«13-й апостол» Византии и Крестовые походы

Алексей Михайлович Величко, 2021

Настоящая книга охватывает обширный период истории Византийской империи от воцарения династии Комниных до падения Константинополя в 1204 г. В центре повествования находится фигура императора Алексея I, которого современники назвали «13-м апостолом», а также его деятельность по восстановлению целостности Византии и ликвидации смертельной угрозы со стороны турок и печенегов в конце XI века. Кроме этого, в книге раскрываются обстоятельства и ход первых Крестовых походов.

Династия Комнинов

V. Император Алексей I Комнин (1081—1118)

Глава 1. Надежда Римского государства

Если бы ктонибудь из череды блистательных императоров — таких как Роман II, св. Никифор II Фока, Иоанн I Цимисхий, мог увидеть состояние Римской империи в начале царствования Алексея I Комнина, он был бы поражен. Не прошло и 60 лет с того времени, как непобедимые «железные» полки Василия II Болгаробойцы победно прошлись по Востоку, Кавказу и Болгарии, сея во врагах панический страх. И вдруг, по непонятному капризу судьбы, все в государстве решительно изменилось.

Казна была пуста, вместо армии по стране бродили шайки наемников, с бульшей охотой грабивших византийское население, чем сражающихся с врагами. От Римского государства была оторвана значительная территория восточных владений, где господствовали турки. Южноитальянские земли теперь принадлежали норманнам. Более того, Роберт Гвискар уже будоражил умы соотечественников рассказами о богатстве Константинополя — он давно вынашивал идею об организации общеевропейского похода против Византии. А противопоставить ему по большому счету было нечего.

Как говорили современники, в то время восточную границу Ромейского владычества образовывал соседний Босфор, западную — Адрианополь, а в самом Константинополе находилось не более 300 воинов — слишком незначительные силы, чтобы идти с ними на войну против турок или норманнов223. Состояние Византии прекрасно иллюстрирует тот факт, что патриарх Косьма I, отчаявшись чтолибо изменить к лучшему, вскоре после воцарения Комнина добровольно оставил свой престол. Своему служке он сказал: «Возьми Псалтирь и следуй за мной» и вместе с ним ушел в монастырь Калия. Несмотря на многочисленные просьбы василевса, он наотрез отказался возвращаться на патриаршество224.

Однако молодой царь имел замечательную черту характера — никогда не унывать и, веря в Бога и Его милость, идти до конца. Родившийся в 1048 г., он, как мы уже видели, с раннего детства отличался завидной храбростью и умом. Царь получил прекрасное образование, вследствие чего приобрел любовь к богословским спорам, но не только. Молодой человек много упражнялся в верховой езде, работе с мечом и стрельбой из лука. Благодаря настойчивости матери и ее авторитету Алексей с юности приобрел прекрасное и довольно редкое качество — выполнять поставленную перед ним задачу без оглядки225.

Когда началась война с турками, он охотно вызвался идти на нее, и только отчаянная просьба матери, Анны Далассины, к василевсу Роману IV Диогену остановила его. Дело в том, что в 1071 г. умер в походе его старший брат Мануил, и мать отчаянно боялась потерять своего любимца Алексея226. Как выяснилось чуть позже, просьба матери наверняка спасла Комнина — в противном случае он мог погибнуть в трагичной битве у Манцикерта.

Выкованный из чувства долга, никогда не отделявший свои интересы от судьбы Империи, Комнин жил одной Византией, все отдавая на алтарь победы. Уже в юности его девизом станет: «Украшение воина — оружие и жизнь простая, чуждая неги»227. Скромность и величайшая самоотверженность, как довлеющие черты характера, и дальше будут отличать императора.

Говоря о личности царя, нельзя не отметить, что Алексей Комнин был спокойным и рассудительным человеком, не надменным, совершенно свободным от корыстолюбия и снисходительным при оценке проступков своих подданных. Милосердие и чувство справедливости настолько глубоко укоренились в нем, что Алексей I зачастую награждал откровенных недоброжелателей, если только видел, что их деяния объективно полезны Империи. И легко прощал их, если чувствовал искреннее раскаяние в провинившихся недругах.

Удивительное дело — прирожденный солдат и полководец, не раз глядевший в глаза смерти, он очень редко прибегал к казням, видя даже в варварепеченеге человека, образ Христа. Никогда император не пытался добиться победы любой ценой, искренне сожалея, если за нее пришлось пролить кровь своих товарищейсолдат. И в дальнейшем, как мы увидим, множество стратегических побед было достигнуто им за счет очень тонкой и продуманной дипломатической игры, в которой царь был дока. Помимо этого, в Алексее жило глубокое и ясное понимание роли царя в Римском государстве, и он никогда не останавливался перед тем, чтобы сделать этот идеал реальным.

Конечно, как и все люди, император имел и свои недостатки, к которым в первую очередь следует отнести увлечение в молодости женским полом, изза которого сильно страдала императрица Ирина. Когда нужно, Алексей I умел быть скрытным, коварным, хитрым и безжалостным, не задумываясь над тем, чтобы принести в жертву интересам Византийской империи чьюто жизнь, свободу или имущество. Нет сомнений в том, что только такой человек кремневой выдержки, широкого кругозора, беззаветной отваги и глубокого патриотизма мог стать надеждой Римского государства в одну из самых тяжелейших минут его тысячелетнего существования228.

Впрочем, при всех отличительных чертах своего характера по типажу Алексей Комнин ничуть не отличался от своих сограждан, которым один авторитетный историк давал такую оценку: «Византиец был человек чрезвычайно практичный, с деловой хваткой и вкусом к мирским почестям, однако всегда готовый отказаться от мира ради того, чтобы провести остаток жизни в монашеских размышлениях. Он горячо верил в божественное предназначение империи и богоданную власть императора, однако был индивидуалист, скорый на бунт против правительства, если оно его не устраивало. Он испытывал ужас перед ересью, однако его религия, самая мистическая среди всех укоренившихся форм христианства, допускала большую философскую широту и священнику, и мирянину. Он презирал своих соседей, считая их варварами, однако легко перенимал их обычаи и идеи. Несмотря на свою изощренность и гордость, он был человеком неуравновешенным. Византия так часто оказывалась на грани гибели изза разных несчастий, что они подорвали его уверенность в окружающем мире. Если вдруг приходила беда, он паниковал и совершал зверства, которые в спокойное время сам же презирал. Пусть даже настоящее было для него мирным и светлым, бесчисленные пророчества предупреждали его о том, что когданибудь его город погибнет, и он верил в то, что так и будет. В этом печальном бренном мире нельзя обрести счастья и покоя, которые возможны только в Царствии Небесном»229.

Индивидуальные личностные черты выкристаллизовались у Комнина не сразу. Часто проявляя мудрость опытного человека, он в первые годы своего царствования все же нередко позволял себе опасные эксперименты, способные уничтожить плоды всех его трудов. Там, в частности, получив царскую власть, в первую минуту император Алексей I не сумел совладать со своими чувствами. Приготовления к венчанию Алексея уже были завершены, когда неожиданно выяснилось, что он собирается венчаться один, без своей супруги, совсем еще юной (ей не исполнилось и 15 лет) Ирины.

Надо сказать, императрица Ирина представляла собой удивительный образец настоящей царицы и благочестивой византийской женщины. Очень скромная по природе, она редко появлялась на людях, предпочитая чтение Священного Писания и творений Святых Отцов, молитвы и антифонные песнопения. Как и ее супруг, императрица много занималась благотворительностью. Ирина не только щедро раздавала личные сбережения нищим и малоимущим, но и старалась дать какойнибудь добрый совет. Праздных попрошаек она принуждала заняться полезным делом, другим помогала найти пристанище и работу. О ней говорили, что императрица «ежедневно смешивает пищу и питье с состраданием». Не очень красивая как женщина, она обладала тем не менее внутренним обаянием, но в силу стыдливости характера редко бывала на людях и конфузилась, когда ктолибо прославлял ее красоту, тотчас краснея230.

Она искренне и глубоко любила Алексея I Комнина, хотя, как известно, ее любовь нередко оказывалась неразделенной. К своему несчастью, Ирина знала о том, что, презрев ее достоинства, император серьезно увлечен императрицей Марией Аланской. Забегая вперед, скажем, что впоследствии смирение и любовь Ирины сделали свое дело. С годами муж все больше и больше проникался к ней нежным чувством, а после смерти матери Анны Далассины и начала острой болезни Комнин в буквальном смысле слова шагу не мог ступить без Ирины. Она сопровождала его во всех последних походах и путешествиях, никогда не оставляя царя даже в воинском лагере.

Но все это еще далеко впереди. А в 1081 г. Ирина и Анна Далассина пришли в отчаяние, хотя и каждая по своему поводу, когда выяснилось, что намечавшийся союз «Комнины — Дуки» вотвот может рухнуть изза увлечения Алексея I. Для понимания сложившейся ситуации следует учитывать довольно запутанную с точки зрения византийского правосознания и политической практики оценку прав Алексея Комнина на царский сан. С одной стороны, как племянник императора Исаака I Комнина, он имел все права на власть, и в этом отношении не начинал новую династическую линию, но восстанавливал старую, прерванную далеко не естественным путем. С другой, нельзя было сбрасывать со счетов и права семейства Дук на царскую власть, узурпированные Никифором III Вотаниатом.

Возник очевидный конфликт интересов, усугубляющийся тем, что оба семейства входили в элиту византийского общества и были способны реально повлиять на внутреннюю политику государства. Поэтому женитьба Алексея на Ирине Дуке позволяла устранить все противоречия и укрепить его права на императорство. Но сердцу не прикажешь — и, вынужденно венчавшись браком с юной Ириной, Алексей вовсе не оставил свою возлюбленную, в отношении которой у него возникли некоторые планы. Конечно, эта связь не осталась тайной для придворных, и вскоре Дуки откровенно заподозрили Алексея Комнина в том, что тот может забыть о былых договоренностях231.

Подозрения Дуков переросли в уверенность, когда они узнали, что Мария Аланская так и не выселена еще из царского дворца. Стало ясно, что в душе Алексея Комнина любовь борется с чувством долга, требуя отказаться от Ирины и привести под венец единственно желанную женщину. Да что там Алексей — его мать, мудрая и прагматичная Анна Далассина не знала, как поступить. Глубоко ненавидя семейство Дук, она втайне желала видеть невесткой Марию Аланскую. Но разум подсказывал ей, что в их еще столь неустойчивом положении война с Дуками может привести к тяжелым последствиям. Анна попыталась на всякий случай надавить на патриарха, предлагая тому или покинуть кафедру, или венчать Алексея одного, но архиерей категорично заявил, что не уйдет с патриаршества, пока не водрузит императорскую диадему на голову Ирины. И на 7й день после венчания василевса патриарх Косьма I торжественно короновал Ирину Римской царицей232.

После этого, поощряя верность, Алексей I раздал награды всем своим вольным и невольным союзникам. Как он и обещал своей возлюбленной, ее сын Константин Порфирородный надел красные сапоги и стал подписывать после императора все государственные документы. Никифор Мелиссин получил титул кесаря, такой же титул был восстановлен и для Иоанна Дуки, совсем уже старого человека. Но одновременно с этим василевс пожаловал своему брату Исааку новый титул «севастократор», почти приравненный к императорскому сану, своего рода «второй царь», и приказал величать того в документах ранее кесарей Иоанна и Никифора.

Муж сестры Алексея армянин Григорий Таронит, близкий к роду Багратидов, получил должность протовестиария (хранителя царской казны) и сан паниперсеваста («наисвященнейший»). Два его брата — Андроник и Никифор стали соответственно протосевастом («наиавгустейшим») и друнгарием флота (командущим флотом). Таким способом Комнин неожиданно произвел быструю и решительную реформу придворных титулов. Это была разумная мера, обусловленная необходимостью избавиться от несуществующих и «пустых» должностей, а также желанием укрепить свою власть родственниками, наделенными высшими чинами. Очевидно, титул кесаря, о котором так мечтал Никифор Мелиссин, теперь резко обесценился в глазах придворных233.

Следует сказать, что новые назначения являлись не только и не столько платой за услуги, которые оказали отдельные лица Комнину во время похода за царской властью. Как справедливо замечают исследователи, столичная знать — евнухи, финансисты и престарелые чиновники — уже были не способны управлять Византией. Зато на периферии выросло поколение молодых, патриотически настроенных и амбициозных людей, принадлежащих к малоизвестным семьям. Талантливые и храбрые до самозабвения, римляне от головы до пят, они выбрали своим кумиром Алексея I, которому единственно и желали служить. Комнин также доверился своим товарищам и, как мы увидим, не ошибся. Однако помимо укрепления их статуса, без чего привлечение патриотов к политической элите государства было совершенно невозможно, теперь требовалось, чтобы они эти звания и должности отслужили234.

Следующий шаг Комнина был не менее неожиданным для современников. Испытывая угрызения совести за тот разбой, какой учинили его воины в течение 3 дней после взятия Константинополя, василевс инициировал церковный суд над собой (!). Был призван патриарх Косьма I с Синодом, и император предстал в роли подсудимого, откровенно поведав обо всех прегрешениях своих солдат, причинах собственного возмущения против Никифора III Вотаниата, и т.п. Решением суда он и все его близкие товарищи вместе с женами были подвергнуты епитимии сроком на 40 дней235. Можно, конечно, поразному оценивать этот поступок императора, находя в нем прагматические мотивы, но, видимо, он был продиктован все же глубоким и живым религиозным чувством.

Как уже писалось выше, через несколько дней после венчания Ирины патриарх Косьма оставил кафедру, и на освободившийся престол по рекомендации матери император поставил евнуха Евстратия Гарида (1081—1084). Его фигура была далеко не случайной — Комнины желали получить в лице Константинопольского патриарха не могущественного главу оппозиции, как это систематически случалось раньше, а помощника. И, казалось, что Евстратий хорошо подходил для этой роли: не очень образованный и недалекий, лишенный политических амбиций, он не мешал царю управлять государством. Правда, как вскоре выяснится, Церковью управлять он не умел.

Прошли первые, «медовые», месяцы царства, и императору пришлось выступать в поход. Крайне невыгодный мирный договор с турками, спешно заключенный Никифором Мелиссином в период его противоборства с Никифором III Вотаниатом, теперь принес свои печальные плоды. И перед василевсом, собирающимся отстаивать права Римской империи на Западе, стояла актуальная задача хотя бы на немного отодвинуть отдельные отряды турок от Босфора. В противном случае не исключалась возможность захвата ими Константинополя.

С отрядом новобранцев, посаженных на легкие корабли, он ночью начал занимать ближайшие к туркам селения, оставляя в них засады. Практически без потерь его легковооруженные воины нападали на врагов, нанося им стремительные удары. Император не стремился к крупному успеху, прекрасно понимая, что и такие небольшие победы чрезвычайно утомляют неприятеля и поднимают дух византийской армии. Закончилась эта кампания тем, что от турок были освобождены Вифиния, Финия и Никомидия, а турецкий султан запросил мира. Конечно, император не стал упорствовать236.

Теперь настал черед норманнов. «Замечательно», что в это время Римский папа ни с того ни с сего решил анафематствовать Алексея Комнина (!), что и произошло в действительности. Правда, это не смутило нашего героя, и он деятельно готовился к схватке с норманнами237. Для Роберта Гвискара захват Константинополя выглядел далеко не самым трудным предприятием, которое, однако, достойно увенчало бы перечень его побед. Он активно готовился к походу на Восток, хотя папа Григорий VII откровенно выражал свое недовольство, опасаясь, что в отсутствие норманна Риму начнет серьезно угрожать его вечный враг Германский король Генрих IV. Как мы уже знаем, понтифик не ошибся в своих мрачных прогнозах.

Впрочем, Роберт не особенно озадачивался настроением Григория VII, более обращая внимание на приготовления к походу. Дело в том, что Гвискару очень хотелось найти необходимые обоснования своих действий, и он, задумывая захват Константинополя еще при императоре Никифоре III Вотаниате, даже подыскал похожего на свергнутого императора Михаила Парапинака молодого мошенника. Когда до него дошла весть о свержении Вотаниата, Роберту стало ясно, что его план сорвался — он уже не вписывался в образ защитника прав законного Византийского царя от узурпатора. Но разве Гвискара когданибудь останавливали такие мелочи? И в первой половине мая 1081 г. он отправился в поход из Отранто во главе сильной и блестяще экипированной армии, имевшей сильный флот238.

Оставив, как уже говорилось выше, итальянские и сицилийские владения на младшего сына Рожера Борса, Гвискар поручил командование авангардом своему первенцу Боэмунду (1054—1111), князю Таранто — известному историческому персонажу, с которым нам предстоит столкнуться еще множество раз. И вскоре тот отплыл из недавно захваченного норманнами Бари по направлению к острову Корфу, который ему предстояло занять, дабы обеспечить безопасность главной армии. Надо сказать, поручение отца Боэмунд выполнил отлично. Высадившись неподалеку от Аскалона, он сумел создать панику в стане греков и без труда захватил город и остров, умело используя «пятую колонну» — своих тайных приверженцев в византийском лагере. После этого Боэмунд сушей отправился к городу Диррахий, пока его отец плыл туда же по морю239.

В свою очередь, покидая столицу, Комнин практически не задумывался над тем, кому оставить управление Византийским государством. Для него существовала только одна фигура возможного «соимператора» — мать Анна Далассина. И в хрисовуле Алексея I, изданном в 1081 г., проявляется вся нежность сыновней любви к матери. Он писал: «Никто не может сравниться с добросердечной и чадолюбивой матерью, и нет защиты надежнее ее. Если она советует, совет ее надежен, если она молится, ее молитвы становятся опорой для детей и необоримыми стражами. В наших разделенных телах видна единая душа, которая милостью Христа сохраняется нераздельной и поныне. Я нашел надежнейший оплот самодержавия и решил поручить управление всеми делами моей святочтимой и достойнейшей матери. Пусть все ее распоряжения будут иметь такую же незыблемую силу, как если бы они исходили от светлой власти моей царственности, и написанное имело источником мои собственные слова»240.

Между тем норманны 17 июня 1081 г. уже осадили крепость Диррахий, гарнизоном которой командовал верный императору храбрый полководец Георгий Палеолог, и следовало скорее спешить ему на помощь. К слову сказать, это был первый неприятный сюрприз для Гвискара, который предпринял немало усилий для того, чтобы перекупить прежнего коменданта гарнизона Георгия Мономохата. Увы, буквально перед самым вторжением норманнов император сменил того на молодого, но верного ему Палеолога, который к тому же приходился царю дальним родственником.

Впрочем, это пока что мало меняло в создавшейся ситуации. Алексей I прекрасно понимал, что бороться с норманнами в одиночку было верхом безумия, да и наспех собранная Комнином разношерстная армия, где превалировали западные наемники, была далека от совершенства. Куда больше надежд император связывал с попытками объединить против норманнов всех заинтересованных лиц. В первую очередь он направил послание с просьбой о помощи в Венецию. Царь тонко учел, что для венецианцев захват норманнами пролива Отранто окажется чрезвычайно болезненным, т.к. поставит их торговлю под контроль северных воинов. Действительно, венецианцы тут же согласились стать союзниками византийцев, и их суда, прибывшие под Диррахий, доставили норманнам много хлопот241.

Попутно Алексей I отправил многочисленных агентов в Европу, формируя за спиной гордого герцога Апулии серьезную оппозицию. Римский папа Григорий VII, архиепископ Капуи Эрве, герцог Лонгивардии Герман и Германский король Генрих IV — все они получили послания императора, причем к каждому он старался найти индивидуальный подход. Папе обещал прекращение церковного раскола, Капуе и Лонгивардии — освобождение от норманнов, Германскому королю — денежную помощь в размере 144 тысяч золотых монет в борьбе с понтификом и его союзником Гвискаром242.

Прекрасно понимая, что дипломатия не является универсальным оружием, василевс уже в ту тяжелую минуту принял решение, невзирая на пустоту государственной казны, восстановить национальную армию. Перед отправкой в поход Комнин созвал топархов (наместников) восточных фем и приказал им, оставив небольшие соединения для борьбы с турками, направить основную массу солдат и новобранцев в Константинополь. Теперь у него образовался стратегический резерв, из которого царь мог начать формирование новых полков. Как мы вскоре увидим, его труды не пропали даром. Наконец, положившись на волю Бога, император направился в Иллирик.

Тем временем солдаты Гвискара построили большое количество осадных орудий и, не переставая, осыпбли город камнями и стрелами. Во время одного из обстрелов был ранен стрелой в голову Георгий Палеолог, которого с трудом удалось поставить на ноги. Но Алексей Комнин быстрым маршем уже продвигался к Диррахию, надеясь на удачу, хотя численность его войска (как говорят, не более 20 тысяч человек) и его качество заметно уступали по всем параметрам 30 тысячам тяжеловооруженных норманнов.

Надо сказать, не только греки испытывали страх перед грядущим сражением. Среди северных рыцарей ходили упорные слухи о том, что только наемниковпеченегов у Комнина не менее 10 тысяч всадников, не считая чрезвычайно боеспособных англов, вооруженных обоюдоострыми секирами. Очевидно, стороны не имели достаточного времени на рекогносцировку и потому пользовались самыми различными известиями.

В эту минуту Гвискар в очередной раз показал, что по праву является вождем норманнов. Чтобы исключить у своих воинов мысли о побеге в случае неудачи, он велел сжечь корабли, а когда настало утро битвы, он велел всем рыцарям исповедаться на мессе и причаститься Святых Даров. Укрепленные духовно, норманны стройными рядами вышли из лагеря, и 18 октября 1081 г. состоялось генеральное сражение243.

Первоначально император попытался окружить армию Гвискара, и некоторый успех был на стороне византийцев. Атаки тяжелой варяжской кавалерии византийцы отбили с большими для врага потерями, и некоторые норманнские отряды даже начали отступать. Но тут Роберт бросил свой последний резерв — конных копьеносцев, которым удалось опрокинуть императорскую гвардию. Часть византийских солдат укрылась в часовне, расположенной рядом с полем битвы. Норманны подожгли ее и не без удовольствия наблюдали, как все они погибли в огне. В эту минуту союзникисербы и 2тысячный отряд печенежских наемниковбогомилов, забыв о клятвах верности, бежали с поля битвы, чем предвосхитили ее результат.

Остальное войско потеряло строй и рассыпалось, отчаянное сопротивление оказал лишь император с личными телохранителями и друзьями. Но и им пришлось спасаться бегством, подвергая свои жизни серьезной опасности — норманнам очень хотелось убить василевса или взять его в плен. Комнина окружили 9 вражеских солдат, но он дал очередной прекрасный пример личного мужества, сумев отбиться и уйти от погони. Однако поражение византийцев было очень тяжелым — они оставили убитыми на поле сражения около 5 тысяч своих товарищей244. Погибло множество аристократов, среди которых значились Константин Дука, сын императора Константина X Дуки, Никифор, отец Георгия Палеолога, стратиг Никифор Синадин и многие отборные воины.

После этого Диррахий остался беззащитным, хотя осада продолжалась еще 4 месяца. Как утверждают, взять город норманнам удалось лишь после того, как некий венецианец Доминик, начальник центральной башни, предложил через перебежчика Гвискару указать тайный ход и вообще обещал скорую сдачу, если только герцог согласится выдать за него свою племянницу, дочь Вильгельма, графа Принципата. С приданым, разумеется. Как полагают, девушка действительно отличалась редкой красотой, но очевидно, что подлецом двигало еще и честолюбие — желание породниться с одним из самых могущественных родов Европы. Политика не знает сострадания, и Роберт быстро договорился с изменником. Тот привлек на свою сторону некоторую часть солдат и в одну из ночей открыл ворота Диррахия норманнам. 21 февраля 1082 г. город пал без всякой борьбы245.

Эта победа была, конечно, весьма желанной для Гвискара. Но не в Диррахии заключалась цель его похода. Поэтому, немного отдохнув, норманны начали продвижение по Иллирии, нигде не встречая сопротивления. Помимо Диррахия, пали Охрид и Кастория, Ларисса была осаждена, на очереди был почти не имевший защитников Константинополь. Роберт Гвискар уже предвкушал радость овладения им, когда внезапно получил известия о том, что восстала Капуя, Апулия и Калабрия, где активно поработали агенты Византийского императора. Попутно с этим к Гвискару с криком о помощи обратился Римский папа Григорий VII Гильдебранд, которому (опять же, не без участия Комнина) серьезно угрожал Германский король Генрих IV — об этом говорилось выше.

Апостолик не стеснялся в выражениях, поторапливая Гвискара. «Помните о святой Римской церкви, — писал он норманну, — матери Вашей, которая любит Вас более других правителей и отметила Вас своим особым доверием. Помните, что Вы принесли ей клятву, а то, в чем Вы клялись, — то, что и без клятвы является Вашим христианским долгом, — Вы обязаны исполнить. Ибо Вам известно, сколь много вражды по отношению к Церкви возбудил Генрих, так называемый король, и сколь необходима ей Ваша помощь. Посему действуйте немедленно»246.

Делать нечего. Возложив командование оставшейся армией на Боэмунда, Роберт поспешил в Италию, в сердцах поклявшись не мыться и не бриться до того дня, пока не вернется в Византию. В течение всего 1082 г. герцог занимался подавлением восстания в Апулии, а 10 июня 1083 г. уже стоял у стен Рима. Впрочем, им двигали, конечно, не только верность слову и забота о делах понтифика. Просто его интересы совпадали с планами папы Григория VII — герцог Апулии опасался, что, поставив своего епископа в Вечном городе, король Генрих IV коронуется венцом Западной империи и возобновит свои притязания на южноитальянские владения норманнов. Почти год понадобился Гвискару, чтобы одолеть германцев и захватить Рим — 27 мая 1084 г. он вступил на его улицы, усеянные трупами жителей города и германцев.

Это был пик славы великого норманна: оба императора Восточной и Западной империй капитулировали перед его войском, и теперь Гвискар по праву считался самым сильным государем Европы. Но победа оказалась «пирровой» — только осенью 1085 г. Гвискар смог вернуться в Иллирию, предоставив византийцам время для того, чтобы восстановить силы и переломить ход войны. Как справедливо говорят, Роберт упустил уникальную возможность завладеть императорской короной Византии, побоявшись потерять герцогский титул в Апулии247.

Правда, за это время Боэмунд сумел нанести два рядовых поражения византийским войскам на материке (при Янине и Арте), а также захватил Фессалию и Македонию. И тень надежды, мелькнувшая ранее, почти растворилась — все ожидали со дня на день падения великой Римской империи. В связи с полным отсутствием средств императору пришлось еще более уменьшить содержание золота в монетах государственного образца — естественно, это вызвало глухой ропот у византийцев, недовольных налоговым бременем, упавшим на их плечи. Однако это были последние видимые успехи норманнов, не сразу заметивших, что вслед за этим для них все пойдет под откос248.

К чести императора, и в невероятно тяжелую минуту он не пал духом. Находясь на Балканах, Комнин отправил гонца в Константинополь к своему брату Исааку с просьбой найти как можно скорее деньги для набора нового войска. Оба они понимали, что оставался только один источник, который мог быть задействован для этой цели — церковное имущество. И весной 1082 г. Исаак созвал в Храме Святой Софии Синод, где предложил патриарху и епископам добровольно сдать церковное имущество императору для войны. Это был своего рода «момент истины», и царская власть выиграла невидимое сражение с партией восточных «папистов» — синод дал необходимое разрешение на реквизицию церковных драгоценностей.

Только два человека резко выступили против — некто Метакса, открыто высмеивающий царя и его брата за неумение управлять государством, и Халкидонский митрополит Лев, публично, хотя и заочно, оскорбивший самодержца. Как выяснилось, причиной яростного гнева архиерея являлось его слабое образование — в противоречии с постановлениями VII Вселенского Собора митрополит учил, что священная утварь и предметы должны быть почитаемы не относительно, а служебно. Иными словами, что сами по себе иконы и материал, из которого они изготовлены, являются священными. Следовательно, император, изъявший их в казну, не кто иной, как святотатец! Конечно, никто не собирался терпеть подобные выходки. Архиерея тут же отправили в изгнание, хотя царь лично следил за тем, чтобы условия содержания ссыльного не были суровыми249.

Средства для найма новой армии были получены, и вскоре император имел успех в нескольких локальных военных столкновениях. Но до победы было еще очень далеко — в том же году, весной 1082 г., Боэмунд дал сражение Комнину под городом Янины и вновь одержал решительную победу. Василевсу вновь пришлось прятаться в Охриде, а затем вернуться в столицу, где к весне следующего, 1083 г. он набрал новую армию. К тому времени Боэмунд взял еще несколько городов, хотя потом потерпел поражение под Островом и так пока еще не смог взять штурмом Лариссу. Более того, в его лагере начались первые брожения, и три наиболее близких помощника норманнского вождя — Рауль де Понтуаз, Ренальд и Вильгельм попытались перейти на сторону византийцев, соблазненные их золотом. Но перебежчиков схватили, заставили биться между собой на поединке, а затем ослепили250.

Весной 1083 г. Алексей нанес первое поражение Боэмунду, сумев обмануть его и захватить обоз — неприятное само по себе событие. Но худшее ждало норманна впереди — князь не заметил, как в войне наступил решительный перелом. Норманны, давно не получавшие подкреплений и денег, тоскующие по родине, откровенно приуныли и охотно откликались на призывы Византийского императора, предлагавшего дезертирам очень приличное вознаграждение. Чтобы обеспечить своих солдат продовольствием и деньгами, Боэмунд несколько неблагоразумно отплыл в Италию. Но тем временем норманнские военачальники, оставшиеся на Балканах, сдались византийцам (!). Попутно с этим венецианский флот отбил обратно Диррахий и остров Корфу251.

В таких условиях Гвискар начал срочно собирать новую экспедицию, чтобы вернуть утраченные плоды своей ранней победы. На 120 кораблях, вместе с четырьмя сыновьями и новым войском, он попрежнему являл собой грозную силу. Вернувшийся в Иллирик Роберт Гвискар, которому исполнилось уже 68 лет, смыл со своего лица следы отчаяния. Он предпринял энергичные меры по возвращению острова Корфу и сумел нанести жестокое поражение венецианскому флоту, хотя две его первые атаки захлебнулись в крови. Надо сказать, это была ожесточенная битва. Потери норманнов в морском сражении были так велики, что Гвискар в отместку приказал казнить мучительной смертью 2 тысячи пленных венецианцев. Помимо этого, около 13 тысяч лучших венецианских моряков погибло в сражении. Венеция была не просто побеждена, она была унижена. Правда, хотя венецианцы и потерпели поражение, их флот попрежнему господствовал на море, что вскоре скажется на положении норманнов самым негативным образом. А те пока стали на зимние квартиры и приготовились продолжить наступление на Константинополь в следующем году.

Алексею Комнину вновь потребовались средства, и в 1084 г. Собор, созванный во Влахернском дворце, принял решение о дополнительной реквизиции церковного имущества. Укрепив за счет этих средств армию, император имел все основания считать кампанию будущего года успешной для себя. Однако военные действия даже не начались, поскольку зимой на Корфу открылась эпидемия тифа, погубившая множество норманнских солдат и самого Гвискара, который скончался 17 июля 1085 г.252

Как рассказывают современники, потери норманнов были огромными. За короткое время от болезней, голода и холода погибло не менее 10 тысяч воинов, не считая 500 рыцарей. Но и оставшиеся в живых северные воины не горели желанием продолжать войну. Напротив, часть из них немедленно после смерти герцога предложила свои услуги Комнину253.

Граф Рожер Борса, которого войско объявило наследником отца, не осмелился приказать норманнам продолжить наступление. Они погрузились на суда, оставив на острове оружие и снаряжение, и срочно отплыли. Ввиду отсутствия сил, необходимых для обороны завоеванных земель, северные рыцари автоматически утратили Македонию, Эпир, Фессалию и город Диррахий. Византия была спасена! Как рассказывают, злоключения Гвискара на этом не закончились. Уже в дороге судно, на котором находился гроб с телом грозного герцога, попало в шторм и лишь титаническими усилиями матросов удалось спасти его для погребения в Апулии.

После дней войны наступили короткие дни мира, которые нужно было использовать максимально полно. Памятуя о грядущих битвах, которые неизбежно должны были начаться, и демонстрируя верность своему слову, император щедро наградил Венецию. Еще хрисовулом от мая 1082 г. он предоставил венецианским купцам серьезные торговые привилегии, освободил от любых торговых пошлин, разрешил иметь собственные якорные стоянки и склады в бухте Золотой Рог, а также обязался ежегодно субсидировать из бюджета Империи венецианские храмы в Константинополе. Теперь василевс повторил эти привилегии. Конечно, такие преференции больно ударили по византийской торговле, и, получив громадные территории для торговли, венецианцы открыли для себя ворота на Восток. С этого момента и следует отсчитывать эру мировой венецианской торговли254.

Но в тот момент у Комнина просто не было выбора, и за союзническую верность пришлось платить сполна. Позднее, в 1111 г., чтобы ослабить монополию венецианцев и нейтрализовать мощного союзника своих врагов норманнов, император предоставил аналогичные привилегии пизанцам. Но, безусловно, и эта вынужденная мера негативно сказалась на имперской торговле255. Так приходилось исправлять ошибки предыдущих царей…

Глава 2. Надежды почти не осталось. Страшный 1091 г.

Однако оставался другой, не менее сильный и безжалостный враг — турки. Преемник Кетельмуша Румский (Иконийский) султан Сулейман ибнКетельмуш (1081—1086) в конце 1084 г. — начале 1085 г. лишил Византию Антиохии, вследствие чего многие мелкие сирийские князья безоговорочно признали над собой его власть.

Следует сказать, что в это время в мусульманском мире происходила очередная смена диспозиции. Страдающий от набегов туркменов наместник Иерусалима решил отложиться от Фатимидов и признал над собой власть Меликшаха (1072—1092), Великого Сельджука, резидентирующего в своей столице в Исфахане. Желая закрепить успех, султан направил своего брата Тутуша ибнМуххамада (1074—1095) в Сирию, дабы навести там порядок и подчинить ее себе. Но Тутуш отклонился в сторону и захватил Дамаск. Таким образом, к 1085 г. в близком соседстве от Византии располагались три центра мусульманской власти: Тутуш в Дамаске, Сулейман ибнКетельмуш в Антиохии и Никее и Муслим (1061—1085) из династии Укейлидов, располагавшийся в Мосуле; он контролировал Ирак и север Сирии. Каждый из этих правителей стремился к монополии, хотя и признавал свою вассальную зависимость от Меликшаха.

Но так продолжалось недолго. Тутуш явно не был удовлетворен одним Дамаском, а потому вскоре заявил права на Антиохию, что означало начало войны между ним и правителем Иконийского султаната. Увы, она была неудачной для Сулеймана ибнКетельмуша, который не только потерпел поражение от Тутуша, но и сам погиб в сражении. Меликшах, до сих пор равнодушно взиравший на междоусобицу, моментально собрался с войском и отправился в Месопотамию, попутно подчиняя себе тех князьков Сирии, кто все еще находился под властью Фатимидов. Он признал права брата на Дамаск, после чего Тутуш стал главой Сирийского султаната, но накрепко подчинил Мосул себе256.

Однако надежда Тутуша на то, что теперь ему удастся подчинить себе Вифинию и Антиохию, оказалась иллюзорной. Вопервых, Меликшах совершенно не собирался отдавать эту жемчужину Востока, направив туда своего наместника Каратегина, дабы тот привел город к власти Великого Сельджука. А, вовторых, полководец покойного Сулеймана ибнКетельмуша по имени АбульКасим бросил в тюрьму сына покойного султана Кылыч Арслана, опередил Каратегина и подчинил Антиохию себе. Вслед за тем Румский султанат фактически разделился: АбульКасим отдал своему брату Пулхасу Иконию и восточную часть султаната, а Антиохию оставил себе. Впрочем, вскоре Кылыч Арслан сбежал из плена и вернул себе власть в Румском (Иконийском) султанате, став его главой с 1092 по 1107 г.

Прибывший Каратегин быстро сообразил, что ни он, ни его повелитель не в состоянии справиться с этой турецкой вольницей, постоянно подпитываемой с Востока все новыми и новыми отрядами соотечественников. А потому… создал собственный эмират, формально признав над собой власть Меликпаши, но тут же заключив союзнические договоры с мелкими эмирами Малой Азии, находящимися в состоянии войны с главой сельджуков. Помимо этого, Каратегин внезапно захватил Синоп, где находилась финансовая казна Римской империи, отправленная на всякий случай Алексеем I еще при подготовке похода против норманнов. Деньги, конечно, пропали, но дипломатическим путем Комнину удалось вернуть Синоп Византии, и вскоре туда был направлен губернатором родственник Алексея I Константин Далассин.

Кроме того, в Малой Азии и в Трапезунде на осколках малоазиатских владений возникли новые христианские государства, не подчиненные Константинополю. В Трапезунде правил дука Феодор Гавра, до недавнего времени один из первых сановников Византии, удостоенный титула севаста. Но затем сепаратистские настроения овладели им, и Гавр создал собственное государство, отвоевав у турок земли от Трапезунда до Неокесарии. Небезынтересно добавить, что в 1098 г. в одной из битв с турками Гавр был взят в плен и стяжал мученический венец за отказ принять Ислам257.

В Эдессу вернулись армяне, полководец которых, Феодор Торос, теперь правил городом в качестве вассала Меликшаха. Мелитену захватил армянский полководец Гавриил, в границах фемы Евфрат возникло еще одно княжество, где правил армянин Гох Васил. А потомок Армянских царей Рубен I (1080—1095) захватил крепость в Киликии и провозгласил свою независимость ото всех258.

В целом же к 1092 г., когда Меликшах скончался, исламский мир оказался разделенным на несколько сфер влияния. Основная власть попрежнему сохранялась в руках потомков АлпАрслана, хотя постоянные споры о престолонаследии серьезно ослабили их. В Мосуле, Азербайджане и Луристане правили атабеги («правители»), начавшие свою деятельность как наместники Великого Сельджука, но быстро создавшие собственные эмираты. Персидский Ирак со столицей в Хорезме также лишь номинально подчинился султану; позднее здесь возникла еще одна династия, принявшая имя Хорезмшахов. Отдельно от них располагались области, занятые потомками брата АлпАрслана Кавурда, уже изначально в силу своего родства с Великим Сельджуком имевший бульшую, чем иные правители, самостоятельность. Как уже писалось выше, потомки Кетельмуша образовали Иконийский султанат, в Сирии правил Тутуш259.

Центральная власть была слаба, а малолетство детей покойного Меликпаши не позволяло надеяться на ближайшие перспективы. Сразу же после того как Меликшах был похоронен, его наследником назвали 5летнего Махмуда (1092—1094), мать которого, многомудрая ТурканХатун, сделала все для того, чтобы остальные эмиры и султаны принесли присягу новому Великому Сельджуку, находившемуся в столице Султаната Исфахане. Но участь второго сына Меликшаха, рожденного от наложницы, Баркиярука (1094—1105), которому исполнилось 14 лет, была печальнее. Его похитил и поместил под домашний арест Мосульский атабек Кербога (1096—1102), вместе с ТурканХатун опасавшийся, что не Махмуда, а этого царевича также могут признать преемником покойного султана.

И действительно, вскоре мальчик при помощи противников ТурканХатун бежал в Рей (нынешний Тегеран), где был провозглашен Великим Сельджуком. В 1093 г. его армия разбила войско ТурканХатун, которая спустя год умерла. Вслед за ней умер и малолетний Махмуд, заболевший оспой. В Багдаде, куда прибыл Баркиярук, ничтожный по своей власти халиф, к смеху присутствующих эмиров, провозгласил того повелителем сельджуков. Эмиры, не стесняясь, издевались над малолетством и беспомощностью своего владыки, а тот обреченно вздыхал, не смея спросить со своих подданных260.

Слабостью племянника решил воспользоваться Тутуш, втайне мечтавший о султанском титуле. Собрав силы, он отправился в поход на Хорасан, но его попытка оказалась неудачной, поскольку эмир Алеппо АкСонкор решил оказать поддержку Баркияруку — разумеется, не из высоких побуждений: его мало увлекала перспектива распространения власти Тутуша на всю Сирию. Тот вернулся в свои владения, усилил армию и в 1094 г. разгромил объединенные силы Алеппо, АльРухи и Мосула, предал смерти плененного его воинами АкСонкора и вновь направился в Хорасан; на этот раз удачно. В течение нескольких месяцев Тутуш назывался султаном, пока армия Баркиярука не разбила его войска 26 февраля 1095 г. возле города Рей. Сам Тутуш погиб от меча одного из воинов покойного АкСонкора, а его армия рассыпалась261.

Однако помимо атабегов, местных арабских князей, султана и эмиров вскоре возникла еще одна мощная сила, заставившая трепетать Сирию — огузы — туркменское племя, представители которого жили исключительно за счет грабежа и разведения лошадей. Из числа их вождей наиболее знаменитыми считались ИльГази и Сукман, сыновья туркменского офицера Ортука, назначенного Тутушем комендантом Иерусалима.

Нельзя, однако, сказать, что такое положение дел оценивалось как благоприятное для Византии. Да, раздоры в стане врага всегда были полезны для Империи. Но, с другой стороны, смесь различных правителей, обладавших сильными армиями, постоянно пополняемыми туркменами и сельджуками изза Каспия, обладавших безграничным тщеславием и жаждой наживы, не позволяли определить единый центр политической власти, с которым Комнин мог договориться о мире. Открытой войны с сельджуками вроде бы и не было, но боевые действия велись постоянно.

Впрочем, пока василевс довольно успешно отражал разрозненные атаки сельджуков. Узнав, что Никейский эмир строит большой флот, он направил против него свои боевые корабли и сухопутную армию, командование которой поручил полководцу Татикию, этническому турку, воспитанному в Византии. В результате дерзкой операции византийцы сумели сжечь турецкие суда еще на рейде, а в сухопутном сражении Татикий нанес мусульманам тяжелое поражение. После этого АбульКасим срочно запросил мира262.

Но кроме турок и норманнов, в 1084 г. активизировались печенеги, очень серьезно угрожавшие Балканам. Ситуация осложнялась тем, что в это же время в этом же регионе восстали старые недруги Церкви и императорской власти «павликиане» и «богомилы». Некогда, переселяя павликиан из Сирии на Балканы, Византийское правительство надеялось, что сектанты одумаются и вернутся в лоно Церкви, но этого не произошло. Более того, павликиане чрезвычайно распространились в Болгарии, где приняли наименование «богомилы» — по имени своего вождя попа Богомила. Из Болгарии эта ересь перекинулась в Сербию, а оттуда в Западную Европу, где ее последователи стали известны под именами «катаров», «альбигойцев», «побликан» и «патаренов»263.

Для полноты картины напомним, что «богомильство» как ересь имело своим источником манихейство, павликианство и мессалианство; а их основное учение излагалось в «Ивановом Евангелии, или Тайной книге». Согласно богомильским «догматам», довольно схематично и наивно излагавшим древнюю историю, мир дуалистичен, т.е. пребывает в постоянной борьбе добра и зла. Они полагали, что тело человека создано дьяволом, а душа — Богом. Святый Дух действует на души людей таким образом, что те никогда не умирают, но переселяются в Царствие Небесное. Однако не все, а лишь избранные. Естественно, к числу этих «избранных» богомилы относили исключительно себя. Они не признавали Церковь, молитв (кроме «Отче наш»), церковный брак и святых, не почитали Креста Христова и святых икон. Моисея богомилы считали слугой дьявола и вообще отрицали Ветхий Завет. В контексте социальнополитической жизни богомилы отвергали любую власть (включая Римского императора) и богатство и считали своим идеалом общество, где все члены имеют равные имущественные права264.

Когда норманны во главе с Гвискаром прибыли в Иллирик, военачальники Ксанта и Кулеон, тайные богомилы, изменили императору и перешли на службу к Гвискару. Естественно, Византийское правительство ответило репрессивными мерами против богомилов, чем, однако, вызвало еще бульшую реакцию с их стороны. Павликиан возглавил византийский сановник Травл, занимавший видную должность в Константинополе, а затем перебежавший к своим единомышленникам и организовавший настоящую партизанскую войну.

Теперь павликиане договорились с печенегами и, объединив силы, нанесли византийскому войску под командованием доместика Пакуриана и его помощника Врана тяжелейшее поражение. Навстречу им император направил верного Татикия и, надо сказать, тот успешно справился с поставленной задачей. После серии рядовых поражений печенеги были вынуждены вернуться осенью 1086 г. в родные становища265.

Но весной 1087 г., объединившись с половцами и венграми, они вновь напали на Македонию, спустившись через горные проходы к Мраморному морю и разоряя все, что попадалось им по пути. Любопытно, что среди военачальников объединенной орды значился бывший король Венгрии Шоломон, отторгнутый всеми родными и проклятый матерью Анастасией Ярославной. Потеряв шансы вернуть себе корону, он месте с отрядом венгерских рыцарей стал «джентльменом удачи», надеясь при помощи варваров попытать счастья в Византии. Вскоре 80тысячная орда прокатилась по мирным селеньям и захватила город Хариополь — противостоящие им византийские военачальники могли похвастаться лишь… умелым отступлением266.

По счастью, полководцу Маврокатакалону, которого император Алексей I срочно направил против печенегов, удалось дать им отпор: в завязавшейся в марте 1087 г. битве под Хариополем степняки были разбиты, а их вожди хан Челгу и отступник Шоломон погибли. Варварам пришлось возвратиться обратно. Поняв, что, если не предпринять предупредительных мер, каждую весну ему предстоит тревожно смотреть на Северозапад, Комнин летом 1088 г. собрал значительное войско и выдвинулся к подножиям Балканских гор, став лагерем у Адрианополя. Как всегда, византийцы рассчитывали на то, что им удастся внести сумятицу и раздор в стане врага, перекупив некоторых из них. Но, на удивление, ни один печенег не покусился на византийское золото, ни один перебежчик не явился в лагерь Алексея Комнина.

Царь разделил свою армию на две части, одну оставил при себе, а во главе второй группировки поставил полководца Георгия Евфорвина. Его он и направил вниз по Истру с целью окружить врага. Узнав, какая грозная сила движется на них, печенеги отступили и бросили клич по становьям своих соотечественников, призывая тех прийти к ним на помощь. Желая выиграть время, они пошли на хитрость и направили к императору Алексею I посольство из 150 человек с предложением мира и даже союзничества.

Какова на самом деле цель посольства, царь догадался без особого труда. Но дипломатия — тонкая наука, и просто отказать печенегам в их инициативах было нельзя. Кроме того, всегда оставалась надежда на мирный исход кампании — византийская дипломатия нередко творила чудеса. И император пошел на встречную хитрость: зная, когда должно наступить солнечное затмение, Алексей предложил печенегам отдать их дело на «суд Бога». Если, сказал он, в небе случится какоето знамение, то это будет очевидным знаком того, что василевс обоснованно отвергает условия печенегов. Те, ни о чем не подозревая, легко согласились. Конечно, все произошло по законам физики — 1 августа 1087 г. случилось солнечное затмение. Степняки были поражены, но почемуто мирные инициативы все же отозвали267.

После этого Комнин продолжил наступление и остановился у древней Преславы, на реке Тыге. Здесь его армии пришлось отбиваться от конных разъездов печенегов, но в целом, продолжив путь, она довольно упешно дошла до Дуная, став лагерем у крепости Силистрия. Два месяца византийцы осаждали этот город, но безрезультатно. Ввиду приближающейся зимы, опасаясь, что печенеги обойдут его с флангов и пройдут на Балканы, Комнин дал армии приказ отступать.

Увы, это было ошибочное решение, предопределившее последующее поражение. Случилось худшее, о чем опытные офицеры предупреждали василевса — печенеги внезапно напали, и византийцам, не успевшим встать в боевые порядки, пришлось наспех принимать сражение. Тем не менее баталия длилась почти целый день, и ее результат вовсе не был предопределен. Но в решающий момент печенеги получили помощь своих соотечественников, которые в количестве 38 тысяч всадников подоспели к месту схватки. Это, конечно, решило исход битвы. Сам император проявлял чудеса храбрости, был в очередной раз ранен, едва не попав в плен, но это ничего не могло изменить. Потери византийцев были очень велики, погибло много знатных аристократов, например, сын императора Романа IV Лев Диоген (1069—1087), верный друг и соратник Комнина. Брат царя Адриан Комнин (1060—1105) был тяжело ранен и едва спасся. Кроме того, в плен попал кесарь Никифор Мелиссин и множество знатных сановников.

Император с остатками войска поспешил в Константинополь, чтобы собрать деньги для выкупа пленных, а печенегам еще предстояло пройти через сражение с половцами, вскоре подошедшими к месту боя и потребовавшими свою часть добычи. Разумеется, они получили отказ — степняки ценили богатство выше своей жизни. Но свежие и многочисленные половцы разбили печенегов, захватили добычу и вернулись в степь с твердым желанием в следующем году вновь вернуться на Балканы268.

Византийские дипломаты тут же воспользовались враждой между двумя своими противниками, начав осторожно сталкивать их друг с другом. Император заключил мирный договор с печенегами и, одновременно с этим, втайне от новых «друзей» направил посольство к половцам, которым предложил богатые дары в обмен за отказ от византийских владений, на которые те претендовали269.

Теперь у царя появлялись различные варианты: если агрессию проявят половцы, он мог апеллировать к печенегам. Если войну начнут печенеги, можно было призывать на помощь половцев, ссылаясь на заключенный договор. Единственно, чего следовало опасаться — объединения половцев с печенегами, после чего никто уже не смог бы помочь Византийской империи.

Выпавшую ему передышку император использовал чрезвычайно продуктивно. Он выкупил своих солдат из печенежского плена и сформировал из них новые военные полки. Помимо этого, царь призвал на военную службу сыновей знатных аристократов, павших на полях сражений, и начал деятельно обучать их. Эта национальная гвардия, «архонтопулы» («сыновья архонтов»), насчитывавшая 2 тысячи человек, стала грозной силой, своего рода «священным отрядом» древних спартанцев. И оказался прав, поскольку для печенегов мирный договор был и оставался простой формальностью, цена которой зависела от их настроений. Вскоре степняки вновь начали свои набеги, без особого труда захватили Филиппополь и угрожали продвинуться дальше.

Император оказался в чрезвычайно тяжелом положении: его армия была значительно меньше по численности печенежской орды, и никакое открытое сражение с ней казалось невозможным. Но, как всегда, неунывающий и быстрый умом Алексей I организовал серию колких нападений на отдельные отряды степняков. Вскоре, не расположенные к затяжной войне, опасаясь подхода большого византийского войска — царь умел распускать грозные слухи — печенеги предложили заключить новый мирный договор. Но и он существовал недолго. Уже зимой 1089—1090 гг. печенеги вновь вошли в область Адрианополя и начали грабить окружающие территории.

В это тяжелое время произошел один примечательный эпизод, вполне раскрывающий характер и образ мыслей нашего героя. Понимая, что без помощи латинян ему едва ли возможно будет решить турецкую и печенежскую угрозы, Алексей I тем не менее занял активную позицию по некоторым богословским вопросам, надеясь, с одной стороны, не вступать в противоречие с традициями Восточной церкви, с другой — навести мостик для мирных переговоров с Западом.

После долгого обсуждения с епископами царь запретил христианам латинского обряда, проживавшим на территории Римской империи, богослужение на опресноках. Но тут же активно вступил в переписку с Римским папой. Урбан II, этнический француз, вовсе не считал раскол Церкви свершившимся фактом и мудро признавал, сколь много ошибок в отношениях с Константинополем было сделано его предшественниками. Отменив отлучение, наложенное на императора, он отправил к византийцам своего кардинала Рожера и аббата грекоитальянского монастыря Николая. В духе икономии и примирения апостолик просил у императора разрешить в Константинополе служить по «латинскому» обряду для западных христиан — всего лишь. Алексей Комнин тут же созвал синод, который уведомил Рим, будто прежнее исключение имен апостоликов из восточных диптихов есть недоразумение и что вообще по канонам такое исключение может иметь место лишь по приговору Собора270.

Затем по поручению царя Константинопольский патриарх Николай III (1084—1111) написал папе ответ, в котором великодушно разрешал латинским церквам не только вновь открыться в византийской столице, но и служить по своему обряду. Он обещал вписать имя понтифика в диптихи своей Церкви, если тот соблюдет старое формальное правило и пришлет в Константинополь собственное исповедание веры, как это повелось с древних времен.

К сожалению, протянутые друг другу руки так и не сомкнулись: скоро новые проблемы овладели и императором, и папой. Урбан II так и не прислал просимого патриархом исповедания веры — впрочем, не лишено основания предположение, что понтифик просто не желал вновь поднимать старый спор о Filioque, неизбежный, как только ему пришлось бы собственноручно писать Символ Веры.

Тем не менее Комнин был решительно настроен разрешить предыдущие недоразумения и соединить обе Церкви. Под его давлением в 1090 г. инициативу проявили уже византийцы. Диакон Константинопольской церкви Николай по тайной просьбе царя обратился с письмом на имя Болгарского архиепископа Феофилакта, выдающегося богослова своего времени и весьма авторитетного лица. Николай просил того описать заблуждения латинян, если таковые, конечно, имели место.

Просьба не осталась неуслышанной: в скором времени архиепископ ответил, что подавляющее большинство богослужебных отклонений латинян носит несущественный характер. Даже об употреблении опресноков Феофилакт отвечал, что хотя квасной хлеб более уместен с символической точки зрения, но здесь дело традиции, а не канонов. Практика поститься по субботам также не может быть признана порочной, хотя, конечно, следы ее в святоотеческой литературе нигде не видны. Более того, отмечал архиепископ, с горечью приходится признать, что византийцы сами начали проявлять несвойственные христианам узколобость и непримиримость к выдуманным ими же нарушениям латинян, не замечая, что сами зачастую ошибаются. Очевидно, для Феофилакта никакой схизмы не существовало вовсе, дело заключалось лишь во взаимных ошибках и недоразумениях. Он настоятельно рекомендовал латинянам и грекам примириться271.

«Мы думаем, — не без иронии констатировал Феофилакт, — что для приобретения в глазах толпы славы первостепенных мудрецов в делах божественных необходимо как можно большее число людей записать в еретики; что только тогда мы докажем, что имеем глаза, когда ясный свет представим глубокой тьмой. Быть может, ктонибудь из верных и более горячих ревнителей Православия восстанет и обличит меня в невежестве, в непонимании вещей божественных, пожалуй, в холодности или даже в предательской измене своей Церкви. Конечно, сам он насчитал бы латинских заблуждений много больше того, что я привел. Но я даже из числа перечисленных заблуждений одни считаю не заслуживающими внимания, другие — заслуживающими умеренного исправления, т.е. такого, что если кто его совершит, то окажет некоторую услугу Церкви, а если нет, то тоже не будет большого вреда»272.

Только Filioque не может быть принято Восточной церковью, заявил богослов. Правда, и по этому вопросу Феофилакт снисходительно заметил, что латиняне могут использовать свои редакции текста в беседах и церковных поучениях, но не вправе менять Символ Веры, доставшийся Кафолической Церкви от Святых Отцов. Таким образом, как выяснилось, практически не оставалось вопросов, способных разъединить обе стороны христианского мира. Сам собой вставал вопрос о новом Вселенском Соборе, созвать который, к сожалению, не удалось. Самому папе Урбану II в ту пору серьезно угрожал конкурент — «антипапа» Климент III, а Алексей I Комнин только успевал отражать турецкие и печенежские угрозы273.

Между тем военные действия шли с переменным успехом, хотя, безусловно, военная инициатива принадлежала печенегам — римлянам оставалось только обороняться. Однажды весной 1090 г. отряд архонтопулов попытался дать печенегам сражение при Хариополе (видимо, в надежде на то, что это поле битвы опять принесет удачу византийцам), но потерпел поражение, потеряв до 300 человек убитыми. В ответ Татикий, которому василевс передал свою личную гвардию, нанес печенегам «удар мести» — степняки оставили на поле боя несколько сотен своих павших товарищей. Но, как и ранее, Алексею Комнину не удавалось консолидировать все свои силы на одном направлении — турки попрежнему угрожали границам Византии, не переставая свои грабительские набеги. Это обстоятельство серьезно стесняло его в выборе стратегии.

Стремительно перемещаясь с западного фронта на восточный, Римский царь тщетно пытался выбрать самый оптимальный вариант расстановки своих сил — армия была настолько мала, что ее просто физически не хватало для того, чтобы закрыть все опасные направления. В этот момент настоящим подарком стало прибытие 500 рыцарей, присланных другом Комнина графом Робертом Фландрским (1071—1093). Год назад тот возвращался из паломничества в Иерусалим, остановился в Константинополе, был принят василевсом и, лицезрев упадок Византийской империи, обещал скорую помощь. Рыцари пришлись очень кстати, поскольку в это время пришло сообщение о том, что Иконийский султан АбульКасим собирается захватить Никомидию. Поэтому их тотчас отправили на Восток274.

Сам император защищал от печенегов дорогу от Адрианополя до Константинополя. Около города Русия, в долине Марицы, начались очередные боевые действия. Обстановка там была очень тревожной: печенеги заметно превосходили византийцев числом, да и, конные, они имели более широкие возможности для маневров, чем их противники. Нет ничего удивительного в том, что в один из дней возле Чорлу печенеги окружили римскую армию. Однако василевсу какимто чудом удалось опрокинуть их, и поле боя осталось за его армией. Весь 1090 г. он оставался там, отбивая атаки степняков на столицу.

В это же время внезапно возникла угроза комбинированного наступления турок Румского султаната и печенегов, решивших напасть на византийскую столицу с Востока и Запада одновременно. Автором идеи и ее главным исполнителем стал полутурокполугрузин Чаха (или Чауш), в юности проживавший в Константинополе, получивший хорошее образование и знание византийской жизни. Ранее он был офицером императорской армии, но при Никифоре III Вотаниате перебежал к туркам. Чаха втайне мечтал о венце Византийского императора и, поскольку печенеги являлись его соплеменниками по крови, сумел быстро договориться с ними о начале взаимных действий, целью которых являлось овладение Константинополем и всей Римской державой.

Тонкими дипломатическими ходами он усыпил бдительность Алексея I Комнина, а тем временем построил и снарядил громадный флот, организовав стоянку в Смирне. Вскоре турки совершенно вытеснили с моря корабли Кивириотской фемы и овладели островами Лесбос, Хиос, Митиленой, а также городами Клазоменами и Фокеей. Затем Чаха во главе своего флота нанес поражение византийскому флотоводцу Никите Кастамониту и завладел его кораблями.

Осенью 1090 г. император Алексей I Комнин снарядил новый флот, придав ему наемников из числа западных христианских народов. Флотоводцем был назначен родственник царя по материнской линии Константин Далассин — человек весьма воинственный и храбрый. Высадившись у города Хиоса, Далассин попытался до прихода турок овладеть им, но это ему не удалось. Чаха с большой армией уже подходил к осажденному городу и первые столкновения не дали перевеса ни одной из сторон. Все же, опасаясь, что на помощь Далассину должен подойти с армией Иоанн Дука, брат императрицы Ирины, Чаха инициировал мирные переговоры. Встретившись, оба полководца констатировали, что сил для генерального сражения нет ни у одной стороны, и разошлись. Чаха отплыл в Смирну, дабы набрать дополнительные отряды, а Далассин сумелтаки взять Хиос штурмом275.

Зиму 1090—1091 г. император решил провести в столице, оставив войско опытному полководцу Николаю Маврокатакалону. Однако печенеги направили сильный отряд в Хироваки, едва не погубив Римского царя с горсткой воинов, когда тот направлялся в Константинополь. Но тут Алексей I Комнин показал, что он не случайно слыл талантливым полководцем еще в юношеские годы. Умелым маневром он заставил печенегов разделить свои силы, а затем по очереди разгромил каждый из их отрядов. Царь с триумфом явился в столицу, но, к сожалению, этой локальной победой далеко не устранив опасности ее захвата варварами. Уже через 2 недели, весной 1091 г., печенеги стояли в предместьях Константинополя. Пожалуй, это был самый опасный момент в истории Византии — ее существование висело на волоске276.

Положение было столь плачевным, что царь написал открытое обращение ко всем государям европейских христианских держав, передав его через своего друга графа Роберта Фландрского. Живописав в послании все беды и ужасы, свалившиеся на Византию, Алексей I констатировал: «Я сам, облеченный саном императора, не вижу никакого исхода, не нахожу никакого спасения. Итак, именем Бога умоляем вас, воины Христа, спешите на помощь мне и греческим христианам. Мы отдаемся в ваши руки, мы предпочитаем быть под властью латинян, чем под игом язычников. Пусть Константинополь лучше достанется вам, чем туркам и печенегам. Итак, действуйте, пока есть время, дабы христианское царство и — что еще важнее — Гроб Господень не были для вас потеряны. Дабы вы могли получить не осуждение, но вечную награду на Небеси»277. Едва ли эта редакция письма является подлинным посланием царя — об этом мы будем говорить ниже, но, безусловно, верно передает отчаяние византийцев и их василевса.

В этот момент Комнин вновь проявил все свои лучшие качества. Он организовал военный лагерь возле города Энос, имевшего удобный морской порт и хорошее сообщение с другими территориями, и направил сюда последние остатки флота и новые отряды воинов, укомплектованные из новобранцев периферийных фем. Сам царь 16 февраля 1091 г. во главе отряда из 500 всадников отправился к Хировакхаму, куда уже устремились турки и печенеги. И он успел в город ранее неприятеля, который расположился на соседнем холме, что в значительной степени предопределило следующий успех, которого не пришлось ждать долго.

Печенеги несколько легкомысленно разделили свои силы, и, несмотря на очевидное численное превосходство врагов, Комнин решил бить их поодиночке. Рано утром его армия зашла в тыл одному из печенежских отрядов и напала на них, одержав быструю победу. Затем император приказал своим воинам переодеться во вражеское платье и поднять захваченные флаги. Когда воины второго отряда появились на горизонте, они приняли переодетых византийцев за своих товарищей и мирно двинулись к ним навстречу. Но тут ромеи напали на них и нанесли печенегам тяжелый урон, захватив также много пленных.

19 февраля 1091 г. император с войском вышел из города, чтобы дать печенегам новое сражение. В это время к нему подошли подкрепления под командованием Георгия Палеолога и других византийских аристократов. Однако, опасаясь нового поражения, печенеги уклонились от сражения, и в Константинополе началось ликование по поводу удивительного спасения города и самой Римской империи278.

Но, конечно, до спокойствия было еще далеко. Вскоре выяснилось, что к Эносу направилась еще одна печенежская орда. В ответ император приказал кесарю Никифору Мелиссине пополнить свою армию добровольцами и наемниками из славян и двинуться на защиту города. В направлении Эноса выдвинулась и половецкая орда под главенством ханов Боняка (1070—1167) и Тугоркана (1028—1096). Настроения среди степняков были таковы, что они с легкостью могли объединиться и с печенегами, и с такой же легкостью напасть на них — все зависело от конкретной ситуации. По всему выходило, что в сражении у Эноса должна была решиться судьба Византийской империи: Комнин уже знал о параллельных переговорах половцев с печенегами. Без всякого промедления император отправил послов к половецким ханам с предложением посетить его лагерь. Они прибыли и, растаявшие от уважения, проявленного к их персонам и богатых даров, объявили, что завтра дадут печенегам сражение. Единственное, что их волновало — доли при разделе будущей добычи.

Вечером накануне сражения весь византийский лагерь погрузился в глубокую и трепетную молитву Богу. «Алексей не возлагал надежд ни на воинов, ни на коней, ни на свои военные хитрости, но всецело полагался на Высший Суд. Солнце опускалось за горизонт, а воздух, казалось, озаряли не только лучи солнца, но и яркий свет других многочисленных звезд. Каждый воин укрепил на своем копье и зажег как можно большее число светильников и свечей. Голоса воинов достигали небесных сфер и даже, можно с уверенностью полагать, возносились к самому Господу Богу».

Примечательно, что в день битвы, 29 апреля 1091 г., от печенежской орды отделился 5тысячный отряд русских воинов под командованием Теребовольского князя Василька Ростиславовича (1085—1124) и перешел на сторону Византийского царя. Повидимому, это и решило исход сражения: в ходе упорнейшей битвы, где сам император бился в первых рядах, победа досталась византийцам, русским и половцам. Следствием этой победы было полное физическое уничтожение всей печенежской орды. Пленных оказалось так много, что на одного римского воина приходилось по 30 пленных печенегов.

Но и те не избежали быстрой смерти. Опасаясь, что ночью, когда усталые византийцы заснут, печенеги сумеют освободиться, военачальник Синесий приказал их всех умертвить (!). Утром император узнал об этом событии и едва не приказал казнить своевольца — только горячее заступничество остальных полководцев спасло Синесия. Но сама эта акция настолько поразила даже видавших виды варваров, что испуганные половцы снялись с лагеря, полного трупов, и поспешили в родные степи, опасаясь, как бы византийцы не перебили и их. Комнину пришлось даже высылать за ними погоню, чтобы передать ханам дары и половину добычи — как он обещал им накануне сражения279. И справедливо — наряду с самим Комнином и русской дружиной половецкие ханы Боняк и Тугоркан должны быть названы спасителями Византии.

В начале мая 1091 г. император триумфально вошел в Константинополь, половцы вернулись в степи, а остатки печенежской орды перешли в подданство Римского царя и поселились в Могленской области. Теперь настал черед Чаха. Конечно же, упустив момент для консолидации с печенегами, он был обречен. Для нового похода василевс собрал все наличные силы и даже ухитрился поссорить Чаха с его тестем, Румским султаном, от руки которого несостоявшийся «турецкий император» вскоре и погиб280. Так, эффективно используя самые незначительные возможности, проявляя одновременно чудеса дипломатии и храбрости, Алексей Комнин без помощи Запада (или почти без нее, если считать рыцарей Фландрии) разгромил самых грозных противников.

Но едва покончили с внешними врагами, как проснулись внутренние. Уже через несколько дней после триумфального возвращения Алексея I Комнина в Константинополь открылся заговор с целью убийства царя, составленный армянином Ариевом и кельтом Умбертопулом — знатными военачальниками. Заговорщиков, к числу которых принадлежали и многие другие видные сановники, судили, отправили в ссылку, их имущество конфисковали, но никого не предали казни.

Затем — новая беда: летом 1091 г. от архиепископа Болгарии император узнал, что сын его брата Исаака Иоанн Комнин, назначенный дукой Диррахия, задумал присвоить себе царскую власть: видимо, юноша был честолюбив, но не очень умен и совсем не благодарен. Взволнованный царь подготовил два письма — одно племяннику, в котором просил того прибыть в столицу с докладом о состоянии дел, второе — властям и жителям Диррахия, в котором василевс пояснил, будто в военных целях пригласил Иоанна к себе, а им поставляет нового правителя. Иоанн прибыл в Константинополь и был доставлен в палатку царя, куда поспешил и Исаак Комнин, узнавший об обвинениях, предъявляемых его сыну. Ему удалось уговорить царственного брата не назначать судебного расследования, и император из милости вернул Иоанна Комнина обратно в Диррахий281.

Глава 3. Византия возрождается. «Тринадцатый апостол»

В военных трудах, волнениях, победах и заговорах прошел роковой 1091 г. Не смущаясь тем, что его меры могут быть признаны непопулярными, Алексей I Комнин деятельно восстанавливал централизацию в Византийском государстве — практически повторял то же, что и представители славной Македонской династии в сходных ситуациях, хотя и действовал более умеренными способами. Его шаги без особого энтузиазма были встречены в аристократических кругах, где, как мы видим, созрела целая вереница заговоров против царя, не прекращавшихся вплоть до смерти Комнина. Народ хотя и был утомлен налогами, но оценил стабильность и надежность власти. Заботы царя о восстановлении правосудия и его горячая деятельность по укреплению Византии не остались незамеченными, и Комнин стал самой популярной в обществе фигурой282.

Действительно, в короткое время, ценой невиданных усилий, император создал новую армию, восстановил флот и заставил понастоящему работать систему государственного фиска. Помимо национальных солдатских кадров, поставляемых фемами и семьями, служившими за земельный надел, в византийской армии уже служило множество наемников из числа самых разных народов: русские, англичане, турки, аланы, франки, немцы, болгары. Кроме этого, существовала придворная гвардия «бессмертных», формируемая из варягов, и, как указывалось выше, корпус архонтопулов — сыновей павших знатных воинов. Особой заслугой Комнина следует считать возрождение кавалерии, которая к началу его царствования практически отсутствовала как род войск.

Император придавал огромное значение флоту, а потому в короткие сроки, несмотря на скудность финансов, сумел построить множество кораблей. Тем самым он ослабил зависимость Константинополя от Венеции, и кроме того обеспечил свободное торговое мореплавание близ своих границ. Новый византийский флот блистательно показал себя в войне с печенегами и в последующем Крестовом походе. Разумеется, эти мероприятия обошлись очень недешево, а потому император был вынужден кардинально решить, вопервых, вопрос налогообложения и упразднения иммунитетов на земельные наделы аристократии, а, вовторых, монастырских земель. Чтобы пополнить государственную казну, Алексей I с неумолимой суровостью конфисковал имущество провинившихся лиц вне зависимости от того, принадлежали они к числу священноначалия или светских особ. На пример своего дяди императора Исаака Комнина и св. Никифора Фоки он отбирал в казну пустующие монастырские земли, а также категорически запретил дарения обителям.

Справедливости ради следует сказать, что монашество XI в. вовсе не являло собой пример христианских добродетелей. Так, на Святой горе Афон поселились влахи, которым обители поручили поставку в монастыри продуктов скотоводства. Те не нашли ничего лучшего, как подключить к этой деятельности своих женщин, которых переодевали в мужское платье — представителям слабого пола на Афоне категорически нельзя появляться. А те разносили в монастыри продукты, вследствие чего, как пишет современник, «стали желанными для монахов».

Помимо них, на острове появилось множество мальчиков и безбородых молодых людей, не оставляющих сомнений в роде своих занятий. Группа ревнителей благочестия попыталась бороться с этими постыдными явлениями, и тогда множество недовольных иноков, привыкших жить собственной волей, отказались подчиняться монастырскому уставу и перебрались в Константинополь, где вели вполне мирской образ жизни. Дошло до того, что император приказал патриарху принять срочные меры, а афонитам, проживавшим в столице, грозил отрезанием носа, если те не вернутся в обители. Было очень сложно не замечать, что рост благосостояния монастырей самым негативным образом сказывался на уровне благочестия. Поэтому меры императора следует, конечно, приветствовать283.

Начало 1092 г. Алексей I Комнин встретил, по обыкновению, подготовкой к новым походам. Константин Далассин добивал Чаху, и уже готовил поход против двух узурпаторов — дуки острова Крит Карикома и Рапсоматоама — правителя Кипра, решивших отложиться от Византийской империи. Василевс направил на подавление мятежа Иоанна Дуку, который без особого труда разгромил мятежников и привел острова в повиновение императору284.

Но вслед за этим в 1093 г. пришли известия о грабительских нападениях на западные земли Вукана, жупана Рашки — сербского государства, располагавшегося на ЮгоЗападе нынешней Сербии. Его тайно поддерживал Константин Бодин (1081—1101), король Дуклии — другого Сербского государства, правнука Болгарского царя Самуила, с которым некогда боролся император Василий Болгаробоец. Этого человека трудно было отнести к друзьям Византии. Впервые он предал императора еще под стенами Диррахия, когда оставил поле сражения и предрешил его исход. Затем, находясь в плену в Константинополе, а потом в Антиохии, где некоторое время проживал, Сербский князь укоренился в ненависти к ромеям. Женитьба на итальянке окончательно сформировала образ его мыслей. С 1081 г. Константин систематически использовал трудности Византии себе на пользу, стремясь обеспечить свое верховенство на побережье Далмации и отобрать у византийцев западные сербские области285.

Алексей I тут же собрал большое войско и направил его против сербов. Заняв город Скопье, он принял их посольство, прибывшее с предложением мира, и был готов заключить мирный договор. Но жупан вовсе не собирался выполнять предложенные им же самим условия и в 1094 г. повторил набег на западные границы Византии. Предоставляя шанс своему мятежному племяннику восстановить доброе имя, василевс поставил Иоанна Комнина, сына севастократора, во главе нового войска и направил его против сербов.

Но юноша был слишком горяч, неопытен и вспыльчив, чтобы выполнить столь ответственную миссию. Проигнорировав сообщения одного монаха о готовящемся нападении на него врагов, Иоанн беспечно разбил лагерь в неудобном месте, и ночью сербы без большого труда вырезали почти половину византийской армии, внезапно напав на нее. Несолоно хлебавши Иоанн возвратился в Константинополь.

Тогда император сам взялся за дело: он собрал новую армию и повел ее в поход, сделав «дневку» в городе Дафнутия, располагавшемся в 40 км от Константинополя. Сербы, наслышанные о мужестве и полководческом таланте Алексея I Комнина, поспешили заключить новый мирный договор. Но, наученный горьким опытом, василевс потребовал, чтобы жупан лично прибыл в его лагерь с повинной, и Вукан не посмел противиться. В подтверждение своих слов о мире жупан отдал в качестве заложников двух своих племянников — Уроша и Стефана Вукана286.

Казалось бы, все складывалось хорошо, но Византийского царя ожидало уже новое испытание. Очередной претендент на царский титул, на этот раз сын покойного императора Романа IV Никифор Диоген (1070—1094), решил испытать свою судьбу. Поставив свою палатку рядом с шатром василевса, он ночью спрятал меч под одежду и вошел в царскую опочивальню, где служанка веером отгоняла комаров от лица спящих императора и императрицы.

Казалось бы, все способствовало тому, чтобы завершить начатое, но внезапно судорога сковала члены Никифора, и он поспешно покинул шатер, решив на следующую ночь привести свой замысел в исполнение. Наутро заговорщик подготовил другой план. Он узнал, что Константин Дука, сын Марии Аланской, которого царь взял в первый раз на войну, чтобы приобщить к воинскому искусству, пригласил Комнина в баню. Поэтому Диоген решил сделать засаду на дороге, но попался на глаза верному Татикию, который без труда разоблачил его.

Никифор Диоген бросился бежать, надеясь найти спасение в имении Марии Аланской, но по дороге 17 февраля 1094 г. был задержан братом царя. На следствии Диоген дал показания против многих знатных сановников и самой Марии Аланской, которая, как он утверждал, знала о готовящемся заговоре против Алексея I. Император был потрясен — открылось, что множество самых близких царю людей, включая бывшую возлюбленную Марию Аланскую, готовили ему погибель. Но внешне он не подал виду, что ему все известно, и предал наказанию только Никифора Диогена и его ближайшего помощника, некогда блистательного полководца Кекавкамена Катакалона. Они были ослеплены и отправлены в ссылку.

Затем последовала интересная сцена, в равной степени демонстрирующая и снисходительность царя, и его ум. На следующий день император созвал всех вельмож, имена которых значились в показаниях Никифора Диогена, и кратко поведал им о планах узурпатора. Вокруг раздались грозные крики в адрес Диогена и славословия Алексею I Комнину, которого все сановники желали иметь своим василевсом. Царь остановил их: «Не надо шуметь и запутывать дело, ведь, как уже сказано, я даровал всем прощение и буду к вам относиться как прежде». Тем самым он показал, что ему известно о заговоре гораздо больше, чем он озвучил при встрече с аристократами. Потрясенные сановники разошлись по домам, славя милость и доброту Алексея I Комнина287.

Осенью 1094 г. вновь зашевелились степняки — на этот раз половцы, одна из орд которых пригрела у себя самозванца, называвшего себя очередным сыном царя Романа IV Диогена. Половцы легко признали его «императором» и решили «защитить» права самозванца, выступив в поход на Константинополь. В ответ настоящий царь собрал войско и решил лично возглавить его. Многие близкие сановники горячо отговаривали императора, уже давно вышедшего из поры молодости и много раз раненного на полях сражений. Но Алексей, который, по словам дочери, в это время «не доверял даже самому себе, не хотел руководствоваться соображениями своих близких; он возложил все решения на Бога и просил Его решения». Все решил жребий, который бросил патриарх Николай Грамматик (1084—1111). Две записки легли на алтарь, и одна, на которой было начертано решение идти в поход, оказалась в руках архиерея. Для царя этого было достаточно, чтобы укрепиться в первоначальной мысли.

Выступив против половцев, Комнин разделил армию на несколько самостоятельных отрядов, командование которыми доверил самым известным и талантливым полководцам — Георгию Палеологу, Никифору Мелиссину, Иоанну Тарониту, Георгию Ефворвину, Константину Умбертопулу. Сам он занял Айтосский перевал, где и получил известие о переправе половцев через Дунай — они напрямую рвались к Адрианополю. Началась тяжелая война, где успех долго не давался в руки византийцев. Наконец, в одном из сражений император нанес степнякам сильное поражение — их погибло не менее 7 тысяч человек и еще 3 тысячи попали в плен. Сам самозванец был схвачен, отвезен в Константинополь и там ослеплен. Но основная борьба была все еще впереди, и только летом 1095 г. императору удалось окончательно отбросить половцев обратно. Затем, получив известия о новых турецких набегах на Востоке, царь вернулся в Никомидию, где предпринял успешные меры по укреплению границы288.

Может показать просто невероятным, но всего за несколько лет император, не имевший изначально ни армии, ни денег, сумел разгромить основных врагов и замириться с малозначительными противниками. Печенеги были истреблены почти поголовно, восточные турки, если решались напасть на Римскую империю, тут же оказывались в аналогичной ситуации, норманны даром отдали все свои владения на Балканах, половцы просили мира. Границы Византии значительно расширились, армия восстановила свое доброе имя и старую славу. За годы войны выросли и возмужали многие замечательные полководцы, государственная казна пополнилась, мятежники заканчивали свой жизненный путь в ссылке.

Удивительно подвижный и деятельный, царь никогда не тратил время попусту. Едва выдавалась свободная минута между походами, он со всей своей неукротимой энергией обращался к вопросам обеспечения законности, принимая к своему производству жалобы, особенно вдов и сирот. Но бульшую часть свободного времени он посвящал изучению Священного Писания — дочь писала впоследствии о нем, что «и досуг для Алексея тоже был трудом». Царь редко позволял себе такие развлечения, как охота и излюбленная византийцами игра в мяч — он предпочитал гимнастику, верховую езду и воинские тренировки. Даже в старости, когда болезнь ног, подагра, серьезно мучила его и он оставил в стороне былые увлечения, василевс все еще ездил верхом на лошадях289.

Не только воинские дела занимали императора, кардинально меняя недавние традиции, Алексей I Комнин действовал как настоящий глава церковного управления. Как и при прежних выдающихся императорах, все, в буквальном смысле слова, вопросы церковной жизни попали в круг его ведения. В первую очередь царь решил вопрос о церковном имуществе, ранее изъятом для государственных нужд. А после того как исполнил ранее данное обещание, опубликовал новеллу «О неупотреблении священных сосудов на общественные потребности»290.

Попутно василевс предпринимал систематические меры по восстановению церковного благочестия и обеспечения целостности Православного вероучения. Еще весной 1082 г. императору поступил донос на Иоанна Итала (1025—1082) — известного и популярного византийского философа, ученика Михаила Пселла. Ученого обвинили в распространении еретических мыслей, а также идей, уже осужденных Вселенскими Соборами — иконоборчество, отказ от признания Пресвятой Марии Богородицы и т.п. На удивление, патриарх Евстратий Гарида, вместо того чтобы осудить Итала за ересь, стал главным распространителем его учения (!). В ответ само духовенство восстало против столичного архиерея и вместе с народом направилось к его резиденции, угрожая выбросить Евстратия в окно, если тот не угомонится291.

Конечно же, император не имел права игнорировать такую ситуацию и потому приказал провести дознание. По его распоряжению из сановников и клириков был составлен суд, и Италу предъявили 11 обвинений. Тот вначале согласился признать свои ошибки, но затем отрекся от прежних покаяний. Тогда на Константинопольском соборе 1084 г. философа признали виновным по всем пунктам, постригли в монахи и сослали в отдаленную обитель292. А попутно низвергли и Евстратия, место которого на патриаршем престоле «Нового Рима» занял Николай III Грамматик.

В 1094 г. императору вновь пришлось принять деятельное участие в борьбе с двумя другими ересями. Ересиархом первой из них был некто Нил, ложно учивший о природе Спасителя. Комнин неоднократно приглашал к себе этого человека, пытаясь отговорить его, но тот был упрям и ни при каких условиях не соглашался признать Халкидонский орос. Сам Нил был отшельником из Египта, и его образование представлялось весьма сомнительным. Однако ересиарх обладал личной смелостью и умением упрямо стоять на своем, ничего не опасаясь — своего рода вариант религиозного фанатизма, бездуховного и бездушного. Занятый в своей келье чтением Священного Писания, игнорируя Святоотеческое Предание, Нил считал себя новым мессией, избранным Богом для просвещения других.

Выполняя свое «предназначение», он оставил Египет и перебрался в Константинополь, где вскоре прослыл человеком благочестивым. Тем паче, что он действительно был истинным аскетом. Его строгая и суровая речь привлекала к себе многих византийцев, и женщины яростно спорили между собою, желая пригласить к себе «пророка», который был способен посвятить своих слушателей в «тайны» Православия. «Темнота его речи казалась глубиной, грубый язык — Евангельской простотой. Цитирование из апокрифов для многих из его слушателей казалось верхом учености»293.

Видя, что ересь собирает широкую аудиторию, василевс срочно созвал Синод во главе с патриархом Николаем III Грамматиком, где ересиарх и его учение были анафематствованы. В этом же году пришлось созывать Собор и по вопросу другой ереси, которую распространял по столице некий иерей Влахернит, выходец из секты «энтузиастов» — религиозной группы, полагавшей, что свои тайны, заключенные в Священном Писании, Господь открывает избранным людям в моменты их экстаза. И на этот раз инициатива рассмотрения этого вопроса принадлежала царю. Влахернита осудили и анафематствовали вместе с его учением294.

В 1115 г. царь начал системно бороться на богословском поприще уже с павликианами. При помощи своего зятя, кесаря Никифора Вриенния, епископа Филиппопольского и митрополита Никейского, он организовал серию диспутов у себя во дворце. Еретикам было позволено открыто высказаться и дебатировать с самим царем. Император, забыв о пище и отдыхе, целыми днями дискутировал с ними. Деятельность царя по отношению к павликианам оказалась очень эффективной. Эта грозная ересь почти полностью исчезла, поскольку ее «богословы» были переубеждены василевсом, а сами павликиане получили большие дары, должности на государственной службе и землю. Многих павликиан император поселил в специально построенном городе Алексиополе, близ Филиппополя, выделил им пахотные земли и виноградники. Только трое павликиан продолжали упорствовать. Тогда Комнин приказал поселить их возле своего дворца и в свободное время продолжал убеждать еретиков. Наконец, один из них смирился и отрекся от старых взглядов, но двое так и сохранили свою веру, за что были заточены в тюрьму, где позднее скончались295.

Прекрасное знание Православного вероучения, отточенный богословский язык и общая эрудиция императора, его постоянная готовность вступиться за Православие в диспуте с еретиками — все это привело к тому, что Алексея I Комнина современники называли «тринадцатым апостолом»296.

Впрочем, борьба с другой ересью, богомильством, была не столь успешной. Первоначально василевс обеспечил богословскую линию нападения, поручив знаменитому монаху Евфимию Зигавину написать сочинение, в котором подробно излагались все известные ереси. Вскоре это произведение под названием «Догматическая Паноплия (“Всеоружие”)» вышло в свет и активно использовалось в борьбе с богомилами297.

Алексей I узнал, что идеологом этой ереси является некий монах Василий. Император тайно пригласил его к себе во дворец, оказал почести и завел разговор. Василий не знал, что за гардиной находится скорописец, стенографирующий все речи монаха. Каково же было его изумление, когда император отдернул завесу, а за ней перед главой богомилов предстал Константинопольский патриарх Николай III и члены синклита. За отказ отречься от своего учения Василий был брошен в тюрьму, арестовали и множество его последователей. На следующий день император вместе с синклитом рассмотрел их дело. Сложность проведения следствия заключалась в том, что, за исключением отдельных вождей, остальные богомилы отрицали свою принадлежность к ереси.

Тогда царь пошел на хитрую уловку, чтобы узнать, кто из подсудимых в действительности является богомилом, а кого обвинили ложно. Каждого из обвиняемых царь предупредил: все они преданы смерти за ересь, но раскаявшиеся примут смерть как правоверные христиане, а упорствующие — как богомилы. И когда разожгли на площади костры, почти все обвиняемые столпились возле «своего», предназначенного для еретиков. Так василевс отделил «козлищ от овец». Ложно обвиненных христиан, естественно, отпустили по домам, а богомилов отправили в тюрьму298.

Как человек, искренне и глубоко верующий в Бога, Комнин был настоящим филантропом и много жертвовал на благотворительные цели. Имея в качестве примера для подражания свою мать, он просто не мог быть иным, а согласно сохранившимся свидетельствам современников, Анна Далассина имела завидную привычку большую часть ночи проводить в молитве и пении псалмов299.

По приказу царя был значительно расширен дом призрения бедных, располагавшийся в столице. Сироты вообще составляли предмет особой заботы василевса, и для них он открывал школы и дома, где одновременно проживало до 10 тысяч детей (!). Император лично написал устав (типикон) такой богадельни, который, по словам исследователей, составляет пример «самого трогательного, что история сохранила на счет гуманитарных понятий в византийском обществе». Обслуживало заведение несколько тысяч педагогов, врачей и слуг — и все за государственный счет.

Как и всякий благочестивый император, Комнин слыл «другом монахов». При его поддержке св. Христодул основал в 1088 г. образцовый монастырь в Патмосе300. А Святая гора Афон, известная уже несколько столетий как духовный центр Православия, получила при Алексее I Комнине новые льготы. Император освободил все Афонские монастыри от какихлибо налогов и сборов, установив своей новеллой, что «гражданские чиновники не должны иметь со Святой Горой никаких сношений». Игумен, возглавлявший специальный орган управления Афоном — совет старейшин, рукополагался самим василевсом, вследствие чего Гора оказалась под покровительством и непосредственной защитой Византийского царя301.

Перу императора принадлежит множество новелл по вопросам догматики и каноники. В 1086 г. Алексей I издал новеллу, в которой определил размер вознаграждения, получаемого епископами со своей паствы. В 1107 г. им была издана новелла, регулирующая вопросы избрания епископов и прочих клириков. Констатировав, что «христианская Церковь доведена до опасного положения, поскольку иерархический чин ежедневно приходит все к худшему и худшему состоянию», император назвал себя высшим блюстителем церковных порядков. И такой порядок вещей в очередной раз стал спасительным для Византийской империи и самой Восточной церкви. Уровень образования и высота духа многих клириков в то время находились на крайне низком уровне, благочестие было забыто, а вследствие смешения понятий о том, чем должна заниматься Церковь и священноначалие, были забыты священные каноны.

Об этом ярко свидетельствует письмо патриарха Николая III Грамматика императору: «Есть Апостольское правило (33е), которое гласит: «Ежели который епископ или пресвитер, или диакон не постятся во Св. Четыредесятницу или в среду и пяток, да будет низложен, а мирянин отлучится». А теперь найдешь ли ты постящихся иереев? Все извиняются немощью — даже сами законники и церковные проповедники. Кто теперь постится? Разве где какой затворник или пустынник, да и то редко. Как же налагать прещения на легкомысленный и необразованный народ просто и когда случится, и притом, когда никто не соблюдает их? Я не налагаю продолжительных епитимий или прещений, потому что никто не соблюдает их. Я давно знал, что давно ничего не соблюдает человеческое естество. Безумно налагать епитимии на этих людей!»302

Казалось, что св. Юстиниан Великий вернулся на царский престол вечной Римской империи. Желая искоренить зло, царь подробно изложил свои претензии в адрес архиереев и прочих клириков, а затем определил условия улучшения их положения — как финансового, так и нравственного. Никакие «мелочи» не ускользали от его взора. Так, Комнин законодательно защитил патриаршего хартофилакса, о котором некоторые провинциальные епископы думали, будто ему не по чину сидеть рядом с ними на заседаниях синода. От взора императора не укрылась и ситуация с Константинопольским патриархом, права которого он решил особо закрепить в своих эдиктах303.

Конец ознакомительного фрагмента.