А76 (сборник)

Алексей Олексюк, 2014

В данном сборнике собраны рассказы и эссе, написанные в разное время по разным поводам и в различной манере. Но это не случайное собрание, а единый текст, составленный по принципу музыкального альбома. Во всех своих произведениях автор сочетает пристальное внимание к бытовым подробностям с философским подтекстом и элементами фантастики, иногда иронии или юмора. Так, как оно и есть в реальной жизни.

Часть 2

Время Ч.

Он наблюдает…

Он взглянул на наручные часы: оставалось ещё с четверть часа. Летний день едва перевалил полуденную вершину. Воздух ещё не успел утратить утренней свежести, хотя солнце над самой макушкой горело нешуточным энтузиазмом. Место казалось удачным в том плане, что, оставаясь практически незаметным за чугунным забором небольшого сквера, можно было наблюдать абсолютно всю улицу от одного её конца до другого. Прохожие безостановочно двигались мимо. Рядом припарковался бордовый «Ауди», из которого «выпал» бегемотообразный господин в клетчатых шортах и направился в кафе напротив. Заведение сие с незапамятных советских времён располагалось в просторной пристройке к жилому шестиэтажному зданию. Раньше над фасадом горела надпись из гнутых неоновых трубок, но новые владельцы сменили её большим щитом с подсветкой, сплошную стеклянную витрину вдоль фасада сделали зеркальной, а полированный гранит облицовки поменяли на пластик. Впрочем, одно осталось неизменным не смотря ни на что: летом часть столиков по-прежнему выносили на улицу, натягивали над ними тенты и огораживали это асё низенькими (по колено) чугунными столбиками, соединёнными цепью. Расположенное в центре города, на одной из оживлённых улиц, кафе никогда не пустовало. Тем более — в праздничный день. Люди шлялись по пешеходной зоне меж расставленных торговых палаток и лотков, дымящих сырой щепой мангалов и пятилитровых самоваров, шлялись под звуки задорной попсятины из репродукторов, выпивали, закусывали, общались, перекрикивая репродукторы. Местами попадались плотные кучки затянутых в чёрную кожу и джинсу рокеров с бутылями пива, коим они заливали свежую обиду. Давно обещанный властями, несколько месяцев ожидавшийся сейшн закончился буквально через пятнадцать минут после начала: на сцену выпрыгнул этаким молодым козликом женоподобный конферансье и весело объявил, что концерт «по техническим причинам» продолжен быть не может, а посему замещается выступлением детишек из танцевальной студии при бывшем дворце пионеров. Подобного облома местная рок-сцена ещё не знала. Слова «козлы» и «уроды» были самыми интеллигентными выражениями в адрес организаторов. Зато далёкие от проблем молодёжи старички и старушки ностальгически вальсировали под «живое» звучание духового оркестра.

Он вынул из нагрудного кармана пачку сигарет и закурил. Оставалось ещё десять минут. Влажный ветерок едва касался его небритой щеки. Народ по-прежнему непрерывно входил в кафе и выходил обратно. Те, кому не хватало места за круглыми пластмассовыми столиками, пристраивались на близлежащем газоне, как, например, вон та парочка влюблённых, кормящих друг друга мороженым. Над не иссякающим людским потоком, подчинённым жёсткому релятивизму броуновского движения, теплился сизой дымкой праздничный перегар. Бомжи и дворники наперегонки подбирали порожнюю стеклопосуду. Милицейский патруль неспешно обходил дозором свои владения. Молоденькая мамаша, вырядившаяся в модный (из полупрозрачной ткани) брючный костюм, материла и била своего малолетнего отпрыска, обляпавшего новую футболку мороженым. Белобрысая девочка за соседним столиком наблюдала эту сцену с каким-то мистическим ужасом. Мамаша наскоро вытерла пятна салфеткой и потащила своего ревущего отпрыска прочь. Возле чугунного ограждения сама собой образовалась «тёплая» компания парней и девчат, чей молодецкий гогот сотрясал зеркальные стёкла витрины. А рядышком, по другую сторону ограждения, двое спорщиков никак не могли придти к единому мнению: брызжа слюной и жестикулируя, они отчаянно доказывали что-то друг другу; один даже чертил авторучкой какие-то схемы на салфетках и тыкал в них волосатым пальцем. Миловидная девушка-официантка в форменном красном фартучке и пилоточке (видимо, студентка, зарабатывающая о летнюю пору себе на учёбу) заболталась, захихикалась с хорошей знакомой, беспечно отмахиваясь от назойливых посетителей. Знать бы, о чём это они столь весело разговаривают? А вон тот пьянчуга? Вишь, пристаёт через чугунное ограждение к дамочке за столиком. О чём он её так настойчиво спрашивает? А та даже головы в его сторону не воротит: так, скосит натушенный глаз, процедит уголком напомаженного рта что-то коротко и вновь тянет коктейль через соломину. Махнув рукой, пьянчуга пошёл, пошатываясь, в сторону сквера. Проходя вдоль забора, бубнил обиженно в рыжеватые прокуренные усы: «Ишь — вырядилась… Думает, не узнаю… Не помнит… Так я и поверил… Нас во всей школе двое всего рыжих и было: она да я… Думает, раз пью, то уже не человек… Поговорить нельзя… Да я, если захочу, хоть щас могу бросить… Как нечего делать… Не узнаёт она…»

Он вновь взглянул на часы. Пора. Пять минут — как раз, чтобы дойти… Загасив сигарету и сунув её назад в пачку, он направился к выходу из сквера. В этот же момент бегемотообразный господин, откушав шашлычку с салатиком и кружечкой пива, встал из-за столика. На освободившееся место тут же ринулось несколько человек, но проворнее всех оказался тот самый женоподобный конферансье, что полтора часа назад жестоко обломал кайф местным рокерам. Только теперь он был в чёрных солнцезащитных очках. Оставшаяся без места мамаша с маленьким ребёнком в коляске пыталась ему выговаривать, но конферансье тут же сделал вид, что занят важным разговором по мобильному телефону. Мамаша покричала, повозмущалась и пошла восвояси, так и не найдя ни в ком сочувствия. Тем временем господин в клетчатых шортах, уже сев в свой бордовый «Ауди», вдруг всполошился и затрусил обратно в кафе. Интересно, что он там позабыл? Но задерживаться здесь дольше нельзя.

Он свернул за угол и спокойно пошёл вдоль не широкой улицы. Праздных прохожих тут попадалось приметно меньше. Лица шедших навстречу или обгонявших его людей казались озабоченными. На небе не было ни единого облачка. Яркое солнце слегка припекало затылок и плечи; худосочные сосенки и берёзки, высаженные взамен вырубленных год назад старых лип, практически не давали тени.

Он замедлил шаг. Секундная стрелка на часах, прикреплённых над входом в метро, обегала последний круг. Когда она поравнялась с цифрой «12», позади, там, откуда он шёл, раздался громкий хлопок, звон битого стекла и истошный вой автосигнализации.

Без названия

…Да тут такая история приключилась — дурацкая… Иду как-то до дому — усталый, злой как собака, всё обрыдло… Не знаю, может быть, кому-то эти новогодние праздники и в радость, но мне, лично, сплошная нервотрёпка и дурной сон. Ещё и погода соответствующая: мало того, что мороз, так ещё и сыро; к вечеру непременно сгущается туман (это в степи-то!), удесятеряющий своей промозглостью ощущение холода и оседающий инеем на деревьях и проводах, отчего те кажутся совершенно нереальными, отлитыми из странного серебристого металла.

Так что я не сразу поверил собственным глазам, когда возле самого подъезда из этого тумана возникла «смытая», как на старинных дагерротипах, фигура человека, завёрнутого в какую-то линялую простыню, в пляжных шлёпанцах на босу ногу и каком-то клетчатом платке на голове. Он стоял, зажав руки под мышками, весь сжавшись, ссутулившись, слегка вздрагивая, как вздрагивают птицы, когда смотрят искоса. Подойдя ближе, я различил, что на вид ему лет тридцать или даже меньше, а чёрные волосы длинные, как у хиппи.

— Слышь, парень, ты откеда такой взялся? Кришнаит, что ли? — спросил я, скорее из жалости, нежели из любопытства. Парень молчал, лупая заиндевелыми ресницами так, словно это я голыми ногами по снегу разгуливаю.

— Слышь, кришнаит, поморозишься к чёртовой матери. Ты где живёшь-то?

Он с трудом разомкнул смёрзшиеся губы и произнёс с приметным акцентом:

— Нигде… У меня нет постоянного дома. Я хожу из города в город…

«Всё это можно было сказать одним словом — бомж», — подумалось мне, но тут же подумалось и другое: «Что-то не похож он на обычного бродягу. Не ходит же он из города в город в этой тонкой простынке?»

— Ладно, — махнул рукой я, — пошли, брат-кришнаит, погреешься…

И почти силком затащил бедолагу в подъезд, а затем к себе в квартиру. Он встал в прихожей и никак не хотел проходить далее. Впрочем, я и не настаивал особо, опасаясь возможных насекомых: кто знает, когда он последний раз мылся. Пошёл на кухню, поставил чайник.

«Как бы чего не спёр», — малодушно помыслил я и во всё время, пока кипятилась вода, поглядывал в прихожую. Но «кришнаит», слегка оттаяв, смиренно присел на краешек табуретки: сидел не двигаясь. Я принёс ему чаю. Он взял кружку двумя руками, подержал, греясь её теплом, и лишь затем стал медленно, с наслаждением пить. Бросилось в глаза, что запястья у него были обмотаны грязными бинтами, на которых виднелись бурые пятна.

— Ты, что, вены себе резал? — спросил я, но «кришнаит» словно бы и не расслышал вопроса, всецело поглощённый ощущением блаженного тепла, разливающегося по телу.

Конец ознакомительного фрагмента.