Солянка. Прогулки по старой Москве

Алексей Митрофанов

Улица Солянка – небольшая, кривенькая, задушевная. Вроде бы и центр, но пресловутый «тихий центр», который до сих пор по неизведанным причинам остается тихим. Да, там ездят машины и даже троллейбусы. Но все равно – есть ощущение старой, заповедной, замшелой Москвы.

Среднерядье

Здание Средних торговых рядов (Варварка, 1) построено в 1894 году по проекту архитектора Р. Клейна.

Собственно говоря, ряды здесь находились задолго до того, как мастера-строители по чертежам зодчего Клейна — между прочим, автора универмага «Мюр и Мерилиз» (нынешний ЦУМ), а также музея изящных искусств на Волхонке — возвели нынешнее здание. Старые торговые ряды (их тоже называли Средними) тут были еще в восемнадцатом веке. Да и раньше эта территория использовалась, в основном, под нужды именно торговые.

Так уж получилось.

Надо заметить, до строительства цивилизованных рядов (как Верхних, так и Средних) все подкремлевское торжище представляло собой зрелище диковатое. Н. Скавронский так описывал московские торговые ряды в 1862 году: «Ряды составляют свой особый мир, с своим уставом, своим взглядом на вещи, со своими понятиями о деле и чести, с своим языком, с своим обращением, которое даже известно и большинству под названием рядского… Рядов несколько, и каждый из них имеет свое особенное название по предметам обращающейся в нем торговли: Суровской, Панской, Юхотной, Москательная линия, Серебряная линия и т. п. Названий очень много; немало из них уже потеряли свое значение. Что, например, за Ножевая линия, в которой преимущественно торгуют модными товарами? Не обидно ли для русских фабрикантов название Ветошного ряда, где они более всего помещаются? Неужели весь их товар не более как ветошь? Это названия старые, не имеющие уже ничего общего с настоящим.

Есть даже особый Квасной ряд, который легко и удобно может заменить старинный Обжорный… Ряды занимают два огромных сарая, нисколько не приноровленных к делу зданий. Это громадные погреба, или пещеры, на открытом воздухе: сырость в них, особенно зимою и осенью, по словам даже невзыскательных торговцев наших, убийственная; человек, не привыкший к их атмосфере, которая в большую часть года может сравниться с копями сибирских россыпей, может в непродолжительном времени нажить ревматизм или простудиться в них навсегда… Привычка заставляет выносить все дурное влияние этих помещений. Купцу, залитому жиром, тепло одетому, да еще по большей части выпившему, разумеется, тепло; многие же из числа торгующих, люди не так огражденные своим сложением и желающие делать дело со свежей головой, давно и крепко жалуются на наши ряды, и мы служим только отголоском общего о них мнения, нисколько не желая быть выскочкой… Представьте себе только сырую, мокрую погоду или снег: везде течет, метет, завевает, везде сырость, лужи или сугробы снега, которые кучами располагаются в рядах, за исключением тех, которые несколько скрыты, — там вместо этого вода, спускаясь по трубам, пробивает в худые рамы — отовсюду сырость, из воздуха, из стен, сверху, снизу… Безалаберщина в рядах страшная, временем пройти в них трудно. В москательных наставлены бочки, бочонки, плиты олова, бутыли с разными кислотами; в красных — кипы товару, коробки, скамейки, все это почти на самой дороге, без порядку, без всякой идеи удобства; Меховой ряд заколочен и завешен изнутри лавок синим коленкором, чтобы свет как можно слабее проходил и таким образом меха казались бы темнее. Есть, разумеется, немного исключений из торговцев мехами, которые не прибегают к этому способу. Юхотный, Хрустальный, Ветошный представляют те же неудобства… Юхотный из всех особенно грязен и сыр, как глубокий погреб, Хрустальный завален более других тесно, несмотря на то, что открыт; Ветошный узок, тесен и часто в буквальном смысле непроходим, особенно при входе… Нельзя, разумеется, требовать безусловной чистоты от места, в котором с утра до ночи кипит работа, но нельзя допускать совершенно открытый произвол в загромождении прохода и часто загораживании соседней лавки, что ведет к нередким крупным перебранкам и неудовольствиям между даже крайне неприхотливым купечеством нашим. Артель — замечательная общественная форма производства работ — несмотря на всю ловкость и привычку к делу, решительно выбивается из сил от неудобства положения и неимения никаких вспомогательных средств своим сильным рукам, ни блоков, ни носилок, даже лишенная иногда возможности продвинуть и тележки между узкими проходами».

Тем не менее, именно эта структура поганых, нелепых, порочных и тесных рядов сформировала структуру российской торговли. Сам же Скавронский признавал: «В рядах вырастает и образуется большинство московского купечества; здесь же вырабатывается и приказчик — самый близкий и деятельный слуга русской торговли; в них со всех концов России свозятся дети бедных мещанских и упавших купеческих фамилий учиться торговому делу и иметь возможность жить впоследствии трудом».

Но и здесь все не просто: «Вот мы и наталкиваемся на образ вырастания, на образ воспитания купца, на метод учения купеческого мальчика. Ставим им в параллель толпы нищих, ежедневно осаждающих амбары и лавки, лиц, большею частию не возбуждающих сострадания, а скорее противное — отвращение и за малым исключением играющих роль потехи для сытого купца в свободное время, — есть где поучиться делать доброе дело. Несколько экземпляров отъявленных мерзавцев — выгнанных из службы чиновников, военных служак — часто удивляют своим нахальством и грубейшими выходками, часто против общественно-уважаемых людей, нередко их затрагивающих, немалое число пропившихся, возбуждающих искреннее сожаление, пропавших от сумасбродной благотворительности и доводимых дразнением целой толпы едва ли не до припадков сумасшествия — невольно загрубляют деликатность молодого чувства, идя каждое утро к своим мучителям за куском хлеба, который покупают крайней степенью унижения. Разврат, скрытый, спрятанный, но, кажется, еще более яркий от этого, имеет также в рядах свое место: от лавки к лавке шляются разные богомолки, святоши, иногда монахини, которые нередко бывают предметом самых грязных шуток, молодые дети, часто почти дети четырнадцати лет, нередко прикрывают продажею пряников, конфет другое, более прибыльное ремесло, большею частию они и падают в соприкосновении с этим миром, многие выходят в люди, многие погибают в этой жизни. Пирожники, ветчинники, рыбники, разносчики всякой всячины, рабочие — надо отдать им справедливость — ведут себя много приличнее, в них живое чувство своего достоинства: нередко приходится слышать такие резкие ответы на обращаемые к ним торгующими шутки, что невольно покраснеешь от того, что они обращены к русскому купцу. Бабы-солдатки, ходящие большею частию с разными плодами, также замечательно огрызаются иногда нередко от целого ряда, над которым шум и гам, как говорится, стоном стоят.

Несчастная страсть подтрунивать, принимающая на свободе громадные размеры, переносится из рядов и в погреба, и в трактиры, и там вооружает против купечества половых, нередко даже и приказчиков, не говоря уже о мальчиках, на долю которых, на каждого и каждый день, придется пинков и щипков по десятку… Странно видеть все это в наше время, и особенно там, где, по-видимому, царит благочестие, где огромные образа в дорогих окладах, с теплящимися перед ними день и ночь лампадах и несколько раз в год повторяющимися молебнами, кажется, должны быть свидетельством о христианском направлении нравственности».

Конец ознакомительного фрагмента.