Персиковый сад

Алексей Петрович Бородкин, 2015

Меня всегда огорчало, что изобретение профессора Персикова (Владимира Ипатьевича) досадным образом сгинуло. Исчез "луч жизни". Пропал в анналах истории… (Или нет?) Ведь он был способен на многое. И в умелых руках… Об этом – читайте в рассказе. Новый век, новые люди, новые горизонты плюс удивительный луч Персикова. Фанфик в 6-ти частях по повести "Роковые яйца". С благодарностью к Михаилу Афанасьевичу Булгакову. В оформлении обложки использован фрагмент картины Валентина Серова "Девочка с персиками".

Часть 2. Наука

В окна жутко дуло. Через щели проникал хулиганистый уличный ветер и разгуливал по лаборатории без малейшего зазрения совести. Вести наблюдения в таких условиях было невыносимо: тропические жабы страдали, третьего дня издох нежный жемчужный аспид, тритоны жались друг к другу и дрожали, как безработные негры. С некоторым даже облегчением, Николай Альбертович (заведующий лабораторией, профессор) подумал, что всё окончилось. Лабораторию закрывали.

"И, слава богу! И очень хорошо! Прекрасно! Гори оно синем пламенем! Если вздумают продолжать эксперименты, пусть это делают без меня! Умываю руки!"В то утро раздражало всё. Включая любимого (и единственного) ученика.

Профессор прищурился, посмотрел на лысеющую макушку тридцатидвухлетнего недотёпы, спросил демоническим тоном:

— Что?

Ученик сидел за письменным столом, старательно переписывал конспекты.

— Персиковские труды перекатываешь? — продолжил учитель, не меняя интонации. — Таким способом надеешься оставить след в науке? — Глаза профессора сузились в змеиные стрелки. — Не получится! Нет-с!

Профессор взял последний исписанный лист, мгновенно пробежал глазами.

— Так и есть!"Эмбриология пип", двадцать седьмой год, автор Персиков Владимир Ипатьевич. — Профессор потряс листочком, как обличительной скрижалью: — Сколько ты будешь позорить имя своего великого тёзки? А? Я хочу знать!

Ладонь профессора с грохотом опустилась на стол. Стопка бумаги покачнулась, будто сомневаясь, следует ли ей рассыпаться по полу, или уровень гнева для этого недостаточен.

Щёки Вовы Аспиранцева покрылись пятнами, глаза заволокло слезою. В сущности, это был добрый старательный учёный. Он щепетильно вёл записи, планомерно продвигался в экспериментах вперёд… до самого провала. Ему не хватало самой малости: чутья (этого божественного поводыря) и толики авантюризма. А именно эти качества отличают одарённого учёного от ремесленника-подёнщика.

Увидев слёзы, учитель смягчился.

— Ну… будет тебе, Владимир! — профессор погладил ученика по плечу. — Я вспылил, прости. А впрочем, теперь это не имеет значения. Нашу лабораторию закрывают. Н-да-с! Формулировка самая тривиальная:"За недостатком финансирования". Фью-ить! — профессор сделал рукой жест, напоминающий движенье женских ног в кордебалете.

Вдоль стен стояли аквариумы, в них обитали подопытные земноводные. Присутствовали весьма занятные экземпляры. Профессор с тоской посмотрел на пятнистого древолаза, которого он добыл с огромным трудом и нервами.

— Ставку зарезали подчистую! Меня на пенсию, тебя…

Только в это мгновение профессор сообразил, что для Владимира Аспиранцева это катастрофа. Малоприспособленный учёный всю свою жизнь существовал за счёт голых гадов. И решительно ничего не умеет, кроме как наблюдать и делать записи.

"Ничего! Жизнь научит! — убедил себя профессор. — Он ещё молод. Разовьётся в полноценный организм".

Учитель хмыкнул и посоветовал ученику взять отпуск.

— Поезжай-ка ты в Крым.

— Зачем? — уточнил Аспиранцев.

— Во-первых, отдохнёшь, а во-вторых, переждёшь эту кутерьму. Они, — профессор категорически взмахнул указательным пальцем и ткнул им в потолок, — полагают, что государство может существовать без зоологии! — Голос понизился до шепота: — Так вот это — заблуждение!

Аспиранцев согласно потряс головою, и походил в этот момент на старую лошадь, которая услышала о живодёрне и согласна на всё, лишь только бы только отодвинуть от себя это слово. Володя спросил о земноводных, об оборудовании, о книгах — профессор махнул рукой:"Никому это не нужно. Гадов, вероятно, усыпят газом, а книги… бери, если что-то необходимо. Спишем… как-нибудь".

Заметив волнение в глазах ученика, профессор спросил, не собирается ли Володя продолжать исследования? На что получил высокопарный ответ, что Аспиранцев останется учёным до гробовой доски. И даже дальше!

— Не торопитесь с этим, голубчик! — уважительно откликнулся профессор. — Гробовые доски и прочая метафизика… В загробный мир не бывает опозданий.

И разрешил взять цейсовский микроскоп, под его личную ответственность.

Аспиранцев поблагодарил, собрал стопку книг, перевязал их бечевой. В деревянный ящик из-под винных бутылок, одолженный в гастрономе, уложил микроскоп и личные вещи. Уже из дверей, прощаясь, спросил о бюсте Павлова, что стоял на тумбочке у центрифуги.

— Бери, — махнул рукой профессор. — Один чёрт всё прахом пойдёт! А тебе он нужнее… продашь в трудную минуту.

Профессор сказал, что такой бюст на блошином рынке непременно дадут трёшницу. Непременно!

Дальнейшая судьба Аспиранцева сложилась точно так, как и предполагал профессор. Володя перетащил домой (он жил один в трёхкомнатной квартире по Чистому переулку) банки с подопытными жабами, настроил свет и подогрев. Квартира имела замечательно-герметические окна, а потому сквозняки не беспокоили живность. Около трёх месяцев он продолжал наблюдения и даже вскрыл двух вульгарных жаб, потом неожиданно для себя обнаружил, что деньги кончились, а источников пополнения нет. После трёх дней голодных раздумий, Аспиранцев решил сдавать одну из комнат, а чтобы пополнить обеденные суммы сегодня же продать бюст великого физиолога.

Конец ознакомительного фрагмента.