Серость. Про то, как будет

Алексей Павлович Феночкин

Нас ждет необычайное будущее, которое сложится как бы само собой, как бы эволюционным путем, ожидаемо с исторической точки зрения. Но за всем занавесом перемен будут стоять конкретные люди, которые приближали и приближают будущее уже сегодня, опережая и упреждая угрозы, нависшие над человечеством.

Глава 2. Степан Тутыгин

— Степан Иванович прикажете запрягать?

— Запрягай Николка. Три подводы запрягай. На ярмарку поедем.

Через полчаса у входа в торговый дом стояли три телеги с возничими.

— Трогай Николка. Я вас верхом догоню, дорогу знаешь.

— Хорошо барин.

И через минуту по брусчатке застучали копыта лошадей и колеса телег.

Степан Иванович был наследником губернского купца Тутыгина, чей род шел издревле. Отец его Иван Степанович умер рано, когда Степе не было еще и десяти лет. Умер нелепо, на строительстве больницы для умалишенных, построенной на месте старой полуразрушенной крепости, провалился под землю, вместе с телегой, на которой привез инструменты для строительства. Сверху на него упала лошадь придавив хозяина. Под землей оказались древние потайные сооружения в виде ходов и комнат, где не было никакой утвари и ничего ценного. Вытащив тело Ивана Степановича на поверхность, яму засыпали строительным мусором и землей. Так Степан остался на попечении своей матушки Изольды Гавриловны, кем в свою очередь был передан для обучения ученому мужу из Петербурга, находящегося в опале у императора и занимающегося воспитанием детей в богатых семьях. Андрей Львович души не чаял в мальчике и несмотря на небольшой оклад давал мальчику знания выходящие далеко за гимназическую программу. К восемнадцати годам Степан Иванович свободно разговаривал на пяти иностранных языках, изучал математику, астрономию, юридические науки, психологию и химию. И к смерти от непродолжительной болезни Андрея Львовича вырос в самостоятельную личность с передовыми взглядами, не признающими монархию и гегемонию правящего класса. К Двадцати годам Степан Иванович поклялся на могиле учителя следовать его учениям и стать достойнейшим из учеников. С болезнью матери все управление имуществом и делами, перешло в руки Степана. И он сумел преувеличить доходы торгового дома своих родителей на зависть злопыхателей и беду конкурентов. Жениться Степан не собирался и довольствовался тайными романами и интрижками с дамами из состава местной элиты. Несколько раз был за границей, где по слухам встречался с Пьер-Эжен-Марселен Бертло и самим Сигизмундом Шломо Фрейдом, после чего о нем заговорили как о необыкновенном человеке, способном читать мысли и чародействовать. Слухи Степан подкреплял множеством своих химических опытов, которые он проводил в своем поместье не далеко от города, подальше от чужих глаз, которые все же в виде дымов, полыханий и взрывов прорывались наружу. Степан любил одиночество за то, что мог погрузиться в свои мысли, но не мог оставаться один надолго, потому, что никто не отменял его обязанности по ведению фамильных дел, заботы об увядающей матери и руководства подпольной ячейкой революционеров. С недавних пор за ним следила тайная полиция в его поездках в Петербург, о чем его предупредил друг Андрея Львовича Антон Николаевич, которого он часто навещал после смерти учителя. Антон Николаевич помогал Степану знакомиться с нужными людьми в науке, в частности познакомил с Менделеевым, чьи работы вдохновили Степана.

Степан выехал верхом на гнедой кобыле со двора торгового дома, дав приказчику распоряжения, касающиеся работы в свое отсутствие и поехал в направлении тракта. Погода была по осеннему не радостная, безветренная и пасмурная. На ярмарке предстояло заключить договора на поставку инструмента, часть которого планировалось привезти на подводах. Дорога была неблизкой, предполагалось потратить полдня в седле. Но это была приятная поездка, в пути можно было подумать наедине с собой. Выехав за пределы города, Степан услышал топот конного разъезда. Военные двигались быстрее и вскоре настигли Степана, перегородив ему дорогу. Степан придержал кобылу.

— Степан Иванович Тутыгин? Спросил усатый ротмистер подъехавший следом за основной группой.

— Да, а собственно чем обязан господа? Спросил Степан Ивановичч.

— Вот и чудненько, просимс вас проехать с нами, отдайте поводья поручику.

— Но господа. Начал было возражать Степан и понял, что военные не собираются с ним торговаться.

— Если у вас есть оружие, сдайте его мне, обещаю сохранить его. — Продолжил ротмистер.

— И прошу вас Степан Иванович, не задавайте вопросов, я вам на них все равно не отвечу.

Не сказать, что бы Степан Тутыгин испугался, но сильно насторожился, связав арест со своей подпольной деятельностью. Разъезд двинулся в сторону больницы для психически больных, где погиб Иван Степанович двадцать лет тому назад.

У ворот разъезд остановился и спешился. Ротмистер пригласил Степана проследовать в след за ним через дверь в массивных воротах. Тревога сменилась удивлением, когда на пороге больницы их встретил Антон Николаевич, тот самый Антон Николаевич.

Добрый день голубчик — обратился Антон Николаевич к Степану.

— Рад тебя видеть, извини, что так срочно и бесцеремонно. Но это тебе же во благо. Сказал Антон Николаевич жестом приглашая пройти внутрь.

В столице не спокойно, поймали очередных заговорщиков, которые сдают своих сотоварищей, думаю вам голубчик есть чего опасаться. Вы мне нужны тут.

— Я? Вам? Зачем?

— Мне нужен хороший химик, а вы на сколько я знаю хороший химик. Мне Дмитрий Иванович вас рекомендовал. Так что хотите вы этого или нет. Вы нам нужны.

— Кому вам? Спросил Степан.

— Научному сообществу, в моем лице и лице Бехтерева Владимира Михайловича, вы с ним тоже знакомы. Мы здесь собираемся поработать, а психология я помню вам тоже не чуждая наука. Так что вы теперь раб науки голубчик, да да, вы не ослышались все мы рабы науки. Проект очень секретный, военный так сказать, так что вся больница на военном положении, охраняется и снаружи и внутри. Все что вам будет нужно, мы вам организуем. И лабораторию, и личный кабинет. На волю вам никак нельзя, вас сразу арестуют, а тут вы в полной безопасности и можете работать. А как немного утрясется, вы сможете вернуться домой.

— Вы же знаете Антон Николаевич, что у меня больная слабая мать и поместье без присмотра и в торговом доме управлять некому.

— Знаю, знаю голубчик, напишите доверенность задним числом на управление делами на проверенного человека и все уладится, а матушке письмо напишите, мол уехал за границу по делам. Такие времена. Пойдемте, я вам покажу вашу комнату. Сегодня расквартируетесь, а завтра я вам расскажу, что к чему, с кем и чем придется работать.

Комната по обстановке резко отличалась от той к которой привык Степан, скорее она напоминала казематы Петропавловской крепости где томились товарищи Тутыгина. Он почувствовал общность и сопричастность с их судьбой и смирился с происходящим, но не навсегда. Утром Антон Николаевич показал Степану технические помещения, в которых предстояло организовать лаборатории, показал палаты с содержащимися там душевно больными и познакомил с остальным персоналом. Степану пришлось вспоминать органическую химию, прочитать литературу по ядам, наркотическим веществам, лекарственным препаратам, изучить строение мозга и системы кровообращения. Ведь ему предстояло научиться

влиять на людей извне, используя методики психоанализа и новые препараты, которые только предстояло разработать.

Прошло несколько лет, с тех пор как Степан попал сюда, несколько лет напряженной, но интересной работы. И он как Робинзон делал пометки в виде черточек на стене своего кабинета, рядом с рабочим столом, отмечая лунные циклы, ведь луна это то, не многое, что он мог видеть из окна под потолком кабинета. Сегодня должна была прийти Варенька, это тот человечек который скрашивал его серые будни, принося свет и тепло в его жизнь, разделяя его одиночество. Это не была любовь, Вареньки хорошо платили за каждую встречу, как сам Тутыгин, так и Антон Николаевич, который давал ей поручения разговорить Степана на ту или иную тему, выведать его настроения и мысли. Мысли и настроения у Степана последнее время были не на высоком уровне, он устал, озлобился, ему надоела серость и сырость этих тошных казематов. Степан хотел все бросить и уйти, покинуть эту комнату, эту больницу, эту страну. Ему приносили свежие газеты, из которых он мог видеть, что твориться вокруг, как мимо него проходит жизнь. Его письма к матери уже давно потеряли духовную связь, он абстрагировался от всего, что было с ним раньше. Он то и дело ловил себя на мысли, что стал черствым, железным и жестоким человеком, ведь то, что он делал со своими подопытными в целях науки, как ему казалось, было мерзким с точки зрения этики, морали и прочих человеческих ценностей. Варя возвращала его к жизни. Она была чуткая и нежная, заботливая и внимательная. Варя подолгу могла слушать его душевнее излияния, поддерживая его и жалея. Через нее он неофициально передавал записки на волю, конечно же не подозревая, что они не доходят до адресата в первоначальном виде. И матушка, скончавшаяся несколько лет назад продолжала писать ему ответы рукой ее поверенного. Мир в котором он жил как никогда был жесток и полон обмана. Бежать, бежать думал Степан вопреки данному слову Антону Николаевичу никогда не предпринимать таких попыток. На часах с золотой цепочкой, с выгравированными Фамилией и инициалами Тутыгина было без четверти девять вечера, и значит Варя должна была уходить. В эти минуты он чувствовал себя брошенным и не любил расставаний. Уходя она всегда целовала его в губы и шептала на ухо что любит и ждет очередной встречи. А он доставал из ящика стола царские деньги и клал ей в сумочку со словами спасибо.

Конечно же ему платили за его работу, платили щедро, но деньги для владельца преуспевающего торгового дома были не столь важны, как простые человеческие отношения, особенно в таких непростых условиях. Передав на волю очередную записку с подробным планом побега и распоряжением относительно него, Степан подозревал, что она может попасть не в те руки, и поэтому несколько исказил данные по дате времени и месту побега, но сам факт его желания бежать взбесил Антона Николаевича. На что он среагировал жестко и принципиально. Он решил поставить точку в своих опасениях относительно побега Тутыгина, так как это ставило под угрозу весь проект и испробовать новый препарат на Степане, застав его врасплох. В помывочный день, в четверг как обычно Степан принимал душ, а на выходе его уже ждали трое санитаров с набранным в шприц препаратом. Задача двоих была скрутить Тутыгина и удерживать его, пока не подействует препарат, который должен был ввести третий. Вытершись куском льняной ткани, которая заменяла полотенце Тутыгин взглянул на стрелки часов с которыми никогда не расставался, с того момента как ему их торжественно вручили от лица научного сообщества поддерживаемого императорским домом. На часах было без четверти пять вечера. Через пятнадцать минут он ждал Варю. Не успев одеться он услышал шаги и увидел санитаров врывающихся в помывочное отделение и с недвусмысленным выражением лиц направляющихся в его сторону. Крепко сжав часы в кулаке, он нанес удар первому из приближающихся к нему людей, угодив ему прямо в нос. От неожиданности санитары остолбенели, получивший под нос дитина рухнул на пол обливаясь кровью. Воспользовавшись замешательством Тутыгин замахнулся и нанес удар второму, тем же способом, но в челюсть. Используя мокрый пол, сбил нападающего подсечкой с ног. Завязалась борьба. Третий более хилый чем первые двое в растерянности наблюдал за возней на полу, не решаясь присоединиться или позвать на помощь. Тутыгин оказался сверху второго санитара продолжая наносить по лицу удары кулаком с часами. В этот момент нерешительный третий санитар подскочил и воткнул шприц в плечо Степана, но не успел нажать на поршень и ввести раствор, получив по лицу ударом наотмашь. Нижний уже не сопротивлялся, тогда Степан левой рукой вынул торчащий из правого плеча шприц и всадил его нижнему выдавив половину содержимого. Нижний задергался. Второй начал было приходить в сознание присев, недоумевая поглядывая на окровавленные руки и на лежащего рядом товарища. Степан подскочили влил ему остаток жидкости из шприца. Третий выскользнул из помывочной и с криками бросился звать на помощь. Медлить, а тем более одеваться не было времени и Степан бросился на выход голышом. В его мозгу давно выстроился маршрут, по которому он должен был уходить. Сначала помещение прачечной, затем люк ведущий из нее в шахту, потом тоннель в боковой стене и катакомбы древней крепости, которые он еще в юности изучил как свои пять пальцев. По его плану он должен был выйти на поверхность в старинном заброшенном доме на окраине города. Но сейчас у него не было света и все это расстояние ему предстояло пройти вслепую в кромешной темноте. Степан быстрыми шагами пробежал до коридора ведущего в прачечную слыша за собой крики и шаги преследователей которых было по крайней мере более четырех. В прачечной отыскал длинную толстую доску, заранее приготовленную на случай побега, которая должна была стать мостом над пропастью шахты до тоннеля в боковой стене. Открыл люк и просунув доску на половину сам влез в темноту. Четкими рассчитанными движениями уложил один край доски на скобу вбитую в стену, другой край на начало прохода на противоположной стене шахты и ползком на четвереньках, сопротивляясь страху упасть, удерживая робкое равновесие перебрался на другую сторону. Заметая следы Степан, затянул за собой доску послужившую спасительной переправой. Как только он это сделал, наверху загорелись лампы керосинок высвечивавших темноту. Он успел, оставалось только не заблудиться в лабиринте катакомб и выбраться наружу пока холод и темнота не высосут из него жизненные силы. Так как спасаться бегством голышом не входило в его планы, а тем более в кромешной темноте, следовало действовать очень быстро и аккуратно. Борясь с паникой и чувством отчаяния Степан сосредоточился на детских воспоминаниях, а именно на той их части, когда он будучи юным храбрецом обследовал тоннели и шахты древних подземных ходов пользуясь самодельным факелом. Он находил это занятие достойным для будущего мужчины. Степан вспомнил маршрут следования от начала шахты до точки выхода на поверхность. Вспомнил сколько нужно было пройти от поворота до следующего поворота, где нужно было свернуть в нужное ответвление. Сколько следовало пройти до следующего поворота, помнил, где должен был начаться подъем. В его памяти всплывали картины влажных каменных стен выложенные под землей, ровный каменный пол с налетом вековой грязи. Степан шел на ощупь, как в детстве зажмурив глаза, сверяя каждый выступ на стене со своей внутренней картой. Его знобило. Холод пронимал обнаженное тело. Босые ноги то и дело соскальзывали и разъезжались в стороны. Он пару раз упал на землю повредив колено о каменный выступ на полу. Теперь к холоду и темноте добавилась боль в колене, что затруднило передвижение. Грязно выругавшись Степан продолжил движение. Уже были слышны звуки с поверхности. До слуха Степана донесся звук топота копыт. Похоже Степан двигался под одной из вымощенных городских улиц, из чего он сделал вывод, что близок к цели. Через несколько шагов начался последний подъем, с которым Степан справился довольно быстро, но был очень разочарован, когда застрял втиснувшись в узкий проем разделяющий проход в стене старого дома и тоннель, да так что не мог пошевелиться. Он не учел главного, что он вырос и уже не такой худенький и шустрый. Он попробовал кричать, но его никто не услышал и не пришел на помощь. Стены прохода были гладкими и без выступов, замерзшие пальцы безуспешно искали за что зацепиться, чтобы хоть как то сдвинуться с места. Тело очень быстро остывало и с наступлением ночи у него не было сил бороться с холодом, и он заснул, во сне видя свое детство, отца и мать. Теперь они снова были все вместе. Степан умер, так и не выпустив свои именные часы на золотой цепочке из окоченевшей руки, как будто хотел забрать их с собой. На часах было без четверти пять. Время остановилось в один из моментов, когда Степан наносил удары рукой, с зажатыми в ней часами, отбиваясь от санитаров пришедшим за ним.