Fохтаун

Алексей Николаевич Мутовкин, 2020

2117 год. Бытовые и промышленные роботы с искусственным интеллектом массово выходят из строя. Мир на пороге небывалого экономического кризиса. Пожилой языковед Киэй Карданов помогает юному следователю частной полиции выяснить причины происходящего. Но как человеку, пусть и разбирающемуся в языках лучше других, понять язык машин? Ведь старый лингвист порой не понимает даже собственную дочь! И неудивительно, ведь Киэй всю жизнь мечтал о сыне. Что в голове у молодого коллеги тоже неясно: занимая пост следователя он ведёт себя как ребёнок! Невозможно понять и общество, застрявшее в набивших оскомину политических пересудах! А чем дольше длится расследование, тем очевиднее для Киэя становится факт, что само понятие языка несоизмеримо больше того, что способен постичь робкий человеческий разум.

«Сотружество»

Музыка, которую никто не слышит. Она играет в памяти тех людей, которые когда-то давно застали нечто похожее на «Сотружество». Это подобно отражению в старом треснувшем зеркале. На той стороне мутного стекла, в глубине, за углом лежит страна прошлого, в которой и звучит неслышимая мелодия, забытая, печальная, до боли знакомая и родная — невозвратимая, растворённая в будущем.

Киэй не слышал эту мелодию, но чувствовал, как её отголоски вибрируют в воздухе, резонируя с теми незначительными вещами, которые не замечает обычный человек, занятый жизнью сейчас, сегодня. Который не рефлексирует о прошлом, не вызывает силой мысли бесполезную боль в сердце.

Мелодия отражалась от треснувшей резиновой накладки на ступеньке трапа. Слышалась в отогнувшемся уголке потёртой жестяной таблички «Made in Commonlabouria» на боку тележки для перевозки багажа пассажиров. Угадывались родные звуки и в незамысловатой форме работников международного аэропорта Торонто, в их светлых лицах, в улыбках. Нет, не в тех корпоративных, прописанных в трудовых договорах улыбках сотрудников сферы обслуживания, а в таких, в которых отражается солнечный свет, одеялом накрывающий всех, идущих в будущее не ради блага, свободы и процветания, а ради самого этого будущего.

— Вот это нафталин! — услышал Киэй голос Атира, когда они поднимались по трапу в здание международного аэропорта.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Киэй.

— Только гляньте на это? Какое здесь всё! Даже слова не подберу. Какое-то всё потрёпанное. У нас уже всё это роботы делают.

— Что именно? Улыбаются прибывающим?

— Да хотя бы! — брезгливо ответил Атир. — Здесь как будто всё застыло! Однако я не стану продолжать — для вас это ведь как возвращение домой. Храните, небось, много тёплых воспоминаний о тех временах, когда все ходили в одинаковых серых одеждах и боялись ляпнуть чего лишнего о власти. Гляньте, у них у всех мгновенный переводчик в ухе. Прямо как у вас.

Атира позабавили старомодные мгновенные переводчики в ушах работников. До недавнего времени такими и в Объединённой Евразии и Африке пользовались повсеместно, но из-за постепенного отмирания непосредственного межличностного общения и повального перехода в общение виртуальное мгновенные переводчики теряли популярность. Лишь такие, как Киэй, по старинке таскали в ухе не самый удобный в мире наушник.

Языковед не ответил своему коллеге. Там, в Амстердаме, он не преминул бы парировать слова молодого человека едким и остроумным замечанием. Сейчас же ему больше хотелось сосредоточиться на самом себе и понять, куда же он попал. Что такое это «Сотружество»? Что делают эти люди, кажущиеся Атиру застывшими? Куда они двигаются? И двигаются ли? Не является ли очередная попытка человечества уйти от животной части своей природы попросту тратой времени на мечты об идиллическом существовании, невозможном в материальном мире?

Впереди их ждала очередь, по поводу которой Атир снова выразил недовольство. Затем индивидуальная дезинфекция и обычная для всех пассажиров проверка на наличие вирусов. Но если такая проверка в Объединённой Евразии и Африке воспринималась Атиром как нечто необходимое, цивилизованное, высокотехнологичное и правильное, защищающее людей от эпидемий, то здесь точно такая же проверка оказывалась попранием свободы личности, вторжением в частную жизнь, уравниловкой и пережитком старых порядков. И всё молодому человеку казалось не тем и не так! Вроде и антисептик одинаковый, но вот здесь он горек. И пускают его в камеру тогда, когда не успеваешь задержать дыхание. Вот там, в своём прогрессивном капиталистическом мире, он всегда успевает за три секунды задержать, а здесь за три секунды не успевает и кашляет, и плохо ему и грустно.

— А что вы по поводу всего этого думаете? — поинтересовался у Бендиды Киэй, когда они прошли все требуемые процедуры и оказались в просторных залах аэропорта.

— Всё выглядит по-другому, — рассматривая окружение, ответила Бендида.

— Наконец-то! — воскликнул Атир и ускорил шаг. — Траволатор!

И когда они все втроём стояли на движущихся платформах, держась за чёрный поручень, они услышали громогласное объявление: «Dear friends and guests of the Commonlabouria, use the travolator with caution. Уважаемые друзья и гости “Сотружества”, пользуйтесь пассажирским конвейером с осторожностью».

Бендида звонко рассмеялась. Киэю тоже стало смешно от того, что в международном аэропорту Торонто в русскоязычной версии звукового объявления использовали слова «пассажирский конвейер», а не их английский аналог. Смеялась ли девушка над тем же или просто над хмуростью и отчаянием Атира, Киэй не понял. Но когда Атир увидел улыбку на лице Бендиды, его тревоги ослабли, и непонятная радость наполнила сердце. Всем троим стало почему-то весело и легко.

— Траволатор? — сквозь смех спросил Киэй.

— Траволатор! — повторил Атир, задыхаясь от смеха.

— Сколько это по твоей шкале? Как там она называлась?!

— Десять! Все десять баллов! — радовался Атир. — Только наоборот теперь. Со знаком минус!

Так они катились вперёд на механическом пассажирском конвейере, радуясь непонятно чему и смеясь, глядя друг на друга. И длилась бы эта радость вечно, если бы конвейер уходил в бесконечность. Но конец дороги, по которой двигаешься без затраты сил, неминуем. И гостей уже ждали люди с серьёзными лицами.

— Майор Мэзекью, — отдав честь, приветствовал гостей милиционер в форме. — Товарищ Атир Маворский, товарищ Киэй Карданов и товарищ Бендида Траки. Прошу вас, пройдёмте со мной.

Про таких людей, как майор, обычно говорят: грудь колесом. Этого коренастого майора-солдатика словно отлили из олова. Под его крупными розовыми щеками красовались захватистые поседевшие усы. Смотрел он всегда прямо в глаза, а лёгкая бравая ухмылка никогда не покидала его добродушного лица. В толстом ухе майора тоже помещался мгновенный переводчик, но из-за размера этого уха приборчик казался совсем маленьким, удобным, совершенно незаметным. За спиной у Мэзекью стояли пять милиционеров. Некоторые из них были на голову выше майора, некоторые — шире в плечах. Но все они держались чуть позади своего начальника. По молодым лицам этих парней Киэй понял, что этот Мэзекью для них «батя». Вряд ли хоть один из них знал это русское слово, но если бы знал, то непременно называл бы так майора. Потому что ни «Мэзекью», ни какая другая английская фамилия не в состоянии отразить то, что представлял собой этот бравый человек.

Они двинулись по аэропорту, больше похожему на внутренности космического корабля из фантазий художников, изображающих далёкое будущее. Всё вокруг кричало о будущем, о новых технологиях, о новаторском мышлении и раздвижении границ. Но если сто лет назад новое мышление подразумевало уничтожение стереотипов, иррациональность восприятия, эпатаж, сочетание несочетаемого и свободный полёт фантазии творцов, то нынче стремления архитекторов и художников выстраивали логические карты непознанных сфер и шли по ним уверенным шагом мудрых исследователей. Каждая колонна зала сочетала в себе монументальность и изящество. Форма окон олицетворяла врата в будущее. Стальные балки, держащие своды, поражали скрытой силой, заложенной в них инженерной мыслью и воплощённой трудом людей и роботов. Половое покрытие, по которому ступали люди, не походило ни на что, доселе виденное Киэем. В меру мягкий, нескользкий и чистый пол, выполненный из огромной разноцветной мозаики, будто бы оседал в том месте, куда опускалась ступня, а потом сам выталкивал тебя вверх. Киэй поначалу думал, что такие свойства полового покрытия ему только мерещатся, но чем дольше они шли, тем меньше уверенности у него оставалось в собственных ощущениях. Но более прочего бывшего сотрудника СКПД поразило то, что нигде не было видно навязчивой рекламы, которой на родине пестрило всё вокруг. Это ощущение отсутствия внешних раздражителей, нацеленных на то, чтобы выманить у тебя деньги, пришло не сразу. Оно появилось лишь тогда, когда сознание впервые за долгое время вздохнуло спокойной. Смогло оглядеться и оценить обстановку самостоятельно, без той невидимой руки, которая неизменно ведёт за собой, как воспитатель ведёт ребёнка. Ведёт туда, куда требуется ведущему, но не послушнику.

Киэй не без улыбки вспомнил барельеф Басирия Атвакчи в Амстердаме, казавшийся теперь не столь и монументальным, а даже наоборот — скромным, в чём-то наивным и уже немного нелепым, на фоне того мира будущего, в котором они теперь находились; в безликом мире миллионов разных лиц. Много веков назад Америку называли Новым Светом, а Европу — Старым. Минули столетия, и Америка вновь показывает, что именно она в авангарде цивилизации, а Европа всё так же тает в прошлом; встречает гостей большим бронзовым лицом старика, пусть великого учёного, но всё же старика.

— Ого! Смотрите, реклама! — воскликнул Атир, указывая на огромный монитор, возвышающийся над пустым залом ожидания. На мониторе по кругу пускали рекламу ананасного сока. Вот только марки этого сока не называли.

— Пейте ананасовый сок! — повторил Киэй надпись на экране. — Какой великолепный призыв. Прямо и чётко. Без всяких рекламных штучек.

— Больше похоже на приказ, — нахмурился Атир.

Майор остановился у одной неприметной двери. Он взялся за ручку, и через секунду вокруг этой ручки поверхность белой двери загорелась зелёным кольцом. Майор отворил дверь и жестом пригласил гостей проследовать вперёд.

Киэй, Атир и Бендида оказались в комнате, где стоял лишь пустой стол и несколько стульев. Майор Мэзекью вежливо попросил подождать и, оставив гостей одних, закрыл дверь. Ждать пришлось минут пять. Затем отворилась противоположная дверь, и в комнату вошёл человек в белом костюме. Вошёл он спиной вперёд, видимо, открывал дверь боком. В одной руке он держал кружку с чаем, а в другой — сразу две плошки: одну — с печеньем, а другую — заполненную ананасными кусочками. В зубах он тащил планшет, который, видимо, оказался достаточно скользким и тяжёлым, так что мужчине приходилось упираться планшетом себе в грудь, чтобы техника не выскользнула и не разбилась.

Человек в белом костюме с трудом закрыл дверь ногой, неуклюже преодолел три с лишним метра до стола и с облегчением разгрузился.

— Ouaf! — весело вздохнул он, плюхаясь на стул и делая глоток чаю. — Enfin!

Он закрыл глаза и на мгновение выпал куда-то далеко, будто бы у него наступил долгожданный выходной. Потом он неожиданно вздрогнул, открыл глаза, потёр руки, активировал мгновенный переводчик в ухе и снова встал.

— Приветствую! — бодро начал он и протянул поочерёдно руку каждому из гостей. — Я Антуан Орли. Добро пожаловать в Торонто.

К Бендиде же он подошёл отдельно, мягко ей улыбнулся и поцеловал руку.

— Мадам! Вы прекрасней всех картин в галерее искусств! Писать ваш портрет почтёт за честь любой художник! Но не соглашайтесь позировать импрессионистам и кубистам: они всё испортят.

Бендида улыбнулась и сделала небольшой кивок. По реакции Антуана можно было сказать, что он ожидал более яркой реакции на комплимент.

— Орли, Антуан? Вы француз? — спросил Атир.

— Бывший француз, — улыбнулся в ответ Антуан и пригласил всех присаживаться. — У нас в «Сотружестве» национальностей нет! Все друзья, все товарищи!

— Прямо все-все? — переспросил Атир.

— Sans aucun doute! Несомненно! Выйдите погулять ночью, и вы не встретите ни одного бандита!

— Вы ведь работаете в полиции? — поинтересовался Атир.

— В милиции, — поправил его весёлый Антуан, подняв указательный палец вверх.

— Прошу простить. Но раз вы из милиции, то вы знаете, что есть определённый процент людей, которые просто не способны жить честно. Ни одно общество, каким бы справедливым и благоприятным оно ни было, не сможет прельстить этих людей к соблюдению правил и законов.

— Мой дорогой коллега, — заулыбался ещё ярче Антуан, — это Америка! Найдите мне тут бандита, и я дам вам… Не знаю! Я дам вам пятьдесят килограммов ананасов.

— Если у вас нет преступников, то зачем вам милиция? — поинтересовалась Бендида.

— Ох, мадам, мы снимаем с деревьев убежавших кошечек!

— Я думал, что этим занимаются пожарные, — нахмурившись, заметил Киэй.

Антуан рассмеялся и шуточно погрозил Киэю пальцем.

— А вас не проведёшь, товарищ, — он бросил мимолётный взгляд в планшет, — Карданов. Ну что же! Я рад со всеми вами познакомиться. Я надеюсь, что мой русский достаточно хорош. Если я вдруг ошибусь, поправляйте, не стесняйтесь. Я буду рад совершенствоваться в вашем прекрасном языке. Вы же говорите как обычно, мой мгновенный переводчик всегда работает.

Он подвинул к гостям тарелку, полную ананасных ломтиков.

— Угощайтесь! Будьте добры! Самые свежие ананасы, которые только можно найти в Торонто.

Киэй наколол на маленькую вилочку ананасную дольку и попробовал плод. Ананас и вправду оказался спелым, сладким, не слишком твёрдым и не слишком мягким. Атиру и Бендиде фрукт тоже пришёлся по душе.

— А теперь по существу, — продолжил Антуан. — Вы прибыли по делу о роботах-помощниках. Меня уже ввели в курс, и я должен вам сообщить, что в мои полномочия входит оказание вам всяческой помощи. Да, да. Именно так! Никакого задержания вас в аэропорту. Никакой тюрьмы! Никакого ГУЛАГа! И, самое главное, никакой слежки! «Сотружество» готово к сотрудничеству. По вашему взгляду, товарищ Маворский, я вижу, что вы сомневаетесь в моих словах.

— Единственное, в чём я не сомневаюсь, это в том, почему наше задание поручили именно вам, — ответил Атир. — Вы харизматичны и источаете добродушие. Это лучшие качества для того, чтобы сбить с толку несведущего человека. Но я не первый год работаю в полиции. И пока я не пойму, зачем вы нам помогаете, я не поверю в то, что у вас нет скрытых целей.

— Я работаю в милиции тоже не первый год, — более серьёзно ответил Антуан. — И я подготовился к тому, что вы спросите у меня нечто подобное. Вы молоды, но всё равно мыслите старыми форматами. Вы до сих пор считаете, что помогать кому-то просто ради помощи — это нюанс.

— Вы хотели сказать «нонсенс»? — уточнил Киэй.

— Верно! Нонсенс! И чтобы объяснить нашу выгоду, попрошу вас посмотреть сюда, — и он повернул экран планшета к гостям. — Это график соотношения роботизированного производства и производства, где задействован человеческий труд. Как вы видите, автоматизация в «Сотружестве» на высочайшем уровне. Но в последние две недели процент автоматизированного производства снижается невообразимыми темпами. Мы заменяем роботов-помощников людьми, но это сугубо кризисная мера. Если это не прекратится, нам не хватит никаких людей. Наше производство встанет! Мы катимся в средние века, товарищи. И если вы или кто-то ещё работаете над решением нашей общей проблемы, то, будьте уверены, вся милиция «Сотружества» на вашей стороне и к вашим услугам.

— Если это так, то почему бы не выдать нам немедленно машину и не выпустить отсюда? — спросил Атир.

Антуан коснулся беспроводного наушника.

— Hello! Jessica, please be ready to arrange a car for our guests, — сказал Антуан, а затем обратился к гостям: — Какую машину вы желаете?

Атир и Киэй переглянулись.

— Get back to me when you know when something’s avaliable. — Он отключил наушник и снова улыбнулся гостям. — А зачем ждать казённой машины? Могли бы отправиться и на моём автомобиле. Я бы с радостью вас отвёз куда угодно.

— В «Сотружестве» ещё разрешают людям управлять автомобилями? — ухмыльнулся Атир. — Немного дико.

— Дикость — это нарушать правила дорожного движения. В остальном — никаких ограничений.

— Вы так просто готовы нас отпустить? — засомневался Атир. — И никаких слежек? Никаких наблюдений и прослушки?

— Ох, я могу «снять» с вас всю милицию «Сотружества», это правда. Но лично Антуан Орли вас не покинет ни на минуту! Помилуйте! Должны же быть хоть какие-то ограничения и правила, пусть вы и прибыли по важному делу мирового масштаба! Вы расследуете роботов! Мы расследуем роботов! Давайте расследовать вместе!

— Вот так вот с ходу? — недоверчиво спросил Атир.

— Мой молодой коллега, время не ждёт. Каждый день ситуация ухудшается. Посмотрите на наш аэропорт! Он пустой, как во время эпидемии! Все личные роботы-помощники отключены, а их процессоры с искусственным интеллектом отделены от механических частей, чтобы исключить пресловутое восстание машин, о котором сто лет назад фантазировали поэты. Но восстание уже началось! Мы на пороге отмены четвёртой промышленной революции!

— Я понимаю вас, господин Орли, — начал Атир. — Но что если я попрошу вас оставить ваш коммуникатор, ваш планшет и другие средства связи, сесть с нами в ваш личный автомобиль и отправиться в путь, не зная ни точки назначения, ни даты возвращения?

— Я скажу, что это не по уставу! — со всей серьёзностью ответил Антуан.

— Но ведь дело касается отмены четвёртой промышленной революции! — подтрунивая, настоял Атир.

Антуан почесал подбородок. Он хмуро посмотрел на Киэя, а потом на Бендиду. Затем он снял мгновенный переводчик и резко положил на стол.

— Эти русские всё время втягивают нас, французов, во всякие приключения, не правда ли?! — фыркнул он, обращаясь к Бендиде.

— Бендида из Нидерландов, — поправил его Киэй.

Антуан на это лишь отмахнулся. Он поднялся со стула и стал собирать свои вещи со стола.

— Нидерланды! Ещё скажите, что вы с ней разговариваете на западнофризском! Нет! Вы говорите по-русски? Вот видите! Куда бы вы ни приходили, вы всех делаете русскими! Даже интернациональный по своей сути социализм на вашей почве заразился какой-то «русскостью». Дважды! Пойдёмте!

— Я вам помогу, — спохватился Атир и взял со стола кружку Антуана. Киэй заметил, что молодой полицейский незаметно для других поднял её и рассмотрел низ, также как он сделал с кружкой в доме Асторы.

Они прошли в ту дверь, откуда появился Антуан, и оказались в небольшом бежевом коридоре. Здесь стоял старый диван, а на стенах висели разные картины в рамах.

— Я вижу, что в «Сотружестве» политика — популярная тема для разговоров, — заметил Атир.

— Такое время, — вздохнул Антуан, забирая у Атира свою кружку. — Я сейчас вернусь. Просьба никуда не убегать.

Антуан скрылся за углом, оставив гостей одних. В коридоре царила совершенно отличная от остального аэропорта обстановка. Гости будто оказались в музее семидесятых годов позапрошлого века: пастельный окрас стен, деревянный паркет, покрытый бордовыми полосами ковров с зелёными окаймлениями, настенные лампы с жёлтыми абажурами и множество картин в витиеватых рамах.

Бендида заинтересовалась сюжетом, висевшим над диваном. Центральная фигура на холсте — ананас, парящий в воздухе на фоне неясного жёлто-фиолетового простора.

— Импрессионизм, — подсказал Атир, заметив, как Бендида рассматривает холст. — И что у них здесь за история с ананасами?!

— Гораздо интереснее имя художника, — сказала Бендида, вглядываясь в надпись на хромированной пластинке под картиной.

Атир и Киэй подошли ближе. Картина называлась «Будущее», а написал её Антуан Орли.

— Ах! Перестаньте! — услышали они позади голос Антуана; он вернулся уже без планшета, чая и всего прочего. — Это баловство! Заказ БКН. Это Бюро Культуры и Нравственности. А вообще я больше уважаю реализм. Он, конечно, сейчас не так популярен. Но это не отменяет того, что я его уважаю и продолжу в нём творить.

— Вы художник? — удивилась Бендида.

— Милая, — поцеловав ей руку, улыбнулся Антуан, — в «Сотружестве» поощряется всякое развитие человека рабочего, в том числе и творческое. Не все в силу врождённых способностей тяготеют к точным наукам. К примеру, я. Что же остаётся делать таким парням?! Вот мы и прославляем в своих художествах свершения технических гениев!

— Детектив, пишущий картины! — сказал Атир.

— В этом нет ничего удивительного. Вы видели Джона? Майора Мэзекью? Он уже второй год осваивает ботанику. Недавно он признался мне, что так тяжело ему не было даже в армейской учебной части при сдаче нормативов!

Они вышли из пастельного коридора обратно в просторные залы современного аэропорта и направились к выходу. Вдруг, словно из-под земли, возник майор Джон Мэзекью со своими бойцами. Он встревоженно заговорил с Антуаном по-английски. Назревал профессиональный конфликт.

— Без точного пункта назначения? — удивился Джон, когда узнал, что Антуан решил дать гостям полную свободу. — Товарищ Орли, вы в своём уме?! С меня шкуру сдерут, если я вас отпущу! Я отвечаю за безопасность гостей и за вашу! Никуда вы не пойдёте! Личный транспорт! Немыслимо! Мне решительно безразлично то, что вы выше меня по званию! Я получил приказ от начальства и не намерен его нарушать! А у вас нет полномочий отменять изначальные приказы руководства, если ситуация остаётся неизменной.

— Джон! Я тебе не приказываю! Мы не оставляем тебя за бортом! — оправдывался Антуан уже по-русски. — Мы слегонца поколесим тут…

— Какого ещё «слегонца»?! — возмутился Джон, покраснев. — Вы, товарищ, нарушаете все инструкции! Я уже сейчас обязан рапортовать о вашем поведении начальству!

— Товарищ Мэзекью, — встрял в разговор Киэй, но не успел договорить.

— Я не с вами разговариваю, товарищ! — рявкнул на него майор.

— Киэй, — мягко сказал языковед. — Меня зовут Киэй Карданов.

— Странное имя, — уже спокойнее ответил майор, сбившийся с мыслей.

— Оно адыгейское. Вы ведь знаете?

— С чего вы взяли? — с неподдельным интересом спросил майор.

— Что-то подсказывает мне, что вам знаком этот язык. Я могу ошибаться, но всё же. Люди часто используют имена для того, чтобы сохранить связь с чем-то важным. Со своей культурой. Мой отец был родом из тех краёв. Он не знал языка своих предков, но хотел, чтобы я сохранял культуру нашего этноса.

— И как, удаётся? Много адыгейских слов знаете?

— Некоторые знаю, товарищ Мэзекью, — улыбнулся Киэй. — Например, «медведь»!

Джон улыбнулся.

— А вы и впрямь лингвист! — восхищённо заметил майор. — Моя фамилия действительно происходит от адыгейского слова «медведь». Немного переделанный вариант, но вы всё равно разглядели самую суть. А вот всё, что я помню из адыгейского, это «упсаумэ» и Чугуш!

— «Упсаумэ» — это «здравствуйте», — сказал Киэй. — А Чугуш — это гора Чугуш.

— Да! — мечтательно протянул Джон. — Всегда думал, что съезжу туда как-нибудь.

— Будем надеяться, что наступит время, когда вы сможете увидеть эту гору.

Джон Мэзекью махнул рукой и задумался. Он бросил на задержанных хмурый взгляд, а потом взял у одного из своих парней планшет.

— Отправляйтесь «поколесить», но только вот с этим! — буркнул он и всучил прибор Антуану. — Он отслеживается, и там есть кнопка скорого вызова помощи. Я хочу услышать ваш голос через два часа. И чтобы никаких «слегонца»!

Затем он снова глянул на Киэя.

— Хе! — усмехнулся майор. — Медведь! Move along, comrades, before I change my mind!

— Товарищ майор, — схватил его за руку Киэй, когда тот подался в сторону, чтобы дать проход выходящим, — подскажите хороший магазинчик, где можно купить дочери подарок на день рождения.

***

Дорога до Астикора занимала чуть больше суток. Вначале автомобиль Антуана колесил по хорошим трассам, широким, с высокой дозволенной скоростью. Но чем ближе они подбирались к зоне отчуждения, тем хуже становилось покрытие дороги. Ехали всё медленнее. Киэй добрую часть пути занимался упаковкой подарка, приобретённого им в магазинчике недалеко от аэропорта. Требовалось плотно обернуть небольшой кулёк пластиковыми пакетами, основательно заклеить липкой лентой, изолировать все слои фольгой.

— Когда вы закончите? — негодовал Атир. — Это шуршание невыносимо.

— Много ты понимаешь в подарках, — отмахнулся Киэй.

Бендида и Киэй уместились на просторном заднем сидении чёрного автомобиля, такого же современного по стилю, как и аэропорт Торонто. Антуан сидел за рулём, а Атир — рядом с ним.

— Хотите запаковать так, чтобы подарок пережил атомный взрыв? — засмеялся Антуан.

— И последующую радиационную зиму, — добавил Атир. — А что вы дарите дочке?

Киэй нахмурился и продолжил молча запаковывать свой небольшой подарок.

— Вообще-то радиации почти не осталось, — пояснил Антуан. — Подарок уж точно не облучится! Зона отчуждения теперь не та, что раньше. Это лет двадцать назад туда направлялись лишь чудаки, начитавшиеся Стругацких. Теперь прут все кому не лень. Право, я не знаю, зачем вам в Астикор! Наши люди уже всё вытащили из башни корпорации «Галах». Все документы вывезены и скопированы в нейронную сеть. Что осталось из техники, тоже стоит у нас в оперативных складах.

— Можно подумать, вы всем этим добром с нами подéлитесь! — усмехнулся Атир.

— Вы хотите ознакомиться с документами «Галах»? И что же вы там будете искать?

— Ответы, — серьёзно сказал Атир. — В этом и заключается работа детектива.

— Над документами «Галах» в данный момент работают двадцать семь научно-исследовательских институтов, — пояснил Антуан. — В какой из них поедем сначала?

— Едем в Астикор, — отрезал Атир.

— То есть вы, молодой человек, считаете, что все наши профессиональные экспедиции в башню «Галах» упустили нечто, что сможете заметить вы — специалист, работающий в частном отделе полиции Отстающего мира?

— Я не сомневаюсь в квалификации ваших работников. Но у меня есть свой особый метод работы. Я называю его методом Холмса.

Киэй на мгновение замер и нахмурился: слова молодого полицейского насторожили языковеда. Неужели этот утомлённый жизнью и коммуникатором парень действительно слышит то, что ему говорят старшие?

— Шерлока Холмса? — уточнил Антуан.

— Неважно! — отмахнулся Атир. — Главное, будем работать там, где не работают другие. Я читал о башне «Галах». Готов поспорить, ваши люди не зашли дальше парадной.

— Как вы сказали? Пара… — переспросил Антуан.

— Парадная, — объяснил Атир, — место, где гости ожидают встречи с хозяевами дома.

Киэй улыбнулся.

— Расширим зону поиска, — продолжил Атир. — Копнём под эту башенку! Если, конечно, вы не боитесь ехать в Астикор, в зону отчуждения.

— Боюсь — это громко сказано. В «Сотружестве» страху всё меньше места. Как я уже говорил, преступность — это плод капитализма. Здесь всё не так, как у вас там.

— Разве это зависит от общества? — настаивал на своём Атир. — Несомненно, окружение играет определённую роль, но в корне преступности лежат инстинкты. Они пережили все общественные формации человечества. Это сидит глубоко в нашей природе ещё с каменного века. Никакое общество не может искоренить преступность полностью. Всегда найдутся те, кто захочет иметь нечто, чего у них нет и чего не может дать общество.

— Если бы это являлось правдой, то каждого человека можно было бы записать в преступники, — сказал Антуан. — Но ведь майор Мэзекью не преступник! И я не преступник! Нет, дорогой коллега, «Сотружество» создаёт новый мир, где каждый имеет всё, что ему требуется. Пирамида потребностей Маслоу, материализм и идеализм, все дела… Вы понимаете меня?

— Я встречал преступников, которые сами толком не могли сказать, почему они нарушают закон! — продолжил Атир.

— Примеры из Отстающего мира не в счёт! Они могут и не знать причин своих бедствий, но вот мы эти причины хорошо знаем. Это неравенство. Дикое, варварское, беспринципное неравенство!

Конец ознакомительного фрагмента.