Дедушкины рассказы

Алексей Ребезов, 2019

Эту книгу я посвящаю моему деду. В ней идёт речь о событиях с 1910 по 1950 годы прошлого века. Основная часть рассказов, конечно же, охватывает период Великой Отечественной Войны. События, которые с ним происходили, иначе как невероятными назвать нельзя.

Раскулачивание и голодомор

Шёл 1931, особенно последние годы были очень тяжёлые. Вообще, при описании жизни дедушки возникает впечатление, что тогда в принципе не было простых лет, все года были негативные, один хуже другого, вот таким образом и жил весь российский народ. Дед в то время заканчивал, артиллерийское училище и учился на последнем курсе, скоро должен был быть выпускной и звание младшего лейтенанта. В это училище он попал не случайно. Поскольку семья была большая, то детей, особенно мальчиков, старались отдать в такие училища, что бы сплавить дополнительный рот. А заодно и ребёнок был бы надёжно пристроен. Советское правительство тогда всерьёз занялось крестьянами, особенно «зажиточными», в том смысле, которые хоть что то имели. В ход шли и репрессии и пряники, репрессии для несговорчивых, а пряники для вступающих в колхозы. Половину крестьян посадили, другая же половина уехала в города, начинался страшный, невиданный для страны голод. По деревням ездили бригады ОГПУ, вместе с красноармейцами, и забирали «излишки» всё до последнего зёрнышка в основном у крестьян. Не было исключения и в селе Пехлец, где проживала родня деда, мать, отец, сестры и младшие братья. Старший дедушкин брат в то время был уже старшим лейтенантом авиации и служил в московском дивизионе. И вот в один из таких дней, осенью, дед, которому было в то время 22 года, приехал в гости к родным. Накрыли скудный стол, по обычаю долго разговаривали во время обеда и все темы невесёлые, про трудности которые приходится переживать по коллективизации и продразвёрстке. В разговоре участвовали отец деда, мать, которая была беременна, и отцов брат Иван, ну и мой дед конечно, младшие же в основном слушали.

— Они хотят, что бы я всю свою землю колхозу передал, а потом ещё и для колхоза работал, на своей же земле, это как понимать? — говорил отец Дмитрий, наливая себе чай из самовара.

— Хотят, что бы всё было колхозное, т.е. государственное, считай ничьё, — отвечал брат Иван.

— Если не отдам, налогами сначала задавят, а потом грозятся и вообще посадить, непонятно как жить дальше, все что есть в доме, все припасы, забирают, скоро чай будем вприглядку с сахаром пить, — говорил Дмитрий.

— Как же семью кормить, если всё заберут до зёрнышка? — сокрушалась его жена.

— А им только это и надо, чем больше людей вымрет, то им и на руку, хотят всех извести, — ответил муж Дмитрий

— Как у вас в училище, кормят то хоть нормально? — спросил дядя Иван моего деда.

— Да, кормят хорошо, слава богу, не голодаем, — ответил мой дед.

— Да, я слышал, что у военных и у «ОГПУшников» харчи нормальные, не то, что у простого народа, на который всем видно наплевать, — продолжал брат Иван.

— Если всё разорят, мы тогда в город поем, сначала к родне в Ряжск, а потом в Рязань, здесь не имеет смысла оставаться, — продолжал прадед Дмитрий.

В этот момент за окном послышался лай собаки, топот лошадиных копыт и у их ворот остановилась телега, с которой соскочили четверо, один в пиджаке и кепке, с сумкой на ремне, другой выглядел как рабочий из цеха, а два других были бойцами красной армии, в шинелях, у каждого винтовка за плечами. Они открыли калитку в воротах и проследовали без приглашения во двор.

— Хозяева, есть, кто дома? — спросил громко тот, который в кожаной кепке с сумкой на ремне.

Прадед Дмитрий, Иван, прабабка Дуня и за ними мой дед, все встали из-за стола, и вышли во двор, а остальные кто остался, прильнули к окнам.

— По указу верховного совета народных комиссаров, имеется постановление об изъятии у вас продуктовых излишков, вот бумага, — отчеканил человек в пиджаке и кепке.

— Помилуйте, у нас уже и так всё забрали, ничего не оставили, а ведь мне семью кормить, тринадцать человек, — пролепетала прабабка Дуня, всплеснув руками.

Но комиссар, или кто там он был уже её и не слушал, ему это было не интересно, он прошёл, вместе со своими сопровождающими, мимо неё, со словами:

— Где тут у вас амбар, открывайте.

— В амбаре ничего нет, что можно отдать, всё, что было мы уже передали советской власти на прошлой неделе, то, что осталось, это для моих детей, — продолжала говорить прабабушка, идя вместе с приехавшими.

— Давайте сюда ключи, — сказал комиссар, остановившись перед большими, местами прогнившими снизу, воротами амбара.

— Помилуй миленький, не могу я этого сделать, не дам, чем я детей кормить буду, пожалейте, взмолилась прабабушка, закрыв собой вход в амбар.

— А ну пошла отсюда, кулачиха недорезанная, — комиссар грубо её оттолкнул и взялся за ручку амбара, рукой подзывая солдат, сбить прикладом замок. А беременная прабабушка упала с криком, возле него.

Дедушка мой наблюдал всё эту картину с расстояния двух шагов, вскипев, он крикнул комиссару:

— Ты что же это делаешь, ах ты гад такой и сволочь, — после чего ударил его сильно в челюсть.

Комиссар упал, и какое-то время лежал не двигался, солдаты с винтовками наизготовку, застыли и стояли в ожидании, не зная точно, что им делать, рабочий тоже стоял и угрюмо смотрел на всё происходящее. Наконец комиссар заворочался и поднялся.

— Ах вот как, товарищ курсант, ах ты мразь кулацкая, как таких только в училище берут, — сказал он, потирая щёку.

— Ты что же это творишь, беременную женщину толкаешь, ей рожать скоро, — произнёс мой дед.

— Вас всех надо уничтожить и отпрысков ваших тоже, — вспылил комиссар, арестовать его, — добавил он, указывая пальцем на деда.

Дед выхватил из кобуры пистолет и готов был стрелять, если к нему приблизятся. И солдаты, которые сделали уже движение, застыли на месте и комиссар сразу нашёлся:

— Стойте, стойте, понятно всё с вами товарищ курсант, мы не будем так решать эти вопросы, мы по-другому поговорим, пошли все за мной, уходим, — он сделал знак своим сопровождающим. И они через некоторое время уже исчезли из виду.

— Да, ну и дела, теперь ничего хорошего не жди, — сказал прадед Дмитрий

— А ничего хорошего не было и до этого, житья нам всё равно не дадут, — ответил дядя Иван.

— Ты вот что сынок, возвращайся ка немедленно обратно в училище, а мы тут сами без тебя как-нибудь справимся, — сказал отец Дмитрий, помогая прабабушке Дуне встать с земли, у неё кружилась голова и тошнило.

В тот же вечер мой дед уехал из Пехлеца и вернулся в училище, которое находилось в городе Рязани. Мать дедушки родила брата Юрия в следующий вечер. А ещё через пару дней в училище приехал отряд во главе с очередным комиссаром, и дедушку забрали прямо с занятий. Быстро прошёл суд, и его осудили на пять лет за этот инцидент с комиссаром в деревне, срок он поехал отбывать где-то в Карелии. Впрочем, отсидев год, он написал письмо, наркому вооружённых сил товарищу Ворошилову и случилось чудо, письмо дошло, было прочитано, и его выпустили, видимо по приказу наркома. Однако семьи в Пехлеце уже не было, родовой дом и огромный надел земли, отобрали и все родные разъехались в разных направлениях, отца дедушки, Дмитрия тоже посадили. Кто-то из родственников осел в Ряжске, кто-то в Рязани, кто-то в Лебедяни, кто подался в Краснодарский край, а кто и в Москву уехал, туда же уехал и дед, устроившись сварщиком в хозяйственный цех, при авиационном институте, недавно тогда открывшемся.