Новая Никея

Алексей Недосекин, 2023

Доклад еретика Ария на новом Никейском соборе, составленный им самим в 2008 году.

Картина 1. В поисках Троицы

Тезис 1. Бог — это и Отец, и Мать

М. Фокс. Новая Реформация

Многие религии говорят о Боге в мужском роде.

В моих глазах он и Мать, и Отец. Чтобы встретиться с Богом в его материнской форме,

Мы должны пройти через любовь.

X. Джебран

Если София есть Вся Тварь, то душа и совесть Твари —

Человечество — есть София по преимуществу. Если София есть Церковь, то душа и совесть Церкви

— Церковь Святых — есть София по преимуществу. Если София есть Церковь Святых, то душа и совесть Церкви Святых — Ходатаица и Заступница за тварь перед Словом Божьим, рассекающим его надвое, Матерь Божия, «Миру Очистилище» — опять-таки есть София по преимуществу.

П. Флоренский. Столп и утверждение

истины.

Антиохия, поместный собор (в кулуарах), незадолго до Никеи. Арий и Афанасий. София

Афанасий. Безумствуешь ты, Арий! Большая ученость доводит тебя до сумасшествия.

Арий. Где-то я уже слышал.

Афанасий. В Деяниях, Фест говорит Павлу. Потому что чем дальше в лес, тем больше ты идиотничаешь и ерничаешь. Надоело уже пререкаться с тобой.

Арий. Полегче. Я в два раза старше тебя. Имей элементарное уважение к оппоненту. Спрашиваю еще раз: куда помещаешь Святую Софию?

Афанасий. Я тебе уже сказал: София — это Логос, Слово, Небесный Христос.

Арий. Тогда почему — «она», женского рода? Премудрость, Художница Творения? Она же — Хокма иудеев? Почему сразу не сказать — Логос?

Афанасий. Вообще не понимаю, из-за чего сыр-бор. Что это меняет.

Арий. Очень просто. Есть два типа премудрости. Премудрость божественная — Логос, и премудрость тварная — София. Логос символизирует Ум Божий, София — Красоту Божию. И они встречаются в творении, как бы совместно образуют его.

Афанасий. Ересь! А Гнев Божий что тогда символизирует?

Арий. Я же и говорю, что вы не в состоянии подвинуться ни на пункт. Уткнулись в свою троицу Отец-Сын-Дух — и носитесь с нею по церквям, как дурни с писаной торбой. Пошире надо смотреть на вещи. Неужели непонятно: как сейчас установим, так и будет жить Церковь тысячелетиями вперед. Ни к чему пороть горячку, а надо немного подумать еще. Помоделировать, так сказать.

Афанасий. Мне так сдается, что ты решил нам навязать Богиню-Мать.

Арий. А почему нет? У иудеев душа — руах — женского рода. У греков, пневма и плерома — среднего, но ближе к женскому, согласись. Я, кстати, отказываюсь ассоциировать Богиню-Мать и Святой Дух.

Афанасий. Следующий шаг — дьявола в Троицу сосватаешь. Троица — не резиновая, сразу тебе говорю.

Арий. Нет, давай все-таки вернемся. Афанасий, у тебя мама есть?

Афанасий. Есть.

Арий. А папа?

Афанасий. Папа умер.

Арий. Видишь, у тебя есть мама и папа. Почему всему творению отказываешь в таком же самом праве?

Афанасий. Потому что не надо путать дела Божии и человеческие.

Арий. Ты трактаты Гермеса Трисмегиста читал когда-нибудь?

Афанасий. Читал, бросил. Неудобоваримо. Языческая муть. Гностики просто кипятком писаются по нему.

Арий. А мне понравилось. Он так говорит: что наверху, то и внизу. Соответственно, верно и обратное. Есть семьи у животных, есть семьи у людей. Почему не предположить, что и у Бога есть семья?

Афанасий. Это не аргумент. Берем полевой цветок. Кто у него жена?

Арий. Пчела, разумеется. Вернее, наоборот: пчела у нее муж. Залезает вовнутрь, копошится там. Потом цветок зачинает, образует плод. Потом разбрасывает семена. Семена падают в почву, вырастают детишки у цветка-мамочки.

Афанасий. Ну хорошо, допустим. Хотя дурь немыслимая. Я не сказал, что я с тобой согласился, просто пытаюсь довести твою мысль до логического абсурда. Бог-Отец — первая ипостась. Бог-Мать — вторая. Бог-Сын — третья. А куда Святой Дух денешь?

Арий. Никуда. Нет его там.

Афанасий. Почему это?

Арий. Предположим, есть Солнце. И есть — солнечные лучи. Почему я должен лучи приравнивать к Солнцу? Солнце испускает лучи, но лучи без Солнца не живут, и самостоятельной миссии у них нет. Афанасий, ты часто пукаешь?

Афанасий. А ты?

Арий. Глупая еврейская привычка отвечать вопросом на вопрос. Пукаю ли я? Да постоянно! Вообще не держится. Доживешь до моих лет — поймешь, каково старику живется. Вот и прикинь: должен ли я, Арий, рассматривать свое пуканье как некоторую самостоятельную субстанцию, со своей внутренней жизнью, неслиянной и нераздельной с моей?

Афанасий. Ты просто уже нюх потерял, богослов вонючий. Одно дело — Дух Божий, глаголавший пророкам, почивший на апостолах как огненные языки. А другое совсем дело — твоя старческая вонь. Нечего тут и сравнивать.

Арий. Ты, главное, не нервничай. Я, кстати, Бога-Сына тоже не рассматриваю в Троице.

Афанасий. А что, разве Христос — не Бог?

Арий. Нет. С какой стати. Сын Божий — еще не обязательно Бог.

Афанасий. «И Слово стало плотью — и обитало среди нас, полное благодати и истины» — это что, не свидетельство? «Я и Отец — Одно» — не свидетельство?! (Афанасий явно нервничает).

Арий. Это слова, написанные на пергаменте. Иоанн видел перед умственным взором одно, когда писал, ты видишь другое, я — третье.

Афанасий. Дух Божий продиктовал Иоанну! И Дух свидетельствовал Христу о том, что Он — Бог. Какие тут могут быть споры, я в толк не возьму.

Арий. Есть научные факты — типа, теорема Пифагора. Есть факты веры. И есть художественные образы. Бог-Слово, однажды приезжал ученый индус, они себя называют «брахманами». Рассказывал, что у них на Востоке у богов есть так называемые аспекты, которые тоже почитаются богами. Например, Шакти — Богиня-Мать. От нее почкуются Кали — богиня уничтожения, Лакшми — богиня достатка, и еще десяток других богинь. Смекаешь? Бог-Логос, Сын Отца — принимается. С таким же успехом, можно придумать Богиню — Софию, Дочь Отца. Иисус из Назарета, воплощенный от Логоса, подобосущный Логосу, аватара Логоса, в восточном смысле слова, — нет возражений. Но причем тут Бог?

Афанасий. Единосущный Богу, а не подобосущный — сколько раз можно твердить! И что за аватара еще такая.

Арий. Пример приведу, на понимание. Ты когда-нибудь видел, как пекут антиохийские вафли на местном базаре?

Афанасий. Видел. И что?

Арий. Пекарь берет вафельное тесто, выливает его на горячую фигурную форму, а затем что есть сил прижимает к этой форме такую же. Держит минуту — а затем отбрасывает получившиеся вафли на поднос. Если вафля пригорает, он ее выковыривает из формы ножиком. На одной стороне вафли — тиснение в форме рыбы, на другой — буква «А». Вопрос на понимание: вафля единосущна с вафельницей — или подобосущна ей?

Афанасий. Арий, знаешь, в чем твоя проблема?

Арий. Знаю. В том, что я трачу свое драгоценное время на таких упертых дебилоидов, как ты. Афанасий. Нет. Ты рассуждаешь о Боге по-человечески. Все твои примеры, что ты привел — они профанация Божественного Промысла, его унижение. Ты сравнил Бога-Логоса с вафельницей, — и у тебя внутри ничего не шевельнулось даже, и мысль не закралась, что пекарь вафлю творит, а Отец Сына — порождает. Ты еретик не потому, что ты дикий язычник или глупый обыватель, а потому, что ты со всей своей ученостью, со всем своим багажом, пытаешься пролезть в Царствие Небесное, как верблюд в игольное ухо. И не пролезешь, заверяю тебя. Арий, ты не прост, ты сложен, но твоя сложность — синоним разъятости. Дети — они цельны, они просты. Будь как дети, Арий. Это не я тебе говорю, но Христос. Прими, если угодно принять.

Арий (через паузу) Устыдил ты меня. Я подумаю над тем, что ты сказал, но позже. Ты навел меня на одну знатную догадку. Написано у Матфея: «Авраам родил Исаака». Это что, истина в последней инстанции или фигура речи?

Афанасий. Это образ. У иудеев так принято считать.

Арий. А кто по факту родил Иисуса, можешь сказать?

Афанасий. Богородица.

Арий. Что-то я плохо расслышал. Как ты ее назвал?

Афанасий. Мария из Назарета, мать Иисуса. У нас повелось Ее так называть, в своем кругу. Раз Христос — Бог, значит Мария — Богородица. По-моему, логично.

Арий (пораженный). Ты даже представить себе не можешь, как это логично. Иисус — Бог. А Мария из Назарета — Богиня?

Афанасий. Нет. Земная женщина.

Арий. Ты всерьез уверен, что земная женщина может родить Бога?

Афанасий. Если она чистая и непорочная Дева — да. Без мужнего семени, без оскверненного соития, без рушения девства при зачатии и рождении.

Арий. Так только Богиня и может родить. Земная женщина — без брака, без мужа, без брачного ложа, без семени, без зачатия и без рушения девства при родах — не родит никогда. Таких примеров нет и не будет. Ты меня все попрекаешь земными примерами. А я смотрю на вас и думаю: ребята улетели в космос, а на землю возвращаться не хотят. Знаешь, что будет, когда вы Христа признаете Богом, когда победит ваша точка зрения?

Афанасий. Что?

Арий. Мария из Назарета будет немедленно признана Богиней. За скобками вашей пресловутой троицы. Возникнет богородичный культ. Ей будут поклоняться, воздвигать статуи и храмы, писать иконы. Христу не будут так поклоняться, как Ей. И знаешь, почему?

Афанасий. Ну?

Арий. Потому что Богиня, рождающая Бога — превосходная пара для почитания. Деваки и Кришна, Изида и Гор. Все бы и ничего, но один вопрос. Какое отношение это будет иметь к Иисусу из Назарета? К Его учению? К Его этике? Скорее всего, никакого. Очень быстро все это выродится в банальное идолослужение, в обряд. Ты любишь Христа, Афанасий?

Афанасий. Да.

Арий. Тогда я призываю вашу группу еще раз все взвесить. Подумайте о Богине-Матери, о Софии. Перестаньте все время оглядываться на иудейский закон, этот закон изветшал. Хватит вам быть иудеями с этим патриархальным уклоном, с этим давлением Отца над Матерью, с беспонтовым обрезанием и бараньей жертвой за грехи. «Авраам родил Иисака». Мужики не рожают, это тупость; Сарра рожает! А до этого она еще и носит Иисака, а потом — кормит грудью, ночами не спит. Возьмите Бога-Логоса (Сына) — и Богиню-Софию (Дочь). Вот вам две ипостаси. Отца рассмотрите как непроявленного Бога, которого «никто никогда не видел», по Иоанну. Не делайте его ипостасью, выведите его за скобки. Закрепите Отца и Мать за Логосом и Софией соответственно. Ведь Сын когда-то становится Отцом, а Дочь — Матерью, это — естественный ход вещей. Тогда Иисус — аватара Логоса-Отца (не Бог), а Мария — аватара Софии-Матери (не Богиня). Отец плюс Мать — двоица, два извечных начала.

Афанасий. А третья ипостась такого Бога?

Арий. Иисус.

Афанасий (обрадовано) Значит, Иисус — все-таки Бог?

Арий. Конечно. В этом смысле, как я сказал. Бог и сын Божий. И Мария, которую вы Богородицей почитаете.

Афанасий (настороженно). Она тоже?

Арий. Конечно. Богиня и дочь Божия. Здесь отличия нет. И ты.

Афанасий (с нарастающим раздражением). А я-то сюда как затесался?! Опять идиотничаешь?

Арий. Вовсе нет. Ты же ведь сын Божий, как и Иисус. Разве Христос не к этому нас звал — делаться как Он, делаться Им? Разве сам пример Марии, стоящей у Распятия — не поучение для всех матерей Земли? Разве мать, рождающая свое дитя несовершенно, в муках, в криках, в испарине, — разве она не заслужила звание дочери Божьей — за все, что она делает?

Афанасий. И что же, я по-твоему — Бог?

Арий. Перечитай Псалом 81: «Бог встал в сонме богов». Ты — бог, с маленькой буквы. Элохим по-иудейски. Сущность, обладающая знанием, волей и властью.

Афанасий. Сталбыть, ты — тоже ипостась Бога?

Арий. Конечно. Вы же без меня пропадете. Я такой же элохим, как и ты.

Афанасий. А где ты — там, разумеется, и сатана!

Арий. Боюсь, что так. Только есть сыновья, а есть — пасынки. Сатана и бесы — пасынки. Но они вернутся. Ориген так считал.

Афанасий. В каком смысле «вернутся»?

Арий. Сделаются сыновьями. Читал у Луки про возвращение блудного сына? Это Христос о них говорил.

Афанасий. Ну и когда они, по-твоему, вернутся?

Арий. В конце времен.

Афанасий. И Христос им обрадуется? Оденет их в пурпур, подарит всем по кольцу, закатит обед?

Арий. Не исключается. Когда их помоют и причешут — они, может, и ничего будут смотреться.

Афанасий. А Страшный суд?

Арий. Отменяется.

Афанасий. Ладно (Через паузу). Я жалею, что затеял этот разговор. Ты все-таки идиот. Старый пропуканный еретик. Умрешь нехорошей смертью, помяни мое слово (Порывается уходить).

Арий. И тебе не хворать. (Зовет) Афоня!

Афанасий (останавливается) Ну чего тебе еще.

Арий. Забыл тебе сказать. Цветочек — бог. Пчелка — тоже бог. Они повсюду!

Герлиц. Якоб Беме. Дева-София

Из Божественного Ничто, из Ungrund’a в вечности реализуется Бог, Бог Троичный; Бог Троичный творит мир. Это значит, что в вечности существует теогонический процесс, богорождение. Самое время и история есть внутреннее содержание божественной драмы в вечности. Это гениальнее

всего раскрывает Я. Бёме. И менее всего это означает пантеизм.

Н. Бердяев «Философия свободного духа»

Дорогая Фредерика!

Я вернулся домой, в Герлиц, и сажусь писать тебе с первейшей оказией. Прости, что так долго молчал. Тут, конечно, никакие оправдания не годятся. Ты — мой первейший друг и собеседник, а я — просто поросенок. Простишь?

Здешний пастор, отец Герман — очень приятный человек. Какое-то счастливое исключение из всего того, что я видел доселе. Иной раз кажется, что вся эта клоунада с переодеванием сутан, когда католики рядятся протестантами, и обратно, может ввести в заблуждение только простецов. Рыла-то под сутаной не спрячешь. А рыла остались те же самые, как их ни ряди. Но отец Герман — он другой. Мы с ним часто беседуем о всякой всячине. Герлиц — городок маленький, и поговорить тут не с кем, прямо скажем (жена и дети — не в счет, они много устают от моей учености, и я не стремлюсь окончательно довести их до озлобления на меня). Скажу, что отец Герман весьма блистал бы в Гамбурге или в Лейпциге, при наипервейших соборных кафедрах, — но его как бы специально сослали в глушь, чтобы не мозолил глаза. Чем ближе к столицам, кажется, тем меньше приличных людей, такое впечатление.

Ну вот, ты опять будешь сокрушаться, что я всех сужу да ряжу, а в своих очесах бревна не усматриваю. Тут ты права, конечно. Потому что ты ангел, и я — принимаю твои укоры всецело. Но только от тебя, ты вправе меня корить. От остальных — не принимаю ничего. Пусть сначала попасут овец, как я с малолетства, до потачают сапоги до кровавых мозолей, как я же.

Недавно повторно издали сочинения Мартина Лютера, и отец Герман принес мне эту книгу на пару дней. Сказал — тебе нужно это прочесть. Я, честно сказать, Лютера недолюбливаю. Человек мало вменяемый, одержимый, в прямом смысле слова. Видел бесов, швырялся в них чернильницей. И все беды современной Европы — от него. Да, была ложь индульгенций, ложь папства. Но не всякая ложь стоит той крови, которая из-за нее льется по городам. Потому что поверх этой крови встает новая ложь, темнее прежней. Думаешь, кто мне шесть лет не давал проходу, запрещал сочинять и издаваться? Папа? Никак нет! Все те же протестантские морды… И все те же костры смердят горелым человечьим мясом, и все тех же ведьм жгут, все те же святые праведники. Что изменилось — то?.. Прости, больше не буду.

Но Лютер! Я перелистываю, справа налево, слева направо, так беспорядочно шебуршу страницами, словно бы в расчете на то, что за меня это прочитает кто-то другой, а я — просто восприму, без усилий. И тут случайно мой взор падает на кусок из Лютерова комментария на Послание к Галатам. И вот что я читаю:

"Все пророки видели в духе, что Христос будет величайшим разбойником, прелюбодеем, вором, нечестивцем, богохульником — больше которого никогда никто в мире не был".

И дальше о том же:

"Бог послал Своего Единородного Сына в мир и возложил на него все грехи, говоря: Ты — Петр, тот, который отрекся; Ты — Павел, насильник и богохульник; Ты — Давид, прелюбодей; Ты — грешник, съевший яблоко в раю, Ты — разбойник на кресте, Ты тот, кто совершил грехи всех людей".

И тут я сделался словно бы больной. Сперва, в ту же секунду — я простил Лютеру все, за эти его великие слова, все беснование, всю кровь и все костры. Ибо он изрек истину такой силы, которую до него не изрекал никто. Потом я закрыл книгу, надел башмаки и вышел из дому. Я шел, куда глаза глядят, не разбирая дороги, за городские ворота, в поля. Мне надо было остаться одному, чтобы справиться со всем этим, чтобы переварить, вместить, усвоить. Я словно бы взял себе за пазуху горящие уголья. И теперь их следовало тушить, чтобы не сгореть самому.

Громыхнуло в небе, пошел дождь. Я завидел одинокое дерево посреди ржи, спрятался под его кроной. Гроза быстро прошла, вышло солнце. А я так и остался сидеть под деревом. Редкие капли падали с ветвей, прямо мне за шиворот. Но мне это даже нравилось. Словно бы охлаждение посылал мне Господь, на мой воспаленный ум.

Мне надлежало прокомментировать Лютерову мысль. Для начала, самому себе. Да, Христос рождался не на ложах царских, но в хлеву. Посылался — не праведникам, но грешникам. Излечивал — не здоровых, но больных. Умирал — не на царском одре, коего заслуживал сверх всякой меры, но на кресте, распятый меж двумя разбойниками. Он был Агнец, взъемлющий на себя все грехи мира. Но что это означает фактически — принять грехи? Означает вот что: сделаться тем, кто грешит, войти в эту грешную вонючую шкуру. Безгрешному — унизиться до греха. Зачем? Чтобы избыть этот грех — Собою — изнутри грешащего человека.

Пока складывается, пойдем дальше. Кто грешит? Христос? Нет, но человек, в недрах которого живет Христос, как некая альтернатива безгрешия. Христос входит в человека, как Младенец рождается в коровьи ясли. Христос обитает в человеке — и терпит смрад греха, совершаемый человеком по доброй воле. Христос не имеет власти запретить человеку грешить, ибо человек свободен в своей воле. Но Он имеет власть, как Врач, пособствовать исцелению человеческому, коли человек, искалеченный грехом своим, воззовет об исцелении ко Врачу. Ибо человек больной — это человек безвольный, которому недостает сил быть здоровым. И тут требуется помощь Врача.

Но из этого следует много больше, чем высказано Лютером. Мир, первоначально отпавший от Бога, носит в недрах своих не только грех, смерть и проклятие. Но и — Христа. В каждой травинке, в каждом дуновении ветра — Христос как Всетворение, как Слово, образующее Творение. Сказано в сто пятидесятом псалме: «Всякое дыхание да хвалит Господа». Что значит «хвалит»? Значит — носит в себе, и, прозревая Это в себе, поет свою внутреннюю суть. Ибо, если бы не было бы в Творении этой предельной жажды слиться со Творцом, снова о-Божиться, — мир бы давно рухнул. Что удерживает Творение целокупно, как единую сущность, что позволяет тварям — быть? Первичная энергия Создателя, вдунутая Им в творение от Начала? Да, но и не только. Мы знаем, что всякая жизнь, явившись на свет, однажды умирает, уходит в небытие. Но здесь, под солнцем, рождение совершается снова и снова. Создатель не перестает создавать, Он — за работой. И то, что, казалось бы, обречено на смерть, уцелевает. И мало этого — как зерно, падающее в землю, дает много плода.

Что означает евангельское «зерну надлежит умереть»? Означает — старому творению лечь в основу нового. А что означает таинство преломления хлеба? То же самое. Христос становится хлебом, ломимым во имя жизни. И эту жертву Христову нам надлежит вместить в себя, вместе с хлебом, чтобы остаться в живых, опознав Христа внутри себя. Потому что без Христа — мы жизни не имеем. Христос умирает в нас для того, чтобы мы жили. Равноценно — мы умираем Христа ради, чтобы Христос жил в нас. Здесь что-то, напоминающее вечность и бесконечность, змею, кусающую собственный хвост. Христос питает нас, мы — питаем Христа. Наши души, словно бы светящиеся элементы, составляются в гирлянды и в созвездия. А Христос — обнимает все эти наши созвездия, вмещает внутрь себя, словно бы дает нам приют в Своем Сердце. И мы — становимся Одно во Христе, одна Церковь. Творение — это Храм, где мы — кирпичики. Причем Храм, не на века однажды выстроенный от Начала — но творимый каждую секунду, вплоть до обрушения кровель, словно бы Соломонов храм в Иерусалиме. Но немедля — воссоздаваемый в новой красоте, на новом месте.

Ах, как мне сделалось хорошо от этих моих мыслей. И я горячо возблагодарил Бога, что снабдил меня этими открытиями, позволил им проступить во мне. Я возвращался в город, совершенно выздоровевший и окрыленный. Вот такие, собственно, у меня новости.

Я тебя утомил своими умствованиями? Однажды ты спросила меня, в чем я вижу разницу между Христом и Девой-Софией. Мне нечего тебе ответить. Возьмем Троицу: Отец, Сын, Дух. Есть между Ними разница? Нет никакой, ибо Единое — неслиянно и нераздельно. Словами здесь не поможешь и ничего не расскажешь. Это надо было бы увидеть воочию, как Триединое Солнце. Но не всем дано. Да и не всем это полезно. Этот Свет — может и испепелить. «Ибо Бог наш есть Огнь Поядающий», так в Писаниях.

И есть ли различие между Богом и Его Премудростью? Мне было однажды такое видение, я тебе рассказывал, что Дева-София, как Премудрость Божия, спускалась ко мне, навестила меня своей благодатью. Это как история с Авдием, который пас овец, а затем на него снизошла благодать Божия, и он стал пророком. В точности мой случай. Я пас овец, и на меня это снизошло, и накрыло меня, словно покрывалом. Я видел образ — прекраснейший женский образ, из всех образов, видимых мною доселе. Я слышал ее голос — прекраснейший из голосов. Я обонял ее — так не благоухают никакие цветы под солнцем. Сколько это продолжалось? Минуту, час, год? Не знаю, потому что там, куда меня перенесли, время не течет. Потом я уже сообразил, что прошел целый день, пока я находился в беспамятстве, но овцы мои не разбежались. Они словно бы поджидали, когда я вернусь из небесного моего странствия, чтобы вернуться домой вместе со мной.

Это была Божья Матерь? Можно сказать и так. Но — как бы никогда не носившая и не рожавшая Христа, а еще только готовящаяся носить и рожать. Дева от Начала. Она говорила, говорила многое, и то, что словами не перескажешь, этих слов человеческий язык не знает. Эти неизреченные слова легли мне в самое сердце, и теперь я ношу их, они мне — словно бы маяки, по ним я веду свой маленький кораблик. Что она говорила явно? Про жемчужину — как драгоценный дар, посланный людям с небес, которым они пренебрегли. И теперь ищут эту жемчужину. Покупают целые поля, чтобы ее обрести. И — не находят, потому что не готовы найти, нечисты. Жемчужина — это не бисер, чтоб метать его пред свиньями, и не святыня, которая опрометчиво бросается псам. Это сокровище сокровенного знания и сокровенного блаженства, которое охраняет само себя, не дается в нечистые руки, и нечистый ум не в состоянии помыслить о нем.

И, прежде чем обрести сию жемчужину, нам, несовершенным, надлежит еще многое пройти и испытать, соделаться словно бы сталью, плавимой в горниле, горшками, обжигаемыми в печи. Все, что мы нажили, весь наш суетный опыт — все должно пройти испытание и переосмысление. Ибо мы должны приуготовить себя к принятию бесценного дара. В нас должна выковаться словно бы оправа под эту жемчужину, и эта оправа — ювелирное украшение души нашей.

Она говорила о целомудрии тела, о целомудрии души и ума. Мы все это понимаем настолько неправильно и убого, что и не поправишь в одночасье. Мы не понимаем, что девушка может носить природное девство — и оставаться невозможно порочной в своих помыслах, так что ее девство от природы выступает ее как осуждение, как укор. Что целомудрие — это не бесполость и не удерживание себя от соития, — но содержание своего состава в целости и в сохранности. И любая мать, которая любит своего мужа, своих детей и свой дом, которая ищет удержать все это в целости — девственная в своей основе, и пусть муж хоть каждую ночь восходит на ее ложе, ее девственность не нарушается. Напротив, горе тем женам, которые, во имя ложно понятого долга, под гнетом несусветных правил и требований, превращают жизнь своих домочадцев в ад кромешный. Они оскопляют жизнь и опресняют ее, думая тем самым, что так они служат Богу. У нас в Герлице все приходы забиты этими одурманенными своей мнимой праведностью старухами… даже заходить не хочется.

Много я наговорил, пора остановиться. Фредерика, я поросенок, я тебе пишу редко, через раз. Но это не значит, что я тебя забыл. В тебе самой живет Дева-София, ты ее как бы приютила в своем сердце, и это проступает сквозь тебя, делает тебя ангелом во плоти. Объяснить не могу, я просто это вижу. Спасибо Богу за то, что ты у меня есть. Привет от меня Карлу. Если он все еще ревнует тебя ко мне, то это просто глупо, так ему и передай.

Конец ознакомительного фрагмента.