ещё тридцать два в ценных бумагах, — присев на край диванчика, он зачем-то добавляет: — В номерных.

— Итого — сто восемнадцать, — подвожу итог: — Отменно! На всё хватит! Ну, уважаемые? — Салютую всем чашкой: — Чего грустим? Я, признаюсь, рассчитывал куда как меньше загрести.

— Сэм, — Пол ставит свою чашку на стол: — Ты что? Не понимаешь? Это наличность.

— Наличность, — настороженно глядя на него, киваю: — И что с того? Это же деньги. Настоящие. Не подделка. Или не так?

— Да всё так, морщится он и бугры на его лице принимаются маневрировать, то бледнея, то краснея: — Что мы с наличкой делать будем?

— Как что? Ну вот ты — ты же новый камбуз хотел? И склады со стазис камерами? Пиши заявку! — Расплывшись в улыбке, откидываюсь на спинку стула: — Завизирую! Нет! Все пишите! Все, всё что вам нужно! И поспешите, — продолжая улыбаться шутливо грожу всем пальцем: — Пока ваш капитан в отличном настроении!

— Он не понимает, — совершенно не разделяя моей радости, поникает головой Пол: — Свенн? Может ты растолкуешь?

— Попробую, — Свенн, нахмурившись, качает головой: — Ммм… Сэм? Как ты думаешь? Сколько новый камбуз стоит?

— Ну… — Пожимаю плечами: — Ну… Понятия не имею. А это важно? Пусть хоть миллион! А, Пол? — подмигиваю ему: — Камбуз за миллион — хочешь? И столовые приборы — с ручками из хрусталя?

— Сэм! — Одёргивает меня Свенн чуть менее почтительно чем следовало бы при обращении к капитану и Императору, пусть последний пока — только формально.

— Сэм! Ты представляешь сколько места занимает один миллион наликом? Больше кубометра. А весить будет…

— На транспортную платформу погрузим, — отмахиваюсь от его слов, ощущая, как по спине начинает ползти неприятный холодок.

— Я уже не говорю, — продолжает морщиться Свенн: — Что считать такую гору банкнот будут ой, как долго. Вернее сказать — не будут. Считать не будут. И знаешь почему?

— Ну?

— Потому, что пошлют сразу.

— Как это — пошлют?! Это же деньги! Настоящие.

— Это — грязные деньги, понимаешь? Откуда у тебя столько наличности на руках? А вдруг ты — бандит, или торговец наркотой?

— Так я… Я скопил! Во всё себе отказывал и…

— Справку о доходах покажи, — парирует он: — Или выписку со своего банковского счёта, откуда миллионы снял. Нет такой? Тогда, — развёл он руками, играя роль продавца: — Сожалею, но вам лучше уйти. Или мы вас полиции сдадим.

— В лотерею выиграл, — мрачнея, в его словах была логика, высказываю предположение: — Джек-пот сорвал.

— В какой именно? Говорите, а мы проверим.

— В казино?

— В каком, когда?

— Блин! Свенн! — Чуть привстав, грожу ему кулаком: — Ты вообще, на чьей стороне?

— Да все мы на одной, Сэм, — качает он головой: — Я же не спорю — дело ты придумал и провернул отлично. Вот только делать с призом нечего. Даже парням раздать не сможем — поедут они по курортам, шиковать начнут, тут их и возьмут. На какие шиши пируете? Вы же, кроме своей пенсии копеечной, другого дохода не имеете. Понимаешь? — Грустно улыбнувшись, развёл он руками: — Деньги есть, но потратить их мы не можем.

— Обналичить? Тьфу — наоборот? Мы так можем?

— Ни один банк на такое не пойдёт, — качает головой Свенн: — Лицензию моментом отберут.

— Эээ… Заключить договор с кем-либо на… — кручу в воздухе пальцем: — На работы. И сорвать их выполнение. Левый договор, конечно. Нет. Бред.

— Не бред. Только контора должна быть в офшоре. Впрочем, нам этот вариант не подойдёт — там все под колпаками спец служб. Вычислят кто мы и откуда бабло моментом.

— Не вариант, — кивнув ему, поворачиваюсь к Полу, хорошо помня криминально прошлое нашего кока:

— Пол? А твои бывшие товарищи? Они отмыть смогут?

— Отмыть-то смогут, — недовольно кряхтит он: — Вот только…

— Что только? Говори.

— Половину заберут.

— Много.

— Такое считается нормальным. — Разводит он руками: — Они наличку через свои магазины и бары пустят, а нам, — он кивает: — По договору на… да хоть на консультации по оформлению витрин, уже легально заплатят. Извини, — отворачивается он: — Но только так.

— Может нам самим? Ну магазинчик открыть? — Свенн, немного светлеет лицом: — Легальное бабло у нас есть — немного, но для открытия небольшой лавчонки хватит. Выберем мир по тише, или Станцию где ни будь в дыре, и…

— И года за два-три отмоем, — перебивает его Пол: — Не думаю, что наш капитан на такое согласится, — мотает он головой в мою сторону, но мне не до него. Копаясь в памяти, я перебираю различные решения, на которые меня навели слова друзей. Магазинчик, а лучше несколько — это, конечно решение, но Свенн прав — пройдёт не менее года, прежде чем мы сможем пропустить через него всю сумму, даже если весь экипаж будет круглосуточно там что-то закупать. Да и что продавать? В любом случае, чтобы к нам не привязались местные налоговики и прочие, карательно-надзорные органы, нам самим придётся что-то купить, нечто, что после будем продавать. И продавать массово. А значит и закупать тоже контейнерами. А это — всё те же деньги и не наличные. Выход — продавать что-то такое, что мы можем изготовить сами, не закупая на стороне. А что мы можем? Да ничего.

Хм… В голове рождается образ магазинчика, где на вывеске красуется девица, в руках которой сверкающая пустота.

«Ни-че-го» — гласит вывеска, а ниже появляется примечание: — «Мы ни-че-го не продаём! Спешите! Ограниченная партия идеального ни-че-го!».

— Бррр… — мотаю головой, пытаясь выбросить вот этот бред, но нарисованная красотка, соскочив с вывески, принимается танцевать, придерживая край платья, под которым, действительно ничего нет. Чёрт… Мне нужен отдых. Сначала в баре, а потом… потом…

Стоп!

Вывеска! И Пол говорил, что местные бандиты с нами могут договор на оформление витрин заключить. Так…так… Теплее… Оформление. Нарисовать… Блин! Ван Гахен! А кто, как не я его самый преданный эээ… последователь и подражатель?!

Идея окончательно формируется у меня в голове и я, вернув на лицо победную улыбку, щёлкаю пальцами, подзывая к себе Пола:

— Эмм… эээ… Пол, да? — Выпятив нижнюю губу, смотрю сквозь него: — А налей-ка ты всем чего покрепче, милейший. Мне — абсцента. Стакан. Нет, — шевелю в воздухе пальцами, рисуя сложные фигуры: — Нет. Лучше два, или… Ааа… Неси бутылку!

— Сэм?! Командир?! Мой…Мой Император? — Пятится он прочь, и я готов биться об заклад, что Свенн, не менее встревоженный чем он, уже вызывает сюда Никера — нашего врача.

— С вами всё в порядке? Командир? — Голос главмеха звучит на фоне попискивания, сопровождаемого набор текста на коме: — Эээ… Командир?

— Господа! — Поднявшись на ноги хлопаю в ладоши, заставляя всех замереть: — У меня есть план, господа! План, посредством которого мы, — сбиваюсь. Чёрт. Общаясь с такелажниками напрочь отвык от витиеватых фраз, присущих истинному ценителю искусств.

— Короче, народ! — Грохаю кулаком о стол, в зародыше гася начавший зарождаться шум: — Есть у меня идея — выкрутимся. И да. Каждому своя роль будет. А пока, — киваю Полу, замершему рядом с бутылкой в руках, причём держит он её так, что не поймёшь — хочет он ей огреть меня по голове, или наполнить стакан: — Пол! Наливай! Не могу же я вернуться в погрязшее в конформизме общество, трезвым?!

* * *

Прежде чем набрать номер уважаемого и известного мэтра Симил, того самого эксперта, подтвердившего подлинность картин многострадального Гахена, нам всем пришлось изрядно потрудиться. Выбрав одну из пустующих кают нашего крейсера, мы провели более суток обдирая отделку её стен, но когда работа была закончена, то любому, увидевшему спартанский антураж, сразу бы стало ясно, что владелец сего места либо испытывает серьёзные финансовые затруднения, либо — и это было моей целью, напрочь и полностью презирает мирские блага, отдав себя служению Мельпомене, всегда благосклонно относившейся не только к актёрам, но и к художникам.

Но не только стенам, полу, потолку и прочему пришлось принести себя в жертву искусству. Сменив капитанскую форму на вытертый комбез, с пятнами от масел и смазок, я, входя в образ, разлохматил себе причёску, а затем, отобрав у Пола бутыль с пронзительно зелёным содержимым — местным аналогом абсцента, сделал крупный глоток, пояснив коку, что мне, как гению, пусть и ещё не признанному, необходим определённый блеск в глазах, который должен будет подчеркнуть…

Что именно подчеркнуть, Пол, которому тонкое чувство прекрасного было явно чуждо, дослушивать не стал, предпочтя ретираду моей речи.

К слову сказать — местный абсцент оказался весьма и весьма заборист, быстро направив мои мысли в нужное русло.

* * *

Набираю номер и на экране появляется симпатичная девушка в строгом офисном костюме.

Ничуть не смутившись моему виду, судя по всему непризнанные гении стучались в эти ворота с завидным постоянством, она быстро проворковала стандартную фразу о крайней важности моего звонка и о ещё более крайней занятости мэтра. Секретарь уже была готова прервать связь, когда я, подняв в воздух два пальца, заставил её на секунду смолкнуть.

— Ван Гахен.

— Рада знакомству, господин Ван… — счастливая улыбка, рождённая на её лице часами тренировок, сначала застыла, а после, неуверенно сползла с отполированного слоями косметики, личика.

— Вы… Ван… Гахен? — Неуверенно переспросила она: — Но он же… То есть вы…

Так. Я мысленно поставил красотке плюсик — специфику работы хозяина знает. Значит — не дура, что при такой очаровательной внешности — редкость. А может и не редкость — увы, но подобные дивы упорно обходили меня своим вниманием.

К немалому моему сожалению, разумеется.

— Это всё слухи, — отмахнулся я от слов: — Преувеличение и сплетни кредито… эээ… Завистников. Передайте старине Туринку, что…, — я махнул рукой: — Просто скажи, милая, мол Гахен, тот, что Ван, звонит. Хорошо?

Неуверенно кивнув она включила заставку, на которой красовался сам мэтр, держа перед собой «Корни», ту самую, последнюю, или предпоследнюю работу сгинувшего мастера.

* * *

Как и ожидалось, долго любоваться картиной, некоторое время висевшей в кают-компании моего Созвездия мне не дали.

Вернее, не дал. Ага, Симил, он самый.

Возникнув на экране, он внимательно посмотрел на меня не спеша начинать разговор. Ну да ладно, мы не гордые. В определённые моменты, конечно.

Вот в такие, как сейчас, например.

Отсалютовав ему стаканом, и немедленно влив в себя добрый глоток зелёного огня, я поморщился, а после, занюхав рукавом, расплылся в улыбке:

— Кого я вижу! Старина Туринк! Чем обязан? Чего хотел-то?

— Разве это не ты мне звонишь? — Поморщился метр, торопливо оглядывая крайне нищенское убранство каюты: — Денег одолжить не могу, эээ… Сэм? Сам — в крайней нужде, — развёл он руками и на его запястье сверкнули тусклым золотом часы, ценой так в пару сотен тысяч монет.

— Ты в нужде?! Ты? Мой старый друг?! — Постарался совершенно искренне возмутиться я, что, впрочем, было несложно при виде часов и той секретарши:

— Туринк! Сколько тебе надо, старина? — Я влил в себя ещё одну порцию ракетного топлива, почему-то менявшего цвет. То оно было зелёным, то жёлто-оранжевым.

— Так ты не за деньгами? — Неуверенность, отчётливо прозвучавшая в его голосе, придала мне наглости, отчего я расхохотался, на сей раз совершенно искренне.

— Я?! За деньгами? За этой плесенью, пожирающей наш мир?! Что ты! Совершенно… — на несколько секунд мне пришлось смолкнуть, пропуская наружу рвавшиеся из глотки газы и Симил заметно расслабился, понимая отсутствие угрозы его финансам.

— Я это… Ну… Как оно, — заводил я рукой над столом, словно желая поймать порхавшие там слова: — Да. Я тебе их дать хотел. Плесень эту. У меня её, — выдвинув ящик стола, я вытащил наружу сразу несколько пачек банкнот: — Есть в общем.

— А как же это? Стены обшарпанные, мебели нет, — показал он на мою обстановку, явно видя её несоответствие тугим пачкам денег.

— Это? Это тлен! Ван Гахен жил так же, так к чему… момент, — я принялся наполнять стакан, но пролив приличную часть мимо, прямо на деньги, махнул рукой и отхлебнул прямо из горла.

— Понимаю, — закивал эксперт, не отводят взгляда от мокрых купюр: — Так ты мне ссудить хотел?

— Денег? Туринк! Ты что — обидеть хочешь?! — Моё возмущение было тоже искренним. Ну, я на это надеялся:

— Тебе? Моему другу и эту отраву? — Я взмахнул рукой с бутылкой и немедленно поправил себя: — Не эту. Это — хорошо. Я про другую. Про…как их… А! Про деньги. Бабло, капуста, сечёшь?

— Ты извини, Сэм, — он покосился на часы, те самые, дорогие: — Но ты не мог бы покороче? Мне скоро на паперть идти — моё окно, чтобы милостыню просить, будет. Так о чём ты?

— Эх… Тяжко тебе, — вытираю слезу, выбитую этим прохвостом: — Ну да ничего, Туринк, ничего. Сейчас всё переменится. Знаешь, что у меня есть?

— Что? — Интерес, даже намёк на него полностью отсутствует в его голосе, но всё разительно меняется уже через несколько секунд, когда я, отвечая на его вопрос, произношу всего три слова:

— Личные вещи Гахена.

* * *

Уверен, протяни я ему стакан, прямо через экран, минуя миллионы разделявших нас километров, он удивился бы куда как меньше. В конце концов, есть же технологии, они развиваются, так почему бы и нет? Но эти мои слова, сказанные совершенно будничным тоном, заставили Туринка натурально окаменеть.

И да. Тот самый стакан, а лучше целая бутылка, оказалась бы ему сейчас ой, как кстати.

— Вещи Гахена? — Осторожно повторил он мои слова, тщательно выговаривая каждое:

— Сэм? Ты ничего не… Не путаешь? Гахен сгинул.

— Да, — киваю, приподнимая стакан: — Помянем! Он был настоящим солдатом искусства! И погиб на боевом посту — за мольбертом! Дай и нам, Творец, такую смерть!

Судя по вину Турнинку такая перспектива ой, как не нравится, и он напряжённо кивает, на сводя с меня взгляда. Вернее сказать — с моей бутылки.

— Так… Ты что-то нашёл? — Осторожно спрашивает он, когда она опускается на стол, а я принимаюсь занюхивать пойло рукавом. Должен заметить, что после очередного глотка комбез стал пахнуть вполне достойно — в моей голове забродили, зашептали мысли немедленно послать и эксперта, и Гахена подальше и срочно сообщить миру о такой мировой закуске, как именно этот рукав.

— Ммм… Да, — приложив немалые усилия отгоняю эти мысли прочь: — Я нашёл тот астероид… Ну… Где он «Корни» писал. Да, — цепляюсь руками за стол — палуба ощутимо кренится, отчего я морщу лоб — что за хрень… Я же говорил пилотам висеть ровно… А они что творят?!

— Что… Что ты там нашёл? Сэм? — Лицо эксперта занимает весь экран, так ему не терпится услышать ответ, и я не оставляю его жажду без награды:

— Всё! — Исчерпав остаток сил в этом коротком ответе, проваливаюсь в черноту, едва успев ткнуть пальцем в кнопку прекращения связи.

* * *

Очнулся я в мед отсеке и первый, кто показался мне на глаза, был, конечно же Никер. Наш эскулап.

Похмелья, и всех обязательных тому симптомов не было.

Сев на койке, я осторожно помотал головой, но ни тошноты, ни головокружения, ни головной боли, просто обязанной сейчас доминировать в моём теле — ничего подобного не было и близко.

— Однако, — я с уважением посмотрел на врача: — Док! Вы превзошли самого…

— Детоксикация, очистка и переливание крови, — принялся он загибать пальцы, буравя меня неприятным взглядом: — Насыщение тела…

— Док! — Соскакиваю на пол: — А хочешь — я тебя поцелую? Это же чудо! После такой дозы я помирать собирался, а вы, ну док! Супер!

— Капитан, — его взгляд смягчается — видно, что мои слова пришлись по душе: — Настоятельно рекомендую впредь воздержаться от подобных возлияний. Я понимаю, что ради дела, — выставив вперёд руку, он не позволяет мне защититься: — И мы все, ваш экипаж, это ценим. Но всё же, Сэм! Нельзя так насиловать свой организм. Даже ради такой высокой цели. Не знаю, религиозный вы человек, или нет, — пожимает он плечами: — Но запомните, словно это заповедь — нельзя столько пить! А тем более — без закуски!

— Док, — натянув комбез, поворачиваюсь к нему: — Как вы думаете, куда я попаду, если буду соблюдать все заповеди?

— В рай?

— В Раю я уже был, еле вырвался, — криво усмехаюсь, припоминая ту самую тюремную планету: — Сказать куда?

— Куда?

— В заповедник! Туда все, кто заповеди соблюдают, попадают.

* * *

За то время, что Никер приводил меня в порядок, Туринк звонил раз семь. И всё, как вы понимаете — безответно. Зато, когда я появился на его экране при восьмой попытке, наш эксперт едва не разрыдался от счастья.

— Ты как, Сэм? — Тоном заботливой мамаши проворковал он, внимательно разглядывая моё изображение: — Обошлось, — с явным облегчением констатировал он, не найдя на моём лице ничего такого, должного обозначить моё плохое состояние: — Ты хоть закусывай, — продолжил он и я мысленно взвыл, готовясь услышать очередную лекцию о вреде пьянства.

Нет, так дело не пойдёт. Беру инициативу в свои руки.

— Ближе к делу, Симил.

— Да, Сэм, конечно, — он покладист, как… Я даже не знаю с чем сравнить его состояние, слишком оно позитивное: — Так… что ты нашёл?

* * *

А нашли мы много.

Наверное, стоило бы поставить слово нашли в кавычки, но, судите сами — в моём рассказе, в том, который я скормил Туринку, не было и капли вранья.

Да-да, именно так — правда, и ничего кроме неё, родимой.

Мы, действительно, нашли заброшенную шахтёрскую базу, покинутую в те самые годы, когда наш дорогой Гахен творил свои шедевры.

Мог он там быть?

А кто ж его знает. Этих баз — море. Чуть-чуть раскопок в архиве и пожалуйста, выбирайте любую. Вот мы и выбрали парочку — из числа тех, что были подальше от обитаемых мест.

Изыскания, или, если откровенно, копание в кучах мусора, оставленных безвестными шахтёрами, вознаградили нас несколькими артефактами, к которым наш гений, чисто теоретически, мог прикасаться. Если, конечно, он был именно на этой базе.

Что? Не нравится такой подход?

Ну так докажите, что Ван Гахена тут не было?

Ага? Молчите? Нет доказательств?

Вот то-то же!

В общем, как вы сами можете судить — я Туринку не врал. Ну… Может самую малость преувеличивал — так я же творческая личность? Увлекающаяся натура и прочая-прочая-прочая. Позволительно мне подобное.

Вернёмся же к артефактам, которых, как я уже говорил, было много.

Больше всего было камней. Угу. С того самого астероида, по поверхности которого некогда могли ступать ноги гения. Часть камней была с небольшими дырочками — их я с показывал эксперту с особой гордостью, рассказывая о творческих метаниях моего кумира, иссверлившего всю каменюгу в поисках лучшего ракурса.

Увидев, как благосклонно Туринк принял первую партию артефактов — камни ловили и сверлили всем экипажем, я вытащил на свет следующую, ещё более ценную добычу.

Кисти.

Кисти мэтра, которыми он творил свои шедевры.

Нет, конечно не целые. Обломки — опалённые космическими лучами, роль которых сыграл выхлоп маневровых и поломанные гением, в приступе творческого азарта. Кистей, т. е. обломков, было много — но все это было благополучно съедено Туринком, хорошо знавшего крайнюю нервозность Гахена, ломавшего кисти десятками.

Постепенно повышая градус редкости своих трофеев, следующим ему была предъявлена пустая консервная банка, дата на которой указывала, что сей продукт был выпущен за три месяца до дня, когда мэтр завершил свои «Корни».

Увидев банку Симил едва не расплакался. От счастья, разумеется. Кому как не ему было знать сколько бабла отвалит музей за артефакт, к которому точно прикасались руки гения.

А возможно и не только они.

Последним, что поставило точку в демонстрации добычи, попутно раздавив сомнения о подлинности всего продемонстрированного, был башмак.

Самый обычной башмак скафандра. Донельзя изношенный и выброшенный кем-то из шахтёров в связи с полной невозможностью дальнейшей носки.

Таких башмаков мы нашли несколько штук. К моему немалому разочарованию, все они были подписаны, все, кроме того экземпляра, что сейчас стоял на столе. Особо я расстроился, когда изучив подписи не обнаружил ничего, что хотя бы отдалённо походило на буквы «В» и «Г», которые можно было выдать за автограф мастера.

А жаль. О том, сколько могла бы стоить такая находка было просто страшно подумать, но не рисовать же самому проклятые буковки? Тут и особо продвинутым экспертом не нужно быть, чтобы определить новодел.

Так что да, жаль, но башмак я оставил как есть, лишь упомянув, что если он и не принадлежал самому Гахену, то именно его мастер изобразил на своём полотне с завтракающими шахтёрами.

* * *

Завершив этим демонстрацию находок, и, замечу, их красочное описание я смолк и тут уже в наступление перешёл эксперт. Высказав восторг, натуральный, высшей пробы, он предложил мне наилучший исход из сложившейся ситуации — а именно продажу всего… ему. За достойное вознаграждение, как же без него.

— Два миллиона, — глядя не на меня, а на разложенные по столу трофеи, предложил он с таким видом, словно я, потрясённый до глубины души его щедростью, должен был немедленно пасть на колени, благодаря своего благодетеля.

Увы ему — падать, а тем более рассыпаться в благодарностях, я не спешил. Наоборот — презрительно фыркнув, я потянулся к клавише разрыва связи, что он, внимательно, и как ему казалось — незаметно, следивший за мной, немедленно заметил.

Что же…

А дальше начался торг. Тот самый — отчаянный, бескомпромиссный, переходящий в крик и перемежаемый угрозами обоих сторон немедленно прервать связь. Признаюсь — мне, все эти артефакты были безразличны, я бы, при иных условиях, просто подарил всё это Симилу, но согласитесь — подобное обязательно бы вызвало вопросы, а потому я упирался и боролся, как только мог.

Результатом, ожидаемым мной и приятным для эксперта, стала его безоговорочная победа. Туринк забирал себе шестьдесят два процента от средств, вырученных за продажу артефактов на аукционе. Более того — я гарантировал оплату услуг аукционного дома из средств, полученных в ходе торгов и подтверждал статус эксперта, как эксклюзивного получателя всех моих дальнейших находок.

Полный мой проигрыш, верно?

Да.

За исключением одного момента — Туринк, вместе с прочими экспертами, коих он обещал собрать, брался оценить мою картину, написанную точно та том же месте, где творил великий Гахен.

Сумма оценки была определена мной не ниже семи десятков миллионов, на что он, выпучив глаза, вынужденно согласился, прекрасно понимая, что вряд ли найдётся хоть кто-то готовый отвалить такие деньжищи за моё творчество.

* * *

Вот здесь — когда он мне прямо сказал, что продать этот шедевр за такую сумму нереально, вот честно — здесь мне было обидно.

Особенно принимая во внимание, что полотно, получившее столь низкую оценку Симпла, я действительно создал сам, своими руками, потратив на шедевр более двух часов. И, не буду скрывать — я результатом — гордился.

* * *

Картина «Осознание» — представляла собой черно-фиолетовое поле, с множеством белых точек, которое пересекала почти прямая розово-синяя полоса, почти по центру которой я старательно изобразил… Нечто! Почти округлое и размытое.

А ниже, в стороне от неё, белый силуэт человека — как его рисуют дети — кружок головы, палочка тела и коротенькие обрубочки ручек-ножек.

Всё.

Шедевр перед вами, зря я что ли почти два часа над мешковиной страдал? Почему мешковина? А вы уже забыли про грубость мира и прочий бред, что в прошлый раз нёс наш дорогой эксперт?

А я не забыл.

Забегая вперёд, скажу, что эксперты и критики, действительно, долго спорили вокруг моего шедевра, так и не сумев прийти к единому мнению — а что автор, то есть я, хотел этим сказать.

* * *

Что же до меня, то когда меня спрашивали о замысле картины, то я, напустив задумчивость, отвечал что каждый должен сам осознать.

Что именно?

Да всё!

Нельзя же быть столь примитивным!

Осознать и пропустить через себя совершенно всё — вашу планету, систему, галактику — необходимо осознать решительно всё, понимаете?

А осознав — вернуться.

Как это куда?! К началу пути. Туда, откуда вы двинулись по тропе осознания. Как это не понимаете? Сложно? Ну, извините, творчество, особенно высокое, оно не перед всеми раскрывается!

* * *

Аукцион, устроенный стараниями Туринка, прошёл как по маслу. Следя за аукционистом я лишь диву давался как ловко, он расхваливает собранный нами на свалке хлам. Другим поводом для удивления являлась почтеннейшая публика, вступавшая в борьбу за обладание куском камня или той жестянки, не имевшей никакой ценности.

Ну, это я так считал.

Угу, зная подлинную историю обретения этих, кхм, сокровищ. Цены, хочу заметить, были такие, что моя жаба, прежде недовольная условиями нашей с Турином сделки, то и дело хлопалась в обморок видя поистине космические цены. Так, тот же башмак, доставшийся представителю некого модного Арт-хауса, был продан за без малого сотку.

Миллионов!

А как иначе? Это же мог быть башмак Самого!!!

К слову, вся эта вакханалия, широко освещаемая на профильных каналах, удостоилась лишь краткого упоминания в серьёзных СМИ, которые вскользь заметили возвращение человечеству вещей великого Мастера.

М-да… Подобная картина — печалила. Кому как не людям, прежде сходившим с ума от возвращения утраченных шедевров, сейчас так же бурно радоваться появлению личных вещей мэтра?

Но увы.

Всем было пофиг и моя паранойя, немедленно пробудившаяся от дрёмы, немедленно свалило сей печальный факт на Древнего, всеми силами боровшегося против моей популярности.

Согласитесь, удобно, когда есть некто, на которого можно свалить решительно всё.

В результате, уж не знаю чьими стараниями — Древнего, или банальной людской ленью, но аукцион прошёл без лишнего шума, чему, впрочем, я был рад, тоже не желая привлекать лишний шум.

Последнее, прежде всего, касалось моего шедевра, оценённого, как мы и договорились, в семьдесят два миллиона, о чём я сообщил аукционисту, притащив полотно с собой.

На немедленно последовавший вопрос — а не желает ли автор выставить своё произведение на торги, я лишь гордо улыбнулся, а после, пресекая начавший было зарождаться шум, объявил, что мои картины должны принадлежать всем, а не кучке толстосумов, спешащих утаить прекрасное от простых людей.

— А потому! — Мне пришлось сильно повысить голос, перекрывая выкрики, несколько оскорбительного содержания: — Я передаю полотно музею! Безвозмездно! Ради искусства и человечества!

Наградой мне послужили редкие хлопки, и, куда как более многочисленные жесты, истолковать которые можно было только как сомнения в моей вменяемости.

Да пофиг!

Картина, оценённая в семь десятков миллионов, с небольшим хвостиком, отправилась в планетарный музей, взамен одаривший меня справкой о пожертвовании.

Ага!

С указанной в ней суммой, которая, слава местным законам, освобождала вашего покорного слугу от уплаты налогов со средств в вышеуказанном размере, прошу прощения за канцелярщину.

* * *

Остальное было делом техники.

Вызванные в ангар банковские клерки, лишь крякнули, увидев горы мешков, забитых купюрами разного достоинства. На их вопрос о происхождении средств была предъявлена справка о выставлении мною множества лотов и проведении открытых торгов, что позволяло мне положить средства в банк в любой удобный момент.

Скривившись, матеря в душе художника, сначала отказавшегося от безнала и потребовавшего наличку, а после изменившего своё решение, клерки, вызвав подкрепление, принялись за работу, и когда та, спустя неделю была завершена, предъявили мне счёт. По полной — и за свои услуги, и за налоги, взятые ими с меня по самой высокой планке.

Увы, но торжество в их глазах быстро угасло, стоило мне предъявить ту самую справку от музея, полностью очищавшую меня от подобных трат. Даже от уплаты услуг банка, так как предъявитель сего сделал благотворительный взнос планетарного масштаба.

Вы же не против благотворительности, господа?

Облом, короче.

Таким образом, спустя несколько недель, наш счёт был пополнен кругленькой суммой со множеством нулей, сверх которой Туринк, честно выполнявший условия нашей сделки, перевёл ещё десяток миллионов, которые — банк был злопамятен, почти все ушли на комиссии, сборы, консультации и защиты, о чём было написано мелким шрифтом внизу моего заявления об открытии счетов.

* * *

Ну и плевать!

Главное — основная сумма была легализована и я, дав команду готовить крейсер к дальнему походу, сел в кабину Авроры, планируя провести следующую неделю на курортной планете в компании девиц, крайне мало соблюдавших нормы социальной ответственности.