Ткущие мрак

Алексей Пехов, 2021

С севера приходят все более тревожные вести – война приближается. Шаутты, демоны той стороны, вернулись. Вэйрэн, уничтоженный Шестерыми много веков назад, возрожден. И нет уже больше волшебников, способных противостоять его магии. Теперь люди могут полагаться лишь на себя. На юге, в Треттини, в великой столице Рионе, собираются те немногие, кто готов бросить вызов несущему мрак и выступить против демонов.

Глава четвертая

Облако

«Канционе д’ачайо» говорят мастера фехтования Треттини, что означает: «песнь стали».

«Канционе д’ачайо» говорят тому, кто пришел в зал первый раз. Ибо он желает ее услышать.

«Канционе д’ачайо» говорят тому, кто стал мастером. Ибо он может ее петь.

«Канционе д’ачайо» говорят, когда закончился поединок, если он был прекрасен искусством. Ибо сила песни стали в ее красоте, эффективности и наследии школ.

«Канционе д’ачайо», прощаясь, говорят тому, кто погиб в бою. Ибо он ушел, создавая ее.

Мастер фехтования Луиджи Спади. «Трактат для достойных учеников»

— Сюда? — с сомнением спросил Вир.

Бард с лютней на широком ремне, в цветастом плаще, расшитом серебристой нитью, с удивлением посмотрел на внезапно заговорившего незнакомца.

— Это вопрос? Что это за странный язык, парень?

Мысленно кляня себя, ученик Нэ улыбнулся как можно более дружелюбно.

— Дурная привычка разговаривать с самим собой.

Бард, дагеварец с почти сросшимися бровями, чуть рыхлый, хотя в его теле чувствовалась большая сила, растянул губы, и тонкие усы над его еще более тонкой верхней губой от этого действия повторили улыбку.

— И вправду дурная, савьятец. Люди разные, и кого-то это может напугать. Двинутых головой никто не жалует, а в Лоскутном королевстве так и вовсе считают таких отмеченными шауттами. Сейчас в демонов стали верить гораздо больше, чем раньше.

Он, качая головой, пошел дальше по поднимающейся в горку улице, к лавке, торговавшей музыкальными инструментами. Скрылся в ней, перед этим еще раз оглянувшись на Вира.

— Сюда? — снова повторил тот.

Светляки молчали. Они часто не считали нужным повторять советы, которые давали. А совет был таким:

— Времени у тебя не так уж и много, — сказал скрипучим голосом Гром нынешним утром.

Вир, свесивший ноги с карниза в пустоту над старым грушевым садом, остановил движение колокольчика, обдумывая то, что услышал.

— Времени до чего?

— До всего. До жизни. А может, до смерти. До того, что уже случилось.

— Не понимаю.

Смех.

— Ты учишься. — Голос Катрин показался необычайно серьезным, и стоило прозвучать первым словам, как смех стих, словно некто задул свечу. — Быть тем, кто ты есть. И многого не поймешь еще долго. Этому нельзя научить, это нельзя объяснить. Оно идет от твоего сердца, от тех поступков, которые ты совершишь, и от твоей совести. Мы — лишь их выражение. Воплощение.

— То есть, — подумав, произнес Вир, — мои способности, то, какими они станут, зависят от того, как я буду поступать? Хорошо или плохо? Если плохо, я, например, смогу… ну… летать. А если хорошо, то поджигать взглядом врага?

— Ты не сможешь ни летать, ни поджигать взглядом, — терпеливо ответила Катрин. — Потому что ты не великий волшебник.

— И не сойка.

— И не таувин. Ты просто мальчик, что звонит в колокольчик. Мальчик Вир и пока еще… никто. Полетишь ли ты или упадешь, зависит не от нас, а от тебя. — Она ощутила его беспокойство, так как Вир вспомнил слова Нэ: «Лети или разбейся в лепешку». — Мы все прошли через это в разное время. Все звонили в колокольчик, ожидая ответа и того выбора, что предоставит судьба. И девочка, которую теперь ты знаешь как Нэ, тоже.

Вир застыл, открыл рот. Закрыл.

— У Нэ есть татуировки?!

Смех ветерком обвился вокруг башни.

— Ах, мальчик-мальчик. Нельзя рисовать на коже других, не имея собственных рисунков. Так пошло с Шестерых, так и продолжится. Или же закончится навсегда.

Ученик ошеломленно потряс головой. Выходит, что Нэ — сойка и скрывает это? За все время, что он был с ней, она ни разу не обмолвилась о своих способностях, более того, всячески давала понять, сколь неприятно ей слышать о тех, кому пришлось подарить рисунки.

— У нас мало времени. — Этот голос Вир слышал впервые. Низкий, властный, красивый. — Ты говоришь с ним о том, что не важно.

— Все важно, Мал…

— Ни к чему имена! — резко оборвал он ее. — Ты должен учиться, парень, и делать это быстро. Скоро мы замолчим навсегда, вернемся в сон до тех пор, пока новый достойный не возьмется за колокольчик. Рисунки дадут тебе силу и подскажут, но этого мало. Даже простая сойка сильнее тебя. Их тренируют годами, а у тебя нет учителя. Светлячки подскажут, но тело должно пробудиться и вспомнить то, чего не знает твоя голова.

И вот Вир здесь, на улице в районе Фехтовальщиц, перед невысоким зданием, потрепанным, с трещинами на бледно-розовой штукатурке, и сомневается, действительно ли он не ошибся и ему нужно именно сюда?

Впрочем, колебался он недолго, толкнул незапертую дверь с хорошо смазанными маслом петлями. Никто не выглянул в коридор, чтобы поинтересоваться незваным гостем, и Вир осторожно пошел, заглядывая в комнаты слева и справа, но так никого и не найдя. Лестницу, ведущую на второй этаж, он проигнорировал, услышал игру сонной лютни где-то впереди.

Как и многие треттинские дома, этот представлял собой квадрат, в центре которого имелся внутренний двор, скрытый стенами от чужих глаз. Здесь не росло деревьев или цветов (в Рионе часто устраивали маленькие садики в собственных жилищах), все вымощено широкими каменными плитами, сильно стертыми тысячами подошв. На плитах вился сложный рисунок из линий, складывающихся в треугольники и круги. Вир с удивлением понял, что эти линии не толще дюйма — сделаны из металла, который влили в канавки, пробитые в камне. И этот металл, вне всякого сомнения — серебро, за которым следят, не давая ему темнеть.

Оно оставалось ярким, блестящим и очень заметным.

По сути, под ногами Вира лежало целое состояние, из которого можно было бы отчеканить множество рен-марок. Довольно оригинально, даже для безумных южан.

По периметру двора стояли грубо сколоченные лавки, в правой части, там, где оказалась еще одна дверь, ведущая в помещения, — каменный колодец в виде черепахи.

Пахло вином, едким потом и вяленой рыбой.

На лавках, за бутылкой и снедью, сидели четверо мужчин с обнаженными торсами. Вся их одежда — широкие короткие пестроцветные штаны, белые гетры и кожаные мягкие туфли со смешными пушистыми бирюзовыми помпонами.

Один, с крепкими узловатыми пальцами, опустив голову, играл на лютне — и Вир не видел лица, длинные волосы, сильно припорошенные сединой, скрывали его. Мелодия из музыкального инструмента звучала незатейливая, но приятная, наполняя неприветливый двор хоть каким-то уютом.

Другой, совсем еще мальчишка, лет четырнадцати, высокий, жилистый, грыз полоски вяленой рыбы и со значением поглядывал на вино, которое пили товарищи. Но ему никто не спешил наполнять стакан или позволить это сделать самому.

Двое оставшихся треттинцев — пожилой, с животиком, густой растительностью на груди и не менее густыми усами, и молодой, с большим длинным носом да смешливыми лучиками морщин у глаз — листали тяжелую книгу, негромко переговаривались, не тревожа мелодию.

Вир помедлил несколько мгновений, решая, как ему следует поступить, и выбрал ожидание. Сел на лавку на противоположной стороне дворика, слушая музыку. Знал, что его заметили. Паренек с рыбой то и дело бросал на него быстрые и немного ироничные взгляды. Пусть треттинец был младше Вира, но держался он, словно считал себя кем-то очень важным.

Лютня замолчала, когда играющий накрыл все струны широкой ладонью и, подняв голову, прямо посмотрел на гостя. Вир выдержал взгляд, все так же продолжая сидеть, разглядывая музыканта. Сухощавое лицо. Темные мешки под зелеными глазами и высокий лоб.

Мужчина поманил его, сказал с некоторой усталостью:

— Полагаю, ты пришел сюда не случайно, сиор. Желаешь познать искусство?

Вир кивнул. На самом деле до сегодняшнего дня он не желал. Пока светлячки ему не сказали. И пришло осознание, что это единственный способ понять, кто он такой. А затем вернуться назад, в Пубир. Как говорила Нэ.

— Все желают. Не ты первый, не ты последний, сиор. — Мужчина бережно отложил лютню и взял стакан с вином. Глотнул, рассматривая гостя. — Ты из Савьята или Соланки?

— Я из Пубира.

— Далеко же ты забрался в поисках учителя. Но ошибся дверью. Наша площадка редко принимает новых учеников.

— «Редко» не звучит как «никогда».

Носатый молодой человек усмехнулся, усач так и вовсе рассмеялся низко и рокочуще, словно гром грянул из толстой тучи.

— Упорство — ценный ресурс, а, мессерэ Менлайо?

— Ты, как старший мастер, должен знать, что одного упорства недостаточно. — Лютнист даже не улыбнулся. — Видел вывеску, друг из Пубира?

— Да.

— А две монетки на ней тоже заметил?

— Серебряная и золотая, — подтвердил Вир.

— И что они означают?

— Есть вариант, что обучение стоит больших денег.

Плечи усатого старшего мастера задрожали, и Менлайо произнес с грустной обреченностью судьбе:

— Все-то тебе веселиться, Орсио. Золотая монета говорит о том, сиор, что эта школа в прошлом обучила человека, который получил знак золотого карпа. Полагаю, ты знаешь, кто носит такую татуировку.

Вир знал.

— А серебряная?

— Говорит о том, что мессерэ, владеющий школой фехтования в данный момент, подготовил золотого карпа.

— Самого мастера Алессио! Сейчас он служит да Монтагам, — с пылом произнес подросток, мгновенно смутившийся под резким, недовольным взглядом мессерэ Менлайо из-за того, что влез в разговор.

— Получается, эта школа за свою историю выпустила двух карпов, — подвел итог Вир.

— Да. Когда приходит новый мастер, монета становится золотой, потому что она — история школы. На площадку берут только очень талантливых. Ты из таких?

— Не знаю. Тебе придется самому решать, сиор.

— Скромный, значит. Эннио, еще вина, будь любезен.

Мальчишка исполнил просьбу, наполнив простой глиняный стакан почти до краев.

— И что же тебя интересует? Копье? Благородная алебарда или, быть может, сразу искусство длинного клинка? Тоже не знаешь, судя по твоим глазам. Интересный вы народ, чужаки. Выходит, ты выбрал мою площадку не из-за вывески?

— Она была первой на улице, сиор.

Кивок.

— Кто твой прежний учитель фехтования?

— Никто.

— Ясно. Значит, все же ничего не умеешь. Ну, кроме ножа, дубинки и уличной драки, если оценивать твой вид. Я могу посоветовать хороших мастеров, которые не против принять новых учеников. Сильвестро из «Пляски вуали», например. Скажешь, что от меня. Он научит стойкам и правильно двигаться и объяснит, что это такое… — Кивок в сторону серебряных линий.

— Это «Дорога Тиона», — внезапно для самого себя сказал Вир, название просто всплыло у него в голове. — А раньше ее называли «Путями стали», или «Сентьери д’ачайо».

Ровно так же неожиданно он вспомнил, куда надо поставить ноги, как сделать первый шаг, развернуться и, подняв руки, застыть в позиции «Аист выслеживает лягушку», что в северных школах звучит куда менее красиво и называется просто подвешенной стойкой. Вир моргнул, но не стал произносить этого вслух, лишь посмотрел на круги, понимая, как бы из этой позиции он пересек двор, следуя «Путям стали», и сколько бы ударов нанес.

Восемь.

«Проклятье! Да что со мной?! — подумал он. — Это не мои знания! Это ваши!»

Но светлячки таинственно молчали.

— Сколько стоят занятия?

Всего лишь минуту назад Виру было все равно, куда идти. Он видел, что ему мягко намекают, даже советуют найти более подходящее для его способностей (которых нет) место. Понимал, что мастера правы — ученик должен постигать знания с азов, а не с уровня опытного фехтовальщика. Здесь учили иному. Но эти линии… Они пробуждали в нем нечто забытое и странное.

От этого начинала чесаться спина.

Словно Вир вдруг вернулся домой после очень долгой, тысячелетней дороги во мраке и пустоте. А потому он не желал уходить до тех пор, пока ему прямо не укажут на дверь.

— Ты не слушаешь, сиор. Я не беру новичков.

— Я прекрасно все услышал, мессерэ. Но какова цена уроков?

Треттинец остался непреклонен:

— Нет смысла обсуждать то, что не случится. Ты знаешь о «Путях стали», это похвально. Но я не вижу в тебе фехтовальщика. Ты двигаешься не так, как мы. А это значит, для того чтобы из тебя сделать нечто сносное, потребуются годы.

— У тебя их нет?

— Может, и есть. Но моя лень известна всему кварталу. Не вижу причины, чтобы побороть ее ради незнакомца.

— Возможно, незнакомца стоит испытать? Что заставит тебя отставить стакан и посмотреть, что я умею?

— Ничего. Я вижу, что ты не умеешь ничего, настойчивый гость из Пубира. Но мой сын, если ты того желаешь, за одну марку проверит твои возможности. — Он повел стаканом в сторону Эннио.

— И я получу марку, отец? — обрадовался подросток.

— Ты получишь вина, так и быть. А марку заберет школа. Но понимаешь ли, в чем дело, вряд ли у сиора в кошельке есть золотая монета.

— У меня и кошелька-то нет, — ничуть не смутившись, улыбнулся Вир. — Довольно высокая цена.

— Жители Пубира любят торговаться. Но мы известная школа и известные мастера. Наши услуги стоят дорого, даже если их оказывает юноша, пока еще не получивший звание мессерэ. Будет золотой и появится желание его бездарно потратить, заглядывай на огонек. Мне понравилось твое упорство.

Марка у Вира была. Он неплохо разжился на прошлой неделе, подрезав кошелек у какого-то богатого дагеварского купца, пока тот глазел на гибких девиц в трико — из бродячего цирка, приехавшего в город.

Монета подлетела в воздух, и носатый молодой мастер, имени которого Вир не узнал, выбросил руку, поймав ее. С сомнением надкусил, изучил:

— Сиор-р полон сюр-рпр-ризов. — Он дождался неохотного кивка Менлайо. — Твой выход, юный Эннио.

Парень обрадованно встал, ухмыляясь. Треттинец был ниже, легче и моложе, но, судя по задиристому виду, испытание его ничуть не смущало. Мастер, заметив это, произнес:

— Сын. Он даже не ученик. Никаких травм, забав и развлечений. Нет чести победить того, кто не знает, как держать меч.

— Да, мессерэ, — тут же посерьезнел Эннио.

Он бросил придирчивый взгляд на руки Вира и, пошуровав в ящике за лавкой, извлек стеганые перчатки:

— Наденьте, сиор. Они должны быть вам впору. Я буду осторожен, но новички часто подставляют пальцы под удары.

Затем юноша принес полуторные мечи, где вместо клинков были лишь полосы металла, а острия (точнее, намеки на них) закрывали деревянные шарики.

Вир взял тяжелый меч за рукоятку. Попробовал так, затем сместил пальцы, чуть меняя хват. Непривычно. Неудобно.

Эннио уже ждал его на середине площадки, стоя на треугольнике. Показал клинком на полосу, круг, полукружье:

— Это стандартная техника для новичков, сиор. Подшаг, нога сюда, затем вот из этой стойки удар. Если сделать вот так, то можно перейти в укол. Если противник знает, что вы задумали, то, если сместить ногу сюда и повернуть запястья, укол переходит в парирование. «Аист парит над болотом».

Юноша показал. Двигался он очень легко, и все движения сливались в одно. Длинное, тягучее и в то же время быстрое и смертоносное.

— Попробуйте, сиор.

Вир попробовал. Вышло довольно неловко, к тому же на последнем подшаге он неправильно сместил центр тяжести, отчего провалил защиту, и стальная полоса оказалась не у него перед лицом, а гораздо ниже, открывая голову для удара.

— Ничего, сиор, — подбодрил его Эннио. — Не у всех получается сразу.

Менлайо скучал. Орсио ухмылялся. Носатый не выказывал никаких эмоций. Попробовали еще несколько раз, но выходило все так же не особо ловко.

— Алебарда бы ему больше подошла, — проронил Орсио. — Или длинный меч. С его ростом и силой двуручник самое то.

— Жизнь полна сложностей. Нападай, гость из Пубира. Ударь Эннио, — предложил Менлайо.

— Куда?

— Откуда мне знать? Меч у тебя. И можешь его не жалеть. Бей, словно бы желал убить.

Вир так и поступил. Нанес удар в левую щеку и… В первую секунду не понял, что произошло. Треттинец на миг исчез из поля зрения и уже стоял очень близко, его клинок сбил клинок Вира в сторону, а круглый деревянный шарик наконечника крепко прижимался к левой скуле. Мальчишка держал меч, перекрестив запястья и направив полуторник под странным углом.

«Аист выбивает глаз змею» — вспомнил Вир этот вход и контратаку южной школы. Ей можно было противопоставить простую «Цапля взмахивает крыльями» или же «Ласточка вьет гнездо». Две разные техники, две совершенно разные школы — Кариф и Треттини, хотя в то время таких стран и не было.

Вновь чужие мысли и воспоминания. Но теперь он им не сопротивлялся.

Эннио с немного виноватым видом (но в серо-зеленых глазах сверкнули насмешливые искорки) убрал меч от лица противника.

— Еще раз, — попросил гость. — Давайте попробуем еще раз. Точно так же.

Юноша пожал плечами. Он не видел причин отказывать тому, кто желает проигрывать постоянно. Удар, вход и… шарик вдавливается в щеку Вира.

Он мог бы избежать этого. Знал, что мог. Но инстинкты заставили тело сделать кое-что иное, а его мозг — остановил это действие прежде, чем оно успело начаться. Потому что вместо «Ласточка вьет гнездо» самым рациональным вариантом в бою было использовать ускорение. Попросить силу у светлячка и накромсать противника на несколько кусков.

Если бы Вир послушался, то перед зрителями развернулось бы очень странное зрелище. А Эннио мог пострадать.

«Нет! Хватит! — прорычал он про себя. — Я не буду пользоваться этим при каждом подвернувшемся случае! Это глупо! Надеяться лишь на умения соек! Только при крайней необходимости»

Неслышный вздох был ему ответом.

— Да, — одобрил Оглен. — Так и надо. Так и будет. Теперь я спокоен.

— Еще раз? — участливо спросил сын мастера фехтовальной школы.

Вир снял перчатки, они были лишними и мешали.

— Да.

Никто не остановил его и никак не прокомментировал действия.

Он снова атаковал, молниеносно и решительно. Юнец опять сместился, но на этот раз Вир продолжил движение, отклоняя голову чуть вправо. Аист не выбил глаз змею. «Ласточка расправила крылья» — клинок Вира скользнул по мечу треттинца и в развороте устремился тому в висок.

Эннио, не ожидавший подобного, все же угадал движение, пригнулся, и сразу ударил в правую, выступающую вперед опорную ногу Вира.

«Аист чистит перья», и ему в ответ — «Двурогий плуг», опущенный под углом клинок, чье острие смотрит вниз. Сбил оружие противника, и тут же ответный глубокий выпад, переходящий в укол, под самую грудину.

«Пчела летит в улей». Низкая стойка опасно открыла Виру предплечья, он уже знал, что будет, если юноша успеет среагировать. Но знать это одно, знания появлялись удивительно быстро, а вот тело, не готовое к подобным движениям, несмотря на всю силу и ловкость ученика Нэ, отвечало излишне медленно.

Излишне медленно для поединка с вполне хорошим фехтовальщиком.

Мышцы, не привыкшие к такой работе, не понимали, чего от них хотят и как следует поступать, а позвоночник внезапно дал о себе знать болью в пояснице, стоило лишь ему резко податься вперед, вытянувшись почти в струну.

Эннио понял, что будет.

Легким движением «Аист перепрыгнул через лиса» и «Взял в гнездо ветку».

Полуторник упал уже начавшему разворачивать клинок для блокирования Виру на предплечья. Он видел, что мальчишка в последний миг сдержал удар, чтобы не нанести травму, и металл лишь коснулся кожи.

— А вот это было интересно, — произнес Орсио, перестав улыбаться. — «Ласточка» — Кариф. «Плуг» — северяне, да еще и времен таких седых, что об этом мало кто помнит. «Пчела»? Ведь это было что-то очень похожее на «Пчелу»? Соланка? Серьезно, парень? Они никого не учат этим техникам.

— Его и не учили. — Менлайо протянул сыну заслуженное вино.

— Тогда откуда?

— Какая мне разница? Ты умеешь читать, сиор?

— Да, — ответил Вир, спина все еще гудела.

— Ну, вот тебе и самое разумное объяснение, мой друг. Хорошая память, есть ум и атласы фехтования.

— Филгам не создавал атлас своих техник. Соланка никогда бы не поделилась…

— Перестань. Всегда есть отщепенцы. А в прошлом, до Катаклизма, говорят, «Пчела» была основной школой юга Единого королевства. Если он захочет, то расскажет нам об этом. Но у него и вправду не было учителя. Ты же видишь.

— Вижу, — согласился Орсио, и его носатый друг с жаром кивнул. — Двигается как залитый воском краб. Ноги неустойчивы, стопу проворачивает, баланс шауттам на смех, гибкость в пояснице… ее нет для меча. Но мозги и видение есть. Он понял, как расколоть Эннио.

— Но не расколол! — возмутился юноша.

— Потому что двигается как залитый воском краб, — повторил Орсио.

— Ты учишься с рождения, а он меч взял впервые, — напомнил главный мастер школы. — Если его погонять несколько лет, будет результат. Возможно.

— Так вы берете меня?

— Возможно, — неохотно произнес треттинец после долгого молчания. — Я не люблю тайны, парень. А вокруг тебя какая-то тайна. Секреты вредят искусству. Хорошо. Попробуем, а там поглядим. Но если возникнут какие-то проблемы, а вода начнет мутнеть и тухнуть болотом^[1] — мы расстанемся без сожалений.

— Согласен.

— Ну тогда канционе д’ачайо, сиор. Будешь появляться здесь ежедневно, по утрам. Золотая марка в месяц твоя плата. Нет денег, приходи, когда появятся.

На том и порешили.

Мост Арбалетчиков, почерневший за столетия, с тремя опорами, которые возле основания заросли склизкими зелеными водорослями, волновавшимися от течения Пьины, точно волосы уины, соединял районы Свирелей и Фехтовальщиц. Река здесь была узкой, порожистой, с обрывистыми базальтовыми берегами, и делала резкий виток на восток.

Во вторую половину дня вдоль русла, стекая с холмов, всегда дул ровный ветер, поэтому детвора из прибрежных кварталов собиралась в центре моста, на широкой круглой площадке, которая своими краями выдавалась далеко вперед над Пьиной, точно козырек. Игра «Благословение Войса» была популярным развлечением местных, и Вир иногда наблюдал эту незатейливую забаву.

Бумажные птички одновременно бросались с моста и, летели, подхваченные ветром. Все зависело от мастерства мальчишки и удачи, которую дарил Войс счастливчику. Если складывалось — тогда птаха летела далеко и долго, а потом, вместе с рекой, поворачивала на восток, исчезая с глаз. Такое случалось не часто (уж куда больше бумажных журавликов оказывалось в воде почти сразу после броска), но если случалось, то победитель ликовал.

И бежал к продавцу бумаги, который держал тележку возле памятника Родриго де Бенигно — в народе того называли Родриго Меткий, а большинство чужестранцев знали как Родриго Первого, основателя нынешней династии герцогов Треттини.

Славный наемник, храбрый солдат, доблестный муж, командир арбалетчиков, прошедший десятки войн. Участник заговоров и переворотов, служивший многим благородным господам. Тот, кто гнал ириастцев до Лентра в Годы Голода и кто на коне въехал в тронный зал немощного глупого герцога, чтобы свергнуть его и спасти любимую страну от разорения богатыми землевладельцами, превратившими города собственной страны в невольничьи рынки, знаменитые на весь мир. Откуда прекрасных женщин отправляли в Кариф, Дагевар, Мут и Соланку.

Родриго разорвал этот позорный порочный круг, став во главе государства. За это его ненавидели благородные, устроив пятилетие гражданских войн, и обожал простой люд, вставший на его сторону. Меткий победил недругов, уничтожил всех, кто выступил против него, и поставил на их места новых людей.

Создал из грязи, что была его плотью и кровью, новое дворянство, теперь, спустя столетия, считающееся вечным и незыблемым.

У величайшего герцога этой страны было худое, чуть осунувшееся лицо с резкими чертами и горбатым орлиным носом, высокие тонкие брови, гладко зачесанные волосы до плеч и глубоко посаженные глаза. Одежда солдата, а не герцога: стальной воротник, кольчужная рубаха с короткими рукавами, штаны и грубые ботинки. Он опирался одной рукой о луку арбалета, глядя куда-то вдаль, в сторону Южных ворот, наблюдая за тем, как живет его город.

Ни парчи с бархатом, ни серфо, ни венца с шестью Звездами — прекрасными бриллиантами, который Родриго получил в подарок от алагорцев, теперь ставший короной герцогов. Никаких регалий и богатств, как свойственно изображать величайших правителей прошлого во всем цивилизованном мире, от Летоса до Лоскутного королевства.

Родриго любили именно таким. Простым. Своим. Обычным. Человеком из народа, который возвысил своих потомков, доказав, что подобное возможно не только в прошлые эпохи.

Ему до сих пор приносили цветы — он считался покровителем города, и поклониться ему было давней традицией, приносящей удачу. Вир, ежедневно проходящий по мосту дважды — из своего района в район Фехтовальщиц и потом обратно, — видел свежие охапки маленьких бледно-карминовых роз, белых нарциссов, желтых тюльпанов, а то и вовсе простые ветки сирени.

Иногда он останавливался, когда шел домой, и, прислонившись к перилам так, чтобы видеть и памятник, и мальчишек, наблюдал, как бумажные птицы встают на крыло и планируют над темнеющей водой, которая отражала вечерние огни многочисленных прибрежных заведений, где наливали прекрасные сорта терпкого крепленого вина, коим славились местные виноградники, а на жаровнях готовили рыбу и морских гадов.

Вир порой заходил в приглянувшуюся харчевню после того, как заканчивались занятия на площадке мессерэ Менлайо, чтобы скоротать там часок перед возвращением домой.

Его прогресс поражал всех в школе. То, какими шагами он продвигался в освоении искусства песни со сталью, вызывало удивление и даже подозрение. Не раз и не два Орсио ворчал, что присутствует при каком-то глупом розыгрыше и чувствует себя дураком.

— Быть может, это Альфео шутит? — задумчиво произносил он, хмуря кустистые брови. — В его духе. Подсунул своего ученика, чтобы сделать из нас посмешище. Ты от Альфео, парень? Или вовсе кто-то из «Серебряной розы»? Но зачем? Не понимаю. Не по-ни-маю!

Вир схватывал все на лету. Угадывал движения, комбинировал сразу несколько школ, не чураясь северных, считавшихся на юге слишком уж простыми и откровенными, недостойными опытных мастеров. Делал то, чему его не учили. С каждым разом все лучше. И уже дрался наравне с Эннио, на тех же скоростях, просчитывая на два-три хода вперед и плетя сложную вязь. Конечно же до сих пор проигрывал юнцу, не говоря об опытных учителях школы, но пер напролом, поглощая (а точнее, пробуждая в своей голове) знания.

Чужие знания. Он это сознавал. Доставшиеся ему из прошлого, пришедшие к нему благодаря рисункам, появившимся на коже через иглу и краски Нэ. Ожившие с помощью старого колокольчика.

Вир не очень-то этого желал. Всегда иначе представлял себе жизнь, полностью оставаясь довольным своей ролью в Пубире. Но Нэ сказала ему узнать себя, понять, кто он есть.

Лететь или упасть.

И Вир слушался. Потому что доверял ей. И любил ее, как единственного члена семьи, которой у него никогда не было. Пускай старая карга сварлива, а иногда и жестка, но она заботилась о нем, а забрав с улицы, сделала из него совершенно иного человека.

Научила читать, пустила в библиотеку, подняла из грязи проулков в башню. И Вир собирался сделать так, как она ему велела.

Потому что Нэ тревожили события в мире. И ей может потребоваться помощь.

Он не знал когда, но надеялся, что светлячки, пускай говорившие с ним все реже и реже, подскажут. И поэтому усиленно тренировался, а тело… привыкало.

К новым движениям, пластике, растяжке, нагрузкам и боли в совершенно неожиданных местах. Постепенно, шаг за шагом (хотя в десятки раз быстрее, чем у любого другого новичка) тело становилось иным, запоминало чужие движения, баланс, легкость шага и скорость рук.

То, что принадлежало также не ему.

Другим.

Катрин, Эогену, Грому, Оглену и прочим.

— Память поколений, — так это охарактеризовал тот, кто попросил Катрин не называть его имени. После этого больше голос ни разу не звучал. Но Вир знал, что таувин там, вместе со всеми. Наблюдает и учит.

— Хочешь отправить птицу? — отвлек его от мыслей торговец бумагой. — Вижу, ты наблюдаешь за игрой уже не первый день.

— Иногда наблюдение за игрой интереснее самой игры, — с извиняющейся улыбкой отказался Вир.

— Если побеждаешь, это приносит удачу. Несколько медяков за удачу, которая никогда не лишняя, не так уж и много, как ты думаешь?

Вир снова улыбнулся, и торговец без злобы улыбнулся в ответ, видя, что человек не собирается покупаться на его уловки продать товар. Действительно, чего злиться, когда всегда найдутся желающие бросить бумажную птаху с моста, отдав ее на волю ветра?

В таверне «Чесночная госпожа» оказалась тьма — тьмущая народу, под вечер сюда приходили из всех ближайших кварталов. Слуги, обносящие столы, уже знавшие Вира, нашли ему единственное свободное место на веранде — широкой дощатой площадке, сколоченной на заднем дворе и выступающей над рекой.

Стол — с одной неустойчивой ножкой, такой, что нельзя опереться локтями о столешницу, не боясь перевернуть ее вместе с тарелками. «Стул» — обтесанный кусок бревна, отполированный сотнями посетителей, стоял возле перил, которые не давали перебравшим вина и пива свалиться в Пьину.

Из-за того что посетителей оказалось с избытком, Виру пришлось ждать своего заказа почти час. Пока готовили еду — набор разнообразных моллюсков в пряных соусах и рыбу, обвалянную в сладких сухарях, а после обжаренную в масле, ему принесли тарелку с отварными яйцами в очень острой грибной подливке и большую кружку орехового пива. Вкус его, несмотря на месяцы в Рионе, до сих пор казался странным — слишком уж горькое, но Вир привык и теперь, сидя на бревне, наслаждался медленно опускающимися сумерками, теплым воздухом все сильнее пробуждавшейся весны, слушая разговоры.

Двое пузатых гильдийцев, явно не из последних людей среди зерновых мастеров, ворчали над тарелками с осьминогами, запеченными в овощах и вине.

— Налог этот проклятущий. Я люблю нашего владетеля, не подумай. Знаешь же, жаловаться не хочу, но в этом году как-то сурово мельчает мой кошелек. Три марки на морской сбор.

— А что ты хотел? Мы уже столько месяцев строим новый флот. Верфи в порту работают день и ночь, древесину везут с севера и запада. Стране требуются корабли.

— Слушай. Ну какие это корабли? Корыта. Как на них воевать?

— Так не для войны же, а чтобы перевезти армию через Жемчужное море.

— Ты и вправду считаешь, что Алагория и Ариния дадут нам своих солдат, если Фихшейз и Ириаста падут, а горный герцог придет к нашим границам?

— Дадут. Если Треттини останется одна, то велик шанс, что Эрего да Монтаг обратит свой взор через море на следующие страны. Может, и на запад, но, скорее всего, на восток. Лучше помочь соседу, чем получить войну на своей земле. А чтобы перевезти солдат, требуется много кораблей. Так что не жалуйся, друг. Сейчас ты заплатишь три марки, но это позволит всем нам сохранить свой дом и дело целыми и не кланяться в ноги проклятущим последователям Вэйрэна.

— Ну, твоя правда. Хотя, скажу я тебе, тогда надо помогать Фихшейзу и Ириасте. А не копить силы.

— Фихшейз пал. — Не только Вир слушал беседы соседей. Темноволосый житель Нейкской марки в темно-желтом плаще почтового курьера медленно потягивал крепкий апельсиновый ликер из высокого кубка. — Вестер открыл ворота и сдался, армии разбиты, отступают к границам Ириасты. Горное герцогство победило в войне, но не собирается останавливаться и движется дальше на юг. А с ними сила проклятущего асторэ.

— Это точные новости, сиор? — поинтересовалась невысокая пожилая женщина в приличной одежде, которую сопровождал крепкий плечистый мужчина со шрамом на тяжелом подбородке. Судя по оружию на поясе, он был ее охранником, пускай и сидел с ней за одним столом.

— Точные? — делано удивился курьер. — Точные новости, любезная сиора, только в письмах с печатью герцогской курьерской службы. Этим депешам можно доверять безгранично. Все остальное — лишь слухи, пока не попадут в письма с печатью герцогской курьерской службы.

Его слова вызвали улыбки у присутствующих, несмотря на дурные вести.

— Но, надо полагать, вы им доверяете. — Женщина, явно волнуясь, сцепила морщинистые, в темных пятнах родинок руки.

— Да, сиора. Я бы очень хотел, чтобы в слухах было как можно больше неправды, но… — Он мрачно подвигал челюстью, не глядя ни на кого. — Уцелевшие отряды из западной армии Фихшейза уже на пути в Ириасту. Как и тысячи беженцев. Что происходит у них на востоке, я не знаю. Но, говорят, бои идут за каждый город. Битва у брода Трех дорог, сражение в лесу Шершней… Много где…

— Как они могли проиграть? — Тощий темноволосый парень со знаком студенческого содружества на рукаве был единственным трезвым из троицы приятелей, которые, перебрав пива цвета топленого меда, спали, уронив головы на столешницу. — Они же всегда дрались с горными. Веками. И никто не мог взять верх.

— Сила асторэ, парень, — напомнил ему гильдиец. — Говорят, с этими ублюдками чудовищные существа, что плюются магией, которая за раз убивает сотню храбрецов.

— А кто-то болтает, что эти твари раньше были людьми, но благодаря новой вере стали вот такими вот убийцами. И там, за горами, на это охотно идут всякие дураки, лишь бы уничтожить память о Шестерых, — зло сказал смуглый мужик в одежде, украшенной множеством разноцветных ленточек какого-то наемного отряда, названия которого Вир не знал. — Магия, сиоры. Проклятая шауттами магия, вернувшаяся в наш мир, хотя все считали, что Катаклизм, будь он неладен, ее полностью уничтожил. Скажите мне, честному воину на двойном жалованье, как мечом сражаться с волшебством? Как противостоять такой силе?

— Для этого следует быть волшебником, — негромко согласилась с ним сиора.

— Вот только нету их больше. Взяли да и вывелись.

— Отчего же? — Член гильдии поднял высоко вверх пустую кружку, показывая разносящему, чтобы принесли новую. — Слышали новости из Риколи?

Кивнул только студент. А Вир даже не знал, где этот Риколи находится.

— Там едва не поймали настоящего некроманта. Шарон из Лобоса, так ее звали.

— Шерон, — поправил его студент. — И не из Лобоса, а из Пограничного, это город в Варене, на берегу моря Мертвецов. Самое то место, чтобы жить некроманту.

— Настоящая тзамас? — Лицо пожилой сиоры выражало полное недоверие. — Очень сомневаюсь, что такое возможно. Этих тварей уничтожили еще во времена Войны Гнева.

— И поэтому Летос наводнен указывающими, которые охотятся на заблудившихся? — позволил себе улыбнуться курьер.

— Не путайте указывающих с тварями, повелевающими мертвыми, дорогой! — отрезала она. — Между ними очень большая разница. В той ситуации, в которой оказался Летос после Катаклизма, носящие алые плащи — несомненное благо.

— Летос, — проворчал наемник. — Где этот Летос? Страна на самой окраине мира, куда почти никто не ездит и ничего о ней не знает. Может, они заодно с этим Вэйрэном. Талорис, проклятый город, где-то там, близко.

— Аркус ближе к нам, чем Талорис, сиор, — парировала женщина. — А некромант, если верить почтенному мастеру, еще ближе. До Риколи несколько дней верхом.

— Если только некромант существует. Откуда бы ему взяться спустя столько веков?

— А откуда взялись шаутты? — резонно возразил наемнику почтовый курьер. — А эти образины Эрего да Монтага? С той стороны конечно же. Все они приходят оттуда. Так что там эта некромант, любезный? Что произошло в Риколи?

— А что происходит, когда появляется повелитель мертвых? Все как в сказках, друг, — с мрачным видом произнес второй гильдиец. — Говорят, эта Шарон подняла целое кладбище и натравила на живущих в Риколи. Мол, встретили они ее без уважения и отпускали гаденькие шуточки о ее бородавке на носу, а когда примчалась стража, то мертвые их разорвали и взяли в свою армию.

— Враки! — возмутился студент. — Всем известно, что Шерон оживила лишь дохлую собаку, раздавленную телегой. И этого хватило, чтобы все разбежались. Никто из людей не умирал.

Гильдиец громко фыркнул, но тут ему и товарищу принесли по новой кружке пива, и они не стали вступать в спор с каким-то там студентом.

— И что же она желает? — с любопытством спросила сиора.

— То мне неведомо. — Молодой человек решил не сочинять ничего от себя.

— Зато мне ведомо. — Дородный разносчик пива в кожаном фартуке слышал часть разговора. — Все слухи сходятся на том, что она идет в наш город. А может, что уже и здесь.

Наемник недоверчиво хмыкнул, студент несколько побледнел и заказал еще пива, решив догнать спящих товарищей, а пожилая дама переглянулась с телохранителем и явственно поежилась.

— Зачем ей приходить сюда? — не выдержал Вир.

— Козни чинить! — мрачно ответил курьер. — Может, власть захватить. Свергнуть правителя да стать темной герцогиней.

— Ты поосторожнее со словами, — предупредил его наемник. — В наше время их могут счесть мятежом.

— И где же тут мятеж-то? — недоуменно спросил тот. — Я не призываю. Это колдунью надо ловить, а не честных граждан.

— Поймают, — пообещал гильдиец. — Если уже не поймали.

— Если бы такое случилось, мы бы знали. — Женщина устало повела плечами. — Город бы лежал в руинах, а по улицам ходили мертвые. Как в прошлые эпохи. Что же до твоего вопроса, молодой человек, мужчины всегда склонны видеть плохое. Быть может, она идет не на нашу погибель, а для помощи.

— Помощи?! — вскричал высокий тощий горожанин с серым землистым лицом, до этого не поднимавший глаз от тарелки. — Дорогая сиора! Но какая, к Шестерым, может быть помощь от тьмы?!

— Мы живем в странные времена, уважаемый, — с достоинством ответила та. — В столь странные, необычные и тревожные, что я не удивлюсь, если даже тзамас может встать на сторону обычных людей, а не Вэйрэна. Если бы она помогла в войне против него, нашей армии это на руку. Впрочем, что может знать простая женщина о войне?

Ее слова неожиданно заставили всех задуматься. И только тучный человек, сидевший слева от Вира и до сих пор не принимавший участия в беседе, казалось больше интересующийся закатным видом на реку и мост, чуть нахмурил тонкие брови.

Этот тип не понравился ученику Нэ с первого взгляда. Хотя бы потому, что незнакомец выдавал себя не за того, кем являлся. Вир встречал подобных людей в Пубире, с виду вроде ничего важного, но за серой простой одежкой мог скрываться кто угодно — начиная от тайного соглядатая капитана городской стражи и заканчивая личным помощником Борга. Или даже сойкой.

Одет как горожанин, на тканевой куртке следы потертости, по плащу пятна грязи. Сразу возникает мысль, что бедный ремесленник, особенно если обратить внимание на широкий кожаный пояс с металлическими вставками, на которых выгравирован знак парусных мастеров. Но вот руки… Руки не создателя парусов. Там работа достаточно грубая и тяжелая.

А тут холеная нежная кожа, маленькие пальцы, никаких мозолей, аккуратно подстриженные ногти. А еще следы от множества колец, которых сейчас не было.

Грузный, с мясистым лицом и широким носом, с редким седым пушком за ушами и странными глазами. Карими, но находящимися на разном уровне, отчего возникало впечатление, словно когда-то давно кто-то сплющил человеку голову, а затем собрал обратно. Собрал почти идеально, не оставив никаких видимых следов, кроме съехавших глаз.

Сколько ему? Пятьдесят? Шестьдесят? Несмотря на избыточный вес, он казался крепким малым, вон какие плечи и толстая шея. Сильный крепыш с нелепыми нежными руками.

В ногах у мужчины, прямо под столом, лежала маленькая белая кудлатая собачонка. Ее глаза казались красноватыми, слезящимися и больными, лапки тоненькими, а хвост — совершенно голым. Розовый, короткий.

Еду у хозяина не клянчит, лежит спокойно и… внезапно Вир понял, что собачонка взгляда с него не спускает.

Он посмотрел на псину. Псина посмотрела на него. Тьма знает чего ей надо. Вир выбросил ее из головы.

Когда женщина сказала о том, что мифический некромант, возможно, мог бы и помочь, разноглазый мастер парусов скривился, словно обнаружил в своей тарелке нечто совершенно отвратительное.

— Вспомните мифы, сиора, — проскрипел он голосом, словно его горло было повреждено. — Тзамас всегда считались врагами людей и волшебников.

— Я помню. Но волшебников давно нет, дорогой сиор, а людям требуется любая помощь.

— С этого все и начинается, — вздохнул хозяин собаки. — Горный герцог тоже желал помощи и обратил свой взор к асторэ. И что же? Где он теперь? Мертв. Правит его сын, и идет война.

— Чуть больше огня, чуть меньше, — махнул рукой курьер.

— Огонь — это мертвецы, — серьезно пояснил ему мастер парусов. — Он будет не где-то там. А здесь. И возможно, заденет каждого из нас.

— Как же справиться с асторэ без волшебников? — вновь вернулся к старой теме наемник.

— Волшебников нет, а вот волшебства в Рионе в последнее время куда ни плюнь, — вновь подал голос тощий мужчина с землистым лицом, который недавно удивлялся, какую помощь можно получить от тьмы. — Знаете же, что в Лиловой башне семьи де Тельви поселился лунный человек? Его даже видели. Как он крадется по заброшенному саду, а потом залезает в проклятое строение и звенит цепями. Звон там в районе все замечали. Как колокольчик. Динь-динь.

Вир едва не подскочил, услышав это.

— И зачем он звенит цепями? — со скепсисом спросил наемник.

— Ну, может, зовет других демонов.

— Кто-то замечал, что огонь ночами горит синим? Кто-то видел ожившие тени? Нет. Ну, значит, никаких шауттов в Рионе не имеется, слава Шестерым. А все это лишь бабкины страшилки, — равнодушно ответил ему солдат.

— Страшилки? — Горожанин постарался не повышать тон, от человека, предлагавшего свои умения для войны, легко можно получить в зубы. — А как вам тварь, что поселилась в районе Пепельной Кучи? Она магией раскидала добрых людей, хоть и имела человеческий облик. Многие стали свидетелями.

— И ты? — с усмешкой спросил гильдиец.

— Я — нет, — не дал себя сбить с толку мужик с землистым лицом. — Но парня, на которого эта тварь напала, знаю. Ликка, человек-гигант. Так его звать. Он в Портовых Ямах десять лет назад был личным бойцом сиоров де Олийви. Все, кто боями интересуются, его помнят.

— Он как гора, — сказал студент.

— И его отправили в полет через весь двор. Тварь в образе обычного молокососа, которая долго скрывалась среди нормальных людей. Наверное, очередное порождение асторэ.

Виру совершенно не нравилось, куда заходит разговор.

— Поклонники Вэйрэна, забери их тьма, — ругнулся второй гильдиец. — Скольких уже поймали? Герцог приказал сжигать их в стальных клетках, на площади Храма Шестерых. Но жги или не жги, появляются новые. У нас еще мало. А говорят, на севере каждый второй верует в подобную гнусь. Тараш уже с Горным герцогством. И часть Дарии, и, может быть, даже Варен. Зараза распространяется.

— Тупые северяне, мать их, — в первый раз подал голос телохранитель сиоры, и все с этим согласились.

Виру принесли еду, и он поймал взгляд человека с разными глазами. Тот пару мгновений спокойно смотрел, затем едва приподнял пузатый бокал на тонкой ножке, в котором плескалось покрасневшее из-за расплескавшегося по небосводу заката белое вино.

Вир не стал удивляться. Чуть склонил голову, приветствуя в ответ, занялся ужином, продолжая слушать беседы посетителей таверны. А маленькая кудлатая собачка, положив голову на лапы, бесстрастно следила за тем, как он ест.

Никто ему не подсказывал. Не было никакого «странного чувства» от светлячков, возникавшего иногда в процессе обучения фехтованию, когда инстинкты просили, а порой и требовали получить невидимой палкой по лопатке. Светлячки все меньше говорили и все больше молчали.

Но Вир — кровь и плоть самых темных, грязных и преступных закоулков Пубира, знал, что за ним следят. Некто, не выделяясь среди множества горожан на ночном, хорошо освещенном проспекте Королей, шел за ним от самой Пьины. Несколько раз парень останавливался, пытаясь обнаружить неизвестного, полагая, что это один из тех, кто находился в таверне. Но никого не увидел.

Домой решил не идти. Прошел площадь Фонтанов, Храмовые весы, Треттинскую лестницу, Лазурную спираль и мавзолей великих волшебников. Посмотрел огненное шоу, которое давали циркачи, приехавшие в столицу, как и многие другие люди их профессии, по приглашению герцога. Чтобы принять участие в фестивале и хоть немного отвлечь народ от тяжелых слухов, приходящих с севера.

Праздно шатаясь по улицам, зная, что через пару часов даже самые оживленные начнут пустеть и у патрулей стражи начнут возникать вопросы к тем, кто бродит по центральным районам города без причины в столь суровые времена вместо того, чтобы спать, Вир усиленно думал.

Вариантов не так уж и много. Нэ боялась, что кто-то из окружения Борга узнает о его даре и придет за ним. Вероятность того, что это случилось, пускай охотникам пришлось преодолеть Лазоревое море и все герцогство с запада на восток, достаточно высока. Старуха предупреждала его, наставляла быть осторожным, «потому что нельзя долго прятать шаутта в мешке». Наверное, именно поэтому она его и отослала.

Вир был не из трусливых, но знал, что с представителями Ночного Клана, настроенными серьезно, придется туго. Даже несмотря на его новый, пускай и совершенно не развитый опыт. А если уж за ним следит самая настоящая сойка — совсем худо.

Но, возможно, кто-то из тех, кто видел его в районе Пепельной Кучи, вспомнил о событиях, случившихся во дворе дома Нунцио. Решили отомстить?

Он перешел узкий мост через Метру, каскадный приток Пьины, стекающий с холмов района Погребальных Слов: зажиточного, чинного, без ночных шакалов, со множеством садов, парков, скверов, узких проулков, проходов, мостов и мостиков. Здесь можно было спрятаться или сбить преследователей со следа.

Надо всего лишь избегать патрулей стражи, к тому же большое кладбище, занимавшее всю восточную часть этой территории, слыло непролазным из-за сотен склепов, разросшихся кустов жимолости — и как нельзя кстати подходило Виру, дальним концом врезаясь в район Свирелей, где ждало его логово.

И Вир оторвался. Запутал следы среди высоких заборов, густых теней и тихо шепчущих на ветру ветвей каштанов. Во всяком случае, он так считал, пока не оказался возле некрополя и не услышал мягкие странные шаги там, где проходил всего несколько минут назад.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Треттинская поговорка. Означает «приносить беду, доставлять проблемы». — Здесь и далее примеч. авт.